Текст книги "Небесное Сердце (СИ)"

Автор книги: Александра Плотникова

Соавторы: Алиса Строганова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

Фаллах злобно сморщился и прошипел что-то о матушке Его Величества.

– Громче. Я не слышу, – глядя сверху вниз, приказным тоном сказал Лаккомо.

– ...Мы ещё можем договориться, – пленник старательно сменил гнев на лицемерную улыбку.

– Документы, – велел вице-король.

– Полцены?

– Нахал...

– Десять процентов. Иначе не скажу, где они! – почувствовав спасительную ниточку, взвыл Фаллах. Несколько скорострелов, направленных в спину, его не смущали. Он любыми средствами хотел остаться в живых.

– Обойдусь, – почти прошептал Лаккомо.

И не случилось ничего. Не было театральных пассов руками, не повеяло космическим холодом, не прозвучало лишних слов, и вице-король не касался обездвиженного фарэйца.

Спустя несколько секунд Фаллах тонко завизжал от дикой колющей боли в голове. Один из телохранителей тут же заткнул ему рот импровизированным кляпом из скрученного полотенца. Ещё некоторое время главарь отчаянно дергался и мычал. Потом затих, с ненавистью глядя на торийцев.

– Правый внутренний карман, блок на средний левый палец и цифровой пароль, – раздался сухой голос вице-короля. – Пароль: тридцать два, сорок шесть, восемьдесят пять в бордийской раскладке.

Один из бойцов тут же принялся осматривать жилет Фаллаха. Взмокший фарэец мог только бессильно злиться и морщиться от остатков боли. Надежда переиграть сделку и отделаться малыми жертвами становилась всё призрачнее. Ещё минуту назад он считал, что эти желтолицые окажутся более сговорчивы, и тогда ему удастся выпросить хоть малую цену за свою работу. Сейчас он боялся, как бы не пришлось выкупать собственную жизнь.

Пластинка техпаспорта перекочевала из внутреннего кармана жилета в ладонь телохранителя.

– Всё в порядке, безопасно, сканер показывает подлинник, – отчитался тот, пряча считывающее устройство.

– Отлично, – произнес Лаккомо, забирая документ на рабочего робота себе. – Уходим. Следов не оставлять.

Фаллах запаниковал, снова забился, замычал что-то вслед уходящему вице-королю, но кляп становился все туже и лишь сильнее отклонял его голову назад.

Лаккомо уже вышел из зала, когда жадный фарэец позади замолчал насовсем. И даже через пару минут, когда челнок оторвался от земли и взмыл в побуревшее небо, толстая обшивка не донесла ни звука. Небольшой взрыв полностью вычистил место неудачной сделки.

Доискиваться правды о судьбе Фаллаха не станет никто. В этом Лаккомо был абсолютно уверен.

***

«Стремительный»

Пить на работе нельзя. Но очень хотелось. А если эта работа стала жизнью? Ведь в жизни пить можно, и многие даже это любят. Вон, делали же члены его экипажа настоящий самогонный аппарат из труб, клейкой ленты и дъеркова хвоста? Делали. Только спрятали плохо. Поэтому Лаккомо его нашёл и перепрятал похитрее. Правда, потом кто-то, ещё более хитрый, нашел агрегат на новом месте и утащил так глубоко, что его и след простыл.

Лаккомо помотал головой, отгоняя некстати залетевшие мысли. Какой алкоголь? Какие к дъеркам самогонные аппараты? О делах надо думать. Распоряжения отдать, с командой полиморфов переговорить, ответить на вызовы и письма... Но, как назло, мозг протестовал и хотел думать только о чепухе.

Например, о недоеденном толстом бутерброде, услужливо доставленным из корабельной столовой в каюту. Бутерброд доедаться не желал, лежал на тарелке укоризненным напоминанием о плохом питании. Хотя, с чего оному питанию быть хорошим, если события последней недели скачут, как бешеный тарис?

И запах этот фарэйский, казалось, никак не выветривался даже после душа. Но в том, что это уже самовнушение, Лаккомо не сомневался. На сей раз он приказал не просто очистить походную одежду, а уничтожить вообще. Чтобы не осталось ни одной улики о его посещении Фарэи.

Вздохнув, капитан взял с тарелки многострадальный бутерброд и кружку с остывающим чаем. Можно попробовать совместить приятное с полезным и пообщаться побольше с этим странным созданием по имени Пректон. Что оно вообще такое? Помнится, в своё время им восхищались. И ведь Джаспер почему-то попросил Престол укрыть Искусственный Интеллект.

А вдруг действительно за скупыми деловыми ответами и отговорками скрывается нечто. В «чудо» Лаккомо не верил, как и в то, что ИИ двухсотлетней давности может его чем-то удивить. Но проверить стоило. А узнать, насколько хорош этот разум в действительности можно было, только пообщавшись на произвольные темы. Вдруг будет даже интересно? А поговорить с кем-нибудь хоть о чём-то, кроме работы, вице-королю сейчас так хотелось...

Он доел свой гибрид завтрака с обедом и ужином и приказал проводить «командира Канамари» все в тот же ангар. Жаль, кресло помягче принести с собой нельзя, не отвинчивать же от пола! Со вздохом ограничившись стулом, Лаккомо отправился на встречу с ИИ.

Войдя в ангар и снова усевшись на стул точно на том же самом месте, он цепко вгляделся в фигуру полиморфа, ища детали, упущенные при первом разговоре.

Да, он отличался от всех прочих машин. Не только древностью, тонкостью настроек и обилием деталей. Он сидел на полу ангара, как человек, положив одну руку на согнутое колено, а второй опираясь на пол. Голова была чуть склонена набок, заставляя думать, что полиморф к чему-то прислушивается. Он время от времени моргал, опуская на «глаза» тонкие пластинки «век». Конечно, имитация, не более, но выглядел он как живой.

Но одна деталь особенно привлекла внимание вице-короля. При первой встрече он не задумывался над этим, и, возможно, не обратил в начале внимания, потому как считал, что ведет диалог с оператором. Сейчас же, зная, что перед ним сидит самый обыкновенный ИИ, Лаккомо всем своим существом ощущал «присутствие». Слабый фон, улавливаемый не каким-то конкретным органом чувств, но всем телом. И этот фон безошибочно указывал Лаккомо, что перед ним чуть больше, чем просто умный робот, временно отключивший функции полиморфа, но робот с кристаллом, достаточно активным и сильно заряженным.

Еще очень маленький камень проявлял себя несвойственной для такого размера активностью.

«Любопытно... А что ты думаешь на это, Эохан?»

Но корабль отозвался покровительственным равнодушием. Маленькая, но очень яркая песчинка, изученная за прошедшие дни вдоль и поперёк, была ему уже не интересна.

«С чего бы начать... – задумался Лаккомо. – С новостей по делу? Нет, это ещё успеется. Лучше с неожиданного вопроса».

– К чему эта имитация, Пректон? – спросил капитан, постаравшись усесться как можно комфортнее для долгой беседы.

– Потому что мне так удобнее, – мягко ответил полиморф, не шевеля губами. В отличие от моргания, закрытый «рот» наоборот возвращал к мысли о разговоре с машиной. Хотя, может, он и не умел его открывать. Или не считал нужным. Поди его пойми.

– Удобнее твоему телу, или Вайон научил тебя?

– И то, и другое. – последовал немедленный ответ. – Вы хотите, чтобы я вёл себя иначе?

– Я могу хотеть всё, что угодно. Мне интересно, как поступишь ты.

Лаккомо не шевелился и никак не демонстрировал машине своих чувств и мыслей. Не стоит давать ИИ шанса подстроиться и начать выдавать в ответ то, что хочет услышать человек.

– Если позволите, я оставлю всё как есть. Хотя, я знаю, что люди боятся и не любят, когда машина слишком похожа на них самих.

«И, тем не менее, ты сидишь передо мной вот так. Упорное создание».

– А как по-твоему, что вызывает этот страх?

– Я не задумывался над этим. Быть может потому, что считают, будто мы – совершеннее вас?

– А ты считаешь себя совершенней человека? – вице-король позволил хитрой улыбке вползти на лицо.

– Нет, – лицевые пластинки сложились в ответную полуулыбку. – Совершенство Человека мне недоступно. Поэтому я могу лишь восхищаться вами. Во всяком случае, я назвал бы восхищением те заключения, к которым пришел.

«Хорошо изворачиваешься, бойко, – удовлетворенно подумал Лаккомо. – Непросто будет загнать тебя в тупик. Но сначала к делу».

– Что ж, оставим пока отвлеченные беседы. Как дела у вашего экипажа?

– Благодарю, всё отлично. Ваши техники уже закончили работу.

Интересно, он когда-нибудь сменит позу для большей достоверности?

– Надеюсь, они не докучали вам вопросами? – дежурная любезная улыбка не помешает.

– Нет, они были весьма вежливы, – полиморф снова отразил улыбку. Что творится в его кристаллических мозгах, интересно знать? Увы, кристаллы не читаются так же легко, как люди.

– Это хорошо, – кивнул вице-король. – У меня для вас тоже есть приятные новости. Документы готовы, и в ближайшее время мы стартуем к Энвиле, чтобы спустить туда ваш экипаж. С тобой лично мы разберемся после них.

– Как скажете, Ваше Величество. Я предупредил их обо всем, они не станут ни беспокоиться, ни искать меня.

– Великолепно.

Нет, всё-таки Пректон не впечатлял Золотого Журавля. Ничего необычного не было ни в поведении, ни в ответах. Всё предсказуемо укладывалось в рамки кристаллических ИИ. А, может быть, дело в том, что Пректон стар? Может быть, двести лет назад он действительно стал прорывом, чем-то принципиально новым, достойным восторгов и споров? Подобными вопросами Лаккомо никогда не задавался, потому соответствующих материалов по кристаллам не изучал.

Интересно, понимает ли ИИ, что с ним играют? И если да, то станет ли он играть в ответ? Умеет ли?

«А если попробовать спросить прямо в лоб?»

– Скажи, Пректон, почему ты добровольно решился рассказать мне обо всём увиденном? Ведь я для тебя не менее опасен, чем федералы. А вдруг я решу, что предоставленная тобой информация намного ценнее вашей с оператором жизни?

Наконец-то пошевелился! Подобрался, «расслабленность» исчезла, и еле слышно зажужжала оптика, увеличивая приближение.

– Потому что я знаю, что вы поступите с этой информацией правильно.

– Вот как? Но ты совершенно не знаешь меня. На каком основании сделан такой вывод?

– Вы правы, я не имею чести знать Вас, – полиморф кивнул и слегка повел ладонью. – Но у меня есть данные о том, будто каждого или почти каждого торийца сопровождает особый дух-помощник – дъерк или Тень. Они подпитываются эмоциями своего партнера и защищают его. Ваш, по всей видимости, питается азартом. Это видно по Вашим глазам. Вы рисковый человек, – Пректон открыто улыбнулся, и в разрезе рта стала видна механическая начинка головы, где что-то неприятно шевелилось и подергивалось. – Вы рискнули вытащить нас из-под носа у правительства, рискнули пойти против Системы. Я не исключаю, что Вы можете предать меня, если это станет вам выгодно. Но свой собственный азарт вы предать не сумеете и пойдете до конца. Поэтому я спокоен за себя и своего человека.

Показалось, или в голосе полиморфа проскользнула тень иронии? Лаккомо хмыкнул про себя. Но в лице не переменился, только заложил ногу на ногу и откинулся на спинку стула.

«Набор логичных доводов, прикрытый человечной манерой выражаться. Хорош же был Джаспер, когда обучал его формулировать выводы понятным языком. Действительно хорош».

– И что же ты ещё знаешь о дъерках? – улыбнулся он.

– Вайон Канамари по образованию был культурологом. После вступления в проект он продолжал свои изыскания, хотя не замахивался на диссертации и ученые степени. В частности, он изучал доступные пласты торийской бытовой культуры и мифологии. Эти данные хранятся в моей памяти. Согласно им, эти духи приходят к людям по своему желанию во время ритуалов Совершеннолетия и сопровождают человека как при жизни, так и после смерти на пути к Нефритовой Горе.

– Неплохо...

Повисло молчание. Вопросы не шли на ум, Лаккомо никак не мог придумать, чем ещё подцепить полиморфа. Но уходить обратно к постылой работе не хотелось. Хотелось чего-то неординарного, чего-то, что всколыхнуло бы мысли, заставило искать неоднозначные ответы.

Или разобраться в себе.

– Вы ведь пришли спросить о другом, я прав?

Лаккомо вздрогнул, услышав вопрос машины, и вынырнул из тягучей глубин безмыслия. Вопрос явился сам собой, простой, как церемониальный клинок. Он взглянул прямо в оптику, вдруг прочувствовав всю громадную разницу  габаритов.

Нет, вице-королю не стало жутко. Он почти привык к виду полиарконовых гигантов. Но инстинкт всё равно ворочался где-то в глубине сознания, заставляя нервно ловить каждое движение блестящих рук, каждый поворот или наклон головы.

– Да, наверное. Мне интересно... Вернее, я хотел спросить.

Маленькая яркая искорка иногда выстреливала короткими язычками света перед мысленным взором. Спокойный, доброжелательный фон. Казалось, ИИ просто не умеет испытывать агрессию.

– Спрашивайте, ваше величество, – короткий, приглашающий задавать любые вопросы, жест. И все же, скуповаты у него движения, не получается полностью копировать человеческое поведение.

– Пока мы не расстались, скажи, что ты? Почему к тебе такой интерес?

«Почему я считаю обязательным тебе помочь?»

Но этого Лаккомо вслух не произнес.

– Я – живое мыслящее существо иного порядка, чем человек. Я – личность. Кибернетическая личность.

Что ж, неудивительно. Он достаточно высоко себя ценит, этот искусственный разум и при всем восхищении людьми считает себя достойным большего, чем звание умной машины.

– Это ничего не объясняет, Пректон. Так думают много наших кораблей. Почему ты считаешь оправданным называть себя личностью?

– Потому что я могу принимать самостоятельные решения, не опираясь более на протоколы. Потому что моё мнение о происходящем никак не обусловлено основной программой. Этого мало? – снова слегка изогнулись пластинки губ, явив подобие снисходительной усмешки и приподнялась левая «бровь». Он уверен в своей правоте.

– Протоколы – это такие же рамки, как человеческие законы и порядки, прописанные в документах. Убери порядки, и начнется хаос. А программа – это лишь рекомендация к действию. Твоё мнение по-прежнему базируется на логике и наиболее выгодном решении, ведь так?

– Не только на этом, – полиморф на несколько секунд умолк, видимо, обдумывая и формулируя вариант ответа. – Ещё и на том, что среди вас, людей, называется «привязанностью» и «гордостью».

– А почему ты считаешь, что твоя привязанность не есть часть заложенной программы, а твоя гордость – не перефразированный протокол о самозащите?

– А какое отношение самозащита имеет к гордости за мысли и поступки моего оператора? – парировал Пректон.

– А такое, что именно из-за вашего слияния твои... чувства к оператору и, возможно, хозяину не могут быть иными. Это естественные процессы, возникающие после слияния и знакомства. Это... инстинкт. Подобный же инстинкт возникает у наших кораблей, когда они знакомятся со своими пилотами и капитанами.

– В чём тогда ваше отличие от меня? – металлическое лицо выразило удивление. – Ведь вы тоже считаете себя личностью, но подчиняетесь инстинктам и протоколам.

Лаккомо совершенно искренне ухмыльнулся.

– Ты быстро схватываешь суть. Наверное, я считаю себя личностью потому, что могу позволить себе испытывать эмоции. Хотя в моей профессии они, наоборот, излишни.

– Но существам вроде меня вы в эмоциях отказываете. Почему?

– Не отказываю. Расскажи, каково тебе без оператора? Что с ним стало тогда?

На сей раз Пректон замолк надолго. Похоже, этот вопрос оказался для него одним из самых сложных. Он застыл, размышления никак не отражались на его лице. Но Лаккомо не сомневался, что его процессор с огромной скоростью перебирает варианты. А, может, уже перебрал, но специально выдерживает паузу, понятную для него, человека, как глубокое размышление.

– Без оператора пусто, – наконец, медленно выдал он. Явственно зазвучали человеческие, неуверенные интонации. – Мне хотелось бы снова стать... цельным. Хотя, до осознания моё существование походило на сон, неосознанное выполнение действий и условий. Не важно, что машина под моим контролем – меня тогда не было.

– Как прошло твоё становление?

– Какое становление?

– Как личности.

– А одинаковые ли у нас понятия о личности? – на сей раз улыбка полиморфа стала отчетливо снисходительной. – Вы уверены, что я «думаю» так же, как вы?

На ум пришло определение из учебника, которое вбили в память ещё в Академии на лекциях по социологии. Сия дисциплина входила в список обязательных для будущего управленца, но за прошедшие годы Лаккомо забыл почти всё из того, чему его учили. А тут нате вам, всплыло. И надо же, как удачно. Можно и блеснуть.

– Личность – это понятие для отображения социальной природы человека и рассмотрения его как ячейки социокультурной жизни. Определение его как носителя индивидуального начала, которое раскрывается и самовыражается в контексте общественных отношений, и деятельности.

– Я полностью согласен с этим высказываением. На «становление», как вы говорите, потребовалось время, которое ваш организм просто не заметит. Оно ничтожно мало. Мои решения, основанные на заложенной программе, тоже попадают под приведенное вами определение. По данному определению любой искусственный разум это личность. Особенно тот, который развивается и совершенствуется. То, что произошло в тот миг не есть становление личности как таковое. В тот миг было... вы бы сказали, «падение всех идеалов». Разрушение всего святого и ценного – всего, что я таковым воспринимал.

А вот это уже интересно. Лаккомо даже подался вперед. Мыслительные процессы кристаллов до сих пор во многом оставались тайной для ученых. Если сейчас некоторые из них раскроются, это могло бы взорвать торийскую науку. Ведь даже со «Стремительным», с Эоханом, никто не мог поговорить на языке слов. Корабль общался только образами и отголосками впитанных им эмоций капитана.

– Святого? То есть ты обозначил себе новые идеалы и ценности, не те, что в тебя прописывали, так?

– Нет. Идеалы и ценности – то, что было прописано. То, что формулирует Первый Протокол Мериса. А тогда... Я понял, что меня ничто не остановит от принятия любого решения. У меня появилась цель, не программа, а намерение – защитить оператора. И ради этой цели я не просто могу, но и согласен уничтожить любой раздражитель или помеху. Да, я мог выстрелить в любого члена команды. В любого работника Центра. И я был готов. Но лишь цифры отделяли меня от решения. Бессмысленность и недостаточная опасность.

Да. У существа, сидевшего перед вице-королем, имелась воля. Крепкая, расчетливая, какую не у каждого человека встретишь. Он действительно пошёл бы на всё. И главное, что воля эта была подкреплена возможностью действия. Он мог сотворить непоправимые вещи, повлиять на жизни окружающих и не оставаться при этом лишь свидетелем гибели своего оператора. Хотя по всем Протоколам, написанным в соответствии с человеческой моралью, ему надлежало быть только свидетелем. И вот от этого становилось по-настоящему не по себе. Лаккомо не завидовал тому, кто осмелится встать на пути у Пректона.

Тем временем ИИ продолжал откровенничать:

– И это я принял решение отключить своего оператора от управления, потому что его поведение вышло за рамки осознанного. Он стал вредить себе, вредить нам, а я, как сторонний наблюдатель, смог распознать опасность и принять меры по его изоляции путем полного отключения с перезагрузкой в будущем.

Вот вам и преданность самого близкого существа... Лаккомо невольно содрогнулся, представив такую ситуацию с собой и кораблем. Эта мысль была достойна отдельного рассмотрения и долгих вечеров размышлений о ценности жизни и доверии. Вопросы всплывали один за другим: «А хотел бы я, чтобы Эохан отключил меня в случае опасности?» «А доверил бы я ему?» «Что бы я при этом чувствовал?»

Преодолев неприятные мысли, Лаккомо постарался вернуть себе равнодушный вид.

– Ты понимаешь, что фактически убил его? – спросил он.

ИИ ответил незамедлительно.

– Я понял, что потом это так назовут. Долгий момент воздействия той агрессивной среды Лании дал мне очень много времени для проверки теории о том, смогу ли я вернуть оператора обратно. Это тоже стало частью «осознания». Самый святой идеал, который у меня был, начал разрушаться. И единственным верным решением в той обстановке было поглотить его, пропустить через себя, а потом вернуть в безопасные условия. Это не прописано в программе, но негласно запрещено. Запрещено затрагивать область оператора. Но она уже была повреждена угрозой. И здесь нет становления личности. Есть крах предыдущего мировоззрения. Потом я долго приспосабливался жить в новом для меня мире без ограничений. И «становление» затянулось. И продолжает тянуться. Нельзя в один миг стать личностью. Как и остановиться в какой-то момент на одной ступени её развития.

Но Лаккомо уже понял, что разговор на глубокие философские темы для него закончен. Мысль раз за разом возвращалась к словам Пректона об изоляции оператора. Вице-король  поймал себя на том, что пытается понять Вайона. Человек рвался куда-то в беспамятстве, чувствовал, что ему это необходимо... И вдруг его отключает собственная машина.

Или этот процесс длился долго? Человеческая мысль порой не уступает в скорости электронным начинкам ИИ, а в моменты паники может даже превосходить. Чувствовал ли оцифрованный Вайон, как постепенно начинает терять контроль над своим механическим телом? Осознал ли, что происходит? Пректон вряд ли ответит на эти вопросы. Да и Лаккомо не был уверен, что хочет знать ответы.

А все-таки – больно ли это, когда тебя отключают?

Отвлекло виноватое гудение.

–  Вы испугались меня, – всем своим видом выражая печаль, проговорил полиморф и протянул руки ладонями вверх. Жест открытости. – Не нужно... Я неопасен для людей. Я всего лишь защищаюсь.

– Нет, Пректон. Я не испугался тебя, – сухо ответил вице-король, без надобности поправляя руками воротник и расслабляя пуговицы. – Я просто не хотел бы оказаться на месте твоего оператора.

– То есть, вы считаете, что лучше было бы оставить его безумным? Дать убить всё, чего он коснулся бы? – извиняющиеся нотки мгновенно исчезли из голоса машины.

– Не знаю. Я не знаю каким был твой оператор. – Лаккомо опустил плечи и отвёл взгляд от голубой оптики. Слова слетали с языка сами, вопреки улетевшей вдаль мысли.  – Возможно, когда ты вернешь его сознание обратно, восстановишь из... себя, то он может поблагодарит тебя. Но будет ли это он? Или лишь его копия? Возможно, тебе этого не понять. Но иногда, в очень редких случаях, на человека накатывает понимание, что ни одна пародия на жизнь не может заменить первоначального существования. Особенно, когда ты помнишь, каково это – быть другим. И тогда человек понимает, что нет выбора лучше, чем просто умереть, как ему положено.

Крылатая мысль вице-короля звала его домой. Туда, где опять призывно сверкал Исток, где Нефритовая Гора шептала тысячами голосов.

Может ли машина понять этот зов?

Стоит ли ей об этом говорить?

Возможно, только так она сможет по-настоящему понять человека.

Лаккомо говорил долго. Пректон слушал. Слушал молча, согласившись стать хранителем всех страхов, опасений, переживаний вице-короля, накрепко запаролить всё, что будет сказано за эти пару часов. Он стал свидетелем человеческой усталости, человеческого упорства, человеческого долга. Снова, как и в тот далёкий день два с лишним столетия назад, мягкое хрупкое существо из плоти и крови изливало ему боль своей души. Той странной, незримой, неопределимой, нереальной и несуществующей субстанции, которую он бережно хранил в глубинах камня. Понимал ли он?

Пока лишь только то, что люди – существа невероятные в своей стойкости и гибкости. Отчего они устроили свою жизнь так, чтобы постоянно испытывать и преодолевать боль? Почему не хотят искать путей, чтобы раскрыть свои возможности?

Ведь им столь многое дано.

Тянутся куда-то, мучаются... Но почему-то упорно отказывают себе в праве исполнять предназначение, к которому их тянет.

Ведь на самом деле для них не существует никаких протоколов. Они выдумывают их сами. Зачем?

Полиморф не знал. И напоследок, когда Золотой Журавль уже собрался уходить, он спросил совсем не о том, что почти лихорадочно осмысливал его процессор.

– Ваше Величество, почему вы стали называть меня на «ты»?

Лаккомо коротко улыбнулся.

– Мне так удобнее, – ответил он и вышел из шлюза.

***

Полтора часа спустя.

Команда собралась на тринадцатой грузовой палубе левого борта, в холле возле стыковочного шлюза. Назвать это помещение как-то иначе не поворачивался язык. По потолку и верхней части стен вились светодиодные узоры, отражаясь в гладком, матово блестящем полу. Монитор в полстены транслировал картинку с внешних камер этого участка борта, создавая иллюзию «окна». В уголке возле плавного обвода несущей балки приютилась кадка с вечнозеленым торийским растением.

Полиморфы очень старались её не сбить.

«Ну что, народ, разбегаемся, – шумно загудел воздуховодом Пирт. – Всем чистой смазки и новых деталей».

«Да не трави ты душу! – возмутилась Крима. – И так тошно».

Вокруг сновал персонал, готовя к вылету грузовой челнок. На мониторе, постепенно поворачиваясь светлым, дневным боком, красовалась Энвила. Мирная, родная, знакомая до каждого изгиба береговой линии континентов. Столько лет они не видели её. Останется ли она милостивой к блудным своим детям?

Когда «Стремительный» всплыл на высокой орбите Энвилы, Его Величество начал долгие переговоры с правительством. К сожалению, канцлер Эмион Тонес полиморфам рад не был и принять команду согласился только после множества уговоров, заверений и гарантий. Дотошно пытался выяснить судьбу Вайона, но в ответ получил только сухое уведомление о том, что сьер Канамари пожелал остаться под прямым протекторатом Лазурного Престола, и суверенного пространства Тории не покидал. В итоге сошлись на том, что членам экипажа «Искателя» предоставят официальный вид на жительство, но с условием, что они добровольно откажутся от какой-либо публичной и политической деятельности.

Сидите, в общем, господа полиморфы, по своим углам и не шуршите.

А деваться было некуда. Ради сохранения тайны Пректона экипаж согласился молчать.

– Прошу подняться на борт, – проговорил сопровождавший команду ториец с жутким акцентом и приглашающе махнул рукой в сторону раскрывающего зев шлюза. – Представители правительства уже ждут вас.

«Давай, круглоголовый, удачи, – махнул на прощание Рики Красавчик. – Верни нам командира».

«Удачи, – эхом повторили Джаспер и Сайарез. – Будем надеяться, что твоя авантюра увенчается успехом».

«Надеемся на тебя!» – поддакнула Крима.

Быстрый поток коротких сигналов хлынул в камень Пректона, сводясь к одному: пожеланию скорейшего возвращения Вайона. ИИ воспринимал это как руководство к действию. В самом деле, зачем ещё нужна его свобода? Полиморф не умел надеяться, но хотел бы научиться этому чувству, чтобы считать, что неизвестные ему ученые непременно справятся с обратной пересадкой человека. Он клятвенно заверял операторов и смотрел, как они по одному скрываются в шлюзе.

Начинается самостоятельная жизнь.

Что такое страх машины? Это тысячи перебранных вариантов возможного будущего и столько же заключений по каждому из них. Это сотни схем возможных действий и десятки моделей поведения, созданных на их основе и отложенных в глубины памяти. Полиморф боялся неизвестности и неотрывно следил, как пузатый серебристый скат-челнок отделяется от махины корабля и обманчиво-медленно скользит к планете – драгоценному камню на чёрном бархате. Дневная сторона ярко голубела океанами, ночная была покрыта паутиной ярких соцветий городских огней. Но кое-где девственную тьму заповедных чащоб не нарушал ни единый проблеск света.

Вайону понравилось бы это зрелище. Да. Он был бы рад увидеть Энвилу.

Пректон понятия не имел, испытывает ли он сейчас радость. Слишком уж смутно понимал, что это такое. Его оператор почти не испытывал этого чувства; даже те редкие моменты, которые люди называют «весельем», приправлены были нотками горечи и грусти.

Велика вероятность, что ему мог бы помочь близкий друг. Не исключено, что наше с ним плотное общение стало губительно для его сознания. Нужен друг. Я – не друг.

Он запустил трансформацию. Оказалось, что это немного обидно – лишаться привычных удобных форм, принимая вид неуклюжего робота непонятной внесерийной конструкции. Впрочем, в техпаспорте стояла пометка «личный заказ», и на неё можно было списать какие угодно странности внешнего вида.

– Командир Канамари, – по окончании процесса обратился к полиморфу сопровождающий. Пока машина пересобиралась, человек старался держаться подальше, то ли из опасения быть случайно задетым, то ли с непривычки. – Я прошу вас проследовать за мной к соседнему шлюзу. Ваш корабль готов к отлету. Доктор Крайс Катри, с которым вам предстоит работать ближайшие годы, уже ожидает вас.

Пректон кивнул и двинулся следом за торийцем.

За его спиной горел последний мост в прошлое. Так сказали бы люди.