Текст книги "Земля-воздух (СИ)"

Автор книги: Александра Лимова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

– Мне нужны эмоции от победы в сложных занятиях, кис. От того, что легко дается и достается кайфа никакого. А с риском это сопряжено или нет, дело второе. Ты же сама ощутила, когда раза с сотого на серфе проехалась.

– С седьмого. – Хохотнула я, с благодарностями отдавая девушке кружку и плед.

– Да не принципиально… бля, где рукав-то… В такие моменты жить хочется, и море по колено кажется. Ощутила? – Он вышкл из кабинки, и заправляя рубашку в джинсы, лукаво на меня посмотрел, вызывав дрожь в коленках.

– Ощутила, да. – Тихо отозвалась я, снова чувствуя пережитую эйфорию от того, что смогла и глядя на его полуулыбающиеся губы. Если сейчас языком по резцу, я сама девицу вытолкаю отсюда.

Но Коваль хохотнув, прекрасно считав у меня все с лица, подмигнул и пошел к кассе, за залогом, негромко бросив мне «дождись отеля, кис, есть у меня пара идей, как провести вечер», засавив ощутить чувство жара в низу живота.

На улице уже стемнело, и мы ехали по пустынному влажному серпантину. Но до отеля так и не доехали. Потому что, со встречной полосы на нашу вылетел тягач.

Я даже испугаться не успела. Вообще не успела. Все происходило как в замедленной съемке и я просто тупо смотрела, как огромная машина, съехав со своей полосы и слепя фарами стремительно сокращает расстояние в пару десятков метров до Астон Мартина.

«Лобовое. Пиздец» – как-то без эмоций пронеслось в голове. Последнее, что я помню, как нашу машину заносит боком, водительской стороной под большегруз. Я с силой ударяюсь головой о боковое стекло. В глазах все меркнет, и я почти не слышу оглушающего грохота, звона, скрежета и чьего-то голоса, звавшего меня по имени.

Краткая потеря сознания, которую я не ощутила. Когда происходящее вновь начало отпечатываться в сознании, я осознала дикий ужас ситуации. В машине витал дым и резкий химический запах от раскрывшейся вдоль водительской стороны подушки безопасности. Лобовое стекло в мелкую паутинку трещин, на торпеде обитой кожей, осколки из внутренней прослойки лобового, за ним в полумраке угадывается вздыбившаяся с водительской стороны часть капота в которую упиралась кабина с неровными, рваными очертаниями.

Я тупо смотрела по сторонам, не понимая, что происходит и что делать. В ушах какой-то странный высокий звук с металлическим оттенком.

Я с трудом моргала, мое тело гудело, и вся правая сторона болела от сильного удара о дверь, но я никак не могла осознать, что со мной еще не так. Почувствовала пульсирующую боль в районе виска, подняла руку и прижала к месту очага боли, чтобы ощутить теплую влагу на пальцах. Тупо смотрела на свои окровавленные пальцы, мир и произошедшее с трудом дошли до меня. Я резко повернулась в сторону Паши. Он склонился в мою сторону, свесив голову и почти повалившись на подлокотник, но удерживаемый ремнем безопасности. Из рассеченной брови кровь щедро заливала левую сторону лица и окропляла кожу подлокотника.

– Паш! – хрипло гаркнула я и закашлялась, вдохнув слишком глубоко запорошенный химией от подушек воздух, и потянула к нему дрожащие похолодевшие от страха руки. – Паша!

Он открыл глаза, расфокусировано глядя перед собой. Я попыталась приподнять его голову, но заевший ремень безопасности не давал моему отчего-то трясущемуся телу развернуться к нему корпусом. С трудом, раза с пятого смогла отстегнуть ремень, но Паша уже пришел в себя, откинулся на сидение, отпихнув сдутую подушку, открыв ужасающее зрелище сильно вогнутой в салон междверной стойки и его двери. Стряхнул осколки бокового стекла с джинс, рукавом белой рубашки оттер лицо и вперил в меня внимательный взгляд.

– Нормально? Ты цела? Кис?

Я покивала, не чувствуя ни слез запоздалого испуга, ни боли от движения в плече, которым я приложилась.

– Хорошо. – Он поморщился, откинувшись на кресло и прикрывая глаза, я только тут заметила, как бледна его кожа.

– Паш, как ты? – Хрипло спросила я, бесполезно дергая ручку пассажирской двери. – Паш?

– Нормально. – Он приоткрыл глаза, почему-то с трудом скосив на меня взгляд. – Все нормально. Тряхануло просто хорошо, когда машину боком повел. Испугался, что если в лобовое пойдем, движок в салон влетит и тогда мы оба трупы. Дверь вообще не открывается?

– Нет. – Чувствуя внутри такую ненужную, такую позднюю загорающуюся панику, прошептала я, глядя на блестящий хром ручки.

– Нас дороге крутануло, приложило твоей стороной об отбойник, поэтому дверь клинит.

Я зачем-то огляделась, он выстрелил рукой, чтобы отвернуть меня за подбородок, но было поздно, я уже увидела все через заднее стекло. Мы прорвали отбойник, и треть кузова вместе с левым задним колесом были не на земле. Повисли над обрывом. Хриплый вздох расправил легкие насытившие кислородом адреналин, который вместо крови стремительно лился по сосудам.

– Паш?.. – я не различила свой голос сквозь бешенное сердцебиение, отдающее в ушах.

– Киса… слушай меня очень внимательно. Надави на лобовое. Без резких движений, иначе можно тачку раскачать, что не есть гуд. Просто дави что есть сил. Киса, блядь!

– Я слушаю-слушаю!.. – онемевшими губами произнесла я, глядя в его мертвенно бледное лицо с черными в темноте потеками крови.

– Дави! Сейчас. Начинай. Никаких резких движений. Поняла меня? Никакой резкости. Просто упрись и дави.

– А…

– Киса, надави на лобовое!

Я не почувствовала ни слез, смешанных с кровью, ни бурлящего в сознании страха, сжигающего способность мыслить рационально. Лобовое стекло под моими пальцами поддавалось плохо. Вот если бы рывком… Но дергаться нельзя. Нельзя. Страх, животный панический ужас от осознания, что почти часть машины над пропастью, сковывал движения не позволяя вкладывать в них достаточно силы.

– Ногами попробуй. – Напряженно произнес Паша, внимательно глядя в мое кривящееся от бессилия лицо.

Я аккуратно и максимально отодвинулась в угол сидения, уперлась в него копчиком, неверными пальцами расстегнула ремешки сандалий на платформе и скинула их на пол. Упор ногами дал больше результатов – стекло затрещало и отошло в правом верхнем углу. Отогнулось. Еще чуть давления и отошло снизу. Наполовину от крепежа, удерживающего его до середины капота. Я не поняла, откуда красные разводы на стекле, до моего сознания никак не доходило что острые грани из-за выпавших осколков разрезали кожу, и даже впились в нее. Я замерла, испуганно оцепенела, когда ударил мощный порыв ветра и машина, издав скрежетчущий стон, качнулась, готовая сорваться в пропасть. Но осталась на месте

– Вылезай. – Тихий приказ. – Медленно, опять же без резкости. Давай, кис, я следом.

Осколки, резали ладони. Я старалась двигаться плавно, осторожно. Мешало бешено бьющееся где-то у горла сердце. Мешал жуткий страх не совладать собой, сделать сильное резкое движение, пустившее машину в пропасть. Мешала сама себе. Но когда мои изрезанные ступни, коснулись холодного влажного асфальта и я в отчаянии обернулась. Паша не полез следом.

– У меня ногу зажало. – Хрипло выдохнул он, заставив меня помертветь. – Не могу вытащить.

Сукин сын! Специально сразу не сказал, чтобы я вылезла. Чтобы не истерила, не впадала в панику, не тратила драгоценное время, когда в любой момент машину могло сорвать в ее последний полет… Окатило животным ужасом. Потерянно оглянулась в поисках хоть какой-то помощи, но ее не было. Дорога была пуста. Кроме развороченного китайского тягача, упершегося в капот Астон Мартина остатками кузова.

Исчадие ада, проклятый уебок въехавший в нас, полулежал в покореженной, развороченной китайской кабине, и не известно был ли он мертв или жив. Ясно было одно – помощи от него ждать не стоит. Одновременно с тем, как я протянула к его кисти руку, желая удостовериться, что пульс есть, и уебать с ноги, чтобы пришел в себя, и помог мне достать Пашу, резкий, жуткой силы порыв ветра пронесся по горной дороге, покачнув покореженное железо Астона Мартина, снова готового рухнуть в пропасть. Подавившись ужасом, рванула к машине.

Скрюченными пальцами вцепилась в арку заднего колеса и уперевшись пятками в асфальт, что есть силы потянула на себя. Сквозь скрип своих зубов не почувствовала ни боль от глубже впившихся в ноги осколков, ни жуткого звука скрежета стекла в моих ногах об асфальт, когда я сделав краткую передышку снова попробовала вытянуть машину. Но куда мне полторы с лишним тонны? Все, что могло выдать мое напряженное до придела тело, это лишь шелохнуть машину на пару сантиметров в сторону дороги.

Я тихо взвыла от своей никчемности, но третья моя попытка, была очень слабой. Зло утерла ненужные слезы, и прокляла все, когда снова порыв ветра ударил, вырвав из меня и покореженной машины страдальческий стон.

Но она устояла, хотела покачнуться, но я не дала, не чувствуя в себе ничего кроме отчаяния и злобы, что не могу. Что я не могу, блядь…

Меня било крупной дрожью, а зубы и все тело скрипели от натуги, Какое-то странное провидение горячо шептало сквозь гул в голове, что надо рывком. Нужно попробовать рывком… Сил почти нет, а если я только раскачаю машину? Если не поможет? Он же упадет… А там крутой скалистый склон. Он же сорвется из-за меня. Из-за моего рывка. Нужно тянуть. Отчаяние прорвалось всхлипом, заглушив краткий приказ Паши отойти от машины и звонить в спасательную службу. Я смотрела в дальний поворот, откуда в любой момент мог прийти новый порыв горного безжалостного ветра, и осторожно расцепив правую руку на арке, достала свой телефон. С намертво разнесенным экраном. О чем дрогнувшим, незнакомым голосом сказала Паше и когда я предложила ему звонить со своего телефона, он ответил, что тот тоже разбился. Ответил ровно и спокойно. А меня почему-то затрясло еще сильнее и разум затопила горячая волна страха, ненависти и неверия. А сил почти не было. Но я сжала пальцы до хруста, зубы до скрежета и снова попыталась, обзывая себя бесполезной тварью и отчаянно боясь нового порыва ветра.

Я просто тупо не могла разжать пальцы, пока в мозгу стучала мысль, что Паша внутри. Паша, орущий на меня матом, чтобы ушла. Чтобы шла вдоль дороги к городу. Сука, что же ты за сука, Коваль?.. Не оставлю я тебя, мудилу…

Новое напряжение тела, и мне показалась, что машина снова продвинулась немного на дорогу. По крайней мере, расстояние между моей кровью на асфальте и границы колеса сократилось. Это почти уняло зарождающуюся истерику, пока я не осознала, что сократилось расстояние из-за того, что стопы все еще кровоточили, множа лужу, а не машина придвинулась.

Изнутри прорвался было животный вой, но глянцевый бок перед моими глазами блеснул отражением фар машины, едущей вдалеке. Всхлипнув, и все так же намертво держась за арку, я повернула голову, чтобы узреть, что в метрах трехстах из-за поворота вынырнул автомобиль.

Я хотела побежать навстречу, кинуться под колеса, пообещать что угодно, чтобы водитель помог, но физически не могла заставить себя разжать пальцы с крыла, вполне трезво осознавая, что если сейчас машина рухнет, то, скорее всего, она утянет меня с собой.

Но автомобиль остановился. Оттуда выбежали два каталонца, и я на смеси английского и испанского отчаянно заорала, призыв на помощь, снова напрягаясь всем телом, и пытаясь вытянуть накренившуюся над пропастью задницу Астона Мартина.

Но они справились. С тем, с чем безотчетно ревущая сидя на асфальте я, не смогла. Они затащили машину на дорогу, замельтешили над зажатым в машине Пашей, над гребанным уебком, едва не убившим нас, начали вызванивать полицейских и спасательную службу. Я рванула к водительской стороне.

– Киса, успокойся, самое страшное позади. – Он слабо улыбнулся, откидываясь на спинку кресла и глядя на меня. – Все хорошо, чего ревешь-то?

Я что-то нечленораздельно мычала, вжимаясь в порванный метал и, обнимая его, как получалось.

Потом сидела в скорой, пока мне извлекали осколки из стоп. Фельдшеры сказали, что нужно ехать в больницу, что над виском у меня прорвался кровоподтек и кожу необходимо зашивать. Я просила только одного – подождать. И не моргая смотрела, как спасательная служба разрезает покореженный Астон Мартин, чтобы извлечь Коваля, уже успевшего объясниться с дорожной полицией, прокатчиками машины и страховой. Юлий Цезарь, блять – подумала я и истерически хихикнула.

Ублюдка, который едва нас не убил привезли в ту же больницу, но ему повезломеньше, он проломил себе голову и его оперировали. И слава богу. Потому что кипящей ненависти во мне вполне хватило бы для решимости самолично его придушить. Паше уже зашили бровь, вправили вывих бедра со второго раза, и из-за семи трещин в ребрах его сейчас бинтовали, пока мне зашивали голову, сказал, что виновник аварии уснул за рулем, и врезался он не специально. Как будто мне должно полегчать от этого! Я угрюмо смотрела на Коваля, дышащего часто и не глубоко, старающегося не морщиться, но резкая бледность лица, когда бинт фиксировали, выдавало то, что ему больно. И это как-то отодвигало мою жажду крови того уебка. Если бы он не развернул машину… Кто знает, чем бы все закончилось. Вот бы для Женьки и родителей сюрприз бы был.

Я мрачно хохотнула, чувствуя как действие обезболивающих ослабевает и ноющая боль завладевает моим телом.

Ждали такси на улице, сидя на пластиковых креслах, недалеко от приемного покоя и смотрели на мини-парк в стороне от заезда в больницу.

– Очень и очень зря я гнал на Астон Мартин. – Хрипло произнес Паша, кладя руку на плечи и прижимая к себе. – И на тебя.

– А ты на меня гнал? – хрипло хохотнула, осторожно прислоняясь к нему плечом и переплетая пальцы.

– Ну, некоторое время я считал тебя эгоистичной сукой. Потом заподозрил, что нет. А когда ты своими хлипенькими ручонками пыталась тысячу семьсот килограмм на асфальт втянуть и рычала, чтобы я заткнулся, понял что гнал очень зря. Так что извини, что ли.

Я фыркнула и потянулась к его губам. В отеле, Паша еще час разговаривал со страховщиками, уточняющими детали. Поскольку вина была на том мудаке, претензий ни владельцы машины ни страховая не имели. Я, оплатившая доставку нового телефона, который должны были привезти в течение часа, извлекала симку из своего разбитого мобильника, сидя за столом и цедя прихваченную с бара хорошую бутылку белого сухого. Телефон привезли. Поставив в него симкарту мне пришло оповещение о двадцати пропущенных от Женьки. Блядь. Настороженно глядя на дверь душа, за которой плескался Коваль, я на боковых сторонах стоп, переваливаясь, как пингвин при ходьбе, торопливо покинула номер.

Женька был вдрызг пьян, называл Коваля пидрилой, его водителя, по Женькиному мнению сдавшего схему, шестеркой, а меня своей любимой женщиной, по которой он очень будет тосковать три недели в ссылке.

Горестно рассказывал, что отец узнал о том, что провернул Женька и очень этому не обрадовался, сказав искать машину месяц где-нибудь в Тундре, покупать ее на свои деньги и месяц в городе не появляться, чтобы отец его не прибил из-за того, что Женька такого выгодного клиента упустил. Мне было его жалко. Немного, совсем чуть-чуть стыдно. Поэтому, сидя на пожарной лестнице, я терпеливо слушала его стенания о неудавшейся жизни.

– Машка, ты когда возвращаешься?

Е-е-е-ебаный в рот. Завтра. Завтра обратный вылет. В три дня по местному. Господи, а я в отеле у Паши, вся подратая, с зашитой головой, как я предрейсовую комиссию пройду блядь? У начальства возникнут вопросы, на которые мне нечего будет ответить… Экипаж с моего отеля должны в одиннадцать завтра забрать. И овца Аллочка не звонит, чтобы хотя бы из вежливости напомнить.

– Машка?

– Послезавтра. – Зачем-то соврала я.

– А-а-а. Ну, тогда не встретимся, я завтра в ночь уеду. Машка, Коваль такой педрила, и шестерка его тоже педрила…

Шарманка затянулась еще на пять минут. Я начала нервно поглядывать на наручные часы, думая, что вернуться в номер, до того, как Паша выйдет из душа я уже явно не успею. К счастью, Женька уже выплакался и, пожелав мне нормального перелета, отключился.

Чтобы иметь отмазку, для чего я вышла из номера, сходила в бар и взяла Ковалю бутылку его любимого виски. Вернувшись, была прощена за то что ушла и не предупредила (охренеть, предъява) и милостива пущена под бок полулежащего на подушках Паши.

Ужин заказали в номер и тупо перелистывали пультом каналы по телевизору, запивая обезболивающие алкоголем и изредка целуясь. Сексом заняться не получилось. Напоминали себе двух радикулитных кряхтящих стариков и ржали. Паше было больно смеяться, и он просил меня перестать гоготать, отчего мне было еще смешнее.

Мой будильник разбудил нас в восемь утра, Паша возмутился и попытался подмять меня под себя, чтобы поспать еще часок. Но охнули от его загребущей руки мы одновременно и скрючились от боли тоже. И смешно и грустно.

Самое поганое – мои ноги. Отекшие и ноющие даже в покое. Я мрачно думала, как именно я справлюсь с рейсом и не находила ответа. Обезболивающие почти не приносило облегчения. СО швом на голове было проще – волосы все скрывали. Косметика справилась с осунувшимся лицом, белая рубашка скрыла огромный синяк на правой руке, тянущейся синевой от плеча до предплечья. Паша, уже заказавший завтрак в номер, смиренно дождался меня из ванной.

– Спи, ты чего? Тебе в аэропорт к трем только. – Благодарно принимая чашку кофе и очень аккуратно усаживаясь на его колено, произнесла я, рассматривая ровные швы на брови.

– Сильно ноги болят? – пригубил зеленый чай, второйрукой оглаживая поясницу.

– Заметно, да? – поморщилась, разглядывая свои скрещенные стопы щедро намазеканные ранозаживляющей и обезболивающей мазью. В отеле пластырем заклею. И в туфли как-то запихнуться надо будет.

– Не особо, пока лицокривить не начинаешь.

Я приложила палец к его губам, прекрасно зная, в какую сторону сейчас пойдет разговор. Я отработаю рейс. Мне не нужны проблемы с начальством. Хотя я Паше верю и думаю, их не возникнет, когда вытребует что-то позволяющее мне не работать а сидеть с ним рядом, но во первых, рано или поздно об этом узнает мой отец, а во вторых не хватало еще чтобы мой… любовник в мою работу лез.

Он укусил меня за палец приподняв бровь.

– Паш, я прошу. – Негромким голосом, проникновенно глядя в изумрудные глаза.

И снова несколько томительных секунд. Пара попыток включить хамовитого самца, решающего все и за всех, мой повторный призыв его человечности и он уступил.

Аллочка была беременна. Мое страдальческое лицо воспринила за сочувствие и поддержку, и разревелась, иступлено испрашивая моего совета, как сообщить Диего. Мне было глубоко срать на нее, Диего и ее «возможно сифилитическую!» беременность. Я механически принимала доставку экспедиторов, думая только о том, что немедленно хочу сесть иначе мои ноги просто разорвет от боли. Эта дура рыдала в стаффе, правда, свои обязанности все же выполняя, пока я, сжав начавшую гудеть голову сидела на диване в салоне, пытаясь прийти в себя. Полтора часа проверки документов, регистрации, проверки, предрейсовой комиссии, предполетного брифинга я с диким усилием изображала ровный настрой и излучала хорошее настроение. И сейчас пожинала плоды этих усилий в виде пульсирующей головной боли и ноющих ног.

– Маша? Что-то случилось? – я не заметила, как она вошла в салон и досадливо обозвала себя дурой.

Аллочка, присев на корточки у моих ног, шмыгая покрасневшим носом, участливо заглядывала в глаза. Хотя прежде если бы она меня спалила в таком положении, то немедленно доложила бы начальству об этом. Прежде, да. До Испании. Изменившей ее, меня и Коваля. И наши взаимоотношения. Потому что Аллочку я больше не презирала, мне было на нее просто тупо плевать.

– Нет, просто голову ломит. Ал, приведи себя в порядок. Клиент должен прибыть через двадцать минут.

Аллочка помрачнела, отвела взгляд и своими негромкими словами меня ошеломила:

– Может быть, ты в этом рейсе отдохнешь? Клиент не пыльный, я на себя возьму все обслуживание. А то мне так неудобно, что на прилете ты одна крутилась, пока я отлеживалась.

Я бесконечно удивленно смотрела в ее лицо. Однако, здравствуйте. От Аллочки совести ждать, как в Африке снега. Возможно, конечно, и даже пару раз было (и это я про Африку), но нет. Впрочем, она мое шокированное лицо восприняла по своему, негромко и нерешительно добавив, что Римма говорила об адекватности Коваля, и она не думает, что он будет сильно возмущаться. Просто мне нужно рассказать ей об особенностях его вкуса и чего он вообще желает. Я сдержала желание расхохотаться. Вместе с тем, при словах о Паше на меня накатило что-то такое неопределенное, мягко побуждающее рассказать о том, что сифилиса у Диего нет.

Глядя на ее напряженное и бледное лицо, я чувствовала глупую попытку укола совести, которой у меня как я думала, не было. До появления Коваля в моей жизни. Который мне специально рассказал, как он строил свой бизнес, зная, что мне об афере сообщит Женька и ожидая чисто человеческого чувства несправедливости, что взыграет и даст ему картбланш. И он не ошибся, но немного просчитался. Потому что тогда, сидя в баре и охеревая от происходящего после звонка Женьки, я думала о том, что выманивать Пашины деньги заработанные такими усилиями и вправду несправедливо, а потом это чувство заслонило опасение за физическое здоровье Петрова, если бы его афера вскрылась. Но тем не менее, сам факт, что человеские мысли пришли в мою дурную голову… Коваль гребанный продуман, умеющий вовремя дернуть меня за невидимые даже для самой ниточки, вытягивающие, выталкивающие наружу то, о наличии чего я в себе я не подозревала.

Вот и сейчас сижу и чувствую желание рассказать этой беременной наивной дурочке, преданно заглядывающей в мои глаза свою коварную месть Диего. Зачем и для чего?..

Стряхнула ненужное и непонятное наваждение и отказала. Себе в желании рассказать Аллочке, и ей в попытке помочь. Она, тяжко вздохнув, отправилась в стафф приводить себя в порядок. А я вдруг поняла, что все же расскажу. Расскажу ей. По прилету, а лучше после сдачи рейса. Иначе ее истерики не вынесу. Да и хрен она меня наедине с Пашей оставит, давя на субординацию, она же старшая в рейсе. Довольно улыбнувшись своему привычному и любимому коварству прорвавшемуся-таки сквозь баррикады неожиданно родившейся совести, я пошла за обезболивающим.

В целом, перелет прошел достаточно неплохо. Паша не отрывался от документов, Аллочка снова блевала в туалете, а я, с улыбкой змеи-искусителя снова заваривала ей чай и затолкивала отдыхать. Она возражала слабо и недолго – состояние не то было. Когда Аллочка тихо засопела, я с тихим стоном сняла гребанные туфли и пошла в салон.

Рухнула на диван и прикрыла глаза, понимая, что обезболивающие не справляются. Паша, не отрывая взгляда от ноутбука на своих коленях, придвинулся на диване ближе и осторожно положил мои ноги себе на бедро, мягко оглаживая изрезанные и заклеенные пластырем ступни.

– Кис, ты как? – негромко спросил, переводя на меня взгляд.

– Сносно. – Слабо усмехнулась, прикрывая ладонью глаза. – А ты?

– Чихнуть боюсь, подозреваю, что ребра к херам сломаются тогда, а так нормально. – Фыркнул, захлопывая крышку ноутбука и потянувшись за чашкой чая на столе. – Ты мадам с рыбьим взглядом убила, что ли? Или на работу похер уже?

– Да она проблевалась и дрыхнет. – Я вяло дернула ногой, когда он неосторожно надавил на особо глубокий порез.

– Заебись у вас работа, понятно, почему потерять боишься. – Рассмеялся, осторожно откидываясь на спинку дивана и держа в вытянутой руке папку с документами.

Я хмыкнула и пропустила катастрофический момент, когда меня сморило, и когда повернулась ручка стаффа. Очнулась от непривычно прохладного делового тона Коваля, произнесшего: «Ну куда же вы, Алла Владимировна? Будто что-то из ряда вон выходящее засвидетельствовали. Присядьте, пожалуйста, нам с вами есть что обсудить».

Я помертвела и трусливо боялась открыть глаза, заслышав тяжкий Аллочкин вздох со стороны кресла, что было напротив дивана. Попала. Господи, дура. Какая дура!

– Алла Владимировна. – От делового и все еще прохладного тона Паши у меня по ногам, все так же покоящемся на его коленях, пробежали мурашки. – В виду особенности настоящих обстоятельств я делаю вам беспрецедентное предложение – любое одно ваше желание в обмен на язык за зубами. В пределах реального и законодательно допустимого, разумеется. В случае нарушения вами условий, вы потеряете работу, это я гарантирую. Как и то, что обязательство перед вами в обмен на ваше молчание выполню.

Все, что сейчас придурочной мне хотелось – расхохотаться. Коваль ей дал выбор без выбора. Сука, вот умеет же. И застыла в напряжении и ожидании пока куриный мозг Аллочки сгенерирует единственно правильный ответ. И это случилось. Коваль оставил ей номер телефона и отправил в стафф.

– Денег попросит. – Усмехнулась я, не открывая глаз. – Сто процентов.

– Я тоже так думаю, – ирония в голосе и звук плеска жидкости в бокал. – Да похер. У меня и так уже было желание ее прогнуть, чтобы ты спокойно отлежалась, ноги у тебя уже вон как отекли. Так что вышло даже лучше, чем я планировал.

Я тяжко вздохнула, приоткрывая глаза и оглядывая его задумчивый профиль, не отрывающий взгляда от документов распложенных на моих ногах. Странно это. Все это странно и приятно. Он поднял на меня глаза и улыбнулся. С призывом. С языком по резцу. По венам мгновенно пронесся жар.

– Паш, мы же инвалиды, ну не смотри на меня так. – Горестно простонала я, прикрывая ладонями глаза, и заталкивая в себя поглубже разгоревшееся было желание.

– Ах да, – вздохнул он, с иронией в голосе. – Я и забыл.

Полежав еще с часок я все-таки удалилась в стафф под недовольный взгляд Паши. Аллочка насторожено следила за мной, молча выполнявшей свои обязанности. Подружкой она меня больше не считала, очевидно, сведя один к одному с моей мнимой заботой ее тяжелому состоянию. И даже попробовала осторожно меня об этом расспросить, наивная. Я иронично на нее посмотрела, и посоветовала лучше подумать о сумме, которую она запросит у Коваля, и о том, что случится, если она языком метелить начнет. Аллочка сжала челюсть и посмотрела на меня с презрением, вызвав в ответ мою саркастичную улыбку. Правду про сифилис ты не заслужила, курица – взглядом сказала я ей. Но она, как следовало ожидать, меня не поняла и до конца рейса мы с ней не разговаривали.

Когда я, зевая, подавала Паше чай, он поразил меня требованием съезжать с квартиры. Сегодня же. Прямо после рейса. Съезжать. К нему. Я его чуть кипятком не облила, сначала случайно, а когда начал настаивать, то чуть ли не специально.

Эту квартиру нашла я, обустраивала ее я, и моих вещей, включая мебель там было больше. И если кому из нее и съезжать, то уж явно не мне. Но эти мои слова при его выразительном взгляде показались мне самой детским лепетом. Упав рядом с ним на диван, я горестно застонала. А потом, не особо умная я сболтнула, что Женьки три недели дома не будет, и я могу пока пожить в своей квартире.

– Сколько, блядь?! – рявкнул он, и я поздновато сообразила, что сказала ему, что встречусь с Женькой по прилету и расстанусь с ним. А тут как бы новое обстоятельство препятствующее этому. – Ты не охерела ли? Маш, звонишь ему сразу, как приземлимся. Либо это делаю я, поняла меня?

Мои долгие увещевания, сопровождаемые фривольными позами, горестными взглядами, дрогнувшим в нужных местах голосом сначала не возымели никакого эффекта. Да и потом тоже.

С силой хлопнув дверью стаффа и заставив Аллочку вздрогнуть, я зло, но аккуратно топая подошла к холодильнику за минералкой.

– Чего вылупилась?! – не сдержав все больше нарастающего раздражения от ее пристального взгляда рявкнула я, заставив ее опешить.

Но она не ответила, не дав мне повода выплеснуть на нее злобу, чем очень меня удивила и расстроила. Пришлось думать самой. Заглотив еще таблеток, я стала сменять пластыри. И кое-что придумала. И у меня даже получилось.

Когда подавала Ковалю ужин, сделала вид, что чуть оступилась и выразительно поморщилась. Это возымело свое действие – его замораживающее выражение лица чуть дрогнуло, а взгляд метнулся на мои ноги. А дальше тактика была до одури проста. Села на диван, снимая туфли и якобы укрепляя пластырь. А тут еще как раз вовремя медицинский клей, которым я щедро залила раны, дал осечку и пластырь набряк кровью и испачкал туфлю. Разумеется, человечный Коваль отреагировал на мой тяжкий вздох, велевсидеть на месте и сам отправился в стафф за моей косметичкой, куда я кинула пластырь и прочие медицинские радости. Представляю, как охуела Аллочка при появлении Коваля.

Он сам обработал мне ногу. Его лицо все еще было непроницаемо, только губы чуть напряжены. Охнула, когда рана защипала от клея, и его моральный щит дрогнул. Начала отдаленно, неопределенно, но постепенно все тверже, но осторожно давить и выбила-таки себе день отсрочки от звонка Женьке. Хер с ним, завтра еще попробую отсрочить. Не могу, чисто физически я не могу такое сообщить Женьке по телефону.

Сдача рейса прошла неожиданно быстро. Паша ждал меня на парковке, когда я вышла из здания, он пошел навстречу, забирая у меня чемодан и погружая его в багажник, не переставая с кем-то разговаривать по телефону. Отключился и сказав, что нужно заехать в офис, вырулил с парковки.

В офисе был Костя, очень обрадовавшийся нашему появлению и очень озадаченный при виде зашитой брови Паши. Пока Коваль быстро подписывал стопку документов, я попивала кофе, сидя на диване с Пумбой и охотно пересказывала ему, молча охреневающему, все наши злоключения. Тот оглянулся на Коваля в ожидании, что Паша скажет, что все не так было. Но тот кивнул, не отрывая напряженного взгляда от экрана ноутбука и одновременно с кем-то разговаривая по телефону.

Посиделки в офисе затянулись. Я, от нечего делать, распивала третью кружку кофе и расспрашивала Пумбу о Мадриде.

– Поебота-поебота, перейди на Федота… Время уже девять вечера, я домой хочу. – Устало зевнул Паша, глядя в экран. – Да ебаный регистр, рассчитал я уже август, хули ты данные мне коверкаешь?..

– Там надо месяц закрыть, чтобы новый начать. Я тоже долго думал, почему у меня не получается… – негромко сказал Костя, прерывая свой забавный рассказ о том, как его дочки впервые были в акпарке и потерялись в бассейне, заставив Кристину едва не пасть в обьятия Кондратия

– Гляди-ка, и правда. Что, Толстый, в танчиках тебя заблокировали, раз ты работать начал? – Ехидно осведомился Паша, не отрывая взгляда от ноутбука.

– Паш, ну ладно ты, я же не всегда в танчики играю. – Поморщился Пумба, наливая мне кофе.

– Вот кстати, про работу. Сегодня в одиннадцать тебе с Неверовым надо встретиться в «Мираже». У меня желания и сил нет, и он мне на нервы действует. Сгоняй ты и ввали ему пиздюлей за августовское прибытие с солями. У меня компрессор навернулся при перегоне, хотя по докам он мне привез допустимые пределы. Операторы лоханулись, не из емкости анализы брали… В общем, эта гнида навернула мне компрессор и работать я с ним больше не буду. Тимон уже машины его завернул и популярно объяснил, что с таким говном путь на станцию заказан, а Неверов мне два дня мозг компостирует, встречу просит. Сказал ему, что гендиректор придет. Пумба, выеби его пожалуйста, я уже устал и не выдержу, ебальник ему начищу, если еще раз увижу. Твоя стихия же.