Текст книги "Ничья (СИ)"
Автор книги: Александра Лимова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)
– Блядь, это же не чисто моя прибыль! – сквозь зубы выцедил он и я от шока утратила дар речи. – Ты думала парни тут по чисто из приятельских соображений? Все зарабат…
– Ты вообще ебнутый, что ли? – ахнула я, чувствуя колющие, неприятно цепляющиеся о одежду мурашки, пробежавшиеся по спине. – Ты вообще слышишь, о чем я тебе говорю? Окей, давай с другой стороны зайдем! Ответь мне, будь твой дедушка жив и знай он обо всем, что ты сейчас творишь, он бы одобрил это? – а он молчал, и в поволоке потемневших глаз дымка пожарища, явно сжирающего его изнутри, когда я мрачно усмехнулась, покивав. – Не одобрил бы. Ты пиздец какой лицемер, Марин, просто пиздец полный… Ты на дне рождения Лёхи распинался о том, что инструмент не должен быть оружием, говорил о подмене понятий, когда есть излишество, а сейчас заявляешь, типа, ну да, я наебываю в безумном масштабе, ну и что, это же не наркота, а зачем мне все это надо – вопрос десятый. Социальная инженерия… охуеть! А я-то думала, вот мне как повезло, у меня мужик разговаривать и договариваться умеет и даже вовремя останавливаться. Да, умеет. Манипулировать он умеет, и других этому обучает. Когда ты Лёху и Димку свел так, что они лучшими друзьями стали, и… – задохнулась, впервые отведя взгляд, потому что больно стало от обрушившихся воспоминаний и понимания, насколько ошибочны были мои тогда зарождающиеся представления о Маре, – и по итогу Лёха Димке жизнь спас… я не могу загадывать, как там могло закончится, если бы они тогда еще враждовали, а рядом с Димкой не было такого человека, чтобы за ним… не имею никакого права вообще предполагать, но это… это, Мар, было твоим инструментом, которое ты превратил в оружие, а ты сидел там и осуждал подобных себе. Поэтому ты самый лицемерный человек, которого я встречала, для которого первостепенно бабло, и похуй, что это, по меньшей мере, аморально прежде всего для тебя, всего такого принципиального!
Для него хлеще пощечины, сжал челюсть так, что желваки заходили. В глазах ярость, в обманчиво спокойный интонациях и фальшивой улыбке бешенство, когда начал:
– Такое странно слышать от…
Оборвал себя. Закрыл глаза, темные ресницы дрожат, видимо, так же как оковы на самообладании. А я, рассмеявшись, качая головой, вглядываясь в это чужое лицо, произнесла:
– Ну же, давай, договаривай, – подождала пару секунд, но челюсть он так и не расцепил, прищурено глядя в сторону. Пришлось договаривать самой, – такое странно слышать от проститутки, да. – Он протяжно выдохнул и тверже сжал челюсть, а я, насмешливо фыркнув, возразила, – нет, не странно, Мар. Проституция это одна из самых честных сфер бизнеса, если не самая. Никто ничего не крадет, никого не обманывает. Есть прайс, клиент получил услугу, он ее оплатил и все расходятся миром. Хочешь что-то получить – заплати, прайс тебе обозначили. Не хочешь – до свидания. Понимаешь? Все добровольно. Никто никого не вынуждает, не заставляет, не обманывает, не обкрадывает. Есть услуги и есть клиенты. А вот этот твое – это наеб. Когда вы вводите человека в заблуждение и отнимаете его деньги. Здесь нет выбора, вы вынуждаете. Обманываете, воруете. Это хуже проституции, дорогой. Это рука об руку с политикой там работа по тому же принципу – наеби, забери все и не отдавай ничего.
– Но ты же с представителем политики жила… – послушно и опрометчиво подался на провокацию он, хлестанув по покивавшей мне раздраженным взглядом.
Провал на тестинге, не так уж ты и хорош в социальной инженерии, господин Гросу.
– Жила, – охотно подтвердила я, – только у тебя снова подмена понятий. Ты же явно выяснил, чем Рэм занимается. Гроссмейстер. Сам он нихуя ничего не делает, у него есть загон баранов, которые на бартерной основе ему деньжата отваливают за то, чтобы он свел их с желательными людьми. Есть полубизнесмены, которые считают его вестником оптимизма и платят ему, чтобы он сливал вовремя интересующую инфу из околоправительственных кругов, но это нечасто и только если Маркелов уверен, что ему это никак не аукнется. У него есть загон марионеточных клоунов, развлекающих публику на политтрибуне, с хайпа он денег состригать умеет не хуже Ульки моей. У него есть подкормленные шавки, которые по его команде кому-то надоедают, ему отваливают бабла, и он делает вид что договорился, на самом деле дав воспитательного пинка своей шавке и вновь посадив ее на цепь. Чуешь разницу между собой и ним? Он не тетку из Воронежа обкрадывает, снимая у нее, может быть последние два косаря с карты. Вообще, если совсем уж честно, то мы с ним оба шлюхи, на том и сошлись, наверное. Только я, прости за откровение, пиздой торговала, а он своей беспринципной гибкостью и умением вовремя поставить раком дебилов с деньгами ради других дебилов с еще большими деньгами. Беспринципность она разная бывает, Марин. – На твоей стороне сейчас деньги, сила покровительствующей власти, коррупция. Система сгнила насквозь и такие как ты думают, что вы избранные, вы под защитой, вы ведь самые умные и незаменимые, а факт в том, что всегда приходят новые. Ты же говоришь, что у тебя одна из самых мощных скам-команд. Во множественном числе, значит, таких как ты немало. Завтра заблистает на сцене очередной самородок, готовый за копейки ебашить… о, еще момент в памяти всплыл. Помнишь наше первое псевдосвидание в трактире Некрашевича, которое закончилась еблей в туалете? – улыбнулась, с отдаленно садистским удовольствием наблюдая иронию в сплетении со злостью в обжигающем карем бархате. Эка как сильно мы правду не любим, оказывается… – я пришла, когда вы с Темой трещали с интересными и самого серьезного вида дядечками. Тёма потом все переживал, что много вы им процентов башляете. Так вот, с такого все и начинается. Вы в себя верите очень, за всеми вы следите, и вообще самые умные и мощные, а вскоре появятся на горизонте такие же умные, с голодными глазами и готовые пахать за копейки, понимаешь, чем все обернется? Поучись у Рэма, Мар, он всегда в тени, и вот тогда ты незаменим.
Секунда и второй его ожидаемый провал – самообладание все-таки утратил. Я заблуждалась, когда думала, что я к этому готова. Когда намеренно добавляла выверенный сарказм в интонации, говорила с прохладной иронией, ударяя по болевым точкам. По болевой точке. Чтобы вывести в бешенство, когда он перестанет контролировать и фильтровать то, что говорит. Прокол с осуждением проститутки был первым этапом, подготовительным ко второму, и я действительно была уверена, что готова. Однако… глядя на лицо, такое знакомое, глядя в глаза в которых растворялась, видя как все это искажается, уродуется яростью, балансирующей на тончайшей грани с ненавистью, внутри все содрогнулось. Сжалось и истошно завопило остановиться и остановить. Необдуманно, на защитном рефлексе, все еще оберегающем запятнанные кровью нутра осколки надежды. Дурная бабская натура… Взятая в тиски. Когда прямо смотрела в глаза, в которых отчетливо, обжигающе светилось «ты предала меня». Смотрела, ощущая как холодны руки на моих коленях, усилием удерживаемые от дрожи, когда внутри отпечатывалось то, что неистовством полыхало в глазах и Мар как-то очень по звериному оскалившись хлестнул:
– Может быть, если у тебя такие мысли о бывшем, то ты сама себе врешь, Соня? Первые проблемы – к нему. Заглотила факт его гнилого поступка, когда он прислал мне видео как вы в машине тискались и мне в глаза сидела и как равнодушная, наигравшаяся сука говорила, мол, ну да, ну было, ну сосались. Меня тогда это еще поразило… вот так, в один щелчок пальцев, так просто говорить. Так просто врать… а потом ты на мне висла, умоляя ничего ему не делать. Уж не потому ли, что не хотелось… – понизил голос и ударил словом, – чтобы твоему любимому бывшему мужу счет предъявили за его шакалье поведение? И все твои заходы с вопросами издалека об итогах этой ситуации… интересная ситуация складывается, ты мне постоянно врала, а мудак все равно оказался я и мне бы у твоего Маркелова еще и поучиться надо. Я вообще сейчас не уверен, что тогда, у тебя в квартире, когда ты на мне висла в любви признаваясь, ты снова говорила правду. Ты же постоянно лжешь. И часто получается, чтобы выгородить его. И вот докажи мне, докажи, Сонь, что тогда, когда этот урод у салона мне ультиматум двигал… вы же тогда рядом стояли, хуй знает о чем говорили пока мы не приехали, может быть, ностальгия твоя любимая накатила, и все это… это снова ложь, повод меня бросить и с чистой совестью побежать к нему. Ну так ты скажи прямо, хули ты мне тут нотации читаешь?..
Смотрела в его глаза, приподняв уголок губ. Не пытаясь проглотить ни комок в горле, не подавить шум крови в ушах. Пытаясь подавить единственное желание ринуться к нему, чтобы ударить. Наотмашь. Со всей силы, которая сейчас сворачивала внутренности. Душу. Я впервые поняла, что значит выражение «душа болит». Состояние, когда хочется закричать, убежать, спрятаться и со всей пугающей ясностью понимаешь – не поможет и еще не скоро спадет тошнотворная яркость боли, потому что вот этот взгляд, которым на тебя сейчас смотрят, он еще очень долго будет питать боль, будет бередить порезы эхом слов, в которых он уверен, потому что взгляд… почти презрение. А он не понимает, чего ради это все…
Вдох. Глоток. Выдох. Усилием заслон на ощущениях, потому что либо сейчас, либо никогда…
– Если бы этот твой бред был бы реален, – утомленно прикрыла глаза, – я бы была в курсе того, чем он тебя шантажировал, Мар. Ты требуешь от меня не лгать, ты постоянно меня обвиняешь во лжи, а сам?.. – посмотрела на него, приподнявшего бровь, а в глазах снова эта же выражение. – Ты ведь только сейчас мне рассказал все… и все равно не полностью. Чем ты его шантажировал, что Рэм только околонамеками обошелся? Ну же, мы же с тобой начистоту, давай уж до конца.
– И вот оно подтверждение, – в глазах неверие и уже окончательно утверждаемое презрение. Полосующее воющее нутро. – Рэм-Рэм-Рэм… у нас с тобой проблемы сейчас, а у тебя мысли о бывшем?.. Ты вообще понимаешь, что ты делаешь? Что ты говоришь? Я же тебе душу всю открыл, сука… я же тебе такие вещи рассказал, о которых вообще никто не знает… – его кожа болезненно бледна, выдох неровный, и у меня в голове стучит только одно «нельзя реветь, не сейчас!», – ты мне в очередной раз плюнула в душу и снова о бывшем… Ебать, блять… – качая головой, тихо хрипло рассмеялся, взгляд вообще нехарактеризуем, просто полосует сильнее. А я сижу и смотрю, сдерживаясь из последних сил.
Не скажет. Он не расскажет про это, ясно как день. Отвела взгляд, закусывая губы до боли, будто она могла перекрыть ад внутри… И вроде все понятно – он не понимает и не принимает то, почему я считаю его деятельность неприемлемой. Не понимает и не хочет понимать, что он зависим, что он наебывает прежде всего самого себя. Он разочаровал, умом я понимаю, что здесь снова нужно выбирать себя, только на этот раз это сделатьоказалось гораздо болезненнее, как и сосредотачиваться на мысли, что всегда нужно выбирать себя, ибо нихера хорошего не выйдет, когда выбираешь мужика, да еще и заблудившегося в собственной философии.
– Ты мне показал, – кивнула, окидывая взглядом пустые столы. – Рассказал. Я выбор сделала. Не надо было предоставлять это право, если тебе так претит исход, это не очень умно. – Поднялась на неожиданно слабые ноги, а в голове головокружение, будто пьяная. Опьянеть можно и от эмоций, вот что я сегодня еще узнала, помимо значения выражения «душа болит». Узнала… Ощутила. Боковым зрением увидела как тоже встал, и бросила, – ты прав, наверное, по Рэму еще не отболело. Его номер я наизусть знаю, твой нет, тоже показатель. И если сейчас посмеешь вынудить остаться… я не твоя вещь, и я уже научена.
И ментальный контрольный выстрел в голову от его негромкого, равнодушного:
– Да и не думал. Катись.
Обуваясь на пороге, держалась одной рукой за стену. Штармило. Слезы все-таки полились, но открыв, своей ровной интонацией могла гордиться, громко сказав:
– Сил на сведение тату.
– Спасибо. – Так же ровно отозвался откуда-то из глубины квартиры. И добавил, – за эти полтора месяца
Шах.
Бить до слома можно не только физически, но и вот так…
– Радует, что у тебя останутся такие впечатления. Ибо я только зря время потеряла.
И мат.
Я для него, не принявшая его правды, не меньшее разочарование, чем он для меня, заблудившийся в самообмане. Так что… пусть будет ничья.
Хата-хакерский-склад напротив незаперта. Подхватила рюкзак. Включила геолокацию на телефоне, надеясь, что правильно определит адрес. Вызов такси до ближайшего отеля.
В темном салоне никаких мыслей, когда искала ближайший рейс домой. На это раз повезло, вылет буквально через три часа. Смена маршрута на аэропорт.
Ожидание рейса в аэропорту, невкусный кофе на губах и бессмысленный взгляд в окно, в голове трясина, внутри дыра. Это такое странное ощущение, когда ты будто куда-то провалился, будто в другую реальность, вокруг вроде бы жизнь, а ты словно со стороны на все смотришь… безучастно. Безжизненно. Хотя внутри еще слышен скрежет перемалываемых осколков, оседающих колющей стеклянной крошкой на еще кровоточащих ранах.
Я не солгала – я действительно знала номер Рэма наизусть. Мы не один год вместе были, мне пришлось выучить. Вставала с кресла, когда объявили посадку, слушая гудки в мобильном и как только они прервались, тихо произнесла:
– Привет.
– Как ты?.. – спросонья у него немного хриплый голос, но в глубоких переменчивых интонациях отчетливо беспокойство
– Хуево, Рэм. – Искренне признала я, подавив истеричный смешок. – Ты с Викой…
– Расстались, разумеется. – Мягко перебил. Помолчал и тяжело вздохнул, – Софи, я… в ближайшее время тот пост Вики снесут. Извини меня, я не ожидал подобного и…
– Я через час прилетаю, ты сможешь меня встретить?
– Конечно. – Секундная пауза и спокойная уверенность в голосе. Успокаивающая.
– Рэм, ты заберешь меня д… – голос дрогнул и погас. Прокашлявшись, тихо закончила, – домой?..
– Я люблю тебя, Софи. Конечно, мы поедем домой.
Глядя в свое отражение в иллюминаторе, беззвучно усмехнулась. Красиво и победно.
Холодно и мертво.
Глава 12
Рэм встретил.
Направлялась к нему, глядя в пол перед собой и стараясь подавить, раздавить, избавиться от ассоциации – совсем недавно здесь я встречала Мара. За грудиной все сжало до боли, в горле стало драть, а я шла, все так же не поднимая глаз.
Остановилась рядом с Рэмом, глубоко втягивая теплый аромат его парфюма. Секунды текли часами, он ждал, не трогал и не говорил. Воздух вокруг стал будто разряженным, непригодным для дыхания. Прикрыв глаза, почти подавив в зачатке все же прозвучавший скулеж, уткнулась лицом в мягкий креп черного тонкого джемпера на его плече и сорвано, сквозь зубы выдохнула, чувствуя, как осторожно обнимает в ответ, как смыкается кольцо тепла вокруг – тепло его тела и его парфюма, уходящие под кожу.
Забрал рюкзак, шел чуть впереди меня. Пальцы не переплетены, но при шаге изредка касаются кончиками друг друга и от этого будто ток по нервным окончаниям, а незримый обруч сдавливает голову сильнее.
Порыв ночного ветра украл ощущение тепла, вжалась в руку Рэма, тотчас приобнявшего и приблизившего к себе, пока направлялись к его машине, заднюю дверь которой уже распахнул его водитель. Приняв мой рюкзак от Рэма, он вежливо улыбнулся и сказал:
– Здравствуйте, Софья Игоревна.
– Здравствуйте, Александр, – кивнула я, усаживаясь в темный салон с приглушенной контурной подсветкой.
Рэм, обойдя машину, сел рядом. Когда выезжали с территории аэропорта я, безразлично глядя на выключенный монитор перед собой, дрогнувшим голосом спросила:
– Мы же не в Риверсайд?
– Нет, – негромко отозвался Рэм. – Я продал квартиру в начале лета. Мы в загородный дом.
Глубоко вздохнув, кивнула. Сбросила босоножки и, подобрав ноги под себя, посмотрела в ровный профиль Рэма. Стерто улыбнувшегося и, приподняв руку немного подвинувшегося в сторону двери. Чтобы могла улечься, положив голову на его бедро.
Размеренно дышала, сквозь ресницы глядя на пробегающиеся по спинке водительского сидения блики ночных фонарей, приглушенные тонировкой стекла. Чувствовала пальцы, осторожно перебирающие пряди. Рэм попросил водителя подать свою ветровку с переднего пассажирского и, накрыв свернувшуюся калачиком меня, приоткрыл окно, достав сигареты.
Немного повернув голову, смотрела как интенсивно тлеет конец сигареты, когда Рэм подносит фильтр к губам. Под сенью ресниц, в темных глазах, глядящих на меня, рассеянная в утомленности горечь и несмелая надежда. Слабо улыбнулась и просительно коснулась его кисти. Затянуться дал, не отрывая взгляда от фильтра в моих губах и приоткрыв окно в сторону которого выдыхала.
Никотин в крови не стал ударной дозой опьянения на разуме, но тиски обруча, сковывающего голову все-таки ослабил, позволив даже немного расслабиться. Закрыв глаза, удобнее устроилась на его бедре, плотнее закутавшись в ветровку. Не могла бы сказать, что меня сморило, но счет времени я потеряла, ощущая тепло и снова перебирающие пряди пальцы, потому немного вздрогнула от неожиданности, когда Рэм тихо позвал меня и сообщил, что приехали.
Ощущая неимоверную тяжесть в теле, села на сидении, собираясь застегнуть обувь. Не пришлось. Рэм, распахнув дверь с моей стороны, взял на руки и понес к крыльцу дома, где уже открывал дверь Александр.
Шаг за порог и будто на пару лет назад – в доме не изменилось ровным счетом ничего. Время здесь будто застыло, сохранило мои воспоминания и ждало меня. Все то же, все на тех же местах.
Попросив Рэма опустить на пол, ощущая внутренний мандраж неторопливо шла по комнатам первого этажа. Остановилась в гостиной – самый свой первый пробный проект я реализовала тут. Ожидаемо лаунж и… ничего здесь не изменилось, тут моя рука и я.
Попрощавшись с Александром, занесшим мой рюкзак и обувь, села на диван, оглянувшись на Рэма, засунувшего руки в карманы и оперевшегося плечом о арочный проем. Вздохнув, направился ко мне, чтобы присесть на корточки передо мной и, протянув руку, коснуться пальцами моего левого колена. Смотрела на его ладонь, в приглушенном, рассеянном свете кожа казалось бледнее чем обычно. Все ровно тоже, но сейчас на его безымянном пальце не было кольца. Невесело улыбнулась, накрыв его ладонь своей и подняла него взгляд. В карих глазах затягивающая, растворяющая в себе бездна – на него тоже накатили воспоминания. Их много, не только плохих. Здесь, в этом доме часто пахло свежими цветами, часто играла музыка, звучал смех и очень важные слова, иногда шепотом, иногда невербально, это потом все… в топь и болото.
Немного подалась вперед, касаясь ладонью его щеки. Отвел взгляд, закрыл глаза, прижимаясь к моей ладони. И немного, но с силой прикусил нижнюю губу, когда я очень тихо произнесла:
– С Гросу все понятно, он не осознает где белое, а где черное, но ты, Рэм… если отбросить сухой факт, как так вышло вообще?.. Чем ты руководствовался, когда… господи, да как же так…
Рэм с силой провел ладонью по лицу и посмотрел на меня. В глазах откровенная горечь и тень вины, запустившие сердце еще не в галоп, но очень к этому ведущие, когда он, вновь без эха говора, что бывало в редчайшие моменты, так же негромко попросил-спросил:
– Ты мне простишь?..
– Не знаю, – абсолютно честно ответила я, вновь касаясь его лица и вглядываясь в потемневшие глаза, – Рэм, мне тоже нужно кое-что тебе рассказать, но это потом… а сейчас я очень хочу тебя понять, ты же всегда был предусмотрителен, но это всё… как будто не ты вообще и не с тобой… как так получилось, Рэм?
Он долгое мгновение смотрел на меня, а потом, привстав, сел рядом, осторожно потянув за локть меня, чтобы села к нему на колени. Поставив локоть на спинку дивана, запустила пальцы в шелковистые пряди, кончиком носа касаясь его скулы и глубоко вдыхая его запах. Приобняв, не моргая смотрел в пол. Коснувшись губами виска, прошептала:
– Как Гросу об этом узнал?
– О, а он не сказал? – Рэм нехорошо усмехнулся, качнув головой.
– Нет, – еще тише ответила я, подавляя напряжение путающие мысли, подушечками пальцев слегка массируя его шею и переплетая пальцы второй руки с его пальцами на моем бедре. – Он разозлился, когда я сказала, что недолго его песня будет играть потому что он стремится на первые роли в этой своей хуйне, и что ему надо бы пример с тебя взять, когда тише едешь дальше будешь. И он вывалил мне все. Я сначала не поверила, пока он не показал доки эти, которые тебе отослал…
– Щенок… – едва слышно выдал Рэм, усмехнувшись. – У меня нет публичных выступлений, поэтому я склоняюсь к мысли, что он записал один из наших с ним разговоров, чтобы загнать мой голос в базы и найти номер, по которому я иногда созваниваюсь со Снежаной. Чертов пакет Яровой… Думаю, ты понимаешь контекст этих разговоров, там, в принципе, догадаться не сложно. – Рэм протяжно выдохнул, немного отклоняя голову назад, теснее к моим пальцам. – Погром моего ресторана… я думал, что у Гросу помутнение рассудка, однако, это был отвлекающий маневр. Это я сейчас понимаю, что, скорее всего, на тот момент у него уже был образец ДНК ребенка, Снежана часто меняет гувернанток и прислугу, подкупить кого-то из них, чтобы взять те же самые волосы, достаточно легко. Погром был устроен, чтобы меня спровоцировать и провоцировал он открыто, когда сел прямо передо мной… биоматериал достать было бы легко, если бы я подался, но не случилось. Я думаю, они взяли мой бокал. На нем слюна, а это превосходный материал для ДНК экспертизы. Которая была проведена и Гросу любезно поделился со мной результатами, обозначив, что их увижу не только я, но и Гумаров, если… не прекращу проявлять интерес к тебе.
Обрыв в сердцебиение и с трудом удержанное выражение вселенской печали на лице, с трудом подавленный порыв сжать эти волосы, а ногтями второй руки располосовать горло. Снежана Гумарова, в девичестве Валеева – младшая дочь замминистра обороны и жена первого зама генпрокурора Гумарова, который и стал замом после их свадьбы. Не сложно догадаться, что тесть в этом не последнюю роль сыграл. Потом тестя спалили на вымогательстве, посадить-то не посадили, разумеется, но сильно потрепали и с поста сняли, и теперь вся семейка висела на Гумарове… который не в курсе, что воспитывает ребенка Рэма… А Мар, записавший разговор первой встречи с Рэмом, прогнал его голос по базам в поисках компромата, ведь политика вещь грязная… прослушал сохраняемые провайдерами разговоры, пробил с кем эти разговоры и понял, в чем его козырь. В ребенке Рэма, о котором вообще никто не знает, кроме дочери опального замминистра и жены неведающей правой руки генпрокурора. И Марин исхитрился провести ДНК-экспертизу, подкупив кого-то из домашних лакеев Гумаровых, добывших ему биоматериал ребенка и разъебав ресторан Маркелова, чтобы…
Тёма.
Тогда, после факер-шоу, когда я сидела в его тачке, а они дружной компашкой тусили у ресторана, Тёма стоял рядом с Рэмом и смотрел за Мара в ресторан. Видимо, ожидая, когда со стола Рэма заберут бокал и когда это случилось, он улыбнулся Мару…
– После ресторана Гросу тебе что-то сказал, – задумчиво произнесла я едва удерживая образ Пьеро, и все же не удержалась от замаскированного сарказма, – когда ты с цепи сорвался…
– Он сказал имя моего сына, – прохладно усмехнулся Маркелов, глядя перед собой. – И его настоящее отчество.
Я действительно не знаю, благодаря чему я сдержалась. Внутри полное смятение, состояние шока и набирающей силу ненависти, почти расщепляющие рациональность, что ударами кувалды забивала всплески неосмотрительных желаний и слов. Рано срывать спектакль, очень рано.
Если я якобы видела результаты ДНК-экспертизы, получается, я знаю возраст ребенка. Проблема в том, что я ничего не знаю и к такому повороту жизнь меня не готовила. Рэм начал тереться с Гумаровым… когда? Когда это было?.. Года три назад. Сука, перед свадьбой… Перед нашей свадьбой! Да он по мне с ума сходил в тот момент и получал ровно тоже самое в ответ! Как это вышло, нахуй?! Или все это случилось давно, еще до меня?..
Нет.
Я помню. У Гумаровых не было детей все десять лет их брака, а потом… Рэм говорил, что Гумаров на радостях, что у него родился сын в кокаиновый запой ушел. Я думала, Маркелов злился потому что что-то там пошло по бизнесу не так, а от Гумарова в тот момент смысла никакого не было, но злился Рэм, видимо, по другому поводу… И это было через пару месяцев после нашей свадьбы.
Провал внутри, просто черная засасывающая все дыра и ненависть огненным кольцом стискивает голову, уже перестав быть просто давящим обручем и превратившись в терновый, впивающийся венец. Нечеловеческое усилие, чтобы тело осталось расслабленным, а голос глухим и неуверенным:
– Рэм, Гумаров же… вы с ним через номиналов осваивали бюджет на долгострой лухари-небоскреба на Петроградской стороне… – собственно, для этого Рэм и терся постоянно с ним, чтобы по его благословению впихнуть в подрядчики фирмы, с которыми Рэм долго и продуктивно сотрудничал по известным схемам. Ну ладно с Гумаровым все понятно, жену-то его зачем трахать? Да еще и с последствиями?..
Последние вопросы я не задала, но они отчетливо прозвучали, а в купе с выражением моего лица и дрогнувшим голосом, звучали как отчаянные и драматичные, а не как я на самом деле спрашивала, перебирая темные пряди и вглядываясь в профиль Маркелова, улыбнувшегося уголком губ и устало прикрывшего глаза и сказавшего:
– Гумаров вообще не желал идти на диалог, когда только пронеслась весть о застройке. Но он во многом прислушивается к Снежане…
Я, вглядываясь в профиль Рэма, подавила ухмылку. Если откровенно и цинично, то Рэм очень красивый мужик, и с тем, чтобы бабу обольстить у него явно никогда проблем не возникало, с его-то повадками, поведением и скиллами. Даже я оборону недолго держала, что уж говорить про Снежану, мучающуюся в браке с поклонником колумбийской пудры и не имеющая возможности развестись, потому как ее папашку отфутболили из высшей лиги, а жить красиво, видимо, хотелось, пусть даже с таким как Гумаров. Улька, в принципе, права была, когда называла Гумарова полуимпотентом-полушизиком-полуслепым маразматиком… Вика. Улька говорила, что Бахина была у Гумарова на содержании, а потом Рэм ее взял… Господи, есть ли дно вообще у этой ситуации, годами идущей за моей спиной?.. А Маркелов, венец этого Садома и Гаморры, продолжал:
– Снежана говорила мне, что детей у них нет по причине несостоятельности репродуктивной системы Руслана, чрезмерно увлекающегося кокаином. Я поверил. Итог… – Он сглотнул и повернул лицо ко мне, которую изнутри кошмарило фактом, что он не предохранялся с женщиной, живущей с Гумаровым, трахающим проститутку. И, может, не одну, просто Бахина как фаворитка в содержанки упала. И Рэм трахался со Снежаной… у нас тогда начинались отношения, я тогда уже бросила эскорт, ибо не видела никого кроме него и ощущала отвращение при одной мысли, что мне с кем-то спать надо будет, кроме великого и прекрасного Рэма. Трахающего без защиты чужую жену ради перспектив… – я узнал о ее беременности не от нее. От Руслана, решившего поделиться радостной вестью со мной. Снежана не стала меня обманывать, сказала, что да, ребенок мой и само собой родится на месяц раньше – для Руслана, с которым она переспала, как только поняла, что беременна.
Закрыла ладонью глаза, потому что едва выдерживала. Протяжно выдохнув, теснее сжала его пальцы. Он думал – поддержка, я думала как бы не вцепиться ему в горло. Единственное, что помогало удержать сейчас себя, это понимание, что Марин все это знал. Он определенно знал даты. Рождения ребенка Рэма, моей свадьбы и развода. Накатом воспоминания о нашем с ним скандале после разноса чебуречной Маркелова.
«Это чмо, которое твой бывший, он далеко не мужик, уж поверь. Он – это что угодно, но не мужик».
И Марин достаточно знает меня, чтобы сделать вывод, что я была не в курсе о сыне Рэма, иначе бы развод был не через два года. Да даже свадьбы бы не было…
Мар не говорил об этом, он точно не собирался мне рассказывать…
«Никаких подробностей, тебе в это лезть ни к чему. Он – бывший, он прошлое, копаться в прошлом незачем».
И как же бессмысленна была моя попытка узнать, когда вывела его на потерю самоконтроля. Он не сказал бы никогда, даже когда сказал мне катиться. После того как я ударила его тем, что, якобы, по Рэму еще не отболело… Господи, Мар…
– Вика… – голос сорвался, я прокашлялась и посмотрела в темные глаза. – Вика была на содержании Руслана, я помню, что он ее везде с собой таскал… – Рэм отвел взгляд. Господи, дай мне сил… – Снежана потребовала ее убрать, верно?
– У Руслана давно схлынула эйфория по рождению, – прохлада в усмешке, – наследника, и он вновь начал излишне много времени проводить с Викой. Пришлось немного подпортить отношения с Русланом, слегка недовольным тем, что Вика решительно настроилась перейти на содержание от него ко мне.
– Что еще Снежана требовала? – с замершим сердцем, дрожащим шепотом спросила я. Дрожащим будто от едва сдерживаемых слез, но на самом деле от непередаваемой, почти нечеловеческой ненависти, потому что я поняла – что.
В тряпку меня превращали не просто так. Не просто так делали мое существование незаметным, не просто так мы жили за городом, это приносило порой неудобства, когда каждое утро на работу и в час пик обратно. Нет, не мы жили. Я жила. Рэм нередко оставался в городской квартире. Снежана требовала, чтобы он развелся. Эта городская сумасшедшая явно шантажировала его тем, что Руслан узнает правду… Ей-то он ничего не сделает, там папа какой-никакой, но связи остались и он бы просто ее вышвырнул с ребенком, вероятнее всего, а вот Рэму пришел бы пиздец. Самое страшное – что Рэм отказать Снежане не мог и он к этому готовился. К разводу. Вернее, к видимости этого развода. Я же все бы от него приняла в тот момент, я бы послушно сидела у его ноги сколько его душе угодно… Он не хотел, чтобы я уходила. Его превратили в раба, но отказываться от меня он не хотел категорически, хитровыебано собираясь и волка накормить и при овце остаться.
– Софи… – Рэм явно почувствовав как холодны мои пальцы, но списав это на совершенно иное, нежели то, что разрывало мне внутренности, теснее обнял. – Послушай меня, у нас сейчас все будет по иному. Со Снежаной все решено, в момент, когда ты подала на развод я ей сказал, что если она действительно хочет, то пусть рассказывает Руслану, я устал. Ей последствий не хотелось. Мы изредка с ней общаемся, потому что… Егор мой сын.
Еще и имя какое дурацкое! Есть у меня один знакомый с таким именем, Мар его перевоспитывал как-то. Мар…
