Текст книги "Фактор фуры"
Автор книги: Алексей Еводкимов
Соавторы: Александр Гаррос
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 29 страниц)
Сейчас же взяли с места и мы – меня бросило на железную стенку. «Sit», – велели из темноты: в безоконном кузове не видно было почти ничего; я не столько сел, сколько повалился на кого-то, утвердился кое-как на полу, не снимая с плеча рюкзака. «Не бойтесь, пули резиновые», – сказал, кажется, он же – единственный обладающий даром речи; в тоне чувствовалась усмешка.
– Чего там? – раздраженно, без малейшей, показалось, растерянности спросил Серега по-русски.
– Двоих подстрелили, – говорю.
– Shut up! – прикрикнул обладающий. Мини-вэн шел резво, притормозил, повернул, снова набрал скорость. Особого испуга не было – то ли адреналин, то ли я просто не успел испугаться: все делалось мгновенно, «плотно», «без зазоров» и, скорее, ошеломляло, почти завораживало… да, пожалуй что, и ждал я – оба мы – чего-то в подобном духе (с тех по крайней мере пор, когда поняли, что кто-то нас с рыжим «ведет»). Хотя, объективно говоря, поводов успокаиваться не наблюдалось ни малейших: «взяли» нас ребята крутые, причем не официальные. (От кого это они так ловко только что оторвались? От тех, кто нас «вел»? Да, мы становимся объектом нездоровой популярности.) Поговорят, думаю, да и пристрелят…
Судя по тому, как встряхивало кузов, гнали мы неслабо (не по-немецки ехали, совсем). И если поначалу пару раз тормозили – на перекрестках, видимо, – то теперь перестали: явно выбрались из центра. На поворотах все валились друг на друга – держаться было не за что. Рта никто не раскрывал. Так – в потемках, молчании, тряске и неопределенности – прошло некоторое время. Не очень значительное: минут, может, десять.
Неожиданно «автозак» наш резко встал (все повалились). Дверцы распахнулись, кто-то выпрыгнул наружу – там видны были деревья (лес? парк?). Серега сидел в углу, глядя исподлобья. Полураспрямившийся в низком кузове обладатель дара речи, на этот раз ничего не говоря, протянул к нему руку. Мирский c промедлением сунул тому свой рюкзак. «Хенди?» Рыжий, кривясь, полез за пазуху. Обладатель повернулся ко мне – я, не вставая, снял рюкзак с плеча, вынул из кармана мобилу. Мужик соскочил на землю, за ним вылез еще один боец (и один остался с нами) – дверцы закрылись опять. Снаружи ходили, отрывисто и абсолютно неразборчиво бубнили, какое-то шевеление слышалось в кабине.
Еще через пару минут нас раскупорили – у входа стояла самопародийная (и совершенно в данных обстоятельствах не смешная) фигура в шапочке-маске с прорезями для глаз и рта. К которой должен бы прилагаться камуфляж, хоть какая униформа – но данный маскировщик был просто в пиджаке (в отличие от затолкавших нас сюда, прикинутых совсем уже практично-неброско). Я без особой уверенности подумал, что, раз он скрывает лицо, хотя бы изначального намерения мочить нас у ребят, кажется, нет…
«Спецназовец» влез внутрь, и дверцы в очередной раз закрыли. Похоже, дошло и до анонсированного разговора.
– Давайте так. – Он, по-моему, присел на корточки у выхода; английский у «спеца», насколько я мог судить, был без акцента, тон деловитый, почти доброжелательный. – Мне от вас нужны ответы. Вы их мне даете, честные и полные, – я вас отпускаю, и вы обо мне и нашем общении забываете. Договорились?
– Ок, – коротко сказал Серега после паузы. «Спецназовец» издал вопросительное мычание – явно в мой адрес.
– Договорились, – говорю. Что, собственно, мне оставалось?
– Во-первых, кто вы такие? Можно по очереди.
Мирский начал первым. С интонацией, словно краткое си-ви при найме на работу излагал. Абсурд нарастал. Его только увеличивало то обстоятельство, что спрашивающий, кажется, действительно имел довольно слабое представление и о наших с рыжим персонах, и о том, чем мы тут занимаемся. А уж когда мы на два голоса, вразнобой, не столько подстегиваемые, сколько запутываемые вопросами, принялись углубляться в историю нашего знакомства и импровизированного расследования… По тону «спеца» ощущалось, что и он не особо удовлетворен рассказом. При том, что отвечали-то мы вполне честно (какой смысл был темнить? да и хотелось, по понятным причинам, чтобы эта Гюльчатай, прячущая личико, нам верила) – хотя и, конечно, без подробностей…
Черт его знает, сколько мы так проваландались. По ощущениям – минимум час. Гюльчатай явно старался (лась, лось) не выдать вопросами ни уровень своего владения ситуацией, ни предмет главного интереса – так что нам приходилось излагать все с идиотской занудной последовательностью. Уж не знаю, как оно восприняло изложенное – но в конце концов произошло то, на что я очень надеялся: убедительно отсоветовав нам соваться в полицию, оно велело выметаться. Правда, прощание тоже состояло из нескольких этапов – сначала вылезли Гюльчатай с последним остававшимся в кузове бойцом (мы опять посидели в темноте), снаружи произошли некие перемещения, отбыла, судя по звуку, легковая машина, подъехавшая во время допроса, потом один из пехотинцев, открыв двери, молча махнул нам головой. Мы с Мирским пососкакивали на землю, на грунтовку посреди безлюдного леса. На дороге лежали наши рюказаки. Пехотинец прыгнул в кабину, микроавтобус газанул и умчался.
Мы с рыжим переглянулись. Серега медленно подошел к вещам, словно бы нехотя нагнулся, поднял свой рюкзак, словно бы брезгуя, заглянул. Вынул из него мобилу:
– Твоя…
Его телефон оказался у меня. Оба были разряжены. Из вещей вроде ничего не пропало.
– Где мы? – спрашиваю.
Рыжий не ответил, закинул рюкзак на плечо и двинулся в ту же сторону, куда укатил мини-вэн. Довольно скоро нашу дорогу пересекла асфальтированная. И вообще, хотя ни одного человека нам пока не попалось, впечатления совсем уж дикого лес не производил. Да и по тому, сколько мы сюда из центра ехали, очевидно было, что город где-то рядом. Мы пошли по асфальту и через некоторое время в просвете между древесными кронами увидели громадную мачту с рядами прожекторов, какие ставят над стадионами. «А, ну, кажется, понятно», – пробормотал Серега.
Озеро – озерцо – открылось минут через десять. Тут уже места были вполне цивилизованные – более того, с претензией на идиллию. На скамейках грелись под теплым еще солнцем мирные немчики, джоггеры пыхтели по дорожкам, по водной глади плавали лодки и лебеди. Благорастворение несколько нарушалось громадным серым строением на другом берегу озера, сумрачно-брутальным, круглым, видимо, в сечении – неким Колизеем конструктивистской эпохи.
– Это, – спрашиваю, – что за нацистская архитектура?
– Нацистская, – хмыкнул Серега. – Самая что ни на есть. Центр для митингов и празднеств, непосредственно Шпеером спроектированный. Я ж говорю – духовная столица…
Я сразу вспомнил макет альтернативного Берлина из музея Дани.
– Так после войны они его не снесли как напоминание о позорных страницах?
– Они там разместили экспозицию про неправильность нацизма. Теперь это называется «Докуцентрум», Центр документации. Все, мол, учтено, впредь не повторится.
По заасфальтированным и выложенным плитами площадям вокруг амфитеатра гоняли роллеры. Внутри несоcтоявшееся место религиозно-политических отправлений напоминало сейчас, по Серегиным словам, запущенный промышленный склад: грязно-краснокирпич-ное, с какими-то лесенками и сараями, прилепленным к так и не законченным в свое время стенам. Мрачное прошлое было по мере cил десакрализировано и «запомоено».
По металлической лестнице со стеклянным навесом мы поднялись в «Центрум» и в музейном «предбаннике» разжились телефонной карточкой.
Звонить экс-папарацци Роту пошел Серега. Когда он вылез из будки, по роже его я сразу понял, что шоу-программа на сегодня еще не окончена.
– Мобилу взяла жена. Томаса только что увезли. В больницу. Черепно-мозговая. Кто-то избил его прямо в квартире. Она приходит – с полчаса назад – он без сознания…
Потом, уже из отеля, рыжему удалось дозвониться даже до больницы. Томас Рот находился в палате интенсивной терапии, куда никого, естественно, не пускали.
29
События – что банально – склонны шляться косяком. Я вышел из ванной, натягивая майку через мокрую голову, и увидел широкую Серегину спину на фоне посыпанного дождем окна (к вечеру погода испортилась): в одной руке рыжий держал телефон, в другой что-то маленькое, почти целиком поместившееся в кулаке. Полуобернувшиcь, он поднес кулак ко рту – я понял, что это пятидесятиграммовый шкалик из мини-бара.
– А я как раз сам с собой поспорил, – говорю, – сколько твоя завязка продлится…
– Майя нашлась, – сказал он тоном, от которого сразу расхотелось шутить. – Из Москвы звонил… тот пацан, у которого я про нее спрашивал… – Мирский еще раз пригубил из шкалика и бросил его, пустой, через весь номер мне. Я поймал – «Джонни Уокер», красный – и переправил в стоящее в ванной мусорное ведро. – То есть нашли ее еще несколько дней назад, неделю может, а сейчас идентифицировали… Тесты какие-то проводили, генетические вроде даже… В общем, подтвердилось, что она это – Майя Шатурина.
Почему-то перед глазами у меня в этот момент встала девица, с которой я купался на Санторине, – словно не было сильнейшего сомнения, что она и впрямь та, за кого себя выдавала… Я машинально зачесал пятернями волосы назад.
– Зачем тесты? Опознать не могли? И где нашли?
– В Москве. Из какой-то окраинной канавы выловили… – Он потер обеими ладонями толстые щеки. – А опознать не могли, потому что почти месяц она там пролежала, недели три, говорят, – на момент находки…
В общем, там жуть какая-то была – родственников водили на опознание, лицо еще относительно сохранилось, но так, видимо, не очень… А главное – пограничная служба зафиксировала, что Майя Шатурина выехала месяц назад за пределы России и с тех пор не возвращалась. Вернулась она на Украину – причем уже две недели как. Это стало известно, когда ее в международный розыск объявили – видимо, после находки Антона… На киевской, что ли, таможне зафиксировали пересечение, в аэропорту… В общем, пришлось тесты делать…
– Погоди. Ничего не понимаю. Сколько, ты говоришь, с момента смерти прошло? Три недели, плюс пока опознали – около месяца, так?..
– Значит, ты действительно не ее видел. Не Майю. Не Тохину жену…
Я помотал башкой:
– Слушай, Серега, ты таки развязал? Может, пойдем вниз – там, я видел, бар есть. Выпить надо…
– Что такое «киршвассер»? – спросил я его внизу, в маленьком отельном кабачке.
– Вишневка. Вишневый бренди местный.
– Съедобный?
– Вполне…
Мы сели друг против друга за столик – я с двойным «вассером», рыжий с двойным вискарем.
– Так, еще раз, – я выложил на столешницу зажигалку и сигареты (здешний Минздрав предупреждал с пачек не так категорично, как у темпераментных итальянцев, – и с истинно немецким педантизмом: Rauchen kann todlich sein: «Курение МОЖЕТ оказаться смертельным»), – когда Майя Шатурина улетела из Москвы?
– Я так понял, месяц назад.
– А когда Майя Шатурина умерла?
– Месяц назад.
Я хлебнул вишневки:
– Отчего она, кстати, умерла?
– А непонятно. Не смогли точно определить… Или почему-то не говорят… Это ж ты вроде на медика учился. Ты помнишь, что с человеком… с трупом через месяц бывает?
– Ничего хорошего. Разложение полным ходом. Вонища дикая.
– Ну а причину смерти еще можно установить?
– Это зависит от причины смерти. Она, сам понимаешь, бывает естественная и неестественная. Соответственно, если убийство – то бывают разные способы, а если болезнь – то разные болезни. Если бы Майю, допустим, застрелили – это, конечно, сразу было бы понятно, через месяц в том числе. Не говоря уже – голову, скажем, пробили. Зарезали, шею свернули… Если отравление – то смотря что за яд: разные вещества разлагаются за разное время… Что касается болезней – то все зависит от состояния внутренних органов. Я, честно говоря, все это уже довольно плохо помню, но грамотный патологоанатом, я думаю, в большинстве случаев смог бы разобраться. Хотя опять же бывают такие смерти, с причиной которых и по целехонькому телу мало что понятно…
– Если ее не убивали – то какой был смысл в канаве топить?
– А ее точно утопили?
– К ней даже груз привязали…
– В таком случае, либо менты в натуре зачем-то темнят, либо убивали так, чтобы сразу не было понятно, что это убийство…
– Никакой логики.
– Тут вообще ни в чем никакой логики. Кто прилетел в Киев две недели назад?
– Видимо, ее паспорт – раз в пограничном компьютере все осталось. А при паспорте – не знаю, допустим, твоя знакомая. Раз уж она так похожа. И улетала из Москвы, значит, тоже она.
– И зачем все это было надо?..
Рыжий только посмотрел молча – и залпом опрокинул оставшееся в стакане.
…«Старик, Майя, – снова завертелось у меня в голове. – Майя, Старик…»
Мы сходили к стойке за повторением. По пути до меня доперло, что и сам я отправился в этот чертов вояж – аккурат месяц назад. Двадцать восемь дней, если совсем точно… Эксперимент-то мой заканчивается! Несуществующий, по всей видимости, эксперимент…
– Когда Тоху убили? – спросил Серега, садясь. «Убили», – механически отметил я. Впрочем, если и об этом сейчас гадать…
– Значит, так… – Я закурил и стал вспоминать. – Двадцать седьмого мы его нашли. Тогда умер он в ночь с двадцать пятого на двадцать шестое. Тринадцать дней.
– И эта девица в Киев прилетела две недели как. Случайность?
– При чем тут Киев? – Я все-таки ничего не соображал: каша в башке слилась, манная, остывшая, комковатая.
– Ну, например, при том, что с Украины в Россию перебраться – полная фигня, сам знаешь: по любым документам, хоть вообще без них…
– А почему было в Россию не вернуться?
– А если б труп к тому моменту нашли?.. Не знаю, Юр. Не знаю. Все это – на кофейной гуще, конечно, гадания…
Последние слова он договорил без выражения, автоматически – глядя на кого-то вполоборота. Я посмотрел туда же, в направлении дверей – и испытал тошное дежа вю: трое, незнакомые, решительные, в костюмах (двое из), – шагали в нашу сторону, на нас же глядя. Ну, поехали по новой… – я сделал максимальный глоток, словно впрямь последний.
Все действительно повторилось: подошли вплотную, спросили с акцентом:
– Сергей Мирски?
– Й-я, – с отвращением выдохнул рыжий промежуточное англо-немецкое.
– Криминалполицай… – Один из подошедших сунул Сереге удостоверение, что-то добавив по-немецки. На меня эти орлы внимания почему-то не обращали. И вообще, все явно сруливало в какой-то совсем другой сценарий. Понял это и Мирский, быстро перескочив взглядом с полицая на меня – отвращение в нем сменялось растерянностью, – начав медленно подниматься и отвечая первому по-немецки же. Или спрашивая – между ними произошел короткий диалог…
Я тоже встал.
– Уотс хеппенд? – говорю как можно агрессивнее. Махавший удостоверением глянyл на меня как на мебель.
– Уголовная полиция, – так же индифферентно сказал по-английски. – Сергей Мирский задержан, – и тут же обо мне забыл, явно намереваясь взять рыжего за локоть.
– Какого хера? – вырвалось у меня по-русски. Я, кажется, даже какое-то движение сделал – помешать.
– Спокойно, Юр, – тихо, с какой-то пренебрежительной досадой сказал Серега, подчиняясь. – Это, кажется, реально менты… Разберемся…
Рыжего сориентировали на дверь, двое встали вплотную по бокам, слегка придерживая под руки.
– В чем его обвиняют? – крикнул я уже вслед.
Серега и один из ментов полуобернулись – но оба промолчали. Мирского вывели через стеклянную дверь. Я видел, что в холле у них вышла заминка, обмен репликами, и все четверо повернули к лифту. В номер поехали, догадался я. За вещами.
Я стоял столбом, не зная, что делать. Оглянулся на стойку. Бармен, таращившийся на меня, опустил глаза.
Безлюдные улицы лоснились в темноте. Прохожих было неожиданно мало, даже, с учетом плохой погоды и позднего времени, вообще почти не было: в центре-то… Невесомая морось то пропадала, то возобновлялась. Ветер тормошил сырые грузные деревья. Я хлебал из горлышка в открытую, даже бутылку в пакет не прятал.
С Музейного моста видна была – на острове, за бликующей водой – крепостного пошиба стена госпиталя Святого Духа, подсвеченная сиреневым. Мертво светились витрины закрытых магазинов. Я выбрел – уже пошатываясь – на Хауптмаркт, Центральную рыночную площадь: cлева, прямо на булыжнике, золотился в лучах подсветки семнадцатиметровый «колпак», похожий не то на ракету «Сатурн», не то на уменьшенную башню Московского Кремля, – Schцner Brunner, церковный шпиль, оказавшийся для церкви слишком тяжелым.
Мертвенное свинцовое опьянение медленно, неостановимо, злорадно поднималось снизу. Посреди площади под полосатыми тентами в ряд стояли красные пластмассовые столы, там еще что-то жарилось-варилось, брякала музыка, пахло едой. Но народу и тут почти не было – ветер задувал в щели между мутными полиэтиленовыми занавесями воду, пустые столы мокро блестели.
Я свернул в первую попавшуюся улицу. Течение времени уже не ощущалось. В бутылке корн-шнапса сначала странным образом не убывало – хотя прикладывался я часто, – потом вдруг ничего не осталось. Я обнаружил, что давно вышел из Альтштадта, исторического центра в пределах крепостной стены, и слабо понимаю, где нахожусь. Было наплевать.
На широкой центральной улице, абсолютно пустой, за стеклянной дверью помпезного банка, в полуосвещенном дежурным светом его подъезде косматый бородатый бомжара – прекрасно видимый снаружи, – развалившись на груде рванья, сосредоточенно и деятельно занимался онанизмом.
Наутро меня, похмельного, разбудил телефон. Состояние было такое, что первые реплики звонящего я просто не воспринял – и некоторое время мучительно пытался понять, с кем говорю. Разговор шел по-английски, и голос был знаком. Довольно смутно – но точно знаком.
– … вообще-то я ищу Сергея. Но его телефон не отвечает. Вы не знаете, где он?
Черт… Говорить? Не говорить? Да кто же это, е-мое?..
– Извините, вас не очень хорошо слышно. Вы представились, но я прослушал…
– Энрико. Энрико Скакки. Вы с Сергеем были у меня в Венеции…
Работодатель… Этого еще не хватало…
– Да-да… Очень приятно, Энрико. Так что там насчет Сергея?..
– Просто вчера мне нанесли один странный визит. Человек из… – он помедлил… – СИСДЭ. Секретной службы. Он спрашивал про Сергея – знал, что мы общались тогда, десять дней назад. Я несколько раз звонил Сергею – но почему-то никак не могу дозвониться. Может быть, вы знаете, где он?
Не меньше, чем слова про секретную службу, меня цепанула постановка вопросов – словно о Серегиной охоте за информацией для него Энрико понятия не имел…
– А вам он не сообщал, куда поехал? – спросил я в лоб.
– Мне? – явно не понял Энрико.
– Он разве не для вас… одну работу делал?
– Вы о чем? С тех пор, как мы с ним работали, уже много лет прошло…
Он не притворялся. Он действительно не врубался.
– Мне Сергей сказал, что вы его как бы наняли для сбора некоей информации…
– Сергей сказал?.. Я нанял?.. Послушайте, это бред. Мы с Сергеем последний раз разговаривали, когда вы оба были в Венеции. С тех пор я о нем ничего не слышал…
Я гонял контрастный душ до тех пор, пока мне не стало казаться, что я сейчас тресну от перепада температур. Залившись в столовке кофе, я позвонил в полицию. На посредственном своем аглицком представился деловым партнером Сергея Мирского, американского гражданина, постоянно проживающего в Италии и четвертого дня приехавшего в Дойчланд. Сергей, мол, без предупреждения не явился на важнейшую условленную встречу, и до меня дошла информация, что он арестован криминальной полицией города Нюрнберга…
В криминальной полиции города Нюрнберга никогда не имели дела с таким человеком.
Идиотизм и впрямь неизлечим.
Кто сделал так, что я лично обнаружил труп Антона Шатурина? Кто указал на его отель – якобы взломав систему компьютерного бронирования гостиниц (поди проверь – чайником будучи – взломал или нет)… Из кожи вон лез, чтоб номер открыли…
Чего я вообще сунулся в эти криминальные варки с Дэвидом Страно, Кройцлером, «люмьерами»? Откуда я узнал про того же Страно? Из утверждения Мирского (не проверяемого по определению), что Шатурин как-то с ним связан. Хотя что, е-мое, могло их связывать?!
Откуда всплыл вдруг Ларри Эдж? Упомянул о нем впервые Энрико, но вскользь, между прочим, – и именно Мирский тогда переспросил насчет него. А когда мы общались в Милане с Мауро и Клаудией – рыжий специально спросил о нем!
Еще? Штойбер упомянул Эджа – но ведь сам разговор со Штойбером состоялся исключительно благодаря Мирскому. Дани? Но кто нашел адрес виллы «Эмилия» – причем тем же самым недоступным чайнику образом?..
Да, Мирский всегда комментировал любую информацию о Ларри в предельно скептическом тоне (тоже, если вдуматься, явно нарочитом) – но ведь почти вся эта информация появлялась именно с его подачи!..
Совершил ли бы я сам по себе хоть одно из тех действий, что привело меня из Флоренции сюда? Да ни в жисть! Он же просто волок меня – чуть не за шиворот…
А вчера что произошло? Инсценировка?..
Весь месяц… весь оговоренный этим безумным контрактом месяц меня водили, таскали, перемещали… И у меня по-прежнему даже версии сколь-нибудь здравой не было – зачем.
«Ты мне нужен… Я тебя выбрал…»
А не пошел бы ты на хрен с эдакой честью – кто бы ты ни был… Ты – мне – не нужен. Я – сваливаю.
Хорошо бы еще понять – куда…
