Текст книги "Золото для Агаты (СИ)"
Автор книги: Александра Орлова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)
Я неожиданно засмеялась. Это было так странно. Она издевалась! Не может же так просто и быстро измениться ситуация. Я остаюсь? Дома? Рядом с Мишей, подругами и академией? Конечно, нет. Вот отец узнает…
– А чего ты еще здесь? У тебя пар, что ли завтра нет?
– Есть…
– Ну, так иди, учи! А то твой дядя Миша будет недоволен.
Я резко кинулась в объятия мамы. Она прижала меня к себе.
– Давно нужно было так сделать.
– Я люблю тебя! – Она повторила мои слова. Камень с сердца свалился в район кишок.
Глава 27. Поднятый занавес
У меня тряслись колени, когда я вернулась в комнату. Я закрыла лицо руками, беспорядочно улыбаясь. Мне словно отменили смертную казнь. Трезвые мысли, говорившие мне о надвигающихся проблемах, отметались на задворки сознания. Я не хотела обращать на них внимание, и весь день проучила гистологию с анатомией. Все так зыбко и опасно, я могу столько всего разрушить из-за минутной слабости. Мне вспомнилось мамино лицо. Я крепко сжала свой камень, висящий на шее. Я буду бороться! За свое счастье, за спокойствие Миши. Здесь уж мне не будет равных.
Еще никогда час трясучки в маршрутке не был для меня таким счастьем, никогда я так не радовалась альбому и карандашам на гисте, милой Алевтине с ее добрыми, почти материнскими, улыбками. И, конечно же, моему Мише…
Увидев его в коридоре, я, совершенно не стесняясь, бросилась ему на шею. Он выглядел настолько удивленным и в то же время счастливым, что ответил лишь спустя несколько секунд.
– Агаточка, не на глазах у всех ведь! – Он ласково отстранил меня. Сколько спокойствия и радости в его ярких глазах, полных света. – Ты сегодня не узнаваема. Все разрешилось?
– Не знаю, насколько разрешилось. Если что…
– Можешь на меня рассчитывать. – Просто сказал Миша, глядя на часы и подталкивая меня к аудитории.
Полушария головного мозга ждали нас. Миша вызвал мою одногруппницу и попросил показать несколько борозд. Поставив ей заслуженную двойку, он отправил девушку на место. Я заволновалась. Она ведь что-то показывала.
– Так… Соколова Агата Леонидовна!
– Во блин! – Не стесняясь, выдала я. Миша спрашивал меня лишь однажды, в начале семестра. Можете представить, как я удивилась.
Я поднялась и, щелкая каблуками по деревянному полу, подошла к препаратам. Миша попросил показать центральную борозду, далее пошли другие вопросы. Я отвечала. Он все это говорил во вторник. Какой бы я не была, я слышала его голос и воспринимала информацию. Хотя на анате я делала сразу две вещи – старалась понять строение ЦНС и мечтала оказаться с ним наедине. А там уже мое воображение улетало фениксом. Почему фениксом? Миша каждый раз сжигал мою надежу своим мамонтовым спокойствием, а я возрождала ее из пепла. Я осознавала его другом, но как любая девушка надеялась, когда-нибудь он не сдержится, и мы станем ближе. Когда это будет, он будет нянчить правнуков… или моих собственных детей.
– Правильно! Молодец! – Миша ярко мне улыбнулся.
Я ответила такой же яркой улыбкой и осталась стоять рядом. Мне можно было находиться около него на опросе, заглядывать в журнал, задавать глупые вопросы, за которые остальных уже давно бы записали в хронические двоечники, и залетать в кабинет со всякими делами и просьбами. А еще, как оказалось, я отвечала за присутствие Миши на кафедре и за его хорошее настроение. После половины пары ко мне подошла Белла и выдала потрясающую вещь. Ее спросили следующей.
– Покажите теменную долю. – Подождав, пока Беллка помашет рукой над мозгом, Миша покачал головой. – А чего вы всей пятерней машете?
Опрос дался тяжело обоим. Он уже перешел на ты, повысил голос, умоляя Беллу не перескакивать с борозды на борозду – «не лезть через забор». С огромными глазами он влепил ей тройку, утверждая, что это огромный аванс и что Белле надо бы сходить к неврологу, а то у нее много непроизвольных движений. Подруга заверила, что обязательно сходит. А вот что выдала Белла:
– Агат, ну ты бы его хоть удовлетворила перед парой! А то он злой такой!
– Я не могу сейчас! – Она посмотрела на меня как на дурочку.
– У тебя, что рта нет?
– Иди ты, Белл!
Она улыбнулась и увернулась от моего косого удара. Потом она повисла у меня на локте и начала допрос, чего я такая счастливая, не изменил ли дядя Миша своего мнения и не предложил ли мне сдать коллоквиум под столом или даже роль штатной любовницы. Я не тратила силы на ее переубеждение. Смысл? Она все равно продолжит выдавать потрясающие мысли, я имею отличную возможность посмеяться.
Вторая половина пары прошла под темой «Базальные ядра».
– Скорлупа, putamen, мальчики не путать на экзаменах с похожим словом.
Мы немного похихикали, после общего рассказа, Миша показал нам все на препаратах:
– Вот хвостатое ядро, на сперматозоида похоже. Видели сперматозоида? – Мы закивали. – Это его головка, а на срезанной части тело и хвост.
Мне нравились его аналогии, я запоминала материал быстро и без проблем. Особенно, когда жила у него дома. Мама успела мне высказать свое мнение об уходе, но когда я поделилась своими впечатлениями как-то поугасла. Она хотела, чтобы я была счастлива, но не влипала в истории. После рассказа о мишиной проверке она и вовсе успокоилась. Я теперь взрослая. Умею сдерживать свои телесные желания в пределах мозга.
После пары осталась любимая препаровка. Мы уже хорошо расковыряли голову, Миша обещал принести нам голени. Мы бы чистили их от фасций и разделяли пучки.
– Вам точно нравится?
– Не нравится, не сидели бы. – Честно ответил Фима, склонившийся над скоплением сосудов и вычищая между ними жировую клетчатку.
Миша хитро улыбнулся мне и ушел к себе. Его кабинет сейчас походил на теплицу. У окна стол занимала рассада в пластиковых стаканчиках. Увидев этот домашний мини-садик в первый раз, я ухохоталась, чуть не столкнув один из черепов золотухинской коллекции.
– У тебя дача есть?
– Да. Летом съездим, будешь помогать сажать.
– Издеваешься? – Миша развел руками. Он был настроен вполне серьезно. Очень эротично кверху мускулюс глютеус в грядках копаться.
Мы осторожно распарывали фасции, очищали пространство, наслаждались разговорами и смеялись над всякими мелочами. Фима тоже не удерживался и подкалывал по поводу моей страсти к анатому. Что ж, сейчас она поутихла, энергию я направляла на учебу и противостояние отцу.
Стоило мне подумать об отце, как меня что-то укололо в грудь. Кулон царапнул! Надо зачистить застежку. Мне вдруг стало не по себе. Ох, устроит он мне дома коллекцию проблем. Я выдохнула и попыталась унять сердце. Оно волновалось. Я ведь даже не за себя боюсь, а за Мишу. Я чуть успокоилась, сосредоточившись на мелкой работе. Мы сидели около часа, разгребаясь.
В коридоре послышался шум. Я мгновенно навострила уши:
– Что там происходит?
Фима тоже обернулся.
– Не знаю. – Я встала, он меня притормозил. – Да куда ты, наверное, к Михаилу Ивановичу.
Мне было так волнительно, что аж пошатывало, я была уверена, что это имеет отношение ко мне. Я обошла стол и, не снимая перчаток, выбежала в коридор. Почти в тот же момент из кабинета вышел удивленный шумом Миша. Картина была презабавной. Мой отец, разгоряченный предстоящим скандалом, с горящими как у дьявола глазами. Я непроизвольно сделала шаг назад и уцепилась за рукав Мишиного халата. Напротив отца стояла растерянная Кравчук уже без шапочки и халата. Несмотря на всю свою женственность и хрупкость (она доставала отцу до плеча), она не пускала его к мишиному кабинету.
– Что вам нужно, Леонид Тимофеевич? Вы какой-то нервный!
– Поговорить мне нужно с одним… – увидев нас, он насладился предстоящим триумфом. – А вот и они! Сладкая парочка!
– Что вы говорите? Это наш зав кафедры, Михаил Иванович Золотухин, выдающийся человек.
– И коварный змей!
Совершенно удивленная, Елена Игоревна крутила головой, пытаясь одновременно видеть отца, меня, вцепившуюся в руку Миши, и его самого. Я сжала губы, побледнела. Мне стало холодно.
– Вы что такое говорите? – Тихо спросила она.
Я сделала шаг вперед, Миша опередил меня и попытался задвинуть себе за спину, куда уж там.
– Я сама разберусь! – Проворчала я, почти срываясь на рык. Мне хотелось кинуться на отца и перекусить ему сонную артерию.
– Не лезь, мы давно должны поговорить. Леонид Тимофеевич, уверяя вас, ваши подозрения совершенно беспочвенны…
– Что здесь происходит? – Не выдержала Елена Игоревна.
– Ваш хваленый зав кафедры спит со студентками. – Отец сложил руки на груди и взглядом победителя и прокурора посмотрел на Мишу. Я даже удивилась, Миша выпрямился, становясь на голову выше. Обычно я доставала ему до носа, а теперь вряд ли до подбородка достану. Он был спокоен, хотя дыхание участилось.
– Ни с кем он не спит! – Прикрикнула я. Из кабинета показалась голова Фимы. – Скрылся! – Испугавшись моего тона и горящего взгляда, мальчик исчез в кабинете. – Ты все не угомонишься?
– Тебя ждет завтра самолет. А этот… индивидуум свое получит!
– Леонид Тимофеевич, вы перегибаете палку, для таких обвинений нужны весомые основания. Я Михаила Ивановича не один год знаю.
– Есть у меня дневники вот этой вот девочки, где она пишет, как она сдавала коллоквиумы по анатомии, подробно и очень красочно.
– Тебе не приходило в голову, что это мои фантазии? Миша никогда себе такого не позволит!
В коридоре появилась еще одна женщина, она тоже была анатомшей на кафедре – полная, со светлыми короткими волосами, в очках. Она подошла, желая спросить, что происходит, но не стала влезать в мои крики. Я почти переходила на визг. Я даже сделала шаг вперед, если бы Миша не удержал меня за локоть, я бы бросилась на него, прямо здесь.
– Агата! – Он зажмурился, пройдясь рукой по переносице. – Я к вашей дочери отношусь очень хорошо, она мне самому как дочь. Не более.
– А что здесь роман с кровавыми разборками? – Услышала я тихий вопрос новоприбывшей.
– Да, именно так! Пытаюсь припереть к стене старого болтуна!
– Не смей! Ты мне никогда не был отцом, им стал Миша! – Я попыталась вырваться, Миша перехватил меня поперек живота, я чувствовала, как его потряхивает.
– Миша?
– Вот видите! Вы человек тихий, со своими тараканами в голове, сидите в кабинете за железными дверями и совращаете девочек, таких же глупых, как Агата? А жена-то ваша знает?
Хватка ослабла. Миша побледнел, потом по лицу поползли красные пятна, я помахала рукой перед его глазами.
– Лера знакома с Агатой, не волнуйтесь об этом. Вы неправильно понимаете ситуацию.
– Так еще и ректорат узнает! У меня есть многое, что их заинтересует.
На его луб выступили капли пота, он пытался зацепиться за ворот рубашки и делал глубокие вдохи.
– Нет, конечно, это неправильно, субординация должна быть, но вы действительно не можете выдвигать такие обвинения!
– Мы всей кафедрой за него встанем, если понадобится. – Кравчук шагнула вперед, она выглядела решительно. Я восхитилась ее смелостью. – Вы мне казались здравомыслящим человеком, а сейчас я не узнаю вас. Это же Михаил Иванович! Какие ему студентки?
– Миша? Что с тобой? – Он попытался улыбнуться, но не смог.
Его рука метнулась к левой части груди и сжала ее.
– Гнать таких надо!
– Леонид Тимофеевич! Не преувеличивайте!
– Помогите! – Закричала я, когда Миша облокотился на стену всем весом и стал сползать вниз. – Ему плохо!
Анатомши бросились мне на помощь. Они быстро окружили Мишу и стали что-то делать. Одна расстегивала халат и верх рубашки, вторая считала пульс и трогала покрытый бусинами пота лоб.
– Давление повышенное. Звони в скорую! – Кивнула мне Елена Игоревна. Я быстро достала телефон и дрожащим голосом стала описывать произошедшее. – Леонид Тимофеевич, выйдите с кафедры!
– Вы что… – отец хотел пригрозить.
– Покиньте кафедру! А то я вызову полицию и заявлю о произошедшем!
Отец замер от удивления. Такого отпора от Кравчук он не ждал. Пнув со злости пол и пообещав найти управу на всю кафедру, он вышел. Елена Игоревна тут же попросила меня помочь им. Мы втащили Мишу в кабинет. Он был нетяжелым. Астеническое телосложение давало о себе знать. Мы посадили его на диван, я махала журналом.
– Окно открой!
– Хорошо. – Я бросилась к окну и чуть не отломила ручку.
– Рассада… – кое-как прошептал Миша.
– Какая рассада? Вы о себе подумайте! Агата, ищи тонометр и таблетки для снижения давления.
Я кивнула и стала рыться в мишиных ящиках. Вскоре нашелся тонометр. Таблеток не оказалось, он до сегодняшнего дня проблем с ним не имел. Скорая как всегда ехала со скоростью черепахи, нагруженной фургончиком с мороженным, к которому постоянно подбегали дети. Миша полулежал с прикрытыми глазами. Дыхание его было частым и хриплым, анатомши накрыли его серым халатом. Он мерз.
Я ходила из угла в угол, то и дело, подходя к нему и смотря на его изнеможенное лицо. Меня трясло, я не могла успокоиться.
– Пойдем в коридор, Евгения Олеговна с ним побудет. – Блондинка махнула нам рукой.
Мы вышли, стоило двери закрыться, как я хлопнула себя ладонями по лицу. В коридоре вновь появился Фима.
– Идите домой. – Сказала ему Кравчук спокойно.
– Я все убрал. – Он положил руку мне на плечо. – Держись. До свидания.
Елена Игоревна попрощалась в ответ и подождала, пока он уйдет с кафедры. Я плакала. В очередной раз, просто не могла остановиться. Меня всегда кидало в эмоциях. То смех, то плач. Вот и теперь.
– Это моя вина!
– Девочка, ну что ты так!
– Отец обещал устроить расправу, если я добровольно не брошу академию. Я не послушалась, это из-за меня Миша теперь…
– А теперь скажи честно, что происходит? Что у вас за отношения?
Я посмотрела в ее спокойное лицо, она была серьезна и хотела получить четкий ответ. А мне внезапно захотелось ударить ее, она несколько минут назад была готова силой выгнать отца за его обвинения, а теперь сама не верит в невиновность Миши?
– Вы не верите мне?
– Верю. Я просто не могу понять, почему ты зовешь его по имени, почему так переживаешь. Причина наверняка есть.
– Есть. – Подтвердила я. – Я не хочу об этом говорить. Миша… Михаил Иванович считает меня дочерью. Этого достаточно? – Вызывающе спросила я.
– Извини, если я тебя обидела. Просто у нас такое в первый раз на кафедре. Последний скандал был со времен свадьбы на кафедре гистологии…
– Уверяю вас, свадьбы не предвидится.
Она присела рядом со мной на корточки и ободряюще погладила по плечу, чуть улыбнулась, такой теплой материнской улыбкой, что я поняла: моя рука не поднимется. Она самое нежное создание в мире.
– Он словно ожил в последнее время. Мы все гадали, а оказалось, он просто нашел достойную студентку.
– Вы, правда, защитите его перед ректором?
– Надеюсь, что до этого не дойдет. – Задумчиво сказала Елена Игоревна. – Держись.
Я кивнула. В этот момент на кафедре появились двое в синей униформе с чемоданчиком. Увидев сидящую на полу меня, врачи озадаченно переглянулись. Поняв их изумление, я поднялась на ноги. Быстро сориентировавшаяся Кравчук повела их в мишин кабинет. Я стояла в дверях, смотря, как они меряют давление и что-то вкалывают ему.
– У вас давление повышенное часто? – Миша покачал головой. – Теперь будет. – Нерадостно заверил врач. – Надо госпитализировать.
– Что с ним? – Я загородила выход.
– Вероятно, гипертонический криз. В клинике точно скажем. Вы внучка?
– Типа того. – Ответила я.
Кравчук не дала мне поехать с ними в больницу, она отправила меня домой почти насильно, пообещав, что я все узнаю, но потом. А сейчас мне нужно домой. Лере она сообщит сама. А вот Кате стоит позвонить, что мне и поручалось. Надеюсь, хоть она меня с собой возьмет. Катя оказалась на дежурстве, и трубку брать не планировала.
– Вот и дозванивайся!
Пока Мишу осторожно грузили в машину, я была рядом.
– Агата! – Тихо сказал он. Я взяла его за руку, он попытался улыбнуться.
– Не надо! Прости меня, это я виновата. Я… впрочем, сейчас это неважно. Я тебе потом расскажу. – Я не выдержала и провела ладонью по его лицу. Он прикрыл глаза.
Когда двери закрылись, я услышала разговор врача и Кравчук.
– Это опасно, смертность высокая.
Тут уже сердце прихватило у меня. Я останусь без Миши. В глазах потемнело.
– Агата! – Они бросились ко мне. Я отшатнулась.
– Не подходите! – Слезы вновь подбирались к глазам. Вот почему они не хотят, чтобы я ехала. Это может быть его последний день, а я виновата во всем я. Я повернулась и поспешила скрыться. В этой машине уезжает моя жизнь. И не факт, что она останется со мной. Я остановилась, обернулась, посмотрела вслед. Если что-то случится… я не прощу себе этого.
Глава 28. Цена любви
Домой я почти ползла. Последняя неделя готовила меня к приближающемуся инфаркту. Глядишь, и я лягу рядом с Мишей. Они родились с разницей в пятьдесят лет и умерли в один день – сердца не выдержали жестоко мира. Я нисколько не удивилась, когда, открыв дверь, услышала крики на весь дом. О, опять ругаются. Значит, отец не впечатлялся мишиным падением, ему мало. Я сжала кулаки, прикидывая, как ударить больнее, физически или морально. Однако, зайдя, домой, я поняла – тут и без меня неплохо справляются.
– Ты меня в могилу сведешь, Соколов! Что ты творишь?! Пойми уже: она все равно сделает по-своему!
– Я тоже! Вот и посмотрим, кто умнее!
Мама схватилась руками за голову. Она была против насилия, но я видела, как чешутся у нее руки, вмазать отцу с разворота в челюсть.
– Хоть раз подумай, что лучше для нее!
– Я об этом и…
– Нет, – резко и громко перебила спокойная и тактичная обычно мама, – ты думаешь только о себе, ты считаешь, что лучше знаешь ее чувства…
– Так вот я тебя разочарую: ни фига! – Влезла я. Если в мишины разговоры я предпочитала не влезать (уже смешно, не правда ли?), то здесь имела полное право поучаствовать в семейной кровавой резне бензопилой. – Мне не пять лет, ты больше не будешь указывать, играть ли мне на фортепиано или рисовать пейзажи. Хочешь попытаться испортить мне жизнь? Давай! Я столько вытерпела от тебя в свое время, что теперь все твои выходки кажутся мне просто ветерком в спину. – Отец почти рычал в ответ на мое обвинение. – Расскажи маме, как ты довел Мишу!
– Да я знаю! Посадить бы тебя, Соколов…
Он усмехнулся:
– Галечка, ты не хуже меня знаешь, в данной ситуации нет умысла и мотива. У тебя нет оснований.
– Я уважаю закон. Но будь я такой же, как ты, я бы нашла любую мелочь и зацепилась за нее, чтобы ты сел!
– Собственного мужа? – Поднял брови отец.
– Ах да! – Она скрутила с пальца плохо поддающееся кольцо и бросила его под ноги Соколову. – Иди ты к черту!
Это произвело на отца огромное впечатление. Он замер, в комнате повисла тишина. Мне казалось, сейчас лопнут мои барабанные перепонки, настолько она давила и мучала.
– Женщины! Глупые и наивные! – Прошипел он.
– Катись отсюда!
– Это моя квартира.
– Это – совместно нажитое имущество, а у меня ребенок на руках! – Мама дернула меня за руку к себе, чуть не вырвав плечевую кость из сустава.
Бросив на нас яростный взгляд, отец выдал несколько непечатных фраз, плюнул и, хлопнув дверью, ушел. Мы остались вдвоем в квартире. Мама учащенно дышала и смотрела в пустоту, она, казалось, не осознавала, что только что выгнала из дома мужа.
Она вдруг тихо и грустно хихикнула и упала в кресло, закрыв лицо руками. Я быстро сбегала на кухню и налила матери воды.
– Спасибо. Представь себе, я его выставила!
– Да я бы тебе за это премию мира присудила!
– Что мы делать будем? – Я растерянно пожала плечами. Мама начала рассуждать. – Попрошу своих понаблюдать за ним. Мы сейчас такую компостную кучу раскопали… и кому она мешала?
– Как минимум, мне, тебе и Мише! А там еще целый список!
Она успокаивала меня, а я – ее. Мы пили чай с жасмином и пытались прийти в себя. День был слишком тяжелым. Немного придя в себя, я поднялась наверх и стала звонить Кате. Она взяла трубку после второго гудка, голос был усталым. Я попыталась обрисовать ситуацию.
– Я знаю. Мне позвонили из больницы. – Я спросила, как он. – Спит. Врачи разводят руками. Вроде бы угрозы жизни нет. Но я не верю этим докторюшкам, сама хочу посмотреть.
– Я бы напугалась осмотра судмедэкспертом.
Катя усмехнулась. Ей моя шутка пришлась по вкусу. Мне хотелось извиниться, в конце концов, виновата была я. Однако, судя по отношению Кати ко мне, она не знала о случившемся в подробностях, а Кравчук рассказывать не торопилась, за что я была ей благодарна. Мне нужно было время, чтобы все обдумать. Теперь я обязана защищать эту семью. Я была их проблемой, а стану ангелом-хранителем. Вот только со своими проблемами разберусь. Интересно, где сейчас эта проблема городского масштаба?
Разговор с Катей заставил меня успокоиться, она просила меня не волноваться. Я напрашивалась в больницу, она обещала взять меня с собой. Папе, мол, нельзя беспокоиться, а я – слишком яркое пятно. Интересно, что она имела в виду под этим?.. Мне казалось, Катя знает больше, чем мы с Мишей думаем. От нее-то явно не укрылось мое чувство. А ведь я ей в дочки гожусь!
Я заснула над учебниками. Рядом лежал телефон. Разбудил меня резкий стук дверей внизу. Вздрогнув, я подскочила и понеслась вниз. Что там происходит?!
Мама бегала по квартире в плаще, шарф болтался на шее, она что-то искала. Увидев меня, взъерошенную и удивленную (скоро это станет моим обычным видом), она остановилась.
– Сотовый не могу найти! Меня вызывают в комитет!
– У тебя же отпуск! – Мама продолжила поиски, она смотрела под диванными подушками. Я увидела ее мобильник на тумбочке и протянула.
– Спасибо. Позвонил Костя, – это опер, – сказал, дело меня касается, он был взволнованным.
– У вас со спокойным тоном и не звонят.
Поцеловав меня, она выбежала из дома. Я глянула на часы. Два ночи. Шикарно. Я не спала, ходила из угла в угол. Стрелка двигалась к утру, опускалась вниз. Я волновалась и накручивала себе всевозможные неприятности. А, если он успел в ректорат, и теперь мама разбирается с совращением? Хотя какое совращение? Я совершеннолетняя! И все-таки, мало ли в чем отец обвинил Мишу: изнасилование, домогательство, вымогательство. Где же она?!
Я вертела в руках свой мобильник. Кому бы мне позвонить? Надо успокоиться. Набрала номер Беллы, не отвечает. Опять, наверное, зависла где-нибудь в клубе и не слышит. Палец сам перескочил на номер БХ. Сама не знаю, чего я вздумала ему позвонить. Сонный голос что-то промычал в трубку. Я удивилась:
– Вы спите?
– Полшестого утра в воскресенье? Представь себе!
Я сказала, что не могу усидеть на месте, мне нужно отвлечься.
– Энергетики до хорошего не доведут… выпей валерианки!
– Она на меня плохо действует.
– Ладно, что там у тебя? Вся в папашку, от обоих не отделаться!
Я представила, как этот медвежонкоподобный переворачивается в окружении подушек и зарывается в одну из них носом, а телефон остается где-то в полуметре от уха. Я повысила тон и быстро выдала все, что накопилось за день. Он что-то ворчал по ходу:
– Что?! Ну-ка помедленней!
Я только открыла рот, как дверь отворилась, вошла мама.
– Я перезвоню!
На том конце послышался ропот. Я бросилась к ней. Она молча прошла в комнату и упала на диван. Лицо было пепельно-серым, она сжимала губы. Столько боли, злости и ненависти я никогда не видела на своей матери. Я присела рядом и с волнением уставилась на нее.
– Твой отец в СИЗО. – Я чуть не подавилась. – Взяли его почти на месте преступления. – Она с отвращением отвернулась.
– Что… что случилось? – Мое сердце уперлось в гортань, готовясь выскользнуть оттуда при любом удобном моменте.
– Он избил свою любовницу. До потери сознания, очнувшись, она смогла доползти до телефона и вызвать полицию. Телесные повреждения средней тяжести. Переломы ребер, многочисленные ушибы. – Она отмахнулась. – Медики разберутся. Она сама будущий медик…
– Беллка! – Неожиданно для самой себя ахнула я. Мама обвиняюще на меня посмотрела, словно спрашивала взглядом, знала ли я. Я виновато опустила взгляд.
– А скажи ты мне, мы могли бы это предотвратить.
– Мама! – Не выдержала я и вскочила на ноги, на глаза вновь наворачивались слезы. – Я итак чувствую себя виноватой!
– Тихо, тихо, я не подумала. Мы бы ничего не сделали. Никто же не знает, что у Соколова в голове. Сейчас он бесится и пытается найти лазейку на пару со своим адвокатом. Я так устала… пойдем спать?
Я кивнула. Только не думаю, что смогу заснуть. Ну и денек!
Утром мне рассказали все в подробностях. Ну, как утром, мы встали часов в двенадцать. Оказалось: отец приехал к Белле домой, она успела упомянуть, что будет дома одна. Я только не совсем поняла, зачем он к ней поехал, она ведь его бросила. Или он сразу собирался выместить на ней накопившуюся злость? Белла встретила его не так радушно, как предполагалось, за что и поплатилась. Мама не могла рассказать мне подробностей, и проблема здесь была не в тайне следствия, а в невозможности подруги давать показания. Подумав, мама решила не заниматься этим делом лично. Его может забрать другое учреждение, в конце концов, оно касается политика, да и расследовать его объективно она бы не смогла – слишком велик риск повесить на отца пару глухарей и подснежников. Правда, кое-какие наработки у маминой группы были. Судебно-медицинская экспертиза, а участвовала в ней Екатерина Михайловна Золотухина, которую, несмотря на тяжесть состояния отца, тоже дернули на работу, показала множественные травмы. У Беллы было сломано два ребра, ушибы мягких тканей верхних и нижних конечностей, тела, сотрясение мозга, множественные ссадины на лице. Мама сказала, что Катя вела себя подобно настоящему профессионалу. Она четко и внимательно выполняла свою работу, правда, попросилась потом уехать обратно в больницу.
Больница… вот уж не думала, что буду рваться туда по собственной воле. После зимней практики меня мех экзаменом туда не заманишь! Хотя тут предмет бы имел значение… но в целом – нет! А теперь я названивала всем, просясь навестить дорогих мне людей.
К Мише меня не пускали. От чего я только хандрила. Боялась, он, наверное, считает меня виноватой. Да так и есть! Если бы я послушалась отца и уехала, не было бы ни гипертонического криза, ни телесных повреждений средней тяжести. Катя обещала взять меня с собой, как только Миша пойдет на поправку. А я со стучащим сердцем бросалась к телефону при первом же звонке, совершенно не помня себя от страха. Каждый раз я ждала, что в трубке зазвучит подавленный голос судмедэксперта, и он сообщит мне о кончине моего анатома. От этой мысли мне становилось совсем тоскливо. Я бы не пережила его смерть. Уж не знаю, что бы сделала. Наверное, сошла с ума от потрясения и чувства вины. А через годика два пришла в себя где-нибудь в клинике пограничных состояний, или чего похуже.
Анатомию вела Кравчук. Мишино дело благоразумно зажевали. Подробности анатомши не обсуждали. Просто сказали, что Михаил Иванович себя плохо чувствует, и не сможет какое-то время вести занятия. Фиме прямым текстом объяснили, какие последствия будет иметь длинный язык. Впрочем, он и не рвался что-либо рассказывать. Ситуация была неприятная. Правда, в деканате объяснения были тяжкими. Спасибо доброй тетеньке, главе по младшим курсам, которая выслушала мою сбивчивую речь. Я рассказала правду, умолчав о некоторых подробностях. Все выглядело так. Мне понравился Миша как образ, я начала писать, а отец принял мои подростковые записки всерьез. Почему такие отношения? Его дочь работает у мамы, мы знакомы, друзья, я ему как родная. Помогла и мамина репутация, она подтвердила мои слова. Да и Катя тоже. Она вообще долго не могла понять всю эту историю. Естественно, посвящать ее в подробности никто не спешил. Для красочности мама добавила, что увидь отец, как Михаил Иванович мне просто улыбается, уже бы устроил скандал. Такой уж он человек. Любит шумиху вокруг своего имени для рекламы поднимать. Меня пожурили за громкость произошедшего и отпустили.
– Больше никогда не влюблюсь в преподавателя! – Проворчала я, перешагнув порог деканата.
Плюсом оказался разъяренный Разумов, от которого я буквально убегала всю кафедру биохимии и физики. Жаль не подумала о тупике. Он выговорил мне за раннее воскресное пробуждение и всю эту кашу. Пришлось вытерпеть кучу его шуточек относительно женского пола. Благо, вскоре ему надоело, потому что я не отвечала.
– Как тебя только отпустили!
– А что нужно было сделать? – Удивилась я.
– Я бы взыскание тебе учредил. – Я вопросительно подняла брови, по лицу биохимика скользнула улыбочка. – На общественно полезные работы отправил. Разобрала бы мой кабинет, там бардак, а времени нет…
– Как и на то, чтобы подписать наши протоколы!
Я попала в точку, он начал оправдываться, у него и Научное общество, и лекции по генетике, не говоря уже о студентах, мечтающих что-то пересдать.
Неделя прошла почти спокойно в плане учёбы. Я все еще старалась учить анатомию, прекрасно понимая, что так же, как с Мишей все равно не будет. Хотя манера подачи информации Еленой Игоревной мне тоже нравилась. Если в расписании стояла ее лекция, я при любом раскладе ехала в академию. Она старалась поддерживать меня и потихоньку спрашивала что-то о Мише, я понимала, это не праздное любопытство, однако иногда хотелось выставить иголки и не отвечать. Кому какое дело?
Шепотки стали громче. Полина, счастливая со своим молодым человеком, у них сейчас был конфетно-букетный период, просила меня не обращать внимания. Миша был моим, как-то по-своему, но все-таки. А их раздражали его, порой грубоватые шутки, хотя я ничего такого в них не видела. По сравнению с троллингом Разумова Миша – эталон галантности. Методы опроса и оценки так же не нравились, он много давал, но и многое требовал взамен. Нужно либо знать, либо не знать. Я слышала ворчание одногруппниц, поначалу бросалась защищать Мишу, за что получала выговоры «Ты вообще за кого?». Так же они слазили в журнал посмотреть оценки. Хотя я заботилась о них, Миша заходит всегда бесшумно. Могли быть проблемы. Сейчас вся эта суета поутихла. Правда, я заметила, как они все равно скучают. Его искрометного юмора не хватало, не хватало и его голоса, слов «Ясно? Понятно?».
С Кравчук я успела ответить пару путей, получила заслуженную оценку. Радость настигла меня в понедельник днем, я сидела на истории медицины и мечтала о ее скорейшем окончании. Завибрировал телефон в кармане. Это была Катя Золотухина! Я нырнула под парту и ответила.
– Танцуй, студент!
– Не могу, я под партой!
После непродолжительного молчания Катя решила не уточнять, что я там делаю. Просто сообщила мне новость: сегодня я могу приехать навестить Мишу. Стукнувшись головой об стол, я взвизгнула от боли и от радости одновременно.
– Когда приехать?
– Приемные часы с пяти до семи, как всегда.
Она объяснила мне все правила и сказала, что встретит там. В той же больнице лежала и Беллка. Убью двух зайцев сразу, точнее навещу. Один из них слишком буйный и глупенький, а второй – слишком впечатлительный. Вот вам и вопрос коллоквиума: какого цвета зайчик зимой и летом? Мой анатомический зайчик бывает и серым и белым, смотря какой халат он наденет на пару. А вместо ушек у него шапка стояком… мысли повели меня не туда. Я вынырнула, поймав на себе взгляды группы.
