Текст книги "Фактор фуры"
Автор книги: Алексей Еводкимов
Соавторы: Александр Гаррос
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц)
19
Я посмотрел адрес: набор букв точка de. Немецкий. Что за чушь? Потом я вдруг вспомнил – погонял курсор и таки нашел: одно из нечитаемых писем, что пару раз приходили на мой e-мейл за время вояжа. Нет, там был – точка com…
– Посмотри, Серега, – я развернул к нему на столике лаптоп, – может, ты как компьютерный человек скажешь: это никак нельзя отформатировать?
Рыжий, хмурясь, постучал по клавишам:
– По крайней мере, не с твоим софтом… И вообще, что-то… непонятное…
– Приходят, – говорю, – письма в каких-то лажовых кодировках с неизвестных адресов… Дэ-е – это же Германия?
– Юстас – Алексу… – Он зевнул по-бегемотьи. – Забыл, Штирлиц, ключ к шифру?
– Чего там – подъезжаем? – Я посмотрел в окно. Серега покосился на часы:
– Минут пятнадцать еще по расписанию.
На соседних путях тянулись платформы, груженные одинаковыми «фиатами». Над стандартным железнодорожным пейзажем стояло разноцветное колесо обозрения – что предлагается обозревать, интересно? Ветки-стрелки-козловые краны?..
Три часа мы ехали из Венеции – через Падую, Виченцу, Верону. Кукурузные поля по сторонам – как в Небраске… Я чувствовал, что темп перемещений для меня, новичка, явно крутоват – окружающее уже едва воспринималось. Перекорм впечатлениями. И ощущениями… мать их…
– А ты чего так свободно катаешься? – поинтересовался я у Сергея. – У тебя, что ли, работы нет?
– Я договорился… Отпросился на пару дней… Тебе-то это на хрена надо? – хотел сказать я, но не сказал. Сидел бы не рыпался – если из автоматического оружия вон уже крошат… Да я сам бы плюнул на все тут, ломанулся бы куда-нибудь в Норвегию, не знаю, в Исландию – и продолжил творческий отпуск с таким видом, будто ничего меня не касается.
Не касается…
«… Слышь, Юрген, мой тебе совет – не возвращайся в город. А лучше вообще в Россию. По крайней мере, пока. А получится – никогда…»
Что, черт, у них там творится?.. А тут – что творится? И не отвязаться от мысли, что одно как-то связано со вторым… Как? Какая, к черту, связь – кроме меня самого? Вот именно…
Теперь я уже и Виктору не мог дозвониться. Латышева, думаю, набрать? (Он оставлял на всякий случай номер.) И что я у него спрошу? «А правда, что весь ваш эксперимент – сплошная липа?.. А дядь Витю тоже вы убрали – как опасного свидетеля?..»
Все это были, конечно, даже не размышления – так, нервная суета мысли.
– «Дуэ Гиардини», – прочитал я визитку нашей гостиницы. – Гиардини… Это сад, что ли?
– Джиардини. Два сада.
Сад имелся у нас под окном и, кажется, принадлежал отелю – симпатичный, с пальмами. Возможно, он включал в себя целых два…
Пока мы приехали в Милан, пока вписались – уже почти наступил вечер. Что, впрочем, Клаудию («Клаву»), Сергееву знакомую, не смутило – мы «забились» на десять в районе Порта Тичинезе: средоточии, по словам рыжего, здешней ночной жизни.
По пути туда со своей Via Benedetto Marcello (Corso Venezia – Corso Vittorio Emmanuele II-Via Torino – Corso di Porta Ticinese) мы с Серегой миновали как раз весь центр. Ла Скала оказалась маленькой и довольно занюханной на вид. На Домской площади, пока я пялился на знаменитый фасад, очередное «лицо азиатской национальности» без спроса и предупреждения сунуло мне что-то в ладонь – горсть кукурузных зерен, – вытянув в сторону мою руку, на которую немедля вознамерилось сесть с полдюжины грязных голубей. «Камера, камера! – орало лицо: фотографируйся, мол, с пернатыми, турист. – Вер а ю фром?» – «Сколько?» – тут же спросил ухмыляющийся Серега. «Три евро!» За горсть кукурузы. Вспомнив стамбульского чистильщика обуви (вер а ю фром…), я с мстительным неполиткорректным удовольствием сунул наглому хачу средний палец под смуглый шнобель.
На Viale Gabriele D’Annunzio я оглянулся на витрину: за стеклом стояли три «лотуса» разных цветов, джип «порше», джип БМВ и «мерс»-купе. По этому поводу я вспомнил и рассказал Сереге поучительную историю из тех времен, когда мы ремонтировали и реставрировали тачки: Валерка (по-моему) ездил за запчастями в Германию и в поисках их прочесывал среди прочего тамошнюю автосвалку. Нашел разбитую «феррари». Надеялся хоть что-то с нее снять – куда там: ни одной целой детали, в хлам, вдребезги. Потом на остатках приборной доски разглядел пробег: 80 км. Красиво жить – запретишь.
– Версии? Версии есть. На выбор. Ну, считайте. – Мауро начал выбрасывать пальцы, называя имена и организации – наверняка известные. Только не мне. – Покойный имел обширную практику. А учитывая ее специфику, «заказать» Страно мог кто угодно.
Мауро, криминального репортера «Коррере делла сера», привела – прознав, что нас интересует, – Клаудиа, обаятельная щупленькая тетка моих примерно лет. Мауро, как всякий уважающий себя итальянец, охотно чесал языком, не смущаясь могучим акцентом, отягощавшим его английский, – и чем в большее количество заведомо лишних подробностей местной криминальной жизни он нас посвящал, чем больше вспоминал неведомых коррупционных скандалов и мафиозных процессов, тем меньше я понимал: а чего, собственно, мы добиваемся? Что хотим расследовать? Кого вывести на чистую воду? Мы – своими силами?.. Детский же сад, ей-богу.
– Русский след, – тупо спрашиваю, – среди версий не фигурирует?
– Русский? – развеселился Мауро. – Ну да, русская мафия всегда во всем виновата… Но, боюсь, не в данном случае. Что-то я не помню, чтоб там где-то русские упоминались.
– А Ларри Эдж? – вяло (тоже явно чтоб хоть что-то спросить) осведомился Серега.
– Эдж? – не понял Мауро.
– Ну, который когда-то кинозвездой был, а теперь магнат. Страно же вроде на него тоже работал.
– С чего вы взяли?
– Люди говорят. Знающие.
Мауро сделал недоумевающую рожу, посмотрел на Клаудию.
– Про него же, Эджа, сто лет ничего толком не известно, – неуверенно сказала «Клава».
– Интересно, – тоном, опровергающим смысл сказанного, пробормотал рыжий, – а мне тут компетентный источник утверждал, что этот Эдж активно в бизнесе варится…
– Не слышал такого, – открестился Мауро. – То есть что-то, конечно, слышал – но исключительно в порядке легенд.
– Подожди, – задумалась Клаудиа, – есть же какой-то фонд, не фонд… какая-то контора благотворительная, от его имени якобы учрежденная… Помнишь, пару лет назад скандал еще с ними был?
Мауро нахмурился, посмотрел по очереди на нас с Сергеем, прицелился пальцем в рыжего:
– «Миссия Люмьер»… Точно. Точно! – в Швейцарии даже расследование затеяли: на отмывании денег их, что ли, ловили. Причем, действительно, имя Страно при этом поминали. Ни до какого суда, конечно, все равно не дошло.
– Что за миссия такая? – спросил Серега.
– Большая контора, международная, довольно старая уже… не то чтобы благотворительная – скорее, такой частный фонд поддержки науки. Гранты, стипендии, учеба в престижных университетах… Его основали где-то еще в шестидесятых – и с тех пор в чем только не обвиняли. Во времена холодной войны шпионская какая-то возня вокруг этой «Миссии» была, теперь вот мафиозные деньги типа через нее моют…
– А Эдж при чем?
– Да ни при чем. Якобы в свое время «Миссию» на его деньги учредили. Как раз когда он… ну, от мира ушел. По-французски игра слов получается: Lumiere же по-ихнему Просвещение, le Siecle des Lumieres. [4]
4
Век Просвещения (фр.).
[Закрыть]
Ну, и братья Люмьер, кино в смысле. С тех пор чьи там только бабки не варятся, в том числе, по слухам – неподтвержденным! – парочки контор, подозреваемых, если не ошибаюсь, в нелегальном экспорте оружия. А Страно вроде при этом посредничал. Но расследование, я говорю, благополучно заглохло.
Cерега механически кивал, с видимым отвращением посасывая воду с лимоном. Заведомо лишняя информация…
Viale Cardinale Ascanio Sforca – это были обе набережные неширокого, абсолютно прямого канальчика: несколько ресторанов (дебаркадеров) стояло прямо в воде, хотя большинство вплотную забило берега. Их, кабаков, тут было громадное количество – и почти ни в одном к одиннадцати вечера не осталось свободного столика, по крайней мере на улице: ночная жизнь текла вполне активно, представленная еще и плотными – молодежными в основном – толпами, шумно валящими мимо жрален, и цветными, неутомимыми в стремлении втюхать хлам.
Я вполглаза следил за всем этим, одолеваемый не то усталостью, не то просто какой-то расслабухой (без малого бутылка «Кьянти», сладкий запах сунутой официантом под столик спиралевидной курительницы), и «вполмозга» думал, откуда мне знакомо это название – «Миссия Люмьер». Смотрел что-нибудь, читал?.. И почему оно у меня ассоциируется с кем-то из старых знакомых?.. С кем же, черт…
– … в Москве как в Москве. Ни черта там не меняется, на самом деле. Говорят: «девяностые», «девяностые» – прошли типа эти анекдотические времена… Думаете, сейчас что-то иначе? Вон, знакомый москвич про кореша рассказывал – который только в этом году со своего джипа пулеметную турель снял. Причем выкидывать не стал. На всякий случай. Совершенно реальная история и совершенно реальное – в обоих смыслах – лицо. Бывший бандит с филологическим, между прочим, образованием. Пелевин, говорите? Новорусский анекдот? Так реальная жизнь пошлее любого анекдота…
Глебов подмигнул мне, молча салютуя пластиковым стаканчиком. Славка прервал на секунду вдохновенное свое повествование, поспешно взял последнюю оставшуюся на ксероксе емкость. Бесшумно чокнулся с нами, опрокинул, сморщился, нетерпеливо перенял у Глебова пластиковую вилку, со второго раза подцепил серую селедочную стельку и, капая на газету, отправил в пасть.
– … От этого знакомого, – продолжил, жуя, – Сани Скворцова, я много, кстати, всего наслушался. Он в «Коммерсе» раньше работал, теперь ушел в пиар: «кризисным пиаром» это у них называется – кого поднять, кого уморщить… Делаю, говорит, то же фактически, что и раньше, – только за гораздо лучшие бабки. Это вообще теперь там главное, если не единственное, занятие: пиар, антипиар, псевдопиар…
Глебов меланхолично разливал по очередной. Пили как на поминках или на торжестве – стоя: оставшийся от прежних хозяев выпотрошенный ксерокс был пока единственным предметом мебели во всех четырех комнатах. Еще по наследству нам перешли голые девки на стенах и мусорные кучи в углах. До нас в этой квартире обреталось ныне покойное охранное агентство, прикормленное заводом удобрений, в позапрошлом месяце благополучно «съеденным» нашим Борисычем. Это была именно квартира, в обычном серийном доме в панельном районе – добираться далековато, зато аренда вполне божеская.
– … Прошлым летом, рассказывает, на «Каннских львах» был. Ну знаете – фестиваль рекламных роликов, самый-самый. Там наших целая дивизия понаехала – пиарщиков опять же. Что характерно, ни одного весомого приза не взяли – один только какой-то третьестепенный, – зато весь Канн на уши поставили. Они там устроили «кавиар-пати». Кавиара, правда, никакого особо замечено не было, зато водяры – целое Средиземное море. Саня говорит, нажрались так, что западники все порывались на всякий случай «скорую» вызвать. Не, ну квасить, конечно, не одни русские мастера. Но вот так, чтобы остервенело, как будто насмерть, – так только наши пьют…
Единственное, что парит, подумал я, – эти решетки. Оно понятно: первый этаж, как иначе, – но сидишь будто в тюряге… Я взял свой стакан и подошел к окну. Во дворе не было ни души – лишь полдюжины разномастных котов поочередно меняли взаиморасположение, как фигуры странных шахмат. Туча наползала садящимся НЛО – геометрически правильная, густо-лиловая, с бледно-серой каймой; придавленный ощутимой телесностью ее словно бы толстого, плотного тела, белесый параллелепипед девятиэтажки напротив светился отраженным светом невидимого отсюда вечернего, почти уже севшего солнца: странно, ностальгически живым – и лишь непонятная, но явственная теплота этого свечения на фоне голого двора с голыми древесными вениками свидетельствовала о конце ледникового периода.
– … В сентябре он там же неделю отдыхал, на Лазурном берегу. Тусовался с родными олигархами. Представьте: Ницца, стоят на рейде две яхты, океанские, естественно, метров по пятьдесят и лимонов по тридцать. Одна Потанина, другая… не помню чья, но тоже кто-то такой… Ну вот, стоят там уже месяц, плавают друг к другу в гости, а между яхтами каждый день туда-сюда здоровенный катер рассекает. Волну – буквально – гонит. Потому что ихним девкам, когда волны, на водных мотоциклах гонять прикольнее…
Тоскливо-то, думаю, отчего так? От Славкиных рассказов? От этих надорванных, заляпанных какой-то дрянью жопастых коровищ? От мусорного хруста под ногами?.. Май… Маета…
А вот хрен вам, злобно обратился я про себя непонятно к кому. Заделаем мы студию, ясно? Поставим на ноги. Будем снимать мультики, всего чего, в прокате окупаться и на фестивали ездить. Мы вам, уродам, докажем, что можно в этой стране делать дело – не грабить, не расхищать, не разводить, не пилить, не сливать: РАБОТАТЬ, блин, – знаете такое слово?.. Причем себе не в убыток… Я в этой самой стране живу и намерен жить до конца, до упора – и не по вашим паскудным «понятиям», а – по правилам, блин, и по совести. И вам, сукам, пиарщикам, вице-мэрам, потаниным, частным охранникам, олигархам, ментам, питерским чекистам, депутатам, медведевым, идущим вместе, сечиным, бандотам, политтехнологам, сурковым, прокурорам, авторитетам, путиным, налоговикам, абрамовичам, губернаторам, единороссам, пидорасам, швали, мрази, слизи и плесени, – вам я ее на окончательное разграбление так просто не оcтавлю, всосали?.. Прозит.
– … А кстати, об общих знакомых, – повернулся ко мне Славка. – Знаешь кого видел? Гронского.
– Виктора? – Я еще не сосредоточился. – Так он в Москве сейчас?
– Вроде уже третий год. Корпоративным психологом – лечит топ-менеджеров от депрессий и импотенций…
Я оглянулся на окно. По-весеннему светившаяся девятиэтажка погасла, став не просто серой, а утрированно бесцветной, как экран выключенного телика, двор за какие-то секунды залили расплывчатые серо-синие сумерки, и в плетении черных веток уже проклюнулись желтые электрические точки.
– … И чего дядь Витя говорит?
– Ну чего говорит… Тоже, понятно, тошнит его от всех этих выродков, баблом набитых. Но он сейчас вроде на новую работу вписался. Есть такая «Миссия Люмьер» – что-то вроде международного фонда. Разыскивают и «подогревают» научные дарования. А Виктор их тестирует, дарования в смысле, – кому грантик подкинуть, кого в Кембридж отправить…
Мобильник кого-то из моих собутыльников заиграл похоронный марш.
На углу Ascanio Storza и Via Pavia призывно торчала ярко-желтая круглая пластмассовая будка – угнездившийся в ней парень артистично, со всеми положенными телодвижениями мешал коктейли. Взяв по «кайперинье» (нетвердый в принципах Серега нашел при помощи этого легенького пойла компромисс между желанием дернуть и декларированной завязкой, я же довел пойло до приемлемой кондиции при помощи граппы из фляжки), мы стояли на горбатом мостике через канал, облокотившись на перила, молча глядя на окружающее полуночное веселье, на толкотню, кипение, пузырение и водовороты; я медленно пьянел, смотрел на этих смешных безалаберных итальянцев (в основном, понятно, на итальянок – благо в данной стране есть на кого попялиться), мрачно завидовал их органичному умению получать свой незамысловатый кайф без натуги, истерики, ударных алкогольных доз и ущерба для ближних, прикидывал, сколько бы я так промаячил в своем родном городе в это время суток близ шалмана, пока не допросился бы арматуриной (или «демократи-затором» – учитывая стакан в руке) по черепу, пером под ребра, в лучшем случае – говнодавом в рыло, и, балдея от собственной оригинальности, тщился допереть, почему люди, среди которых процентное отношение людей и скотов всегда и везде примерно одинаковое (тем более – представители одной расы, языковой семьи, религиозной традиции и цивилизационной модели!), в одних местах живут – не в том же дело, что богато и сыто, – КАК ЛЮДИ, а в других – как скоты…
The same shit everywhere… Автора бы этого граффити – да в город, допустим, Лесосибирск: остался бы он при своем мнении?..
Наверное, любой житель России, попав в Европу, должен ощущать себя обитателем преисподней (если представить, что туда не ссылают за провинности, а определяют по разнарядке), выпущенным на экскурсию – нет, не по раю, конечно, просто по земле, – ему не отделаться от этой изумленной обиды: чем же я настолько хуже прочих, что мне приходится жить ТАМ – и на хрена вообще, в назидание и устрашение кому включено в структуру мироздания это ТАМ?..
Via Pavia по мере удаления от канала превратилась в Via Tabacchi, на углу ее и Via Giambologna, по которой мы свернули налево, к себе, кучковались проститутки. На Via Francesco Storza у Университета естественным образом тусовалась молодежь (с мотоциклами). Ночной ветер – тем более тут, на севере, – был уже далеко не теплым, я ощутимо подмерзал в майке. По пустым широким улицам время от времени с воем и мигалками проносились полицейские машины – что наводило на мысль не о разгуле преступности, а о любви итальянцев погорланить по поводу и без повода: словно при наличии муниципального транспорта они от избытка витальности орут посредством сирены.
Мы с Сергеем по-прежнему молчали всю дорогу – не о чем было говорить: оба же понимали, что приступ детективного рвения принес вполне прогнозируемый результат. Нулевой. Не о чем говорить и нечего делать… Но поскольку я был нетрезв и ощущения, готовые, но все никак не решающие оформиться в подозрения, во мне бродили самые противоречивые, я в конце концов не выдержал:
– Помнишь, Серега, что нам рассказывали про эту долбаную «Миссию Люмьер»?
– Ну?
– Один мой знакомый – я сейчас вспомнил – работал на нее.
– И?
– Этот тот человек, который подписал меня участвовать в моем эксперименте.
Рыжий остановился, внимательно на меня глядя.
– … Который рассказал мне про суть мероприятия, свел с доцентом, набиравшим добровольцев, «скаутов»… порекомендовал меня ему. Более того – от него, этого знакомого, я вообще узнал про фонд и эксперимент, именно он предложил – неожиданно для меня – пойти на собеседование. Почти, можно сказать, уговорил… И я уже третий день не могу до него дозвониться.
Сергей еще чуть постоял – руки в карманы, – поразглядывал меня, качнулся с носков на пятки и коротко присвистнул. Он даже веки прикрыл, на несколько секунд как бы уйдя в себя – явно что-то быстро обдумывая. Потом мы двинули дальше – медленнее, чем раньше, и я все ждал, что ответит Мирский. Но он молчал-молчал, а потом вдруг сказал не то задумчиво, не то смущенно:
– Знаешь, Юр, я должен тебе кое в чем признаться…
Часть вторая Октябрь
20
Комо было последней остановкой перед границей. Одноименное озеро открылось ненадолго справа по ходу: зеленые крутые склоны вставали прямо из воды, черепичные крыши краснели у ее среза прерывистой ватерлинией.
Через пять минут, в Киассо, в вагон зашли униформисты. У меня просто проверили паспорт – хотя и долго обнюхивали визы, – на Серегин американский (кстати!) вообще едва посмотрели, зато у каких-то англоговорящих по соседству принялись подробно выспрашивать, сколько у тех при себе валюты: фискальное рвение странно выглядело в географическом центре Шенгенской зоны (тем более когда по обе стороны столь трогательно охраняемой госграницы изъясняются на одном языке). Выпендриваются, подумал я в адрес швейцарцев. Или они уже тоже проголосовали за безвизовое общение с ЕС?..
Снова вода – слева, потом справа: извилистые сумасшедшей красоты озера перетекали одно в другое, малоэтажные городки вытягивались по их берегам у подножий высоких лесистых гор. Через полчаса – Лугано. Еще примерно столько же – Беллинцона.
…Виктор перебрался в Москву года четыре тому. Естественным образом – он был хорошим психологом, а спрос на них у нервных столичных «элит» нынче оченно вырос. Кажется, карьеру Виктор делал там вполне успешно: законтачил с нужными людьми, встроился в положенные варки… А около полугода назад вдруг вернулся – без внятного объяснения. Но вроде бы не по причине каких-то проблем в столице. В общем, никому он ничего не сказал – по крайней мере, из тех наших общих знакомых, до кого я сумел вчера дозвониться, потратив кучу непонятно чьих евро… А неделю назад дядь Витя исчез. Сказал, уезжает. Куда и зачем – не сказал…
Светлые луга и темные хвойные чащи, сменяясь в беспорядке, штурмовали кручи. Серели каменистые осыпи. Разогнавшийся поезд ощутимо кренился на поворотах. Голые скальные гребни норовили уйти за верхний срез оконной рамы. Наконец блеснули пробелы ледников.
…Швейцарский скандал с «Миссией Люмьер» замутил некто Ольдаг Кройцлер, в ордене научных благотворителей значившийся «генеральным координатором проектов Цюрихского филиала» (штаб-квартира «Миссии» располагалась в Женеве – потому, кстати, и назывались они по-французски). Но, как поняли мы с Серегой, у «люмьеров» Кройцлер занимался финансами – был вроде старшего бухгалтера. Он-то в позапрошлом году и слил прессе сведения о грязных деньгах, отмываемых якобы через миссионерские программы. Именно в те времена швейцарским банкам пришлось, поломавшись, начать нарушать тайну вкладов – как раз во имя борьбы с отмывкой: так что слив пришелся ко времени и хай поднялся немалый. Правда, настучал Кройцлер на «просветителей» после того, как те его уволили, – и в ходе начавшейся «компроматной войны» почти российского образца ему тоже перепало: мол, почему, вы думаете, его поперли? Потому как он с ног до головы проворовался! Что до сути Кройцлеровых разоблачений, то руководство фонда заявило, что, с одной стороны, все это стопроцентная наглая клевета, с другой – если кто-то желает поддержать науку и стимулировать прогресс, то почему мы должны препятствовать благородному порыву? Праведность же доходов пусть устанавливают правоохранительные органы соответствующих государств. Короче, грязи и демагогии было много, ясности – никакой. Толку тоже: начатое следствие по-тихому сдохло…
Туннели нарезали пейзаж на неравные фрагменты – как плохой кабельный телесигнал перемежает фильм темным экраном. Иногда сигнала не было по несколько минут – под перейденный Суворовым поверху (да еще с боем) перевал Сен-Готард мы нырнули чуть не на десять. Дорога огибала бока гор, чередовалось направление крена, словно в задумчивом слаломе; то с одной, то с другой стороны распахивались пропасти, ты вдруг оказывался на авиационной высоте: мелькавшие глубоко внизу городки стояли высоко над ущельями. Дух захватывало, челюсть отвисала. Путепроводы перечеркивали друг друга на разных уровнях под разными углами, рельсы всасывались в дыры туннелей.
…Неутомимый и неостановимый Серега сумел даже добыть контактный телефон Кройцлера – но пока не дозвонился: то занято, то не отвечает. «Просветитель»-ренегат по-прежнему обретался в Цюрихе – и в любом случае ехать стоило туда: пообщаться, на худой конец, с местными газетчиками, освещавшими скандал. Попутно выяснилось, что и в Цюрихе у Мирского имеется добрый приятель («А есть вообще в Европе хоть один город, где у тебя не живут знакомые?» Рыжий честно задумался: «Есть… но мало»). Вася такой Колесников, экс-петербуржец, «дизайнер одежды»…
(Интересные все же времена на дворе: в мире, кажется, осталось только две профессии – пиарщик и дизайнер. Если садовник, как Варька, художник, как покойный Шатурин, и портной, как оный Вася, называются одинаково – чудится в этом, хочешь не хочешь, некий подвох… Мир рекламщиков и оформителей. Конфетная обертка без самой конфеты…)
Вася даже пообещал встретить нас на вокзале – «под ангелом». «Хауптбанхоф» оказался здоровым и разветвленным – и никаких ангелов в нем не обнаруживалось. Наконец мы тормознули под свисающей с потолка одного из главных залов разноцветной грудастой бабищей с громадным туловищем, ма-ахонькой головкой и предположительными крыльями. Уверенности в том, что эта тварь (сиделось под ней как-то неуютно) и имелась в виду дизайнером, не было – тем более что сам Вася не просматривался.
На агрегате навроде утюга, воняющем бензином, подъехал мужик в оранжевом жилете, слез со своего насеста, принялся подметать шваброй мусор, шуганув девку неопределенного возраста с рюкзачком за спиной и младенцем в коляске. Пару раз профланировали правоохранители в разного цвета униформе – не обращая никакого внимания на стеклянную фляжку вискаря, из которой я прихлебывал.
– А, российские рефлексы, – фыркнул рыжий, заметив мой стрем. – Это ваши менты ищут только повод докопаться и развести. Здесь, если не дебоширишь, на хрен ты со своим бухлом никому не нужен… Ну вон он, Васек, слава богу…
Росту в Васькй было метр шестьдесят пять от силы.
– Странные у вас ангелы. – Я ткнул пальцем вверх.
– А! Ну да… Между прочим, художница, которая его… ее изваяла?.. в общем, изготовила, – умерла от отравления красками, – жизнерадостно сообщил дизайнер.
Мы спустились в подземный гараж и погрузились в Васин, как это ни смешно, «мини-купер» (новый). «Кстати, в Европе принято пристегиваться…» Да, думаю, это не та Европа, где находится, скажем, раздолбайская Италия. Даже за те десять минут, что мы ехали к Колесникову на H #252;gelstra #946;e, я убедился, как мало похож – просто стилистически – Цюрих на все, виденное мной в Средиземноморье. И какой он вылизанный.
Экс-«питерский», как выяснилось, неплохо устроился: жил он на тихой такой, премилой, в гору взбирающейся улочке совсем недалеко от центра – десять минут ходу до озера, – в недешевеньком трехэтажном доме на десяток квартир. Когда мы поднимались из подвального гаража, я обратил внимание на открытую железную дверь сантиметров сорока толщиной (в проеме за ней была темнота).
– Что это у вас? – Я хмыкнул. – Банковское хранилище?
– Бомбоубежище, – оглянулся Вася.
– В смысле? – Я не понял, шутит ли он.
– В прямом. До самого недавнего времени все дома в Швейцарии в обязательном порядке оборудовались бомбоубежищами. А все крупные шоссе, кстати, проектировались как запасные полосы для самолетов. На случай войны.
– С кем это вы воевать собрались? – прибалдел я. – После семисот – или сколько там – лет нейтралитета? В центре благополучной Европы? С Лихтенштейном?
– Между прочим, – продолжал хозяин, ведя нас по лестнице, – при семи миллионах населения в Швейцарии только сухопутная армия – больше трехсот тысяч человек…
– На хрена?!
– А логика тут ни при чем, – подал голос Мирский. – Это массовый невроз. Фрейдистский комплекс. Благоприобретенная мания. Слишком мирные и нейтральные. Слишком хорошо живут. Слишком богато. «Щастливые швейцары» – это из Карамзина?.. Самая крепкая в мире валюта. Один из самых высоких уровней жизни. С затертого Средневековья не воевали. Представляешь, какие тут тараканы в башке заведутся?..
– Я? – переспрашиваю. – Не, не представляю. Я, если ты забыл, три недели как из России.
– Н-ну да…
Квартирка Васина – четыре комнаты, включая совмещенную с кухней столовую, – производила странное впечатление. В стильненько, с богемным минимализмом обставленной (низкие широкие лежанки, один-единственный книжный стеллажик, функциональный минимум мебели, мелкие художественные безделицы), в ней было мало бытовых объектов, зато полно избыточных: длиннейший ряд шампуней-гелей-кремов-дезодорантов в ванной, музейная коллекция соусов-приправ на кухне… Последнее, впрочем, объяснялось кулинарными увлечениями хозяина – встретил он нас, например, швейцарским национальным блюдом (кажется, единственным таковым) фондю: это сыр, плавленный в белом вине со специями, коий надлежит черпать насаженными на особые вилочки кусочками хлеба.
Мирский черпал, азартно чавкал и бодро врал про меня и про то, что привело нас в «Гельветическую конфедерацию», – я косился на него, пытаясь понять, откуда взялось у меня алогичное чувство уверенности. А здорово, сам себе удивляясь, подумал я, что этот клоун за мной увязался.
«… Слышь, Юр, я должен кое в чем тебе признаться. Помнишь Энрико – к которому мы в Венецию ездили?..» Когда «джентльмен удачи» позвонил Сереге сообщить про убийство Страно – он, естественно, поинтересовался, в какую такую «тему» мы с рыжим влезли: в случайность совпадения наших расспросов с автоматными очередями в Милане он, разумеется, не поверил. Мирский отвечал уклончиво. Энрико настаивал – и Серега понял, что тот «сделал стойку». Видимо, «санитар леса» чуял тут тренированной своей интуицией возможность разжиться полезной инфой. Тогда рыжий без подробностей описал реальное, в общем, положение дел – что я помимо воли попал, кажется, в какую-то многоходовую и многофигурную варку с участием покойного адвоката, и мы с ним оба по разным, но личным причинам заинтересованы разобраться, что к чему. И тогда Энрико напрямую предложил: все, что нароешь, – сообщай мне. Я в накладе не останусь.
Поначалу и сам Серега не очень верил, что нам удастся хоть что-то надыбать. Но когда я обмолвился насчет Виктора… «Понимаешь, еще фигня какая… По контракту с моим универом я отстрелялся. Они предлагали его продлить, но знаешь… как-то все надоело». Тем более что Энрико рыжий знает – за ним действительно не заржавеет. Гонорар поделим.
К тому же у тебя куча знакомств в куче стран, добавил я про себя… И свободное знание всех главных европейских языков… И всяческие компьютерные умения… И вообще – вместе веселее. Не говоря о том, что одна голова хорошо, а две…
«Ты хоть понимаешь, чего мы таким макаром допросимся?» – спрашиваю, непонятно на кого злясь. «Ну что ж мы, совсем дураки? На хера нам на рожон лезть?..» Тут не успеешь понять, куда залез, собирался сказать я… Хотя чего было говорить: рыжий и сам, конечно, все знал. Но… Смотрел я в эту наглую небритую рожу, в эти сообразительные шпанистые зенки – и прекрасно видел: он же авантюрист. Его же носит… Не в бабках же дело – не в них одних, по крайней мере…
Кстати. О бабках… Я совершенно не был уверен, что по окончании собственной работы (ровно две трети оговоренного месяца, между прочим, уже прошли – двадцатый день, как я отчалил) я решу возвращаться домой. Я слишком хорошо помнил телегу Костика. Не говоря уже о том, что и с работой-то не все, выходит, ясно – а соответственно, даже с положенными мне двумя штуками. Тем более – что, блин, такое две штуки евро?..
В общем, и бабки, пожалуй, пригодятся.
