Текст книги "Другая Грань. Часть 2. Дети Вейтары (СИ)"
Автор книги: Алексей Шепелев
Соавторы: Макс Люгер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц)
Алексей Шепелёв, Макс Отто Люгер, Валерич
Другая Грань.
Часть вторая. Дети Вейтары
Пролог.
Такие долины жители гор называют «цирками»: высокие скалы с трех сторон охватывают низину, защищая её как от ветров и других погодных напастей, так и от излишне любопытных глаз. Попасть в неё со стороны хребта тому, кто лишен крыльев очень тяжело: склоны не просто круты, но зачастую отвесны, а порой на них образуются карнизы, выдающиеся в пустоту на несколько локтей. Не говоря уж о том, что на скалы нужно взбираться по другую сторону хребта, что само по себе очень сложная задача. Легче, конечно, войти в эту долину через горловину, но ведет она вовсе не в предгорья, а в седловину между двумя хребтами. До края горного кряжа от этого места несколько десятков сухопутных лин по прямой линии, а как причудливо изгибаются пути в горной стране, и скольким линам на равнине равна всего одна в горах – знает каждый, кто хоть раз побывал хотя бы в предгорьях.
Тех четверых, кто в этот вечер собрался на опушке расположенной в долине пихтовой рощи, её труднодоступность только радовала: у каждого из них были очень серьезные основания отгородится от обитаемых земель.
– Итак, Скай в плену, – подвел итог первой части разговора черный дракон.
Говорят, в давние времена драконы умели наводить вокруг себя магический ужас. После Катастрофы они лишились этой способности, и всё же враги этого дракона должны были чувствовать себя при его виде очень нехорошо. Черный как смоль, раза в полтора больше обычных драконьих размеров, он мог бы быть воплощением того ужаса перед драконами, что сохранили легенды и сказки. И в то же время он был невероятно красив, какой-то особенной, чудовищной красотой. Крупные аспидно-черные чешуйки (на спине – размером с добрую тарелку) поблескивали в свете Ралиоса. Крылья сложены вдоль туловища. Длинная мощная шея лежала на земле, дракон лишь немного приподнял увенчанную длинными прямыми рогами голову – так, чтобы его крупные черные глаза с вертикальными зрачками оказались примерно на одном уровне с глазами его собеседников.
– Это совершенно точно, – ответил сидящий напротив дракона пожилой мужчина в балахоне зеленого цвета. Длинные седые волосы ниспадали ему на плечи. Голубые глаза смотрели на собеседника без тени страха, но с почтением, как смотрит опытный мастер на того, кто превзошел его в мастерстве.
– Но его не убили, – продолжал дракон.
– Ты прав, Дак, его не убили. Он продан в гладиаторскую школу Ксантия, лучшую из школ Толы. Надо полагать, скоро его бросят на Арену.
– Могу себе представить бешенство Ская, – включилась в разговор третья собеседница.
Драконесса уступала черному Даку размерами чуть ли не вдвое, и принадлежала к другому виду Крылатых. Фиолетовая чешуя не просто блестела на свету, нет, она мерцала и переливалась, ибо была прозрачной, словно дымчатое стекло или драгоценный камень. Вдоль шеи, в отличие от черного дракона, не змеился сплошной гребень, а шла лишь цепочка небольших костяных образований, похожих то ли на большой зуб, то ли на маленький рог. Небольшие гребешки возвышались лишь над ушами, а рогов не было вообще. Зато большие шипы вырастали из плеч её передних лап, менее крепких и массивных, но намного более длинных, чем у черного сородича. Она так же возлежала на земле, чуть приподняв голову, и о том, что это драконесса, а не дракон было понятно только по её удивительно мелодичному голосу.
– К сожалению, Ланта, это может себе представить каждый, кто хоть однажды встречался со Скаем Синим, – вздохнул человек.
– Теокл прав, – согласился Дак. – Ненависть Ская к людям была больше его мудрости, когда он был свободен, боюсь, что после потери свободы, ненависть превзойдет и его ум.
– Надеюсь, что он не совершит глупость, которая будет стоить ему жизни, – продолжила Ланта.
– Если бы это зависело от него, то я бы не поставил на благополучный исход и марета против ауреуса, – заявил Теокл. – Но ланиста этой школы – человек здравомыслящий и не хочет терпеть огромные убытки из-за сумасбродства Ская. Диктатор сидит в отдельном дворе закованный в железные цепи. Вырваться из них у него нет никакой возможности. Для ухода за ним ланиста нанял мага с парой големов.
Драконесса негромко рыкнула, из пасти вырвался длинный и гибкий язык, раздвоенный на конце наподобие столовой вилки.
– Не люблю големов, – пояснила она.
– А кто их любит? – философски заметил Дак. – Разве можно любить бесчувственное существо, не способное проявлять никаких эмоций? Но не будем отвлекаться. Теокл, ты хотел только рассказать нам о печальной судьбе Ская? Или…
– Или. Я считаю, что мы должны попытаться его освободить.
– Это опасно.
Человек грустно улыбнулся.
– Разумеется. Если бы было достаточно войти во двор школы и снять с него цепи – мы бы тут не сидели и не обсуждали бы этот вопрос.
– И тебя не смущает этот риск?
– Иссон учит помогать тем, кто нуждается в помощи. Легко помогать тогда, когда помощь не требует от тебя никаких усилий и не приводит ни к каким неприятностям. Но и в том случае, если помогать опасно, Иссон учит думать о том, кто нуждается в поддержке, а не о себе.
Дак как-то замедленно моргнул.
– Разговаривая с изонистами, я всё чаще спрашиваю себя: что бы сказал об этом сам Изон. Не бог Иссон, а тот Изон, которого я знал.
– Я убежден, что человек Изон и бог Иссон смотрят на вещи одинаково.
– Как знать, Теокл, как знать. Подумай, что движет тобой, когда ты настаиваешь на попытке спасти Ская? Точно ли желание помочь попавшему в беду? А, может быть, это желание прославить своего бога и его верного слугу? Очень легко убедить себя принять второе за первое, а цена такого самообмана самая высокая: жизнь. Может даже – не одна жизнь.
Человек смотрел в глаза дракона, не отводя взгляда.
– Я благодарю тебя, мудрый Дак, что ты напомнил мне об этой опасности. И отвечаю тебе без всякой лжи: мною движет единственное желание – помочь попавшему в оковы Скаю. Вольных драконов осталось совсем мало, ты знаешь это не хуже меня. Потеря даже одного из них – это не только трагедия несчастного, но и беда для всей стаи: еще немного и ваше число сократится настолько, что драконы будут обречены на вымирание. Ради него и ради всех вас надо попытаться спасти пленника.
Что же касается прославления моего бога, то ему нет нужды в таком прославлении. Гибель верных не усиливает веру, а только подрывает её. Если завтра все мы погибнем во имя Иссона, то кто послезавтра расскажет о нём вопрошающим? Наш бог присоединится к сомну мертвых богов, когда-то почитаемых в этих землях, но о которых теперь остались лишь полузабытые предания, такие, что никому никогда не узнать, что там правда и что – ложь. Разве этого хотят его последователи?
И уж совсем не интересует меня собственная слава: всё, что я делаю, я делаю только во славу моего бога. Так что, говорю тебе правду и да будет Иссон свидетелем моих слов: всё, что я намерен сделать для освобождения Ская, делается во исполнения заветов Иссона и ради помощи нуждающимся в ней.
Ровный и торжественный голос Теокла смолк. Заговорил Дак, в его голосе слышалась усталость.
– Что ж, да будет так, как ты сказал, Теокл. Послушаем теперь, что скажет наш молчаливый друг.
Три головы повернулись в сторону четвертого участника беседы, до этого не проронившего ни слова. Три пары глаз внимательно уставились на зеленокожего верзилу, сочетавшего в своем облике черты орка и огра. Это сочетание не было случайным: Олх по прозвищу Скаут родился от смешенного брака огра и орчихи (как шутили в лесу "Мышь копной не задавишь"), унаследовал от отца силу и выносливость, а от матери – умение прятаться где угодно и терпение, и теперь считался в вольном поселении лучшим разведчиком. Эльф мог превзойти его в лесу, полурослик – в полях и лугах, гном – в горах, но на длинном маршруте, включающем в себя и то, и другое, и третье Скаут был вне конкуренции.
– Я не мудрец, друзья мои, я мыслю сегодняшним днём, – немного виновато произнес Олх. – Я думаю, что у каждого есть своя правда, по которой он и живет. И вот моя правда заставляет меня пойти и попытаться вызволить Ская. Если я этого не сделаю, то до конца своих дней буду терзаться тем, что бросил его в беде.
– Кого ты хочешь взять с собой? – поинтересовался Дак.
– Теокла, Барасу, Глида, Реша, Соти и Льют. Больше никто не нужен.
– Плохой выбор…
– Почему?
– Подумай о Теке и Эстрели. Кто позаботится о них, если они потеряют сразу и отца, и мать?
– Лес позаботится. Но, думаю, нужды в этом не будет. Мы отправляемся в Толу не для того, чтобы погибнуть. Мы идем туда спасти попавшего в беду товарища. Если выяснится, что это невозможно, то мы вернемся назад. Покупать жизнь Ская ценой наших жизней мы не станем.
Дак согласно кивнул. Слова у Скаута не расходились с делом, да и здравомыслием он был не обделен. И всё же дракон не расставался со своими опасениями:
– Мне не по душе эта затея. Я боюсь, что, пытаясь освободить Ская, вы перейдете ту грань, когда риск становится неоправданным. Это может стоить многих жизней. Да, правда, что вольные драконы вымирают, но подумайте о том, каково будет нам выжить, зная, что наша жизнь обеспечена кровью других народов? Можете ли вы представить себе, как тяжело принимать такие жертвы? Ведь за них невозможно отблагодарить.
– Возможно, – не согласился Олх.
– И каким же образом?
– Сделать так, чтобы эта жертва не осталась напрасной. Я повторю, мы идем туда не умирать, а спасать товарища. Но если кто-то из нас погибнет – бывает всякое, всё же мы не в лес по орехи отправляемся, так вот, если кто-то из нас погибнет, то нужно сделать так, чтобы дело, ради которого он отдал жизнь, было исполнено. Это и будет той самой благодарностью.
– Внушить Скаю мысль о том, что у Крылатых есть долг перед бескрылыми обитателями Вейтары будет не легче, чем вытащить его из плена, – вздохнула Ланта.
– Ты права. Но я обещаю сделать всё возможное, чтобы он понял это. Мне горько это говорить, но мы, драконы, сами виноваты, что Скай стал тем, кем он стал. Мы молчаливо мирились с его ненавистью к людям, стараясь представить её как любовь к драконам, желание защитить их. Как же надо лгать самому себе, чтобы выдавать ненависть за любовь…
– Стоит ли сейчас говорить об этом, Дак? – осторожно спросил Теокл.
– Именно сейчас об и стоит говорить. Я не желал быть диктатором, потому что считал, что познающему не следует вступать на путь властителя, а знания всегда манили меня сильнее, чем сколь угодно большая власть. Я уходил от жизни, чтобы суета не мешала моим размышлениям. А получилось, что я сам загнал себя в ловушку: стремясь к вершинам, я оторвался от основ, на которых должна стоять любая мудрость. Мы все – дети одной матери: нашей Вейтары. Люди забыли об этом – и для нелюдей жизнь превратилась в кошмар. Но если об этом забудут драконы – кошмар не будет ни меньше, ни легче. Я обещаю вам, что если Скай обретет свободу, то драконы не позволят ему обижать кого бы то ни было только за то, что они родились без чешуи и крыльев.
– Мы ни о чем не просили, Дак.
– Конечно, нет. Вы только разбудили нашу совесть, принявшую за действительность свой кошмарный сон.
– Сколько же времени я ждала от тебя этих слов, – с горечью произнесла Ланта.
– Ты была права, моя девочка. Ты всегда была права. Прости, что я заставил тебя ждать так долго.
– Это вы обсудите попозже, без нас, – с грубоватой прямотой заявил полуорк. – Сейчас мне бы хотелось узнать, поможете ли вы моей команде добраться поближе к Толе?
– Конечно, да. Мы готовы перенести вас к предгорьям хоть сегодня ночью.
– В таком случае, мы встретимся на этом же месте на закате. Время не ждёт!
Глава 1
В которой Серёжка умудряется найти себе друга.
Заблудиться можно в ней ровно в пять минут,
Но она полна друзей – и тебя найдут.
Приласкают, ободрят, скажут: "Не робей!.."
Звёзды красные горят по ночам над ней!
Вот она какая – Большая, пребольшая,
Приветлива со всеми, Во всех сердцах жива, —
Любимая, родная Красавица Москва!
В.Лифшиц
– Извините, что мы к вам обращаемся. Сами мы не местные, из Молдавии приехали, проездом.
– Да, я Вас слушаю.
И доброжелательная улыбка.
– Вот, хотел сыну зоопарк показать, а что-то никак не сориентируюсь.
– Да что Вы, вот же он, зоопарк. Вон ворота.
– Ой, и правда. Извините, пожалуйста…
– Ну что Вы, бывает.
И поспешил по своим делам.
Всё же москвичи – немного странные люди. Вечно куда-то торопятся, а куда – сами толком не знают. Поэтому-то и похож город на большой развороченный муравейник.
– Серёжка, не зевай. Хотел в зоопарк – так идём.
– Пап, а в этом доме тоже люди живут?
Серёжке всё интересно. Москва совсем необычная, ничуть не похожая ни на Тирасполь, ни на Кишинёв. Сколько памятников. Какие шикарные вокзалы. А метро? А дома? Это не дома, это настоящие дворцы.
Мальчик с восхищением разглядывал высотку – от пандуса до шпиля и размышлял о том, как было бы здорово пожить в таком доме.
– Конечно – люди. А кто же ещё?
Серёжка подумал, что это наверняка какие-то особенные люди. Очень уважаемые, очень заслуженные. Ветераны Великой Отечественной войны, космонавты, хоккеисты…
– Давай, пошли. А то времени мало, – поторопил отец.
Времени у них действительно мало: поезд в Куйбышев уходил в восемь вечера. Там, в Куйбышеве, жила мамина двоюродная сестра, тётя Галя. К ней, отдыхать на целый месяц, отец и вёз сейчас мальчишку. Специально взял билеты через Москву, чтобы показать город. Обратно придётся ехать уже напрямик, через Харьков.
– Ой, пап, а я знаю эти ворота. Через них дяденька в фильме лазил.
– Какой дяденька?
– Ну, там такой фильм был… Где лев сокровище сторожил.
– Действительно, – папа, наконец, вспомнил, о каком фильме идёт речь. – Верно, эти ворота и снимали.
– Пап, а лев там будет?
– Обязательно будет: какой же зоопарк безо льва.
– А тигр?
– И тигр.
– А пингвин?
– Серёжка, не строчи, как пулемёт, сто слов в минуту. Помолчи чуть-чуть. Сейчас дойдем – и всё увидишь.
Но как можно помолчать, когда вокруг столько интересного?
– Пап, а почему здесь улица камнями выложена?
– Для красоты. Когда-то все улицы так мостили булыжником. Поэтому и называется – «мостовая».
– А почему не асфальтом?
– Потому что не умели асфальтом. Так, внимательно: переходим улицу.
Серёжка важно кивнул. Переход улицы в Москве – это серьезное дело, тут машин – видимо-невидимо. Идти надо только на зеленый сигнал светофора. И сначала посмотреть налево, а, дойдя до середины, – направо.
У билетных касс никакой очереди. Купили билеты, тут же отдали их контролёру и прошли в ворота. А за воротами Серёжка просто остолбенел: глаза разбежались. Прямо перед ним раскинулся большой пруд, в котором плавали настоящие лебеди – и белые, и чёрные. Справа вдоль аллеи стояли большие клетки, из которых доносилось разноголосое чирикание.
– Так, а ну-ка, прочти, что написано на этой табличке, – вывел его из задумчивости голос отца.
Серёжка улыбнулся снисходительной улыбкой взрослого человека. Букварь они прошли ещё к Новому Году, и по чтению у него – твердая пятерка.
– Лев. Тут написано: «Лев».
– Правильно. Значит нам – туда.
Туда – это налево, между прудом и забором, отделяющим зоопарк от улицы. Серёжке уже не так сильно хотелось ко льву, он бы с большим удовольствием посмотрел на птиц. Но сказать об этом мальчик не решился: это только девчонки всё время меняют свои намерения.
К счастью, очень быстро выяснилось, что в зоопарке интересно везде – куда бы ты не пошел. Не прошло и пяти минут, как Серёжка совсем забыл о тех клетках: потому что в пруду оказались фламинго. Настоящие розовые фламинго. Раньше Серёжка их видел только на картинках. А тут они стояли буквально в пяти шагах и, как ни в чем ни бывало, чистили свои розовые перья. Эх, если бы хоть одна птичка уронила хоть одно пёрышко около Серёжки. Он бы привез его домой и показал всем друзьям. Тот-то бы все удивились…
После фламинго пошли смотреть льва. Но это оказалось не так интересно. Лев, свернувшись в клубок, спал в дальнем углу вольера. Рядом с ним развалилась львица.
– Вот тебе и царь зверей, – печально говорит мальчишка.
– Львы тоже спать хотят. После сытного обеда, по закону Архимеда… Вас в детском саду спать укладывали? Тот-то.
Серёжка скривился. Послеобеденный сон в детском саду для него был хуже всякой пытки: спать днём мальчишка не умел и не хотел. Лучше бы прогулку подольше. Хорошо, что в школе спать не заставляют.
Ничего, было на что посмотреть и кроме льва. Например, на моржа. Серёжка думал, что моржи – маленькие, а оказалось – здоровые, размером с корову, а весом – так с целого быка, наверное. Только на самом деле это был вовсе даже и не морж, а моржиха по кличке Баронесса. И вздыхала она ещё так смешно: «Ух! Ух!» Совсем как человек. А ещё моржиха еду выпрашивала.
– Пап, давай ей яблоко дадим, – предложил Серёжка.
– Нет, яблоко мы дадим тебе, а моржа кормить не будем.
– Жалко тебе что ли? – расстроился мальчишка.
– Не говори глупостей. Мне яблока не жалко, но ей есть нельзя.
– Почему?
– Потому что там, где живут моржи, яблок нет. Это же северные животные. Им только рыбу можно кушать.
– Да она привыкла. Видишь, ей и яблок, и апельсины, и хлеб кидают – она всё ест.
– Ест. А потом что с ней будет – ты подумал? Кто-то весной крыжовник зелёный объел, а потом…
А потом Серёжке было плохо: и живот болел, и температура, и вообще… Чуть в больницу его не отправили. Нет уж, такого счастья он моржихе не пожелает, прав папа.
После моржа были орлы – скучные. Сидят себе на искусственной скале, нахмурились и думают о чем-то своём. Ноль внимания, кило презрения. Зато жираф, хоть и сверху, очень интересовался, кто это столпился около его вольера. А уж разные животные помельче – те прям не отходили от ограды. Кого-то Серёжке даже успел погладить, незаметно для папы. Вообще гладить было запрещено, потому что животные могут укусить. То есть, так написано, что могут укусить, но видно же, что они вовсе не злые, а добрые и кусать Серёжку не собирались.
Мальчишку прямо разрывало на части от любопытства: и постоять подольше у вольера хотелось, и интересно, а что там дальше? Дальше оказалось смешно. Большой вольер, а в нём ходила птица, похожая на журавля, но не журавль: журавлей Серёжка видел близко не один раз. Так вот птица эта так прикольно задирала ноги, что невозможно не расхохотаться.
– Пап, а кто это? – удивленно спросил мальчишка.
– Сам не знаю, – пожал плечами папа. – Кто ж это такая будет? Сейчас прочтем.
Ну да, на каждой вольере висели таблички с объяснением, кто здесь живет. Только для Серёжки они были высоковаты, а папе – в самый раз.
Отец неожиданно рассмеялся.
– Серёжка, это ж твоя знакомая. Ты ж у нас всё время «КОАПП» слушаешь?
Серёжка кивнул: эту радиопередачу он, и правда, очень любил. Только кто же эта птица: не сова – это понятно. Удод? Глупости, удод совсем другой…
Мальчишка умоляюще посмотрел на отца: мол, подскажи, никак не догадаюсь.
– Птица-секретарь, – пояснил папа.
Ну, кто бы мог подумать…
– Коапп, коапп, коапп, – закричал птице Серёжка. Та на мгновение остановилась, покосилась на мальчишку маленьким круглым глазом и снова давай ходить взад-вперёд вдоль дальней ограды. Не захотела разговаривать. Серёжка огорчился, но только на минуточку: в соседнем вольере резвились настоящие кенгуру. Играли, веселись, бегали вперегонки. Мальчишке очень хотелось увидеть, как у них малыши из сумки выглядывают. Только бегали кенгуру далеко, сумок не видно.
Словно услышав мальчишкины мысли, самая маленькая кенгуру вдруг подскочила к ограде в двух шагах от Серёжки. И застыла столбиком, настороженно глядя на людей темными бусинками глаз, только длиннющие уши подрагивали самыми кончиками.
– Не бойся, – неслышно прошептал Серёжка.
Кенгуру только ушами шевельнула: дескать, а я и не боюсь. Потом крутанула головой вправо, влево – и понеслась догонять подружек. Как бы сказал дедушка – только пятки засверкали.
– Жалко, – вздохнул Серёжка.
– Что – жалко?
– Что убежала кенгуру. Я её даже не разглядел…
– Ей страшно. Ты вон какой большой, а она – маленькая.
– Разве больших надо бояться?
– Если они злые и глупые – то надо, – лицо у папы стало мрачным.
– Разве я злой и глупый? – обиделся Серёжка.
Папа улыбнулся и потрепал сына по голове.
– Нет, конечно. Ты – добрый и умный. Вот только кенгуру этого не знает.
Серёжка тоже улыбнулся: он вообще не умел долго грустить. И подумал про себя, что будь он на месте кенгуру, то не стал бы пугаться, а потом вообще забыл обо всём на свете, потому что увидел, что впереди – слоновник.
Господин Шоавэ, старший надзиратель невольничьих бараков города Плошта, свою работу не любил. Вазюкаться с грязными рабами – небольшое удовольствие. Командовать осьмией городских стражников – куда как приятнее и почетнее, хоть и дохода часто приносит поменьше. Но карьеру в городской страже сделать не удалось: пару раз по молодости Шоавэ проявил нерасторопность и вынужден был навсегда распрощаться с мечтами о должности осьминия, не говоря уж о более почтенных должностях. Подался, было, в жупанскую дружину – но там тоже, как говорится, клёна не снискал: на жизнь деньжонок хватало, но не более того. Наперсник у жупана один, доверенных людей – два-три, а дружинников – с пару дюжин, и все хотят в наперсники, да в доверенные люди попасть. Идти на совсем уж вольные хлеба, в шайки авантюристов сомнительного толка, ему мешала врожденная осторожность: закончить свою жизнь с топором в башке ещё куда не шло, а вот в петле – это уж слишком. Да и в зубах какого-нибудь монстра помирать тоже не хотелось. Этим-то оторвам всё едино: что орков пограбить, что гробницу старую разорить, что драконьи сокровища присвоить, что своего брата, человека, на большой дороге обобрать до нитки. Шоавэ же всегда чтил законы и помнил, что можно, а что нельзя. И ещё – что нельзя, но можно, если очень уж нужно, и что нельзя не при каких обстоятельствах, потому что себе дороже.
Словом, помыкавшись в молодые годы, он на склоне жизни, к двадцати восьми веснам по имперскому счету, нашел, наконец, себе уважаемую и хлебную должность и исполнял обязанности старшего надзирателя городских невольничьих бараков вот уже третью весну. Исполнял старательно, потому и городские власти его жаловали.
Не пренебрегал обязанностью лично осмотреть всех рабов, что приводили в город более-менее серьезные купцы. Хоть в зной, хоть в проливной дождь, хоть в редкий в Плоште снег господин Шоавэ не покидал своего поста, пока последний раб не был занесен в таблички и определен в барак, а его хозяин не получал бумаги о том, что за принадлежащий ему живой товар город принял на сохранение, на какой срок и на каких условиях.
Сегодня, в одиннадцатый день до ладильских календ по имперскому календарю, ему пришлось распределять невольников, которые пришли с караваном почтенного Шеака, купца уважаемого и хорошо в этих краях известного. На сей раз, он привел караван из Итлены, сплошь люди, лишенные воли уже давно, а потому смирные и беспокойств страже не доставляющие. Позёвывая от скуки, господин старший надзиратель следил за процедурой, в конце которой его ожидал сюрприз. Когда список сданных рабов, заверенный специальной печатью, получил последний из купцов, к столику подошел один из наемных охранников.
– А сколько, почтеннейший надзиратель, стоит сдать под охрану раба тому, кто не входит в гильдию купцов?
– В полтора раза дороже, чем членам гильдии, почтеннейший. Стало быть, девять медных лориков за сутки.
– Это при обычном содержании. А если при строгом?
– Тоже в полтора раза дороже. Стало быть, полтора марета.
Наемник поморщился, понимая, что торговаться тут бессмысленно: не надзиратель цену назначает, город. Почесал затылок.
– Ладно, почтенный, оформи мне этого волчонка.
Из толпившейся неподалеку группы наемников к столу вытолкнули… мальчишку. Да, совсем небольшого мальчишку, весен десяти, не более того. Худющего, с выпирающими из-под кожи ребрышками и тоненькими коричневыми палочками рук и ног. Короткие штаны не доставали до колен, другой одежды на нём не было. Руки мальчонки на запястьях крепко стягивал кожаный жгут.
– И как его оформить? – поинтересовался Шоавэ. – На простое содержание, или на строгое?
– Пожалуй, хватит с него и простого. Вот бумага, которая свидетельствует, что я заплатил за него две дюжины ауреусов, да ещё марет в придачу. И, если мой раб потеряет свою товарную ценность, я желаю получить свои деньги в полном объеме. Равно, я не стану оплачивать ущерб, который он причинит, пока находится в распоряжении города.
– Э, почтеннейший, тут немножко другие правила. Ежели раб потеряет ценность по нашей вине – город платит. Ежели по собственной – извиняй. Может, он у тебя сейчас же на стенку головой бросится да и вышибет себе мозги. С чего это город тебе за такое платить должен? К каждому рабу я не могу поставить надсмотрщика, да и не зачем это.
Собеседник только тоскливо рукой махнул: всё одно правды не найдешь. Ему оставалось только положиться на порядочность господина Шоавэ и его подчиненных. Кстати, не такой уж хлипкой была эта надежда: господин старший надзиратель был не заинтересован в дурной славе вверенного ему заведения. Если купцы станут часто жаловаться на то, что их собственность в бараках приходит негодность, то вскоре здесь появится другой старший надзиратель.
Шоавэ еще раз окинул взглядом тщедушную фигурку и взялся за перо.
– Итак, вольный человек…
– Младший гражданин Меро, – подсказал наемник.
– Младший гражданин Меро, – перо забегало по бумаге, – оставляет в невольничьих бараках города Плошта принадлежащего ему невольника – человеческого ребенка мужского пола возрастом в десять весен, купленного за цену в две дюжины ауреусов и один марет, о чем свидетельствует бумага, выданная в городе Альдабре надлежащим порядком. Оставляет на обычное содержание сроком на…
Шоавэ поднял голову, вопросительно глядя на хозяина этой мелкой и костлявой собственности.
– Один день, почтенный.
– …сроком на один день. Денежное вознаграждение городу за содержание его невольника в размере девяти лориков означенный младший гражданин Меро вносит при составлении настоящей бумаги в полном объёме.
Шоавэ снова поднял голову, наемник выложил на стол перед ним стопку медных монеток.
– От имени города бумагу выдал старший надзиратель Шоавэ. Грамоте обучен?
– Читал ли ты поэмы божественного Рубоса, о почтенный надзиратель Шоавэ? – с невинным видом поинтересовался в ответ Меро. Его приятели дружно загоготали.
– Я скучный человек, почтенный. Мне некогда читать поэтов, я читаю только служебные бумаги.
– Жаль, почтенный. Рубос воистину достоин прозвища "божественный".
– Стало быть, младший гражданин Меро подписал бумагу сам. Свидетель со стороны города – младший надзиратель Тробок, – Шоавэ мотнул головой на стоящего за спиной плешивого дылду с перебитым носом. – Свидетель со стороны младшего гражданина Меро…
– Младший гражданин Шана. Он тоже читал божественного Рубоса.
Наемники вновь загоготали. Шана, хотя и был обучен вывести своё имя, грамоте совершенно не разумел, а из стихов был знаком только с гнусной похабщиной, которую самый пропащий человек устыдится публично признать своим творением. А уж записать эдакое на бумагу не придет в голову и с самого страшного похмелья.
– Отлично, – Шоавэ подтолкнул бумагу сидящему рядом писцу. – Сними копию.
Когда оба экземпляра были подписаны, и один из них исчез в кошеле наемника, тот развязал ремень на руках у мальчишки и толкнул его к господину старшему надзирателю. Шоавэ обернулся к помощнику:
– Этого в седьмой барак.
Тробок кивнул.
– Ступай за мной.
У входа в барак плешивый передал Серёжку другому надзирателю: толстому коротышке с пышными бакенбардами. Тот, отдуваясь и пыхтя, словно тепловоз, поволок мальчишку внутрь.
Этот барак ничем не отличался от своего собрата в прошлом городе: такой же длинный сарай, разделенный на загоны деревянными перегородками. Было душно, отвратительно воняло гнилой соломой и немытым человеческим телом. Коротышка шел впереди, выбирая нужный загон. Люди за перегородками не обращали на Серёжку никакого внимания. Большинство спало или пыталось спать, растянувшись на соломенных подстилках в самых разнообразных позах. Некоторые о чем-то негромко разговаривали, иные ходили из угла в угол своей клети. Для детей, как и в прошлый раз, был выделен отдельный загон, в котором оказалось с десяток мальчишек, большинство – немногим младше Серёжки. На новенького они сначала смотрели сонно и равнодушно, но едва спина толстого надзирателя скрылась из виду, как пятеро постарше сбились в кучу и жарко зашептались между собой, то и дело бросая в его сторону выразительные взгляды.
Стараясь не обращать на них внимания, Серёжка выбрал место, где солома казалась более свежей, постарался сгрести её побольше и прилёг. Устал в пути он не так уж и сильно, но за время, проведенное в неволе, уже успел крепко усвоить истину: есть возможность отдыхать – отдыхай. Неизвестно, когда такая возможность представится в следующий раз. Хорошо бы поспать. Только ведь не дадут…
– Эй, ты откуда такой?
Конечно, не дали.
Серёжка повернул голову. Рядом стоял один из той пятерки: мальчишка лет тринадцати, скуластый, черноволосый и смуглый. Чем-то похожий на Маугли из мультфильма.
– А тебе-то что?
– Ничего. Просто.
Не дожидаясь приглашения, мальчишка присел рядом. Серёжка повернулся к нему в пол оборота, опершись на правый локоть.
– Меня Риком зовут, – представился смуглый.
– А я – Серёжка.
– В зуж играешь?
– Во что?
– В зуж.
Рик протянул раскрытую ладонь, на ней лежали три костяных кубика с вырезанными на них точками. Одна, две, три… В общем, кубики как кубики.
– Не играю, – мотнул головой Серёжка.
– Брось, чего как маленький. Играем на мои сандалии. Выиграешь – берешь себе.
– А проиграю – что отдаю?
– Штаны свои.
– Ага, и голышом ходить? Я что, больной?
Вообще-то под шортами у Серёжки были ещё трусы, но это ничего не меняло. Мальчишка понимал, что играть с Риком нельзя: наверняка обманет.
– Я тебе тогда набедренную повязку дам, – пообещал Рик.
– Нет уж. Мне моя одежда нравится.
Серёжка отвернулся, давая понять, что разговор окончен.
– Как знаешь, только не пожалей потом, – Рик отошел. Наверное, к своим товарищам.
Будут бить, в этом Серёжка не сомневался. Весь вопрос в том – когда? И как завяжут драку. Зачинщиков наказывают, а испытать на себе розгу или кнут, ясное дело, добровольно никто не хочет, в том числе и Рик с его дружками. А ему нужно здесь продержаться всего сутки. Может, и обойдется без драки. Только вряд ли.
В прошлый раз по центральному проходу всё время расхаживал караульный стражник, постоянно наблюдая за рабами. А этот толстый боров сразу почесал наружу. При таком карауле можно успеть впятером отметелить одного раньше, чем снаружи поймут, что в бараке происходит что-то неладное.
