Текст книги "Избавление (СИ)"
Автор книги: Александра Лисина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)
Он с тяжелым сердцем начинал первую для нее трансгрессию. Упорно твердил про себя, что это важно и нужно. Что без этого ее дар снова станет нестабильным, а она, если учитель проявит малодушие и ненужную слабость, вскоре может погибнуть. По его вине. Из-за его колебаний. Только из-за него. И примириться с этой мыслью оказалось неожиданно тяжело: он не хотел, чтобы она умирала. Уже тогда страшился потерять. И уже тогда понимал, что не вынесет видения ее бездыханного тела, разорванного взбунтовавшимися силами стихий.
Настойчиво уговаривая самого себя, он с огромным усилием все-таки сумел отстраниться от стремительно нарастающей пустоты в груди и, наконец, выдавил три промятых слова, активирующих трансформацию. А потом несколько мину т пытался справиться с невесть откуда взявшимся страхом и отчаянным нежеланием продолжать.
Он облегченно вздохнул, когда все закончилось благополучно. Почти с радостью встретил ее неминуемый бросок уже в новом теле. Заметно расслабился, когда этот удар все-таки прошел мимо, а потом неприятно удивился, поняв, что волчица больше не желает мириться со своим положением.
Он слишком поздно осознал, что она не пытается взять верх, как это происходило бы в стае виаров. Поздно сообразил, что она – не настоящий виар и уже поэтому до последнего мига осознает, что делает. Не поверил своим глазам, когда стало ясно, что Айра полностью сохранила разум при переходе и больше не старается его победить. Нет. Она пыталась его убить. Разорвать. Уничтожить. И была в своем желании настолько тверда, что даже заставила его воспользоваться Призрачной Сетью...
Он неохотно выпустил на свободу это калечащее заклятие. В самый последний миг, когда стало ясно, что она не остановится. Выпустил, совершив очередную сделку со взвывшей от стыда совестью, но именно благодаря этому одержал в тот день самую тяжелую свою победу. И получил самое страшное, как выяснилось позже, поражение.
Но лишь в тот момент, когда она задыхалась от ненависти, прижатая к полу Сетью... когда ее клыки на жалкую секунду опоздали сомкнуться на его горле, а чутких ноздрей перевертыша коснулся запах ее крови... человеческой крови, слегка приправленной ароматом взбешенного, позабывшего таиться метаморфа... только тогда Викран дер Соллен внезапно замер и с громко колотящимся сердцем понял, что откуда-то знает этот смутно знакомый запах. Что когда-то давно уже слышал его. Чувствовал. Обонял. Точно так же приходил в ужас, холодел от какой-то страшной мысли и... боялся. Страшно чего-то боялся. Вот только теперь уже не помнил, чего именно.
Это было как дурной сон, невесть откуда накатившее наваждение. Как едва уловимый намек на прошлое, о котором его надолго заставили забыть. Словно сквозь толщу воды, в памяти вдруг проступило размытое, бледное и заплаканное лицо. А на нем глаза – странные, пронзительные, неповторимые голубые глаза.
Точно такие же, как у лежащей перед ним израненной волчицы.
Он помнил, как лихорадочно срывал с нее наложенные путы. Помнил, как в страшном подозрении слушал свое зашедшееся в безумном крике сердце. Ее неровное дыхание. Окровавленные бока. Жалобный всхлип невредимого, но совершенно убитого метаморфа. Помнил, как в панике мчался к игольнику, молясь про себя, чтобы не опоздать, а потом, оставив ее на попечение Шипика, со всех ног кинулся в лечебное крыло и, отыскав сонного лекаря, потребовал немедленно снять наложенный семь лет назад ментальный блок.
Семь лет... все это случилось ровно семь лет назад... и с ней тоже... с ними обоими! Но таких совпадений не бывает! Никогда! И Занд! И метаморф! Игольник... такого просто не могло быть! Если только мудрое сердце с самого начала не подсказывало правду. Если только оно не чувствовало, что эта девочка значит для него гораздо больше, чем кто– нибудь мог хотя бы предполагать. Семь лет... семь лет тому возле границы Занда... и именно это заставляло мечущееся в сомнениях сознание мага изнемогать в неведении и страшном подозрении.
Однако лер Лоур, слегка ошалев от подобного напора и здорово удивившись, не пошел на поводу у взъерошенного коллеги, на сапогах которого еще не остыла кровь его новой ученицы. Он отказал – мягко, но настойчиво, а затем посоветовал пройти полный осмотр, чтобы убедиться, что Щит все еще надежен и не представляет никакой опасности...
Викран, не дослушав, глухо зарычал и выскочил на улицу, по пути торопливо выискивая любое место, где его никто не потревожит. Вовремя вспомнил о вечно пустующем береге, своей мрачной скале и вечно бушующем море, где даже лер Альварис не заметил бы следов колдовства. Немедленно создал портал. Огромным прыжком вскочил на край утеса. Лихорадочно огляделся. Поняв, что оказался в одиночестве, перевел дух, поспешно отыскал и рывком содрал с уснувшей памяти ставший ненужным Щит...
А потом неожиданно вернувшаяся боль с размаху бросила его на землю. Скинула со скалы, швырнув на острые камни. Безжалостно сломала его тело. Скомкала, изувечила душу. Заставила снова исходить безумным криком, корчиться в агонии и бессильно царапать ногтями землю; выть от горя в почерневшие небеса, а потом недвижимо замереть, вспоминая прошлое, настоящее... все, что только было. Сперва – события далеких дней. Затем – последние месяцы, вынуждая неверяще сверять время, проговаривать про себя даты. Что-то сравнивать, высчитывать и в ужасе понимать, что на самом деле все это БЫЛО: погоня, девочка, Эиталле. И что ОНА на самом деле жива. Она выжила, справилась, прошла сквозь Зонд и вдруг вернулась к нему снова. На мгновение испытать от этого понимания настоящую вспышку безумного ликования... но лишь для того, чтобы почти сразу вспомнить последние месяцы и снова застыть, стремительно покрываясь холодным липким потом.
Он заново пережил ее трудное обучение, во время которого был так неоправданно жесток. Свои слова. Поступки. Мысли. Нелепое стечение обстоятельств, заставившее его быть настолько суровым, насколько приказал лер Ачьварис. В незнании. В беспамятстве. В сомнениях и непонимании. Заново пережил все дни, во время которых у него еще была возможность хоть что-то изменить и исправить. До того, как ОНА начала его неистово ненавидеть. До того, как его руки оставили на ней красноречивые следы и причинили столько боли. И до того, как он в незнании подверг ее полной трансгрессии, едва не убив вот этими же самыми руками и окончательно уничтожив свои единственный шанс на возрождение. Да. Сегодня. Всего несколько минут назад. Сам. Не ведая того. Не понимая. Не помня о прошлом. НЕ УЗНАВ ЕЕ ЧЕРЕЗ СТОЛЬКО ЛЕТ!!! Но при этом сделав все, чтобы она не испытывала к нему ничего, кроме ненависти и животного страха.
Эта правда обездвижила его надолго. Лишила сил и воли. Буквально изжевала, выплюну в обратно истерзанное сознание лишь к рассвету. А немного погодя, когда в голове раздался ровный голос учителя сообщающий, что через месяц их обоих ждет Инициация боль нанесла свой последний удар – тот, которого его израненное сердце уже не смогло вынести.
Инициация... Айра... Эиталле...
В этот миг Викран дер Соллен понял все, начиная с того, как и почему случилось, что его Эиталле все-таки выжила. Он понял, откуда она нашла метаморфа. Почему Кер – дикий. Каким образом она попала из Арки прямиком в Академию, но при этом старательно испорченная грызуном Сеть не сработала так, как должна была. Понял, почему не узнал ее сразу, да и потом оставался так долго слеп. Откуда взялась лиловая полоска в ее посветлевших волосах, почему сменился запах, изменилось лицо, почему все так вышло... нелепо и страшно. И, наконец, то, что САМ уничтожил свое будущее. Убил последний шанс, с таким невероятным трудом вырванный у смерти. Предал свою Эиталле. И уже никогда не сумеет стать для нее никем, кроме как мучителем, палачом, безжалостным чудовищем, от которого она не ждала ничего, кроме пыток. Он больше никогда не сможет к ней просто подойти. Не сможет прикоснуться. Не посмеет открыть всей правды. И уж точно никогда не расскажет, чего ему стоило пережить эту страшную ночь. Чего стоило удержаться, чтобы не ринуться сразу? обратно. Чтобы не прокричать на весь мир о том, что на все готов ради одного ее слова: пасть на колени, вымаливая прощение, рухнуть все с той же скалы, пойти на верную смерть... лишь бы она услышала, поняла, попыталась хоть чуть-чуть смирить свою ярость. Лишь бы только смилостивилась и на один-единственный миг подарила ему надежду.
Да. Хотя бы ее.
Потому что, кроме надежды, у него действительно ничего не осталось.
А еще он внезапно осознал, что грядущая Инициация, которую потребовал от него учитель, не может состояться. Никогда. Не такой ценой. И измученный маг, с трудом поднявшись на ноги, отчетливо понял, что не должен позволить этому случиться, просто обязан отыскать иной путь для того, чтобы ОНА избежала позора. Обязан любой ценой. Чего бы это ни потребовало. Чего бы ни стоило ему самому: свободы, жизни, воли... неважно.
Теперь для него ничего не было важным.
Абсолютно ничего. Кроме того, что нужно успеть с этим точно к сроку...
Глава 24
Едва в глазах Викрана угасли последние отголоски недавней боли, Айра несильно вздрогнула и неверяще вскинула голову, со смешанным чувством рассматривая неподвижно сидящего мужчину, словно в первый раз в жизни. Она больше не выглядела безучастной и безразличной. Ее лицо по-прежнему было невероятно бледным, но на нем больше не виднелись пугающие следы чего-то непостижимого, холодного и равнодушного к земным делам. Она снова стала собой. Опять дышала и мыслила. Чувствовала и могла испытывать боль. Вот только теперь к этой боли примешивалось нечто иное.
– Почему же вы... не сказали?! – потрясенно прошептала она, глядя на склоненную голову мага.
Мастер Викран, не поднимая взгляда, невесело улыбнулся.
– Мне запретили. Да и зачем? Что бы это изменило?
– Почему скрывали? Почему не пришли сразу?!
– Я пришел, – горько прошептал он. – Чтобы сказать тебе об Инициации.
Айра до крови прикусила губу: все верно, так и было. Он действительно пришел в то утро и едва не сломал ей дверь, потому что за множеством слоев наложенной защиты вдруг не почувствовал, как бьется ее сердце. Он боялся – тогда она правильно поняла. Того, что совершил самый ужасный поступок в своей жизни. Что был слишком жесток. И что последний его удар оказался чересчур сильным... боялся настолько, что, не найдя ее возле Иголочки, маг едва с ума не сошел от накатившей волны дикого, какого-то животного ужаса.
Он искал Айру по всему острову, почти не слыша биения ее сердца. В панике рыскал огромным черным зверем, силясь уловить хоть какой-нибудь запах. Не зная о Марсо и Хранилище, обежал все границы, заглянул в каждую щелочку, с мольбой обратился к Шипику и едва не упал на колени перед величественной и не на шутку разгневанной Иголочкой... а потом, едва от девочек поступила осторожная просьба проверить комнату соседки, стремглав ринулся в жилые корпуса и, до последнего страшась, дернулся в надежно запертую дверь...
Айра похолодела.
Вот почему он выглядел тогда таким невменяемым и смотрел так странно. Почему казался совсем другим, неправильным, каким-то... живым? Впервые за все время не смог спрятать истинных чувств и впервые показался ей человеком? Выходит, по этой причине он больше ни разу не притронулся к ней? Поэтому предпочитал отводить к виарам? Из-за этого стал так неоправданно осторожен в поединках, а затем и вовсе их прекратил, устав бороться с самим собой?
Значит, он снял ментальный блок за целый месяц до Бала? И весь этот месяц потратил на то, чтобы найти способ стабилизировать ее дар? Сократил время занятий, сделал их проще и легче, позволил безнаказанно носиться по лесу со стаей, чтобы в это время напряженно размышлять и искать ответы?
«И я ни разу не заметила, – с внезапной горечью поняла Айра. – Не поняла, почему он так смотрит. Не подумала, что это страх светился в его глазах. Не ненависть, не неприязнь... просто страх. За меня и за то, что кто-то из виаров меня вдруг поранит».
Но как же тогда он должен был страшиться предстоящей Инициации? Не зная о готовящемся побеге, настойчиво перечитывая горы книг, ночами не смыкая глаз, изводя Марсо расспросами, постоянно выискивая, сравнивая, вычерчивая в уме и на бумаге безумно сложные формулы... она видела их, когда приходила в его дом в шкуре Кера. Видела на столе кипы исписанных бумаг, стопки древних фолиантов с непроизносимыми названиями. Видела множество исчерканных черновиков. Сотни исправлений. Десятки почти готовых заклятий. Но не придала им в то время значения. Не подумала. Не догадалась. И, конечно, даже предположить не могла, что он будет с такой настойчивостью пытаться избавить ее от трудного испытания.
Она неверяще подняла голову и с новым чувством посмотрела на опустошенного мага.
...Как сомневался он, подыскивая слова для той тяжкой ночи. Как колебался и гадал, поймет ли она, будет ли он услышан. Как долго раздумывал, стоит ли оставлять поблизости бодрствующего Кера, но потом все-таки пришел к выводу, что для спокойствия лера Альвариса и лучшего понимания самой Айры грозного крыса придется ненадолго усыпить. Хотя бы на то время, пока он постарается все объяснить и докажет испуганной ученице, что не желает ей зла...
Как трепетал он, когда ждал этого решающего момента. С какой ненавистью смотрел на слащавого эльфа, осмелившегося почти напрямую предложить ей Танец Возрождения. Как ревновал, видя их недолгий вальс. Как убеждал себя, что если она согласится, то всем станет намного проще. Сколько мук перенес, наблюдая за смазливым соперником, отчаянно страшась ее согласия, почти мечтая об этом, но и одновременно ощущая себя гнусным подлецом. Как облегченно выдохнул, когда она все-таки отказала. И как долго готовился к тому, чтобы пойти за ней следом, чтобы убедить ее хотя бы выслушать и, наконец, рассказать обо всем. А потом виновато припасть к ее ногам, чтобы прошептать то единственное, что еще мог:
– Прости...
Как ни странно этого не потребовалось. Все его усилия оказались ненужными: Айра нашла выход без его помощи, без колебаний им воспользовалась, рискнув всем, чем могла, и изначально приготовившись к самому неприятному исходу.
С каким ужасом следил он за ее побегом с сиротливо пустующего балкона. Как болел душой, когда видел двойную и даже тройную трансформацию. Как холодел и покрывался липким потом, страшась даже представить, что ей пришлось тогда пережить. И как обессиленно упал потом на колени, поняв, что она все-таки прошла. Его упрямая, непримиримая, настойчивая и восхитительно смелая Эиталле. Свободная, словно птица. Величественная, как древняя богиня. Отважная, словно молодая львица, и такая же отчаянная, как ее преданный и очень умный метаморф, подаривший ей так много сил и так много удивительной, совершенно заслуженной любви.
Как гордился Викран, видя ее последний рывок. С каким искренним восхищением следил за уверенными взмахами ее крыльев. Как устало улыбался, понимая, что она со всем справилась сама. И как измученно прижимался лбом к холодным перилам, раз за разом перечитывая короткую записку. Ту самую, для которой она не пожалела времени на прощание.
НЕ СТОИЛО...
Наверное, Айра была права, и надо было рассказать обо всем раньше. Наверное, если бы не запрет Альвариса, это могло бы многое изменить. Быть может, она даже смогла бы когда-нибудь простить его слепоту и одарить его хотя бы равнодушием. Относиться не как к врагу или бесчувственному мерзавцу. Это позволило бы незримо присутствовать в ее жизни, незаметно помогать, оберегать, защищать. Просто быть рядом. Принять правду такой, какая она есть, смириться с ее выбором, стать ее тенью, незримым хранителем и преданным другом... хотя бы другом, раз уж всего остального он оказался недостоин.
Нетрудно догадаться, как и почему он нашел сбежавшую ученицу на бескрайних просторах Нигерии. Как почуял, как смог отыскать, если ни одного следа она не оставила: сердце... он и через семь лет непрерывного отчаяния постоянно слышал ее сердце. Правда, теперь не так явно, как в первый день, и далеко не сразу научился снова его ощущать. Просто по той причине, что свое живое сердце она отдала Занду, а Викрану потребовалось целых два долгих месяца, чтобы научиться понимать и узнавать звучание Сердца нового. Того самого. Живого и неприступного, как и сам, окруженный игольником, спрятанный в центре Охранных лесов, вечный, непознаваемый, непримиримый к чужакам и никем не покоренный Занд.
Центр этого мира и самая главная его тайна.
Однако Викран, к собственному удивлению, справился даже с этим. Пусть не сразу, но все же нашел его снова. Прислушался, вчитался, ухватился, как за единственную нить. После чего немедленно двинулся следом и долгое время шел по пятам, оставаясь невидимым, незамеченным и неузнанным. Он лишь у болот рискнул приблизиться к беглецам и обозначить свое присутствие. Лишь рядом с грозящей ей опасностью решил вмешаться. Отвлек на себя крикс, отвел несколько направленных на нее ударов, слегка задержался возле Мертвого Источника и его болотного Хозяина, чтобы вовремя поразить и притопить ядовитую тварь. А потом почувствовал неладное и опрометью кинулся дальше, бросив к лешему и болотного царя, и упырей, и Источник... зато поспел как раз вовремя, чтобы в страхе у видеть неподвижную серую волчицу в окружении голодных тварей. Черным коршуном упасть на землю, перекидываясь прямо на лету в долее привычного волка. С ревом раскидать собравшуюся попировать нежить и в последний миг выхватить умирающую ученицу с чьих-то острых зубов. После чего прижать к себе, горестно застонать и в который раз проклясть себя за промедление.
Он потратил почти все силы, чтобы залечить ее страшные раны. Израсходовал все амулеты, без колебаний отдал свои жизненные резервы. Лаже те, что неизменно оставлял про запас. И сожалел лишь о том, что не может отдать большего. Он двое суток не отходил от ее постели, неотрывно карауля и тревожно следя за каждым сделанным вздохом, беспрестанно вслушивался в неровный ритм биения ее сердца. Страдал не меньше чем она. Чувствовал то же, что приходилось выносить ей. Молча переживал. Тревожно мерил шагами тесную комнату. И лишь тогда, когда она, наконец, очнулась, позволил себе немного расслабиться. А потом забылся недолгим, беспокойным сном, который слетал с него каждый раз, когда ей доводилось неловко пошевелиться.
Он долгие дни шел рядом с ней, тихо радуясь уже тому, что получил разрешение помочь. Он старательно соблюдал негласные правила стаи, чтобы не спугнуть и ничем не задеть идущую неподалеку волчицу. Он сделал все, чтобы хоть немного сгладить впечатление от прошлых ошибок. Он рассказал ей многое из того, о чем раньше не обмолвился бы ни единым словом. Он терпеливо давал ей время привыкнуть к таким переменам. Не навязывался с разговорами, ни о чем не просил, отвечал лишь тогда, когда это было действительно нужно, и по-прежнему держался так, чтобы ни разу не коснуться ее против воли.
Для волка это – неестественно. Для привыкшего к повиновению Вожака – неудобно. Для человека – совершенно немыслимо, а для полуэльфа, придавленного тяжелым грузом Эиталле, вовсе непереносимо. Но он старался не замечать ее волнующего запаха. Честно отворачивал морду, когда она оказывалась слишком близко. Он сдержал все порывы своего второго «я», настойчиво требующего обозначить свои чувства, и ни разу не выпустил его из-под контроля. Он справился почти со всем, что принесла с собой эта недолгая дорога. А если и позволял себе что-то лишнее, то лишь после того, как она засыпала и уже не могла видеть его долгих, тоскливых взглядов и непрерывно шевелящихся ноздрей, с наслаждением втягивающих ее неповторимый, невероятно притягательный запах.
Он с пониманием встретил ее настороженность. Позволил определять время и место привалов, а сам потихоньку приноравливался к ее темпу, скорости и шагу. При этом тщательно следил за тем, чтобы ненароком не переступить невидимой границы, которую она раз и навсегда для него определила.
Он честно соблюдал взятые на себя обязательства. Хранил ее всю дорогу. Оберегал. Учил, когда для этого находилось время, и долгими ночами не уставал на нее любоваться, радуясь уже тому, что может делать это незаметно. Но при этом слишком хорошо понимал, что ни о каком доверии не может быть и речи.
Он немало времени размышлял над тем, как избавиться от прежнего ореола непогрешимого, непобедимого и жестокого наставника. Сломал себе всю голову. Почти отчаялся, измучился от ее упорного молчания. Но потом вдруг едва не опоздал помочь с даром... и именно тогда сообразил, наконец, что надо делать.
Конечно, Викран не забыл, как накладывается заклятие Нити Сердца. Конечно, он не мог так нелепо ошибиться. Конечно же, не совершил бы такого глупого ляпа... если бы не хотел, чтобы все получилось именно так. Он намеренно поменял полюса у сложного узора, незаметно перестает пару важных окончаний в формуле. Пока не видел Марсо, потихоньку исправил основное звено, а потом постарался как можно достовернее изобразить досаду и раздражение...
Да. Он действительно сделал себя полностью зависимым от настороженной ученицы. Привязал себя к ней так, как не рискнул бы ни с кем и никогда. Он сознательно пошел на это, искренне надеясь, что его небольшой обман не будет раскрыт и что она хоть немного успокоится. Получив над ним почти неограниченную власть, полностью исключавшую саму возможность предательства, она могла перестать бояться. Могла спокойно уснуть. Спокойно идти. Без страха поворачиваться спиной, не боясь быть связанной или увезенной в Академию насильно. Рядом с ним Айра могла вообще ничего не бояться – он никогда бы не тронул ее даже пальцем... оставалось только найти способ, чтобы она в это тоже поверила.
И он нашел этот способ. Сумелего реализовать. Подарил ей над собой такую власть, что даже Марсо не сразу увидел правду. Зато она, наконец, поверила. Успокоилась. Перестала шарахаться в сторону и подпустила его так близко, как он не мог даже мечтать. Как раз после того, как он позволил ей убедиться, что чары – не обман и не фальшивка. Что они действительно способны его убить, если только она пожелает.
Зачем, казалось бы? Для чего такой риск? А как иначе, если другой возможности могло и не представиться, если ее дар все равно требовал стабилизации, а ничему другому она бы просто не поверила?
Поэтому он рискнул. Стойко вытерпев болезненный удар потревоженного заклятия, упорно стоял на ногах и угрюмо молчал, когда напуганная девушка заметила его плачевный вид: не хотел, чтобы она потребовала от Марсо снять связующую Нить. Не хотел больше видеть страх в ее чудесных глазах. И не хотел больше причинять ей боль.
Любой ценой. Даже такой неоправданной.
Он с тихой радостью встретил ее первый настоящий вопрос. Осторожно ответил, скрывая собственное ликование. С неимоверным облегчением понял, что она все-таки рискнула сделать шаг навстречу, и решительно отмахнулся от не вовремя приставшего Марсо, вознамерившегося испортить едва наметившееся понимание. Теперь, когда Айра боялась меньше, она могла себе позволить свободно дышать. Могла долго спать. Нежиться поутру на солнышке. Зарываться носом в траву, подставлять рассвету нежное волчье брюшко. Она могла, забывшись, фыркнуть на пролетевшего мимо комара... многое теперь могла, и он был безмерно счастлив этому.
Если бы Айра знала, как сильно загрохотало его сердце, когда, замерзая, она в первый раз рискнула заснуть у него под боком. Если бы только могла видеть его вспыхнувшие густой синевой глаза. Если бы только слышала, как неистово кричит его оживающая душа. И если бы понимала, что за каждую такую ночь, полную спокойствия и долгожданного доверия, он отдал бы неизмеримо больше, чем за свою собственную жизнь...
В такие моменты он был готов расцеловать Марсо за его уверенное «спи», готов был восторженно рычать и царапать когтями землю. Готов был на любое безумство, ставшее бы в волчьем теле поистине сумасшедшим. Но вместо этого мгновенно замирал, старательно изображая спокойный сон, и долгие часы незаслуженно блаженствовал, наслаждаясь ее ровным дыханием, случайным тычком в бок и даже сонным ворчанием, вызванным назойливой мошкой.
Но особенно надолго он замирал тогда, когда ее нос оказывался слишком близко от его шеи; незаметно подворачивал плечо, чтобы она не проснулась раньше времени – единственного времени, когда он мог мечтать о том, что эта ночь никогда не закончится.
А потом наступало утро. Потом он с сожалением поднимался, весь день тайком втягивал ее запах и с нетерпением ждал, когда же проклятое солнце снова опустится за горизонт. Когда же, наконец, снова стемнеет. Для того, чтобы снова подставить мохнатый бок уставшей волчице и снова обманывать себя до самого утра.
Безумие... конечно, это было безумием – надеяться на что-то, когда уже ясно, что возврата к прошлому нет. Когда он сделал все, чтобы потерять свой последний шанс на прощение. Но Эиталле и есть настоящее безумие. Могучее, внезапное и бесповоротное. Оно сводит с ума, заставляет бросать все дела, забывать обо всем и идти в никуда, оставив дом, семью, всю прежнюю жизнь. Куда угодно идти, за слабой надеждой и даже без оной. За мыслью, за легким намеком, за неосторожно брошенным словом. Идти по пятам, словно дикий зверь, и терпеливо ждать, когда же настанет время и любимый голос позовет его по имени.
Викран тоже ждал. Ни на что особо не надеясь, но все равно терпеливо ждал. Радовался хотя бы тому, что его больше не гонят прочь и, кажется, уже не боятся. Он сделал все, чтобы она никогда не узнала правды. Он смолчал, когда была возможность рассказать намного больше. Он упорно прятал свою боль, не желая ЕЕ тревожить, и неотрывно следил, чтобы не выдать себя даже жестом.
Он лишь однажды не смог скрыть своих чувств и ненадолго приоткрыл трепещущую от страха душу. Возле игольника. На той самой поляне, где они оба когда-то едва не прикоснулись к смерти. Оглушенная воспоминаниями, Айра не видела, что и громадный волк, следующий за ней по пятам, вдруг недвижимо замер и расширенными глазами уставился на лиловые заросли. Не увидела, как он задрожал, с трудом справляясь с заново проснувшейся памятью. Как вспыхнули ярким светом глаза, сильные лапы внезапно подогнулись, а черный нос измученно уткнулся в землю, до последнего вспоминая каждый удар, каждый вскрик, каждое оброненное слово... в ту проклятую ночь, когда Эиталле едва не убило их обоих.
Он упустил тот момент, когда она, как и семь лет назад, сотворила свой последний портал. Не увидел, когда она успела снова стать человеком. Не слышал слов беспокойно заерзавшего Марсо, не понимал, о чем тот говорил. Не сознавал, что вообще происходит... ровно до того мига, пока не обнаружил ее возле шевелящегося игольника – хрупкую, в длинном платье, с развевающимися волосами, начавшими под темным небом вновь отливать червонным золотом. Протягивающую тонкие руки навстречу кровожадному кустарнику и терпеливо ждущую, когда же зеленые усики обовьются вокруг ее изящных кистей.
Он с криком кинулся следом, не в силах выносить это душераздирающее зрелище. На ходу перекинувшись и едва успев застегнуть ремень, в последний миг выхватил ее из объятий жадного растения, закрыл собой, увел в сторону, прижал, в диком ужасе представляя, что она вдруг утонет там снова. Как тогда. Снова пропадет, сгинет, исчезнет, как несбыточный сон. И снова отчаянно закричит, пронзенная насквозь сотнями и тысячами острейших шипов.
Перенести снова ту боль было выше его сил. Он не мог на это смотреть. Он не мог отпустить ее туда. Нет. Больше никогда. И не отпустил бы ни за что на свете... если бы она сама не велела. Если бы не приказала это сделать. И если бы не потребовала от него стать могильным камнем, у которого нет ни боли, ни крика, ни слез.
Наверное, слишком многое тогда горело в его глазах. Вполне вероятно, он не смог удержать на лице бесстрастную маску. Кажется, тщательно сдерживаемые чувства против желания прорвались тогда наружу. Потому что Айра вдруг тоже испугалась. Впервые она испугалась за него. И медленно отходя к недовольно шуршащему игольнику, до последнего держала его взглядом. Мысленно умоляла оставаться на месте. Дoпоследнего беспокоилась и тихо шептала, откуда-то понимая, что если хоть на мгновение замолчит, он бездумно ринется следом.
Он с трудом удержался от того, чтобы не схватить ее снова, когда присмиревшие заросли из колючек и ядовитых шипов послушно разошлись в стороны. Едва не прижал к себе, зарываясь лицом в ее развевающиеся волосы. Чуть не застонал от облегчения, когда она вдруг позволила это сделать, и не рассказал все, когда этой же ночью она так доверчиво уснула у него на руках. Впервые поверив до конца, согласившись остаться рядом. Впервые – человеком. И впервые – так искренне ему улыбнувшись.
В ту ночь он был готов излить на нее столько ласки, сколько могло вместить его взволнованно колотящееся сердце. Мечтал до утра держать ее на руках, с нежностью всматриваться в ее расслабленное лицо, неистово желать прикоснуться, но каждый раз останавливаться у последней черты, так и не тронув ее приоткрытых губ. Он был готов всю ночь разрываться между клятвой и близостью Эиталле. Согласен был терпеть эту сладкую муку вечно. Следовать за ней по пятам. И надеяться, что когда-нибудь... пусть через год или век... когда-нибудь она все-таки посмотрит на него снова и снова улыбнется так, как опрометчиво сделала сегодня.
Эта надежда жила в нем долго. Все последние дни она крепла, заставляла блаженно жмуриться, ласково щекотала напряженные до предела нервы и почти готовилась превратиться в уверенность... пока из леса не вернулся встревоженный Марсо и не гаркнул издалека, что Айре грозит смертельная опасность.
Он не сказал, кто пытается взломать границу Занда. Не назвал имени, не стал тревожить разум молодого мага известием о предательстве учителя. Не стал тратить времени на пояснения, а с ходу огорошил известием, что Айра должна немедленно пройти Инициацию. Здесь. Сейчас. В этот самый момент. Для того, чтобы проснувшееся Сердце... а Оно непременно проснется, как только почувствует угрозу... не спалило ее душу, не уничтожило. Потому что на самом деле Его сила была такова, что ею нельзя владеть в здравом уме. Викран уже видел это сам. Помнил, что случилось с ней когда Занд дотронулся до нее даже издалека. Когда связь с ним была очень слаба, но Айра все равно едва не погибла. Тогда ее буквально выкачали досуха, из нее прямо на глазах уходила жизнь, ее словно разрывало надвое, иссушая дар, как горячее солнце пустыни сжигает едва пробившийся на поверхность ледяной ключ.
