Текст книги "Земля-воздух (СИ)"
Автор книги: Александра Лимова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)
Упор на локти и безотчетно прогнулась в пояснице, не сдерживая стон от каждого его наглого, такого требовательного и распаляющего движения. Я впервые в жизни не брала, а отдавалась и это так жгло, так распаляло, с такой силой зажигало феерию ослепляющего возбуждения, перерождая его в слепящее остервенелое безумие. Которое все нарастало, крепло с каждым мгновением. Сжалась, напряглась, в попытке усилить это ощущение, раздающееся эхом удовольствия по горящим адским пламенем сосудам. Его рваный вдох, последний особенно сильный толчок и меня накрыло.
Тело забили сладкие, расходящиеся и быстро затухающие судороги. Не поняла, как сжалась. Не поняла, как его тело отстранилось от моего. Не понимало ничего. Меня сжигало, испепеляло и разносило в клочья. С такой неукротимой силой, что это стирало все грани реальности ввергая в пучину чистейшего неистового но такого упоительного наслаждения, бьющего по каждому нервному окончанию в моем с ума сходящем тела.
– Тише, кис, не плачь…
Его голос доносился как сквозь толщу воды. Запоздало осознала себя сжавшейся в калачик на его куртке и подрагивающей от все слабеющих но таких приятных волн удовольствия. А лицо холодил прохладный ночной ветер. Я не знала, что плачу от оргазма. Не знала, что оргазм бывает такой силы. Не знала этого негромкого голоса, и пальцев, утирающих такие странные слезы. Мир переломился. И не готов был отстраиваться заново. Я хотела бы испытать от этого потрясение. Но все, на что сейчас была способно мое медленно возвращающийся из омута разум, пытаться заставить не дрожать тело под его телом и пальцами. И запоздало дошел мир с его ужасающими законами.
– Не в меня? – казалось бы, этот испуг должен был окончательно пробудить во мне меня и радикально решить проблему со спящим под гнетом удовольствия самоконтролем. Но тщетно. Слабо и чуть испуганно.
– Нет.
Как оправдательный приговор. Подаривший спокойствие и даже слабое подобие власти над собой. Отстранился, отвернулся, вставая на ноги и застегивая джинсы, отставив испачканную руку.
Я, неверными пальцами натянула джинсы, болтающиеся почти на щиколотках и с трудом села, оправляя куртку и футболку, и не в силах сдержать рвущейся наружу похоти при взгляде на его бедра. Сумасшествие. Просто катастрофическое сумасшествие. Переспала в лесу, на его ветровке. Хотела сделать ему минет и позволила секс без защиты. Он повернулся ко мне лицом, но взгляд упал на его пах. Хочу. Хочу этого. Прильнуть. Прижаться. Игриво куснуть…
– Киса, ты как будто траншею в лесу головой пропахала. – Ехидно улыбнулся, словно стараясь не замечать того, как вновь во мне так ярко вспыхивает желание. Просто подошел и присел на корточки между моих широко разведенных колен, протянув руку, стал вытягивать что-то из прядей моих растрепанных волос и негромко произнес, – не смотри так на меня. Я не сдержусь. Опять. И выйдем мы отсюда не скоро.
Дыхание сорвалось. Выходить отсюда мне не хотелось. Не хотелось в тот уебищный мир с его правилами, под которые надо себя подгонять. Не хотелось идти и доигрывать спектакль. Все, чего мне хотелось – быть снова под этим мужчиной. Доведшим меня до слез. От удовольствия.
Глупости какие. Рассерженно повела головой, одновременно пальцами отстраняя его руку. Ну, было и было. Второй раз. До идиотского сумасшествия.
Ничего не значит.
Совсем ничего. Просто охерительно трахается. Только и всего. И не больше. Встала на чуть ватные ноги. Пошло оно все.
Повернула назад. К долбанной беседке. К Женьке, уже пьяному настолько, что он весьма удивился, при моем появлении, очевидно, забыв, что мы сюда приехали вместе. Костя, относительно, причем весьма относительно пьяный, скользнул по мне оценивающим взглядом и прикусил губу, поглядев мне за спину. Очевидно на Пашку.
Я мрачно усмехнулась и сказала Женьке, что мы едем домой. Тот не возражал. Позвонила его другу, объяснила, как проехать и все время, пока ждала его приезда, не поднимала на Пашу взгляда. Медленно, для успокоения перебирая пряди Женьки, упокоившего спящую голову на моих коленях.
Костя, как прирожденный миротворец начал дергать из-за стола уже Пашку по все тем же сомнительным поводам. Тот лениво огрызался. Но на меня не смотрел. Я чувствовала. И отчего-то злилась. Потрахался и хватит? Не ты ли совсем недавно рычал, чтобы я с Женькой рассталась? Забываетесь, мужчина.
Посмотрела на него. В упор, с нажимом, так, как он любил смотреть на меня. В ответ легкая насмешка. И, таки, осечка – быстрый недовольный взгляд на посапывающее тело Женьки. Я удовлетворенно хохотнула и начала Женьку будить, чтобы хоть немного привести его себя к моменту приезда его друга. Выходило херово. Паша, паскудно улыбнувшись, предложил скинуть его в воду, обещая, что после этого он явно придет в себя. Я послала его нахер и резкое напряжение за столом обозначило мне, что я допустила ошибку.
Коваль хмыкнул и вдруг резко дернул меня за руку на себя. Женька всхрапнув впечатался в дерево скамьи, но не проснулся. А Паша, неожиданно резво перелез через невысокое ограждение беседки за его спиной, и дернул меня на себя, взваливая на плечо. Я ошеломленно замерла, понимая что он подходит к краю площадке, к воде.
– Только попробуй, Коваль!.. Только посмей! – зашипела я, упираясь руками в его спину и пытаясь приподняться, вывернуться, выскользнуть.
Он хохотнул и сбросил меня. С плеча. Но не в воду. Я оглушительно завизжала, но почти сразу заткнулась, после осознания того, как он перехватил мое тело в полете и положил на край площадки, готовый в любой момент столкнуть в воду.
– Пробовала в воде? – негромко спросил он под довольное улюлюканье зрителей из беседки.
Я расхохоталась и вывернувшись из его рук села, глядя в его смеющиеся глаза.
– Нет.
– Рискнем? – прикусил губу, сдерживая улыбку.
– Ты дурак? – удивленно приподняла бровь я.
– Полупокер в бессознанке. Люди мои, прикажу забыть, забудут. Могут «Аве Мария» петь, пока я с тобой буду сексом заниматься, хочешь?
– Блядь, Коваль, ты же больной. – Покачала головой я, отстраняя его руки и поднимаясь, увидев как раз едущую к дому за нами машину.
Почти не помню, как приехали и легли спать. Вроде бы Женьку его друг затаскивал, но я, осушившая бутылку вина в машине, не была уверена.
Разбудил нас звонок Женькиного отца, в матной форме интересующегося у перепуганного Женьки, где его черти носят. Женька соврал что стоит в пробке и скоро будет. Пока он метался по квартире и выл, что не успевает уложить волосы, я пыталась вспомнить где мой телефон. Не вспомнила. Он нашелся. У Паши. Которому женька позвонил, после того, как убедилсфя, что мой телефон выключен, а в машине друга я его не оставила.
Они договорились, что Пашка сам мне его завезет на работу и меня от этого перекосило. Я попробовала возразить, но Женька, раздраженно укладывая волосы, сказал, что папа его отымеет сегодня за опоздание во все щели и неизвестно, когда отпустит.
Сегодняшнее занятие было посвящено чаю. Фумелье, специалист по всякого рода чаям и правилам его приготовления, обучал нас как именно следует нужно заваривать мате, каркаде и ройбос. Я на автомате записывала его рекомендации, скрывая за маской спокойствия и доброжелательности гнетущее ожидание грядущей встречи.
Ровно в два нас отпустили и я неторопливо, старательно себя контролируя пошла к парковке. Он уже был там. Как всегда элегантный и сексуальный. Стоял у своего капота своего внедорожника, глаза скрыты солнцезащитными очками, и он о чем-то разговаривал по телефону, при моем появлении так блядски улыбнувшись, что я едва не сбилась с шага, под вспыхнувшим внутри чувством томления. Но контролировала себя. Хоть мне это давалось со все большим трудом при каждом шаге, сокращающем расстояние между нами. Он закончил разговор и бросил свой мобильный в карман брюк. Я, остановившись от него в шаге требовательно протянула руку за своим разряженным телефоном, который он достал из того же кармана.
– Думал, имя у тебя не подходящее, но я ошибался. – Фыркнул он, глядя нам меня сквозь стекла очков и белозубо улыбаясь. – Маша-растеряша.
Я закатила глаза и опустила протянутую руку. Он протянул мне телефон. Я, было потянулась за ним, но Паша отвел руку за спину, одновременно придвигаясь ко мне ближе.
– Что за детские игры, Коваль? – старательно гася отчего-то разгорающийся азарт раздражением, пробурчала я, замирая в опасной близости от его тела.
– Сейчас покажу. – Усмехнулся и прежде чем я успела среагировать, рывком за талию притянул мое тело к себе, и резко развернувшись вместе со мной, прижал мои бедра к капоту. Одновременно впиваясь в губы жестко и настойчиво.
Руки дернулись к его шее, но со всем не с целью придушить, потому что я сама с дикой с охотой впала бы в его омут с чертями, если бы не требовательные колокольчики рациональности, заглушившие вспыхнувшее от его языка возбуждение. Резко отстранилась и испуганно огляделась, благо парковка была пуста.
– Тут камеры… – выдохнула я, как будто для него это могло бы иметь значение.
– Ах да, репутация же. – Саркастично рассмеялся он, убирая руки сжимающее мое тело, лишь вскользь пальцами сжав ягодицу и оценивающе глядя мне в лицо. – Злое начальство заругает, да?
Я мрачно посмотрела на него исподлобья, не разделяя его веселья. Паша полуприкрыв глаза и улыбаясь, посмотрел на мои губы, что вызвало легкую дрожь в пальцах, по швам прижатым к моему напряженному телу.
– Знаешь, у меня иногда жуть в голове творится… – негромко произнес он. – Вчера я в красках представлял, как беру тебя прямо на столе при всех, или на пантоне, и сейчас готов был на капот посадить и задрать юбку… Дикость какая-то. И самое удивительное, что мне это нравится.
В горле пересохло, я одурманенно смотрела в затягивающие зеленые глаза, не в силах отвести взгляда и сказать, что я как бы тоже подалась бы искушению прямо здесь, прямо сейчас, прямо на капоте.
– Поехали. – На мгновение дольше положенного прикрыв глаза, выдохнул он. – До дома довезу, раз ты без машины.
Мне не нравилось ехать рядом с ним, не нравилось то, что не смотрит на меня, не нравилось то, что я на него смотрю. И особенно не нравилось свое желание положить руку на его ногу, дразняще медленно скользнуть ноготками по внутренней стороне бедра, подняться выше…
– Киса, я через неделю на три-четыре дня в Испанию лечу. Не хочешь? – неожиданно произнес он, поворачивая ко мне голову, когда остановился на светофоре.
– У меня сейчас на работе период повышения квалификации, я пока не стою на рейсы… – я сама себя оборвала, понимая, что вообще-то мне следовало сначала хотя бы удивиться, а не с некоторым разочарованием дать такой ответ.
– Так я тебя не как стюардессу зову. – Усмехнулся, и тронулся на разрешающий сигнал.
– А в качестве кого?
Паша рассмеялся, снял очки и бросил на меня ироничный взгляд.
– Тебе правду, да? – фыркнул, сворачивая к обочине и паркуясь.
– Ну, давай, жги. – Я не сдержалась и расхохоталась.
– В качестве невесты полупокера, у которого я арендую цистерны за каким-то хером совсем на невыгодных для меня условиях. В качестве женщины связанной отношениями, но которую я трахаю.
– Ну, хоть не в качестве твоего любимого эскорта. – Я снова расхохоталась, не понимая, почему мне так смешно. – Которую ты трахаешь? Так-то в Швейцарии кое-кто снизу был.
– Которую я трахаю, киса. – Повторил с нажимом и усмехнулся. Протянув руку, сжал мое колено, пустив волну дрожи по рукам. – Там, если ты забыла, закончилось все стандартно – ты была снизу.
Обожгло воспоминание. Следом накатило вчерашнее. И он был прав, я была снизу. Под ним. Но это не вызывала сейчас отторжение и протест своей вызывающей правдивостью и только подкреплялось его взглядом, искушающим и раздевающим. Сама рванула вперед, чувствуя, что если сейчас не поцелую, меня разорвет в клочья. Ответил с жаром и запалом, пальцы сжали шифон топа на груди, сорвав мне дыхание и пустив сердце в галоп. Он сдвинул сидение назад, помогая моему сумасшедшему телу перебраться через широкий подлокотник. Задрал топ, пробегаясь горячими губами по покрывшейся мурашками коже и зубами оттягивая ткань лифа вниз. Мы оба сошли с ума и нам обоим было плевать что за недостаточно тонированными окнами его машины несутся пусть немногочисленные но потенциальные зрители. Это даже подстегивало в некоторой степени. Заставляло быстрее расстегивать гребанные пуговицы его рубашки и с жаром отвечать на требовательные, даже чуть болезненные поцелуи.
Он задрал юбку и сжал пальцами мои ягодицы. Прогнулась в пояснице, усаживаясь на его паху максимально удобно в таком положении и чувствуя волны пьянящего наслаждения от его прикосновения губами к груди и жестковатый нажим пальцев на бедрах. Его рваное движение к пряжке ремня, затем к моему намокшему нижнему белью и мое жадное движение бедрами, разорвавшее чувством дикой заполности. С его губ неровный вдох, с моих приглушенный стон. Подался вперед, обнимая, втискивая в себя, мешая двигаться, но так ощущения были настолько острее, что я сама обвила его за шею делая наше животное слияние просто невыразимо тесным. Чуть укусил за ключицу, вырвав безотчетный вскрик дичайшего наслаждения заставляя двигаться сильнее, быстрее, распаленнее, несмотря на сложность в таком положении.
Эмоции захлестывали полыхающий разум, погребенный под животной жаждой уже накатывающего, уже быстро приближающегося цунами оргазма. Первые пока слабые предупреждающие волны ввергли мое сошедшее с ума тело в звериное неистовство. Я жадно вбивалась, вдалбливалась в его тело в попытке ускорить, усилить волны и пасть под ними. Сквозь оглушающий набат сердца и гул в голове я не услышала его предупреждения. Не услышала хриплого и опаленного удовольствием «киса… назад…» и пропустила катастрофический момент. Он хотел было приподнять меня, отстранить, но не успел, его накрыло первым, смазав попытку спасти ситуацию. Я осознала это слишком поздно, когда он, прикрыв глаза, скрипнув зубами, резко откинулся назад и с силой ударился затылком о подголовник сидения. Он кончил. В меня.
Разорвало внутри, разом смыло все безумие. Я, истерично выдохнув, отпрянула в сторону, но поняла, что безнадежно опоздала. Ужас заполонил все сознание. Я упала на свое сидение, невидящими глазами уставившись в его лицо, кривящееся в попытке согнать властвующий оргазм.
– Блядь. – Убито прикрыл глаза ладонью, дыша часто, поверхностно. – Су-у-у-ука… Просто пиздец… – отстранил руку от лица и напряженно посмотрел на меня. – Кис?.. Ты как?
– Паш, в аптеку надо… – помертвевшими губами прошептала я, прикрывая глаза и мысленно кляня себя на чем свет стоит. – Таблетки есть… в первые семьдесят два часа надо, чтобы… без последствий. Чем раньше, тем надежнее.
– Сейчас.
Я слышала шелест ткани, его попытку оттереть влажными салфетками следы с брюк и думала, что вот оно мое наказание за распутство. Полный срыв гормонального фона на полгода и страх целый месяц, что вдруг, таблетки некачественные, или еще что… а вдруг все-таки нагрянут последствия, и как потом? Дура. Идиотка. Надо с этим завязывать. Господи, да как я Женьке в глаза смотреть буду?..
Таблетку заглотила, как только села в машину, выпив почти до середины бутылку минералки и откинувшись на сидении, прикрыла глаза.
Припарковался у подъезда. Я, несколько нервно в который раз оправив одежду, подхватила сумку, хотела было покинуть салон, когда он за руку дернул меня на себя и поцеловал. Извиняющееся, с чувством. Господи, да ты здесь вообще не причем – сказала ему усталым взглядом и покинула машину. Если сучка не захочет, кобель не вскочит. А сучка из меня еще та, в этом Коваль был прав.
Женька уже был дома и что-то мурлыкал себе под нос, готовя обед. Смазано чмокнул меня в скулу, потому что я увела губы, несколько фальшиво улыбнувшись и сказав, что я устала и пойду в душ освежиться.
Остервенело оттирая свое придурочное тело мыльной мочалкой, я все никак не могла избавиться от гнетущего чувства вины. Перед Женькой. Вон с работы пораньше приехал, решил приятное сделать – обед приготовить. Для своих телок он пальцем о палец никогда не ударял. Господи, ну вот к чему эти угрызения совести? Ну к чему они? Никогда не испытывала ничего подобного. Моя жизнь и правила тоже мои, ну там, где возможно.
Однако вид Женьки уже накрывшего стол, когда я вышла из душа, окончательно утвердил меня во мнении, что я сука. И это впервые в жизни не прозвучало комплиментом.
Этой ночью я из кожи вон лезла, чтобы угодить Женьке, мысленно себе обещая, что изменять ему, нежно отвечающему на мои поцелуи и ласково оглаживающему мое тело, больше не буду. Однако, у Коваля на все это дело была своя позиция.
Глава 4
Впрочем, праздник во славу Женьки Петрова длился не долго. Мне надоело уже на второй день. А на третий началась ломка. Я, словно задрипанный нарколыга, который знает, нечем хорошим это все не кончится, но продолжает упорно искать себе дозу, в виде внутренней дрожи от мужчины, в виде возбуждения от одного лишь взгляда, и оргазма такой силы, что мать родную бы не узнала, если бы она явилась в тот момент(прости меня, мама).
Мне просто жизненно необходимо нужно было утолить свой голод. Страдал от этого, как и во всякой стандартной наркоманской ситуации ближний, то бишь Женька. Но с возложенной на него задачей он справлялся весьма херово. И я, неудовлетворенная результатами, тянула его в постель при каждом удобном и не очень случае. Он называл мой ненасытный голод «бешенством Машки» и сначала ему это очень даже нравилось. А потом он заебался. Буквально. И с тоской смотрел на меня, на которую накатывало животное желание все чаще, и никак не гасилось, что бы Женька не вытворял.
Секс с ним казался мне пресным, невпечатляющим, и кончала я с каждым разом все труднее и труднее, хотя Женька честно старался. Разок я даже попробовала отдать бразды правления ему. И зря. Через некоторое время, рассматривая потолок, я поймала себя на мысли, что никак не могу вспомнить название того гребанного белого чая, который заваривается при девяноста градусах и выдерживается до восьми минут, а у меня уже завтра зачет у фумилье. То есть, лежу я такая на кровати растопырив ноги, надо мной знатно пыхтит Женька, а я думаю о чае. Каков мой диагноз?.. Имя из четырех проклятых губ при зеленом подсвечивании. Потому что я кончала только представив перед закрытыми глазами обладателя этого имени. Только при таком условии. Тело жадно отзывалось, двигалось само, не обращая внимания на Женькины стоны, на несоответствие фигур, на слишком нежные, слишком ласковые прикосновения, на покорность мужчины подо мной и его губы. Особенно его губы. Податливые и мягкие.
Когда я ехала с занятий домой и мрачно думала о своем психическом расстройстве, меня тормознули гаишники. Я разозлилась, потому что страховку в бардачке не смогла найти. Когда гаер стал намекать на взятку, я обнаружила, что кошелек на работе забыла. Взвыла от злости и отчаяния, чем его напугала. Он отпустил с миром. Но в жопу. По крайней мере, я бы так на его месте подумала.
Меня трясло от смешения эмоций. За эти четыре дня все валилось из рук. Разбила любимое блюдо из венецианского стекла, испоганила французский зерновой кофе, случайно пролив в пакет воду, когда поливала цветы на гарнитуре (опиздюлился, разумеется, Женька, не убравший упаковку в шкаф, но легче от этого не стало), и в постели со своим лучшим другом, с моим нежным и заботливым Женькой, которого я так жестко объебала, я представляла другого мужчину. На работе меня все раздражали, хотя ходила я туда всегда с удовольствием, и выработанная годами улыбка, как механизм защиты на всякий дискомфорт, не сходила с моих губ. А еще я домой не спешила, иногда тупо катаясь по городу и заезжая на чаи к подругам или тратя время в торговых центрах, чтобы протянуть до вечера, купить бутыль итальянского белого сухого и включать на повтор избранный трек в машине, припаркованной у дома. О да, этот трек мне заходил, а под вино особенно. Я все чаще возвращалась к чистому воздуху Швейцарии, к его ебанутому порыву подоить коров. К его сраному движению, когда он прижимал меня к себе, шепотом напевая слова этой простой, но так дробящей в пыль песни. «Она химера в Vuitton’е и мой пьяный бред»… Его голос забитый в память, распылял мой мир, горяча алкоголь в крови и зажигая меня томлением. «Фрау хочет в плен», и сука, фрау этого действительно хотела. Просто впечатывало в кожаное сидение, и на ум приходили сраные потеки его крови на моей внутренней стороне бедра, когда я под столом расцарапала его руку. Вспышкой в памяти его тыльная сторона ладони с сукровицей и потемневшие от похоти и злости изумрудные глаза – «я ж заставлю тебя, сучку, зализать».
Я наслаждалась даже ебанным предательством, о да, целовать проститутку на моих глазах это ебанное предательство! – в его доме, на кухне. И думала, что зря не отдалась прямо там. Что зря не взяла его. Мысли о лесе я тщательно избегала, воспроизводя это воспоминание с закрытыми глазами, когда подо мной извивался Женька. Что и не говори, а в сексе главное эмоциональный настрой. Только это и ничего больше. Странно осознать такой простой факт на двадцать шестом году жизни, когда половых партнеров было двузначное число. И лица их не вспоминались. Кроме одного. Кроме блядского прожигающего взгляда.
Съехав с дороги на обочину, я сжала голову руками, не понимая, почему так колотится сердце, и что нужно выцепить в дикой буре внутреннего состояния. Откинулась на сиденье и прикрыла глаза, стараясь дышать ровно и размеренно. Нужно успокоиться. Нужно. Успокоиться.
А перед глазами снова его проклятый образ. Его сучий, неповторимый образ.
Господи, я подвисла, застопорилась на одном мужике. На ублюдке, хитром, сволочном с жесткими губами, сильными пальцами и с ума сводящей хрипотцой в голосе. «Киса». Ублюдочное и невыразительное обзывательство, которое используют для шлюх, чтобы не утруждать себя запоминанием их имен.
«Имя тебе не подходит». «Кошачья грация, кошачьи глаза» – услужливо подкинутые воспоминания взбудораженному разуму, будто в попытке оправдать Коваля.
«Думал, не остановишь». «Конечно, тормознул бы»…
И эффект разорвавшейся бомбы. Атомной. Разбившей мир до структурных единиц, бестолково мельтешащих, и пытающихся собраться в такие ненужные образы реалий.
Мне это не нужно. Не сейчас.
Машину развернула через две сплошные, по-моему, едва не спровоцировав аварию. Стрелка спидометра доходила до ста, когда я бросила туда взгляд в последний раз. Я так вообще в жизни не водила, нагло выезжая на встречку, подрезая и вырезая всяких ебучих слепых черепах, едва тащившихся по городу. В голове сумбурный мрак разбивали алые всполохи ярости, когда приходилось сбавлять скорость чтобы не врезаться.
Залетев на парковку здания, где был офис трех гадов, у меня сердце сорвалось, когда я заметила его машину. Раскорячила свою сразу на два места и взлетела по ступеням в здание. Лифт шел слишком долго. Рванула по лестнице.
Раздражающий звонок мобильного. Не глядя на экран взяла трубку, рявкнув «да!» и готовая послать Петрова на хуй без пояснений, несмотря на грядущие проблемы. Расщепленные атомы, запорошившие остовы реальности, вот-вот готовы были собраться в единое целое и безжалостно мне явить один простой факт – я сама явилась за ним. К нему. К ублюдку, от которого я сошла с ума, и не могла не думать хоть раз в минуту за долгие четыре дня. Но звонивший был вовсе не Женькой.
– Привет, киса.
Я аж споткнулась, и едва не влетела носом в дверь его офиса, до которой оставался всего лишь шаг.
Сука, столько ждать! Как можно ждать так долго! Ублюдок!
– Ублюдок! – Рыкнула я, с пинка распахивая дверь и стремительно вваливаясь в кабинет.
Он стоял у окна, одной рукой уперевшись в стекло, второй удерживая телефон у уха. Оглянулся на меня. И все. В глазах померкло. Я даже не обратила внимание на немного растерянного, но радостно гыкнувшего Пумбу, опознавшему во мне меня.
Глаза в глаза и порвало в клочья. Ни слова больше. Швырнул телефон куда-то в сторону и ринулся ко мне в три широких стремительных шага преодолевая расстояние между нами. Поцелуй грубый, животный, до стука зубов. Подхватил под ягодицы. Чудовище внутри, жадное ненасытное чудовище, так терзавшее меня сраных четыре дня, торжествующе взревело и отравило кровь огнем возбуждения, пронесшимся по венам.
Крепко обхватила ногами его торс, руками за шею, втискиваясь в него, вжимаясь до боли. Только так переставало гореть и дрожать тело.
– Бля, подождите, я хоть съебусь! – почти испуганный и возмущенный возглас Пумбы, и его торопливый топот в сторону еще распахнутой двери. – Свят-свят! Что ж творится-то!..
Паша рухнул со мной на диван, подмяв под себя и грубо вжимая собой в мягкую обивку. Издала стон. От бескомпромиссности этого движения и от голода по нему. Его пальцы скользили по телу, сжимая, стискивая, заставляя меня извиваться, изгибаться и хрипло выдыхать от чувства жара и зуда в местах его прикосновений. А касался он везде. Рывком дернулась вперед, обхватывая широкие плечи, жадно кусая исходящие жаром и сбитым дыханием губы.
Уперся рукой в диван над моим плечом и с трудом отстранился. Глаза дикие, опьяненные, с таким призывом и жаждой, что это разорвало мысли к чертям. Ринулась вперед к дрогнувшим в подобии улыбке губам. Удержал. Разочарованно вздернула верхнюю губу, сдерживая животный рык. Паша дышал тяжело, словно быстрого бега и стремился подавить себя. Выходило очень хуево. Он непроизвольно прижался к моему паху своими бедрами. Я почти завыла, чувствуя его желание и не понимая, почему от меня отодвигают заветный момент.
– Испания. Ты и я. – Он сам не верил себе, но старательно это скрывал.
Выбрал лучший момент, сученыш. Да я сейчас готова была хоть в рабство с потрохами продаться, лишь бы он прекратил меня мучить. Лишь бы взял. Так сильно, так сука, безумно, как умел только он. Сколько уже можно издеваться!
– Я не могу… – дикая несочетаемая смесь мольбы и ненависти. – Паш, я не могу! У меня повышение квалификации… Меня уволят сразу, если я пропущу занятия и вместо них полечу в качестве пассажира…
На мгновение прикрыл глаза, мучительно пытаясь сообразить.
– Фриланс со мной. Я устрою.
Фантастика. Неосуществимо, но, чувствуя, как стремительно намокло нижнее белье, а сознание уже дрожит, я ринулась к нему. Не сдержался, не выдержал, не настаивал на ответе, взбудораженный моим напором. Разорвал, просто разорвал верх приталенного платья, чтобы прильнуть к коже губами и погасить меня и мои жалкие попытки перехватить инициативу.
Когда щелкнула пряжка его ремня, по мне будто ток пустили, заставляя неистово дрожать и зацикливаться только на его теле. Горячем и тяжелым. Его губы жадно прильнули к коже груди и одновременно первый сильный толчок, свидетельствующий, как сильно он был голоден. Тоже. И терпел. Сука. Рванула от сидения вперед в едином порыве прильнув к его груди и одновременно прогибаясь назад в пояснице, раскрываясь, насаживаясь глубже, под тисками его сильных рук, сжимающих мою талию. Его тихое утробное рычание сквозь стиснутые зубы и повелительный удар в плечо, вынуждающий пасть назад, к коже сидения.
Слишком много расстояния между нашими телами. Слишком.
Снова, было, протестующе рванула вперед, но его повторное движение бедрами вызвало дурманящее разум парализующее и опаляющее чувство в разуме и теле, сорвав с губ хриплый стон. А после он опустился. Прижался жесткой и такой ненужной тканью рубашки к горячей коже груди. Пальцы дразняще скользнули по моим иступлено поднимающимся ребрам, к шее, чуть сжали, погружая меня в темные пенящиеся воды сумасшествия, но не остановились, неожиданно мягко огладили лицо и, отстранившись, вцепились в подлокотник дивана, помогая его телу вдавливающим меня в обивку с мощным нажимом двинуться вперед. Безотчетно ахнула сквозь свое сорванное дыхание от прострелившего сознание слепящего калейдоскопа удовольствия и жажды повторного разрывающего движения. Уцепилась за его плечи и приподняла бедра, делая контакт невыразимо тесным. Рваная усмешка на ухо и его резкие вдалбливающие в диван рывки вперед, заставляющие меня откинуть голову и открыть шею под кусающие поцелуи жестких губ. Каждое гребанное движение по моему напряженному телу рождало дичайший, звериный отклик, побуждающий прижиматься теснее и дать ответ втискиванием в его тело всем существом, не гася инерцию его движений, а разжигая и множа ее. Это отравляло, исцеляло и снова отравляло своей неописуемостью ощущений от каждого его последующего движения. Жаром по венам, затмившим инстинкт самосохранения, истошно вопящий, что мои частые поверхностные вдохи не приносят в сгорающее под ним тело достаточно кислорода. И было плевать. На мои дрожащие от напряжения мышцы ног, на то, что я прошила себе ногтями ладонь стиснутую в кулак на его плече, и кровь окропила ткань его рубашки, на его зубовный скрежет с учащенными свистящими вдохами. Этого не чувствовала. Все, что имело значение в моем затопленным хаосом сознании – он и то, что происходило со мной под ним. То, что насытило и заставило захлебнуться дурной голод. Эта острота, режущая пеленой удовольствия с самых первых мгновений как только он коснулся моих губ, и эта гребанная завораживающая острота сейчас все нарастала и стекала горячим жаром к в низ живота, одновременно запуская в ушах усиливающийся гул, заглушающий стук бешенного сердцебиения. То, что рождалось в нем и сжирало и губило во мне меня, пуская мой мир и меня в нем в кипящие пламя удовольствия и уже ощущала ближущийся финал.
И я вдруг почувствовала. Впервые в жизни почувствовала чужие эмоции, прорывающиеся в рваном поцелуе, в чуть застопоренном движении, в сорванном вздохе, в дрогнувших губах, скользнувших по моему виску. Это взбудоражило. Гораздо сильнее. Затягивало и запускало неописуемое наслаждение по нервным окончаниям. Я ступила на новую грань, получая нехилое наслаждение от каждого стертого мужского проявления удовольствия мной и моим телом. Это вводило в безумный экстаз, говорящий о том, что моя попытка ухватиться за волну накатывающего эгоистичного удовольствия, это не о чем.
Я поняла, что он тормозит себя. Тормозит, потому что чует, что я до края еще не дошла. А ему это было нужно. Нужен мой рывок и полет, хотя его тело жадно просило хозяина прекратить пытку. Впервые в жизни я была так сконцентрирована на чужих эмоциях. Он не кончит, пока к финишу не приду я – это тоже чувствовалось. Как и прекрасно ощущалось веяние, что он идет на это впервые сознательно, подмяв под себя такого же эгоиста, как он сам. А во мне вскипела какая-то неуемная солидарность. Благодарность, потому что я только сейчас поняла, что значит быть сосредоточенной не на себе, и ощутить такое удовольствие от чужих эмоций.
