Текст книги "Другая Грань. Часть 2. Дети Вейтары (СИ)"
Автор книги: Алексей Шепелев
Соавторы: Макс Люгер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)
– Да, он, конечно, себе на уме. Но не думаю, чтобы он стал тебя обманывать. Есть всё-таки понятие профессиональной чести. Хотя, в этом мире…
– Вот-вот. В этом мире я верю только Йеми. Олусу и ящерице доверяю, но… Лучше им кое-чего не знать.
– Абсолютно согласен, – кивнул Наромарт, – лучше будет и для них, и для нас. Ну, вижу, с фруктами ты покончил? Пойдёшь гулять?
– Надо пробовать, – Балис постарался встать. Странно, но теперь слабость в мышцах ощущалась гораздо меньше. Отступили и тошнота с головной болью. Конечно, всё равно самочувствие оставалось паршивым, но для того, чтобы дойти до борта, сил должно было хватить. И даже – с запасом.
Остаток путешествия прошел без особых приключений. Погода менялась: то ясно, то дождик, но штормов больше не разыгрывалось. Ветер большую часть времени дул в нужную сторону, хотя порой и слишком слабо. Бастен ругался: ему хотелось попасть в Толу хотя бы в ладильские календы, но этого сделать они никак не успевали.
Путешественникам каждый час задержки тоже причинял дополнительные волнения, но ускорить судно было не в их власти. Наромарт, Олус и Йеми регулярно молились, но был ли от их молений какой-либо толк – сказать невозможно.
Балис полностью поправился от ранения на третий день, после чего каждый день часа по два разминался на юте. К занятиям присоединялся Сашка, морпех гонял парня без всякой жалости, тот не протестовал, уж очень хотелось перенять опыт. Женька наблюдал тренировки с ехидной усмешкой. В глубине души пареньку хотелось если не присоединиться, то, по крайней мере, размяться, вспомнить пару приёмов айкидо, но он опасался, что не так поймут. Ещё решит офицер, что у него теперь двое воспитанников, тоже начнёт дрессировать. Этого Женьке совершенно не хотелось.
Матросы во время тренировок любопытством не допекали, лишь кидали уважительные взгляды. Йеми прозрачно намекнул Бастену, что не стоит особо распространяться о произошедшей стычке. Капитан ответил в том смысле, что, коли почтенные пассажиры разговоров не желают, то так тому и быть. Матросы у него ребята надёжные и управляемые. Конечно, на каждый роток не накинешь платок, а по пьяни в портовом трактире чего только не выбалтывают, но и отношение к пьяной болтовне у людей соответствующее. Кагманца это устроило: он понимал, что слухов всё равно не избежать, но пусть это будут именно слухи и как можно более далёкие от правды. Хотелось бы ещё, чтобы они появились как можно позже и подальше от Толы, но с этим ничего нельзя было сделать: загул матросов в порту, пока судно на рейде – святое дело. И перекупить груз и отправить его в месте с судном куда-нибудь подальше в Накхат или Хольдстрим не было денег. Не было даже человека в Толе, достаточно надёжного и богатого, чтобы совершить такой манёвр сразу по прибытии в порт. Увы, не всё доступно Паукам Господаря, хоть народная молва в Кагмане и утверждает иначе. Приходилось рисковать, чего Йеми очень не любил, и чем постоянно занимался всю свою жизнь.
Чтобы отвлечься от волнения и чем-то заполнить свободное время, плотно занялись отработкой легенды и плана действий по прибытии в Толу. Многое приходилось решать наугад. Особенно удивляла уверенность Наромарта, что Риона находится в городе или где-то поблизости. Откуда он это взял, эльф говорить решительно отказался. Удалось лишь добиться ответа, что эти знания не были божественным откровением, а потому и доверять им можно было лишь с большой натяжкой. В то же время, убеждённость целителя подкупала. Йеми не сомневался, что сам Наромарт верит в то, что говорит, и это давало надежду: пришелец из иных миров, хоть и был себе на уме, но слов на ветер не бросал.
В конце концов, решили, что имеет смысл разделиться на две группы. Йеми надлежало по-прежнему разыгрывать роль благородного лагата, путешествующего с тайной миссией, Балис и Олус должны были выступать в качестве его слуг-телохранителей. Мирон ожидал бурных возмущений благородного сета, вызванных понижением статуса, но тот воспринял свою роль как должное. Позднее кагманец объяснил генералу, что в древних традициях Моры граница между аристократом и простым морритом неширока, и переступить её вниз унизительным не считалось. Другое дело, что по мере укрепления империи знать стала об этом забывать, и современные сеты и лагаты смотрели на неблагородных соплеменников, как на низшие существа. Но Олусу Колине Планку, можно сказать, сам Иссон велел держаться древних правил и обычаев.
Мирону же предстояло сыграть роль мастера-винодела из Торопии, решившего перебраться в далёкую Толу, дабы укрыться от гнева влиятельного жупана. Анна-Селена и Женька становились его детьми, Наромарт и Рия – слугами, ну а Сашка – мальчишкой-подмастерьем, последовавшим за хозяином с целью овладения мастерством. Такое распределение ролей предложил сам Мирон, чем немало удивил и порадовал Женьку, привыкшему, что казачонку отдают перед ним первенство всегда и во всём. Сашка, разумеется, никаких претензий не высказал: парнишка ещё у Шкуро усвоил одну простую истину: по-настоящему ценится не высокое положение, а умение делать дело. Хочет мальчик из будущего покомандовать – пусть попробует. Поглядим, как у него это получится.
Гораздо больше подростка беспокоил вопрос, каков из генерала винодел. Волновался по этому поводу и Балис, но Нижниченко был твёрдо уверен в своих способностях.
– Во-первых, не забывайте, где я родился и вырос. В Севастополе, в Крыму. Виноградники в Массандре, чтобы вы знали, князь Голицын начал разводить в тысяча восемьсот двадцать шестом году.
– При Государе Императоре Николае Павловиче, – вслух подумал Сашка.
– При нём самом. И виноград у нас в Севастополе рос чуть ли не в каждом дворе, и все делали домашнее вино, при Советской Власти.
Гаяускас хмыкнув, вспомнив, как отец воздавал должное такому вину во время отдыха в Крыму. Не напивался, конечно, меру Валдис Ирмантасович знал твёрдо. Но ровно до этой самой меры и нагружался. Да и сам Балис в годы службы крымское вино активно употреблял, как магазинное, так и купленное у местных жителей. Прав Мирон – винным промыслом на южном берегу Крыма занимались почти в каждой семье.
– Кроме того, как раз на начало моей службы пришлось выполнение постановления ЦК КПСС "О мерах по преодолению пьянства и алкоголизма".
Балис снова хмыкнул. Из всех инициатив Горбачёва эта была, пожалуй, наиболее идиотской. Не глупой, а именно идиотской. Вырубали виноградники, а народ травился самогонкой. В магазинах не продавали водку до трёх часов дня, что привело к совершенно невообразимой спекуляции. По меркам середины восьмидесятых, конечно, невообразимой. В начале девяностых, когда перекупали направо и налево всё и вся, водочная торговля предыдущих лет казалась невинной шалостью, но в своё время Балиса буквально шокировала названная таксистом ночная цена бутылки. Двадцать пять рублей. Рядовому солдату в то время в месяц полагалось меньше червонца. Было огромное желание взять продавца за шиворот, да хорошенько тряхнуть, но ведь и он купил водку явно не по госцене…
Всего этого Гаяускас, конечно, не сказал, а только поинтересовался:
– Это-то здесь при чём?
– Да при том, – пояснил Нижниченко, – что разного рода самогонных аппаратов я насмотрелся во время рейдов столько, что могу работать экскурсоводом в соответствующем музее.
Теперь хмыкнул уже Сашка. О музеях он что-то когда-то слышал, об экскурсоводах ничего и никогда, но общий смысл фразы был понятен и вызывал улыбку. В станице самогон гнали, почитай, в каждой хате – обычное дело. Что ж за казаки, если не умеют пива сварить, да водки нагнать? А если свадьба или какой другой праздник? В казёнке угощение брать, так быстро без последних штанов останешься.
Но чтобы таким делом господа генералы интересовались… Хотя, генералами же не рождаются… Додумать мысль мальчишка не успел: слова Балиса вернули его к реальности.
– Сказать ладно. Но там же ещё и делать что-то нужно будет. А погода в этой Толе явно не крымская.
По мере того, как корабль уходил на север, становилось всё прохладнее. Впрочем, ежедневным купаниям на канате это пока не мешало.
– Нужно будет – значит сделаю. У нас в разведке тоже бывают задачи, – усмехнулся Мирон. – Мы с Йеми уже всё просчитали. Перегонки тут не знают, во всяком случае, ему перегонные аппараты ни разу не попадались, а поколесил он немало.
– Я в курсе.
– Вот. Соберу аппарат, а там одно из двух. Либо джин буду гнать, благо можжевельник в этих краях растёт в больших количествах, либо ром, тростника в Толу тоже закупают навалом.
– Погоди, какой тебе ром? – опешил Гаяускас. – Его же в бочках выдерживают по несколько лет.
Нижниченко улыбнулся.
– Вот видишь: разбираешься в теме, мягко говоря, слабовато, а специалиста пробуешь учить. Ох, вот начну тебе давать уроки подводного плавания.
Друзья рассмеялись. Глядя на них, рассмеялся и Сашка. А потом Мирон объяснил:
– Ром на самом деле бывает очень разный. Сначала, правда, любой ром готовится одинаково: стебли сахарного тростника нарезают на мелкие куски, отжимают из них сок и тщательно процеживают.
– Звучит заманчиво. Ты уверен, что в окрестностях города растёт сахарный тростник?
– Я расспрашивал Йеми. Уверен, что он там не растёт. Но, ещё раз говорю, привозят его в Толу довольно много: выгоднее, чем закупать готовый сахар. Так что с сырьём проблем не будет. Дальше, сироп этот можно обрабатывать двумя способами. Местные сахароделы его просто варят, пока не образуются кристаллы сахара, а потом на центрифугах отделяют сахар от остатков сиропа – патоки.
– На каких таких… центрофигах? – не удержался Сашка. Мирон, не ожидавший столь оригинального вопроса, чуть не согнулся от смеха.
– Не центрофигах, а центрифугах, – невозмутимо пояснил Балис. – Что-то вроде большой кадушки, которая может вращаться с большой скоростью. По законам физики более тяжелая часть смеси оседает на стенках, более лёгкая – собирается в центре.
– А, такую машину я на маслобойне видел…
Гаяускас промолчал: о производстве масла он имел самое отдалённое представление, а с центрифугой столкнулся в поликлинике, когда Рита короткое время подрабатывала лаборанткой, помогая врачам проводить биохимические анализы крови.
– Верно, Саша, – помог пришедший в себя Мирон. – И на маслобойне и ещё много где. Полезная вещь эта центрифуга. В общем, я могу делать ром и из патоки, но тогда его действительно придётся выдерживать в бочках хотя бы несколько месяцев. Поскольку нам нужен быстрый успех, то этот вариант не подходит. А раз так, то поступим проще, как на Гаити: в сироп добавляем дрожжи и оставляем на несколько дней в прохладном подвале. Получается у нас…
Нижниченко сделал театральную паузу, и не зря.
– Бражка получается, – с усмешкой прокомментировал Сашка.
– Верно, тростниковая бражка. Вот эту бражку можно прогнать через дистиллятор и получить самый настоящий ромовый спирт. Крепостью, если память мне не изменят, где-то от пятидесяти пяти до восьмидесяти градусов, в зависимости от технологии. Дальше этот ромовый спирт можно слегка разбавить водой и разлить в бутылки. В итоге получится у нас признанный всеми земными виноделами ром "белая гроздь".
– Погоди-ка, – припомнил Балис. – Знаешь, пил я в одном погребке в Таллине коктейль, так вот там такой ром был среди ингредиентов.
– Запросто, – кивнул головой Мирон. – Он как раз в основном на коктейли да пунши и идёт, вкус у него как раз для такого дела подходящий. Вот с этим ромом толийцев и познакомлю. По нашим с Йеми прикидкам, месяца два у нас в запасе есть.
– Погоди, о чём ты? Какие два месяца?
– Местные, по тридцать шесть дней.
– Ничего не понимаю. Почему они у нас в запасе?
– Вообще-то местные инквизиторы, если ты забыл, кроме прочего следят за появлением новых технологий. И, если что, сразу к ногтю их прижимают.
Гаяускас озадаченно поскрёб затылок. Определённо Йеми когда-то давно об этом рассказывал, но в суматохе погони за похитителями детей информация благополучно выветрилась из головы. А вот у Мирона не выветрилась. Похоже, у него мозги устроены так, что он вообще ничего не забывает.
– И ты думаешь, что раньше, чем через пару месяцев инквизиторы на тебя внимания не обратят?
– Именно так мы и считаем. Винодел – это не оружейник и не мореход. Подумаешь, вино по-новому делает, здешним порядкам это не угрожает. Пока дойдут руки всё проверить, мы должны и Серёжку выручить, и Риону найти.
– Логично, – подвёл итог Гаяускас. – Вижу, ты всё продумал, и прибываешь в Толу во всеоружии.
– Так иначе нельзя, положение обязывает. И вообще, к делу надо подходить серьёзно. Слишком долго мы опаздывали, пора уже решать вопрос.
– Пора, – согласился Балис. – Быстрей бы уж эта Тола.
Корабль капитана Бастена пришвартовался в порту Толы через пару часов после полудня в первый день после ладильских календ.
Глава 12
В которой только мысли и грёзы
Над небом голубым
Есть город золотой
С прозрачными решётками
И яркою звездой.
А. Волохонский
Когда мы ещё только познакомились с Наромартом и потихоньку присматривались, притирались друг к другу, он поинтересовался у меня: не чувствую ли я себя обиженным на то, что мы с ним общаемся минут по десять в сутки, да и то не каждый день. Я в ответ объяснил, это меня совершенно не обижает. Я могу общаться хоть целыми днями напролёт, а могу, наоборот, целыми днями пребывать в себе.
"И что же ты делаешь, когда тебе не с кем общаться?" – поинтересовался тогда мой новый друг.
"Размышляю на какую-нибудь вечную тему", – честно ответил я.
Кому-то это может показаться смешным, но это правда. В этом мире есть многое, о чём можно думать дни и ночи без перерыва. Например, о жизни и смерти.
Слышал я забавную людскую легенду, о том, как в одной стране рождались порой бессмертные люди. Иноземцы думали, что это их счастье, но на самом деле бессмертие было не счастьем, а проклятьем. Такие люди доживали до семидесяти лет такими же, как их ровесники и только потом начиналось бессмертие – в теле семидесятилетнего старика или старухи.
Это не так-то просто себе представить – очень немногие люди доживают до столь большого возраста. Но всё же, мне таких встречать приходилось. Большинство из них были совершенными развалинами: слепые, глухие, с трясущимися от слабости руками, с трудом понимающие, что происходит вокруг них, едва способные подняться с ложа, а то и вовсе на это не способные. Жалкое зрелище. А те совсем уж не многие, кто сумели сохранить крепость тела и ясность сознания… Они с грустью вспоминали себя, какими они были в двадцать, тридцать или хотя бы сорок лет.
Бессмертие для таких людей – даже не насмешка. Я бы назвал это жестокой мукой. Трижды благословен будь милосердный Творец, кто бы он ни был, если эта легенда – всего лишь выдумка, каких немало ходит по разным мирам.
А вот эльфы или драконы – и вправду бессмертные, в том смысле, что естественным образом они не умирают. Ни от старости, ни от болезней. Хотя… Приходилось мне слышать, что есть миры, где эльфы смертны. Не знаю, может так оно и есть, врать не стану. Но уж Наромарт – точно от старости не умрёт.
Правда, я предпочитаю называть его не бессмертным, а "не умирающим". Потому что если, например, отрубить ему голову – сразу умрёт, на этот счёт у меня никаких сомнений. А вот таких, чтобы совсем бессмертные, ничего с ними сделать нельзя было – я не встречал. Боги? Так где они, эти боги? Где-то там, далеко, на иных планах бытия. Но мы-то все здесь. Богов мы видим очень редко, если вообще когда-то видим. И судим о них по своему разумению.
Да разве только о богах? Вот ведь смертные люди о бессмертии тоже по своему разумению судят. Легенду о бессмертных людях я уже упоминал. А как относится к такой замечательной фразе: "Бессмертные часов не наблюдают!" Красиво, эффектно, но ведь совершенно неправильно. Часов не наблюдают увлечённые. Занятые. Счастливые в конце концов. А бессмертные, пусть и не ограниченные временем, всё же не могут не следить за его ходом. Я то знаю, о чём говорю.
Или вот ещё одно заблуждение. Люди думают, что со временем неумирающие утрачивают вкус к жизни. Вроде, успевают всё посмотреть, всё почувствовать, всё узнать, и становится им дальнейшее существование неинтересным. Сколько я историй наслушался об угасании от потери интереса к жизни какого-нибудь могучего дракона или бессмертного мага. Кстати, никогда не встречал бессмертных магов, но это так, к слову. Зато очень старых драконов видел предостаточно, да и эльфы, прожившие намного дольше, чем я существую, попадались. И никто из них интереса к жизни не утратил. Почему? Да всё очень просто: жизнь так устроена, что всё время подбрасывает нам что-нибудь новенькое. Иногда столь необычное, что начинаешь просто разум терять: как же такое возможно.
Во всяком случае, меня Грезящий не то, что удивил – поразил до полного умопомрачения. Я всё время думал, что он из тех, не наделённых сознанием. Ну, магии в него было вкачано так, что дальше не куда, так бывает. Это дело не слишком хитрое. На один разумный клинок волшебных приходится сотня, а то и больше.
Но оказалось всё иначе: разум-то у него ничуть не слабее моего, только на себя замкнут. Оттого я ничего и не почувствовал, хоть и всё время рядом был. А вот когда его человек бросился в бой, да до своего клинка достучался, тут и открылись тайные силы. Сам я в том бою не участвовал: его человек отправился на битву в одиночку. Но по возвращении Грезящий ещё не успел уйти в себя и смог прикоснуться к его сознанию. То, что я почувствовал, повергло меня в шок.
Грезящий не обращал никакого внимания на то, что происходит вокруг него. Он переживал какие-то древние битвы. Это удивительно, непостижимо, но для него давно прошедшие бои были реальнее того, что окружало его на самом деле. Клинок был здесь, а сознание где-то там, в далёком мире и далёком времени.
Когда-то он принадлежал великому герою. Вместе они прошли множество битв, совершили немало славных подвигов, а потом удостоились особой награды. Я так и не понял, от кого. По всему выходило, что от богов, только эти боги не слишком-то походили на Элистри, которой служит Наромарт. Не больше, чем двуручный меч похож на кинжал.
Яснее я объяснить не могу, воспоминания Грезящего были очень отрывочными и нечёткими. Похоже, он и сам не помнил толком, что с ним тогда произошло. Мне кажется, вынесло его вместе с его тогдашним спутником-героем куда-то за пределы не просто их мира, но и материального мира вообще. Наромарт называет это Высокими Планами, ему виднее. Главное, что за этими пределами они увидели нечто такое, что здорово изменило их дальнейшую судьбу. Герой-спутник, как я понял, и раньше был, как это называется у людей "не от мира сего", а уж после того случая окончательно впал в блаженство. И клинок, можно сказать, тоже в блажь впал, стал Грезящим. Происходящее вокруг для него утратило всякий смысл, он не желал согласился с тем, что вернулся в этот мир. И общаться со мной он не пожелал. Я даже не уверен, что он осознал, что я к нему обращался. А вскоре и обращаться не к кому стало: Грезящий окончательно ушел в себя и, как и раньше, воспринимался теперь как простой кусок хорошо обработанного металла.
Наромарту я не сказал ничего. Зачем? Про то, что Грезящий переполнен магией, он и так знал не хуже меня. А разумность… До сих пор не знаю, можно ли это назвать разумностью. Осмысленных действий от Грезящего ожидать можно было едва ли: занятый только собой, он никак не мог адекватно оценивать окружающую обстановку. Ни нам, ни своему спутнику он был не советчик.
А с другой стороны, хоть и не советчик, но помощник. Своего спутника в том бою он крепко выручил. Да и из грёз я понял, что своих предыдущих спутников он выручал не раз. Как ему это удавалось? Да очень просто: он делал то, чего они хотели. В этот раз спутнику понадобился топор – и Грезящий стал топором. Подумай спутник, что его единственный шанс – меч, заколдованный против демонов, Грезящий и таким бы смог обернуться, сил для этого у него больше чем достаточно. Но, как я понял, только в момент смертельной опасности. А в остальное время ему хотелось быть формой – маленьким кинжалом, а мыслью – в неведомом замке где-то за пределами миров.
И кто я такой, чтобы ему в этом мешать?
Глава 13
В которой всё хорошо начинается, но заканчивается отвратительно
Лишь одно меня пугает,
Лишь одно мешает спать:
Вдруг да то, что помогает,
Перестанет помогать.
Может с нами силе этой
Заниматья надоест,
Вдруг она заклинет где-то
Иль откажет наотрез.
Л.Дербенёв
– Доброго дня, почтенный господин Тесла! – вежливо произнёс Теокл, входя в лавку.
– О, почтенный господин Теокл! – радушно приветствовал старого знакомого мастер-гравёр. – Рад снова видеть тебя в Толе живым и невредимым. Господин Бюйтен.
Хозяин повернулся к посетителю, с котором только что вёл разговор.
– Позволь представить тебе почтенного Теокла, купца, что торгует изделиями из металла от северных фьордов и до Лакара. А почтенный господин Бюйтен – один из самых уважаемых членов братства кожевников в нашем славном городе.
То, что Бюйтен – не простой горожанин, было сразу ясно по богатой одежде: серебряному с пурпуром упланду, отороченному горностаевым мехом и кожным башмакам с золотыми пряжками. Росту кожевник был невысокого и носил длинную окладистую бороду, посему человек несведующий мог бы принять его за гнома. Теокл же отлично понимал, что гномом толиец ни в коем случае не был: и выше на полголовы, и черты лица совсем не гномьи, да и телом жидковат. Кожи дубить работенка, конечно, не для лентяев, но всё попроще, чем ремесло рудобоя или литейщика.
– Для меня большая честь познакомиться с почтенным мастером, – наклонил голову Теокл.
– А для меня – с почтенным купцом, – солидным басом произнёс Бюйтен. Голос у него, разумеется, тоже был не гномьим.
– Почтенный Тесла преувеличивает мои скромные возможности. До дела братьев Пелиццолю или мастера Гуна мне очень далеко.
Кервинские купцы братья Пелиццолю были, наверное, самыми богатыми и известными торговцами скобяными изделиями в Империи. Торговля Гуна была куда меньше, но зато он был толийцем. Наверняка мастер Бюйтен выпил в компании Гуна не одну кружку любимого ламбика.
– Не скромничай, Теокл, не скромничай, – подыграл Тесла. – Может ты не столь известен, но ты честный купец и достойный партнёр. Не сомневаюсь, что и мы и в этот раз устроим наши дела к общей выгоде.
– Как обычно, – кивнул Теокл. – Я не знаю в городе лучшего гравёра, чем ты, Тесла. А потому именно тебе принёс свой заказ.
Из потрёпанной торбы странник извлёк массивный золотой кубок.
– Надобно выгравировать на нём какое-нибудь изречение, достойное благородных господ. Что-то вроде «Вера и верность» или «Высокий, как небо».
– Всегда рад услужить. Две дюжины ауреусов за работу.
Низенький кожевник с завистью поедал глазами кубок. Похоже, алчность в его характере жила бок о бок со скупостью.
– Конечно, почтенный, какие могут быть споры. Надеюсь, к обеду третьего дня работа будет выполнена?
– Непременно! – энергично кивнул Тесла и повернулся к Бюйтену. – Вот видите, почтенный, купец не торгуется, ибо понимает, что труд должен быть достойно оплачен.
– Да, но с него ты берёшь вдвое меньше, чем хочешь взять с меня, – желчно возразил кожевник.
– Так ведь он просит короткий девиз, а для тебя я должен выписать на блюде целое поздравление. Согласись, это стоит дороже. Почтенный Теокл за такую работу не отделался бы четремя дюжинами золотых монет.
– Хорошо! – важно провозгласил коротышка. – Братство кожевников, интересы которого я имею честь сейчас представлять, заплатит за работу столько, сколько ты попросил, Тесла. Но всё должно быть готово к полудню третьего дня.
– Обязательно и всенепременно, почтеннейший, – отвесил лёгкий полупоклон мастер-гравёр.
– Желаю вам здравия и бодрости, почтенные. Я ухожу в твёрдой надежде получить заказанное в надлежащем качестве и в срок.
– А может, останетесь? – предложил Тесла. – Я намерен угостить почтенного гостя кружечкой белого пива и послушать, что нового происходит в мире. Составите нам компанию?
– Благодарю за предложение, но вынужден отказаться. Дела, дела…
С силой толкнув тяжёлую дубовую дверь, коротышка покинул лавку. Тесла и Теокл переглянулись.
– Итак, кружка белого пива и дружеская беседа, – подвёл итог гравёр. – Я только лавку закрою.
Заперев дверь на мощный железный засов, Тесла проводил гостя в заднюю комнату.
– Здесь нам никто не помешает, друг мой. Учеников сегодня я уже давно отпустил, Вичи тоже нет дома, она со своим парнем пошла смотреть на выступление бродячих жонглёров.
– Парнем? – удивился Теокл, присаживаясь у круглого стола.
– А что тут такого? Девка третью осьмицу разменяла, пора уж и своей семьёй жить. И парнишку себе присмотрела путёвого: Ко, сын мастера Тима. Я Конеком доволен: умный парень, работящий, ремесло своё знает. К старшим почтителен. Одна беда – не нашей веры.
– И что делать будешь?
– Как чего? Мы уж с Тимом сговорились обо всём. После Илока он сватов ко мне зашлёт, отдам дочку за Конека, чего уж от добра добра искать. Люб он ей, это главное. Что ж я буду девке жизнь ломать?
Тесла, под разговор выставлявший на стол из продуктового шкафа всякую снедь, неожиданно остановился и, внимательно глядя в лицо Теоклу, спросил:
– Благословишь?
– Как не благословить, – не раздумывая, ответил священник. – Если любят друг друга и человек хороший, то пошли им Иссон счастья. В том, что веру свою дочь твоя сохранит, мы с тобой уверены, не зря же ты её Вичей назвал.
Тесла родился в Хланде, на тамошнем языке слово «вера» и звучало как «вича».
– А может, ещё и мужу своему глаза откроет, – подвёл черту Теокл.
Гранильщик облегчённо вздохнул, видимо, он в глубине души опасался, что предполагаемый брак вызовет недовольство священника.
– Добро бы, если так, – пробормотал он, разливая по кружкам пиво.
– И как ты пьёшь эту гадость? – скривился священник, наблюдая за мутной белой струёй. Уроженец Торопии, он отдавал предпочтение виноградному вину.
– Привык, – усмехнулся гранильщик. – Я ведь здесь, в Толе, считай что четыре полных осмии вёсен прожил. Совсем толийцем стал. Молодёжь меня за чужестранца не принимает. Только старики ещё помнят, откуда и когда в городе появился. Ну, давай всё-таки выпьем за встречу.
– Давай.
Глиняные кружки глухо стукнулись друг о друга.
– Какие ещё новости в городе, кроме свадьбы?
– Есть новость, но очень плохая. Третьего дня драконоловы привели в город пленного синего дракона. Инквизиторы хотели его выкупить и убить, но не успели: дракона перекупил ланиста из школы Ксантия. Не иначе как хочет устроить на Арене большое представление…
Идея Льют встретила у инквизиторов горячее одобрение. Отец Сучапарек выделил три отряда для расспросов окрестных крестьян, по одному инквизитору и полудюжине воинов в каждом. С первым, который возглавлял сам отец Мареш на юг поехал Глид. Бараса влился в западный отряд, который возглавлял длинный как жердь отец Ширл. Ну, а на север, за реку поехал Реш. Его отряд возглавлял почему-то инквизитор из ордена Пламени, отец Трвай. Отпустить с ними юного пройдоху было наиболее безопасным: из всех пришедших освобождать Ская именно Реш был самым безразличным к учению Изона. Он скрывался не от преследования за убеждения, а от закона вообще. Разумеется, его спутники прекрасно об этом знали, но пока не возникало сомнений насчёт безопасности собственному имуществу, прикрывали на это глаза. В конце концов, не все воры – отъявленные мерзавцы. Кто-то запускает руку в чужое добро, потому что не может иначе оградить себя от голода, холода и беспросветной нужды. В изонистском приюте эти напасти никому не угрожали, а потому считалось, что проблема воровства в них как бы решается сама собой.
Как и предполагал Олх, поездка абсолютно ничего не дала. Крестьяне испуганно косились на воинов, били поклоны и невпопад лопотали какую-то ерунду. Наёмники, изображая активность, время от времени задавали какие-нибудь вопросы, а потом многозначительно кивали, морщили лоб, всячески изображая бурную умственную деятельность. Инквизиторы Меча, казалось, были готовы нюхать след и рыть землю. Закончив опрос в одной деревне, галопом гнали лошадей к следующей, поторапливая подчинённых. А вот старенький, седенький отец Трвай, напоминавший Решу благодушного дедушку, никуда не торопился, вопросы задавал с ленцой, а ответы слушал в пол уха. Парень в душе потешался на безобидным старичком, пока тот не пояснил ему, указывая на очередную приближающуюся деревню:
– А это, сынок, Опута. Я её хорошо помню, тут года три назад я мельника уличил в изонистской ереси.
– И что? – для порядка полюбопытствовал Реш.
– Как положено: приказал загнать в мельницу со всей семьёй, забить двери, да и сжечь во славу Аэлиса.
– Все были изонистами? – побледнев, выдавил из себя молодой человек.
Отец Трвай улыбнулся доброй и ласковой улыбкой.
– Да кто ж ведает то? Мельник – точно изонистом был, а семья… Уж больно велика, разбираться долго. Чего время-то в пустую тратить?
– Но, может, там были невиновные?
– Как не быть, сынок. Младенчиков там двое были – уж точно невинные, несмышленые.
– И их тоже сожгли? – ужаснулся Реш.
– А как же. Что ж с ними ещё-то делать? Они ж не всегда младенчиками будут, глядишь, вырастут, мстить начнут. Заразу, сынок, надо выжигать без жалости и широко, чтобы духу её не оставалось.
Вор почувствовал, что ещё немного откровений инквизитора и его вырвет прямо на холку лошади.
– Что-то ты больно чувствителен для наёмника, – неодобрительно покачал головой отец Трвай.
– Молод ещё, – пробасил один из инквизиторских стражников. – По молодости все сначала чувствительные. А потом ничего, привыкают. Бывало, всего одну весну парень провоевал, а на шее ожерелье из отрубленных ушей. Вроде оберега, значит.
– Суеверие это, – наставительно заметил инквизитор.
– Дак всерьёз это никто и не воспринимает. А только всё равно на душе как-то спокойнее, когда в бой идёшь. И, опять же, уважение к тебе: уши-то берешь с тех, кого своей рукой…
– Больше с баб да детёнышей, – хмыкнул другой стражник.
К счастью для Реша, отряд уже въезжал в деревню.
Торопиться Йеми не любил, но знал, что бывают ситуации, когда действовать надо без промедления, и из вечера того дня, когда судно Бастена прибыло в Толу, постарался выжать максимум возможного.
Первым делом пристроил в харчевне свих «слуг»: Балиса и Олуса. Затем поспешил в базилику. Как он и предполагал, в столь поздний час там оказалась лишь несколько писцов, дожидающихся урочного времени, чтобы отправиться по домам. Увидев перед собой незнакомого благородного лагата, чиновники затрепетали и мигом раскопали ему требуемые бумаги. Их содержание Йеми сильно удивило, но в целом он был доволен. Главное, что мальчишка здесь, в городе. Непонятно, конечно, что в его возрасте можно делать в гладиаторской школе, но это не так уж и важно. В любом случае, цена вопроса не должна превысить трёх дюжин ауреусов.
