Текст книги "Земля-воздух (СИ)"
Автор книги: Александра Лимова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)
– Название блюда. И по возможности ресторана. – С неприязнью глядя на улыбающиеся, чуть прищуренные блядские глаза, клокочущим от злобы голосом потребовала я.
– А не знаю. – Ехидно усмехнулся этот ублюдок, допивая кофе и накидывая на плечи кожаную куртку. – Вот съездишь со мной вечером, я тебе покажу, что я хочу.
Сука, и прозвучало-то как двояко! Я с презрением смотрела, как он удаляется из трапезного зала и едва себя сдерживала от трехэтажного мата емко и исчерпывающе описывающего кто он такой и что я бы с ним сделала при помощи посторонних предметов.
Все настроение было испорчено. И его не подняла прогулка по главной артерии города, насыщенной европейской цевильностью. И даже вид с пристани на Цюрихское море, когда-то вызвавший у меня неописуемый восторг ровным счетом не добавил настроения. Часы забрала. Стоимость с Женькин мерин. Шла осторожно, понимая, что если упаду или выроню мне обеспечено пожизненное рабство. Женька бы удавился за такие часы.
Оставила их на ресепшене и поднявшись к себе в номер, завалилась спать. Дрыхла часов до четырех, послав на хер Ксюшу, нарушившую мой хрупкий покой предложением вместе с пилотами обойти местные тридцать три музея и культурно просветиться.
Просвещаться мне не хотелось. Все, чего я желала на данный момент – удавить собственноручно одного зеленоглазого мудака, нещадно пользующегося моим вынужденным и таким унизительным положением подчинения. Женька, которому я написала от скуки, пробовал со мной повиртить, но на его сообщение «я медленно стягиваю с тебя трусики» меня пробило на дикий ржач, а не возбуждение, и попытка приласкать себя не удалась.
Параллельно списывалась с Диего, избравшем более правильную стратегию и посылающему мне откровенные фотки. И снять напряжение у меня бы получилось, если бы сообщения от Диего, всякий раз перескакивающему с английского на испанский, не перекрывали параллельные смешные посты от Женьки. Они мне оба надоели, потому что возбудиться у меня толком не получалось из-за сдавленного смеха от Женькиных приколов, и телефон я вырубила, решив предаться объятиям Морфея.
Не тут-то было. Паша пару раз пнул мою дверь, сказав, что через пятнадцать минут нас заберет машина, и если я не буду готова к тому времени, он поедет без меня и накатает жалобу за мою неисполнительность моему начальству. Нормально, да?
Бегая по номеру я одновременно красила морду лица и втискивалась симпатичное темно-синее коктейльное платье, шипя и матерясь, пытаясь равномерно выпрямить утюжком волосы.
Лодочки на шпильках я обувала уже на бегу в коридоре, иступлено проклиная Коваля и сраные оставшиеся две минуты.
– Киса, а где же алая помада? Ай-ай-ай! – глумливо пропел Паша, распахивая передо мной заднюю дверь седана Мазерати, когда я, запоздало взяв себя в руки и сняв язык с плеча максимально царственно выплывала из лобби на улицу, благородно и благодарно кивнув улыбчивому швейцару, распахнувшему дверь мне, секунду назад изрыгающей страшнейшие проклятия и мчащейся на всех парах с мраморной лестницы к выходу.
Бухнулась в симпатичный тёмно-бордовый кожаный салон, напоследок смерив максимально презрительным взглядом цинично улыбнувшегося зеленоглазого ублюдка, закрывшего за мной дверь. Ну, сука, ты у меня еще попляшешь этим вечером.
Паша знал немецкий на таком хорошем уровне. Во время его трепа с немолодой, но такой приятной швейцарской парой, ожидающей нас в уютном ресторанчике на пирсе Цюрихского озера, я постоянно ловила себя на мысли, что упускаю нить их разговора. Немецкий я знала немногим хуже английского, однако, может быть дело было в том, что беседа мужчин касалась банковской отрасли, а узкой терминологии в этой отрасли я не знала, поэтому мило беседовала со светловолосой нимфой, женой немолодого собеседника Паши. Их дети, двое приятных пострелят лет десяти-двенадцати, с восхищением смотря на своего отца, тщательно стремились изобразить деловой стиль, весьма умело орудуя столовыми приборами и правильно ими пользуясь в зависимости от блюда подаваемого вышколенным персоналом.
Супруга бизнесмена, доброжелательная и миловидная немка Сандра вела со мной выдержанную беседу о моей работе. Расспрашивала о интересующих ее нюансах с вежливым интересом, охотно делясь деталями своей биографии в ответ. Она была одной из ведущих моделей Европы, правда бывшей, ибо ее супруг, швейцарский банкир, просил ее оставить профессию полную перелетов и частых отсутствий дома. Сначала Сандра сопротивлялась, но как только забеременела старшим сыном, покорно осела дома и со страстью предалась роли жены и будущей матери.
Мы незаметно распили с ней вторую бутылку белого сухого, и она, ласково улыбнувшись, сказала, что я с Пашей очень красивая пара. Вино пошло не в то горло. Откашлявшись, я сдерживала глумливый хохот под ее обеспокоенным взглядом.
И тут его рука сжала мое колено под столом. Напомнив моему телу, что оно сходит с ума по нему, его прикосновениям, и его веянию бескомпромиссной эротики. Я подавилась повторно, стремясь сдержать горячий вал безумства, распадающегося во мне на сотни тысяч режущих острыми гранями валунов. Незаметно, но жестко впилась ногтями в его пальцы. Выдержал несколько секунд, не изменяя ровного тона, ритма беседы с главой швейцарского семейства даже в том момент, когда я почувствовала влагу под своими пальцами. Распорола кожу его руки ногтями. До крови.
Теплые капли его крови окропили кожу моей ноги. Не убрал руки. Безотчетно усмехнувшись, усилила нажим ногтями, чуя животный вызов в стиснутых на моем колени пальцах.
– Мне неприятно, кис, – он повернул ко мне голову ласково улыбаясь и пользуясь тем, что швейцарцы не секут по-русски. – Я же тебя, суку, заставлю зализать.
– Я тебе пальцы откушу. – Нежно улыбаясь ему в ответ, негромко мурлыкнула я. – А если загребущую лапу не уберешь, уебу тебе прямо при них.
Давясь смехом, руку убрал. Я, несколько дрожащими руками оттерла его кровь на своих пальцах о темную салфетку, лежащую на бедрах. Чуть отпустило. Пока не поняла что кожу внутренней стороны бедра стягивая его засыхающая кровь. Я при этом чувстве, почему-то сбилась, не в силах вернуться мыслями к своему рассказу о рейсах. Сандра недоуменно смотрела на внезапно прервавшуюся меня, думающую о крови Коваля на своем бедре. И чувствующую иррациональный жар в венах. Ужас какой. Я с трудом взяла в себя руки и продолжила с ней разговаривать.
Вечер завершился явно на позитивной для Паши ноте. Прощаясь с четой, он тщательно следил за тем, чтобы его пострадавшая рука не попала в их поле зрения. С Сандрой я рассталась практически с сожалением, уж очень она мне пришлась по вкусу, а ее деловые сыночки, важно подавшие мне руку, особенно.
Стоянка, где был припаркован ожидающий нас Мазератти, располагалась позади ресторанчика в хорошем таком отдалении. Я знала, что Паша не удержится. И он оправдал мои ожидания, когда я, идущая чуть впереди него, ступила с деревянного настила причала на темный асфальт тротуара идущего вдоль широкого шоссе, и направилась было в сторону парковки.
Дернул к резному столбу с вывеской ресторана у входа на пирс, прижал к нему спиной и жестко, со злостью впился в мои губы, одновременно коленом раздвинув мои ноги. Вывернулась, хотела наградить пощечиной, перехватил руку, и вторую тоже, завел за столб и болезненно прикусил за губу.
– Были бы на родине, отымел бы прямо на месте. Но с местными полицаями договориться крайне тяжело. Только это тебя и спасает сейчас.
– Пошел на х…
Договорить не дал. Снова впился в губы болезненным и сумасводящим поцелуем, вызывающим во мне протест, раздражение и придурочное желание. Нас оборвала пожилая чета, отвесив замечание о неподобающем поведении.
Он шел к парковке чуть впереди меня, а я пялилась на его ягодицы. Вот вроде бесит меня, злит, но задница у него какая… А целуется как… И вообще, он козел еще тот. Я запоздало вспомнила, ради чего собственно, тащилась с ним в ресторан. Задала закономерный вопрос. Он, хохотнув, сказал, что ему похер, какое блюдо я закажу из этого ресторана на перелет, и ему просто нужен был повод вытянуть меня на импровизированное свидание. Которое ему, видите ли, не понравилось. Я расхохоталась, усаживаясь в салон Мазератти, отчего-то даже не в силах толком на него разозлиться. Паша сидел рядом с непроницаемым лицом, оттирая влажными салфетками кровь из расцарапанной мной руки.
– Сука, полоснула так полоснула. Киса, если шрамы останутся, я тебя удушу к хуям просто. – Как-то совсем по звериному вздернул он верхнюю губу, оглядывая полукруглые ободки от моих ногтей и велел водителю арендованной тачки прогуляться пару минут.
Я, сообразив, что мрачное выражение его лица, с которым он отдал приказ мгновенно подчинившемуся водителю, не сулит мне ничего хорошего, истерично дернула ручку двери, но меня уже сдернули с места и подмяли под себя.
Сжал так, что не пошевелиться. Я, чувствуя, как в ответ на щедро разбавивший кровь адреналин, инстинкты в защитной реакции пробуждают ненависть, прищурено смотрела в злые зеленые глаза.
Неправильно, априори неправильно чувствовала как быстро через возводимые защитные баррикады злости прорывается ощущение иррационального желания, будоражившего кровь.
Желание и ненависть.
Но на этот раз он, обуянный жаждой мести, отчетливо сверкающей в изумрудах глаз, вовсе не собирался танцевать на тонкой грани моих таких радикально разных чувств к нему.
Мои руки, зажатые одной его лапой, от силы давления его пальцев начали неметь, а его вторая рука, прижимавшая мою шею к дорогой коже сидения, чуть усилила нажим, затрудняя горячее дыхание.
– Горячая сука… – саркастично улыбнулся он. – Я ж сейчас тебе трахну…
И сознание затопили горячие воды согласия и иступленной ярости. Я дернулась вперед, вполне сознавая, что его хватка от этого движения только усилится, что он попытается удавить в буквальном смысле мою попытку сопротивления. И он попытался. Одновременно накрывая мои губы своими, и вжимая собой, просто втискивая мое ослабленное нехваткой кислорода тело в кожу обивки салона.
Мое сознание потонуло в бурлящих водах такого дичайшего смятения чувств, что позволило ему дать точную характеристику мне, которой в отличии от него никак не удавалось держать себя и ситуацию в целом под контролем. Горячая сука. Удивительно даже, как кожа сидения не плавится от нестерпемиго жара моего тела.
И я ненавидела уже не только его, но и себя. За жадно прильнувшее тело, за дрожь, тронувшую почти полностью онемевшие от его хватки пальцы, за неуместное, совершенно точно неуместное возбуждение, сорвавшим во мне якорь рациональности и раздробившим его остатки в мелкодисперсную пыль.
Его язык прорвался сквозь мои губы, пробегаясь достаточно жестко, но так распаляющее по моему языку и задевая кончиком чувствительное мягкое нёбо. Хрупкое подобие самоконтроля, осиротевшее, кричавшее на краю сознания, рассыпалось и рухнуло серым хрупким пеплом разметавшемся по пустоши, на которой безраздельно царствовал изумрудный смерч, сметающий все, что попадалась на его пути. Запускающий под кожу, по всем нервным окончаниям отраву опьяненного желания, концентрированно оседающего болезненной тяжестью в низу живота.
Он снял пальцы с моей шеи, позволив сделать свободный и такой уже ненужный вдох охлажденного кондиционером воздуха. Рванула вперед с силой, со страстью, заставляя его отпрянуть и прижаться спиной к двери машины. Что ему не понравилось. Снова перехватил за горло, сдерживая отчаянное проклятие, рвущее не только мою душу, но и отравляющее его.
– Кис-кис… – опьяненно прицокнул языком он через стиснутые зубы, глядя на меня со смесью жажды и ярости. – Ты натворила дел и будешь зализывать вину. Я же обещал.
Несколько отрезвило, когда он сунул мне под нос сочащуюся сукровицей тыльную сторону истерзанной мной ладони. Сука. Снова противоборство. Я парализовано смотрела на белую кожу с полукружьями следов от моих ногтей. И это дурманило. Серьезно. Это просто опьяняло, вгоняла в какую-то неописуемый туман, скрывающий в своих клубящихся грехом недрах мой разум и оберегая его от рациональности. Эти чертовы мои следы на его теле. Изливающиеся сукровицей. Меня штороило с этого.
– Залижи, я сказал.
И если бы он не произнес этого вслух, ушедшая в безумие искушения я, определенно бы прикоснулась к его пораненной коже губами. Но не после такого повелительного тона. Унижающего. Пускающего под откос все мое сумасшествие по нему. С моих губ сорвался презрительный смех, а глаза предупреждающе прищурились еще прежде, чем положение вещей дошло до все еще расслабленного под его дурманом мозга.
Он понял. Он всегда понимал, где спадал прессинг его гребаного сумасводящего меня веяния. И не дал прийти в себя окончательно. Опрокинул на сидение, прижал разгоряченным телом, снова пробуждая почти загнанное и запертое в низинах разума сумасшествие. Я сама, совсем безотчетно раздвинула ноги. Сама прижалась к нему в ответ на сжигающие шею поцелуи губ. Сама обвила его плечи. Сама призывно приподняла бедра, когда его скользящие от бедер вверх пальцы задирали плотный материал платья.
Подался вперед бедрами, выказывая, подтверждая свое желание нехилой эрекцией и напором губ на моих устах. И почти сорвал «да», когда моего опьяненного мозга коснулось такое застарелое, но неизменное правило половой защиты.
– Серьезно, да? – разгоряченно выдохнул мне в губы, вызывая сожалеющий кивок. – У меня с собой нет. Кис, подумай.
Еще и отрицательно повел головой, сжигая меня в изумрудном пламени своих глаз. Попробовал настоять, звякнув пряжкой ремня и едва снова не сорвав согласие с моих губ.
Но отработанный многолетний рефлекс выдал отказ, вызвав в его глазах просто торнадо негодования. Только подкрепившего мою слабую уверенность в себе.
– Да ну и похер. – Недовольно отстранился, всем своим обликом являя крайнюю степень неудовольствия. – Киса все равно будет наказана.
Недовольно подобралась на сидении и забилась в дверь, настороженно глядя на его четкий профиль, занятый приведением своего вида в порядок.
– Это чем же?
– Я так понял, киса весьма дорожит своей работой. На том и сыграем. Разочек, ибо шантажирующим ублюдком, подгоняющим под себя правила жизни, чтобы всегда оставаться в выигрыше, я себя никогда не считал. – Хрипло рассмеялся и, открыв окно, подозвал водителя, пасущегося неподалеку. – Сыграю один раз в шантаж. Киса, слушай мои условия. В ближайший час мне придет идея, я тебя в ней понуждаю поучаствовать и мы в расчете за несостоявшийся секс. В противном случае заявлю твоему начальству о весьма хуевом фрилансе, а там, так понимаю, для тебя грядут свои гнилые пряники.
Грядут. Захлестнуло горячей волной раздражения, смыв к чертям всякое подобие возбуждения. Какой грязный шантаж! Хотя и одноразовый. А дорога до отеля составляет как раз-таки час. Что может случиться в бескрайних полях объездной дороги Цюриха? Водитель уже был за рудем и запускал двигатель.
Я ожидала подлянки, но ее все не наступало, поэтому я, опасно гарцующая под гнетом алкоголя в крови и деланным равнодушием его персоны, пытаясь хоть как-то отвлечься, чтобы не сойти с ума и с интересом вглядывалась в окно, утратив всякую бдительность. И зря, но тогда я об этом еще не знала.
Смотрела на идеальные луга проплывающие совершенные за окном, выглядящими будто поля для гольфа. В отгороженных милым белым заборчиком местах паслись образцовые симпатичные коровы. Это смотрелось отфотошопленными фотографиями. И осознание, что это не картинки, а действительно реальность, вызывало непроизвольную улыбку и успокоение. Все в Швейцарии призвано находить спокойствие и умиротворение, вся эта непоколебимая надежность и уверенность в завтрашнем дне, чувствовавшиеся в людях, в идеальном пейзаже, в воздухе витавшем по улицам застроенным не особо высотными и даже не современными домами, но каким-то уютными, чарующими своей схожестью с европейским обликом и нотками швейцарской непоколебимости… И я растворилась в этой атмосфере. Расслабилась. И, забывшись к нему повернулась.
В изумрудных глазах блеснуло нечто похожее на озорство, что меня тут же заставило насторожиться. Он бросил поверх моего плеча в окно и заметил, что мы проезжаем фермерские угодия. Я почти успела испугаться, потому что поняла, что это чем-то все обернется, когда он попросил водителя остановиться.
– Ты чего это удумал? – С подозрением спросила я, глядя как он прикусывает губу, в попытке сдержать улыбку, когда машина съезжала на обочину.
– Корову подоить.
Я поперхнулась и в бесконечном удивлении смотрела в его красивое лицо, усмехнувшееся при виде моего шока, когда я поняла, что он не шутит.
– Обещал же фарс, в который тебя втяну. – Улыбнулся Паша, вытягивая меня из машины. – Не поверю, что тебе чужды авантюры. А если поверю, то у меня есть запасной вариант, относительно шантажа. Выбирай, киса.
– Ну не коров же доить! – я с неверием смотрела на свою руку, зажатую в его пальцах.
Он рывком выдернул меня из машины и зачем-то последовала за ним, решительно шагающему к фермерскому дому, который мы проехали. И охуевая от него. И от себя, с любопытсвом ожидающей что будет дальше. Авантюры-то мне и вправду не чужды Но это вообще какое-то безумие.
– Как вообще в голову пришло? Коваль, ты нормальный? – Не знаю, что было такого в моем голосе. Как ни странно, ничего плохого, хотя сам весь фарс ситуации как бы предрасполагал.
– Да брось. Хотя, чего это я тебя уговариваю? Я ж шантажист сегодня. – Он рассмеялся, и по злодейски поиграл бровями, рывком дернув меня за руку на себя, кратко скользнув языком по моим губам.
– Коваль, я тут короче могу спектакль закатить, что дескать спасите-помогите, корову заставили доить. И что дальше будет, понятно. – Рассмеялась я, инстиктивно подавшись вперед, чтобы впиться в него поцелуем, но вовремя себя отдернув. – Но как-то не то. Давай баш на баш? Я с удовольствием поучаствую в этом фарсе, а ты скажешь почему именно коровы. Я думала что-нибудь похабное замутишь.
– А я и думал про похабное изначально. – Хохотнул он, довольно глядя мне в глаза и дразняще пробигаясь пальцами по спине, и задержав руку на пояснице, мягко подтолкнул идти с ним в сторону дома. – Пока коров не увидел. Я до десяти лет у бабушки в деревне жил. Она уже тогда старенькая была, многое сама не могла делать. Я и коз и коров доить помогал. Потом мать забрала к себе в город, хотя уезжать от бабушки я не хотел, она меня с детства растила, пока мама в городе деньги зарабатывала и пересылала. – Он остановился и, стянув пиджак, накинул его мне на плечи в ответ на порыв прохладного ветра. Я отчего-то застыла под изумрудным потемневшим от воспоминаний взглядом. – Сейчас ехали, коров увидел, и ностальгия такая накатила… Пока к матери не переехал, не подозревал, что счастлив был…
Перехватило дыхание. Может быть, от тени в его глазах. Внутри что-то дрогнуло, посылая в одурманенный алкоголем и его влиянием мозг желание прильнуть к нему. Просто. Просто прижаться. Без цели. Странное желание. Идиотское какое-то. Он стряхнул с себя липкую, неприятную паутину воспоминания и как-то неожиданно шкодно мне улыбнувшись, снова потянул в сторону деревянного бревенчатого дома утопающего в цветах недалеко от дороги.
Когда мы сошли с шоссе на мощенную булыжником подъездную дорогу к дому, он повернулся ко мне лицом и дернул на себя, вынуждая прижаться к его груди. Улыбающиеся губы скользнули по моей скуле.
– Она химера в Vuitton’е и мой пьяный бред… – хриплым полушепотом на ухо, и одно движение, заставляющее меня повернуться к нему спиной, прижаться к его телу и скользнуть по его груди плечами, согласно подсказывающим пальцам, подчиниться слышимой только ему мелодии. – Химера в Vuitton’е и мой пьяный бред…В соборе так людно на фоне тусклых стен… фрау хочет в плен…*
Внутри вспыхнул жар ярким предзнаменованием грядущему сумасбродству, и вторя хриплому полушепоту над ухом, вызвал безотчетную улыбку, когда он мягко подтолкнул бедрами моим ягодицы, подсказывая сделать одно вызывающее, упоительное своим порочным акцентом движение.
– Что за песня? – усмехнулась я, поворачиваясь к нему, и пробегаясь языком по его улыбающимся губам.
– Не знаю. По радио играла, когда я в аэропорт ехал. В тот день, когда впервые встретились. – Фыркнул мне в губы, обхватив одной рукой мой затылок, а пальцами второй пробегаясь по спине от бедра к шее. – Надо бы найти… в голове постоянно крутится, когда я смотрю в твои кошачьи глаза.
– А ты сентиментален, я смотрю. – Должно было прозвучать насмешливо, но оттенка выверенного яда на это не хватило.
– Во мне вообще много хороших человеческих качеств. Ты удивишься. – Усмехнулся, снова направляясь к дому и потянув меня за руку.
Что-то определенно было в этом странном человеке. Что-то пугающее, затягивающее, непонятное. Что-то такое сумасбродное, бредовое, иррациональное, несмотря на его чаще прохладный облик. Диего бы никогда подобное на ум не пришло. Женьке уж тем более. А ему пришло. И я бы ни с Диего ни с Женькой ни в жизнь не согласилась. А с ним… Это что-то зарождалось в груди и будоражило чувства и сознание своей незаконченностью, неоформленностью, неопределнностью… Что-то, заставляющее меня покорно переставлять шпильки по темному, ровному швейцарскому асфальту и поддаваться сумасшествию обуявшему его дурную голову, ведущей его вместе со мной к большому бревенчатому дому, за котором виднелись ангары, а за ними восхитительные белоснежные пики Альпийских гор, которые нежно целовал такой теплый оранжевый закат.
– Слушай, ну я же в платье… – сама рассмеялась своей фразе, вслед за ним поднимаясь на бревенчатое крыльцо. – Господи, да я просто стюардесса и…
– А я костюме от Гуччи за три штуки баксов. Мне почти тридцатник, у меня нефтеналивная станция. – Фыркнул он. – И сейчас буду доить альпийскую корову на ферме Швейцарии. Да кис, я и сам хуею от происходящего. Но мне нравится.
Я расхохоталась, прикрывая ладонью глаза и облокачиваясь спиной о резной деревянный столбик на крыльце, пока Паша решительно звонил в дверной звонок. Вышедший фермер чем-то очень походил на героя из рекламы продукции «веселый молочник», что вызывало у меня неэтичное желание заражать в голос, пока Коваль на чистом немецком изъяснял свое сумасбродное желание. Я глумливо ожидала отказа. Но «веселый молочник» меня удивил. Он громко и добродушно рассмеялся, отказываясь от протянутых Пашей франков и наказав обождать пять минут зашел в дом.
Что говорить, но швейцарский коровник был нечета нашим отечественным. Здесь было даже чище, чем у меня в квартире. И пахло приятно. Широкий, деревянный, начищенный до зеркального блеска амбар. Лощенные от ухода и счастья коровки, как будто сошедшие с идеальной рекламы. Я, не веря происходящему, периодически прикрывала рукой рот, сдерживая рвущийся наружу смех.
Нас отвели в стойло к самой мирной, со слов «веселого молочника» корове, которая с живым интересом лиловыми глазами смотрела на красную от сдерживаемого хохота меня, и закатывающего рукава русского бизнесмена, о чем-то переговаривающегося с веселым молочником и отрицательно махающим головой в ответ на протянутую фермером странную штуку с канистрой шлангами и присосками.
Он реально решил подоить корову. Альпийскую корову в Швейцарии. Сел на табуретку, принесенную веселым молочником, и решительно протянул длинные, красивые пальцы к образцовому розовому вымени с шестью сосками. И самое странное – у него это получалась. Коровка, повернув к непроницаемому лицу Паши голову, с интересом смотрела как тот вполне себе уверенно тягает ее за соски.
У меня начался припадок. Я, прикусив до боли кулак, повисла на лакированной деревянной перегородке стойла, не в силах сдержать смеси восхищения, изумления и благоговейного ужаса от этого впечатляющего зрелища. Я от него могла чего угодно ожидать, но не этого. И едва устояла на ногах, когда он лукаво улыбнувшись изумрудами глаз, предложил мне тоже попробовать. Хотела было отказаться, но до меня вовремя дошло, что это, пожалуй, станет одним из ярчайших воспоминаний в жизни – в час ночи доить элитную корову на склоне Альп под руководством мужчины, которого я попеременно то неистового хочу, то ненавижу.
Я что-то сделала неправильно, потому что швейцарская буренка от возмущения попыталась хлестнуть меня по морде лица длинным хвостом, но веселый молочник крепко держал пушистую кисточку. Я на рефлексе попросила у своей жертвы прощения, чем заставила рассмеяться Пашу, ставившего мне руки на теплых, похожих на э-э-э… в общем, на коровьих сосках.
– Господи, Коваль, это просто бредовая ситуация же!.. – восторженно захихикала я, глядя как под моим первым правильным нажимом в ведро полетела молочная струйка. – Просто бредовая…
Он хрипло хохотнул над моим ухом, вскользь куснув за ухо и зажигая странное, томящее чувство. Я увлеклась и даже испытала некоторое смущение (хотя я и смущение априори несовместимы), когда Паша паскудно улыбаясь, мне сказал что я покраснела.
Я не сдерживаясь, иногда хохотала в голос, пока мы ехали в машине и Паша комментировал зрелище того, как я сначала опасливо, но заинтригованно приближалась к корове и мой детский восторг, когда у меня это получилось. Простила ему даже некоторую ехидцу в тоне, слишком уж безумным и классным будет это воспоминание, чтобы сейчас омрачать его перепалкой.
– Коваль, ты же ненормальный. Просто воплощение безумства. – Фыркала я, выбираясь из машины и принимая его протянутую руку.
Паша рассмеялся и бросил на меня выразительный взгляд, съязвив что мой «полупокер» явно бы до такого не додумался, он же может маникюр себе попортить. Мне опять стало смешно, но я его резко одернула, сказав не трогать Женьку. И все. Какая-то сказочность происходящего была заморожена. Да и похер. Я вырвала из его лап свою руку, собираясь повернуть из лобби в сторону лифта, но этот козел взвалил меня на плечо и понес в сторону ресторана. Начало уже обещало быть интригующим. Может, на кухню понесет, чистить швейцарскую картошку, или птицу щипать. Но он мои глумливые предположения оставил без внимания, войдя в ресторан (наполовину заполненный, между прочим) и понес к дальнему столику в углу зала.
Плюхнул на стул, и я обнаружила, что не одна. При виде Пашиных партнеров, которых он сам метко и достаточно исчерпывающе утром обозвал Тимоном и Пумбой, у меня мигом пропало настроение. Однако они, казалось бы, совсем не были удивлены происходящим. Ну а мне тогда чего теряться?
– Доброго вечера, уважаемые пассажиры, – хохотнула я, скрещивая ноги под столом и стараясь выглядеть классически доброжелательной стюардессой.
Лысый заржал, одобрительно на меня посмотрев, а вот тощий и модный, делал вид, что меня тут как бы и нет, спросив у Паши, севшего рядом со мной, как все прошло. Тот ответил, что все идеально и подозвал официанта.
Лысый Костя оказался вполне себе нормальным мужиком, любящим отпустить довольно смешные шутки. Второй бокал вина, явившийся нехилым таким довеском к уже выпитому за вечер алкоголю развязал мне язык и я выдала историю про альпийских коров ухохатывающемуся от этого до слез Косте, несмотря на недовольное выражение лица Паши. Не покидало ощущение, что Паша мог в любой момент меня заткнуть и оборвать гогот своих дружком парой емких фраз, но либо Коваль тоже захмелел и позволил мне насладиться своим звездным часом, либо этот зеленоглазый мудак тоже иногда бывает человеком и может посмеяться над собой. Вообще, атмосфера за столом мне приходилась по вкусу. Даже тощий нравился. В основном от того, что он явно любил прибухнуть, что доказывал шестой опрокинутый в него бокал виски, когда Паша только первый допивал. Костя мне стал казаться большим и дружелюбным медведем, и я по доброте душевной даже высказала свои милостивое прощение ему за домогательство при первой нашей встрече, вызвав у него отчего-то быстрый взгляд в непроницаемое лицо Паши. В голову закрались было нечистые подозрения, что не все тогда было так просто, но поющее в крови вино мне не дало логически поразмыслить.
Я спросила у Кости, перед кем так он распинался лежа на диване перед перелетом в Цюрих и черные глаза громилы вспыхнули какой-то неуемной нежностью, едва не спровоцировавшей своим несоответствием с его внешним видом моим громовой раскат хохота. Он продемонстрировал фото своей супруги, миловидной рыжеволосой девушки, явно ниже даже меня на голову. И воспоминание о заискивающем тоне Кости при разговоре с ней по телефону заставило меня сентиментально улыбнуться. Потом Костя увлекся и стал показывать фотки своей собаки и двух очаровательных дочек близняшек, слава богу, пошедших в мать милой внешностью.
Я умиленно вздыхала, с искренним интересом разглядывая фотки счастливой четы во французском Диснейленде, и ностальгировала о своих чудесных воспоминаниях первого посещения этого обалденного парка развлечений.
Время и алкоголь текли незаметно. Я Костю считала уже своим другом и даже пьяно улыбающийся тощий мне нравился, когда Паша возвестил, что время позднее и он решил идти спать. Со мной. Я возмущенно вырвала руку из плена его пальцев, заявив, что пойду тогда, когда считаю нужным. Видимо, неосторожно заявив. Ибо его опричники дружно соболезнующе на меня посмотрели, что возмутило еще сильнее. Но Паша, смекнув, что я сдаваться не собираюсь, закатил глаза, и нагло оповестив меня, что номер его комнаты пятьсот шестнадцать царственно удалился. Я хотела было разразиться пространственной гневной речью на тему, какой же Паша козел, но тощий, сочувствующе вздохнув, попросил официанта еще один бокал для меня и щедро плеснул туда виски, чем свел все мое возмущение на нет оказанием такой человеческой поддержкой и пониманием.
Зал уже почти полностью опустел, и я вдруг прислушалась к записи оркестра, играющей из колонок под сводчатым потолком ненавязчивым фоном. И разочарованно вздохнула.
– Что? – тут же спросил Костя, толкнув локтем Тимона, засыпающего и пытающегося упасть лицом в недоеденный салат.
– Видел фильм «правдивая ложь»? Думала, оттуда мелодия танго заиграла. Надо себе на телефон скачать. – Я усмехнулась и придержала руку Кости, когда Рамиль снова начал засыпать и крениться вперед.
Тимон, без поддержки пакостно улыбнувшегося Пумбы, упал-таки лицом в тарелку. Но не проснулся. Костя давилась смехом достал телефон, чтобы запечатлеть это на долгую память. У меня внезапно возникла идея. Весьма дурацкая, надо заметить, но в тот момент она показалась мне гениальной, а после того, как я высказала ее Косте и он ее одобрил, я посчитала себя явно умной и веселой женщиной, которую были недостойный всякие зеленоглазые мудилы.
