Текст книги "Обретение (СИ)"
Автор книги: Александра Лисина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 30 страниц)
– Нет, милая, – невесело улыбнулся Марсо. – Собственно, я веду к тому, о чем как раз и хотел рассказать. Чтобы ты поняла. Чтобы хотя бы попыталась понять. И, если не простить, то хотя бы дать ему шанс исправиться, потому что на самом деле Викран – неплохой человек. Ему просто досталось по жизни.
У нее в глазах снова появился холодный блеск прежней ненависти, а голос стал сух и резок, словно его только что заточили до бритвенной остроты.
– Это не оправдывает того, что он сделал, Марсо. И того, что еще собирается сделать со мной.
– Нет, девочка. Конечно же, нет. Но ты просила меня рассказать, и я рассказываю так, как умею.
Айра прерывисто вздохнула.
– Извини. Просто некоторые вещи выводят меня из себя.
Призрак все так же невесело улыбнулся и продолжил:
– Так вот, дело в том, что несколько лет назад Викрану сильно не повезло. Я бы даже сказал, ему ОЧЕНЬ не повезло... ровно по той причине, что он – достойный сын своего отца и, как выяснилось, обладает теми же качествами, какие были у него. Викран с легкостью принял его Огонь и Землю, довольно быстро освоил трансгрессию, научился перекидываться в любое время дня и ночи, что даже виарам далеко не всегда удается. Отточил свое мастерство до полного совершенства, сумел завоевать среди Охранителей определенное положение... но при этом не знал, что имеет те же слабости, что были у его отца. Тот же рок. То же проклятие. И никто этого не знал, иначе его просто не отпустили бы из Леса. Непременно бы нашли, растолковали, даже приковали бы цепями к Дереву Огла, чтобы он никогда не попал под удар... но, к несчастью, даже мы в то время знали слишком мало, а у Старейшин, как ты понимаешь, не было опыта работы с полукровками.
Айра снова вздрогнула и подняла на призрака растерянный взгляд.
– Эиталле?!
– Да, милая, – грустно отозвался Марсо. – Оказалось, что и Викрана задело это проклятие. Причем в тот момент, когда и подумать никто не мог... я не знаю, говорил ли он кому-либо об этом, не знаю, сколько времени это длилось, где они встретились и кем она была... но знаю, что однажды она пришла к нему в Лес. Навестить ли, порадовать, просто соскучившись... неважно. Да он никогда и не рассказывал. Главное – она пришла. Вот только Охранный лес – это не парк. В нем нельзя просто так появиться и помчаться на свидание, забыв об осторожности. Занд – это чуткий страж вокруг недремлющего Сердца, верный пес, посаженный строгим хозяином беречь это сокровище. Ему нет дела до чужих судеб или жизней. Как нет разницы между прокрадывающимся к Сердцу врагом и примчавшейся к возлюбленному восторженной девчонкой.
– Боже... – Айра невольно сглотнула. – Что с ней случилось?
– Погибла. Прямо у него на глазах. Попала под игольник и умерла, едва не забрав с собой и его. Охранители едва успели выпутать Викрана из ветвей, куда он, обезумев от горя, прыгнул следом за ней. С трудом высвободили, вытащили колючки, вывели яд, использовав для этого даже совместные силы эльфийской и гномьей магии... я не говорил, что у него в звене служили и эльф, и гномы? Так вот, именно им он и обязан жизнью. Потом его каким-то чудом дотащили до лекарей, силком заставили вернуться с того света, однако... мне не надо объяснять тебе, на что способен лиловый игольник. И не надо говорить, насколько ужасна смерть в его объятиях.
Марсо прикрыл призрачные веки.
– Я до сих пор не понимаю, как он тогда выжил. Не знаю, чего это ему стоило и сколько времени его потом мучили кошмары. Понятия не имею, как он смог удержаться от нового прыжка... а он через некоторое время все же попытался вернуться в Занд... но, полагаю, его звено всерьез опасалось, что когда-нибудь не удержит своего обезумевшего дриера. Поэтому ему пришлось уйти и переживать это в одиночестве. Здесь. В Академии, потому что в Западный Лес он отказался идти наотрез. И одно только то, что Альварису и Лоуру пришлось ставить ему ментальный блок, чтобы усыпить память, уже говорит о многом.
– Это точно, – невольно содрогнулась Айра. – Если насчет Эиталле – правда, то мне трудно представить, что ему пришлось вынести.
– Думаю, если бы он был чистокровным эльфом, мы бы не справились, – признался Марсо. – Думаю, никто не смог бы его удержать, а так... будучи наполовину человеком... эту тягу нам, в конце концов, удалось погасить и заставить его забыть большую часть того, что мешало ему жить. Но даже для этого нам пришлось много постараться: Альварису – как бывшему наставнику, который знал его лучше всех... Лоуру – как лучшему целителю, что я только помню на своем веку... ну, и мне, конечно – как существу любопытному, много знающему и хорошо понимающему эльфов... потому что я в свое время немало пробыл у Восточных, пытаясь понять их суть.
– Да уж...
– Вот, собственно, и все, что я пытался до тебя донести касательно твоего учителя. После того, как с Викраном все немного успокоилось, ему предложили работу. Здесь. В качестве преподавателя Академии. Поскольку идти ему, в общем-то, было некуда, он согласился... правда, с условием, что никогда и ни при каких условиях не будет участвовать в Инициации учеников. Поскольку другого такого уникального случая могло и не представиться – все же не каждый век Охранители поступают в Академию в качестве живого доказательства самого их существования – Альварису пришлось согласиться и принять его на тех условиях, какие он потребовал. И вот с тех пор... а это почти семь лет... он и ведет занятия у старших курсов. И ведет их так, что даже мне порой становится завидно: мало кому из преподавателей удается завоевать расположение виаров и вампов одновременно.
Айра неожиданно сузила глаза и пристально взглянула на умолкшего, прикрывшего веки призрака.
– Марсо... а почему он отказался от Инициации?
– Я боялся, что ты об этом спросишь, – не открывая глаз, ответил он. – Боялся и ждал. Но рано или поздно отвечать все равно пришлось бы. Хотя, конечно, я надеялся, что этого не придется делать именно мне.
– Почему?
– Айра... – его голос стал вдруг усталым и слабым. – Как ты думаешь, почему вас, первогодок, так долго держат отдельно от остальных? Почему вас даже друг от друга постарались отделить всеми мыслимыми и немыслимыми способами? Запреты на покидание своих комнат, жестко установленное время отбоя, Охранные Сети на коридоры и ваши толстые двери, отдельно стоящие корпуса, отнесенные как можно дальше друг от друга? Ты ведь видела разницу... там, у старших... видела, что парни и девушки свободно общаются, веселятся, гуляют... вместе. Без всяких ограничений.
– Что ты хочешь сказать? – неожиданно похолодела она.
– Что твой дар останется нестабильным лишь до того времени, пока ты... девушка. Пока нетронута и невинна. Но как только это изменится, он обретет настоящую мощь и нужную устойчивость. Первый мужчина в твоей жизни сделает его таким. Именно это и происходит во время Инициации – ты постигаешь то, что у эльфов называется Танцем Возрождения.
– Чт-то?!!
Марсо, наконец, открыл глаза и печально посмотрел на отшатнувшуюся ученицу, у которой с лица вдруг сбежала вся краска.
– Увы, девочка моя. Это так: Инициация происходит каждый год, примерно в одно и то же время. Для тех, кто постарше и поразумнее, в конце первого полугодия, во время Первого Бала, после чего ребят переводят в старшие группы, а остальных инициируют по окончании года. На таком же Балу, как тот, что скоро будет и у тебя.
У нее что-то оборвалось внутри.
– Нет... этого не может быть... это неправильно... почему ЭТО должно иметь такое значение? – словно в лихорадке зашептала Айра, невидяще глядя перед собой. – Так не должно быть... ведь это не вам решать... это не ваш выбор!
– Прости, милая, – сочувственно вздохнул маг. – Для простого человека это действительно не имеет большого значения. Неважно, где и с кем произойдет его первая близость. Обычные люди слабы и неопасны для мира. Поэтому все равно, случится ли это на сеновале, в постели богатого аристократа или в грязной подворотне, под аккомпанемент орущих от голода кошек. Не имеет значения, понимаешь? Потому что касается только конкретного человека. Но для магов все иначе. Маги владеют тем, что неподвластно пониманию простого смертного. У них есть дар. У них есть сила, во много раз превосходящая ту, которой может похвастаться обычный лавочник или кузнец. Пока маг еще молод, она тоже слаба, но по мере взросления она растет, увеличивается, становится беспокойной. Ровно до тех пор, пока не наступает истинное совершеннолетие. Во время Инициации наш дар ненадолго раскрывается, становясь почти беззащитным. Всего один раз в жизни. На очень короткий срок. Буквально на минуты, за время которых мир может перевернуться с ног на голову. Однако именно в этот момент ты становишься уязвимой, как никогда. Тебя можно легко убить, опустошить досуха, истощив до дна, или, наоборот, наполнить силой так, что она сожжет тебя изнутри. Ты можешь потерять контроль над магией, выбросив ее наружу бешеным ураганом, можешь поранить себя, своего партнера, соседей по комнате, жителей своей деревни или даже близлежащего города... с магией нельзя шутить, дитя мое. Мы уже пережили одну Катастрофу из-за последствий неконтролируемой магии, с трудом оправились в прошлый раз. Мы едва выжили после тех страшных времен. И это не забыто. Поэтому уже много веков на нас наложен строгий запрет – никаких связей с противоположным полом до момента Инициации. Никакой близости под страхом изгнания и исключения из претендентов для поступления в Академию. И это строго блюдется, особенно теми семьями, в которых из века в век рождаются маги. Аристократами блюдется особенно – всех их готовят к этому знанию. В то время как по окраинам неустанно бродят маги-одиночки, тщательно рассматривающие подрастающих детей. Чтобы больше не рисковать. Чтобы не было повторения. Чтобы забрать их с собой и обучить. Обуздать эту силу. Чтобы никогда больше Зандокар не оказался на грани уничтожения. И чтобы не допускать гибели невинных людей, если проснувшаяся в маге сила вдруг вырвется на волю. Поэтому все так трудно, девочка моя. Поэтому все так строго. Поэтому сама Инициация проводится только опытным магом – для того, чтобы сдержать эту силу, если потребуется. Или, наоборот, восполнить, если ты опрометчиво ее потеряешь. Только так. Под надзором. Под строгим контролем. Всего один раз в жизни, после которого ты вольна быть с тем, с кем сама пожелаешь. Но лишь после того, как поймешь, чем это опасно, и научишься себя контролировать. Собственно, для того вас так долго учат отдельно от остальных учеников, для того так настойчиво заставляют контролировать каждый свой шаг, каждое слово, каждый жест. Допускают к Инициации лишь тех, кто действительно готов. Тщательно следят за тем, чтобы во время нее ученик не пострадал ни физически, ни душевно, а уж потом отпускают и дают полную свободу. Как своеобразное извинение за тот, самый первый раз, который никто из нас, к сожалению, не выбирал. Этот порядок существует уже много веков, девочка, и, как бы нам ни хотелось иного, никто его менять не будет. Ни ради тебя. Ни ради меня. Прости.
Айра крепко зажмурилась.
– Так ты тоже...?
– Конечно, милая. Каждый, кого ты успела узнать: Бриер, твои соседки по этажу, виары, вампы... все через это проходят. Это так же неизбежно, как водоворот жизни. Как рождение и смерть, угасание и возрождение. Это просто жизнь, моя славная девочка. Просто не все ее моменты для нас одинаково приятны.
– А к-кто обычно... в смысле, как это происходит? – судорожно вздохнула она. – То есть... я имею в виду, кто это... делает?!
– Наставники. Учителя. Преподаватели. Или просто маги, которых специально приглашают на Бал.
Айра почувствовала, как у нее что-то сводит внутри.
– Это что, какой-то бесплатный балаган? Дескать, заходите, кто хотите, и получайте удовольствие? Выбирайте, кто понравится? Мальчика или девочку? Все равно достанется всем?!
– Нет, конечно, – понурился маг. – Приглашают лишь тех, кто способен правильно воспринять этот сложный момент. Ведь это очень личное. Очень важное. Ранимое и уязвимое. Нельзя допустить, чтобы ученики начали ненавидеть Академию. Нельзя допустить, чтобы они озлились и принялись мстить. Нельзя отправить к новичкам тех, кто не способен себя сдержать или стал бы воспринимать это как веселую забаву. Это работа, девочка. Неприятная, но нужная работа, которую кому-то все равно приходится делать. А поскольку ваши наставники знают вас лучше всех...
– И что? – вздрогнула она. – Никогда не бывает тех, кто против? Неужели никто не отказывается и не сопротивляется?!
– Просто заранее никого не предупреждают. Все проводится так, словно это обычный Бал и обычный вечер. Цветы, подарки, мягкая музыка, романтичный настрой... несколько капелек саранеллы, добавленных в вино, и ученики готовы любить весь мир. Немного подпущенных чар, и они охотно идут навстречу своей судьбе. А просыпаются уже обновленными, полными новых впечатлений и ощущений. Все просто. Так просто, что порой даже не верится. А тем, кто все-таки остался недоволен, вполне можно подправить память... или хотя бы стереть лицо того, кто проводил Инициацию. Для многих, поверь, это – хороший выход. И, насколько я знаю, этим частенько пользуются, так что большинство адептов до самого выпуска не подозревают, кто из преподавателей был с ними в ту важную ночь.
– Это отвратительно! – Айра, сжав кулаки, быстро отвернулась. – А если я не хочу?! Если мне тошно от самой мысли, что кто-то из них... ко мне прикоснется?!!
– Я же сказал: обычно мы не предупреждаем заранее и стараемся оградить первокурсников от старших адептов именно по этой причине – незачем вызывать у них необоснованную тревогу и лишнее беспокойство. Тем более что за время учебы всегда становится ясно, кто и за кем, скорее всего, пойдет на Первом Балу. А тот, кто смотрит еще дальше, порой заранее устанавливает более чем дружеские отношения. Именно в расчете на Инициацию.
Айра вдруг вспомнила мелодичный голос лера Леграна, его неоправданную заботу, подозрительную щедрость, теплую улыбку, причина которой ей так долго была неясна... и содрогнулась. Теперь ей стало понятно, что в ней было много фальши. Как и в том, как он искусственно смеялся над собственной неуклюжестью, как старался держаться поближе, отлично зная, какое впечатление производит. Как регулярно и словно бы случайно брал за руку, незаметно поглаживал пальцы. И как он смотрел в тот вечер, когда она неестественно быстро уснула. Прямо у него на руках.
– Ты поэтому велишь мне держаться подальше от лера Леграна? – резко вскинулась девушка.
– Да, – помрачнел призрак. – Легран знает, что ты – Земля. Чистая, легкая и свежая, как нетронутый цветок. Он наверняка полагает, что во время Инициации ты станешь его. Сама придешь. Добровольно. Он многим для этого пожертвует и на многое пойдет, чтобы ты сделала это осознанно, потому что принуждение никому из нас не нужно.
– Так он...?!!
– Поверь, милая, я это уже видел. И, поверь, он хорошо знает, как добиться своего: у него на это есть целый год, искусно спрятанные чары, которые порой чувствует лишь одна или две смятенные и смущенные таким напором ученицы, а еще – огромное количество терпения, с которым он потихоньку приманивает их, как бабочек к ночному огню. Хотя в чем-то, конечно, это и неплохо: по крайней мере, после его Инициации с ученицами никогда сложностей не бывает. Они не испытывают столь сильных эмоций, как могли бы. И это, по мнению Леграна, вполне оправдывает все остальное.
У Айры невольно сжались челюсти.
– Полагаешь, он мог намерено опустить свой Щит? Для меня?! Персонально?!
– Мог и ненамеренно. Однако когда стало понятно, что ты почти не поддалась, думаю, ему стало интересно. Любопытно и интригующе. Дескать, какая необычная на этот раз попалась ученица, – мрачно пояснил Марсо. – Вообще-то я не должен чернить своих же коллег, но касательно Леграна я повторяю: держись от него подальше.
– У него же есть Эиталле! У него есть, к кому возвращаться! Что ему нужно от меня?!!
– Эиталле означает лишь то, что его сердце отдано, – горько прошептал призрак. – Значит, что он никого и никогда больше не полюбит так, как кому-то хотелось бы. Это значит, что у него уже есть целая жизнь впереди, есть цель и есть, перед кем преклонить колени. Но это совсем не означает, что он не способен получать удовольствие с кем-то еще.
– Но КАК?! Как он может?!
– Эльфы – не люди, – настойчиво повторил призрак отчаянно вскрикнувшей девушке. – У них нет тех ограничений, которые накладываем на себя мы. Для них наличие нескольких партнеров вполне естественно. Никто не возражает. Даже женщины Эиталле. Просто потому, что для них это тоже означает свободу. И то, что кто-то из эльфов отдал кому-то свою душу, вовсе не значит, что он не может на время отдать кому-то другому свое тело. Леграну нравится такая жизнь. Ему доставляет удовольствие его работа. Он хорошо знает, кого и чем увлечь. Это как игра. Вечная и нескончаемая. Забавная, интересная и очень увлекательная, в которой он никогда не проигрывает. Ведь ему, как ты понимаешь, еще никто и никогда не отказывал.
Айра словно закаменела, с трудом соглашаясь верить в такие чудовищные вещи.
– А... дер Соллен?
– Нет.
– Что "нет"?
– Он никогда не участвовал в Инициации. Отказался. Пренебрег этим долгом, из-за чего у них с Леграном уже много лет идет настоящая война.
– А что ему мешает? – мертвым голосом спросила она, вспомнив последний разговор с наставником. – Почему бы не отвлечься, не доставить себе удовольствие? Раз уж он жив и, насколько я поняла, все еще мужчина?
– Нет, – снова отрицательно качнулся Марсо. – Эиталле для эльфов действительно нечто больше, чем просто любовь. Оно одновременно и заключает их в золотую клетку, и дарует полнейшую свободу, потому что тот, кто уже один раз попался, может не бояться ничего. Второго Эиталле не бывает. Никогда. Так что эльфы могут спокойно бродить по всему миру, очаровывать, соблазнять, соблазняться сами, утолять свои прихоти и жажду новизны... и точно знать, что никакого иного рока над ними уже не повиснет.
– Что же помешало дер Соллену? Почему он отказывает себе в простых человеческих радостях?
– Для этого он слишком... человек, – невесело усмехнулся призрак, но потом заметил ее бледное, как полотно, лицо, неподвижный и опустошенный взгляд, судорожно сжатые кулаки, до крови прикушенную губу, и разом всполошился. – Айра? Айра, ты что? Что опять случилось?! На тебе ж лица нет!
– Да... – бесцветно уронила она, невидяще глядя в пустоту. – И нет. Потому что ты ошибся, Марсо.
– Ты о чем?! Насчет кого я ошибся?!
– Насчет него – дер Соллена. Насчет того, что он не проводит Инициацию.
– Да ты что? Я сам присутствовал при том разговоре и могу тебе со всей уверенностью заявить, что...
Она посмотрела жутковато погасшими глазами.
– У меня Инициация. Через месяц. И проводить ее будет никто иной, как Викран дер Соллен. Он сказал мне это сегодня. Всего полчаса назад. И именно поэтому я пришла к тебе: ты ДОЛЖЕН помочь мне отсюда сбежать! Ты слышишь? Пожалуйста, помоги, иначе мне не жить!!!
Марсо тихо ахнул и в ужасе уставился на помертвевшую девушку.
Глава 24
Вэйру пришлось нелегко – оказалось, что это дико трудно: вести за собой спутников, ориентируясь только на внезапно проснувшееся чутье и несомненную тягу к Воде. Оказалось, невероятно сложно что-то делать, куда-то смотреть, говорить, объяснять, слушать ответы и, одновременно, пытаться удержать перед внутренним взором туманную синюю ниточку, уводящую вдаль. Если он отвлекался, она тут же терялась, истаивала, пропадала с такой скоростью и неприятной готовностью, что ему потом приходилось долго сосредотачиваться, пытаясь вспомнить, что и как делал в прошлый раз. Иногда даже возвращаться по своим следам, чтобы быть уверенным в том, что не ошибся. Потом, наконец, заново отыскивать кончик потерявшейся ниточки и как можно быстрее, пока не закончилось неожиданное озарение, бежать дальше, стремясь уйти как можно дальше от коварной и двуликой бухты.
Он много падал, часто оступался, особенно ближе к вечеру, когда в темноте становилась неразличима ведущая его тропа и когда усталость вдруг наваливалась с такой силой, что он едва не стонал. А еще у него вдруг откуда-то взялись головные боли – настойчивые, тупые, бесконечно грызущие затылок, а иногда ломящие и буквально раскалывающие виски на части.
Сперва он списывал их на недоедание и утомительный подъем, который час от часу ощущался все явственнее. Воды было мало, но примерно раз в день он находил в себе силы вытянуть на поверхность какой-нибудь крохотный водяной ключик. Правда, после этого ему приходилось по полчаса отдыхать, потому что перед глазами плясали крохотные звездочки и в ушах отчаянно шумело. Но все же это было единственное, что одновременно и поддерживало его силы.
А спустя пару дней стало ясно – голова болела тем сильнее, чем чаще и явственнее он обращался к своей странной магии. К примеру, если он долго следил за подземной рекой – боль возвращалась лишь к вечеру. Если пробовал некстати напиться – получал ответ немедленно и подолгу лежал, набираясь сил заново, потому что иного способа избавиться от нее просто не было. А уж если ему снова приходилось рисовать у себя в голове карту подземных источников, то надо было готовиться к тому, что он свалится в обморок на несколько часов. Как тогда, когда он сумел это сделать впервые и тут же рухнул без чувств, страшно напугав Даста и Миру.
Южанин, кстати, после этого целый час волок его на себе, двигаясь на поданный юношей ориентир в виде двузубой скалы странноватого бурого оттенка. А потом не сказал ни слова, когда он морщился, тихо постанывая сквозь намертво стиснутые зубы, сидел на земле, обхватив руками трещащую голову, и даже говорить не мог оттого, что от малейшего движения челюсти сводило немыслимой болью.
Даст больше не напоминал о трудном разговоре, который едва не стал причиной серьезного конфликта. Ничем не показал, что вообще помнит об этом. Держался по-прежнему ровно, без открытой неприязни. Обиды не выказывал. А если и была в его голосе какая-то отстраненность, то ее только Вэйр и улавливал. Но радовался уже тому, что этого не чувствует и не понимает испуганно жмущаяся к ним Мира.
Миру южанин, кстати, тоже не прекратил опекать, однако заметно отстранился, стал менее разговорчив, прекратил шутить и отвлекать ее от тревожных мыслей забавными историями. Взять на руки не отказывался, но стремился делать это без прежнего энтузиазма. Словно обидные слова дерзкого мальчишки все же тронули его за душу и заставили крепко задуматься над тем, что Мира (если, конечно, они выберутся отсюда) вряд ли согласится видеть рядом с собой здоровенного битюга с кривой мордой, покрытым шрамами телом, лысым затылком и недоброй ухмылкой, в которой не хватало пары зубов. Она была слишком хороша для этого. Слишком чиста. И гораздо больше подходила... и по сложению, и по красоте, и даже по цвету волос... тому самому сопляку, который вздумал защищать ее от него, Даста.
В то же время по ночам, когда Вэйр молча валился на землю, уткнув лицо в мягкую траву и отказываясь даже взять горсть набранной девушкой ягод, южанин исправно обходил ближайшие кусты, чтобы убедиться, что там никто не притаился. Чутко сторожил каждый шорох, искал птичьи гнезда, чтобы добыть питательные яйца. Подолгу смотрел на беспамятного мальчишку, мысленно сравнивая себя и его. А потом с досадой отворачивался, неохотно признавая, что даже старый шрам почти не портил парня так, как испортила его самого эта жестокая и несправедливая жизнь.
Вэйру же приходилось туго. Он с трудом просыпался, вынужденный тратить некоторое время на то, чтобы стряхнуть с себя непонятную вялость. Затем осторожно поднимался, чувствуя, как за ночь онемело и еще больше ослабло его тело. Вяло жевал то, что умудрялся где-то добыть по дороге Даст, и со скрипом заставлял себя двигаться дальше. Три дня... всего три дня до большой реки, возле которой ему сразу станет легче. Он уже чувствовал ее, инстинктивно стремился туда, всем существом тянулся навстречу, словно дикий звереныш, почуявший запах родного логова, или же малый ребенок, заслышавший ласковый голос зовущей к столу матери.
Его тянуло вперед с такой силой, что иногда он просто не имел возможности сопротивляться. Буквально проваливался в странное забытье и бездумно брел в этом дурмане, слыша в ушах тихий плеск волн, полузабытый рев водопадов, грохот разбивающихся о скалы валов и пронзительные крики чаек над старым утесом, под которым не так давно обрел второе рождение.
Порой он шел так странно, целеустремленно и одновременно пугающе, машинально переставляя одеревеневшие от усталости ноги, что Мира тревожно вздрагивала, окликала его по имени, но почти сразу отшатывалась, видя в его глазах не знакомую голубую лазурь, а бездонную бездну, в которой порой бушевали настоящие штормы.
– Вэйр, остановись! Даст сказал, что надо сделать привал!
И тогда он ненадолго останавливался, словно колебался и раздумывал: а стоит ли? Но потом откуда ни возьмись появлялись две широкие ладони, властно брали его за плечи, разворачивали на себя, а грубый голос неуклонно разбивал оковы странного наваждения.
– Стоять! Садись! Ешь!..
Иногда ему прямо в рот насильно засовывали что-то сладкое и влажное, резким окриком заставляя жевать. Иногда давали глотнуть прохладной воды из ближайшего родника. Потом, наконец, ненадолго оставляли в покое, но именно с этого времени Вэйр начинал потихоньку оживать. И Даст, подметив это, теперь приводил его в чувство хлопками мокрых ладоней по щекам, внутреннее опасаясь, что однажды даже это не сумеет пробудить парня от непонятной заторможенности.
Вэйр словно спал наяву. Его будто вела вперед невидимая, но неумолимая сила. Едва его разума коснулась карта подземных рек, парня как подменили, оставив от незлого, в сущности, немного наивного и разумного юноши лишь пустую оболочку, из-под которой лишь изредка просматривалась его прежняя суть. Но ненадолго. На какие-то мгновения. Как раз после того, как Даст силком укладывал его на землю, требуя закрыть глаза и спать, но до того мига, как обессиленный юноша послушно прикрывал веки, шептал неслышное "спасибо" и забывался до утра.
Дасту не нравились такие перемены. Он никак не ожидал, что из-за своей магии крепкий и сильный парень так резко и, главное, быстро свалится с ног. Однако это почему-то происходило. Что-то вытягивало из него силы: то ли работа неизвестного мага, который изменил очертания берега так, как ему требовалось, то ли из-за проснувшейся в мальчишке силы... поэтому южанин справедливо беспокоился и всерьез опасался, что Вэйр скоро просто упадет в долгом беспамятстве и больше потом не встанет. Слишком уж сложная эта штука – магия, чтобы строить по ее поводу какие-нибудь догадки.
Однако, что сейчас его беспокоило больше всего – это Сольвиар. Точнее, его живые обитатели, которых просто не могло существовать в природе, но на следы присутствия которых он то и дело натыкался опытным взглядом следопыта.
Вот снова на пути попался след огромной волчьей лапы. Вот промелькнул дрожащий на ветру клок серой шерсти. Здесь – безжалостно обломанный куст. Там – ободранная до самого низа кора на деревьях, а иногда на стволах величиной в два-три обхвата красовались несомненные свидетельства того, что виары – вовсе не выдумки и не забытые сказки. Что они здесь. Выжили как-то после последней войны. Не исчезли совсем. И где-то неподалеку все еще резвятся эти исчадья Урриала, а то, может, и идут уже по их следу, учуяв слабый человеческий запах.
Даст все время ощущал, что они не одни в этом древнем лесу. Его постоянно терзало смутное беспокойство. Все время казалось, что оживший кошмар Сольвиара где-то рядом, притаился за деревом и только ждет, когда настанет время объявлять удачную охоту. До этого дня южанин не верил в оборотней. Искренне полагал, что они давно уничтожены, а потому два дня назад не сумел сдержать невольной дрожи, когда далеко-далеко, где-то на южных скалах, снова послышался заунывный волчий вой, которому вторили десятки других голосов. И этот вой потом неизменно повторялся каждую ночь, заставляя его вскакивать с места, судорожно нащупывая нелепую против оборотня дубину, стискивать ее до побелевших костяшек на пальцах и молиться Всевышнему, чтобы эти чудовища не учуяли их след.
Ему дико не нравился выбранный Вэйром маршрут. Очень тревожило то, что под ногами все чаще и чаще стали попадаться уже знакомые, немыслимые по своим размерам следы. Ему казалось, что они сами, по собственной воле, бредут в логово древних созданий, чтобы те сполна насладились вкусом свежего мяса, которое вдруг каким-то чудом добровольно явилось на порог их жилища.
Однако Вэйр шел, словно во сне: целеустремленно, никуда не сворачивая. Вперив неподвижный взгляд перед собой, он неутомимо переставлял ноги, не замечая хлещущих по лицу веток, цепляющихся за штанины коряг, машинально перешагивая через поваленные бревна, на которых иногда тоже встречались следы ужасающе длинных когтей. И, кажется, вовсе не думал о том, что они бредут по территории страшных, пришедших из далеких веков существ, от которых при одном только упоминании следует бежать без оглядки.
А он шел.
Молча. Без остановок. Без жалоб и просьб. Шел ровно и размеренно, как учил его отец. Как кукла. Как поднятый некромантом зомби, которому чужды сомнения, которого не волнуют никакие преграды, который безразлично преодолеет любую стену, чтобы добраться до видимой только ему одному цели. Любой ценой. Во что бы то ни стало. И когда однажды его попытались остановить... а это, разумеется, случилось сразу, как только Даст понял, что с парнем происходит нечто нехорошее... медленно развернулся, взглянул в упор ставшими страшными глазами, где не мелькало ни тени узнавания. А потом, наконец, хрипло, с трудом припоминая, что перед ним друг, выдавил:
– Не мешай... это очень трудно...
Что именно трудно, Даст так и не услышал. Зато воочию увидел, ВО ЧТО может превратить живого человека проклятая магия. И с тех пор не спускал с пацана глаз, готовясь подхватить в любой момент, если силы его все-таки оставят.
К концу третьего дня, как и обещал Вэйр, им удалось преодолеть небольшой перевал и перебраться через горы, окружающие злополучную бухту. Это далось нелегко, однако вскоре местность быстро пошла под уклон. Идти сразу стало легче. При желании и если бы оставались силы, можно было бы даже бежать, не боясь врезаться во встречное дерево. Однако сил-то как раз и не было, поэтому спускались они все равно медленно, осторожно и настойчиво посматривая по сторонам.
