Текст книги "Небесное Сердце (СИ)"

Автор книги: Александра Плотникова

Соавторы: Алиса Строганова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)

– Что ж, если вы такой патриот и гуманист, каким хотите казаться – учитывайте человеческий фактор, будьте любезны, а не превращайте их в бессловесных зверей!

Майор вскинул руки в примиряющем жесте и сделал вид, что пошёл на попятную. В самом деле, спорить с матерым осназовцем, пусть и немного размякшим от возраста, себе дороже.

– Я всего лишь предложил вам тему для беседы с вашим подопечным, только и всего. Вам бы не помешало напомнить ему, что здесь – военный объект, а не спортивный полигон.

– Здесь не вы отдаете приказы, – рыкнул Кенси, не терпевший фамильярностей. – Решения о повышении эффективности принимайте у себя в бюро – вам это не помешает! А с моим личным составом я, с вашего позволения, разберусь лично. Извольте соблюдать субординацию, майор!

Штабист промолчал и отвернулся к мониторам. Камеры как раз увидели полиморфов – трансформируясь ещё в космосе, они цеплялись за скобы в горловине шлюза и аккуратно вносили себя внутрь. Их работа была окончена, остальное сделают штурмовики. Наверняка эта старая развалина гружена ко всему прочему, нелегальными запчастями и оружием. Покрепче допросить команду – и сами всё расскажут, ещё и тайники сдадут.

Медленно и неохотно они разбредались к своим стойкам, сами поворачивались спинами к фиксаторам. От этого зрелища веяло необъяснимой безысходностью. Те, кто отказал беднягам в мимике, лишь сделали тоску ещё более заметной...

Кенси верил, что со временем угрюмец сто четырнадцатый всё-таки сойдется с новой командой. Ведь не дурак же, поймет. А если нет, то генерал лично подберет для него новое звено его класса, лучших из лучших, а хваленые ТИСы останутся на правах второго эшелона. Печально было самому себе признаваться, что к старости проснулась неуместная для военного сентиментальность, но... Сто четырнадцатого генерал и правда любил. За что – сам не знал. Только этот гигант ни разу не подвёл его ни в одном рейде, ни в космосе, ни на планетах. Он был проверен десятками боев, несколько раз его доставляли на борт разбитым в хлам. И пусть таких предписывалось отправлять в утиль – бригада заново собирала его, умудрялась выводить из небоеспособного зелёного спектра эмоций, и он снова летел. И высший класс показывал. Джареф Кенси мог бы без страха доверить ему и собственную жизнь.

Для такого не жалко выбить что угодно.

Только бы штабист этот не помешал, будь он неладен. Больно рожа кислая и голос елейный. Такой и мать родную продаст, если она против буквы закона пойдет или поперек карьеры встанет. Ха. Может и не пытаться ничего на этом корабле высмотреть. Не получится.

Потом, когда будет у сто четырнадцатого и выслуга, и позывной, то впору выпросить для вояки голос. Ведь находятся те, кто говорят что «их солдатикам» и модуль поставили, и даже из машины вынули, по прошествии срока реабилитации. Правда, лично генерал тех рассказчиков не видел, да и солдат с соответствующими записями не встречал,. Слишком большая для осназовца роскошь – знать в лицо личный состав другого отдела. Да и кто открыто подобное впишет? Реабилитирован посредством секретной военной программы. Будь она официальной – как выкручивались бы «наверху» с новыми телами? Ведь после печально известного инцидента, «дела о колонистах», когда одна-единственная ошибка в генокоде повлекла за собой катастрофу планетарного масштаба и громкие разбирательства в Сенате, примерно половина населения Федерации жестко протестовала против клонирования.

...Нет, не покажут тех солдатиков. Никому и никогда не покажут. Новые лица, новые имена, биографии, документы. Никто и знать не будет. Можно лишь надеяться на правдивость обещаний и истинность слухов.

Кляня себя за сентиментальность, он всё-таки пришёл в ангар ещё раз, после того, как техники закончили штатную диагностику машин.

Сто четырнадцатый всё так же грозно сверкал отполированной броней. Светокристаллы горели темно-синим, практически фиолетовым – к спокойствию примешивалась раздраженная работа мысли. Наверняка он анализировал вылет и пришёл к неутешительным для себя выводам. Незачет.

– Ты молодец, – сказал ему генерал, подойдя поближе. – Но всё-таки в следующий раз постарайся поменьше игнорировать членов своей команды. Мало ли, с кем придётся работать. А подобное может обернуться провалом, например, жизненно важной для твоей эскадрильи операции. Я подберу тебе подходящее звено, но совместные вылеты, пожалуйста, не заваливай.

Полиморф молчал.

Знал бы Кенси, где он видел все эти совместные вылеты и как относился ко всем приписанным группам. Опять придётся завоёвывать в этом «подходящем звене» старшинство. Опять находить общий язык. Опять слётываться. Всё опять и бесконечно заново... Знал бы всё это Кенси – давно сдал бы непримиримого полиморфа от себя подальше. А ведь видно, что добра хочет, наивный. Такому и угодить иногда хочется. Из жалости.

5. Да воссияет Лазурь...

Личный архив Командующего Сан-Вэйва,

старшего помощника Адмирала Хайэнарта

Начало 594 года, торийское пространство.

Тория всегда существовала обособленно. Её жители не жаловали туристов, её монархи частенько игнорировали цинтеррианский Сенат. В общем-то, они имели на это полное право, ведь когда Цинтерра только начала осваивать высокие технологии, Лазурный Престол уже вовсю колонизировал планеты своего сектора Галактики. Поначалу, впервые столкнувшись с желтокожими детьми моря, Цинтерра повела себя скромно. В ту пору её люди, воодушевленные встречей с иной цивилизацией, загорелись идеей «межзвездной дружбы» вполне искренне, предлагали помощь ресурсами, незнакомыми на Тории материалами. Но с течением времени молодая космическая держава разрасталась, росли и амбиции. Разыскав в своих экспедициях Энвилу, Федерация воспользовалась тем, что планета лишена единого центра власти и подмяла её под себя. Тогдашний Верховный канцлер сулил золотые горы...

Потом дружба стала всё больше напоминать бремя. На Лазурный Берег и его окрестности посыпались нахальные туристы, молодежь, лазающая по Галактической Сети, нахваталась чуждых взглядов, в повседневную жизнь стала всё больше входить инопланетная техника, а вместе с ней – неудобные королям финансовые отношения и беды.

Сначала на грани исчезновения оказались намшеры главные наземные хищники планеты, потрясающе красивые звери с темно-синей полосатой шерстью и двумя хвостами. Туристы охотились на них ради трофейных рогов и чучел, их сотнями вывозили для зоопарков и каких-то лабораторных экспериментов. В конце концов егеря обнаружили, что самки либо убивают собственное потомство, либо попросту отказываются его приносить. Хрупкая экосистема единственного континента грозила рухнуть, и тогдашний король ввёл полный запрет на любую охоту – даже для самих торийцев. Население целиком перешло на дары моря, овощи, фрукты...

Когда спустя две с небольшим сотни лет на планете в одночасье погибли все до единой птицы – началась паника.

Кто-то списывал на эпидемию. Жрецы грозно возвещали о гневе духов. Официальная версия предполагала, что на Торию завезен неизвестный вирус. Его долго, но безуспешно искали. В конце концов разозленный тогда еще молодой Эхайон приказал закрыть суверенное торийское пространство. Исключения составлялись только для особ, приглашенных короной... В число которых попал в своё время и гений-программист Джаспер Крэт.

Но идя домой, Золотой Журавль видел Торию не надежным островом, не тихой гаванью – тюрьмой.

Какая блажь заставила его диктовать во время очередного прыжка? Он никогда не отличался любовью к мемуарам. Но чувствовал, знал: если не выговорится, не выскажет равнодушно мигающему планшету все, что накипело за годы скитаний по Галактике – сгорит. Он отдал необходимые распоряжения команде, запер дверь своей каюты и включил устройство на запись.

Мы ждали.

Весь Солнечный дворец, вся столица. Вся Тория – ждала.

Миллионы людей у визоров в дальних городах, сотни тысяч на морских фермах. Весь люд на Лазурном Берегу и те, кто специально приехал на Церемонию сейчас ждали. Мало кто знал, что им предстоит увидеть, хотя слухи просачивались. Слухи о Таком не могут не просочиться.

Я догадывался, чего ожидать. Как догадывался и мой брат.

Законный наследник, провозглашенный недавно Лоатт-Лэ Торийским. Вот ты, стоишь позади меня на верхних ступенях теперь уже своего дворца. Сверкает на твоей голове высокий венец (как сказал ты мне вчера? Неподъёмный агрегат?). Переливается в свете утренней зари длиннополое облачение цветов королевской династии – лазурь, золото, белый. Потерпи, брат. Уже вот-вот, отец никогда не опаздывал. А нас не зря учили обуздывать собственное тело. Что такое выстоять несколько минут неподвижно, если мы умеем это делать часами?

Мы привыкли к людям, привыкли не замечать толпу. Мы росли среди сотен придворных, но лишь несколько человек занимались нашим воспитанием. Учитель, где ты? Наверное, как всегда остался подле Истока, коему ты – Хранитель. Ты никогда не любил больших людских скопищ, они были для тебя слишком шумными, даже когда молчали. Зато Исток, скрепляющий голубой купол неба с изумрудной гладью воды всегда давал тебе успокоение. Надеюсь, ты следишь сейчас за церемонией. И пусть у тебя нет ни одного визора, зато есть возможность Видеть чужими глазами. Для меня честь знать, что ты мысленно присутствуешь со мной, Учитель.

Но вот толпа вздохнула. Тысячи людей враз подняли глаза к небу. К той извилистой линии гор, которая подобно зелёной ленте опоясывала горизонт, охватывая кольцом Лазурный Берег. Не знаю, что именно привлекло моё внимание. Замершее ли дыхание толпы, скользнувший ли по горной вершине блик, но я поднял взгляд от дворцовой площади и застыл.

Я увидел Его.

Свой свет. Свою мечту. Свой путь наверх и шанс взмыть, наконец, в зовущие меня небеса.

Свой Корабль.

Я сделал окончательный выбор, когда мне было шестнадцать. Мне пришлось его сделать. Это брат всегда больше интересовался политикой, лучше усваивал духовные уроки Учителя. Он, Эйнаор, из нас двоих был более достоин занять Лазурный Престол и править Торией. Он чувствовал своё место здесь, в гавани на берегу, позади Нефритовой Горы. А я рвался к звездам.

Стремительный. Так я пожелал назвать корабль, когда отец спросил меня. Это была наша большая тайна. Только семья знала о моём выборе и об обещании, которое дал отец. Вплоть до коронации никто из народа не догадывался о том, кто же из нас унаследует трон. Ведь это первый в истории случай, когда в монаршей семье родились близнецы.

Мы скрывали принятое втроём решение до последнего дня. И когда отец возложил венец на голову брата, народ осознал, что наследство, должное достаться мне, обязано быть не скупее Престола.

С таким Кораблём не нужен ни один земной трон. Ибо он – трон небесный.

Полиарконовая броня дерзко сверкала белым перламутром – но я знал, что для боевого вылета она может стать чёрной подобно космосу. Небывалых размеров киль вспарывал облака острой кромкой, как нож масло. «Стремительный» опускался к земле. Медленно и легко, словно не было в нем титанической массы. Не мираж. Нет, ни в коем случае! Сотворенное Чудо, которому нет равных. Самый быстроходный, самый мощный, самый... Достоинства, которые мы обговаривали при проектировании можно было перечислять бесконечно, но в тот миг я позабыл всё на свете. Лишь с замиранием сердца любовался красотой и изяществом грозного неповторимого судна. Жадно пожирал взглядом и восхищался как чинно, без малейшего гула, лишь на одной гравитационной подушке, он скользил над столицей, накрывая её остроносой тенью.

В носовой части сверкал золоченый крылатый герб королевской династии.

Чудо. Сон. Сказочная грёза.

Не к месту защипало в глазах.

Нет. Нельзя. Даже думать нельзя над тем, чтобы проявить свои чувства. Где угодно, когда угодно, но только не сейчас. Не на глазах у всей планеты, когда приходится выверять каждый короткий вздох. Рука строго на эфесе клинка на поясе. Положенные две плетеные кисти лазури и золота, свисающие с обмотки ножен. Строгая форма без единого знака различия. Сейчас я никто, не наследник, не воин, не жрец. Всего лишь член королевской династии, имеющий право носить оружие с фамильными цветами. Мою роль и судьбу Отец должен прописать сегодня. Поставить меня на доверенное Им место, чтобы я принял свой долг.

Корабль. Вот моё место.

И звезды станут мне роднее дома после первого полёта.

Вот показались из-за скалы покатые выступы мощных двигателей. Под корпусом, скрывшим от нас полнеба, стала заметна дрожь проминаемого гравитационной подушкой воздуха. Он олицетворял собой величие науки и инженерной мысли, единственный в своем роде.

Он застыл ровно перед дворцовым шпилем и под единый вздох толпы стал опускаться вниз. Раскрылись три огромных зева в брюхе и, подобно рыбьим плавникам из них выдвинулись гигантские подножки. Одна опора – на дворцовую площадь. Две другие – в разных точках на другом конце столицы. Только так и только сейчас стал внятен его настоящий размер.

Невероятно...

В какой-то момент он просто завис в воздухе. Дворцовые штандарты, плещущиеся на самых высоких шпилях, ласкали носовую кромку. Чтобы не дрогнула земля, подножки продолжали опускаться с немыслимой, неимоверной точностью. На миг всё сжалось во мне от осознания того, что может случиться, если пилот этого титана не рассчитает высоту и опустит его слишком резко.

Это огромная ответственность, требующая больше, чем просто мастерства. Как же нужно чувствовать судно, чтобы управлять им с такой точностью! А ведь мне придётся это понять. Придётся, потому что мало быть владельцем и капитаном этого чуда. В наших условиях и по нашим законам – этого мало.

Толчок. Почти незаметный, пустивший только водяные кольца в фонтанах.

И снова мы ждали. Но теперь уже любовались каждой мелкой деталью. Каждым узором швов на белой сверкающей броне. Я спущусь со средних ступеней дворца на площадь, только когда откроется трап. Не раньше, не позже, потому что так подобает. Одновременно идти навстречу, чтобы принять свою судьбу из рук в руки.

Пора.

Каким окоченевшим кажется тело. Как деревянно переступают ноги. Не хватало ещё запнуться на родных, избеганных в детстве вдоль и поперек ступенях. Чуть медленней шаг, да, вот так. Чтобы не выказать нетерпеливого ожидания перед спускающимся трапом.

А ведь от него веет теплом. Да, от корабля, веет самым настоящим лёгким теплом и будто бы слышится мерное дыхание живого существа. Он ведь и есть почти живой, со своей нервной системой, со своим интеллектом и даже способен себя лечить. Мы знали, какой ставить заказ своим инженерам, и это – стало вершиной их мастерства.

Вот и ты, отец. Спускаешься по трапу с чинным спокойствием. Уже не монарх, но и власть ты ещё не передал. Ты справедливо разделил наше господство, вручив одному – богатства родной земли и воды, а второму... пока ничего, но вот я уже подхожу к трапу, не ступая на него ногой, а ты доходишь до края. И мы встречаемся взглядами.

– Дай руку, сын, – слышу я твой шёпот в звенящей тишине.

Плевать на трансляцию, плевать на миллионы зрителей. Сейчас нет никого вокруг нас. Потому что я ждал этого момента, готовился к нему, как идиот, и хочу, чтобы он был только для нас двоих. Только этот момент, а потом... Хоть миллиарды зрителей. Но это будет потом.

Я поднимаю правую руку и вкладываю её в твою. Прости, что она дрожит, но невозможно не волноваться в такой момент. Да и ты сам, я смотрю, переживаешь и взмокла твоя ладонь от пота. Ведь это ты сажал корабль, правда? Ты опускал его с ювелирной точностью, будучи на грани величия и провала, ошибки и математической точности. Мы восхищены, отец. Нет! Не так. Я восхищен.

– С этого дня я, Алльеяр ан Хайану Сан-Вэйв, Сиэтт-Лэ Лазурного Престола Тории, передаю тебе, Лаккомо тор Сентаи Сан-Вэйву, сей корабль и подтверждаю твоё право на командование им. Да станет он флагманом всего воздушного флота Тории, и будешь ты признан законным командиром. Ибо я вверяю тебе владычество в воздушном пространстве, по праву наследования и доверия. И будет мой Выбор твёрд и нерушим, как нерушимы врата Лазурного Берега.

Вслед за этим ладонь обожгло ледяной печатью Обладания и заструились, всколыхнулись потоком знания. Корабль... Мой корабль словно звал меня, и я слышал его зов, как навязчивое желание. Понимал его, как понимает наездник своего застоявшегося в деннике терри. Приливом накатила жажда свободы и неба, рёва могучих двигателей, мерного гула реактора, лёгкости в режиме отключённой гравитации... Многое просто не передать словами, потому как мысль являлась и улетала дразнящей птицей, а ты пойди и взлети за ней вдогонку. Взлети...

Шаг на землю, и отец выпустил мою ладонь. Его властная рука сделала приглашающий жест, напоминая мне о безумных тонкостях всей церемонии. Да, ты сошёл с корабля. Передал его и лишился права на командование воздушным флотом разом, одним коротким шагом, как сходят с трибуны, объявляя об отставке. И после передачи печати, этого незримого глазу ключа, обжёгшего мою ладонь, корабль больше не откликнется на твой зов. Твоя короткая совместная жизнь с ним окончена и теперь мне предстоит взойти на борт.

Как бы я хотел позвать тебя с собой наверх! Чтобы ты не оставлял меня с ним наедине, чтобы помог не оплошать, хотя я знаю наизусть, что мне должно совершить. Но я мечтал, чтобы ты оказался со мною рядом.

Увы, этого нельзя было делать – таков порядок вещей. Мы говорили об этом накануне, и ты решил отказаться от всякой власти и уйти, чтобы прожить хотя бы последние годы вне церемониала и вечно снующих вокруг людей. Это твоё право и твой Выбор, и я не смею звать тебя на корабль, чтобы твоё полное отречение было законным.

Но как бы я хотел, чтобы ты стоял в этот момент рядом...

Один шаг и я на трапе. Мой корабль и моё место. Как наивно и глупо было полагать, что в этот момент должно что-то случиться. Меня не ударило током на месте, не осенило новым пониманием. Стало просто, обыденно и спокойно, как бывало на трапах других кораблей. И это помогло мне собраться. Но всё остальное покрыл туман.

На борту меня встретили по стойке смирно облачённые в парадную форму офицеры. Взмах, рука сама взлетает в ответном салюте.

Мои мысли были уже не здесь и не сейчас. Я вспоминал все тренировки и инструктажи, проигрывал в голове последовательность действий. Игра на публику кончилась, но я продолжал быть заложником традиции, и сейчас готовил себя к самому ответственному испытанию.

Я знал, что должен пройти на мостик. Должен принять команду, которая и так была мне знакома. Должен представиться, соблюдая устав до последней буквы. А затем мне предстоит совершить немыслимое. То, к чему смолоду готовится в той или иной мере каждый торийский мальчишка – лично поднять Свой корабль в небо. Пожалуй, нет в жизни более ответственного момента, а потому всё должно быть совершено без ошибок. В моем положении будет непростительна даже малейшая оплошность.

Я не помню, сколько времени занял путь до мостика. На впечатления от внутреннего убранства корабля в голове не оставалось места. Мысли о предстоящей колоссальной работе заглушали всё вокруг.

Пройдет ещё несколько мгновений, несколько самых тяжёлых шагов в моей жизни по помосту до капитанского терминала. Я заставлю свой голос звучать твёрдо. Скажу экипажу то, что от меня ожидают услышать. Прогоню все лишние мысли, как расчищают небо от грозовых туч.

Моя рука не будет дрожать.

Я справлюсь со своим телом.

Справлюсь и с кораблём.

Уверенный взмах руки над панелью – вспыхнул экран, запестрил данными.

Все будет как на тренажёре. Только сегодня – впервые на собственном корабле. Это будет моё последнее испытание, как юноши. И я его пройду.

***

Апартаменты Верховного канцлера располагались над самыми высокими небоскрёбами, в зелёной зоне Цинтерры. Роскошные окна от пола до потолка смотрели на огромный, геометрически правильный парк, разбитый прямо на крышах зданий. Перпендикулярные росчерки посыпанных белым песком дорожек, овальные пруды, квадратные площадки для отдыха и миниатюрные скамейки. Даже деревьям роботы-садовники не давали разрастаться, как вздумается, придавая кронам исключительно правильные формы.

Геометрическому порядку подчинялась вся Цинтерра.

Исправно и беззвучно трудилась система климат-контроля. В метрополии не принято было делать открытых окон и балконов. Всему виной был тяжёлый душный воздух, у поверхности практически невыносимый. Лишь редкие зоны Цинтерры могли похвастаться прохладой и свежим морским бризом. В остальном планета была полностью отдана на откуп людям и городским районам, разрастающимся как плесень. С тех пор как границы населенных пунктов сомкнулись, Цинтерре был присвоен статус планеты-столицы.

Несмотря на показную роскошь и обилие новейших технологий, метрополия считалась самой беспомощной из планет Федерации. Да, он была богата, очень богата, баснословно богата. Она соединяла в себе всю промышленную и финансовую систему Федеративного Содружества Планет, но ... Без продовольствия вся эта мощь превращалась в пустой звук. А продовольствия планете с двадцатимиллиардным населением не хватало всегда. Сектора тепличных и животноводческих ферм давно перестали справляться с запросами потребителей. А синтетические продукты с недавних пор стали терять популярность. Люди снова хотели есть натуральную пищу. Желание клиента – закон. И наравне с громадными танкерами импорта на рынке стали всплывать продукты сомнительных подпольных ферм. Правительство смотрело на это сквозь пальцы: есть чем кормить народ – и ладно. Хотя, заезжие гости от подобных «деликатесов» отказывались.

Меню канцлера сегодня не отличалось особой роскошью. Хрустящая и сочная зелень с солнечных холмов Энвилы, приправленная транианскими специями, печёные в душистых бутонах с Сании рокконские овощи. Но главный шедевр, великолепный в своей простоте и утонченности вкуса – кусочек торийской рыбы, лежащий на собственной золотой шкурке, под кисло-сладким соком морских трав. Хорошая у них всё-таки рыба. Лучшая во всей галактике. Дорогущая, правда, и цинтеррианскому среднему классу недоступная, но для Верховного канцлера подобных препон не существовало. И рыбу-син с торийского Лазурного Берега он очень любил, поэтому к трапезе с этим деликатесом относился как к особому ритуалу.

Гостю было дозволено явиться на аудиенцию только во время десерта. Широким жестом крупной руки хозяин апартаментов указал вошедшему на полукруглый диван по другую сторону стола и наполнил ароматным красным чаем прозрачную чашку. Гость церемонно поклонился, скосил недоверчивый взгляд на дверь, будто боясь подслушивания, и прошёл на указанное место. Дорожный кейс был аккуратно поставлен на заливной пол, а сам человек без единого лишнего движения опустился на обитый бордовым бархатом диван.

Верховный канцлер Кэрейт – по крайней мере, под таким именем знал его народ – не любил принимать у себя «отца-основателя» программы военных полиморфов. Во-первых, потому что разговоры с этим типом всегда отбирали у канцлера много сил и нервов. Во-вторых, Кэрейта никогда полностью не удовлетворяли вести, приносимые гостем. В-третьих, конструктор вечно требовал от властьимущего всё самое сложновыполнимое. И, наконец, в-четвертых, он канцлера просто раздражал.

Вот и сейчас этот хмурый щеголь сидел напротив, держа чашку тонкими жилистыми пальцами так, будто это был не дорогой фарфор, а жук-костеед. Некрасивое тонкое лицо. Губы трубочкой, дующие на чай. Серые «рыбьи» глаза, дорогой серый костюм. Внешность смазывалась, лицо превращалось в незапоминающееся пятно, стоило только отвести взгляд, и вызывало отвращение. На ум приходили мысли о личинке насекомого.

И зачем, спрашивается, он устроил себе рыбный день? Знал же о предстоящей встрече. А так – только впечатление от трапезы испортил.

Но дела не ждали.

– Как там поживает наш проект «Чёрное Око»? – спросил правитель низким и грубым, как наждак, голосом. Его рёв с трибун иногда бывало слышно и без микрофонов.

– Вашими трудами, канцлер, – елейно ответил соучредитель торговой компании «Амина» и улыбнулся одними губами. – С финансированием проблем нет, всё наладилось.

У канцлера с кибер-магнатом существовала давняя договоренность: они не называли друг друга по имени. В ход шли должности, звания, немые обращения, но имена – никогда. Сам канцлер уже давно привык откликаться на новое имя, выбранное им при вступлении в должность. Но даже его он запретил произносить этому человеку. На то имелись свои причины.

Гость же звался просто и коротко – Ашир. Став гражданином одной из планет Федерации, он заменил прозвищем длинное непроизносимое имя, которое терпеть не мог. Впрочем, нынешнее ему нравилось не больше.

– Эти несчастные железяки хорошо выполняют свою задачу? – поинтересовался канцлер через пять минут, расправившись с очередным сладким бутоном. Вести беседу совершенно не хотелось, но ради общего дела можно было и потерпеть.

Ашир снова растекся в милейшей улыбке и подцепил двумя пальцами конфету из горки на блюде. Шоколад был белый, с голубыми крапинками.

– Более чем. Ни лемма накопленной энергии не пропадает даром. Мы же обещали. Разбитые камни, конечно, это досадные, хоть и оправданные потери, но всё что можно, мы скрупулезно собираем.

Мало кто знал, сколько полиморфов отбраковывается ещё на стадии полигонных испытаний – один-два человека могли назвать точную цифру. И только очень узкий круг лиц был осведомлен о том, что происходит с кристаллами после любой выбраковки.

Отсеивались по разным причинам. Зелёный спектр и полный отказ воевать дальше, плохая синхронизация нейролита с машиной, неумение тактически мыслить даже после нескольких десятков тренировок. Даже просто «невезучесть» полиморфа давала повод для того, чтобы списать камень в брак, а на его место поставить в дорогостоящую машину другой. Но на самом деле понятия брака среди руководителей проекта не было. Даже негодный экземпляр мог ещё принести пользу напоследок.

Кэрейту было важно, чтобы их основной проект удался.

– Прекрасно, – правитель довольно растекся в кресле, поддавшись грандиозным видениям. В его мечтах «Чёрное Око» уже было успешно завершено и открывало дорогу к новым горизонтам. К новым галактикам и их обитателям. В его мечтах Судьи Последнего Дня щедро делились властью над неведомым со своим верным помощником...

Однако собеседник вернул Верховного канцлера с небес на землю.

– Но нужно будет расширять штат сотрудников и производство, – занудно вещал Ашир. – Машины хорошо показывают себя в бою. Информация о новинках расходится быстро. Флоту понадобится полностью заменить часть ударной силы. По примерным расчётам достаточная численность колеблется в пределах трех-четырех миллионов экземлляров. Кристаллы не проблема. Камни – наша забота. А вот люди...

– Люди будут...– тут же ответил Кэрейт, словно речь шла о разменной валюте, а не о человеческих жизнях. – Главное – правильная реклама. Очень жаль конечно, что вы потеряли самый первый камень...

На последнее замечание, намеренно брошенное вскользь Ашир скривился, будто его смертельно оскорбили. Да, такая оплошность за его отделом числилась. Неприятная, неожиданная и совершенно дурацкая оплошность. Ну как! Как можно было потерять в точно известном квадрате пространства такой камень! Уже и разведывательный зонд за ним посылали. И сообщения отправляли. Последнее сообщение дошло от них пять лет назад, а потом весь экипаж как в Бездну канул. Лучше уж пусть действительно в неё, родимую, чем всем скопом в пасть какой-нибудь неизученной наукой дряни!

– Мы найдем его, – кисло ответил гость и решил сменить неприятную тему. – Но даже сейчас беглые исследования уже показывают в некоторых камнях значительный рост нейросвязей, инициированных носителем.

Однако канцлер отмахнулся от слов, как от мухи. Вызывающе крупный перстень сверкнул рубином редкой коллекционной огранки.

– Вам не мешают? – с деланым равнодушием спросил канцлер, хрустя прожаристым крекером. – Слишком умные генералы, например?

Ашир задумался, и лицо его застыло восковой маской. Да, бывало, что отчёты подобного рода, в просторечье именуемые доносами, ложились ему на стол. Мелкие дела решались быстро и тихо, сложные (например, если вопросы начинало задавать высшее командование субъекта Федерации) требовали одобрения Верховного концлера. Попадались ли такие в последнее время? Пожалуй, нет.

– Проблем не возникало, – ответил он. – Но отсутствие «батареи» сильно тормозит наш основной проект.

Это было сказано в отместку за напоминание о Первом Полиморфе. Кэрейт не закатил глаза к инкрустированному золотом потолку только благодаря сдержанности. Ну где, скажите на милость, он раздобудет то, чего нет? Подходящего человека ищут во всех уголках Федерации вот уже без малого двести лет – и всё впустую.

– Увы, – бесцветно отозвался канцлер, прикрыв тяжёлые веки. – Нужные нам люди рождаются только и единственно на Тории, куда, как вы понимаете, у нас нет доступа.

– Все, кого вы предлагали до этого – не подходят, – отрезал Ашир, рубанув ладонью воздух. Его зрачки, похожие на две булавочные головки, безуспешно пытались пробуравить собеседника. Канцлер оставался равнодушен – подобных жалоб он успел наслушаться более, чем достаточно.

– На этот раз почему?

– Потому что даже с корректировкой коэффициента защиты они не живут дольше суток. Ну ладно, один продержался неделю.

– Понятно... Значит, всё-таки нам нужен псионик вне категорий.

– Найдите нам его, – каркнул Ашир. – Иначе все наши затраты и старания – песчинки с Атурана не стоят.

Любил он кидаться красивыми сравнениями... Как язык выучил и в роль вжился – так и проникся этой страстью к образному мышлению. Дорвался, чернь.

– Есть один... вариант с ментальным коэффициентом сто восемьдесят...– задумался канцлер сперва даже многообещающе, – но это птица слишком высокого полёта.

С коэффициентом Кэрейт слега приврал. Оценка была не просто очень примерной – теоретической! На основании всего лишь слухов! Позор, до чего докатилась разведка...

Согласно повсеместно популярным «тестам Гиммела» коэффициент ментальной активности у обычного служащего равнялся сорока. У того же Вайона Канамари, если Верховному не изменяла память, примерно был равен восьмидесяти. Если он достигал ста, человек попадал под наблюдение и официально считался медиумом. Его могли завербовать службы госбезопасности, он мог сделать неплохую научную карьеру... а могла прибрать к рукам «Амина». И тогда этот «везунчик» навсегда пропадал для общества. Родственники подписавшего контракт медиума, надо отдать дельцам должное, всю оставшуюся жизнь получали приличных размеров компенсацию и молчали, не задавая лишних вопросов.