Текст книги "Ничья (СИ)"

Автор книги: Александра Лимова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

– Э… кхм… – прокашлялся Богдан, пока у Марка в глазах только начала оседать буря, ибо он неожиданно для меня оказался ревнив. Собственник. Дело, учеба, семья, друзья – все отграниченно. И он эстет, любящий секс. Потому произошедшее сейчас вызывало в нем неистовую бурю абсолютно противоречивых эмоций. А Богдан, которого узренная картина припечатала еще сильнее, внезапно отнял бутылку у одеревеневшего Андрея и протянул ее Марку, – вот значит как становятся подкаблучниками. Извини за стеб, брат.

Марк, не глядя на него, стукнул своим бокалом о приватизированную Андреевскую бутылку и, прикрыв глаза, махом осушил, пока рассмеявшиеся мы с Аминой, чокались бокалами с одобрительно улыбнувшейся Евой.

Леха, отвесивший несильный подзатыльник Тёме, с каким-то очень неоднозначным выражением усмехнувшемуся сначала Марку, а потом Богдану, обратился к господину Гросу с фальшивой, но забавно отыгранной тревогой:

– Как попасть в эту вашу движуху? Кого для этого надо убить?

Но ответить Марку я не дала, поцеловав его в уголок губ и исподлобья с провокацией глядя на Богдана, заявила:

– Ты очень не графичен, я хочу тебя снять.

– Полторы тысячи в час. – Хохотнул он, когда Марк, сжавший мое колено под столом, безупречно поняв мой замысел, извлек свой мобильный, чтобы найти в нем видео, доведенное мной до совершенства.

– Ты дешево оцениваешь ее работу, – насмешливо фыркнул Марк, толкнувший свой телефон по столу к Богдану. – Посмотри. И не жадничай.

Я прыснула, ибо они не знали какой фурор произвели в моем экс-эскортном сердечке таким диалогом, оба не понимая, что иронии в нем лишь наполовину и она изумительна.

– Это точно ты? – удивился Богдан, поднимая взгляд от экрана на усмехнувшегося Марка и переводя взгляд на меня, замешкался, – я хотел бы, но…

– Чисто для твоего пользования, – понятливо кивнула я. – В виду отсутствия моей техники и наличии исключительно моего телефона, как только я отсниму и смонтирую ну о-о-очень примерный материал, то отдам тебе свой телефон чтобы ты лично удалил все исходники и результаты.

– Ты с Маром. – Богдан приподнял уголок губ. И бокал. В немом, но так понятном тосте, – это прозвучит пафосно очень, Сонь, но, тем не менее – я доверяю. За этим столом не могут собраться лишние, уж поверь. Мы совсем не дебилы, несмотря на расхожее мнение, что природа отдыхает на детях.

Я кивнула ему. Я уже это поняла. Как и одну из причин почему здесь не может быть лишних и дело совсем не в провокационном юморе, статусе и прочем, дело в личном.

– Господа, не обижайтесь, но вы все красивы, потому вы мне нужны в моей идее, – нахмурено обозначила я, прежде чем снять каждого поочередно, в зависимости от их фишек.

В фокусе последовательно кадры по-мужски красивых длинных пальцев Андрея, несмотря на плотность его телосложения. И поднесенное стекло к мягкой линии его очерченных губ. О дно его бутылки чокался бокалом Леха, профиль которого сверху и сбоку был изумителен. Потом восхитительная улыбка Евы, изящно откидывающейся назад в кресле. За этим – взгляд Димы на нее, неистовый по красоте взгляд любящего мужчины на свою женщину. После них сумасводящая улыбка Тёмы, развязная и дерзкая, со сносящим разум замедленным прокатом шарика штанги по расслабленной нижней губе. И взгляд его переменчивых, неуловимых по выражению изумрудных глаз на Богдана, который прекрасно владел языком тела – с первого моего разъяснения, что я хочу увидеть, идеально расслабленно откидываясь в кресле, ставя локти на спинки соседних пустующих кресел, плавно ведя подбородком немного вперед и влево, немного прищуренным взглядом глядя на Марка, находящегося вполовину в кадре, и положившего руку на спинку моего кресла, в которое была усажена Амина. Неуверенно посмотревшая на меня, вновь пролетевшей с фокусом мимо невероятно блядской улыбки с металлом по губе моей личной звезды, когда я вновь вернулась с кадром к ней, которую закативший глаза Марк тверже приообнимал татуированной рукой.

И моя юная богиня растерялась еще больше, когда я, вышедшая с террасы, чтобы снять с нужного ракурса через полупрозрачную ткань тента ее, скомандовала:

– Амина, ладонь Марку на колено.

– Да расслабься ты, – Марк сам положил ее дрогнувшую ладонь себе на бедро и свободно свесил запястье с ее плеча, тотчас подчинившись мне, создавшей из этого круговой отдаляющейся кадр.

– Смотри на Богдана, – ободряюще улыбнувшись Амине, окончательно растерявшейся и щадяще для ее чсв сказала, – мне нужен кадр взгляд красивых женских глаз. Да, так. Теперь ниже по его шее. Уходи на правую ключицу и ниже по руке до пальцев на столе. Да, ты умница. Отлично, ты невероятно фотогенична Амина. Богдан, – обежав стол и склонившись к нему на ухо так, чтобы слышал только он, – осталось в памяти как она откидывала голову?

Усмешка на его губах расслаблена, а в карих глазах провал в истому. Надолго, если не навсегда. Влюбленность это красиво, а любовь в своей красоте бесконечнее вселенной. Особенно такая любовь – мужская, не слишком старательно укрощаемая обладателем. Мужская любовь всегда чувствуется, в отличие от женской, съевшей не одну собаку на навыке скрытости. Мужскую любовь легче заметить глазом, тем более камерой. Я очень люблю снимать пары и лавстори. Но самая частая проблема в том, что бабы любят ушами, не все мужики владеют навыком ораторства, только не все понимают, что дело в словах. Превосходны пары, где женщины умеют видеть, а не только слушать.

Здесь нам обоим повезло.

Мысль дряная, потому что она далеко не о об этих двоих, никак не могущих выговориться вслух двух охеренных людей, давно и безнадежно втюрившихся друг друга. Мысль о везении относилось совсем к другому. Ставшая еще более дрянной, потому что я инстинктивно оглянулась на Марка, владеющего не только вербальным словом, но еще и умеющего разговаривать взглядом. В груди все сжалось и я резко перевела взгляд на того, кто должен быть мне сейчас интересен, а перед глазами улыбка в карем бархате и успокаивающий блеск в изумрудных глазах, обладатель которых в этот момент приобнял со спины Марка, но смотрел на меня, как и Марк. Смотрел с успокаивающим посылом, обнимая усмехнувшегося брата.

Нам пиздец, – следующая мысль, совсем не относящаяся к работе. Проглоченная вместе с большими глотками вина, бутылкой которого я чокнулась с бутылкой, рассмеявшегося Андрея, поторапливающим всех выйти на площадку перед подсвеченным бассейном, на который требовательно выгоняла всех я, ибо мне нужны были определенные кадры, а это единственный способ этого добиться.

Движ у бассейна был жарким, неистовым и честным. Я, скинув туфли и блейзер металась с телефоном одной позиции на другую.

«Не так сексуально!» – умоляюще одними губами сказала моей зеленоглазой русской русой борзой звезде, которая должна была быть просто размытым фоном, но отвлекала на себя фокус не камеры, а внимания в кадре, своей пластичной, бешеной сексуальностью. Марка, подключившего к притащенным Андреем и Лехой колонкам и поставившего на повтор ремикс Нонстопа от Стоунката, я старалась вообще не снимать. Ибо он был слишком… Просто во всем слишком… Таким, когда я забывалась и хотела только его и только так, чтобы ему, растворявшемуся в треке, под который он свел меня с ума оргазмом, целуя шею, было неограниченно хорошо. И потому снимала я его только частями – его руку, предварительно удержав его взгляд и с намеком сжав себе плечо, кивнув в сторону гибкой и прекрасно чувствующей ритм Амины. Жест, который он понял безупречно. Потрясающий кадр. Просто одуряющий, когда Марк плавно коснулся ее предплечья, одновременно приближаясь к ней со спины и она инстинктивно, абсолютно неосознанно повела плечом, подаваясь вперед, к Богдану, опустившему руку на ее талию, придвигая ее к себе. Тоже неосознанно, инстинктивно среагировав на чужие пальцы на ее предплечье. Самый восхитительный кадр, что у меня был, ибо он не постановочен, не сыгран, он у обоих на чувствах, на жажде друг друга, на чистых, взаимных эмоциях.

Присев в полутора метрах от Амины и Богдана, сделала знак Марку и остальным, чтобы они медленно отходили от пары, держа в фокусе тату, когда Марк опускал руку и плавно отступал спиной назад от двоих, уже потерявших никому ненужные рамки и начавших невербальное сражение.

И в нем держала слово Амина, максимально близко стоящая к Богдану. Красиво покачивающаяся в такт музыки, положившая ладонь на его шею, оглаживая большим пальцем его нижнюю челюсть, когда он не слишком старательно изображал, что его интересует то, чтобы они смотрелись хорошо в кадре, безошибочно и органично двигаясь в такт ей.

Привстала и отступила подальше, неторопливо меняя ракурс, стараясь чтобы изображение оставалось стабильным.

Дуновение свежего ветра подхватило темную прядь Амины и прокатило ее по скуле Богдана. В свежесть ночного воздуха вплелось отчетливое ощущение, что самоконтроль Богдана подкашивается – он сглотнул, линия челюсти стала четче и он смотрел на ее расслабленные губы неотрывно. В темных глазах томление. У обоих. Расходящееся волнами.

Он не выдержал первым. Подался вперед, размыкая губы. Амина растерялась, осмыслить не успела и увела лицо, при этом зарываясь пальцами в его волосы.

Богдан остановился. В считанных миллиметрах ее шея. Остановился из-за того, что Амина, отстранила ладонь от его головы и вновь сделала вид, что ничего не происходит, начала двигаться под звучащий бит. Он, прикрывая глаза, кратко выдохнул, пытаясь взять себя под контроль, а от его дыхания по ее коже мурашки. Не заметил, не видел этого, потому что Амина тотчас повернула голову так, чтобы волосы это закрыли. От него, но не от камеры. И в ее темных глазах одурманенность в смеси с остатками сопротивления. «Давай-давай-давай!..» – мысленно умоляла я, держа в фокусе ее лицо. И Богдан, глядя на нее вновь подался вперед, а она увела голову совсем. С мучением скривившись и Богдан отстранился, убрал обнимающие ее руки, дал право уйти, а у меня сердце оборвалось, когда Амина отступала, опуская взгляд вни, а ресницы орошает влага.

Богдан закусил губы, фокус на этом, сердце снова замирает от того, насколько все откровенно, насколько честно и по граням нервов у обоих, когда она отступает, не поднимая на него глаз.

И он перехватил ее. За локоть и рывком дернул на себя. Вжимая в себя и целуя смело, открыто, безапелляционно и в тоже время истинно по мужски – покровительственно, очень нежно, чувственно и честно заявляя, что очень долго ждал и терпел. И готов это повторить, лишь бы целовала так же снова – задыхаясь, вжимаясь в него всем телом, обнимая его, чтобы ни малейшего расстояния между ними больше не было, подавалась к ему и отвечала ему так же ярко, так же на пределе возможностей, сгорая от ощущений и больше не скрывая их.

Остановив съемку, медленно отступила спиной назад, но натолкнулась на Марка, прикусившего губу, смазывая улыбку глядящего на них, а потом посмотревшего на меня и улыбнувшегося уже открыто, мягко и нежно.

Повернулась к зрителям, тоже переживающим за эти отношения больше чем за свои: Андрей, застыл с поднятой бутылкой, явно хотев что-то сказать, но ему вовремя обеими ладонями зажал рот Тёма стоящий позади него, и в больших-больших глазах у обоих напряжённое ожидание, сменяющееся несмелой надеждой. Рядом с ними Дима, которого со спины обнимала склонившаяся Ева, положив ему подбородок на темечко и с силой закусившая губу. Приблизительно с такой же силой, с какой пальцы Димы сжимали ее запястья перекрещенные на его груди. Леха, обнимающий сразу и Еву и Диму облегченно выдохнул. Это зрелище было и смешным и восхищающим.

Марк едва слышно прыснул и, вытаращив глаза и прижав указательный палец к губам, сделал жест, дескать, сваливаем, только без шума.

Вернувшись на террасу, где уже прибрались и заменили тарелки официанты, бахнули бухишка под тост Димы:

– Когда приезжает Мар, понимаешь – наполовину все пройдет ахуенно, а на другую половину в ахуе. Как охуенно. Спасибо Сонь, мы долго этого ждали.

Улыбнулась, монтируя видео на органично и последовательно соединяя ролики, примеряя фильтры и в нужные моменты замедляя кадры. Богдан и Амина вернулись вскоре, сели рядом с Димой и Евой, которая, со страданием глядя на завершающего очередную эпичную историю Тёму, произнесла:

– Ты можешь снять пирсинг? Я постоянно в рот тебе смотрю, я устала.

– Не только у тебя такая реакция. – Рассмеялся Марк. – И именно поэтому он и не снимает.

– Не только поэтому. – Возразил Тёма. – Моя девушка тоже против, – со значением посмотрев на меня, приоткрыл губы, стукнул шариком о верхние зубы и с нажимом прокатил по нижней губе нижний шарик штанги.

– Проколи язык. – Взмолила я Марка, убирая звук с ролика и глядя то в экран то на него, иногда путаясь и глядя сосредоточенно на него и умоляюще на экран.

– Тебе проколоть? – он усмехнулся и покачал головой, – нет, Тёма две недели плохо разговаривал, не мог есть, а каждый раз когда все-таки удавалось, флаконами заливал в себя антисептики, и самое ужасное для нас обоих – не мог бухать, а заживало это все почти четыре месяца. Он по случайности вкинул карамель как-то, мне было смешно, а ему больно. Нет. Я не готов, прости.

Я горестно вздохнула и, встав под гремящий за столом смех, направилась к новообразованной паре, остановившись рядом с Богданом и обратившись к Амине:

– Как человек со вкусом человеку со вкусом – хочу услышать твои любимые треки, поделись, пожалуйста, – твердо обозначила я, включая блютуз, стоя у кресла с Богданом в такой позиции, чтобы мне была видна его мимика.

Поочередно воспроизводя скинутые ею мне песни и внимательно, но незаметно отслеживала реакцию Богдана на каждой воспроизведенной, чтобы остановиться на том, что был красив в смысле, изысканен в эмоциях и превосходен по звучанию. На него он отреагировал инстинктивно. И задавлено. Но…

– Этот. – Сделала выбор я, проникновенно глядя в глаза Амины. – Он очень подходит. Не возражаешь?..

Разумеется, нет. И результат при моем кропотливом пятиминутном подгоне кадров под биты стал одуряющим не только для забывшей дышать Амины и Богдана, приобнявшего ее положив подбородок на плечо, но и для остальных зрителей застывших за ними, видящих красоту этой задавленной рамками любви, но не видящих до сего момента, насколько эта запредельна эта красота.

Вечер подходил к логическому завершению, со стола было убрано почти все. Богдан, проводивший Амину, за которой отец прислал водителя, с того момента почти не отрывался от экрана своего телефона, с кем он там безостановочно переписывался, догадаться было не трудно, но тактичность крепла вместе с поглощаемыми литрами бухла. Мы с Марком почти не пили, планируя заняться плотскими утехами перед сном, у остальных таких планов не было и опьянели все довольно быстро. Наступил тот самый трепетный момент, когда разговоры в пьянках подходят к выказыванию любви и уважения к ближнему. Богдан, как первая жертва, которого задергали с разговорами, мешая ему переписываться, сообщил, что устал и пошел спать. И вся любовь перекинулась на Марка:

– Что мы говорим, – пьяно улыбнулся Андрей, – когда у нас не получается разойтись с кем-либо мирно после маленьких казусов?

– Мар, тут допиздеться надо. – Нестройным хором отозвались остальные.

Я тихо рассмеялась, когда Марк убито покачав головой, закурил и, хохотнув, спросил:

– И что Мар отвечает?

– «Как же ты заебал», – тоже хором еще более не стройным из-за смеха.

– Не, ну, по чесноку если, – обратился ко мне Леха, пытаясь сфокусировать на мне взгляд и едва не упав, когда вернувшаяся Ева протискивалась мимо него к своему креслу, – Мар, как мост, что ли. Он объединяет. Мы раньше с Димасом… братишка, не обижайся… презирали друг друга. – Обозначил сразу и за себя и за согласно кивнувшего Диму. – А Димка когда позвоночник сломал, мы же вместе были, это мой друг, мы всегда вместе… я увидел, что он не всплывает, панику развел, ребята спускаться начали, но это слишком долго, а он спиной вверх всплыл и не реагирует на крики…. и спускаться очень-очень долго… я подумать не успел до конца, вообще подумать не успел… просто спину его увидел и дикий страх внутри, больше ничего не было… сам ебанул с мыса за ним, немного левее, а там затон был, как оказалось… Мы постоянно вместе с Димасом с тех пор как Мар пояснил, что по сути такой хуйней мы оба маемся, все эти условности ебанные, они ведь и вправду не нужны… главное – кто ты и какой человек напротив тебя, а не условности эти сраные… и мы по-другому смотреть начали друг на друга и всю ситуацию… Димас мне брат и мы с ним, может, по крови и не связаны, но я понял, что это мой брат. Во всем. Потом в реанимашке, когда озвучили предварительный диагноз, что у него просто перелом и паралич… вот честно: я расплакался. Я стоял, сука, посреди коридора, и плакал потому что самое страшное миновало и он живой, а это ведь главное… Потому что в машине скорой он дал клиническую смерть, когда гнали к госпиталю, и я никогда не смогу забыть это чувство, когда доктор кричит фельдшеру, что у Димаса, моего брата, остановка, а я… блядь, я сижу в уголке и смотрю, как они его откачивают и у меня мыслей вообще никаких нет, только ужас…. просто нечеловеческий ужас… и когда доктор сказал, что он будет жить, я… да похуй как и какой урон, мы сдюжим, братишка, главное, что жив, – Леха крепко сжал руку Димы и приобнял, – а со всем остальным мы со всем сдюжим.

– Если бы тогда не прыгнул за мной, я бы захлебнулся. Со склона спускаться очень долго. Я бы захлебнулся, даже не понимая, что умираю, – Дима улыбнулся вроде, но в поднятом бокале гораздо больше, чем просто улыбка. Да и совсем не она.

Тёма, стоящий за спиной Евы, курил, оперевшись плечом о балку, удерживающий навес террасы. Затушив скуренную наполовину сигарету, обнял Еву, опустившую голову и прижавшую мелко дрожащую ладонь ко лбу козырьком. Тёма коснулся губами ее виска и, усмехнувшись что-то прошептал ей на ухо. Она рассмеялась, закрывая мокрые глаза ладонью.

– Тём, я сейчас встану и пиздюлей тебе дам! – разрядил обстановку Дима, запоздало осознавший, что его невесте очень тяжело слушать такие разговоры.

– Я прямо Иисус, господи прости! – Ухмыльнулся Артем, отскакивая от Евы, когда Дима шутливо замахнулся. – Встань и иди!

Когда мы дождались водителя Андрея и акгрузили его, плохо ходящего, в машину, все стали расходиться по опочивальням. Леха до своей не дошел, решив передохнуть перед предстоящим сложным подъемом на второй этаж, присев на диван в гостинной и через секунду на нем уснув. Ева пошла за пледом и подушкой, а я, Марк и Тёма поднялись на второй этаж. Очевидно, они здесь не впервые ночевали потому что направлялись к комнатам уверенно. Тёма добрался до места своей дислокации раньше.

– Бодя, зайка, ты разделся? Я захожу! – грохотнул кулаком в дверь он.

– Я уже весь мокрый, пупсик, жду тебя! – донесся сонный голос Богдана.

Наша опочивальня была в конце коридора и затолкнув меня внутрь, Марк практически сразу впился в губы.

– Нет, услышат же! – не слишком старательно сопротивлялась я. – Тёма с Богданом вообще почти напротив!

Но Марк, упорно вытряхающий меня из одежды, одновременно теснивший в сторону широкой постели у панорамного окна, сдаваться не собирался:

– Когда родители Евы и Димы подарили им этот дом, здесь было что-то вроде музыкальной студии, поэтому шумоизоляция на уровне. Потом Димка с Евой переделали студию в спальню, а сейчас Диме сложновато подниматься на второй этаж, потому они спят на первом, а я выцаганил их спальню. Из-за шумоизоляции.

А, ну коли такой расклад, чего теряться.

Когда толкнул на постель, послушно села, ожидая, пока стянет футболку и отбросит ее, чтобы обнять за торс и рывком дернуть на себя.

Усмехнувшись, упал рядом на постели. Оседлала, припав к его губам, млея от набирающего силу жара внизу живота, когда стиснул ягодицы и вынудил плотно прижаться низом живота к эрекции. Перехватив его предплечья, скрестила их над его головой, поцелуями идя ниже от губ. По шее, с легким прикусом кадыка, пробегаясь подушечками пальцев по учащенно вздымающимся ребром, вдыхая аромат его кожи, и от ключицы ведя языком по его груди до живота, где совсем слегка царапнула ногтями кожу, впитывая легкую дрожь по его телу, ощущая его пальцы в волосах.

И дрожь по нему выраженнее от моего языка идущего по коже живота вдоль ткани джинс. Он чувствителен в этих местах. Как и на внутренней стороне бедер. Избавившись от мешающей обоим ткани, скользнула низом живота по эрекции, лукаво улыбаясь глазами, когда откинул голову назад, сжимая грудь. И вновь спустилась ниже, улегшись между его ног, чтобы заняться тем, на что он меня подсадил – его вздрагивания как свидетельство того, что контролирующий все Марк не контролирует мощь удовольствия от моих действий. От таких поцелуев, по внутренней стороне бедра от средней трети и выше, до чувствительной кожи под стволом и снова легкая дрожь, когда по ней языком. Едва приступила к минету, когда потянул меня за волосы от своей эрекции, пытаясь поставить в позицию для шесть девять. Возмущенно посмотрела, пытаясь вернуться обратно, но он одурманенно глядя на меня, осуждающе произнес:

– Я тоже хочу, совесть имей.

Ну почему нельзя было по-другому сформулировать, почему именно так? Чтобы у меня просто снесло крышу.

– Иди сюда, – потянула его за руку на себя, падая на спину. Марк, мучительно скривившись, только встал между моих ног и склонился, явно не собираясь прерывать оральный секс, но я требовательно дернула его за плечо, – выше.

Не сразу понял, а когда понял…

Тонкая струйка его слюны падающая на кожу чуть ниже яремной ямки и скатывающаяся в ложбинку между груди, где лежал ствол, зажатый грудью и моими руками до максимума возможностей.

Подняла взгляд на него, стоящего надо мной прикусив губу и выражение его глазах непередаваемо. В них ровно то же самое буйство кипящего хаоса, что сейчас разносил мой разум, когда, усмехнувшись ему, не отводя взгляда от его глаз, подалась головой вперед, призывая двигаться.

Начал. Сорвано выдохнул, когда впервые коснулась языком уздечки, накрыв влажными губами. Медленно двинулся назад и я стиснула ствол сильнее, так, когда на коже груди остаются синяки, но это сейчас не имело значения, весь смысл был в его глазах, где отчетливо заметно, что от обилия ощущений при нарастании ритма, он теряет рассудок – не осознает, что нажим его пальцев в моих волосах болезнен, а я не даю этого понять, задевая уздечку языком при каждом его движении вперед, не отпуская взглядом его темный бархат, насыщающийся рельефным быстро набирающим силу удовольствием. Сжала сильнее, двигался быстрее и удовольствие оборвалось в наслаждение. Перестал дышать, его сковало едва не до судорог и я подалась вперед накрывая губами, успев до того, как терпкий вкус растечется по моей коже, а не на языке, а мне так нравится этот его вкус. Его вновь провальная попытка вдохнуть, когда удлиняла его оргазм и его сжимало сильнее. Уперся рукой в постель рядом со мной и снова его провал в борьбе за глоток воздуха.

Улыбнувшись, отстранилась от эрекции и он упал рядом на спину. Темные ресницы подрагивают, губы искусаны в хлам, дыхание неверное, учащенное, поверхностное. Повернувшись на бок, без нажима провела пальцами по его груди до низа живота. Легкий обрыв в дыхании. Повернул лицо ко мне и хрипло произнес:

– Это нечестно…

– Я ужасна, ты забыл? Ужа-а-асно несправедлива, – подалась вперед, поцеловав слабо усмехнувшиеся губы сказавшие мне эти слова в вечер нашего знакомства.

Через несколько минут, после душа лежа на животе и ожидая Марка, заканчивающего с водными процедурами, просматривала туториалы интересных фотосессий, когда мне пришло сообщение от Володи:

«Привет! Я на следующей неделе приеду в Питер. Ты заедешь?».

Марк, вышедший из душа и упавший на живот рядом, перекинул руку через мою спину, когда я, не открывая диалога, через уведомление набирала ответ:

«Конечно! Ты на лето?»

Отправив, продолжала просмотр туториала. Володя ответил через пару секунд:

«Не. К вам там америкос один приезжает на три дня, он легенда ворка, кое-как купил место на его треню».

«Когда ты уже покоришь чемпионаты?»

«Там дискриминация по возрасту, так что как только исполнится 18;) хочу, чтобы ты это засняла!!!»

«Обещаю!»

Отослав целующий смайл, затемнила экран и, отложив телефон, перевернулась на спину, оценивающе глядя в его лицо.

– У меня конкурент? Да еще и с преимуществом по возрасту, да, бабуль?

Он улыбался расслаблено, но было уловимо. Напрягся. Ему абсолютно не понравилось то, что он видел. Все-таки очень ревнив. Но старательно держит под контролем и его слова за столом о том, что люди не собственность, это все же его личное убеждение, а не понравившаяся ему чужая мысль. Отлично, и с этим разобрались.

Вновь взяла телефон и отослала Наде смс с вопросом спит ли она. Сестра перезвонила практически сразу и я, приняв звонок и поставив его на громкую связь, глядя в лицо господина Гросу, который сейчас был снова в одной из своих бесчисленных масок, произнесла:

– Надь, привет, мой племяш меня порадовал, что он через неделю приезжает к тебе. Я заеду на выходных?

– Конечно! – обрадовалась Надя, – Гриша подхватил простуду, но уже почти выздоровел, я в пятницу тогда точно запишусь на покраску, – я едва подавила желание поправить ее, – а то корни так сильно отросли уже, а времени вообще нет, думала попросить Володю посидеть с Гришей, а тут ты приедешь. Хоть с племянниками увидишься.

Неудивительно, что Вова не любит к ней приезжать. Маленький сводный брат, которого он видит не очень часто, но старается относиться хорошо, мигом становится исключительно Вовиной заботой.

Я поспрашивала о Грише, послушала Надины очередные жалобы на все подряд и мы распрощались.

Деловито расположив голову на плече, лежащего на спине Марка, роясь в папку избранного в галерее телефона, пояснила:

– Вове четырнадцать, занимается воркаутом. Безнадежно болен этим и как всякий фанатик своего дела, очень в этом крут. Вот посмотри, той весной снимала. Вернее, там за два года кадры, но, я думаю, ты поймешь, какие относятся к той весне и лету.

Все кадры сняты фактически с уровня колена и постоянно в динамике

Металл перекладины турника со сменой позиций и ракурса. Следующим кадром кровь на ладонях из-за вскрывшихся мозолей, в расфокусе, чтобы не вызывать сильного визуального отторжения. Следующий кадр – падение Вовы с перекладины турника, когда слишком сильно бросил тело вперед и в развороте не смог дотянуться до перекладины, упав на подстеленные матрацы. Следующее – выдох с его губ и сжимающаяся челюсть. Затем вновь падение. Следом кровь на ладонях в расфокусе. Задумчивый взгляд серых глаз в сторону перекладины. Снова падение, на этот раз страшнее – сделал разворот, успел уцепиться одной рукой за турник, но рука соскользнула из-за кровоточащей ладони и Вова сорвался, упав мимо матрацев, камера дрогнула и фокус сместился перед обрывом кадра, потому что в тот момент к нему бежала я. И все кто был на площадке. Следующие кадры – кадры падений, увеличен родной фон, когда человек за кадром, за моим плечом, лучший друг Вовы сначала говорит «давай, давай же!..» а потом, когда Вова срывается с планки и фокус смущается за секунды до этого, потому что его друг отпихнул в сторону меня, еще мало что понимающую в воркауте, а лучший друг Вовы уже понял, что тот сорвется, что он не дотянется и упадет, ринувшись к нему, уже рухнувшему на матрацы с криком: «блядь, брат, ты цел?! Вова, ты живой?!». Я любила этот момент. Из-за того, что было в том голосе.

Затем в ночи только серые глаза, глядящие в небо и медленно закрывающиеся, сменяющиеся кадром как силуэт Вовы в расфокусе шел к турнику. И следующий видеоряд в дневном свете – безупречная воркаут работа. Такая, когда перехватывает дыхание от красоты полностью управляемого тела, делающего маневры, планки, пролеты и рывки, что играючи отлюбили законы гравитации, физики и пределы гибкости тела. Изумительная отработка планки турника. Следом планка тела. Он стоял на кулаках, с уведением корпуса влево, но дрожь судороги по корпусу и он упал, в фокусе сжатая челюсть и прикрытые глаза сквозь мой пониженный в громкости совсем не эффектом дрожащий голос, который смог уловить только микрофон из-за близости к моему лицу, когда я смотрела совсем не в объектив: «пожалуйста, встань… ты сможешь, родной… вставай». Вова закрыл глаза, когда это смотрел впервые. Закрыл глаза, чтобы я не увидела увлажнившиеся ресницы, как показатель того, что мое дрожание голоса было так же выражено, как дрожание его нутра и поэтому заглушено. Мы, никто из нас в тот момент еще не знали, что у него случилась трещина в левой лучевой кости. Когда я неслышно молила, а он, сжав зубы и подавляя боль так, что ее не было видно, вставал, и пробовал заново, но его подводила левая рука. И он заново вставал, снова падая, но вновь вставая, пока я не отбросила камеру и не остановила его. Но все это за кадром, а в нем вновь кровь, срывающаяся с раздраженно встряхнувшейся руки. И следующим эпизодом на фоне заката с крыши дома на Рыбацком проспекте с красивым видом на Неву, идущего фоном для идеальной стойке тела на руках. Не на кулаках, а на пальцах, с максимально возможно в таком положение выпрямленными ногами, балансирующими, удерживая равновесие. Образец совершенства и максимально возможного результата при запредельных усилиях: Вова держал свое тело на четырех пальцах – на указательном и среднем обоих рук. Что объединяло меня и Вову – мы нашли себя в том, что официально не возведено в искусство. Вернее, возведено, но так тяготится под ярлыками…

– Что думаешь? – тревожно спросила я, когда запись закончилась, а он молчал, глядя в темный экран.

– Думаю что это жестко, откровенно и мощно. И о том, кем надо быть, чтобы уметь запечатлеть по сути незапечатлимое. Силу духа. Через проигрыши, пот, боль и кровь до победного. Это очень красиво, жестко, откровенно и мощно. Мотивирующе. – Кивнул, вновь воспроизводя. – Музыка та же.

– Что? – до меня действительно только сейчас дошло, что он прав.

– Когда ты снимала меня в ванной. Здесь, трек тот же самый. Знаешь, после этого ролика, мне кажется, я не дотягиваю. До такого музыкального сопровождения… и того кто его применил подходяще. Разговор на определенном диалекте, подразумевает знание этого самого диалекта… – оборвал сам себя. На секунду твердо сжал челюсть и снова его бесчисленные маски.

Посмотрел на меня. Взгляд совершенно нехарактеризуем. Абсолютно. Отвел в сторону. Разомкнул губы, хотел что-то сказать но прикусил нижнюю, на мгновение прикрывая глаза. На мгновение дольше положенного.