Текст книги "Другая Грань. Часть 2. Дети Вейтары (СИ)"
Автор книги: Алексей Шепелев
Соавторы: Макс Люгер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)
"Придётся вернуться к политинформации", – усмехнулся он, заходя в каюту. Разумеется, все пассажиры тот час же повернулись в его сторону.
– Ну, что?
– Приближаемся к острову Люнго, в бухте которого капитан намерен переждать остаток шторма.
– Люнго? – на лице Йеми отразился мучительный процесс восстановления давно забытых знаний. – Необитаемый остров, вокруг которого изрядно скал…
Балис пожал плечами:
– На остров мечты он мало похож, но не в нашем положении думать о золотых пляжах, пальмах и…
В качестве окончания фразы, разумеется, полагались длинноногие мулатки, но, во-первых, слова «мулатки» в имперском языке почему-то не имелось, а, во-вторых, взгляд Балиса упал на Анну-Селену. Всё-таки, при ребёнке стоило вести себя поскромнее.
– Об этом я не мечтаю, – серьёзно ответил Йеми, – но скалы…
Гаяускас снова пожал плечами.
– Бастен – отличный моряк, и команда у него – что надо.
– Я знаю, у него превосходная репутация.
– Тогда чего ты хочешь ещё? Нам остаётся только не мешать капитану сделать своё дело. Больше помочь ему мы ни чем не можем.
– Можем, – решительно вмешался в разговор благородный сет. – Я предлагаю вознести усердную молитву Иссону об избавлении от опасности.
Балис устало присел на свою постель, всем видом давая понять, что молитвы – не по его части. Олус обвёл спутников растерянным взглядом.
– Начнём молитву, – решительно поддержал сета кагманец. – А остальные присоединятся к нам, если пожелают. Наромарт?
– Я не перестаю возносить молитвы с самого утра, с того момента, когда Балис объяснил серьёзность нашего положения. А сейчас, конечно, готов присоединится к общей молитве.
Изонисты и эльф могли говорить о милости бога, Балис – о высоком профессионализме команды, но, так или иначе, дромон счастливо обошел скалы и мели и нашел пристанище в лагуне острова Люнго. Бросив якорь, Бастен наконец-то позволил себе и команде расслабиться. Не прошло и четверти часа, как за Балисом явился посыльный матрос: капитан пригласил непосредственно поучаствовавшего в спасении корабля ольмарца согреться порцией "жжёного вина".
Гаяускас отнёсся к предложению немного скептически: до сих пор в этом мире ему попадалось только пиво и лёгкое вино, отставной капитан был уверен, что более крепкие напитки здесь неизвестны. Оказалось, ещё как известны. Пригубив содержимое бронзовой чашки, отставной морпех с удивлением узнал вкус коньяка. Конечно, не элитного французского, даже не любимого отцом «Арарата», но всё равно – вполне выдержанного и качественного коньяка, а не какого-нибудь клопомора с красочной этикеткой времён поздней Перестройки. Выпивка в такой ситуации была как нельзя кстати, разумеется, в правильной дозе, той, что согревает и бодрит, а не делает человека неспособным к дальнейшему труду. А вот за тем, чтобы дозу никто не превысил, капитан Бастен наблюдал самолично.
Приглашение Гаяускаса выглядело чем-то вроде признания «своим»: как бы то ни было, но именно он первым разглядел спасительный остров в мутной мгле. Балис лицом в грязь не ударил, с убедительной откровенностью рассказав всему кубрику, что его бы воля – ни в жизнь бы не сменял море на сушу, а судно – на лошадь. Но долг есть долг, а почтенный Йеми – не просто известный от Итлены до Альбены купец, но и давний друг семьи. И, если уж ему так приспичило отправиться в эту самую незнакомую Толу, то бросить его было никак не возможно. Зачем в Толу? А имп его знают, зачем. Можно подумать, когда капитан отдаёт команду поворачивать румпель, то всегда всем объясняет, зачем и почему. Дело матроса маленькое – верти, да помалкивай.
И у команды и у Бастена такая жизненная позиция вызвала полное понимание. Получив полную меру сочувствия и поддержки, Гаяускас покинул кубрик с окончательно узаконенным и обмытым статусом своего человека.
Разумеется, в каюте Мирон не смог удержаться от расспросов, а после расспросов – и от резюме:
– То, что ты им так понравился, для нас очень полезно. Как знать, может услуги капитана или кого-нибудь из команды нам понадобятся и после прибытия в город.
– Очень даже могут пригодиться, – поддержал Йеми.
– Вот… Так что, сегодняшний день, не смотря на шторм, надо признать крайне удачным. Можно сказать, на пустом месте, мы заполучили себе очень ценных союзников. Очень хороший день…
Суеверным человеком Мирон Павлинович Нижниченко никогда не был, но три часа спустя он чувствовал себя крайне неуютно: получалось, что накликал беду.
И ведь ничего беды не предвещало. Кончился дождь, мало-помалу стихал ветер. Дромон мерно покачивался на спокойных водах лагуны. Йеми поинтересовался у капитана, когда корабль продолжит путь в Толу, на что Бастен ответил, что только утром. Новость путешественников не обрадовала, но все понимали, что капитан абсолютно прав: шторм ещё не окончился, и попытка поспешить могла обернуться большими неприятностями. Приходилось ждать.
А пока, отводя душу за поведенный в каюте день, пассажиры высыпали на палубу, включая даже вампирят и вейту. Сашка не преминул искупаться, благо корабль стоял на месте, и не надо было тащиться за ним на канате. Компанию ему составил лишь Йеми: Балис посчитал, что за день он вымок уже достаточно, а Мирон едва-едва пришел в себя после морской болезни. Вода оказалась ощутимо холоднее, чем накануне, и кагманец очень быстро взобрался на палубу. Гаяускас тут же молча выбрал канат.
– А я? – откликнулся снизу Сашка.
– А ты – попробуй залезть сам. По нагелям, – спокойно ответил офицер.
– Нагелям?
– Да. Видишь планки, которыми скреплена обшивка корпуса? Вот по ним и попробуй влезть.
Женька с интересом выглянул за борт, даже тянущий от воды могильный холод подростка не испугал. На месте казачонка он бы сейчас высказал капитану несколько добрых фраз. Например, про то, что не нанимался выполнять какие-то глупые упражнения во время отдыха. Судя по затянувшейся паузе, Сашка собирался сделать нечто подобное. Но, так ничего и не сказал, духу не хватило спорить. Странный всё-таки у парня характер: со шпагой против легионеров воевать ему не страшно, а старшим возразить боится.
Поплескавшись ещё немного, Сашка полез на палубу. Первый раз сорвался сразу, едва успев по пояс высунуться из воды. Вторая попытка оказалась чуть более удачной: подросток преодолел почти средину дистанции, но мокрые пальцы соскользнули с нагеля, и он с шумом плюхнулся в воду.
– Бинокль, а ты не перестарался? – шепнул Мирон.
– Сейчас увидим, – так же тихо ответил Балис.
Если бы третья попытка так же оказалась неудачной, он бы кинул Сашке канат. Но – не понадобилось. На третий раз казачонок добрался до палубы. Перевалив через фальшборт, хмуро глянул на морпеха и с обидой в голосе произнёс:
– Предупреждать же надо заранее.
Балис только головой покачал.
– Разведчиков, Саша, заранее обычно не предупреждают.
"Ну, сейчас расцветёт. Мальчик-колокольчик, ни разу не динь-динь", – усмехнулся про себя Женька. А Сашка и точно повеселел. Маленький вампир поскорее ушел в каюту, опасаясь не сдержаться. Сашкина ненормальная закомплексованность доставала. Неужели для того, чтобы чего-нибудь достичь в жизни, нужно обязательно быть таким правильным? Ерунда. Сколько этих правильных? Единицы. У Женьки в классе таких не было. Ну, Гришка Прокопчук считался ботаником, но вообще-то ботаник он был не настоящий: никогда не отказывался за компанию свалить с замены и часто вместе с остальными ребятами «зависал» на ночь в компьютерном клубе. Разумеется, послать далеко и надолго какого-нибудь постороннего дядю, ни с того ни с сего приставшего с поучениями, Гришка, конечно, не постеснялся бы.
Даже родителям надо время от времени давать понять, что ты уже вырос. Если бы были живы Женькины папа и мама, они, конечно, его бы понимали. Наверняка обошлось бы без серьёзных ссор и скандалов. Но всё равно, иногда бы Женька так или иначе взбрыкивал бы, просто чтобы доказать своё право на самостоятельность. Переходный возраст, сложный характер. Сашка, наверное, просто не подозревает, что это нормально, вот и подчиняется во всём старшим, комплексы отращивает. Ну-ну, потом когда-нибудь это прорвётся и… А, впрочем, это уже его проблемы, что там прорвётся и во что выльется. Важно, что себя бы Женька так гонять не позволил.
Наромарт проводил уходящего в каюту маленького вампира грустным взглядом. То, что Женя – вовсе не трогательно-беззащитный малыш, каким он показался при первой встрече, полудракон понял давно, ещё в Рихтерберге. Характер у паренька был далеко не сахарный, и вампиризм тут вообще не при чём: трансформация подростка не сильно изменила. Нет, вспыльчивым и обидчивым Женя был с самого начала. Разумеется, Наромарт никогда не рассматривал это, как повод для отказа от помощи мальчику, но насколько же легче было иметь дело с кроткой и послушной Анной-Селеной. Женя признавал в Наромарте врача, но не воспитателя. Его можно было попросить или уговорить, но почти никогда – заставить. Точнее, заставить мальчишку чёрный эльф, вероятно, смог бы в любой ситуации, но для этого надавить на него нужно было бы очень сильно. Наромарт же всегда предпочитал давлению убеждение, если только обстановка не требовала быстрых и решительных действий. Во время боя нет времени пояснять: "Соблаговолите занять позицию лёжа, достойный сэр, иначе вас пронзит вражеская стрела". Надо говорить коротко и ясно: "Ложись!", а если тот, кому говорят, сразу не понял, то не повторять, а бить под колено, чтобы упал, глядишь, жив останется. Но это – во время боя. А в обычной жизни каждый имеет право на выбор своей судьбы, и нельзя принимать решений за другого, если другой разумен. А если этот разумный ведёт себя неразумно?
Надо будет попросить Мирона, пусть больше внимания уделяет Жене. Скорее всего, непонимание происходит из того, что Наромарт – эльф, а Женя – человек, вот им и трудно найти общий язык. Мирону это будет сделать проще. Тем более, что вера Наромарта в педагогические таланты Нижниченко после памятной ночёвки близь Альдабры взлетела на недосягаемую высоту. Тогда Мирон нашел общий язык с обоими мальчишками, значит, он сможет сделать это и в другой раз, и в третий. А может, и Наромарта научит, как общаться с человеческими детьми.
Оставалось только выбрать для просьбы подходящее время. Пока вся компания путешественников, сгрудившись у борта, оживлённо обсуждала, насколько шторм задержит приход в Толу, задавать таких вопросов Мирону не следовало. Их вообще не следовало задавать при посторонних, только один на один. Никого из спутников не обрадует новость, что у Наромарта есть трудности в общении с маленькими вампирами. Понятно, что проблемы пустяковые, что в главном всё под контролем, но всё равно, будут воображать себе невесть что. Балис, возможно, не станет паниковать. Может быть, без переживаний воспримет ситуацию Саша. А вот Йеми, напротив, превратит происходящее в трагедию. Если справится с нервами – то только в душе, а если нет, то придётся выслушать массу неприятных слов. Нет уж, пусть добрый кагманец спит спокойно. Пусть спутники пока считают, что всё в порядке, раз сами ни о чём не догадываются. Попросить Мирона о помощи можно будет при удобном случае, когда общее внимание будет привлечено к чему-то другому.
Но болтовня на палубе затянулась, разговор перескакивал с темы на тему, а когда, наконец, приняли решение отправиться в каюту поужинать, с юта донёсся крик вахтенного матроса:
– Корабль!
В лагуну на вёслах входил двухмачтовый корабль размерами раза в полтора больше дромона капитана Бастена. Рядом с Мироном что-то неразборчиво пробормотал Йеми. Нижниченко перевёл взгляд на кагманца и ужаснулся: таким бледным Йеми был только после боя в приюте, но там ему достался удар копьём в живот. А сейчас-то что?
– Пираты! Капитан, пираты! – резанул по ушам крик вахтенного.
– Только этого ещё не хватало, – выдавил Балис. – В каюту, быстрее.
Анна-Селена и Рия ещё не поняли серьёзности ситуации, первую потащил за руку Наромарт, вторую – Мирон. Понявший всё сразу и как нужно благородный сет в дверях каюты чуть не снёс выглянувшего на крик матроса Женьку.
– Да в чём дело-то? – снова взорвался остывший, было, мальчишка.
– Пираты, – коротко бросил вошедший внутрь вторым Йеми.
– Ну, и что – пираты? Неужели с ними нельзя договориться?
– Женя, боюсь, что здешние пираты не слишком похожи на капитана Блада, – по-русски ответил Мирон. – Заберут всё и перережут глотки и команде, и пассажирам.
– А Вы откуда знаете?
– Спроси у Йеми.
– Будем драться, – деловито заявил Балис, извлекая из мешка автомат. – Значит так, Женя, Анна-Селена, Рия, Мирон и Олус остаются здесь, в каюте.
– Почтенный Балис, с какой… – начал, было, благородный сет, но сейчас Гаяускас был в своей стихии.
– Отставить спор. Олус, у тебя – двуручный меч, оружие сета. Пусть матросы увидят его только тогда, когда не будет другого выхода. Жди у двери. Если хоть один бандит влезет на палубу – выбегай и руби. Ясна задача?
– Ясна.
Право приказывать в бою Колина за ольмарцем признавал: в той битве все показали себя достойно, но победу, как не крути, добыл именно Балис со своим таинственным оружием.
– Мирон, после того, как из каюты выйдет Олус – встаёшь с пистолетом в дверях. Наружу – не лезть, внутрь – никого не впускать. Ясно?
Генерал кивнул самым неуставным образом. Красивые слова у Мирона всегда вызывали аллергию, но сейчас Нижниченко точно знал, что до девчонок враги доберутся только через его труп. То, что одна из них вампирка, а другая – ящерица, не имело никакого значения. Бой – всегда бой, враги – всегда враги. Но пираты – это не дисциплинированные имперские легионеры.
– Так, Саша, Йеми, Нар – за мной!
К удивлению морпеха палуба была почти пустой. Согнувшись за фальшбортом, с каждой стороны сидело по четыре матроса. Кто с топором в руках, кто – с тесаком, вот и всё. Человек шесть возились на юте, поднимая откидные щиты. Среди них суетился и Бастен.
Пиратский корабль застыл метрах в сорока с подветренной стороны и не обнаруживал пока никакой агрессии. Там тоже окружали щитами носовые и кормовые надстройки.
– Всем спрятаться у борта! Ждать приказа!
Сам Балис вбежал по трапу на ют.
– Опять ты, ольмарец? – в голосе капитана была досада, но не раздражение.
– А куда тут без меня? Что происходит?
– Что происходит? Сейчас они закончат поднимать щиты и станут потихоньку вытравливать якорный канат.
– Почему так сложно? Не проще подойти на вёслах и взять нас на абордаж?
– В море бы они так и сделали. А в лагуне… В такой игре у нас будут шансы – их лоханка не слишком поворотлива. Нет, Тротто хочет взять нас наверняка – у него со мной старые счёты.
– Что будет делать он – я понял. А что будешь делать ты?
– Тоже вытравливать канат. Мы почти на середине лагуны, пока есть, куда отступать.
– А когда отступать будет некуда?
Капитан вскинул голову и внимательно посмотрел в глаза Балису. После короткой паузы произнёс:
– Ты уже не ребёнок, ольмарец. Сам должен понять, что будет потом. Мне жаль, что так получилось.
– А может, отобьёмся, а, капитан?
Бастен грустно улыбнулся.
– Я-то согласен. А вот эти…
– А мы их не спросим, – подмигнул Балис.
– На этом корыте не меньше полутора сотен головорезов. Малых сотен. А у меня два десятка матросов.
– Значит, будем бить, а не считать, как говорят у меня на Родине, – цитата из Суворова сейчас была особенно уместной: соотношение сил было близко к тому, что имелось при Кагуле или Рымнике.
– Хорошо говорят, – одобрил Бастен. В глазах моряка теперь явственно светился интерес. Не надежда, нет, до этого дело не дошло, но интерес появился. Капитан был из тех, кто, отправляясь в последний путь, берёт с собой по списку десять врагов. А то и больше, чем десять.
Разговор был прерван сначала шипящим свистом, а следом – звуком тупых ударов. Бастен и матросы резко присели, прячась за бортом, Балис рефлекторно последовал их примеру. Из ближайшего щита торчал слегка затупившийся кончик пробившего насквозь толстое дерево арбалетного бельта.
– Началось, – спокойно сообщил капитан. – Сейчас они начнут выбирать канат и будут подходить к нам, ведя обстрел.
– Кажется, у меня есть то, что их остановит, – усмехнулся морпех.
В щиты и корму вонзилась вторая порция бельтов. Балис распрямился за одним из щитов, резко повернулся, занимая позицию между щитами, вскинул автомат и дал одиночный выстрел. Одного из пиратских арбалетчиков откинуло назад от амбразуры. А Гаяускас уже снова развернулся, прижимаясь спиной к щиту. Моряки смотрели на него расширенными от удивления глазами. Бастен, прячась за щитом, медленно поднимался, намереваясь выглянуть наружу.
Балис снова выстрелил – и снова удачно. Уже приседая, успел заметить, как падает сраженный пулей пират. С вражеского корабля ответили новым залпом. Пара стрел пролетела в щели между щитами. Одна из них вонзилась в обрамляющую ют балюстраду, вторая – в стенку носовой каюты. Оставалось только надеяться, что у благородного сета хватит ума не высовываться и не разглядывать, кто там стучится.
Едва стрелы пролетели, как морпех снова занял боевую позицию, но теперь стрелять оказалось некуда: в щелях между поднятыми щитами не было заметно ни души. "Тоже неплохо", – подумал Гаяускас, присев на колено и продолжая держать под наблюдением вражеский корабль. Во всяком случае, подойти на сближение, осыпая арбалетными стрелами, у пиратов уже не получится.
В просвете мелькнула тень. Балис выстрелил, почти не целясь, но полный боли короткий вскрик показал, что пуля нашла себе жертву. На всякий случай морпех снова пригнулся и под прикрытием борта поменял позицию.
– Морские девки и серый капитан Руи! – в голосе Бастена смешивались удивление и восхищение. – Они отходят. Клянусь трезубцем короля тритонов – они отходят!!
С бортов пиратского судна появились вёсла.
– Или атакуют, – пробормотал морпех.
– Если только они безумны. Я не считаю себя трусом, но на их месте не пошел бы в атаку. И всё же… Ребята, приготовьтесь. Если эта лохань и вправду пойдёт на абордаж, то каждый из вас должен подстрелить хотя бы одного из ублюдков, позорящих честное имя моряка.
Матросы загалдели, подтверждая готовность выполнить приказание своего капитана. Гаяускас очень надеялся, что до этого не дойдёт: четыре арбалета, на его взгляд, серьёзной силы не представляли.
Медленно пополз вверх якорный канат: кто-то из пиратов, согнувшись в три погибели, вытягивал его, прикрываясь бортом. Можно было попробовать достать бандита короткой очередью, но Гаяускас решил сэкономить патроны. Будут и более удобные цели.
А через мгновение стало ясно, что вражеский корабль идёт назад, а не вперёд. Команда Бастена разразилась победными криками, на враги угрюмо молчали. Отойдя метров на тридцать, почти к самому выходу из лагуны, пираты снова стали на якорь. Морпех усмехнулся. Семьдесят метров – для «Калашникова» не дистанция. Правда, и для арбалета – тоже. Но отступить подальше, чтобы начать перестрелку – походило на идиотизм. Нет, морские разбойники явно задумали что-то другое.
– Как думаешь, капитан, всё кончилось?
– Хотелось бы, но мне почему-то кажется, что пока что всё только началось.
– Вот и у меня точно такое же ощущение…
Глава 9 В которой каждый занят своим делом
Пусть этот мир в даль летит сквозь столетия,
Но не всегда по дороге мне с ним.
Чем дорожу, чем рискую на свете я?
Мигом одним, только мигом одним!
Л.Дербенёв
Провинцию Кервина по праву называли жемчужиной империи Мора. А ещё – одним из самых красивых мест Вейтары. Конечно, у каждого своё представление о красоте, но разве могло хоть кого-то оставить равнодушным зрелище восходящего ранним летним утром Ралиоса?
Небо от нежно голубого на востоке до насыщенно-синего на западе. Море, играющее всеми оттенками зеленого и синего цветов. Дорожка из расплавленного золота – от Ралиоса к наблюдателю. Изумрудная зелень покрытых высокой травою холмов и оливковых рощ.
Вилла благородного сета Контия Глабра была достойной окружающей её красоты. Белый пилейский мрамор стен и колонн в утреннем свете казался нежно-розовым. Пол террасы был выложен разноцветной мраморной мозаикой, изображавшей сказочные цветы, своей красотой не уступающие бутонам высаженных в мраморных урнах олеандров. А олеандры были хороши. Да ещё зелень декоративных папоротников и зеленые с широкими серебристыми полосами крупные листья пеперомеи выгодно оттеняли крупные белые, розовые и красные бутоны.
Ничего удивительного в подобной роскоши не было: семейство Глабров являлось одним из знатнейших среди аристократов Моры, и слухи о сказочных богатствах Контия Глабра ходили по всей империи. Увы, только лишь слухи. В действительности же огромными цифрами выражалось не состояние императорского наместника в Кервине, а его долги. Вот уже пять вёсен Контий тратил большую часть своих доходов на выплату процентов заимодавцам. И если об этом ещё не знала вся Мора, то только потому, что кредиторами Глабра были благородные и уважаемые люди, вовсе не желающие испачкать репутацию аристократа. Ну, обвини должника перед Императором, ну, вынужден он будет признать свою несостоятельность. Разумеется, Глабр предпочтет в подобной ситуации покончить с собой, кинувшись обнажённой грудью на меч, как то и полагается благородному сету. Имущество распродадут, вырученные деньги отдадут в счёт погашения долгов, только вот погасят ли они их – большой вопрос. А так, тихо и мирно, Контий выплачивает проценты, да и порой сверх процентов, немного задолженность погашает. Всем хорошо.
– Поистине, этот восход божественно красив, благородный Контий. Сейчас я жалею, что не наделён талантом поэта, чтобы воспеть это зрелище во всём его великолепии.
Гость, судя по тому, что был одет в белоснежную шелковую тогу с широкой красной каймой, так же принадлежал к сословию сетов – высшей знати Империи Мора. Так оно и было на самом деле: Дентер Гравлен обладал безупречной родословной. А ещё он являлся одним из самых крупных кредиторов хозяина виллы.
– Хочешь, я продам эту виллу тебе? Тогда ты сможешь любоваться морем добрых две с половиной сотни дней в году. Дурная погода в этих краях – большая редкость.
– Щедрое предложение, благородный Контий.
Хозяин чуть склонил лобастую голову, демонстрируя ёжик совершенно седых, но густых волос.
– Ты его примешь? Конечно, вилла стоит целое состояние, но если принять во внимание мой долг, то ты заплатишь совершенно смешную сумму.
– О, боги! Благородный Контий, я приехал в твой дом как друг, а не как заимодавец. Не оскверняй это чудесное утро разговором о презренном металле. Разве я давал повод заподозрить меня в подлом ростовщичестве, занятии, достойном лишь инородцев? Даже простолюдины наши брезгуют извлекать выгоду из беды ближнего своего.
Контий одобрительно покачал головой, но горячее красноречие Гравлена его отнюдь не убедило. Выгоду из бед своих ближних и дальних благородный Глабр извлекал всю свою жизнь, и находил совершенно естественным, что и ему платили той же монетой. Все так поступают, просто никто об этом не говорит вслух. Вот и сейчас он, Контий, должен сказать не то, что думает на самом деле, а то, что от него требует этикет.
– Ты истинно благороден, Дентер, и я счастлив, что имею такого друга. Но если бы ты знал, сколь тягостно жить, когда над тобой нависает опасность разоблачения, способного уничтожить твою честь. Как тяжело понимать, что твоя репутация находится в руках других людей. Они вольны погубить тебя или даровать тебе жизнь, а ты… Ты не можешь никак повлиять на их решение.
– Да не оставит тебя покровительством Кель, благородный Контий! Откуда такие мрачные мысли? Неужели эта красота неспособна развеять твою печаль?
– Её ничто не способно развеять.
– Увы мне, – тяжело вздохнул Гравлен. – Похоже, теперь все краски этого волшебного утра не радуют и меня. И всё же, позволь мне успокоить тебя, благородный Глабр: я не куплю эту виллу. Хотя бы потому, что мне с этого не будет никакой выгоды: я еду в Мору, чтобы получить должность наместника в одной из провинцией, и готов поставить гексант против лорика, что этой провинцией не будет Кервина.
– Я не приму это пари, – с видимым облегчением произнёс хозяин. – Первое назначение наместником традиционно производится в какую-нибудь отдалённую провинцию, если, конечно, речь не идёт о самых близких родственниках божественного Императора, да продлятся его дни.
– Да продлятся… Словом, я мыслями уже где-нибудь в Торопии или в Хольдстриме, а то и на Берегу Чёрных Братьев. Когда я окажусь там, что будет мне в вилле, которая здесь?
– Ну, ты же не будешь жить в тех краях вечно.
– Разумеется, я хотел бы на склоне жизни получить звание сенатора. А кто бы этого не хотел? Ты вот тоже бы не отказался, верно?
Кивком головы Глабр подтвердил правильность такого предположения. Гравлен продолжал.
– Между прочим, я слышал, что цензоры обратили на тебя внимание, благородный Контий Глабр! Ты долгие годы управляешь Кервиной, Император доволен тобой.
– Откуда тебе знать, доволен ли мной Император, – проворчал наместник.
– Конечно, при дворе я не был уже много вёсен, и не стану лгать, что мне известны какие-то тайны. Но божественный Публий, да продлятся его дни, не имеет обыкновения поручать работу тем, кто не способен с ней справится. Если он не считает нужным найти для Кервины другого наместника, значит, он доволен тем, который у него есть.
– Да услышат боги твои слова, благородный Дентер. Однако, ты что-то говорил про цензоров?
– Слухи, всего лишь слухи. Как ты знаешь, совсем недавно сенатором стал благородный Малетий Мерк, бывший до этого пьемурским наместником, а значит – моим непосредственным начальником. На пиру, устроенному по случаю назначения, я разговаривал с некоторыми благородными гостями из столицы. Они назвали несколько фамилий, попавших в предварительные списки, но не прошедшие в окончательный. Среди упомянутых был и ты, благородный Контий. Как видишь, всё просто… Всё очень просто.
– Н-да, из Пьемура легче обратить на себя внимание, чем из Кервины, – в голосе наместника прозвучала зависть, которую благородный сет даже не попытался скрыть.
– Я бы так не сказал, – молодой собеседник задумчиво забарабанил пальцами по широкой поверхности мраморных перилл, окружающих террасу. – Я бы так не сказал. Кервина не многим дальше от Моры, чем Пьемур. Мне кажется, твоя беда в другом.
– В чём же? – недоверчиво спросил наместник.
– Ты слишком простодушен, благородный Контий Глабр. Извини за такое сравнение, ты слишком благороден. Чтобы сделать карьеру, мало служить Императору верой и правдой, надо ещё и обратить его внимание на свою службу.
– Этим занимаются высокие покровители при дворе. Увы, у меня их нет.
– Нет покровителей, значит, ты сам должен обратить на себя внимание Императора. Мне кажется, это не сложно, ведь на должности наместника ты ежедневно трудишься к его вящей славе. Вот, к примеру, это дело о некромантии…
Наместник скривился. Его лицо, и так иссечённое глубокими морщинами, стало совсем старческим.
– Гнусное дело, благородный Дентер. Не хотелось бы, чтобы Император услышал о нём.
– Почему? Мне вот, напротив, кажется, что оно способно принести тебе огромную выгоду, если, конечно, его правильно подать.
– И как же его подать правильно?
– Насколько я слышал, главная трудность этого дела в том, что нет возможности объективно определить, кто же из задержанных виновен в нечестивой волшебе.
– Истинно так. Единственный способ – это воззвать к Аэлису и допросить душу жертвы. Но это возможно только с разрешения самого Императора и только по делам государственной важности. Здесь же ничего подобного и близко нет. Речь идёт исключительно о применении недозволенного волшебства ради личных интересов.
– Занятии отнюдь не безобидном…
– Я скажу больше: занятии гнусном и мерзком. Некромант подлежит смертной казни равно с теми, кто злоумышляет против Империи, но…Убийство с целью создания зомби в отдалённой провинции на государственную важность никак не тянет.
– Согласен. И всё же принципы правосудия требуют изобличить тех, кто доподлинно виновен.
– Поверь, я бы с радостью, но в моих условиях это невозможно. Отцы-инквизиторы откровенно проморгали это дело…
– Полагаю, благородный Корнелий, ты уже известил об этом Мору и Центральный Капитул Ордена?
– Нет смысла. Спорить с Орденом можно только с позиции силы.
– Так и займи эту позицию. Среди магов Кервины созрел гнусный заговор. Преступившие закон изучали тёмные искусства, что запрещено законом и противно богам.
– Заговор? – изумился наместник.
– Конечно, – не моргнув глазом, подтвердил Гравлен. – Три мага, объединившие свои усилия для достижения запретного – это самый настоящий заговор. Увы, местные инквизиторы оказались не на высоте и не смогли своевременно распознать злые умыслы. Но нашелся честный, преданный Императору волшебник, заподозривший неладное и сообщивший верному слуге Императора о кознях нечестивцев.
– Ты говоришь о Нурлакатаме?
– Конечно.
– Вообще-то, я собирался отправить в печь именно эту чёрную образину. Против него свидетельствуют три уважаемых мага.
– Император, назначив тебя наместником Кервины, даровал тебе власть над жизнью и смертью живущих на этой благословенной земле, благородный Контий. Всё в твоих руках. Какой бы приговор ты не изрёк, он не будет ни оспорен, ни изменён, не отменён. Будет на то твоя воля – в печь бросят одного мага, а трое уважаемых Мастера Слова станут ещё более уважаемыми. Будет на то твоя воля – в печь бросят трёх заговорщиков, а честный маг, донесший о заговоре, смиренно облобызает твои сандалии.
– Звучит заманчиво, – наместник впервые за добрый разговор мечтательно улыбнулся, – только вот всякий может спросить, отчего это честный маг пришел с вестью о заговоре ко мне, а не к отцам-инквизиторам.
– Конечно, он поступил неправильно, – кивнул головой Гравлен, – но разумно ли требовать мудрых решений от дикаря, если он даже маг? В землях Анганды об Инквизиции почти никто не слышал. Узнав о творимом беззаконии, наш герой обратился к закону, то есть к наместнику. Поступок, достойный каждого гражданина.
– Пожалуй. Но тогда мне придётся объяснять, почему я не поделился новостью с отцами-инквизиторами.
– Возможно, я слишком молод и недостаточно мудр, но мне кажется, что в этом нет ничего непонятного. Наместник Императора – не глупый лавочник, который при малейшем шорохе начинает орать на всю улицу, что его грабят. Слово наместника обладает огромной силой и потому не должно звучать попусту. Нет ничего удивительного, если, прежде чем сообщить новость Верховному Инквизитору Кервины, ты захотел выяснить, верно ли заговор существует. Пустые слова могли бы обидеть отца Холека, в меру своего разумения исполняющего свой долг.
