Текст книги "Стародум (СИ)"

Автор книги: Алексей Дроздовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

– Что там? – спрашивает девушка.

– Ничего, – отвечает папаня, накладывая обе руки.

Проходит совсем немного времени, и от раны остаётся только кровь на гладкой коже. За всё это время девушка не издала не звука. Не могу понять: Светозара настолько хорошо умеет терпеть боль, или она до сих пор не отошла от битвы? Я бы уж точно хотя бы писк издал, если бы мне такую травму исправляли.

Наверное, второе.

Никодим, вон, до сих пор в себя прийти не может. Стоит, о мельницу опершись, и тяжело дышит. Не будь рядом с ним опоры – уже на землю повалился бы. И это он даже в сражении не участвовал, а только из лука стрелял.

– Значит, мы никого не потеряли, – бормочу в пустоту.

– Никого, – подтверждает Волибор.

– Это хорошо. Точнее, совсем не хорошо, но с этим я уже смирился. Волибор, у меня к тебе вот какой вопрос… Почему ты меня не остановил?

– Чего? – спрашивает здоровяк.

– Когда я сегодня пришёл к тебе и сказал, что собираюсь перебить людей князя, почему ты меня не остановил?

– Ну…

– Ты ведь знаешь, что за такое безумец всё село уничтожит. Так почему не отговорил меня рисковать всем Вещим из-за смерти одного человека?

Волибор задумчиво чешет в затылке – он явно что-то не договаривает.

Каждый вечер я хожу на подворье, чтобы поболтать с людьми, путешествующими через наше село в Новгород, во Владимир, а некоторые приходят аж из самого Чернигова и Киева. Многих я уже знаю, поскольку они ходят туда и сюда каждый год. И я – единственный человек во всём Вещем, который понимает, что происходит в нашем княжестве.

Никто кроме меня не знает, что безумец не сможет прислать к нам свою рать.

Не сможет и всё тут.

Мы убили людей князя совершенно безнаказанно. Но об этом знаю только я. Для всех других жителей села это была бессмысленная затея. Так почему же Волибор не стал меня переубеждать? Что такого он знает, чего не знаю я?

– Двадцать два года назад безумец и людоед убили нашего прежнего удельного, – говорю.

– Знаю, – отвечает Волибор. – Я был там.

– До эпохи безумия эти два брата были обыкновенными крестьянами, но они получили огромные силы и свергли князей, что вели свой род от самого Рюрика. Безумец стал князем Новгородским, а людоед – Владимирским.

Волибор жуёт свои губы. Он всегда это делает, когда злится.

– Но ты не знаешь, что безумец прямо сейчас находится в военном походе и не может направить людей к нам. Я сам видел его войско, когда ходил в Перепутье, но не знал, куда именно он двигается. Мне об этом чуть позже торговцы рассказали. Прямо сейчас безумец стоит на западном берегу Волги, а людоед на восточном. Братья схлестнулись между собой. Никто из них не атакует, вот и стоят там уже пару дней. Но ты этого не мог знать: ты не ходишь на подворье побеседовать с проезжающими купцами. Значит есть какая-то другая причина, почему ты считаешь, что нам за убийство князя ничего не станет.

– У Волибора чутьё, – отвечает вместо мужчины Веда.

Девушка-дух парит между нами, смешно болтая в воздухе голыми ножками.

– Я знаю, у меня оно тоже есть. Но Волибор чего-то сильно не договаривает.

Но вместо ответа Волибор как обычно разворачивается и уходит.

Он стал каким-то очень загадочным в последнее время. Всю жизнь он был очень рассудительным, продумывал каждое действие на сотню шагов вперёд, никогда не поступал неосмотрительно. Много лет он учил меня сражаться, но сам никогда не поднимал руки на другого человека.

Когда его кто-то задирал – он всегда предпочитал разговор, всегда избегал даже малейшей драки. В его понимании сражение абсолютно бессмысленно, если его можно избежать, даже если придётся пойти на уступки. Но сегодня я сказал ему, что собираюсь убить целую кучу людей князя, рискну обратить его гнев на наше село, а он лишь пожал плечами и сказал: «Ладно».

Это совсем на него не похоже.

Волибор, тем временем, удалялся к себе домой с улыбкой на лице.

«Всё идёт как надо, – мелькнуло у него в голове. – Скоро всё изменится».

Скоро выйдет Стародум, а вместе с ним и вся его сокровищница. Духовные мечи, духовные доспехи, редкие артефакты. Никакой безумец не будет им страшен.

Двадцать два года назад он потерял дом, семью, друзей, призвание. Он никогда не был из тех людей, что годами вынашивают месть, мечтают о том, как разберутся с врагом. За все эти годы он ни разу не пожелал смерти безумцу, но сейчас сама судьба снова сводит их вместе, а ему даже делать ничего не приходится. Если всё так и продолжится, то пройдёт совсем немного времени, и он собственноручно насадит его безумную голову на пику на самой вершине Стародума.

Как удивительно всё складывается…

Месть выполняется сама, без его участия. Будто бы сама жизнь совершила круг и возвращается к изначальному порядку вещей. И ему это очень нравится.

До появления крепости Стародум из земли осталось 39 дней.

Глава 14

Перед его ногами лежала груда тел.

Но и сам он оказался ранен.

В сотый раз за эту ночь.

Спустя две недели после сбора ржи, всё село собирается для продолжения работы.

Целую неделю оно сохло на крестцах. Последние несколько дней рожь перевозили на гумно ближе к селу, там сложили в плотные бабки – округлые скирды. На току земля твёрдая, как камень, без единой травинки, чтобы зерно не смешивалось с сором. В этом деле главное не спешить: если в зерне останется хоть чуть-чуть влаги – оно обязательно заплесневеет или прорастёт.

Обычно, если начинается дождь, собранную рожь накрывают соломенными матами – рогожами, но нам повезло: всё это время стояла ясная погода. Уже в самом конце, чтобы окончательно избавиться от влаги в зёрнах, снопы заносили в овины – особые постройки для хранения урожая перед обмолотом. Широкие, с крышей, и с ямой внизу, где располагается печь без трубы.

«Без огня овина не высушишь», – как говорят у нас в селе.

Это там, на югах, где теплее и больше солнечных дней, сушить снопы можно прямо на воздухе, а здесь приходится делать это в сушильнях.

Сегодня мы собираемся, чтобы выполнить общую работу. Молотить мы будем весь день, от рассвета до заката.

– Тимофей, – произносит Веда. – Вы что, будете просто работать?

– Что ты имеешь в виду?

– Вы ведёте себя так, будто ничего не произошло. Но вы же убили людей князя! Надо подготовиться к возмездию.

– Мы займёмся этим позже, а пока нам нужно добыть зерно, которое собрали. Голод прикончит нас гораздо раньше, чем безумие князя. К тому же, как любит говорить старик Ярополк, горящая жопа ещё никому пользы не принесла.

– Почему ты такой спокойный? Ты уверен, что сюда не явятся люди безумца прямо сегодня?

– Уверен.

– Почему?

– Я же сказал, войско безумца стоит на Волге.

– И что это значит?

– Когда два удельных князя хотят сразиться, они вступают в битву, но перед этим войска выбирают позицию боя. Возвышенность там какая, лес или болото… чтобы сбоку не обошли, чтобы вражеские всадники свободно не носились, чтобы лучникам вражеским было не удобно. То место, где защищаться хорошо.

– Но при чём тут река?

– Тут всё интереснее. Обычно как бывает? Есть сильный, есть слабый, вот и получается, что один бьёт другого. Но там на Волге силы одинаковые, каждое войско стоит на своём берегу. Кто пойдёт в атаку – тот проиграет. А если уйдёшь – другое войско пойдёт за тобой, так что лучшего места для сражения уже не будет.

– Хочешь сказать, что все последние дни, пока мы занимались своими делами, они там просто стояли и ничего не делали?

– Ну да.

– Глупо как-то.

– Люди вообще глупые существа, – говорю.

– Но они же не будут там целый год стоять?

– Конечно нет, у кого закончится еда – тот проиграл. Все хотят есть. Вот почему мы собрались сегодня на поле, чтобы как следует избить палками рожь.

Хлеб – всему голова.

Прежде, чем начать обмолот, папаня выносит на поле одну из наших куриц. Она трепыхается, пытается вырваться, но не тут-то было. Она – жертва Велесу, дар во имя урожая. Не прям дар, как те дары, что мы ему подносили в лесу: эту курицу мы съедим сами. Там, под овином, Федот забивает её, после чего отдаёт одной из старушек, чтобы сделала нам дневную похлёбку.

Первый сноп из овина по нашей старой традиции выносит многодетная мать. Надежда Предраговна, что живёт на другом конце села, мать семерых детей. Раскладывает его на току, пока мужики разминаются.

Беру в руки цеп, взвешиваю. Работа предстоит сложная, поэтому выполняют её только самые крепкие, но усталость – меньшее, что будет меня сегодня беспокоить.

Закидываю верхнюю палку за спину и бью по стопке ржи, лежащей на земле. С сухим треском колосья разваливаются, зерно просыпается вниз, а в воздух поднимаются мелкие кусочки соломы, смешанной с пылью. Выглядит легко, но это только начало. Бью цепом по зерну ещё раз, и ещё раз, и ещё.

Справа и слева от меня сельские мужики делают то же самое. Женщины собирают солому и уносят, складывают в снопы. Собранное зерно откладывают в сторону для дальнейшей обработки.

Вскоре от напряжения начинают ныть руки. От палящего солнца и движений всё тело покрывается потом, к нему липнет сухая солома, всё тут же начинает чесаться, но делать это нельзя – только хуже сделаешь. Приходится терпеть зуд до вечера, когда можно будет как следует вымыться в реке.

Но жаловаться не на что: урожай получился хороший. Каждый год бы такой.

В прошлом и позапрошлом красная плесень половину поля съела: эта гадость не растёт на диких растениях, только на человеческих культурах. Эпоха безумия и здесь пытается людей вытеснить: не убить, так голодом заморить.

Целое поле ржи в этом году – благодать.

Плевать, что всё чешется и мышцы ноют. Лучше так, чем потом целый год пищу экономить.

К тому же у меня есть пример для подражания: рядом стоит Никодим и тоже лупит цепом по колосьям. Никто никогда не заставлял его участвовать в этой работе, но он всё равно идёт делать именно это. Худой, хромой, быстро выдыхается, но продолжает бить, словно от этого зависит его жизнь.

– Вот, Тимофей, попей, – Душана принесла воду в высоком горшке.

– Спасибо, не хочу, – говорю с улыбкой.

– А я бы с радостью, – отвечает Никодим, принимая воду.

На самом деле я очень хочу пить, но точно не ту воду, которую подала мама. Я обещал самому себе помириться с самим собой ради папани, и я это сделал. Я больше не обхожу её стороной, не кошусь на неё постоянно, даже спиной поворачиваюсь время от времени, но брать от неё еду… даже если бы я захотел, желудок моментально бы её исторг.

У Душаны слишком мёртвые глаза, чтобы я мог по-настоящему расслабиться рядом с ней.

Продолжаю молотить зерно. Чувствую, как деревенеет спина и ноги.

– А нельзя как-то упростить всё это? – спрашивает Веда.

Девушка-дух ходит по соломе, рассматривает зёрнышки, которые мы добываем.

– Как например? – спрашиваю.

Приходится говорить, едва шевеля губами, чтобы никто не подумал, что я разговариваю сам с собой.

– Сделать какое-нибудь колесо. Вы его будете крутить, а оно зерно бить.

– Ну… никто пока такое не сделал. Вот мы и колотим его вручную.

– Говорят, где-то на Руси такое уже есть, – отвечает Никодим. – Как наша мельница, только ещё больше. Она и зерно молотит, и перетирает, и даже сама хлеб печёт. А мельнику только и остаётся, что в носу ковыряться. Она даже сама себя починить может, если сломается.

Никодим только таким и занимается: самые невероятные слухи собирает, а потом их передаёт на всё село. В том году утверждал, что в Смоленске уже сделали пугало, которое само шагает по полю и ворон гоняет. Вообще наш парень обожает сарафанную молву. Я понимаю, что слухи – единственный источник информации, но нужно же уметь отличать правдивые от «одна бабка сказала».

– Никодим, – обращается Веда к парню. – Расскажи, как ты получил свою силу.

– Ну… мне было одиннадцать или двенадцать. Очень хотелось смотреть на небо через крышу дома, и у меня получилось. Теперь я могу видеть… сквозь предметы.

– Да врёт он всё, – говорю. – За девками хотел подглядывать. Прелести их сквозь одежду рассматривать.

– Вообще нет! – возражает Никодим.

– Хочешь сказать, что ни разу не использовал свою силу, чтобы полюбоваться голыми девушками?

– Ни разу, честное слово.

– Веда, поверим ли мы ему?

– Поверим, – отвечает девушка-дух. – Никодим похож на честного парня. Внешне по крайней мере.

Никодим фыркает.

– Я вам вот ещё что скажу, – продолжает парень. – Давеча ночью я вышел отлить… ну вы знаете. Воды много вечером выпил. Встал посреди ночи, сонный как чёрт, даже глаза разлепить не мог. Вышел на улицу, а потом возвращаться домой – дверь закрыта. Изнутри.

– И что это значит? – спрашиваю.

– А то, что я прямо сквозь дверь прошёл!

– Ты шутишь?

– Нет! Кажется, смотреть сквозь стены – только часть моей силы. На самом деле я могу больше. Нужно лишь заниматься ею.

Легко сказать… многие уже заметили, что сила у человека не растёт, даже если ежедневно ею управлять. Светозара поначалу зажигала огонь в руке постоянно, без перерыва. И что в итоге? До сих пор с трудом это делает на расстоянии. Сила растёт только в том случае, если она действительно нужна, и без неё никак. Нужно рисковать жизнью, оказываться в трудных ситуациях, ставить всё на кон. Сражаться с нечистью и другими людьми, причём только тогда, когда тебя могут прибить. Не получится улучшить силу, нападая на беззащитных людей или полудохлых трупоедов. Нужен вызов. Баланс на острие ножа. Жизнь или смерть.

Если бы улучшить силу было так легко, у всех крестьян в нашей деревне уже был бы высокий уровень, а не начальный… спустя двадцать лет. До сих пор воины в армиях по большей части полагаются на оружие, а не на свои способности. Очень редко кто предпочитает силу обыкновенной стали.

Продолжаем молотить зерно.

Бьём палками по собранной ржи. Солому убираем отдельно, упавшие вниз зёрна отдельно. Бить надо сильно, с размаху, но при этом экономить силы, чтобы не вымотаться вусмерть к середине дня.

Несколько жёлтых духов работы медленно перекатывается между крестьянами. Эти малыши всегда появляются, когда кто-то трудится в поте лица.

Обедаем прямо в поле, под открытым небом. Перекусили, посидели, отдохнули, и снова за работу. Как-то раньше мы пытались использовать лошадей, чтобы они выбивали зёрна копытами, но работа получалась плохая, зёрна мятые, плохо выбитые, приходилось доделывать вручную, и всё затягивалось.

Может где-то и есть чудо-мельница, что и рожь молотит, и хлеб сама печёт, а вокруг неё пугало само ходит и песни поёт, но здесь мы всё делаем своими руками. Пока что ничего лучшего у нас нет.

– И всё-таки, – продолжает Веда. – Что мы будем делать с безумцем?

– Пока не знаю, – говорю.

– Он же наверняка захочет наказать Вещее. Нельзя просто так убивать его людей.

– Знаю, но у нас есть время подумать. Сейчас его войско занято людоедом, потом людям нужна будет передышка после военного похода, а там уже и зима. Ни один здравомыслящий воевода не устроит поход зимой, когда всех воинов чудища могут сожрать. Так что если безумец к нам и придёт, то не раньше весны.

– А что весной?

– Не знаю.

– То есть как это, не знаешь? – спрашивает Веда. – Нужно знать.

– До весны всё само собой может разрешиться. Если безумец проиграет людоеду, то некому будет нас наказывать.

– А если не проиграет?

– Что-нибудь придумаем.

Это на самом деле проблема: безумцу уже наверняка доложили, что на самой восточной границе его княжества убили два десятка людей из чёрного отряда. В нашем селе слишком много торговцев и путешественников, чтобы слухи не расползлись очень быстро.

Однажды он явится к нам и приведёт с собой столько воинов, что в глазах рябить будет.

Но время пока есть.

До самого вечера мы молотим рожь. Жители села устали, но довольны проделанной работой. Всей толпой идём на реку, там расходимся в две стороны: мужчины направо, женщины налево. Крохотные частички соломы, кажется, проникли в каждый уголок на теле, превратили волосы в птичье гнездо, забили нос, уши.

Моемся, плещемся.

Мужики травят старые похабные анекдоты, молодняк плавает наперегонки.

Все счастливы, что самая трудная часть работы позади. Осталась лишь мелочь, кропотливая, но физически простая работа.

На следующий день с самого утра всё село снова собирается на току, на этот раз чтобы провеять зерно: отделить зёрна от плевел. Сначала мы берём его деревянными лопатами и подбрасываем в воздух, позволяя ветру унести шелуху. Повторяем это столько раз, чтобы когда берёшь горсть зерна ладонью, в ней не было мусора. Затем просеиваем зерно через решето – круглую раму из ивовых прутьев, туго обтянутую сеткой из конского волоса. Зерно проваливается вниз, а крупные камешки и веточки остаются. От мелкого мусора, которого теперь совсем мало, избавляемся вручную: женщины и дети, зоркие на мелкую работу, рассыпают его на дощечках и водят руками, выискивая посторонние предметы.

Собранное чистое зерно перевозим на хранение в амбары, засыпаем в сусеки – деревянные лари, поднятые над землёй, чтобы сырость не добралась. Наши амбары находятся на отшибе, отдельно друг от друга, чтобы случайный пожар не спалил вместе с домами ещё и провизию. В каждом амбаре – отдельный вход для кота, чтобы мышей гонял. Так как в этом году у нас зерна получилось много, часть его закапываем в зерновые ямы на долгой срок.

– Фух, – вздыхает Светозара. – Наконец-то.

– Ага, – подтверждает Никодим. – Всё, до весны теперь можно не напрягаться.

Мы втроём сидим на лавочке у церквушки и смотрим на горизонт.

– Чего это вы расслабились? – спрашиваю. – Про ячмень забыли?

– Бля-я, – вздыхает Никодим.

Во время упорной работы на общем поле ржи можно забыть, что мы в этом году засадили ячмень поодаль, на нашем собственном участке. Специально для того, чтобы сделать брагу. Так что следующие два дня мы повторяем всё то, что делали, но уже впятером: я, папаня, мама, Никодим и Светозара. Не знаю зачем, но я постоянно посматриваю на Душану, которая работает без устали. Буквально. Не вздыхает, не жалуется, не приостанавливается, чтобы разогнуть спину. Она даже не запыхалась, когда носила и складывала солому.

Чёрт возьми.

Надо переставать следить за ней.

Два дня мы работали на общем поле, чтобы наполнить сельские закрома, и ещё два дня на своём. Четыре дня спустя у нас есть и рожь, и ячмень.

Жизнь постепенно вернулась в прежнее русло, словно и не было в нашем селе никакого смертоубийства. Люди живут в своих домах, ходят за водой, здороваются по утрам, плетут корзины и лапти, прядут, шьют… но это обманчивое спокойствие. Веда права: рано или поздно безумец возьмётся за нас. Сейчас у нашего удельного князя слишком много забот, чтобы заниматься ещё и Вещим, но скоро он обратит на нас свой взор.

И к этому нужно быть готовым.

Даже больше, нам нужно что-то предпринять раньше, чем он.

Но что?

Прямо сейчас я ни о чём не жалею. Когда люди удельного князя забрали в телеге двух девочек и папаню, я не мог позволить им просто уехать, и мы с друзьями вызволили своих. Когда сюда пришли люди в масках – я не хотел добровольно идти на смерть вместе со Светозарой и Никодимом, и мы снова дали отпор.

Каждое решение, что мы принимали, было правильным. Но эта цепочка правильных решений привела нас в неудобную ситуацию.

Впрочем, всё решится. Все проблемы в моей жизни исчезали, если сесть и как следует подумать над их решением. Здесь будет точно так же.

На шестой день после начала обмолота в селе устраивают праздник: печётся очень много хлеба. Это самый сытный день в году, когда люди позволяют себе поесть от души. В этот день все ходят друг к другу в гости. К нам в мельницу пришли отче Игнатий с Никодимом, Светозара с Мелентием, и наш сосед Веня Гусь. Даже не знаю, где можно найти другое такое место, чтобы за одним столом сидел священник и волхв, при этом очень весело болтали и не собирались ссориться. Только у нас дома сегодня.

– Как вам хлеб? – спрашивает Душана. – Весь день пекла, по нашему старинному рецепту, с толчёными орехами.

– Это хорошо, – заявляет Мелентий. – Как там у вас, у христиан? Хлеб – молись ему, как Господу?

– Я есмь хлеб жизни, – отвечает Игнатий. – Приходящий ко мне не будет алкать.

– Точно. А у нас всё проще, как сказал Дажьбог: хлеб – это кусочек солнца на земле.

– Как красиво. Это где-то записано?

– О, нет, нигде – мы же читать не умеем. Даждьбог сказал мне это летом, когда захаживал на праздник солнцестояния. Чтите хлеб, говорит. Никогда не кладите его горбушкой вниз, не выбрасывайте – обидится. Хлеб, говорит – это солнце на земле. И эти слова истинно мудры, так как хлеб растёт только под солнцем. И цвет у зёрен как у солнца.

– Эх, как бы я хотел увидеть нашего Господа, – вздыхает Игнатий. – Но наш к нам не приходит…

Душана ставит на тарелки две буханки, только из печи: свежие, хрустящие, а запах… Федот со Светозарой выносят овсяный кисель, варенную репу, капусту, грибы, масло и особо заготовленные на сегодняшний день мочёные ягоды. Я же, в свою очередь, ставлю на стол два жбана:

– Попробуйте напитки. Тут квас, а тут моя особая брага, с дубовой корой. Я назвал её «медвежья лапа», поскольку по башке бьёт – будь здоров. Крепкая, как ругань нашего старика Ярополка.

И священник, и волхв, тут же наливают себе кружку браги. Это у всех людей общее: не важно, какому богу ты поклоняешься, все любят пить и веселиться. Тем более, что все знают, мои напитки – лучшие во всём Вещем. Никто не может сделать брагу лучше меня: никто больше в селе не выращивает ячмень, и никто не уделял этому столько времени, чтобы научиться. Так уж получилось, что папаня всей душой ненавидит нашу мельницу и сбежал заниматься подворьем, как только мы его построили. А я, наоборот, как самый настоящий потомственный мельник, мастер обращаться с зерном.

Едим, пьём, веселимся. Никодим рассказывает всякие умные вещи, которые он из книжек почерпнул. Федот с Душаной куда-то исчезли. Наш сосед Веня закемарил. Игнатий с Мелентием напились и пускают сопли: обнимаются, клянутся друг другу в вечной дружбе. Светозара с блеском в глазах наклонилась ко мне и рассказывает, как она обожает лошадей. И что она однажды заведёт себе целый табун, будет их разводить.

Хороший, праздничный вечер: лёгкость, веселье, свобода. Брага неплохо в этом помогает: мозги перекручивает так, что все невзгоды кажутся далёкими и неважными. Сейчас это именно то, что нужно. Расслабиться, выпить, посидеть с друзьями. И конечно же отведать тёплого, румяного хлеба с квасом.

До появления крепости Стародум из земли осталось 25 дней.