Текст книги "Другая Грань. Часть 2. Дети Вейтары (СИ)"
Автор книги: Алексей Шепелев
Соавторы: Макс Люгер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)
– Это позорно…
– Позорно. Но зато целее будешь. А остальные… Они не настолько глупы, чтобы задирать нас. Но, если такой дурак всё же найдётся… Просто, не отвечай на его оскорбления. Уходи. А ему рано или поздно воздастся.
– Это позорно, – упрямо повторил сауриал.
– Послушай, я два раза объяснять не буду, – в шипении Баракла послышались раздражённые нотки. – Если ты учинишь тут мятеж, то хозяин будет в полном праве перебить всех нас. И он вполне способен этим правом воспользоваться. Мне вот совсем не хочется, чтобы меня разрубили на куски или посадили живьём на кол только из-за того, что тебе вдруг захотелось умереть со славой. Поэтому, если увижу, что дуришь – оторву голову.
Эту фразу следовало понимать буквально: по толщине передняя лапа гладиатора чуть ли не вдвое превосходила шею планхеда.
– И принесешь хозяину в подарок? – ядовито поинтересовался Шипучка.
– Если надо будет – принесу, – мрачно подтвердил Баракл. – Поэтому ещё раз предупреждаю: без глупостей. Не лезь вперёд – целее будешь.
– Обед! Обед! – донеслось со двора.
– Пошли, – скомандовал Баракл и добавил, обращаясь к новичку. – Сейчас сам всё увидишь. И помни, что я тебе сказал.
Двое людей в засаленных кожаных штанах вкатили во двор повозку с закопчённым котлом, от которого распространялся аппетитный запах. Следом за ними вошёл человек неопределённого возраста в одежде воина. Но одного взгляда было достаточно, что воином этот человек никогда не был. Кожаная куртка сидела на нём мешковато и нелепо, а короткий меч на поясе производил впечатление скорее игрушки, чем оружия.
– Где новичок? – бросил он в пространство каким-то противным скрипучим голосом.
– Вот, господин доктор Край Ло, – с готовностью указал на Шипучку Баракл.
– Ты, запомни. Я – ваш доктор, и моё слово для вас – закон. Обращаться ко мне должно "господин доктор Край Ло". Понял?
Преодолевая отвращение, сауриал кивнул.
– Ты что мне тут головой мотаешь? Повторить слова, скотина! – сорвался на визгливый крик господин доктор.
Шипучка ответил ещё более пронзительным свистом. Лицо у Край Ло перекосилось, он зажал ладонями уши. Краем глаза сауриал заметил, что из трёх вышедших во двор минотавров двое застыли, словно каменные статуи, хотя их муки не шли ни в какое сравнение с переживаниями нелепого доктора. Только самый младший из рогатых, белый с рыжими пятнами, сделал быстрое движение, чтобы заткнуть уши, но тут же, заметив поведение своего лидера, вытянул руки по швам. Это было совсем как в его мире: помешанные на сохранении гордости рогачи никогда не показывали при посторонних своей слабости. На взгляд Шипучки, глупость, гордость и упрямство смешивались в таком поведении в равных порциях, но учить минотавров жизни сауриал никогда не пробовал: у каждого народа свои принципы.
– Он немой, господин доктор Край Ло. Говорить не может, только шипит, – Баракл произнёс эту фразу с такой серьёзной почтительностью, что по степени издёвки её вполне можно было приравнять к плевку в лицо. Доктор так и не понял, что над ним издеваются, зато было ясно всем остальным во дворике, включая и кухонных рабов, которые не сделали ни малейшей попытки защитить своего собрата. Видимо, недобрые чувства к Край Ло оказались сильнее презрения к нелюдям.
– Немой? Не может говорить? Почему ты меня не предупредил?
– Моя вина, – Баракл продолжал глумиться в лицо наставнику. – Глупый ящер просто не мог предположить, что ему известно что-то, о чём не знает господин доктор Край Ло.
– Меня не предупредили, – заносчиво выпрямился человек, но значительнее выглядеть от этого не стал. Скорее уж – стал смотреться ещё более ничтожно. – Но понимать он хоть понимает?
– Конечно. Шипучка, быстро подтверди, что ты готов слушаться господина доктора Край Ло, как и подобает рабу выслушивать приказания господина.
Сауриал согнул голову настолько низко, насколько позволяла ему длинная шея. Ещё вчера в подобном поступке он не заметил бы ничего, кроме собственного унижения. Сегодня для него это был уже бунт. Пусть безмолвный и малозаметный – но всё же бунт. Те, кто не достоин свободы и не способен сражаться за неё – на бунт не способны.
– Хорошо. На вечерних занятиях посмотрим, на что он способен. Баракл, подбери ему оружие. А сейчас – разбирайте еду.
– Господин доктор Край Ло, – вмешался Луунк, – прикажите рабам выдать новичку большую миску: он ведь ростом почти с меня.
– Но выглядит хиловато, – ворчливо заметил доктор.
– Но господин ланиста установил строгие правила: выдавать еду согласно роста, а вида. Раз он сгибается при входе в барак – значит, достоин большой миски.
– Хорошо, – махнул рукой человек уже, похоже, потерявший к Шипучке всякий интерес. – Эй, лентяи, новому ящеру выдавать большую порцию.
И пошёл прочь со двора.
– Баракл, мне кажется или здесь не всё так просто, как ты мне рассказывал? – стараясь шипеть как можно более низким тоном, чтобы лишний раз не побеспокоить минотавров, поинтересовался Шипучка.
Большой ящер хитро прищурился.
– Тебе может казаться всё что угодно, новичок. Шшаньхассам известно, что многое из того, что нас окружает, совсем не такое, каким кажется.
– Кому известно? – не понял сауриал.
– Шшаньхассам.
– Мне не знакомо это слово.
– В языке моего народа у него два значения. Одно – «мудрый», а другое – "достойный говорить с богами".
– Я постараюсь быть мудрым, – заверил гладиатора Шипучка.
Достойными говорить с богами у сауриалов от начала времён считались только риджбеки. Не то, чтобы это было законом, нет, пойти в ученики к шаманам не возбранялось никому, но и желаний подобных кроме них никому в голову тоже не приходило. Если отец был воином, и отец отца был воином, и отец того отца тоже воином, то почему сын должен идти в шаманы? Нет в этом никакого смысла.
А тут ещё подошла Шипучкина очередь получать еду, после чего мысли о богах совсем из головы пропали. Кормили гладиаторов что надо. В рабском караване и в бараке сауриалу доставались объедки. На корабле хозяин Меро вдруг отчего-то расщедрился на приличную кормёжку, но с той порцией гороховой похлёбки с мясом, которую ему сейчас выдали, даже корабельную еду было не сравнить. Определенно, судьба смилостивилась над несчастным ящером. Шипучка твёрдо решил, что быть гладиатором намного приятнее, чем быть простым рабом, плетущемся в купеческом караване неизвестно куда.
Впрочем, хорошую еду пришлось отрабатывать. Сразу после обеда Баракл повёл его выбирать оружие.
– Я же не имею права выходить со двора без доктора или стражника, – напомнил Шипучка.
– Это хорошо, что ты запомнил то, чему я тебя учил. Действительно, по правилам мы сейчас нарушаем установленный в школе порядок. Если нас здесь встретит ланиста Луций, то мы будем наказаны.
– Тогда зачем?
– Не бойся.
– Я не боюсь, – обиделся Шипучка. – Я просто не понимаю. Глупый риск.
– Риск невелик. Луций редко покидает в такое время свой кабинет. Но главное в том, что, поймав нас на этом проступке, Луций сурово накажет Край Ло, ведь это он должен был отвести тебя в оружейную. Ради такого удовольствия стоит рискнуть.
– Ради такого – стоит, – согласился сауриал. Он не лукавил: господин Край Ло уже успел вызвать у Шипучки стойкую неприязнь.
Оружейная обнаружилась сразу за поворотом проулка: за первой дверь в высокой стене. Небольшая комната с высоким, но странно скошенным потолком была уставлена пирамидами со множеством деревянных муляжей самого разнообразного оружия. Такие же муляжи были развешены и по стенам комнаты. При входе ящеров откуда-то из полутёмного угла выбрался невысокий человечек в кожаном фартуке поверх серой камизы. В руках коротышка держал какой-то плотницкий инструмент, а за его спиной Шипучка разглядел заваленный ворохом стружки верстак.
– А это что ещё такое? – изумился человек, ткнув в Шипучку пальцем.
Сауриал недовольно зашипел: такая фамильярность пришлась ему не по нраву.
– Новенький, звать Шипучкой, – как ни в чём не бывало откликнулся Баракл. Человечек сильно сощурился и ощупал сауриала долгим внимательным взглядом.
– Из каких будешь, новенький? Что-то я таких не знаю. Не лизид, не троглодит, не вейт, не бака-ли.
При последних словах человека Баракл издал совершенно непонятный звук: то ли всхрапнул, то ли хрюкнул. Видимо идея о том, что Шипучка принадлежит к расе бака-ли, показалась Бараклу особенно забавной.
– Он не ответит тебе, Элло, он немой.
– Немой?
– Немой. Но тебя он отлично понимает.
– Хорошо хоть так… Но всё же, откуда Луций его раздобыл?
– Спроси у него, ты же человек.
– Ха… Так и снизойдёт старший гражданин до вопросов старого липонца.
– Придётся твоё любопытство удовлетворить чешуйчатому нечке, надеюсь, твоё человеческое достоинство не будет этим оскорблено.
– Рассказывай давай, ящерица хвостатая! А о своём достоинстве я как-нибудь сам позабочусь.
– А как же отцы-инквизиторы? – гладиатор зашёлся в притворном ужасе.
Человек спокойным голосом послал отцов-инквизиторов в такое место, упоминать которое в разговоре у сауриалов было верхом неприличия. Кто бы ни были эти неизвестные отцы, но такой участи они никак не заслуживали.
– Нечего рассказывать. Привезли его купцы с юга и продали Луцию. Говорят – хороший воин.
– Говорят… Луций никогда не купит гладиатора, не проверив его в деле.
– А он проверил. Этот молчун не уступил Тхору.
Человечек уважительно покачал головой.
– В общем, господин доктор Край Ло велел подобрать для него оружие.
– Мне кажется, это обязанность самого Край Ло.
– Если Край Ло подберёт ему оружие, то в поединке с Тхором я не поставлю на новичка и лорика против ауреуса.
Хозяин комнаты только хмыкнул.
– Ладно, выбирайте, что нравится. Я добрый.
Баракл подтолкнул Шипучку к пирамидам и прошипел:
– Выбирай.
Сауриал взял деревянный меч, рассеяно повертел его в руке.
– Деревяшка.
– А ты хотел настоящее оружие? Забудь. Его ты сможешь получить только перед настоящим боем.
– Ты же воин, Баракл. Ты должен понимать, что деревяшка меча не заменит. Не тот вес, не тот баланс…
В ответ гладиатор внезапно выдернул из пирамиды муляж боевых вил и взорвался каскадом приёмов. Глаз едва успевал заметить переход атакующего движения в защитное, а защитного – снова в атакующее. Баракл вихрем метался по комнате с полминуты, а потом прекратил бой с тенью – так же неожиданно, как и начал его. Каким-то чудом огромный ящер умудрился не задеть ни одной из пирамидок с деревянным оружием.
– Вот так, – прошипел он, возвращая вилы обратно на их место. – Не тот вес, не тот баланс… Тренироваться надо…
Шипучка только смущённо сопел: ответить было нечего. Внимательно перебрав деревянные клинки, он остановил свой выбор на средних размеров скимитаре. Протянул приглянувшееся оружие Элло и выразительно зашипел.
– Этот? Хм, похоже, тебя привезли с юга.
Сауриал кивнул. В любом случае человек был прав: Меро купил Шипучку намного южнее того города, где они сейчас находились.
– Повесь на стену. Вот сюда, – указал хозяин комнаты.
– Здесь висит оружие не людей, – пояснил Баракл.
Тому, кто хоть немного знал привычки минотавров, об этом было трудно не догадаться: кто ж ещё выберет для тренировок здоровенные топоры с обоюдными лезвиями. Конечно, это оружие ещё и гномы уважают, но у тех совсем другой размерчик.
– Всё, пошли назад, – скомандовал Баракл, когда скимитар занял своё новое место. – Когда придёт время тренироваться с оружием, нам принесут всё, что висит на этой стене.
– Элло, – неплохой человек, – прошипел сауриал, когда они вышли из комнаты в проулок.
– Хороший, – легко согласился гладиатор.
– Ты говорил, что хорошие люди встречаются редко, – напомнил Шипучка.
– Редко. Элло – единственный хороший человек на всю школу Луция.
После небольшой паузы Баракл добавил.
– С детёнышем, о котором ты рассказывал, хороших людей здесь будет двое. По мне этого слишком много. Как бы чего плохого не случилось…
Утро второго дня началось для "хорошего человека" Серёжки с пинка в бок. Уставший после непривычно больших нагрузок накануне, мальчишка не сразу понял, что ворвавшийся в сон звон колокола означает сигнал к подъёму. Широко распахнув глаза, он увидел стоящего над собой Лауса, который улыбался всё той же мерзкой улыбкой.
– Шустрей, Шустрёнок. За опоздание на гимнастику накажут всех синих.
Кое-как опоясавшись и натянув сандалии, мальчишка пулей выскочил во двор, успев занять своё место до наступления "штрафного времени". А потом началась гимнастика – точнее, утренняя зарядка, как в пионерском лагере. В школе, по телевизору и радио постоянно говорили, что зарядку должен делать каждый – для здоровья. Даже специальные передачи по радио крутили. Преподаватель говорит, какие упражнения делать и отсчитывает счёт, а пианист играет бодрую музыку. Но Серёжкины родители зарядку никогда не делали. Серёжка тоже не делал. И ничего, никто на здоровье не жаловался.
А вот в лагере не выйти на зарядку было нельзя: там вожатые за этим смотрели, и воспитатели. Но и всерьёз её никто не воспринимал. Махали руками, наклонялись и приседали – лениво, для видимости. Ну, что сделать, если уж так надо. На тренировке Серёжка бы никогда себе не позволил так сачковать, потому что знал: себе дороже. Не разомнёшься как следует, так ничего не получаться не будет. Считай, занятие прошло впустую. А ему всегда хотелось чего-то добиваться, побеждать. И когда занимался прыжками в воду, и когда, повзрослев, перешёл в секцию самбо. Но это – в секциях, а в лагере-то чего стараться? Если уж совсем честно, так он и в школе, на уроках физкультуры, не слишком напрягался: всё равно хватало на твёрдую пятёрку.
В этой школе, гладиаторской, не постараться было нельзя. Около каждой группы воспитанников прохаживался «наблюдатель» с плетью в руке. У жёлтых кто-то из мальчишек схлопотал по спине за недостаточное усердие. Серёжке вовсе не хотелось проверить насколько это больно на своей шкуре, поэтому он каждое упражнение выполнял на совесть, как и остальные «синие». Зарядка показалась ему слишком длинной, и к её окончанию он здорово устал, но повода для наказания Вену не подал.
После зарядки ребята снова разошлись по комнатам. Едва зайдя внутрь, Серёжка понял, что ничего хорошего его не ожидает: синие сбились в толпу, хмуро поглядывая на новичка.
"Бить не станут", – сообразил Серёжка. – "Я же сопротивляться начну. Будет шум, а во дворе полно докторов. Тогда что?"
Какое-то время, показавшееся мальчишке очень долгим, он так и стоял – один против всех. Напряжение нарастало, молчание становилось нестерпимым. Серёжка чувствовал, как всё сильнее и сильнее становится страх. В горле пересохло. Ещё немного – и он позорно задрожит на глазах у всей группы. Лучше уж пусть бы избили…
– Вот что, Шустрёнок, – произнёс, наконец, Лаус. – Говорим тебе по-хорошему: проси господина Вена, чтобы тебя от нас перевели.
– Куда? Загорать на берегу моря?
– Куда хочешь. К красным, к жёлтым, к оранжевым – нам всё равно. Только у нас тебе делать нечего.
– Это почему же? – мальчишка совершенно не ожидал такого разговора. Удивление было настолько сильным, что о страхе забылось самой собой.
– Мы – синие. Мы должны быть лучшие во всём. А с тобой мы лучшими не станем. Оранжевые нас точно обойдут.
– Почему? – упрямо повторил Серёжка. И приготовился к тому, что сейчас-то Лаус взорвётся. Но подросток терпеливо объяснил:
– Потому что зачёт в группе идёт по худшему. А ты будешь худшим из худшим. Ты мал, чтобы быть гладиатором.
– А я в гладиаторы и не просился.
– А мы-то тут при чём? Мы что ли тебя сюда продали? Почему мы должны твои сопли подтирать?
– А что, уже до того наподтирались, что устали? – парировал Серёжка.
– Неважно, – мотнул головой Лаус. – Не сейчас, так потом. Мы хотим быть лучшими, не мешайся под ногами. Проси, чтобы тебе от нас перевели.
– Вам надо – вы и просите.
– Нас не послушают. Не рабы решают, кому кем быть, – совсем по-доброму вздохнул Лаус.
– А меня послушают? Я что, не раб, что ли?
– Тебя могут послушать.
"А может, действительно попросить?" – подумал Серёжка. – "Мне то какая разница: синий или жёлтый? Да хоть серо-буро-малиновый в крапинку. А может, тут какой подвох?"
"Могут послушать". Могут. А могут ведь и не послушать. А могут и плетью обработать за такую инициативу. Это реакцию наёмников на свои просьбы Серёжка более-менее умел предсказывать. И то, с прыжками с мачты так обжёгся, что вспоминать тошно. А уж что на уме у кривого Вена – попробуй, угадай. В отличие от любившего порассуждать о том, каков должен быть правильный раб, Меро, из доктора синих лишнее слово можно было вытянуть только клещами. Покажет, объяснит, скомандует – а потом молчит, как респиратор.
Про респиратор – это такая поговорка у была у мальчишек в посёлке. Слово интересное и непонятное. А потом Серёжка увидел этот респиратор – ничего особенного: противогаз недоделанный.
В общем, предложение Лауса запросто могло оказаться очередной подлостью, вроде вчерашнего плевка в супе. Серёжке достанется, а Лаус и ребята не при чём. Нет уж, дудки. "Закладывать никого не стану", – решил мальчишка, – "но если хотите меня достать – рискуйте".
– Не буду я ни о чём просить. Это нужно вам – вот сами и просите.
– Всё равно попросишь, – ухмыльнулся Лаус.
– Посмотрим.
– Наше дело было предупредить, – оставил за собой последнее слово подросток.
Глава 8
В которой герои снова встречают препятствия на пути
Синее море, только море за кормой.
Синее море, и далёк он – путь домой.
Там, за туманами,
Вечными, пьяными.
Там, за туманами, берег наш родной.
А.Шаганов
– Что, старлей, что-то подозрительное на горизонте?
– Никак нет, товарищ майор. Горизонт чист, и опасности не видно. Только пассажирский лайнер на зюйд-зюйд-вест, дистанция – около четырёх миль.
– А что же ты там тогда высматриваешь своим орлиным взором?
– Ничего не высматриваю. Просто, любуюсь морем. Я люблю море.
– У, как всё запущено… – протянул Седов.
– А чем плохо, товарищ майор?
– Чем плохо? – майор тоже опёрся о палубные поручни, глянул вниз, на разбегающиеся от корпуса крейсера пенистые волны. – Тем плохо, что отвлекает от дела. Некогда нам тут красотами любоваться, понимаешь? Расслабимся, разнежимся, а нас тёпленькими возьмут, и будут нам тогда красоты… Так что для тебя, товарищ старший лейтенант, Средиземное море – не зона отдыха, а потенциальный театр военных действий. Из этого ты и должен исходить. Всё понятно?
– Так точно, товарищ майор, – вытянулся Балис.
– Вольно. Пошли обедать. К занятию итальянским подготовился?
– Si, senior maggiore. [3] 3
Да, господин майор! (ит.)
[Закрыть]
– Тогда побудь сегодня на политзанятиях, помоги Васильичу. Сядешь сзади, тетрадки и книжки разложишь – вроде как при деле, – продолжал майор, спускаясь по узкому трапу. – Дисциплину надо поддерживать.
– Дисциплина в порядке, товарищ майор.
Седов недовольно хмыкнул, но ничего не сказал: видимо, проступок Балиса был не настолько серьёзным, чтобы отчитывать виновного прямо перед дверями в офицерскую столовую, из которой, к тому же как раз выходили молодые лейтенанты. Взвод морской пехоты был прикомандирован к крейсеру «Михаил Кутузов» только на время визита в Италию, и небольшое отчуждение между экипажем корабля и морпехами, разумеется, существовало. Свои проблемы перед чужаками демонстрировать никто не собирался.
Балис голову недовольством Седова особо не отягощал. На младших офицеров от майора замечания лились щедрым потоком, но, во-первых, всегда по делу и, во-вторых, во взыскания они превращались только в случае действительно серьёзных упущений. Ну а в-третьих, если тучи на голову кого-нибудь из офицеров морской пехоты приносило со стороны, Седов всегда делал всё возможной, чтобы отвести неприятности.
В молчании офицеры заполняли подносы.
– Балис! – призывно донеслось от углового столика.
Гаяускас улыбнулся. Дальномерщик капитан-лейтенант Гинтас Тамошаускас был, кроме него, единственным литовцем на крейсере.
– Подсядем? – поинтересовался старлей у Седова.
– Садись. Я в одиночку пообедаю.
Вместе с Гинтасом за столиком обедал немолодой капитан третьего ранга, наверное, тоже дальномерщик. За два дня похода Балис уже успел понять, что в столовой офицеры, как правило, садятся вместе по признаку службы.
– Sveikas, Gintas. [4] 4
Привет, Гинтас. (лит.)
[Закрыть]
– Labas dienas. [5] 5
Добрый день. (лит.)
[Закрыть]
– Вадим Юрьевич, это мой земляк, Балис Гаяускас.
– Приятного аппетита, товарищ капитан третьего ранга.
Балис родился в Ленинграде, потом жил в Вильнюсе. Гинтас всю жизнь прожил в Шауляе, но в его словах не было преувеличения: оба литовца воспринимали друг друга именно земляками.
– Захарьин, Вадим Юрьевич, – без выражения представился офицер. Но в следующее мгновение в его глазах мелькнуло удивление: – Гаяускас? Извините, а Вы не родственник капитану первого ранга Гаяускасу? Ирмантасу Мартиновичу.
– Внук, – кратко ответил Балис, опускаясь на стул. Уточнять, что дед ушёл в отставку в звании контр-адмирала, он не стал: запросто могут понять, как намёк на большие связи.
– Я вашего деда по пятьдесят восьмому году запомнил. Я тогда на «Новороссийске» служил, а он приезжал в составе комиссии по расследованию причин гибели линкора.
– А я и не знал, что он был в комиссии, – совершенно искренне удивился морпех. – Он никогда об этом не рассказывал.
– А чего рассказывать? – безнадёжно махнул рукой кап-три. – Выясняли, выясняли, так ничего толком и не выяснили… Ребят жалко… Столько народу погибло…
В глазах офицера отразилась такая боль, которую Балис раньше видел только на Пискарёвском мемориальном кладбище. И не у туристов, для которых посещение мемориала было частью культурной программы, а у тех, кто пережил и выжил…
Пару минут ели молча. Потом сослуживец Гинтаса поинтересовался.
– А Вы почему в морскую пехоту? Как отец?
Балис улыбнулся.
– Нет, отец мой вообще гражданский человек. Музыковед. Это я вот с деда пример взял.
– Тогда почему в морпехи? Почему не на корабль?
– А чтобы сослуживцы не гадали – чьи звёздочки на погонах: мои или дедовы, – честно ответил Балис.
– Н-да, – согласился Захарьин. – Такое бывает… Иногда.
– В таких случаях обычно в другой род войск идут, – вступил в разговор Гинтас. – В танкисты, в связисты…
– Нет, это выше моих сил, – развёл руками Балис. – Если так ставить вопрос, то я скорее уйду из ВМФ, чем расстанусь с морем.
Гаяускас с удовольствием вдыхал свежий морской воздух. Если закрыть глаза, то можно представить себя где-нибудь дома, на Балтике или Чёрном море. Конечно, полного сходства не получится, каждое море имеет свою индивидуальность, но если не слишком придираться, то результат получался именно таким. А если занудствовать… Если занудствовать, то из всех морей, на которых Балис успел побывать на Земле, Внешнее море Вейтары больше всего напоминало ему Средиземное. Только не надо было спрашивать – «почему», всё равно передать ощущения словами отставной капитан вряд ли бы сумел.
Из дверей носовой каюты, позёвывая, вышел хмурый и взъерошенный Сашка. Подошёл к стоящему у борта морпеху и недовольно пробурчал:
– Что же Вы меня не разбудили?
– Рано ещё, сам же видел: все спят.
– А зарядка?
– А выходной?
– Выходной?! – недоуменно переспросил мальчишка.
Гаяускас ощутил досаду. Вот вам и пятёрка по истории. Цари, короли, родились, умерли, сражения, поражения… А вот то, что меньше ста лет назад крестьянские мальчишки слова «выходной» не знали – как-то и не думаем. Это в городах, у рабочих были выходные, а какой выходной может быть у крестьянина?
– День отдыха. Сегодня только любуемся морем и ничего не делаем.
– И в честь какого же праздника? – иронично поинтересовался Сашка.
– В честь моря. Знаешь, как долго я его не видел? Страшно подумать почти год.
Именно так. В сентябре девяносто первого капитана Гаяускаса отправили в отставку. В августе девяносто второго его из Приднестровья вышвырнуло на непонятную Дорогу… Ещё примерно месяц прошел в чужих мирах: сначала на Дороге, потом – на этой вот Вейтаре. Как раз и получается год.
– Море как море, – пожал плечами подросток.
– Да ты сколько раз море-то видел?
– А чего на него смотреть? Вот степи кубанские – это да… А море…
– Понятно, – подвёл итог Балис. – Имею дело с классическим сухопутчиком. Надо полагать, с кавалеристом.
– Точно, – азартно согласился парнишка, но тут же потух: – Только в ваше время кавалерии уже нет… И казаков нет…
– Кавалерии нет. А вот казаки – остались.
– Честно?
– Куда уж честнее. Если хочешь знать, в нашем с Серёжкой отряде пулемётчик был – казак. Занятный такой парень, всё роднёй своей хвалился. Пономаренки, Кириченки…
– Кириченки?! – вскинулся Сашка. – Он кубанский?
Балис отрицательно мотнул головой и старательно скопировал речь пулемётчика Дениса:
– Та нi. Зь Харькiвщины.
– А…
Сашка выглядел очень разочарованным.
– А это что он тебя так заинтересовал?
Мальчишка помедлил с ответом, а потом поднял голову и, глядя прямо в глаза Балису, произнёс:
– Моя настоящая фамилия – Кириченко.
– Вот тебе раз. А кто же тогда Волков?
– Тоже я. Это мне уже шкуровцы фамилию придумали. Вроде как общий сын Волчьей Сотни.
Парнишка слабо улыбнулся.
– Волков и Волков… Я привык. А как скажут Кириченко – я сразу хутор вспоминаю. Мамку и сестрёнок…
Губы у Саши дрогнули, и Гаяускас понял, что боевой разведчик готов расплакаться, как самый обычный мальчишка его возраста. И понять его было не сложно. Балис и сам при слове «Рита» испытывал такую запредельную тоску – хоть волком вой. Разве что нервы у капитана морской пехоты всё же покрепче, чем у подростка. Так ведь тоже – не железные.
Из каюты выбрался Женька, окинул окрестности раздражённым хмурым взглядом.
– Оклемался? – поинтересовался Балис.
Чуть было не сказал «ожил». Но после вчерашнего до Гаяускаса, наконец, дошло, что Женька – действительно мёртвый.
На корабль его и Анну-Селену пришлось вести за руку, хорошо хоть не на руках тащить. На причале ребят вдруг сковала странная слабость, они едва ноги переставляли. Неизвестно, что подумали капитан и команда, глядя, как детей буквально втаскивают на судно: Женьке помогал Балис, Анне-Селене – Мирон. Наромарт попросил сразу увести их в каюту, уложил в углу, но больше ничего сделать не мог, сказал, что надо ждать.
Смотреть на ребят было страшно: лица стали совсем бледными, вокруг глаз образовались тёмные круги, словно нарисованные углём. И – полная неподвижность. Это удивляло и пугало больше всего. Йеми не выдержал, ушёл на палубу и, к немалому удивлению команды, слонялся там до поздней ночи, категорически отказываясь вернуться внутрь. Отчаявшись пронять кагманца убеждениями, Мирон прибегнул к радикальному решению проблемы: угостил Йеми пивом с добавкой какой-то настойки из мешка Наромарта. После этого кагманец впал в прострацию и позволил увести себя в каюту.
А сегодня о вчерашнем приступе во внешнем виде Женьки ничего не напоминало. Бледен он был не больше чем обычно, двигался свободно и без видимого напряжения.
– Нам входить на корабль и сходить трудно, – пояснил он Балису. – А плавать – ничего. Только к борту лучше не подходить: от воды тянет… холодом…
– А я бы искупался, – неделикатно ответил Сашка. Сощурясь, посмотрел на восходящий из морской глади Ралиос, на безоблачное ярко-голубое небо и пояснил: – Жарко сегодня будет.
– Какие проблемы? Думаю, с капитаном договоримся, он против не будет.
– Это корабль надо останавливать…
– Зачем?
– Ну, – Сашка засмущался. – Я же корабль вплавь не догоню, правильно?
– Ничего. Спустим за борт канат, держись за него и плыви. А потом мы тебя на борт втянем.
Балис говорил серьёзным голосом и серьёзным видом. Понять, шутит он или действительно собирается буксировать мальчишку на канате, было невозможно.
У Женьки в голове забрезжили смутные воспоминания о книгах про пиратов.
– Ага, только сначала под килем протянем.
– Нет, – всё тем же тоном и с тем же видом ответил Гаяускас. – Под килем мы протягивать никого не станем.
– А что такое киль и как под ним протягивают? – заинтересовался Сашка. Но, получив от Балиса объяснение, казачонок как-то сразу утратил интерес к этой затее. А вот Женьке, наоборот, захотелось поподробнее выяснить устройство корабля.
– Балис Валдисович, а у нас в учебниках истории все древние корабли были нарисованы с вёслами. А этот – без. Неужели тут люди умнее, чем на Земле?
– Не думаю. Даже руля здесь пока не изобрели – пользуются румпелями.
– Чем?
Слово «румпель» Женьке в книгах попадалось, но вот выяснить его значение было как-то недосуг. Да и зачем? Чтобы получать удовольствие от книг Сабатини или Станюковича, совершенно не обязательно знать, как называется на судне каждая верёвка.
– Румпеля – это рулевые вёсла, – Балис кивнул на кормовую надстройку, где с каждого борта вниз за корму уходило по большому веслу, с которыми, под присмотром капитана Бастена, не без труда управлялись вахтенные рулевые. Да, румпель водить – не штурвал вращать.
– Но вот без вёсел они всё же обходятся, – упрямо повторил Женька.
– И на Земле тоже обходились. Подобные корабли на Земле назывались "дромоны".
Откровенно говоря, на картинки-реконструкции дромона судно не слишком походило. Чувствовалось, что в конструкции корпуса есть какие-то расхождения, но какие именно, морпех понять не мог. Главное, на картинки других типов судов оно походило ещё меньше. А раз так, то до простоты Балис решил пользоваться привычным термином. Тем более что на ответ мальчишке точное название судна никак не влияло: принцип оставался прежним.
– Основным движителем у такого корабля был парус. А вёсла – вспомогательным, если нужно было делать какие-нибудь сложные манёвры.
– Ну, и где здесь эти вспомогательные вёсла? – не сдавался подросток.
Балис снова кивнул в сторону кормы.
– Вон, вдоль бортов лежат.
Приглядевшись повнимательнее, Женька осознал правоту отставного капитана: вдоль бортов и вправду лежали несколько вёсел.
– А вот и отверстия в борту – для вёсел и для съёмных скамеек.
– Понятно, – признал своё поражение мальчишка. – А откуда Вы так хорошо устройство парусников знаете?
– Изучал немного.
В «Кировухе» по истории флота у курсанта Гаяускаса была твёрдая пятерка, но таких тонкостей будущим морпехам, разумеется, не преподавали. Их флотским-то офицерам, наверное, объясняли далеко не всем. Устройство парусников было одним из увлечений Балиса. Не то, чтобы он отдавал этому всё своё свободное время, но интересовался очень плотно. А уж Олимпийская регата восьмидесятого года в Таллине навсегда осталась в памяти, как одно из самых ярких воспоминаний юности.
– И знаете, как все эти паруса называются?
– Это не сложно. Самый большой называется просто прямой парус. Два маленьких треугольных паруса сверху над реем – лиселями. А тот, что укреплён под бушпритом – артемон.
