Текст книги "На перепутье"
Автор книги: Александра Йорк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)
– Я привез тебе подарок из Греции. Не могли бы мы отпраздновать твой день рождения одни, завтра вечером? Могу я пригласить тебя поужинать?
Слава Богу, что он не догадался принести ей свой подарок сегодня. Это манто! Димитриос наклонился, чтобы, как обычно, поцеловать ее в лоб, но затем передумал. Возможно, придется начинать соревнование, хотя он и не слишком к этому приспособлен. Он решительно взял Тару за подбородок и легонько поцеловал в губы.
– Да, конечно, – сказала она, – я так счастлива, что ты приехал. – Тара радостно обняла его. – Покойной ночи, Дорина. Увидимся через пару дней.
Леонард Скиллмен пожал руки всем присутствующим.
– Нам тоже пора. У нас ведь довольно дальняя дорога. – Он повернулся к Таре и Леону и раскинул руки, чтобы обнять их обоих.
– Не уходите! Поешьте еще сладостей! Мы еще не собираемся расходиться! – настаивал Костас.
Тара, все еще в ореоле голубого песца, вышла с родителями Леона в прихожую.
– Спасибо, что пришли, – улыбнулась она. – Спасибо вам за вашего прекрасного сына. – Она наклонилась и поцеловала Хелен в щеку.
Хелен повернулась и посмотрела ей прямо в глаза.
– Тара, почему вы решили, что пометки на полях журнала сделаны Леоном? Он сам вам это сказал?
Тара от неожиданности не сразу нашлась с ответом. Вопрос показался ей несколько неуместным.
– Ну да. Хотя не совсем. Я нашла журнал на его столе и решила, что пометки его. А почему вы спрашиваете?
– Когда вы высказали такое предположение, Леон вас поправил? Вы когда-нибудь видели почерк Леона?
Что за вопросы!
– Ну, – медленно проговорила Тара, – когда я упомянула о них, Леон сказал, что он часто оставляет пометки на полях, это помогает ему думать. А что касается почерка… – она вспомнила надпись на клочке бумаги в кармане манто, которую ей не удалось прочесть – было слишком темно, а Леон, прочитав записку, выбросил клочок, – мы никогда не переписывались. Почему вы задаете эти вопросы? Я не понимаю.
Зеленые глаза Хелен, почти такие же, как у Леона, только светлее, смотрели на нее с сочувствием, но твердо.
– Я прошу прощения за то, что говорю вам об этом здесь и в такой день, но для этого никогда не будет подходящего времени и места. Заметки на полях «L'Ancienne» сделаны мною,не Леоном. Мысли и идеи тоже мои, а не моего сына. Вы сказали, что сын попросил вас подождать до открытия музея и только тогда он покажет вам свои работы. Я настоятельно советую вам познакомиться с ними как можно скорее. Для вас, возможно, несущественно, каким искусством он занимается, но для меня это имеет огромное значение. Каким бы Леон ни был, он остается Скиллменом. А Скиллмены не лгут. Я действительно от души поздравляю вас с вашим праздником, – она надела пальто, которое подал ей Леонард, – я очень надеюсь, что будущее Леона будет связано с вами. Но я не хочу участвовать в его обмане. Простите меня. Доброй ночи, Тара.
Тара оторопело смотрела ей вслед. Кто же Леон на самом деле? Необходимо выяснить это незамедлительно.
Глава восемнадцатая
«Сегодня вечером. Заеду за тобой в восемь. Д.».
Больше ничего в записке не было. Тара развернула пакет, доставленный вместе с запиской, и, надев платье через голову, застегнула золотую пряжку на плече. Она ощущала вес пряжки, но само платье казалось невесомым, всего-навсего два шелковых треугольника, сшитые по бокам. Она уставилась на себя в зеркало. Куда можно пойти в таком видевместе с Димитриосом? Цвет скорее сумеречный, не синий, но и не серый. Платье струилось к полу, обтекая все изгибы ее тела и оставляя руки и одно плечо обнаженными. Она потянулась за своими сережками, подсознательно надеясь, что в них она почувствует себя более одетой, но маленькие золотые весы для взвешивания мужских душ, которые Димитриос подарил ей на тридцатилетие, только сделали ее более хрупкой и уязвимой. Она надела на палец кольцо с большой золотой раковиной – еще один его подарок. Если не считать ее коротких прямых волос, она походила на гречанку, вышедшую из зеркала в Афинах пятого века. Пряжка на платье прекрасно сочеталась с золотым кольцом и серьгами, и все три подарка, которые она получила в течение десяти лет, определенно создавали впечатление: они дарились с единой мыслью – соответствовать определенному образу, сложившемуся в голове человека, для которого ничто не бывало случайным. Димитриоса.
Тара улыбнулась женщине в зеркале. Очень мило! Она наденет это платье на рождественскую вечеринку в доме Готардов, а то платье, которое она купила сама в первый день своего появления в Нью-Йорке, прибережет к открытию нового крыла музея Блэр.
Образ в зеркале испортила хмурая гримаса. Что-то подсказало ей, что Леону не понравится, если она наденет в этот вечер платье, подаренное ей другим мужчиной, даже таким старым другом, как Димитриос. Что же, очень плохо. Ей тоже не нравится многое из того, что Леон в последнее время делает. Она перешла к туалетному столику и закончила макияж.
Сегодня днем она звонила Блэр, но не застала ее дома. Дворецкий сообщил ей, что они все еще во Флориде, куда уехали на День благодарения, и собираются вернуться утром в понедельник. Это означало, что Тара не сможет увидеть ничего из произведений Леона по крайней мере до вторника. Она также позвонила в галерею Холлдон, назвавшись потенциальным покупателем, но услышала, что, поскольку работы Леона слишком велики, чтобы их можно было выставить в галерее, ей нужно посетить его студию в Бруклине, чтобы их увидеть. Это ее определенно не устраивало, так как она уже решила, что должна в первый раз увидеть его скульптуры без него.
Тара в сотый раз повторила себе, что не стоит рассматривать предупреждение Хелен Скиллмен как предвестие беды. Леон просто хочет показать ей свои работы в соответствующей обстановке. И вообще, что такого ужасного мог создать Леон? Она видела его «Весенний цветок», она была в его квартире. Но тут она вспомнила о его лжи. Заметки на полях делал не он. Зачем ему понадобилось лгать? И на Дне благодарения он так странно говорил об искусстве, совсем не так, как в Афинах.
Тара велела себе забыть на сегодняшний вечер обо всех этих заботах, надела золотого цвета сандалии и направилась к стенному шкафу за меховым манто. Но, накинув его, сразу почувствовала, что не может в нем идти. Мех прекрасно гармонировал с платьем, но что-то мешало надеть одновременно и то и другое. «Различные эры», – решила она. Стянула с кровати одеяло, связанное ее бабушкой, сложила его треугольником и накинула на плечи. В этот момент прозвонил дверной звонок.
Тара снова повернулась к зеркалу. Одеяло, превратившееся в шаль, мягкое и легкое, какой может быть только вещь, связанная вручную, добавило фалдам платья красноватый оттенок. Оно прекрасно сочеталось с подарком Димитриоса, но начисто убирало современный оттенок, придаваемый манто. Она с любопытством еще раз взглянула на себя в зеркало. Перед ней стояла женщина из Древних Афин.
– Так кто же ты? – мысленно спросила она себя. Затем сменила хмурое выражение лица на улыбку, сунула под мышку сумочку и направилась в гостиную, чтобы поздороваться с Димитриосом.
Когда она увидела его в гостиной, в идеальном вечернем костюме, с черным галстуком, рядом с отцом, ей сначала показалось, что он стал выше ростом. Высокий и невероятно элегантный.
– Тара! Ты выглядишь великолепно! – воскликнул Костас.
– Ты прекрасна. – Димитриос улыбнулся и помог ей спуститься по лестнице к входной двери.
– Что? – Тара внезапно остановилась. – Что это такое?
– Ваша карета, мадемуазель. – Димитриос открыл дверцу двухколесного экипажа и протянул руку, чтобы помочь ей. – Слава Богу, что снег, о котором ты писала, весь стаял. Сегодня довольно тепло.
Тара села в экипаж и почувствовала, как на ее колени был накинут меховой плед.
– Димитриос! – воскликнула она. – Что ты такое задумал? Куда мы в этом экипаже поедем? – Она уже пришла в себя от неожиданности и весело рассмеялась.
Как же он любит, когда она вот так смеется!
Димитриос открыл бутылку «Дом Периньона» и махнул кучеру, чтобы он трогал. Его темные глаза блестели от удовольствия.
– Я праздную твои именины, и мы отправимся ужинать. – Он протянул ей бокал. – Но сначала мы прокатимся по Центральному парку.
Тара следила, как лошадь прокладывает себе дорогу по Восьмой авеню к Пятьдесят девятой стрит среди машин, которые казались ее естественными спутниками. Наконец они въехали в обособленный мир парка. Тут перестук копыт оказался единственным звуком, нарушающим тишину. Она повернулась к сидящему рядом Димитриосу и, протянув руку под пледом, нашла его ладонь.
– Настоящая фантастика.
Димитриос поднял бокал в молчаливом тосте. Удивительно, он не испытывал ожидаемой неловкости. Наоборот, ему начинал нравиться этот романтический сценарий.
Снег, прошедший неделю назад, давно исчез с улиц, но здесь он еще лежал неровными лоскутками на склонах низких холмов. Тара показала на ряды огней, поднимающихся за голыми ветвями деревьев, огни домов, которые были не столько видны, сколько ощутимы. Они окружали парк со всех сторон, одновременно освещая и защищая его.
– Что? Еще и музыка? – Тара оторвала взгляд от стены огней и оглянулась.
Димитриос наклонился вперед.
– Я слышу музыку. – Он налил ей еще шампанского и улыбнулся, радуясь ожиданию, которое светилось в ее глазах. Детское любопытство Тары и ее любовь к приключениям сохранились в ней и когда она стала взрослой. Эти ее качества всегда очаровывали его.
– Жаль, что не могу сказать, будто это моих рук дело. – Он попросил кучера ехать на звук музыки.
Через пару минут они подъехали к сцене, устроенной на открытом воздухе и используемой обычно для летних концертов, по которой легко двигались два танцора – девушка и юноша, совсем юные, вчерашние подростки. В одном углу сцены сидел скрипач, под веселую мелодию которого они танцевали, а на земле лежал открытый футляр от скрипки – для пожертвований. Около сцены собрались десятка полтора зрителей, сидящих на камнях или прислонившихся к деревьям.
– И это в ноябре? – удивился Димитриос.
– Такое возможно только в Нью-Йорке, – отозвалась Тара.
Димитриос поплотнее укрыл ее пледом.
– Не замерзла?
Тара отрицательно покачала головой.
– Они очаровательны. Мне они нравятся, и мне нравится, какие чувства они будят во мне.
– Понимаю. – Димитриос полез в карман и передал кучеру горсть мелочи, чтобы он бросил ее в футляр скрипачу. – Скульптура в движении.
Они допили шампанское, и Тара повернулась к нему.
– Нам надо поговорить насчет стеклянных витрин для наших экспонатов…
Димитриос приложил палец к губам.
– Шшшш. Никаких дел сегодня. У нас праздник.
Здание – стремящаяся ввысь архитектурная скульптура из серого гранита и черного стекла, медленной и чувственной спиралью уходила вверх, напоминая поднимающийся к небу дым, и вверху сужалась до сверкающего шпиля, похожего на серебряный штык, размышляла Тара, пока Димитриос рассчитывался с кучером. Как надежда, как вечная надежда.
– Проект здания принадлежит Даниеле Фредсон, а построил его импортно-экспортный приятель твоего дяди Базилиуса, – объяснял Димитриос, пока черный стеклянный лифт нес их вверх. – На верхнем этаже – частный клуб.
Толстый ковер у входа в ресторан заглушал шаги. Они прошли по коридору, который сужался до ледяного тоннеля из черного стекла – как будто был вырезан из единого хрустального монолита. Зал в конце тоннеля представлял собой полукруг окон, подвешенных над городом, и напоминал сверкающий космический корабль, на мгновение застывший в небе. Пары двигались по гранитной танцевальной площадке, которая была так отполирована, что превратилась в черное зеркало, отчего казалось, что танцующих пар вдвое больше. Квартет музыкантов в черных смокингах исполнял красивую серенаду.
Тара взяла Димитриоса за руку, когда метрдотель повел их через еще один ледяной тоннель к их столику.
– Более чем фантастика, – прошептала она.
– В этом ресторане всего четыре таких изолированных кабинета, – сказал метрдотель. – Мистер Александрос сказал, что вы должны получить один из них, иначе он мне голову оторвет. – Он поклонился. – Приятного аппетита.
Тара оказалась сидящей в стеклянном алькове за столом из гранита в маленькой задрапированной кабинке на двоих, освещенной свечами. Они с Димитриосом были одни и плыли в хрустальном пузырьке. Она взглянула вниз и увидела рассыпанные под своими ногами огни Нью-Йорка.
Появился официант, и Тара услышала, как Димитриос спокойно заказывает шампанское, как будто ничего особенно не происходит.
Она следила, как он полез в карман пиджака, вынул оттуда бархатную коробочку и положил на стол.
– Счастливых именин, моя афинская леди.
Тара перевела взгляд с коробочки на городские огни, затем посмотрела на Димитриоса. Горло перехватило, она не могла выговорить ни слова.
Он нетерпеливо ждал. Не перегнул ли он палку? Не слишком ли уединился с Тарой? Почему она молчит? Снова появился официант, разлил шампанское и ушел. Из главного зала до них доносились звуки старомодного вальса.
Димитриос поднял бокал и выпил за ее здоровье. Он все еще боялся, ожидая ее реакции. Тара отпила глоток вина, не в силах оторвать от его глаз. Горло все еще сжимала спазма, мешая говорить. Здесь он чувствует себя так же свободно, как и среди развалин Афин. Он человек, не ведающий времени.
– Ты не собираешься посмотреть свой подарок?
Димитриос увидел, что глаза ее начали наполняться слезами.
Затем, к его облегчению, она рассмеялась, обняла его обеими руками за шею и поцеловала в щеку.
– Что ты такое наделал, сумасшедший? Как ты сможешь теперь дразнить меня моими богами, когда сам попытался сделать из меня женщину пятого века? Когда ты задумал этот день рождения? Ведь это даже не какая-нибудь особенная дата. Нет, ты точно сошел с ума! Тебя что, так опьянил Нью-Йорк?
Димитриос хотел наклониться к ней поближе, но передумал, взял со стола коробочку и протянул ей.
– Посмотри свой подарок, – приказал он, боясь, что скажет лишнее, если пауза затянется. А хотелось ему сказать: «Я опьянентобою».
– Но я думала, ты подарил мне платье с пряжкой, которая подходит к другим моим украшениям. Ой, я ведь даже не поблагодарила тебя. Я совсем потеряла голову от этой поездки по парку и от ресторана. Где ты нашел такое платье? Не в Афинах?
– Я сделал его на заказ, но это только фон для твоего подарка. Теперь открывай, а то заберу назад.
Она открыла коробку и вынула из бархатной упаковки браслет. Снова потекли слезы.
Димитриос протянул ей свой носовой платок.
– Слушай, что ты все время плачешь? Ну вот, ты испортила свой макияж, а он мне, кстати, так нравился. – Он быстро положил руку себе на колено, заметив, как оно дрожит. – Я хотел сделать тебя счастливой, а не слезливой.
Тара вытерла лицо и протянула ему тройную золотую спираль.
– Ты и сделал меня счастливой. Просто ты мой самый дорогой друг. Спасибо тебе. Теперь мне все ясно насчет платья. Помоги мне надеть браслет.
Димитриос застегнул браслет на ее предплечье и на секунду неуверенно задержал пальцы на ее обнаженном плече. Тара встала, чтобы разглядеть свое отражение в столешнице.
«Друг», – подумал он с беспокойством. Она смотрела на него сияющими глазами и улыбалась. В них читались тепло и симпатия к своему другу.Или она таким образом давала ему понять, что не стоит рассчитывать на большее? Что для нее он всегда будет только другом?
Он нажал на кнопку, вызывая официанта.
– Мне сделать заказ для нас обоих?
Тара кивнула, не сводя глаз со своего отражения в столешнице.
– И еще шампанского, – сказала она. Браслет заставлял ее чувствовать себя ближе к Димитриосу… как будто каким-то странным образом она принадлежала ему. Тара внезапно почувствовала неловкость, подошла к окну и посмотрела на город, недоумевая, почему, в самом деле, она прореагировала на подарок слезами? И на подарок Леона тоже. Зачем плакать в такие приятные моменты? Но она рыдала и над картинами Ники, так что, скорее всего, это лишь переизбыток положительных эмоций.
Димитриос подошел к ней, положил руку ей на шею и слегка помассировал.
– В чем дело, Тара?
– Я думала о сегодняшнем дне рождения, о твоем браслете и манто Леона.
– В Греции тебе шуба не понадобится.
– Леон попросил меня остаться здесь, с ним.
– А я прошу тебя вернуться домой. – Ко мне, хотелось ему добавить, но он воздержался. Может быть, она говорит ему о Леоне намеренно, чтобы он понял: для него она теперь недоступна? Димитриос вгляделся в лицо Тары, задумчиво смотрящей на город. Никаких скрытых мыслей он не разглядел. Не торопись, предупредил он себя, наверное, в десятый раз за этот вечер, но и не слишком медли. Он повернулся, чтобы взять бокалы и переломить настроение.
Они долго стояли молча, глядя на Нью-Йорк и потягивая шампанское.
– Ты права, этот город опьяняет, – прошептал он. Он сразу осознал, что не умеет быть откровенным. У него никогда не было сестры или близкого друга, его отношения с женщинами были крайне ограниченными, не говоря уже об интимных связях. Тара не была Афиной его детства, способной угадать его чувства. Ни одна женщина не могла их угадать. Он сам должен открыться. Но как?
К счастью, ужин принесли раньше, чем он окончательно смутился. Тара принялась за еду со свойственным ей энтузиазмом. Во всех своих действиях она была исключительно изысканна, чем бы в данный момент ни занималась. Тара. Кантара. Он удовлетворенно вздохнул. Даже ее имя доставляло ему удовольствие.
– Димитриос, может быть, нам стоит обсудить эти экспонаты…
Он приложил свой палец к ее губам, решительно покачал головой и улыбнулся.
– Никаких дел, забыла? Я серьезно, Тара. Сегодняшний вечер только для удовольствий.
– Да, но это глупо. Ни ты, ни я не любим пустых разговоров, и к тому же мне необходимо переговорить с тобой до твоей встречи с музейными деятелями в понедельник.
– Кто сказал, что я собираюсь с ними встречаться?
– Разве ты не для этого приехал?
– Абсолютно нет. Я уже говорил, что приехал отметить твои именины. Я же за десять лет не пропустил ни одних. Вечером в воскресенье я собираюсь обратно. Пойдем потанцуем.
Тара хихикнула. Она начинала потихоньку пьянеть.
– Ты приехал из Афин только ради моих именин? Нет, ты и в самом деле оригинал!
– А ты перестаралась с шампанским. – Отлично. Много выпивки – много разговоров. Он на правильном пути!
Когда Димитриос повел ее в танце, Тара чувствовала его дыхание на своих волосах. Он был хорошим танцором: прекрасно танцевал греческие танцы в таверне в белой холщовой рубахе и свободно чувствовал себя в этой изысканной обстановке, в смокинге и при черном галстуке. Она откинула голову, чтобы взглянуть на него, и сообразила, что они еще никогда так не танцевали, – в вечерних туалетах, при свечах. Тара внезапно почувствовала его руку на своей талии и вспомнила, как крепко он держал ее во время декомпрессии в тот день, когда она нашла атлета. Она ощутила, что ее грудь легонько касается его груди. Она смешалась, потому что каким-то странным образом чувствовала каждое движение не только своего тела, но и его тоже. Наверное, все дело в платье, смутно подумалось ей, оно слишком открытое, оно заставляет ощущать себя женщиной. Зачем тогда он его купил? Нет, задачей платья было лишь оттенить браслет. Наверное, все дело в шампанском.
– Зачем ты заказал для меня это платье? – спросила она, придвигаясь еще ближе к нему, чувствуя себя беззаботно, как будто они танцевали на узенькой тропинке, и она ощущала в себе достаточно сил, чтобы удержать их от падения в пропасть.
Димитриос передвинул руку с талии ближе к шее.
– Я заказал его, потому что хотел увидеть тебя в нем, – негромко сказал он.
Музыка смолкла. Тара отодвинулась от него, стараясь понять что-то, чего ей никак понять не удавалось, и задала простой вопрос:
– Димитриос, почему ты никогда не женился?
Он вежливо похлопал музыкантам, которые заиграли новую мелодию.
– Потому что ты мне этого не предлагала, – ответил он, глядя ей прямо в глаза. – Потанцуем? – Он снова заключил ее в объятия и начал кружить по танцевальной площадке.
– Нет, спасибо, я лучше выпью кофе. – Голова у нее немного кружилась. Тара выскользнула из его объятий и направилась к их столику. Наверное, я слишком много выпила, думала она. Что я чувствую? Что чувствует он? Я ходила с ним ужинать сотни раз. Он дарил мне превосходные подарки. – Ой, взгляни, дождь начинается. – Тара подошла со своим кофе к окну, чувствуя, что в голове проясняется. – Я тут выяснила, морская археология не слишком в большом почете, – сказала она, возвращаясь к безопасной теме. Что ее так тревожило? И Димитриос кажется таким странным. Рассеянным. Непонятным. Нет, наверняка не стоило столько пить.
– С успехом придет и почет. Пока эта область пребывает в младенчестве. Люди еще должны осознать, что изыскания под водой помогают понять развитие судостроения в классические времена и уточнить расположение торговых путей в Древнем мире. Во время обсуждений постарайся заставить других оценить важность обнаруженных на дне останков, как свидетельств внезапной катастрофы. Объясни, что, если мы находим корабль и его содержимое, избежавшее разграбления, мы можем оценить изначальную ситуацию, остановить мгновение… – Димитриос резко замолчал. – Ну вот, все вернулось на круги своя. Каждый раз, как я пытаюсь придать нашим встречам романтичность, один из нас нарушает созданную атмосферу.
Тара засмеялась.
– Помнишь, как мы нашли останки греческого торгового судна четвертого века и обнаружили там десять тысяч идеально сохранившихся миндальных орехов?
Когда они вышли на улицу, дождь лил как из ведра.
– Стой здесь, – распорядился Димитриос и толкнул вращающуюся дверь. – Я найду такси. Если похолодает, снова пойдет снег. Кому нравится жить в таком непредсказуемом климате? – Он добежал до угла и успел промокнуть насквозь. Наконец он заметил такси, едущее в противоположном направлении, и бросился через улицу, чтобы остановить его. Димитриос залез в машину и уже начал говорить, чтобы водитель развернулся и подъехал к зданию, когда увидел сбегающую по ступенькам смеющуюся Тару. Она жестом просила его оставаться на месте.
Он перебежал улицу, чтобы помочь ей.
– Зачем ты вышла под дождь? Какой смысл мокнуть нам обоим?
– А почему бы и нет? – засмеялась она, не замечая, что ее промокшее платье облепило ее подобно второй коже. Заметила она это только в машине, когда Димитриос обнял ее, чтобы согреть. «Идиотка!» – выругала она себя.
– Хорошо, что ты выбрал шелк, – сказала она с нарочитым смешком, – иначе бы платье пропало. – Тара подтянула бабушкину шаль повыше, чтобы прикрыть торчащие соски, и через мгновение снова весело рассмеялась. – Вот это день рождения!
– Не совсем идеальное завершение идеального вечера, – печально заметил Димитриос, отводя мокрые волосы с ее лица.
– Все замечательно, – возразила Тара. – Крещение в день моего тридцатитрехлетия: сначала шампанским, потом дождем. Не хватает только огня.
«Огонь – в моей любви к тебе, – мысленно ответил он. – Разве этот огонь не грел тебя весь вечер?»
– Подожди! Я тебя провожу. – Димитриос выскочил из машины, когда такси остановилось. Тара бежала впереди него под проливным дождем.
Наконец они оба, запыхавшиеся и смеющиеся, оказались в прихожей дома Костаса. С них ручьями стекала вода.
– Ты завтра идешь к Дорине? – спросила Тара, стараясь отдышаться.
– Если ты пойдешь. Заехать за тобой?
– Нет, я приеду с Ники. Увидимся в студии. – Она погладила его по левой щеке и поцеловала в правую. – Спасибо тебе, Димитриос, за самый прекрасный мой день рождения.
Он пальцем приподнял ее подбородок и ласково, но твердо поцеловал в губы.
– Спасибо тебе за то, что ты родилась, – сказал он. – Увидимся завтра. – И закрыл за собой дверь.
Тара подняла руку к губам. Ощутив внезапное головокружение и слабость в ногах, она прислонилась к стене, чтобы не упасть. «Наверняка выпила слишком много шампанского, – подумала она. – И он тоже».
Димитриос сидел в такси, наслаждаясь ароматом ее духов и теплотой ее губ, которую он еще продолжал ощущать. Ему безумно хотелось снова заключить ее в объятия. Он знал, сегодня вечером он выступил не лучшим образом. Сначала сплошной романтизм, потом вдруг разговор о делах. И не следовало позволять ей так много пить, она к этому не привыкла. Но, по крайней мере, это было началом. Он смотрел сквозь дождь, застилающий огни города. В одном из этих зданий живет Леон Скиллмен.
– Ты ее не получишь, – сказал он вслух ровным, низким голосом. – Я не позволю тебе завладеть ею.
