Текст книги "Стародум (СИ)"

Автор книги: Алексей Дроздовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Стародум

Пролог

1224 год

Восточная часть Новгородских земель

Крепость Стародум

Мужчина чудовищных размеров опирался на дерево посреди ночи.

Стальной шлем, кольчуга, пластинчатые поножи: всё красное от крови. Она покрывала его с ног до головы, стекала по доспехам, капала на землю. На поясе у него висела огромная булава, которую обычный человек не смог бы даже от земли оторвать.

В руках – младенец, завёрнутый в горстку пелёнок.

– Не реви, – приговаривал мужчина, покачивая малыша. – Мужики не ревут.

Но сам он обливался слезами.

Его сердце колотилось, руки тряслись. Он знал, что скоро потеряет сознание, но всё равно не мог оторвать взгляд от беснующейся толпы, идущей на штурм Стародума.

Всю ночь воевода только и делал, что рубил, дробил, крошил и проламывал черепа врагов. Он оборонял стены крепости так долго, как только мог, но атакующих оказалось слишком много. У них не было ни единого шанса защититься.

Крепость основали в начале одиннадцатого века и более двухсот лет Стародум, что в восточной части Новгородских земель, служил домом удельного князя и его людей. Сейчас крепость пылает, и дым поднимается высоко в небо. Врата пали, стены проломлены, внутри галдят налётчики.

И много-много факелов носится в окружающей тьме.

За несколько последних часов воевода убил так много человек, как никогда в своей жизни, хотя уж чего, а битв навидался. Он стоял насмерть на реке Липице, против объединённых сил Владимиро-Суздальских князей, он сбрасывал с коней рыцарей Ливонского ордена, он обращал в бегство литовские и эстонские племена. Это он бежал с поля боя, когда по ним прошлась могучая сила кочевников.

Ему случалось и побеждать, и проигрывать.

Но только сегодня ему выпала нелёгкая доля – наблюдать за падением своего дома. Когда стало ясно, что устоять не получится – князь приказал всем своим людям убираться через тайный ход. Воевода хотел остаться в крепости до самого конца, но Горислав Лютогостович велел ему унести маленького сына – тому едва год стукнул.

«Унеси», – велел ему князь.

И он унесёт. Даже ценой своей жизни.

– Суки… – прошептал воевода.

Сегодня погибло множество хороших людей: его жена, его друзья, его воины.

Но крепость не отдастся врагам просто так – у князя осталось последнее средство обороны. В первых лучах утреннего солнца земля принимается дрожать, опрокидывая налётчиков, сбивая их с ног. Массивные стены Стародума медленно погружаются под землю, тонут в почве будто это вода, а не плотная порода. Целые здания уходят вниз, прячутся от захватчиков, уносят с собой зазевавшихся грабителей и насильников.

Сегодня не будет победителя – проиграют все.

– Назад! – раздаётся в отдалении приказ вражеского полководца. – Отступаем!

– Все назад! – поддерживают приказ сотники, передают приказ десятникам и далее.

Воевода стоял возле дерева, весь в крови. Кровь капала с его бороды, пачкала пелёнки малыша.

Чёрные глаза следили, как Стародум медленно опускается под землю. Пусть враги и смогли взобраться на стены, но они никогда не смогут подчинить себе оплот, хозяйничать в нём. Тяжёлые стены скорее уйдут вниз, подальше от человеческих глаз, чем позволят врагам разгуливать внутри.

Несколько мгновений, и крепость полностью скрывается под холмом, точно и не было здесь никакого Стародума. Одна лишь вытоптанная земля остаётся на поверхности, да уцелевшие захватчики, удивлённо озирающиеся по сторонам. Они собирались захватить удельного князя, а всех его людей повесить на дороге между Новгородом и Владимиром. Но теперь не осталось ничего.

Только воевода с младенцем на руках.

– Их-их, – принимается хныкать малыш.

– Тихо, – произносит мужчина. – Нельзя в лесу кричать, нечисть накликаешь.

Ребёнок на удивление оказался смышлёным: замолчал, глядя на него заинтересованным взглядом.

Воевода двинулся прочь на негнущихся ногах: ему нужно спрятать малыша на долгие годы. Ровно через двадцать два года крепость снова восстанет из земли – выплывет на поверхность и позовёт своего хозяина. Стародум не будет сидеть под холмом вечно. Остаётся лишь надеяться, что безумные князи к тому моменту сгинут в нескончаемой междоусобице, чтобы малышу не пришлось сражаться со старыми врагами отца.

Глава 1

Малыша того нашли в канаве, синего почти.

Обогрели, усыновили, дали любовь и кров.

Сегодня я исполняю главную роль, все взгляды прикованы ко мне.

– Прекрасный день, чтобы сучёныша повесить, а? – спрашивает Митька Седой, и окружающие согласно кивают.

Мы стоим посреди круглой поляны в лесу. Верёвка переброшена через толстую дубовую ветку, петля на моей шее, одно движение и мои ноги соскользнут с колодки. Задёргаются в предсмертных конвульсиях.

Окружающие разбойники радостно предвкушают казнь.

Мы устроили кровавое сражение прямо посреди леса: я против них, они против меня. Пятнадцать человек на одного. Не совсем честно, прямо скажем, но чего ещё ожидать от разбойников? Я успел троих отправить на тот свет, прежде чем меня схватили. Теперь они стоят полукругом возле дерева и лыбятся своими гнилыми зубами.

– Как тебе денёк? – спрашивает Митька.

Зубоскалит.

– Да, прекрасный, – говорю. – Солнышко светит, птички поют, ягоды только поспели. И ветерок, как раз нужной температуры: не горячий, но и не холодный. Очень освежает.

– А знаешь, что мы сделаем, когда повесим тебя?

– Полагаю, спустите портки и начнёте под хвосты друг друга пользовать?

В ответ на моё оскорбление Митька подходит и с размаху бьёт по колодке, но не для того, чтобы она опрокинулась, а чтобы зашаталась, заставляя меня балансировать на грани жизни и смерти. Подумать только, это ничтожество когда-то было холопом самого низкого сословия, из тех, что никогда не получат свободу. А теперь вон как нос задирает.

Всё потому, что лес ему силу дал.

Он всем её дал: кому-то больше, кому-то меньше. Митьке повезло и ему достался кусок пожирнее.

– Нет, – отвечает Седой. – Мы двинем прямо к торгашам на Перепутье, и как следует там напьёмся. Не боись, и за тебя кружку опрокинем.

– Спасибо, не надо. Не хочу, чтобы обрыганы, вроде вас, меня поминали.

Доставлять им удовольствие и просить пощады я не собираюсь. Если они хотели насладиться мольбами, то зря надеялись. Поскрипеть зубами – вот и всё, что у них сегодня получится.

– Толкни уже сучёныша, – произносит Валера Свистун. – Хочу посмотреть, как этот выблядок болтается. Как его рыло вздуется.

– Я из его черепа чашу сделаю! – добавляет Конопатый.

Каждого из разбойников я знаю по именам и прозвищам: когда-то давно уже доводилось пересекаться, да я ещё ребёнком был. Они меня не запомнили, а я их – очень даже.

– Не торопись, – возражает Седой. – Пусть постоит. Чем дольше тянем, тем ему горше умирать будет. Вот, попей.

Протягивает мне бурдюк с яблочным вином. Не таким плохим, как могло бы показаться при взгляде на облезлых и побитых жизнью разбойников. Должно быть, ограбили одного из торговцев на дороге – тут много телег ездит.

Набираю полный рот и выплёвываю его в рожу главаря. Митька Седой лишь ухмыльнулся, вытирая лицо рукавом.

– Ничего, на покойников не сердятся.

– Яйца бы ему оторвать, да в глотку затолкать! – злобно произносит Свистун.

– По крайней мере они у меня есть, – говорю.

Разбойники думают, что всё кончено. Я проиграл, а они победили.

Как бы не так.

У меня в рукаве – старый, ржавый кусок серпа. Маленький и тупой: таким человека не убьёшь, но верёвку перерезать можно. Главное, отвлекать их до тех пор, пока путы на запястьях за спиной не разойдутся. И уж тогда я им устрою заварушку! Уложу столько, сколько смогу.

Ранним утром я вышел из своего села в город. Все прекрасно знают, что на дороге можно встретить грабителей, но это обычно всякие деревенские голодранцы: дай одному поджопника, остальные разбегутся. Мне же на пути попалась старая и организованная группа Митьки Седого. Они уже много лет обирают, убивают, да насилуют людей.

Не повезло.

Постарался от них убежать – не получилось. Они издали меня заметили и устроили засаду.

Обычно путь в город довольно безопасен, если идти налегке и быстро, проторенным маршрутом через лесок. Но не сегодня – бандиты оказались не в том месте и не в то время.

И теперь, пока я стою на колодке с петлёй на шее, эти сукины дети ковыряются в мешке, который был у меня с собой. Лазят в нём, как будто он их собственный. Но самое паскудное, что я нёс в город целую кучу денег. И теперь всё достанется им.

– А это чё? – спрашивает Свистун, доставая кошель.

– Хуй через плечо! – отвечает Федька Лапоть. – Серебро! Слышишь, как гремит?

– Да слышу я. Откуда они у оборванца деревенского – понять не могу. Штук двадцать кунов, если не больше. И гривны тут рублёные, и шкуры…

– Слыш, – обращается ко мне Митька Седой. – Откуда у тебя столько денег?

– Накопил, – говорю. – Копил, копил, и накопил.

– Что ж, спасибо. Заберём их себе, если не против.

– Против, ясный хер. Положите всё обратно в мешок, мне ещё в городе ими расплачиваться.

Папаня послал меня в город с мешочком серебра и шкур куниц, чтобы я раздобыл новый серп для нашего хозяйства. Старый совсем истончился и сломался прямо в начале жатвы. А без него сбор урожая превращается в настоящее мучение.

Пришлось топать в город за новым.

Ну а куски старого серпа я прихватил с собой, чтобы продать городскому кузнецу. Даже ржавые куски железа можно сбыть по неплохой цене – он их перекуёт для другого инструмента. И сейчас одним таким куском я перепиливаю верёвку за спиной. Нужно успеть, пока они не вытолкнули колодку из-под ног.

– Посмотрите на него, – кивает Митька. – В шаге от загробного мира, а всё шутки шутит. Смелый чёрт, уважаю. Ты мне вот, что скажи, поганец, каким раком смог троих моих людей укокошить?

– Палицей по роже заехал, они и легли, – говорю. – От этого любой сляжет.

– Да, но троих! В тебе даже силы нет! Пусто внутри, как у бабы между ног. А троих умертвить смог.

– А мне сила и не нужна, сам видишь.

– Неужто лес обделил?

Когда я был совсем мальцом что-то произошло в глуби сибирских чащ. Грохнулось так, что земля затряслась. Тогда-то и началась эпоха безумия. Люди стали немыслимые вещи творить, обыкновенные крестьяне силу получили.

Что именно грохнулось – никто не знает. Не возвращались оттуда. Только чувствуется, дует нечеловеческим.

Митька, вот, чёрным умеет становиться, как тень. И ни копьё, ни молот его задеть не могут. Остальные разбойники тоже кто чем владеют: и чешуёй покрываются, и слизью поганой плюются, и глазеть могут так, что взгляд не отвести. Один только я оказался не у дел – получил силу, да не знаю какую. Чувствую внутри что-то, а наружу не выходит.

Странно быть единственным человеком, у которого силы нет. Но я смирился. Зато крепкими руками меня природа не обделила.

Пришлось учиться оружием махать.

Пока одни могут воду в целом озере вскипятить, я наловчился так быстро засадить палицей по роже, чтобы ни одного целёхонького зуба не осталось. Чтобы все повыпадали до самого последнего.

Однажды я узнаю, что за сила сидит у меня в груди. Что именно пульсирует рядом с сердцем, раздирает изнутри, заставляет просыпаться по ночам от нестерпимой боли. Если не повесят, конечно же.

А сила эта ой какая могучая! Иногда так сильно вдарит по внутренностям, аж дышать трудно!

– Обделил, как погляжу, – замечает Митька. – Нечасто таких встретишь – вы как домовые. Вроде есть, а своими глазами увидеть – чудо.

– Зато вас лес наградил, и где сейчас три твоих дружка? Червей кормят.

– Я знаю, что у него за сила, – заявляет Валера Свистун. – Он дышать может без воздуха!

– Ну, это мы и проверим.

Разбойники не стали толкать подо мной колодку. Отошли подальше в тенёк, раскинули мешки и принялись ужинать. Знают, что я никуда не денусь – петля на шее, руки стянуты за спиной. Единственный путь – вниз. Только они не могут видеть, что я уже почти развязался, осталось лишь руки напрячь, и верёвки на земле окажутся.

Этим разбойникам нечасто выпадает как следует поразвлекаться, вот и радуются представлению. Ничего. Совсем скоро я его им устрою! Как только пойдут спать – сниму петлю с шеи.

– Подонки, – бормочу себе под нос.

И вот такие уроды повсюду.

Никому нет дела до грабителей на дорогах – у каждого князя свои заботы.

Сейчас на дворе шесть тысяч семьсот пятьдесят четвёртый год от сотворения мира по Византийскому календарю. Сто лет как умер Мстислав Великий и распалось старое царство: вместо единой Киевской Руси наступил период феодальной раздробленности. Но этого нам оказалось мало. Двадцать лет назад в далёких восточных лесах грохнулось Нечто, и началась эпоха безумия, с волшебными силами, тварями и нечистью.

Раньше был один Великий Князь Киевский, что правил всей Русью, а теперь их стало десять штук: в Новгородском княжестве свой, в Галицко-Волынском свой, во Владимиро-Суздальском свой… Черниговский, Смоленский, Рязанский, и все великие. Все сидят на своих престолах, носы задравши, и только и делают, что воюют друг с другом.

Всем плевать, что разбойников развелось как блох на собаке.

И это не говоря о силах тёмных, что по миру расползаются: люди с ума сходят, бросаются на родных. Ветра летом дуют нещадные, пробирающие до костей. Свиней уносит хворь, покрывает их гнойными язвами, истекают жёлтой, как моча, кровью. У рожениц молоко скисает прямо в грудях, куры несут яйца маленькие, как вишнёвая косточка. Мертвецы воют на кладбищах и пытаются отрыть собственные могилы; коли человек при жизни был не крещёный, без оберега похороненный, обязательно встанет. Приходится каждого из них заново умерщвлять.

Два десятка лет уже длится чертовщина, а для меня что ни год, то новый восход. Я и не знал прежних времён, и не скучаю по тому, чего не видел. Так и получилось, что молодое поколение пуще всех рассудок сохранило. Мы и пошутить можем, и по углам не скулим, стоит беде случиться – привыкли уже.

Эпоха безумия для нас – просто эпоха.

– Эй, – кричит Седой. – Как ты там, охотничек? Ноги не устали?

– Всё в порядке, спасибо, – кричу в ответ. – Но если захочешь ступни помассировать, то я буду не против!

Лыбятся, мрази.

Считают, что одолели меня.

Продолжаю стоять на колодке с петлёй на шее, которая уже натёрла кожу докрасна. Чешется. Ноги затекли, но дать слабину нельзя. Их всё ещё двенадцать человек против одного меня – слишком много даже для человека, так искусно обращающегося с палицей. Пусть заснут – вот тогда мы окажемся на равных.

Вечереет уже, а я всё стою. Держу руки за спиной, будто они до сих пор связаны. На самом деле верёвки на запястьях уже полностью разрезаны, но я продолжаю их сжимать кулаками, чтобы создать видимость заключения.

– Водички? – спрашивает Митька. – Мы подумали, что тебе нужны силы. А то в обморок упадёшь, задушишься.

– Давай, – говорю. – Я пойду к вам на пикничок, а ты пока тут на колодке постоишь. Потом обратно поменяемся.

– Забавный ты.

Протягивает бурдюк с водой, но я отворачиваюсь.

– Как пожелаешь.

Разбойники располагаются на своих же мешках. Готовятся ко сну, наблюдают, как я стою на деревяшке в молчаливом сражении за собственную жизнь. Они думали, что ноги у меня откажут быстро, но я человек здоровый, дюжий, всю ночь и весь завтрашний день легко отстою. Вот они и расстроились, что не увидят окончание спектакля сегодня.

– Спокойной ночи! – кричит Митька. – Увидимся утром!

– Нет, если я вас прирежу во сне!

Смеются.

Неужели они и правда оставят меня здесь на всю ночь? Неужели и правда дадут столько свободного времени? Так я же освободился бы даже без куска серпа! За целую ночь я смог бы одними только зубами разгрызть верёвку, уходящую вверх.

Будущие покойники очень сильно поплатятся за неосторожность.

Чем больше опускается ночь, тем тише себя ведут разбойники. Эти люди многие годы живут в лесу и знают, что лес не любит громких звуков. Один раз крикнешь громко – трупоедов привлечёшь, два раза – чудищ уродливых, три – тьму, что сожрёт и даже костей не оставит. Нечисть здесь повсюду, и она очень не любит, когда рядом кто-то громко кричит.

Закончив с ужином, разбойники отправляются спать. Я же совершенно свободно поднимаю руки и снимаю петлю, но продолжаю стоять на колодке даже когда верёвка свободно повисает сбоку от меня. Пусть как следует отрубятся.

Спите, мои дорогие. Сладких снов.

Как же приятно снова двигаться и чувствовать себя свободным!

Где-то в середине ночи спрыгиваю с колодки и присаживаюсь на землю. Как бы мне ни хотелось перебить их сейчас – ночью драться слишком опасно. Звуки сражения могут привлечь чудищ – и тогда уже никто не уйдёт.

Только под самое утро, когда небо начинает светлеть, наступает время действовать.

Поворачиваюсь к разбойникам, мирно дрыхнущим у погасшего костра. Всю ночь они пили и травили байки. А под утро, внезапно, не осталось ни одного дозорного, чтобы следить за лагерем. Ладно я, связан был, но в лесу же не только людей можно встретить. Трупоеды, змеевики, лешие, кого тут только не водится.

Ошибка, ой какая ошибка!

* * *

Валера Свистун проснулся от треска ветки, раздавшегося поблизости. Именно его Митька Седой поставил в дозор до утра, но выпитое вино и всеобщее веселье так его расслабили, что он сам не заметил, как закемарил.

Ночь выдалась спокойная, тёплая, безветренная.

Вот и заснул на минуточку.

Когда он открыл глаза, то увидел мрачное лицо пленника, намного ближе, чем оно должно было быть. Этот тип больше не стоял на колодке в отдалении, и петля не была накинута на его шею. Он нависал над Седым со вскинутой палицей.

Оказалось, что у сопляка и плечи шире, чем казалось, и шея как у быка. Пока тот стоял на колодке, поникший, своим внешним видом он не производил никакого впечатления. Не испугал бы и последнего деревенского труса.

А сейчас… мышцы на руках вздулись, выступили вены, а в глазах – смертоубийство.

Не человек – демон. Обыкновенные люди так пугать не могут.

– Стой! – успел крикнуть Свистун.

Мгновение, и голова Митяя лопнула, как гнилой помидор. И не помогла ему сила становиться тенью. Какой прок от возможности избегать оружия, если она не работает во сне. Двадцать лет Митяй промышлял грабежом и весь этот путь Свистун был рядом с ним.

Они нападали на повозки торговцев и крестьян, похищали баб для потех, и мужей, заставляя их биться между собой. Обещали победителю свободу, а затем отнимали жизнь у всех. Они развешивали кишки на ближайших к сёлам деревьях, как предупреждение. Они нагло стучали в ворота городов – стража тряслась при их виде.

А теперь Митяя нет.

Ухандошил его обыкновенный простак, у которого из оружия дубинка, да крепкие руки.

Кровь и остатки мозгов разлетелись во все стороны, кое-что попало и на Свистуна. Он тут же вскочил, да так засвистел, что у самого уши заложило. Парни из их банды тут же закрутились на месте, оглушённые, а этот хмырь только бровью повёл. Оказалось, перед началом битвы он затолкал в уши глину.

– Не поможет, – произнёс пленник.

Свистун только было набрал новую грудь воздуха, как удар палицы снёс ему нижнюю челюсть, заставив её болтаться на куске кожи, порванную. Не успела дубинка завершить взмах, как тяжёлый кулак угодил Свистуну под дых.

На землю он падал глубоко ошеломлённый происходящим.

Глядя, как недавний пленник уже мчится к следующему из их группы.

Удар, удар, удар, снова удар. Каждый взмах руки этого человека отправлял на тот свет одного из них. Только Федька Лапоть успел пердануть, отчего дымом всю округу заволокло. Но и это не помогло – в дыму голос Федьки превратился в булькающее кряхтение, постепенно затихающее в утреннем тумане.

Только Свистун остался в живых, со свёрнутой челюстью. Замер без движения, притворяясь мёртвым. Так он и спасся: пленник ещё несколько раз прошёл мимо, залез в его карман, достал несколько его собственных монет.

После чего удалился.

Шокированный произошедшим, Свистун поднялся и бесцельно побрёл прочь, гадая, как ему быть дальше. Без Митяя ему не выжить. Он теперь даже поесть нормально не сможет. В город ходу нет, в сёлах его знают. Ситуёвина – хуже не придумаешь. А всё из-за того, что им захотелось поиграть. Не стали убивать паренька сразу.

В глубокой задумчивости Свистун и не заметил, как забрёл в середину незнакомого болота. Неосторожный шаг и он уже по грудь в воде, утопает и барахтается. Нащупал спасительный корень, да не тут-то было: что-то схватило за лодыжку и потянуло вниз. Утопленник. Следом за первым подтянулись другие, и вот уже десяток мертвецов тянет его на дно, рвёт одежду, вырывает волосы. Не в силах сопротивляться, Свистун закричал, набирая в лёгкие затхлой, стоячей воды.

Так и оборвалась его жизнь.

Теперь и он стал таким – утопленником. Будет затягивать тех, кто забредёт в эти воды.

До появления крепости Стародум из земли осталось 46 дней.