Текст книги "Журнал «Если», 2004 № 01"

Автор книги: Алексей Калугин

Соавторы: Владимир Михайлов,Ларри Нивен,Мария Галина,Олег Кулагин,Виталий Каплан,Стивен М. Бакстер,Элинор Арнасон,Бад Спархоук,Эми Бектел,Дон д'Аммасса
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)

Мария Галина
НЕСУЩЕСТВУЮЩИЕ СУЩЕСТВА

________________________________________________________________________

Освоенный фантастами космос полон «чуждой жизни»… А что, они действительно такие уж чужие? Порассуждать о биологии фантастических созданий мы предложили московскому прозаику и критику, а по совместительству – кандидату биологических наук.

Реестр несуществующих существ

Зияет полнотой осуществленья.

Аркадий Штыпель.

Фантастическая биология возникла практически одновременно с самой фантастикой – в 1898 году, когда вышел роман Герберта Уэллса «Война миров». Конечно, можно вспомнить и более ранние примеры, но именно этот роман стал «знаковым» для темы. Пристрастие английского романиста к биологии не вызывает удивления – ведь он изучал эту науку под руководством знаменитого Томаса Гекели, горячего сторонника теории Дарвина, блестящего теоретика и великолепного лектора. А потому уэллсовские инопланетяне до сих пор являются эталонными. Агрессивные марсиане с хилым телом и переразвитым мозгом, продукт машинной цивилизации, достоверны не только в своей жизни, но и в гибели – погибли они, напомню, от отсутствия иммунитета к земным микроорганизмам. Марсиане Уэллса – классические Чужие, великие и ужасные, порождения не только инопланетной биологии, но и наших кошмаров. Омерзительные спрутоподобные монстры (чуждый, «нечеловеческий» облик осьминогов издавна порождал самые невероятные легенды, и некоторые из них даже оказывались близки к правде) вдобавок еще и питались человеческой кровью!

Именно марсиане из «Войны миров» породили множество аналогичных тварей, заполонивших страницы НФ-произведений по принципу: «чем омерзительней, тем лучше».

Другой изобретенный Уэллсом вид – селениты из «Первых людей на Луне» (1901) – сотворен по образу и подобию общественных насекомых; четкое разделение по биологическим функциям и пренебрежение к жизни индивида ради блага рода… А элои и морлоки из «Машины времени» (1895) являют собой типичный пример «горизонтальной эволюции» или, как говорят биологи, «дивергенции», т. е. распада одного вида на несколько разных, причем занимающих различные экологические ниши (подземные работяги морлоки и праздные эльфоподобные элои).

Измышляя новые формы, фантасты сплошь и рядом обращаются к сугубо земной биологии. На Земле наблюдается поразительное разнообразие живых существ, и фантасту просто нужно взять какую-либо особенность их биологии и украсить ею сюжет. Чаще обращаются к тем же насекомым, что не удивительно: насекомые, пауки и змеи с доисторических времен кажутся человеку наиболее чуждыми и пугающими. Более всего эксплуатируется способность насекомых к метаморфозу. В рассказе Юрия Тупицына «Шутники» с виду антропоморфная цивилизация оказывается на деле насекомоподобной – трудоспособные личинки в глубинах океана создают материальную базу, тогда как на долю сухопутных имаго остается лишь продолжение рода, после которого родительские особи гибнут. Не удивительно, что все отпущенное им короткое время «зрелые особи» проводят в увеселениях – точь-в-точь бабочки-поденки. Сходный казус встречаем мы и у западных писателей, например, в «Космическом госпитале» (1962) Джеймса Уайта, когда загадочная болезнь инопланетного существа оказывается всего-навсего окукливанием с последующим вылетом имаго; точно той же «болезнью» страдает и самый обычный человек – чтобы потом превратиться в сверхчеловека (Рэй Брэдбери, «Куколка»).

А если учесть, что бабочка для многих культур была мистическим символом освобожденной от смертного тела бессмертной души, то неудивительно, что эта тема остается привлекательной для фантастов и по сей день. Вспомним хотя бы разумных бабочек Юлия Буркина из его романа «Цветы на нашем пепле».

Нередко моделью для фантастов выступают общественные насекомые – пчелы и муравьи. Надо сказать, что общественное устройство и биология этих существ сами по себе достаточно фантастичны и поражают своей удивительной сложностью: муравьи разводят «скот» (медоносных тлей), содержат теплицы, используют рабов и выставляют охрану на куполе муравейника… Некоторые крупные специалисты по поведению (например, Б. П. Мантейфель) даже утверждают, что муравьям свойственна рассудочная деятельность – во всяком случае способность передавать абстрактные понятия за «языком» муравьев и пчел уже признана.

Тем не менее принцип улья и муравейника фантасты предпочитают использовать в основном в антиутопиях, причем применительно к человеческому обществу – например, к генетически модифицированной расе людей будущего в «Бесконечном моменте» Джона Уиндема и «Погоне за хвостом» Александра Громова. Результат во всех случаях получается малоутешительным: индивидуальность и «закон улья» несовместимы.

Есть, впрочем, большие сомнения в том, насколько наши представления о жизни тех же муравьев адекватны их, муравьиной, действительности. Вероятно, жизнедеятельность насекомых не только гораздо сложнее, чем мы полагаем, но и обладает большими, по сравнению с нашим представлением о них, степенями свободы. Скорее, мы склонны приписывать общественным насекомым свои собственные социальные недуги. Ведь, если вообразить себе стороннего наблюдателя тысячекратно крупнее человека, с тысячекратно замедленным метаболизмом, то люди будут казаться такому существу именно обитателями муравейника: привязаны к определенным норкам-квартирам, которые меняют крайне редко; зачем-то ныряют под землю, а потом выныривают, причем по очень сложным маршрутам, которые распознают не иначе как по запаху – недаром метят себя специальными пахучими веществами; содержат детей в обособленных группах, за которыми присматривают специальные особи, и тому подобное.

Общественные насекомые частично стали моделью для знаменитых алиенов в фильме «Чужие», однако способ их размножения скопирован с другой группы животных. Зрители помнят, что гигантская матка откладывает яйца, из которых вылупляются агрессивные спрутоподобные создания, чье назначение – внедриться в тело человека и отложить там яйцо уже другого типа. Из него и развивается взрослая особь – ценой жизни хозяина. Цикл размножения достаточно сложный, но вполне типичный для многих глистов, меняющих в процессе развития даже не одну, а несколько промежуточных форм и промежуточных хозяев. А если вспомнить хищных ос, парализующих жертву, утаскивающих ее в норку и откладывающих личинки в живые консервы, то будет понятно, откуда взялась эта грамотно выстроенная и убедительная в своей пугающей эффективности биологическая модель.

Паразиты – существа малопривлекательные, но для фантастов – самая настоящая золотая жила. Чаще всего изображают коварных существ, которые исподтишка внедряются в человека и заставляют его действовать вопреки интересам собственного биологического вида, как, например, в «Кукловодах» Роберта Хайнлайна. Иногда паразит, подселенный к человеческому организму, приносит видимость блага и даже бессмертие, но на деле оказывается глубоко вредным существом – вспомним «крестоморфов» из «Гипериона» Дэна Симмонса. Но порою он действительно наделяет «носителя» сверхчеловеческими качествами, как в рассказе Уильяма Тенна «Недуг», где заражение космонавтов разумным марсианским вирусом продвигает человека на новую ступень развития, тем самым избавляя Землю от грядущей ядерной войны.

Вообще тема инопланетян-паразитов (или симбионтов) чрезвычайно распространена в американской фантастике. В классическом рассказе «Ярость» Генри Каттнера и Кэтрин Мур фигурирует венерианский «плащ», медленно убивающий жертву, но одновременно доставляющий ей неземное удовольствие. В их же рассказе «Шамбло» то же самое делает «энерговампир» в гуманоидном обличье. Относительно безвредны «воспителлы» Клиффорда Саймака, питающиеся детским смехом, но взамен помогающие молодым людям преодолевать возрастной порог без присущего этому периоду трагизма… Наиболее знаменитый паразит (омерзительное существо, являющееся предметом религиозного культа, высасывает все соки из «хозяина», прилепляясь к черепу новообращенного) описан в «Песне для Лья» Джорджа Мартина. Однако этот паразит священен для аборигенов-инопланетян, ведь в ответ он питает их любовью ко всему сущему, вносит в душу мир и покой…

Кстати, тема паразитизма недавно возникла и у нас – в опубликованной в журнале «Если» повести Андрея Плеханова «Адекватно униженная особь» разумный телепатический глист мучает исключительно тиранов и унижает тех, кто третировал других.

Остальные негуманоидные формы (негуманоиды – это всего-навсего те, кто не произошел от обезьяны) – спруты, слизни, гигантские жуки и разумные млекопитающие (чаще всего аналоги наших собак и кошек) выступают в качестве фоновых героев космических опер настолько часто, что успели надоесть. Не менее часто фигурируют и рептилии. Как правило, ничего хорошего от них ждать не приходится, но вот Барри Лонгиер в повести «Враг мой» показал весьма симпатичную цивилизацию дракков-рептилий (невзирая на то, что земляне находятся с ними в состоянии войны). Еще более привлекательны и достойны сострадания разумные пресмыкающиеся Джеймса Блиша («Дело совести») – мирная раса, в глазах пришлого свя-щенника-иезуита выступающая в качестве великого соблазна, исчадия дьявола…

Всевозможная флора в роли персонажа фантастических произведений обычно оказывается представителем некоего совокупного чуждого разума – что разумные цветы в романе Клиффорда Саймака «Все живое» («Вся плоть – трава»), что покрывающий планету лес в повести Урсулы Ле Гуин «Безграничней и медлительней империй». Как правило, разумным растениям требуется для контакта некий посредник, медиум. Показательно, что и у Саймака, и у Ле Гуин в качестве такого посредника выступает сумасшедший, отвергнутый человеческим сообществом.

Иногда растениям в фантастических романах приписывается неожиданная кровожадность. Понятно, что авторы играют на контрасте между нашим обиходным представлением о безобидных цветочках на клумбе и злобным зеленым чудовищем, пожирающим людей на страницах книг. Но полуразумные триффиды Джона Уиндема – хищные, плюющиеся ядом растения-мутанты, завоевавшие Землю – казались бы новшеством, если бы им не предшествовал рассказ Герберта Уэллса «Необычная орхидея». В нем новая экзотическая орхидея оказывается плотоядным существом, приманивающим жертву своим сладким запахом и прекрасным цветком.

Как ни странно, растения-убийцы не такая уж и фантастика – всем известная росянка разнообразит свой рацион насекомыми, подманивая их на клейкий нектар и удерживая листьями-ловушками.

От современной зоологии и ботаники лишь шаг к палеобиологии. «Палеофантасты» в качестве объекта выбирают не существующий ныне, а вымерший вид. Особенно привлекательны для них, конечно, динозавры (одновременно загадка природы и символ утраченного величия). Почему бы фантасту не предположить, что динозавры не вымерли, а жили себе и жили и добрались, в конце концов, до разумных форм? Гарри Гаррисон в романе «К западу от Эдема» так и сделал, создав самую, пожалуй, полную на нынешний момент реконструкцию рептильной цивилизации, вплоть до особенностей культуры, языка, сексуальных отношений, технологий и… взаимоотношений с людьми, которые тоже, оказывается, присутствуют в этой альтернативной картине земной истории.

Мамонты, лохнесские чудовища и прочие реликты выныривают, выбегают и выползают из самых неожиданных уголков нашей планеты (у нас в Сибири фантасты то и дело находили мамонтов и шерстистых носорогов). Из шедевров упомяну лишь рассказ Рэя Брэдбери «Ревун», где гигантский плезиозавр, последний в роду, в сокрушительном объятии штурмует башню маяка, приняв ее сирену за зов самки.

Но всем нашим «Плутониям», «Кратерам Эршота» и «Олгой-хорхоям» предшествовали все те же классики: Жюль Верн с «Путешествием к центру Земли», Уэллс с рассказом «Остров эпиорниса» и Артур Конан Дойл с «Затерянным миром». Кстати, у Дойла в его южноамериканском палеозаповеднике соседствовало сразу несколько биологических эпох. Точь-в-точь как в «Подземелье ведьм» Кира Булычева, разве что здесь дело происходит на некоей отдаленной планете, где такое соседство явилось результатом масштабного биологического эксперимента.

От измышления фантастического существа на основе развития какой-либо одной реальной черты живого организма недалеко и до «конструирования» жизнеспособных химер – немножко от того животного, немножко от этого. Подобные химеры существовали еще в античные времена: гибрид человека и лошади – кентавр; человека и козла – сатир; человека и рыбы – тритон и русалка. Но, как ни странно, этот метод для фантастики оказался не столь плодотворным. Интересные примеры относятся скорее к биотехнологии (наподобие беляевского Ихтиандра, которому пересадили жабры акулы), чем к фантастической биологии. К удачам можно отнести разумных кентавров из романа «Робинзоны космоса» Франсиса Карсака. Он же, кстати, «сотворил» другую, более сложную «химеру» – малоприятных, но очень убедительных летучих гидр, наполняющих свои воздушные мешки водородом (продукт расщепления воды) и обладающих, подобно паукам, наружным пищеварением.

Не менее распространен другой технологический прием – уменьшение или увеличение размеров творимого существа. Увеличьте муравья до размеров собаки, гориллу – до размеров Кинг Конга или, напротив, уменьшите динозавра до размеров обычной ящерицы, и эффект обеспечен. Нередко такое изменение масштабов, если оно проделано с размахом, придает объекту принципиально новые качества. Так, в романе Ларри Нивена «Интегральные деревья» древесная растительность, увеличенная до планетарных масштабов, представляет собой совершенно новую и оригинальную среду обитания.

Но серьезно работающие фантасты здесь сталкиваются с проблемами не столько биологии, сколько прикладной физики: насекомым, например, в таком случае придется выдумывать принципиально иные органы дыхания [26]26
  Насекомые дышат при помощи диффузии газов через стенки трахей – тоненьких трубочек, пронизывающих их тело. Понятно, что крупный организм таким образом кислородом не обеспечишь. Именно этот фактор в основном лимитирует размеры насекомых. Гигантские наземные членистоногие каменноугольного периода могли себе это позволить – температура воздуха на планете была гораздо выше, а значит, и диффузия газов шла эффективней. Этим объясняется и тот факт, что в тропиках насекомые крупнее, чем в умеренных широтах. (Примеч. авт.)


[Закрыть]. Гравитация тоже серьезный ограничитель – Кинг Конг просто рухнул бы под собственным весом. Недаром свои интегральные деревья Ларри Нивен разместил в газово-пылевом облаке, а не на «твердой земле». Космические живые организмы вообще гораздо крупнее планетарных, что разумно: размеры животных на земле ограничивает сила тяжести. Правда, вопрос снабжения организма энергией в данном случае остается открытым – как правило, странники космоса потребляют «чистую» лучевую энергию. Литературный родоначальник подобных существ – знаменитое Черное облако астронома Фреда Хойла.

Особенности размножения и сексуальные склонности фантастических существ настолько активно эксплуатируются фантастами, что требуют отдельного разговора. Но, если вкратце, решается проблема пола также по образу и подобию земной – перебором имеющихся в изобилии вариантов. Так двупо-лость населения мира Геттен в «Левой руке тьмы» Урсулы Ле Гуин,

разумеется, не типична для теплокровных позвоночных (хотя у птиц закладываются, например, и мужские, и женские половые органы, и может произойти спонтанная смена пола), но очень характерна для беспозвоночных, в частности, моллюсков и червей. Впрочем, и у некоторых рыб пол способен меняться на протяжении жизни несколько раз под влиянием внешних факторов – в том числе и наличия партнера с выраженными признаками того или иного пола. Такая смена пола на протяжении жизненного цикла «зарегистрирована» у марсиан Хайн-лайна в его знаменитом эпосе («Марсианка Подкейн», «Красная планета», «Чужак в чужой стране»): бойкие молодые марсиане («нимфы») – самки, медлительные взрослые марсиане – мужские особи, а старейшины так и вообще бесполые, бесплотные духи. Лонгиеровские дракки – гермафродиты, способные к самопроизвольному зачатию. Некоторые авторы, следуя принципу «чем больше, тем лучше», просто увеличили число полов – от трех («Сами боги» Айзека Азимова) до семи («Мираж» Клиффорда Саймака).

Самые интересные и шокирующие варианты репродуктивной биологии предлагала загадочная Алиса Хастингс Брэдли Шелдон, выступавшая под псевдонимом Джеймс Типтри-младший. Скажем, в «Мимолетном привкусе бытия», с которым в свое время могли познакомиться читатели «Если», человечество выступает «половинкой» некоей совокупной космической зиготы, для оплодотворения которой оно безотчетно рвется в космос.

А поскольку и выполнение предназначения (слияние с яйцеклеткой), и потеря цели для сперматозоида равно означают гибель, то понятно, что ничего хорошего человечество как отдельный биологический вид при таком раскладе не ждет.

И все-таки далеко не все варианты, имеющиеся «в натуре», исчерпаны. Никто, кажется, еще не додумался беллетризировать реальную трагическую биографию спайника парадоксального. Личинки этого червя-паразита вызревают только тогда, когда встретят личинку другой особи и срастутся с ней крест-накрест так, что женские половые протоки одной особи окажутся напротив мужских половых путей другой. Эти черви в зрелом состоянии до конца жизни обитают приросшими к жабрам рыб; в подобной ситуации случайно встретить партнера по жизненному пути практически невозможно – приходится не расставаться с ним с детства.

На деле выдумать совершенно оригинальное фантастическое существо весьма сложно. Возьмем, например, такие экзотические формы, как организмы-конгломераты, в «собранном» состоянии демонстрирующие сложное поведение, а в «разобранном» являющиеся всего-навсего совокупностью примитивных организмов. «Хозяин бухты» Севера Гансовского, состоящий из отдельных клеток, каждая из которых являет собой независимую единицу; знаменитый продукт «механической эволюции» Станислава Лема – Туча в «Непобедимом»; разумный говорящий «составной» полип Артура Кларка («Город и звезды»); и наконец, знаменитые ульи-самокаты – колесники Клиффорда Саймака («Заповедник гоблинов») имеют помимо литературных предков (в «Металлическом чудовище» Абрахама Меррита обитающие в Гималаях орды механических монад вместе составляют единый организм) и вполне реальных зоологических прототипов.

Подобным образом устроены некоторые океанические гидроидные полипы, к которым относится известный многим ядовитый португальский кораблик, или физалия. Эти по виду целостные организмы на деле представляют собой плавучие колонии самых разнообразных по строению и по функциям одиночных особей, в сумме составляющих единое существо.

Необычайных, ни на что не похожих фантастических существ не так уж и много – цита из саймаковского рассказа «Мир, которого не может быть» интересна не тем, что состоит из независимых частей-организмов, а тем, что умнеет по мере нарастания опасности, да еще тем, что «творит» биологические формы по собственному усмотрению. Саймаковские же колесники уникальны именно колесами – пожалуй, единственное человеческое технологическое достижение, не имеющее аналога в живой природе (реактивный двигатель, напомню, природа изобрела). Забавны и патологически трусливые кукольники Ларри Нивена («Нейтронная звезда»), мозг которых укрыт в туловище, а две головы выполняют одновременно хватательную, речевую и сенсорную функции.

Еще более удивительное создание – мыслящий океан Солярис в одноименном романе Станислава Лема. Но оно имеет литературного предка в повести Конан Дойла «Когда Земля вскрикнула», где подобным живым, целостным и, кажется, даже мыслящим организмом представлена наша собственная планета.

Конечно, можно измыслить нечто совсем уж из ряда вон выходящее, но у таких существ будет настолько мало общего с человеком, что конфликт, положенный в основу сюжета, зачахнет, не развившись. Возьмем, например, фантастические существа на принципиально иной химической основе (скажем, в их организмах углерод заменен на кремний, а водород – на фтор). Человек не может тесно контактировать с ними, дышать одним воздухом, любить, конкурировать, ненавидеть – повода для конфликта не возникает. Весь сюжет сводится к невозможности контакта, как в «Сердце Змеи» Ивана Ефремова, где люди, встретив в глубоком космосе прекрасных обитателей «фторной планеты», погрустили о невозможности братского воссоединения да и полетели дальше по своим делам…

Между прочим, крупнейших отечественных фантастов инопланетная зоология интересовала очень мало. В начале своей литературной биографии Ефремое (крупный ученый-палеонтолог) еще как-то обращался к «палеофантастике». Выдвинул биологически достоверную гипотезу о природе олгой-хорхоя (гигантская многоножка, выбрасывающая в воздух быстро испаряющиеся на жаре соединения синильной кислоты), описал встречу античного грека с ископаемой гигантской гиеной, рассуждал о возможности фиксации облика динозавров в базальтовых пластинах. Позже изобрел жителей фторной планеты. Но в самых значительных вещах – «Туманности Андромеды» и «Часе быка» – к фантастической биологии практически не обращался, разве что придумал «черный крест», напавший на экипаж Эрга Ноора… И. А. Ефремов был яростным проповедником антропоморфности разумных существ.

То же и со Стругацкими. В первой своей публикации (повести «Извне») они положили в основу сюжета путешествие землянина на инопланетном корабле-коллекторе биологических образцов. Чуть позже изобрели «красное кольцо» – венерианских бактерий, питающихся энергией ядерного взрыва («Страна багровых туч») и марсианских летающих пиявок («Стажеры»), ракопаука с Пандоры («Возвращение») и разумных собак-голованов («Обитаемый остров»). Но чем дальше, тем больше занимала фантастов не столько космозоология, сколько эволюция человека – «вертикальная эволюция», если пользоваться их терминологией. Кстати, именно А. и Б. Стругацким принадлежит первая отечественная биолого-феминисткая антиутопия («Улитка на склоне»). И загадочные инопланетяне-негуманоиды в «Малыше» уже остаются за кадром – важны не они, а судьба отдельного человека, в данном случае – космического маугли Пьера Семенова.

И Ефремова и Стругацких интересовал прежде всего человек – его сила и слабость, его возможности и пределы этих возможностей. А потому (если учесть, какое глобальное влияние оказали эти личности на развитие нашей фантастики) неудивительно, что «фантастическая зоология» у нас долгое время была не в чести. А затем научная фантастика надолго уступила свое место фэнтези с ее драконами, гоблинами и другими весьма специфическими созданиями, сконструированными уже не по биологическим, а по мифологическим законам…

Сегодня положение, кажется, исправляется. Примером тому, помимо уже упомянутых произведений Буркина, Громова и Плеханова, может служить и получивший ряд профессиональных премий «Спектр» Сергея Лукьяненко, где фигурирует сразу несколько инопланетных цивилизаций, и у каждой – своя, парадоксальная, с нашей точки зрения, биология. □