Текст книги "Любовь крестоносца"
Автор книги: Александра фон Лоренц
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)
– Возьми еще черного коня! – смеясь, крикнул ему вдогонку Ульрих. Ему всегда нравился этот пылкий белобрысый юноша.
льного панциря и вонзилось в ногу, рядом с пахом. Разъяренный Георг коротким ударом рубанул вскользь вдоль копья и сильно ранил руку нападавшего. В запале он хотел, было нанести еще один, окончательный удар, но спешившийся Ульрих толкнул стоявшего на коленях бедуина стальной ногой и поднял правую руку вверх в знак окончания боя.
Повсюду среди камней в разных позах лежали мертвые бедуины. Рыцари сдвинули тяжелое тело лошади и освободили обезумевшего от боли их командира. У него была повреждена нога. Гарет поймал оставшихся без хозяев лошадей и привязал их к толстой пальме.
– Двое раненых пленников, один убежал, остальные семь воинов аллаха отправились в свой мусульманский рай, к гуриям, – бодро доложил Бруно Ульриху, – да еще трофеи ― целый табун отличных скакунов.
– Им не потянуть нашу броню, – хмуро ответил Ульрих и, сбросив ненавистный панцирь, побрел к озеру.
Медленными шагами усталый рыцарь подошел к берегу. Тяжелые стальные башмаки глубоко погружались в мягкий песок, меч выпал из расслабившейся руки измученного воина в нескольких шагах от кромки воды. Рыцарь сел на камень, стащил железную перчатку с правой руки и бросил ее к ногам. Отрешенный взгляд упал на поверхность палестинского озера, и он застыл в оцепенении, вглядываясь не в воду, а внутрь самого себя.
Вода в озере была удивительно прозрачной. Несмотря на мелкую рябь, было видно, как уходит далеко вниз песчаное дно. Там, на глубине, весело резвились в лучах вечернего солнца стаи мелких рыбешек; крикливые чайки с шумом садились и взлетали с поверхности воды. Вдали, за озером, на горизонте темнела ломаной линией гряда величественных гор. Гудело усталое тело, и мысли текли медленно. Взгляд рыцаря был околдован игрой ряби на воде. В ушах Ульриха до сих пор стоял предсмертный хрип умирающего бедуина, совсем еще мальчика. Тяжелый меч разрубил его почти пополам.
– Зачем пришел я в этот мир? – думал Ульрих. – Убивать? Страдать? Чего я добиваюсь? К чему стремлюсь?
Он пристально вглядывался в глубь воды, как будто искал там ответ. В какое-то мгновение ему показалось, что там, в глубине, на самом дне озера, он увидел лицо женщины. Бледно-голубое, почти безжизненное, оно невозмутимо смотрело на него.
– Дева Мария! – прошептал он и перекрестился. – Как мне жить?
Глаза женщины как будто повернулись в сторону Ульриха. Призрачно-голубые, они не выражали никаких чувств. Лишь цепко вглядывались в лицо рыцаря. А потом в них вспыхнул какой-то огонь, как будто она узнала его и, хотя ее губы были сомкнуты, Ульрих услышал, как прозвучал женский голос в его голове:
– Тебе досталось, рыцарь… Вот душа убитого тобой бедуина, она стучится в мир беспредельный… Она не таит злобу на тебя… Бой был справедливый. Они атаковали вас… Но руки твои в крови… Мое сердце стонет. Помни, Ульрих, – все эти люди тоже мои дети!
Потрясенный Ульрих не отрывал своих глаз от озера, но кто-то тронул его за плечо:
– Ульрих! Ну, чего ты стоишь, надо поскорее уезжать отсюда! Георг ранен! Иди сюда, его нужно срочно отвезти замок, к лекарю, ― Гарет тормошил его уже сильнее, – да, вот еще что…. не знаем, что делать с тем бедуином, их командиром…
– А что, он еще жив?
– Да, на него страшно смотреть – корчится в судорогах, нога совсем распухла…. может, лучше прикончить его?
– Мы воины, а не палачи, брат, – тяжелая рука Ульриха легла на плечо друга, и рыцарь пошел туда, где лежал неудачливый вождь уничтоженного отряда.
Тевтонец подошел к сжавшемуся от боли бедуину и презрительно повернул его ногой. Сын Востока покорно откинулся на спину и раздвинул руки, открывая грудь. Его побледневшее лицо было преисполнено решимости достойно принять смерть. Глаза Ульриха и бедуина встретились. Рыцарь долго и пристально вглядывался в черные бездонные глаза, пытаясь отыскать в них хоть каплю страха. Но поверженный вождь не отвел взгляда, а, только нахмурившись, растянул горловину кольчуги на шее, обнажая самое удобное место для последнего удара. Ульрих протянул правую руку и сказал:
– Гарет, дай мне его саблю!
Удивленный рыцарь вложил в руку Ульриха кривой сарацинский клинок. Вождь зажмурился, ожидая удара, но через секунду ощутил, что любимое оружие со звоном упало ему на грудь. Разбойник с удивлением распахнул свои черные ресницы.
– Братья, посадите обоих раненых на коней, и пусть едут с богом! – скомандовал Ульрих. – Дева Мария учила нас милосердию к поверженному врагу, – уже тише добавил он, – довольно с них и потери всего отряда. Если останутся в живых, значит, такова их судьба.
Раненый, казалось, понял слова своего врага, и в его глазах загорелась надежда. Тевтонцы усадили его на одного из скакунов и, хотя его нога уже превратилась в бесформенную колоду, тот не издал и звука. Второй житель пустыни самостоятельно взобрался на своего коня, еще до конца не веря в свое спасение. Гарет хлопнул рукой по крупу, и лошади помчались в направлении синеющих вдалеке гор. Через мгновение их уже и след их простыл.
Рыцари остались стоять в некотором недоумении.
– А вообще – то ты правильно поступил, – наконец прервал молчание Гарет, – убить раненого как-то рука не поднималась, только таких отличных коней жалко, да и саблю…
– Будь милосерден, и Бог вспомнит о тебе в трудную минуту, – улыбнулся Ульрих, его глаза стали почти бесцветными, как будто выгорели от неумолимого солнца, но в них засветилась доброта. ― Как воину без оружия!
– Посмотрите, они обратно едут! – воскликнул Бруно. И вправду уже приободрившийся бедуин показался из-за пальм, уверенно двигаясь к милосердным победителям. Его соплеменник дожидался его в под пальмами. Приблизившись, он, обращаясь к Ульриху, стал что-то отрывисто говорить на гортанном неизвестном крестоносцам наречии. Но тот только удивленно поднимал свои белесые брови, силясь понять хоть что-то. Закончив свою речь, вождь бедуинов вознес к небу руки, вознося хвалу своему аллаху, и снял с пальца золотое кольцо с крупным рубином.
Довольные улыбки пробежали по лицам тевтонцев, и подарок перекочевал в руки Ульриха.
– Он благодарит тебя, – пояснил Бруно.
– Я и так это понял, – пробормотал немного смущенный Ульрих, рассматривая дорогое украшение.
– Это кольцо спасет тебя в трудный час, как спас и его, – Бруно развел руками, как бы извиняясь за неточный перевод, – он так вроде говорит. Он утверждает, что это древний родовой талисман…
Ульрих потер дорогой камень о грубое сукно плаща и спрятал подарок в поясной мешочек.
– Ладно, говорят, на востоке от подарка нельзя отказываться, – хмыкнул он и хлопнул по боку коня бедуина, как бы отправляя прочь. Тот не заставил себя уговаривать и лихо помчался, через несколько минут только легкое облачко пыли на фоне заходящего солнца напоминало о нем.
– Ворота! Ворота! – услышал голоса часовой внизу на дороге и, протиснувшись широкими плечами в бойницу, посмотрел со стены башни на дорогу.
А по ней, вздымая облако раскаленного песка, в направлении замка Атлит мчалась беглой рысью группа всадников в белых плащах с крестами. Они мчались с такой скоростью, что стражник, осмотрев, насколько он мог, всю дорогу, с удивлением не обнаружил погони. Однако он стал поспешно опускать подъемный мост, как этого требовал устав. Заскрипели железные цепи и, как бы нехотя, мост тронулся вниз. Всадники влетели в разверзнувшееся жерло главных ворот.
– Георг ранен! – осторожно снимая с коня друга, закричал Гарет.
– Что-то не очень заметно, – недоверчиво подумал стражник, осматривая Георга. Лишь по его бледному лицу можно было определить, что с ним произошло неладное. Но никаких следов ранения видно не было. Однако, сойдя с лошади, Георг зажал левой рукой пах и захромал в сторону казарм. На каменной мостовой остались следы крови.
– Бедуин хотел ударить Георга копьем в живот! Он отбил удар, но все-таки зацепило пах и ногу, – возбужденно рассказывал Гарет, потом улыбнулся, – рана, хоть и несерьезная, но может иметь большие последствия!
И он неожиданно резким движением схватил патрульного снизу за пах.
– Дурацкие шутки, англичанин! – охранник скорчился, пытаясь увернуться.
– Можно остаться без наследников! – констатировал Гарет, потом резко повернулся в сторону наблюдавших за происходящим оруженосцев, – я сказал – лекаря! Быстро!
Посыльные довольно поспешно привезли странного старика, на вид чужеземца. Его голова была чисто выбрита, одет он был в широкое шелковое одеяние желтого цвета. Местные жители, указав на него как на известного лекаря, предупредили, что обижать его не следует. Его личность была окутана ореолом колдуна или волшебника. Старик же, впервые попав в замок крестоносцев, с удивлением озирался по сторонам, рассматривая сложенные из грубого камня высокие стены и своды незнакомой архитектуры. Идущий впереди рыцарь толкнул ногой тяжелую дубовую дверь и, они, почти на ощупь, после яркого солнца, вошли в прохладное помещение, служившее крестоносцам спальней.
Георг сидел на столе, зажимая руками рану – из-под пальцев капала кровь. Старик отвел в сторону руку рыцаря.
– Да, – протянул он и, улыбнувшись, посмотрел на раненого. – Рана серьезная. Возможно, придется сделать обрезание, чтобы не было нагноения.
– Ни в коем случае! – взвыл Георг.
– Так будет безопаснее для здоровья. Тем более, что останется еще больше половины, – настаивал лекарь.
– Зачем мне половина! – закричал Георг, обратно зажимая пах, – лучше умереть!
Вся казарма просто умирала со смеха. Хотя испуганному рыцарю было явно не до шуток…
– Вы, наверное, опасаетесь за свои возможности после операции, достопочтенный рыцарь, – вежливо обратился к раненому смуглый старик. – Но вы зря волнуетесь. И с остатком этого важного органа вы будете желанным гостем в лоне любой женщины, если будете умело пользоваться своим орудием.
– Так я тебе и поверил, – Георг исподлобья глядел на старика.
– Я смогу обучить вас искусству любви в своей обители, чтобы вы хоть чем-то отличались в любовных утехах от того осла, – восточный лекарь указал на осла во дворе, которого можно было видеть через соседнее окно, – он даже лучше вас справляется со своим делом – вы же видите, какие у него данные! И мозгов столько же.
– Ты заговариваешься, старик! – решил вмешаться в разговор Ульрих, многозначительно положив руку на рукоять меча. – Делай то, для чего тебя привезли сюда! И никаких обрезаний!
Странный старик улыбнулся и, взяв небольшой кусок ткани, намочил его какой-то пахучей жидкостью. Затем протер драгоценную часть тела. Лицо Георга разгладилось – на его фаллосе не было ни царапины, просто он был сильно испачкан кровью. Тут уже поистине гомерический хохот охватил всех присутствующих. Георг с облегчением вторил братьям.
– Развод дневного караула! Развод дневного караула! – послышалась команда со стен Северной Башни.
Солнце уже сияло на ослепительно-голубом небе, и Ульрих спешно заканчивал приводить в порядок свою амуницию.
– Опоздаешь, – сказал Георг и подал Ульриху ножны.
– Всунули в этот проклятый караул! – пробурчал недовольно Ульрих, но затянул потуже поясной ремень, поправил гребенкой гриву густых светлых волос – настроение резко изменилось. Бодрыми и энергичными шагами он двинулся по угрюмым галереям замка к месту развода караула. Из-под мрачных сводов подземелья на него безучастно взирали громадные изваяния рыцарей – героев прошлых поколений, мастерски вырубленные стародавними мастерами. Они, казалось, ожили от мерцающих бликов факела в руке Ульриха. Их тени двигались по сводам в такт его шагам, а эхо от тяжелых ударов сапог многократно отдавалось в глубоких нишах. Статуи равнодушно провожали его своими каменными взглядами в продолжение этих трех сотен ярдов. Статный рыцарь с длинным мечом, достающим почти до самого пола, прошел до конца темного коридора, поднялся вверх по узкой каменной лестнице – и статуи вновь заснули во мраке галереи.
Караульные уже выстроились в шеренгу, и Ульрих поспешно присоединился к ним. Как и требовал устав, старший из братьев осмотрел каждого из заступивших в караул рыцарей. Внешность, состояние оружия, опрятность одежды – все было внимательно изучено.
– На что должен обращать внимание караульный? – перешел к проверке знания устава разводящий.
– На обстоятельства у стен замка на предмет присутствия сарацин и разбойников, а также на порядок на стенах, – бойко ответил Бруно.
– А если на стенах шум? – обратился уже к Ульриху командир.
– Разговоры запрещаются. «В многословии не избежать греха. Жизнь и смерть зависят от языка», – ответил цитатой из Латинского Устава Ульрих
– Похвально знание устава братом нашим! Тогда что же делать, коль шумно?
– «Не будь обвинителем и доносчиком в народе. Когда же кто узнает наверняка, что брат в чем – либо согрешил, пусть, согласно предписанию Господа, в мирном и братском благочестии он побранит его с глазу на глаз», – вновь процитировал Ульрих.
– Стоит отметить перед Магистром знание братом Ульрихом правил и уставов, – довольно отметил разводящий. – А как же ты будешь беседовать с братом: оставишь пост?
– Резким окриком с башни я прекращу болтовню!
– Слышал я, что некоторые из числа распутных женщин подумывали пробраться к братьям нашим, – перешел к другой теме командир, остановившись напротив Бруно и пристально вглядываясь в его карие глаза. Бруно вытянулся как струна и смотрел невидящим тупым взглядом прямо перед собой, пытаясь всеми силами изобразить воинскую исполнительность и подобострастие.
– Интересно, как бы им это удалось, когда на страже главного подъемного моста стоит храбрый рыцарь Бруно, – рассуждая вслух, он обходил француза со всех сторон, с нарочитой внимательностью изучая детали его одежды и снаряжения. – Тем более что стены наши неприступны даже для войска султана.
– Но, если бы это и удалось, каковы бы были действия братьев? – закончил свой обход командир и прямо задал вопрос Бруно.
– В главе 72 Устава сказано, чтобы братья избегали поцелуев женщин, – неуверенно вспоминал француз.
– На этот раз мы не удостоились цитаты, но понятие имеется, – заключил командир и, после небольшой паузы, задумчиво добавил. – Однако странно, что в уставе сказано только о поцелуях… ну что же, – его буква для нас свята!
После непродолжительной церемонии каждый караульный отправился к месту своей дневной службы. Ульрих прохаживался вдоль зубцов Большой Северной Башни. Сто неспешных шагов по каждой из ее стен – обход всего периметра занимал четверть часа.
Диск солнца закатился за горизонт Средиземного моря, в вечерних сумерках первой засверкала Венера, а затем и другие звезды. Скоро весь купол черного южного неба вспыхнул миллионами переливающихся звезд-бриллиантов. Пояс млечного пути широкой дорогой пересекал весь небосвод и уходил за горизонт. Было очень тихо, лишь со стороны города громко звенели цикады.
– Когда бы еще у меня было время любоваться этой красотой, – подумал Ульрих, – если бы не караул…
В замке тем временем закончилась вечерняя молитва, огоньки в комнатах братьев стали гаснуть. Затихли лошади, унялись служащие, все вокруг охватил умиротворяющий сон. Лишь цикады еще громче, на распев, завели свои ночные песни, как бы обрадовавшись, что затихшая природа нашла время послушать их хор.
– Скоро смена, – подумал рыцарь. Мерными шагами Ульрих отмерял знакомые стены и наслаждался прохладой палестинской ночи. Вдруг ему показалось, что, кроме него, еще кто-то есть на стене. Он посмотрел вокруг, прошел по всему периметру, – никого. Но ощущение присутствия какого-то живого существа не оставляло его.
– Ульрих! Мой милый рыцарь! – то ли шепот, то ли показалось? Но вдруг вдалеке он заметил силуэт девушки в голубом шелковом платье. Побежал – никого.
– Фу, чертовщина. Доболтались до того, что уже всякие видения появились. Как там наш причетник говорит – галлюцинации! Вот уж поистине в уставе правильно написано про распутную болтовню! – хмыкнул и продолжил обмерять шагами стены башни.
Вернувшись в свою комнату, он уже ничего не думал о таинственной девушке, улегся спать и крепко заснул. Но вдруг среди ночи он внезапно проснулся. Через открытое окно была видна яркая луна. А возле входной двери стояла девушка в голубом с золотом платье. Светло-голубой шелк ее верхнего платья, скрепленного на узкой талии золотым поясом из соединенных колец, струился под легким ночным ветерком по изумительной фигуре. Нижнее, узкое платье было тоже из шелковой, затканной золотыми нитями ткани. Глубокий вырез почти обнажал высокую нежную грудь. Ее мертвенно бледное лицо обрамляли волнистые черные кудри, достававшие почти до бедер. Тонкие, изогнутые брови изящно подчеркивали огромные бархатисто-карие глаза. Полные, как бы припухшие губы, отдавали синевой, придавая всему ее прекрасному облику, освещенному призрачным светом луны, вид богини загробного мира. Ажурная диадема с крупными, сияющими в лунном свете бриллиантами, многочисленные ожерелья, перстни и богато украшенные браслеты восхитительно усиливали ее природную красоту.
Очарованный Ульрих замер. Легкий ветерок с моря приподнял край платья, и он увидел точеные ножки удивительной красоты. На ногах у нее была золотая цепочка. Он был поражен, но потом понял.
Это сон, просто хороший сон. И тогда на стене я придремал. Вот уж поистине, лошади спят стоя, а патрульный – шагая.
Объяснив все себе таким образом, он решил досмотреть сон.
– Кто ты, прекрасное создание? – спросил он во сне.
– Мое имя Лала! – прошептала она тихим нежным голосом.
– Как ты сюда попала? – спросил восхищенный Ульрих.
– О, я здесь очень давно. Больше тысячелетия. Я так устала от одиночества! Но первосвященник наложил заклятие, и у меня есть только одна неделя, когда я могу не охранять эту стену, а заняться своей судьбой. Прошу тебя, помоги мне. Я отблагодарю тебя.
– Чем же тебе помочь, красавица? – сострадание слышалось в голосе молодого мужчины.
– Первосвященник уверил царя, что для того, чтобы строящаяся крепость была неприступной, необходимо принести жертву. Невинную девушку надо, мол, замуровать в стены, и она станет духом-защитником крепости. Моя беда и моя сила – в моей девственности. Нет уже давно того народа, во имя счастливой жизни которого принесли меня в жертву. Я хочу освободиться. Лиши меня девственности, прекрасный воин! Ты мой спаситель, Ульрих! – прошептала она. – Ты мой избранник! Я твоя, Ульрих! Мой возлюбленный отдал меня, свою невесту-девственницу, в руки богини смерти. Первосвященник – он страшный колдун ― добивался меня, но я отвергла его приставания, и он отомстил! Я видела, как он говорил царю про необходимость жертвы и все время смотрел на меня своими страшными мстительными глазами. Я не познала счастья, радости любви. Подари мне радость любви! – умоляла она. – Милый Ульрих, тысячу лет я томлюсь здесь, в этой стене! Мой возлюбленный жених, сын военачальника, своими руками положил последний камень, замуровывая стену.
Лала горько заплакала, и Ульрих, не выдержав ее рыданий, подошел к ней и взял за холодную руку.
– Они замуровали меня! Нарядили в этот роскошный наряд и оставили в темноте! Мне было так страшно, так одиноко, так темно, когда последний камень закрыл дневной свет, – шептала Лала. – И это сделал мой жених!
Казалось, она была не в силах продолжать дальше. Слезы полились из прекрасных глаз. Ульрих не умел успокаивать плачущих девушек и, бормоча что-то невнятно, гладил ее по кудрявым волосам. Она становилась все теплее, все нежнее и ближе. Он почувствовал запах ее тела, биение сердца, ее маленькие ладони сильнее и сильнее сжимали руки рыцаря.
– Я думала, что он придет… и выпустит меня! Я плакала. Было темно… и душно… я не помню, – лицо девушки исказилось от страшных воспоминаний.
Тугой комок от волнения подкатился к горлу рыцаря, и он стоял, не в силах вымолвить ни слова.
И вдруг Лала упала на руки Ульриха. Он держал перед собой стройное легкое тело и заворожено вглядывался в красивое лицо. Потом он прижал ее к своей груди и осторожно положил на кровать. Лала встрепенулась, пришла в себя и задержала ускользающую руку Ульриха.
– Да, я научу тебя любви, моя фея! Я готов сразиться за тебя с этим колдуном, чтобы не видеть слезы на этих чудесных глазах! – он стал осыпать поцелуями бледную красавицу.
И каждый поцелуй добавлял красок точеному лицу.
– О, поторопись, мой избранник. Лиши меня девственности! Разорви эту цепь на моих ногах, – девушка распахнула свой лиф, и чудесная маленькая грудь с прозрачной кремовой кожей предстала перед рыцарем.
– Люби меня! – она стала снимать свои златотканые платья. Обнаженная, она была безупречна. Никого красивей Ульрих не видел за всю свою жизнь. И молодая, пламенная кровь, и длительное воздержание моментально распалили его. Он страстно ласкал ее восхитительное лицо, перецеловал ее всюду, где мог дотянуться его жаркий рот. Взял губами ее коралловый сосок и с наслаждением жадно втянул его в рот, затем нежно начал ласкать языком, стараясь доставить красавице удовольствие.
– Какой чудесный сон! – думал он. – Но пора уже приступать к главному, а не то я взорвусь, так и не начав! – резким рывком он разорвал золотую цепочку и, подхватив девушку за колени, раздвинул ее очаровательные ножки. Не выдержав такого искушения, он осыпал поцелуями внутреннюю сторону ее бедер. От девушки слабо пахло каким-то незнакомым, но явно цветочным ароматом.
– Все, сейчас! – он расположился между ее раскинутых ног и осторожно вошел в нее. Прекрасная Лала, как и все восточные женщины, была очень темпераментна. Она с восторгом отвечала ему. Он не помнил, сколько раза эту ночь он слетал в бурный экстаз, но красавица была ненасытна. Наконец, начало светать.
– Мне пора, мой возлюбленный! Я испытала большое счастье. Ты освободил меня! Скоро я отправлюсь туда, где меня давно уже ждут. Лишь заклятия колдуна, да и это тело держат меня в этом мире. Я отблагодарю тебя, подарю клад, который зарыт у основания стены. Ищи теплое место в старой стене и прямо под ним рой на глубину человеческого роста. Чтобы не было вопросов и помех, сходи к старику комтуру и скажи, что тебе было видение девы. Пусть думает, что это была ваша покровительница Пресвятая Дева. Мол, она сказала, если он хочет, чтобы ваш пустой колодец, тот, что возле северной башни, наполнился водой, надо отрыть начало старой стены, пробить в стене нишу и положить туда святой крест. Да, скажи еще ему, что только вам, четырем друзьям, я разрешила копать, больше никто не должен даже близко подходить, а то вода вообще уйдет из замка. Затем надо прорыть колодец на глубину получеловеческого роста – вода пойдет фонтаном. Тут нет никакого чуда, просто вы не докопали до водяных пластов. Но старому фанатику не говори всей правды. И еще вот что – я запрещаю отдавать мой подарок Ордену, у него и так денег много. Золото клада чистое, оно у меня под ногами пролежало более тысячи лет. А деньги ордена кровавые! Их нельзя смешивать! Заберите себе золото и драгоценные камни, пустите их на благородные дела, ― она немного помолчала. Потом продолжила. ― А той женщине, что станет твоей женой, от меня подарок. Передай своей супруге мою диадему, и когда диадема будет на ней ― никакая беда не коснется ее! Сила моей благодарности всегда защитит твою избранницу! Последний твой поцелуй! – и прекрасная узница растворилась в стене комнаты.
– Жаль, что сон закончился. Но что-то я очень устал, – с этими мыслями Ульрих сладко заснул. Наутро он очнулся от грубых толчков.
– Вставай, комтур тебя сгноит! Ты проспал утреннюю молитву! – Бруно яростно его тряс, а Ульрих все никак не мог открыть глаза. Он проснулся, только когда брат плеснул на него холодной водой.
– Что это с тобой? Часов десять проспал, а выглядишь, как будто всю ночь мечом махал! – спросил Бруно
– Я и махал мечом, только тем, что между ног! Ну, Бруно, надо искать старого лекаря, что обещал девочек. Я уже с ума схожу, если ночью такие сны снятся. Во сне раз пять на красотку залазил, вымотался, ни ногой, ни рукой не могу пошевелить! – Ульрих с трудом встал с постели.
– Ты что, во сне не выматываются! Просыпаешься свежим как огурчик! А какая девчонка во сне была? – Бруно, как истинный француз, очень любил поговорить про прекрасный пол.
– Богиня! И темпераментная, заездила меня как жеребца в бою! – зевнул Ульрих.
– Везет тебе всюду, даже сны хорошие видишь. А я, как упаду на матрац, так и сплю без единого сновидения, – сказал друг завистливо. Ульрих стал заправлять ложе. И вдруг увидел хорошо известные ему пятна на простыне, остающиеся после жарких ночей.
– Господи, уже и во сне уже из меня брызжет! Надо срочно к старому лекарю, – удивленно пробормотал он. – Да, дела, пошли, Бруно!
Вечером, вспомнив сон, Ульрих пошел на Северную башню. Вдруг снова увидит этот сладкий сон? Он остановился, пытаясь определить, откуда ему послышался шорох, и прислонился к стене. Вдруг тевтонец неожиданно почувствовал, что стена теплая. Все было прогрето раскаленным солнцем пустыни за день, но уже успело отдать большую часть тепла ночной прохладе. Ульрих провел рукой по шершавой поверхности гранита – так и есть! Теплое пятно. Он проводил еще и еще раз – да оно почти горячее! Ульрих отошел несколько шагов назад и посмотрел. В темноте было ясно видно – пятно светится!
Ульрих подошел к южной стене башни, прикрепил к копью свой плащ в качестве флага и помахал им над головой. Бруно знал этот тайный знак. Через пару минут он подошел к другу и спросил
– Что случилось?
– Смотри! Стена!
– Да, светится! – удивленно пробормотал Бруно.
– И теплая, – показал рукой Ульрих.
Друзья с восхищением разглядывали и щупали пятно на стене. Ульрих пересказал сон и слова прекрасной Лалы. Подозвали Гарета с Георгом. Высказывались различные предположения. Потом вся компания ушла на молитву. После молитвы Ульрих с Бруно вернулись на Северную башню. Гарет с Георгом спустились вниз посмотреть, есть ли возможность копать там, где указала красавица. Им не терпелось узнать, как там пятно. На вертикальное вопросительное движение копьем вверх-вниз Ульрих отвечал плавным взмахом шлема:
– Все по-прежнему! – таков был тайный язык их знаков. Ульрих вновь и вновь возвращался к заветному месту, и ему показалось, что пятно все больше светится и становится более горячим.
В это время дня все братья старались укрыться где-нибудь в каменных лабиринтах замка. Там было прохладней. Комтур разрешал даже спать в полуденные часы. Белый диск южного солнца в полдень поднимался почти в зенит, и камни мостовых и стен обители братьев превращались в жаровню. Пришлось перенять у сарацин их манеру отдыхать днем.
– Проклятая жара, – бубнил себе под нос Фридрих, вертя в руках большую деревянную кружку, – и воду вообще нельзя пить!
– Да, какая-то муть с глиной, де еще соленая, – отозвался Георг.
– В этом колодце почти нет воды, – виновато оправдывался повар из служащих братьев. – Скребу ведром по самому дну.
– Что же ты хочешь, последний дождь был в еще апреле, – заметил Гарет.
– Сейчас самое время, – подумал Ульрих и отправился к комтуру, – пора приступить к поиску сокровищ Лалы.
Конечно, подозрительный комтур не очень-то поверил рассказу Ульриха. Что-то было не то в желании брата самому углубить колодец. Да и рассказы про ночные видения… – Не морочит ли мне голову этот баварец? – думал он, теребя край льняной скатерти.
Но выбора не было, отсутствие воды в замке грозило серьезными последствиями в случае осады. «Пусть ищут», – вяло шевелились его мозги, расплавленные солнцем. – «На всякий случай неплохо бы проследить за ними»…
– Говоришь, Пресвятая дева требует, чтобы в старой стене установили святой крест? – переспросил он уже вслух.
– Да! – запальчиво подтвердил Ульрих. – Но она только мне и моим друзьям доверила тайну. Сказала, что вода не откроется, если будут ненужные свидетели.
– Скажи-ка ты, как она тебе доверяет! – процедил комтур и подумал, – пусть ищут вчетвером! Что видело больше одной пары глаз – уже не тайна! Кто-нибудь, да и проговорится!
– Завтра начинайте, – одобрил он вслух затею Ульриха.
– Феликса к комтуру! – услышал окрик стражника Ульрих, спускаясь по каменным ступеням к друзьям.
Его встретили вопросительные взгляды друзей.
– Завтра начинаем, пораньше, до рассвета, – успокоил их он. – И приготовьте все необходимое.
– Каждое ведро глины из колодца, – настоятельно выговаривал стоящему по струнке перед ним слуге Феликсу комтур, – каждый камень или предмет не должен пройти мимо твоего вездесущего носа незамеченным! Обо всем мне доложишь!
– Слушаюсь, господин! – ответил Феликс и поклонился.
Еще звезды не погасли на небосклоне, а рыцари принялись за дело.
Спустившись по веревке в колодец, они и вправду убедились, что воды не более, чем по щиколотку.
– Надо копать, пока прохладно, – заметил Ульрих. – Вы ройте колодец, а мы с Гаретом откопаем фундамент старой стены.
– К тому же за нами слежка! – отдался эхом в каменной трубе колодца сверху шепот Бруно. Он недвусмысленно сделал жест куда-то в сторону.
Ульрих махнул головой и принялся ожесточенно долбить киркой. Ведра с каменистым грунтом высыпали в стороне. Гарет наверху время от времени прикладывал отвес – камень на длинной веревке – к теплому месту на стене. Оно было действительно теплое в эти предрассветные часы!
– Не быть бы беде, – засомневался мысленно Ульрих, но вслух ничего не сказал.
– Что-то тут, кажется, есть, – прошипел друг.
Он стоял на коленях в выкопанной ими яме, весь измазанный в глине, и нащупывал что-то перепачканными в глину пальцами внизу, в кромешной темноте. Потом Ульрих заменил его.
Действительно, и он нащупал в открывшейся стене внизу большой квадратный камень с кольцом в углублении посередине. Рыцари пропустили через кольцо веревку и дружно дернули. После третьей попытки камень сдвинулся. Гарет потянулся к факелу. Ульрих приложил палец к губам и указал наверх.
– Светить нельзя, – понял его Гарет. Через открывшееся отверстие пролезли в маленькое помещение, выложенное из обожженного кирпича странной формы
Только забравшись внутрь помещения, друзья зажгли огонь. Картина, открывшаяся перед ними, потрясла рыцарей. На большом, напоминавшем трон кресле слоновой кости, в углу каменного мешка, сидела, опустив на плечо голову, прекрасная девушка, одетая в голубой с золотом наряд. Ее черные волнистые волосы струились по изумительной формы плечам и груди и ниспадали до самой талии. Мертвенно бледное лицо украшала ажурная золотая диадема. Крупные алмазы, рубины и изумруды сверкали на ней при свете зажженных факелов. Шея, руки, пальцы, талия, щиколотки изящных ног был украшены драгоценными ожерельями и браслетами. Глаза ее были скрыты под большими густыми ресницами. И все прекрасное лицо и поза выражали невыразимое страдание, которое она испытала в момент смерти.
