Текст книги "Любовь крестоносца"
Автор книги: Александра фон Лоренц
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)
Старший из бедуинов подошел к Радмиле и Мегги и уселся на корточки. Халид знал несколько слов по-французски и попытался перевести. Бедуин был обрит наголо – это было видно сразу же, хотя голова и была закрыта шмагом – замысловатым головным убором. Из темной окладистой бороды блеснули в приветливой улыбке белоснежные ровные зубы. От его зорких сладострастных глаз холодок пробежал по телу Радмилы.
Бедуин поинтересовался, что завело так далеко от Иерусалима таких юных паломников, и куда они направляются. Радмила отвечала, что они хотят добраться до города Петры, там они должны найти в замке крестоносцев ее брата. (Первое, что ей взбрело в голову). Тогда командир бедуинов заулыбался и опять заговорил. Он говорил, что имеет долг перед воинами Христа. Братья Ордена спасли ему жизнь, когда он был ранен. Бедуин не знает даже имени своего спасителя, и он хочет отблагодарить первого европейца, кто встретится на его пути – так требует их обычай. Радмила развела руками.
– Завтра мы будем проходить ущельем Рах, – пояснял Халид его речь. – И шейх Аббас приглашает вас к себе в шатер на чашку кофе.
С этими словами бедуины исчезли в темноте.
– Слава Аллаху, – говорил Халид, – отпустили нас без выкупа! Хозяин сказал, что идем пустые, на обратной дороге платить будем.
На следующий день, когда солнце не успело пройти и половину своего пути до зенита, как среди гор, за очередным поворотом, на пути каравана возникли четверо бедуинов на конях. Четверо всадников в красно-полосатых шмагах, подвязанных толстыми черными двойными шнурами – уткалями, длинных белых туниках, молодцевато сидели на седлах из бараньей кожи с поджатой под себя ногой. У каждого из них было по кривой сарацинской сабле в ножнах, богато украшенной самоцветами. На погонщиков они смотрели с прищуром, то ли от солнца, светившего прямо им в глаза, то ли от ощущения своего бедуинского превосходства и куража.
– Уважаемые гости, – приложив правую руку к сердцу, начал старший из них, – шейх Аббас аль Аир приглашает вас посетить его скромный шатер.
Его слова, обращенные явно к Радмиле и Мегги, ловко перевел погонщик Халид. Радмила засмущалась, но погонщик объяснил, что отказ невозможен.
– Быстрые скакуны шейха Аббаса доставят вас к месту следующего ночлега, – добавил бедуин.
Из-за скалы вывели еще двух великолепных рысаков, и кавалькада неспешной рысью поскакала по песчаной тропе меж округлых скал. Показались первые палатки, и за очередным поворотом открылось все поселение. Оно состояло из двух – трех десятков приземистых палаток, крытых черным шерстяным войлоком. На входе возле каждого жилища был сооружен навес на деревянных подпорках. По-видимому, вся жизнь бедуинов и протекала под этими навесами.
У самой большой палатки встречал хозяин – шейх Аббас.
Днем Радмила получше рассмотрела его лицо. Это был высокий широкоплечий мужчина лет сорока. Открытое лицо с могучим квадратным лбом выдавало властный сильный характер. Светло-карие глаза, странно контрастирующие с густой черной бородой, смотрели не очень дружелюбно, хотя хозяин распростер широко руки в знак гостеприимно-радушного приема. Взгляд Радмилы невольно упал на его сильные узловатые пальцы с многочисленными драгоценными перстнями.
Внутри палатка шейха был устлана дорогими персидскими коврами, и гости, сняв обувь, вошли вслед за хозяином. Аббас самодовольно улыбнулся ― Радмила и Мэгги не знали, что сняв обувь, они таким образом, по бедуинскому обычаю, известили гостеприимного хозяина, что хотят кушать и не особенно спешат. Все расположились на мягких ковровых подушках. Сидеть скрестив ноги, как бедуины, было очень неудобно, но девушки кое-как устроились. Радмила все время со страхом ощущала, что жадные глаза шейха беспрестанно следят за каждым ее движением. Стараясь не смотреть ему в глаза, молодая женщина судорожно поправила свою одежду. Подали вкусный обед, состоящий из лабана – кислого овечьего молока, жареного барашка с пряным рисом и свежеиспеченных лепешек; после этого полагалось пить кофе – неизвестный в Европе напиток.
Женщины в черных платках, скрывавших нижнюю часть лица, принесли из женской половины горячие жаровни, длинноносые высокие чайники, узкие кофейники, небольшие кубки без ручек. Медная посуда была начищена до золотого блеска и богато украшена инкрустациями и эмалью. Принесли также зеленые зерна, чем-то напоминавшие мелкую фасоль. Шейх сам взял зерна и принялся жарить их на раскаленной жаровне.
– Это зерна кофе, – пояснял он.
Оказывается, шейх Аббас сносно говорил по-французски. Палатка наполнилась незнакомым приятным ароматом. Шейх еще говорил что-то, но Радмила отвлеклась, разглядывая все вокруг. Женщины спрятались в своей половине шатра. Их укутанные в темно-синие ткани фигурки появлялись только по властному зову хозяина, или для того, чтобы принести или унести что-либо.
– Не очень-то они жалуют дам, – хмыкнула Мегги, вторя мыслям подруги.
Черный козлиный войлок неплохо защищал как от холода, так и от зноя. Невдалеке бродили и эти черные козы. Видимо, они давали и мясо, и молоко ― все, что нужно было бедуинам.
Наконец, кофе был поджарен, и шейх стал сам молоть его между двух каменных кругов. Похоже, ему нравилась эта работа.
– А как зовут вашего брата? – застал он вопросом врасплох Радмилу.
– Ульрих фон Эйнштайн, – поспешно ответила девушка, не умеющая врать
– Его я не знаю, – задумчиво заключил шейх Аббас и приступил к варке ароматного напитка.
– В схватке с христианами мой конь Алим был убит, – стал рассказывать, размешивая кофе, о своем долге христианину бедуин, – и упал прямо мне на ногу. Нога была сломана. Погибли все мои воины, те, кто был со мной, кроме одного. Но и он был тяжело ранен, и нас с ним тоже ждала смерть. Но один из неверных сжалился над нами и, вернув наших лошадей, отпустил. Даже мою саблю отдал!― Шейх подал гостям маленькие чашечки с напитком ― с тех пор я должник этого человека. Склонившись перед Радмилой, бедуин как бы невзначай дотронулся до ее груди плечом. Женщина вздрогнула и отодвинулась.
Аббас повернул голову к ней и осклабился в чувственной улыбке. В его больших руках, покрытых черными волосами, с трудом держалась маленькая кофейная чашечка, они дрогнули, и коричневый напиток немного разлился.
Кофе оказался горьким и неприятным. Радмила даже сначала удивилась – зачем эти люди пьют такую горечь. Но со вторым и третьим глотком нашла в обжигающем питье странное удовольствие.
. ― Пойдем, христианин, я покажу тебе мой дом, – обратился он к Радмиле, приглашая войти в палатку.
Молодой женщине совсем не хотела заходить вглубь жилища шейха, ее сердце дрогнуло и сжалось от страха. Но Аббас продолжал настойчиво показывать, куда следует идти. Радмила продолжала упорствовать, оглядывалась то на подругу, то по сторонам. Из женской половины показалось недовольное лицо какой-то красивой женщины, охранники шейха с насмешливым любопытством ожидали продолжения сцены. Меган стала совсем пунцовой, по ее глазам было видно, что она не знает, что делать ее подруге, и переживает, что не в силах помочь ей. Шейх взял Радмилу под руку, и она почувствовала, как больно сжимаются его пальцы.
– Прошу, проходите, – приговаривал он, подталкивая ее вперед, молодая женщина упиралась.
Шейх Аббас окинул взглядом своих слуг, и они напряглись, ожидая только одного его слова, чтобы кинуться на помощь. Нехотя Радмила согнулась под полог и ступила во вторую половину палатки. Расшитые подушки различных размеров были здесь аккуратно разложены по всему помещению, образуя стопки и удобные альковы. Мужчина легонько толкнул Радмилу в спину, направляя ее движение, но она схватилась за какую-то цветную веревку и удержалась на ногах. Женщина почувствовала, как жадные руки шейха обхватили ее сзади и быстро переползли на грудь. Пальцы, казалось, были из железа. Радмила вскрикнула от боли, когда они больно сдавили ее груди. Молодая женщина вырвалась и оттолкнула от себя насильника, но он поймал ее за руку и с силой дернул на себя. На мгновение лицо Радмилы оказалось очень близко с бородатым лицом шейха. Его крупные зубы сверкнули прямо перед ее глазами.
– Ты очень красива… будешь моей любимой женой, – прошептал он.
– Нет! – закричала Радмила и вцепилась в густую бороду, пытаясь оттолкнуть ее от себя.
От крепкой пощечины у молодой женщины вспыхнула молния в глазах, и резко закружилась голова. Она покачнулась, но через мгновение бросилась к выходу. Но молниеносным движением шейх схватил непокорную красавицу за край ее одежды, и черная туника с треском лопнула на спине. Радмила с криком повалилась на пол, но бедуин уже оказался на ней и со смехом опрокинул на спину, сорвав остатки одежды с ее тела. Радмила съежилась, пытаясь прикрыться, но крепкие руки насильника без труда справились с жалким сопротивлением женщины, и ее руки оказались за спиной. Нога шейха бесцеремонно втиснулась между бедер красавицы, а колючая борода скользнула по нежной шее. Вдруг бедуин резко остановился. В ложбинке между полными грудями молодой женщины лежал крупный перстень, повязанный на шелковой тесьме. Шейх освободил одну руку и бережно снял украшение с шеи красавицы. В его глазах блеснуло удивление.
– Что это? Откуда он у тебя? ― спросил он на ломаном французском. Радмила воспользовалась моментом и повернулась, пытаясь закрыться.
– Я тебя спросил, женщина!
Жмурясь в ожидании второй мощной пощечины, Радмила пролепетала:
– Муж дал мне его, это подарок… старинный сарацинский перстень…
Бедуин слез с женщины и встал посередине комнаты. Упавший сквозь окошко луч солнца разбился на драгоценном рубине на сотни осколков, и слепящие солнечные зайчики побежали по его лицу и решетчатым стенам палатки.
– Я и так вижу, что старинный, – недовольно ответил Аббас, – откуда он у твоего мужа?
– Ульрих рассказывал, что он спас жизнь одному родовитому сарацину, и тот подарил ему этот перстень…
Шейх развернулся и вышел из шатра.
– Эй, кто там! Помогите этой женщине одеться. И найдите ей что-нибудь, ее платье испорчено, – услышала Радмила его резкую команду уже на улице.
Вскоре смуглые наложницы шейха Аббаса помогли Радмиле привести себя в порядок. Синяя восточная одежда очень подошла молодой женщине, придав ей таинственную экзотичность. Меган сочувственно посмотрела на подругу. Рыжеволосая англичанка продолжала сидеть у очага, застыв в напряженной позе. Шейх махнул рукой, приказывая Радмиле тоже сесть.
– Можно сказать, тебя защитил этот талисман, женщина, – заговорил шейх Аббас, поворачивая на ладони перстень и вглядываясь в вязь сарацинских букв, покрывающих его изнутри и снаружи, – это действительно старинный перстень. И я даже могу сказать, кому спас жизнь твой муж… я его должник. Не скрою, ты мне очень понравилась, и я бы с удовольствием пополнил бы свой гарем, но передай своему мужу, что шейх Аббас аль Аир отдал свой долг!
Шейх Аббас наклонился к Радмиле и разжал ладонь. На ней поблескивал спасительный талисман.
– Пусть будет так, – шейх вложил перстень в руку Радмилы, – береги его, этот талисман знают по всей пустыне. Он спас Маариф – шаха, помог и тебе. Никто из бедуинов не посмеет тронуть обладателя этого перстня.
– Эй, Камар, – крикнул он в сторону своих слуг, – возьми семерых всадников и доставьте этих женщин в Петру! И чтоб волосок не упал с их головы! Да, еще передай мужу, что шейх Аббас аль Аир приглашает его в гости.
До тех пор пока шатер шейха не исчез за красноватыми скалами, Радмила не могла поверить счастью, свалившемуся на ее голову. И даже позже холодный комок ужаса долго еще сжимался в ее животе, а щека горела от тяжелой пощечины. Женщина все прислушивалась к звукам и вглядывалась в коварные лица бедуинов, ожидая, что ее освобождение окажется лишь жестокой шуткой. Лишь в постоялом дворе в Петре, желанном пристанище путешественников, душа испуганной женщины немного успокоилась.
Палестина, город Петра, 1243 год
Хотя Петра находилась неподалеку от городка Вади-Муса, переход от Вади-Муса до Петры показался подругам довольно долгим. Начинался он с вымощенной дороги, которая проходила между каменистых отвесных гор. Знаменитый город был запрятан высоко в горах, в узком каньоне Сик. Краски каньона потрясли Радмилу и Меган. Высокие и изгибистые стены создавали причудливую игру света и тени. Верх каньона ярко освещался жарким южным солнцем. До некоторых уголков в самом низу каньона солнечные лучи не доходили. Округлые скалы, словно раскаленные печи, обжигали путников, мерно раскачивающихся на верблюдах. Дорога все сужалась и, наконец, стала извиваться между высоких каменных круч.
Стало прохладней. Рядом по прорубленному в скале ложу бежал ручей живительной влаги. Как объяснил старый сарацин, немного разговаривающий на французском, жители Петры чтобы добыть воду, вырубали каналы и водоемы прямо в скалах. Каждая капля дождя в Петре и ее окрестностях собиралась и сохранялась, ― на всем протяжении каньона Сик по извилистым каменным каналам текла вода.
Город оказался довольно большим. От центра, где находилось много зданий, выстроенных из каменных блоков, он простирался примерно на три мили. Главная улица, протянувшаяся с востока на запад через весь город, была проложена еще во времена римлян. По обеим ее сторонам стояла величественная колоннада. Западный конец улицы упирался в большой храм, а восточный заканчивался триумфальной аркой. Но больше всего молодых женщин поразило величественное здание с прекрасным фасадом, высеченным из огромной скалы. Здание венчала огромная урна из камня.
– Аль Хазна! Там золото фараонов! – указал пальцем вверх проходящий мимо сарацин.
Подруги быстро нашли подходящее заведение для ночлега. В этом городе все было приспособлено для проходящих караванов – источники воды, заезжие дворы, возможность пополнить запасы еды. Заезжий двор состоял из нескольких каменных прямоугольных домов с плоскими крышами и узкими, похожими на бойницы окнами. В одной из комнат, застеленной пушистыми коврами, им указали место, где можно было переночевать. Перед самым большим домом располагался очаг с навесом. Оттуда доносились соблазнительные запахи жареного мяса и незнакомых девушкам специй. Это была, по-видимому, кухня.
– Что погнало столь юных пилигримов в Палестину? – ловко барабанил на французском старый сарацин, накладывая полные миски пахучей мансафы – сарацинского блюда из молодой баранины и риса, сдобренного соусом из орехов, молока, специй.
– Да, далеко вы отклонились от Иерусалима, – черные глаза разговорчивого старца блеснули из-под косматых бровей. Его огромный горбатый нос напоминал клюв хищной птицы.
– У него неплохой нюх, немудрено…с таким носом, – подумала Мегги, и объяснила, ― у нас кое-какие дела в Петре.
– В этом мы с вами схожи, – с усмешкой ответил хозяин заезжего двора, – у меня тоже дела в Петре.
Радмила с интересом наблюдала за группой людей, одетых совсем иначе, чем сарацины. Они занимали один из домиков в заезжем дворе. Вели себя незаметно, но на ужин пришли, как и все постояльцы. Ловко скатывая смуглыми руками из мансафы ароматные шарики, забрасывали себе их в рот. Во время еды загадочные чужеземцы все вокруг внимательно осматривали, шаря цепкими черными глазами по лицам постояльцев заезжего двора.
– Здесь много всякого народа можно встретить, – поймал ее взгляд старик, – но эти индусы действительно ведут себя странно.
– Думаю, это туги! – прошептал он на ухо Мегги, вытирая блюдо.
– Секта душителей! – заговорщически пояснил недоумевающей англичанке старик, – они здесь недавно появились. Говорят, в Петре уже есть небольшой храм их богини. Они и вас, таких молоденьких, могут принести в жертву своей кровавой богине Кали!
И старик так захохотал хриплым голосом, что молодые женщины поежились. Страшно было в этой чужой стране, без поддержки сильных мужчин.
– Послушай, нам страшно повезло. Вон тот парень, в длинной рубахе и полосатом платке, служитель заезжего двора, сказал, что он знает, где остановилось несколько европейцев, и показал мне, – как-бы ответила на тревожные мысли Радмилы разбитная Мегги. – Они вон там живут, где дома вырублены в скалах. Завтра пойдем – проследим за ними потихоньку.
На следующий день два юных паломника медленно прохаживались вблизи двора, где остановились крестоносцы. Ульрих и его друзья отсутствовали. Но их лошади были в конюшне.
– Они и на ночь не пришли, – поведал служитель гостиницы. Сердце Радмилы сильно забилось. Никто не знал, куда исчезли крестоносцы. И индусов на постоялом дворе больше не было видно. Девушки бродили по каменному городу, не зная, что предпринять.
– Надо предложить деньги! – решительная Меган начала действовать.
– Они ушли по северной дороге, – жестами показал знакомый слуга, с удовольствием приняв золотую монету.
– Пойдете туда, – указал он пальцем, – там будет большой камень, с вот такими ребрами… ― Сарацин провел ребром ладони вертикальные линии. – Это идол бога Душара! – закатил он глаза кверху. – Там пройдете вправо вверх по скалам. Увидите проем в скале и две лестницы над ним. Это старый храм Набатеев! А по этим лестницам уходят на небо души! – Служитель упал на колени и припал лицом к земле. Девушки склонились над рассказчиком.
– Больше не знаю… – сказал он после паузы, – там их видел вчера Джамиль.
– Я попробую спросить диадему, – сказала Радмила подруге, – Лала поможет нам! Пойдем, сходим в гостиницу.
– А мне поможет вот это! – ответила Мегги, когда они пришли в свою комнату, и откинула накидку из ткани. Перед глазами Радмилы предстали кривой нож, большой моток крепкой веревка с навязанными по всей длине узлами и старый фонарь
Богиня смерти
Зловещая богиня Кали взирала на четырех рыцарей, привязанных к каменным жертвенным колоннам. Прорези больших миндалевидных глаз на ее злобном лазоревом лице были ослепительно белыми. В зрачки священного изваяния были вставлены драгоценные камни, и они вспыхивали желтым цветом, вторя всполохам костра, разложенного возле ее ног. Каждому из пленников казалось, что жестокое божество смотрит прямо ему в душу, пытаясь отыскать там крупицы страха и раздуть их в пламя ужаса перед неминуемой страшной смертью. На шее Кали уже висело целое ожерелье из голов таких повергнутых ею жертв, сохранивших на лицах предсмертный ужас. Божество было сделано с таким мастерством, что в сумраке храма было трудно поверить, что это каменная статуя. Но головы, висящие у нее на шее, были явно не из камня. Кали подвернула левую ногу под себя, чтобы удобнее было сидеть, и насмешливо рассматривала свои будущие жертвы.
Веревка была завязана таким хитрым способом, что любое, даже малейшее движение Ульриха, затягивало ее еще сильнее. Колючая шерсть врезалась в горло рыцаря и передавила руки за спиной. Ульрих уже не чувствовал пальцев и мог только вращать глазами, пытаясь рассмотреть своих друзей.
– Прокляты скоты! – прохрипел Георг, ― громадный немец стоял на коленях, а его голова была запрокинута вверх, – напоили какой-то гадостью, потом спящих связали……я бы разметал их всех по этой мерзкой конуре…
– Незавидная судьба у нас судьба, – ответил ему Бруно, ― Ульрих мог видеть только часть его ноги за высоким камнем, к которому тот был привязан, – погибнуть в расцвете лет в этом тухлом храме!
– Какая разница, где погибнуть, – пробормотал Ульрих, – противно быть беспомощным.
– Все в руках господних, – голос Гарета был боле уверенным, – как бы там не было, мы честно сражались и встретим смерть достойно. Всякий отправляется в этот путь, раньше, позже, что сие в сравнении с вечностью души?
– Ну, развел философию, – не согласился немец, – легко уходить тому, чьи желания угасли, а тело бренно, а я хотел бы пощекотать кое-кого мечом…
– А других, которые покрасивее, еще чем-нибудь, – рассмеялся Бруно.
– Он еще шутит! – возмутился Георг.
– И правильно делает, – голос Ульриха зазвучал веселее, – во всякой ситуации нужно присутствие духа. Хочу только добавить, что если не суждено нам выбраться отсюда живыми, то я бы хотел и на том свете и в следующих воплощениях встретиться с вами, мои дорогие друзья!
Туг, сидевший у костра, не понял ни одного слова из этого разговора, но все равно ему не понравилась эта беседа пленников. Душитель выпрямился во весь рост, и огромная тень задрожала на зловещих сводах храма. Он вынул из кожаного мешка отрубленную голову и повесил ее на шею своей богине, вместе с остальными. Индус вытер руки об свою странную одежду, и на ней остались кровавые пятна. Ульрих поежился. Ему часто приходилось видеть убитых, обычно на поле боя все вокруг было усеяно частями разрубленных тел, но страдальческая гримаса на лице этой головы заставило его содрогнуться.
– Все же северяне– викинги правы, намного приятнее погибнуть в бою, чем дожидаться, когда тебе перережет горло кривой кинжал вот такого грязного урода, – прохрипел он.
Колючая шерстяная веревка туго сжимала ему горло с каждым неловким движением все сильнее и сильнее. Приходилось приподнимать стянутые за спиной руки, чтобы можно было что-нибудь сказать.
– По-моему, намного лучше остаться бы в живых, брат, – сказал Бруно, – я еще не отлюбил и половины запланированных мною женщин…
– Он опять шутит, – раздался хриплый бас здоровяка Георга, его камень располагался в темном углу восточного святилища, и ему на лицо падала густая тень, – если бы мне удалось вырваться из этой петли, я бы показал этому уроду «кривой кинжал»! Он бы сам у меня быстро стал кривым!
– Твое счастье, что он не понимает, – вставил Гарет, ему всегда был присущ здравый рассудок, – и все же мерзко вот так погибнуть, не за грош…не оставив и следа на этой земле.
– У Ульриха след все-таки останется, как я слышал, – опять пытался развеселить друзей добродушный франк.
Ульрих склонил голову и закрыл глаза. Перед ними возник прекрасный образ Радмилы. Он даже ощутил ее запах и теплоту, исходящую от кожи.
– Не говори о ней, об этой предательнице… ― прохрипел он.
– Все красивые женщины таковы, – поддержал его Георг, – мы идем из-за них на смерть, а их слову цена – медный пфенниг! Обидно вот так, в молодые годы, закончить жизнь в вонючей пещере. Зря мы сюда притащились.
– По-моему, ты сам не хотел прозябать в нищете, – ответил Гарет, – каждый выбирает себе судьбу. Мы были согласны рисковать ради своего счастья….вспомни Фридриха… многие остались лежать на дне холодного озера, они тоже хотели жить.
– Уж лучше бы погибнуть в бою, – Ульриху опять пришлось задрать руки, чтобы произнести эту фразу, – посмотрите, как эта гнусная богиня пялится на нас! Воистину женщины исчадия ада! Внешне они так красивы и благородны, а на самом деле просто хотят получше устроиться в жизни… за наш счет.
Жрец до этого сидел у огня почти неподвижно, лишь слегка раскачивался. Можно было подумать, что он спит или молчаливо молится своей страшной повелительнице.
Вдруг он поднялся и что-то отрывисто крикнул, страшно посмотрев на Ульриха. Тевтонец вцепился в него ненавидящим взглядом, тогда душитель подбежал к нему и, наступив ногой на бедро, стал кричать прямо в лицо.
– Карта, – понял немец ломаный французский, на котором пытался изъясняться туг.
– Он требует карту, – подтвердил Бруно, – говорит, что первым убьет тебя.
Душитель замолчал и вышел из пещеры, но уже через минуту он вернулся, но не один. Его соплеменник помог ему втащить в пещеру сарацинского юношу. На вид тому было лет пятнадцать – шестнадцать, его лицо было искажено от ужаса, он пытался остановиться и даже упал, но душители проворно подняли его и подтолкнули к окровавленному каменному алтарю. Ульрих попытался встать, но веревка впилась ему в горло, и он обмяк, почти потеряв сознание. Туги поставили жертву на колени, лицом к своей богине Кали, и тот душитель, который требовал у Ульриха карту, что-то отрывисто заговорил. Незнакомые слова отдавались многочисленным эхом под высокими сводами ужасного святилища, казалось, целый сонм демонов вторил ему.
Несчастный мальчик оглянулся, и Ульрих увидел его обезумевшие от страха глаза. Этот взгляд рыцарь запомнил на всю жизнь. В следующее мгновение узкий волнистый клинок блеснул в руках душителя, и кровь брызнула на камни.
Ульрих невольно зажмурился. Когда он открыл глаза, тело юноши было уже обезглавлено и содрогалось в конвульсиях у ног ненасытной богини смерти. Убийца с торжествующим видом поднял над собой голову, показывая ее привязанным рыцарям, бормоча при этом какие-то заклинания. Кровь струйками стекала по его запястьям и падала в огонь, по помещению пополз неприятный запах горящей плоти.
Душитель подошел к Ульриху и ткнул головой ему почти в лицо.
– Карту! Иначе смерть! ― кричал он, – следующий будешь ты! Утром!
Это тевтонец понял и без перевода. Он сжал зубы так, что они даже хрустнули, по его щекам потекли капли холодного пота. Душитель отступил. Даже связанный огромный рыцарь внушал ему страх. Он опять уселся возле костра, а второй туг покинул помещение храма.
Под покровом темноты, прячась в черных ущельях от мертвенного света огромной зловещей луны, пробирались к храму Душара две робкие фигурки. Камешек, выскользнувший из-под ноги, или резкий крик ночной совы – все заставляло вздрогнуть и затихнуть напуганных женщин.
Они остановились в очередной раз, чтобы продумать наиболее скрытный путь среди освещенных почти как днем скал. Необычно резкий вскрик совы заставил их оглянуться. Девушки присели в тень от большого круглого камня и застыли. Мимо них, совсем близко, прошелестело несколько фигур, с головами, туго закрученных в белую материю, с повязками на лицах.
– Душители! – прошептала напуганная Мегги и прижалась к подруге.
Туги проследовали к храму Душара и исчезли внизу, в открытом проеме. Радмила хотела что-то сказать, но подруга проворно зажала ей рот ладонью и указала вправо. Там, на огромном камне, темнела неподвижная фигурка еще одного индуса. Пришлось сидеть не двигаясь чуть ли целый час. Наконец группа душителей вынырнула из проема и направилась в сторону города.
Помня о засадах и тайных наблюдателях, подруги медленно крались неосвещенными расщелинами к храму. Радмиле почему-то вспомнилась страшная судьба Лалы. Эти мысли не покидали молодую женщину. Когда подруги достигли храма, Радмила присела в тень и надела на голову свою драгоценную диадему. В сумеречном сиянии луны блеснули древние алмазы. Девушка закрыла глаза и постаралась расслабиться. Мегги держала в своей ладони руку подруги и чувствовала, как волны сильного напряжения пробегают по ее телу.
Радмила старалась прислушаться к чувствам, которые приходили к ней. Вдруг она встала и с закрытыми глазами стала взбираться по крутой лестнице храма, ведущей в звездное небо. Мегги старалась сзади придерживать подругу, как только могла. Как они только не упали! Наконец девушки добрались до вершины храма. Поползли по скале, из которой он был вырублен. Здесь Радмила остановилась и в недоумении открыла глаза. Она не знала, куда идти дальше. Да и идти было некуда, – только в небо. Сидя на корточках, девушка повернулась и нечаянно сдвинула башмачком небольшой камень. Камень с грохотом покатился в скрытую от глаз глубокую расщелину и, гулко ударяясь о стены, хлопнулся где-то внизу. Когда они глянули вниз, сердца подруг сжались от вида темной дыры в скале, куда им сейчас предстояло спуститься. Гулкое эхо от упавшего камня многократно отразилось в закоулках провала, указывая на его значительную глубину. Мегги зажмурилась от страха и бросила веревку вниз. Предусмотрительно привязанный к ее концу камень застучал по извилистым склонам и упал на дно. Мегги подергала веревку и посмотрела на подругу. Молодые женщины поняли, что ее конец достиг дна колодца, и улыбнулись. Их бледные от волнения лица в свете призрачной луны выглядели мертвецки белыми. Надежно закрепив веревку за огромный камень, подруги обнялись, словно прощаясь. Тяжело вздохнув, Радмила первая ступила в кромешную тьму подземелья. Ее вспотевшие от волнения руки изо всех сил сжимали волокнистую веревку, а ноги в мягких восточных башмачках упирались в шероховатые склоны расщелины. Порой нога соскальзывала с невидимой стены, и молодая женщина больно ударялась коленкой о холодный гранит. Тогда Радмила еще сильнее сжимала веревку, опасаясь, что она выскользнет из дрожащих от ужаса рук, и старалась найти точку опоры ногами. Вскоре стало совсем темно. За очередным изломом колодца исчезло и звездное небо, и искаженное гримасой страха лицо Мегги. Пот холодными струйками тек по спине, а руки, казалось, уже через минуту не смогут удерживать колючую веревку. Ныли и плечи, и спина, саднили сбитые в кровь коленки, но Радмила, сжав зубы, спускалась вниз все дальше и дальше. Вздох облегчения сорвался с ее губ, когда носком башмачка девушка нащупала крупный песок на дне провала. Молодая женщина с облегчением присела на дне и беззвучно заплакала – страшное напряжение спало. В абсолютной темноте она не могла ничего видеть, даже свою руку, которой дотронулась до носа, чтобы убедиться, что она у нее есть.
Через мгновение Радмила взяла себя в руки и несколько раз сильно дернула за веревку.
Вверху раздался едва слышный шорох, и мелкие камешки полетели на голову смелой женщине. Радмила дотронулась руками до своих щек. От пальцев, разогнутых с большим трудом, исходил сильный жар. Только теперь она начинала ощущать онемевшие от напряжения кисти рук. Но вот почти ей на спину спустилась и Мегги. Подруги радостно обнялись и с трудом удержались от восклицаний. Радмила уже должна привыкнуть бы к темноте, но ее глаза по-прежнему ничего не видели.
Поправив крепко привязанную к голове диадему, молодая женщина стала ощупывать стены расщелины. Скоро она ощутила грубо вырубленный проем в холодном граните. Девушки шагнули в темноту и замерли. Невидимая дорога под ногами круто уходила вниз.
– Возможно, там пропасть, – подумала Радмила, и еще сильнее обняла хрупкое тело Мегги. Она чувствовала, как вздрагивает то ли от страха, то ли от напряжения ее подруга.
– Я больше не могу! – прошептала прямо в ухо подруге Меган, – вдруг там пропасть? Я не могу идти дальше! Оказывается, я трусиха! Прости меня, я не могу! – и беззвучно заплакала.
Радмила до боли сжала руку англичанки и прошептала:
– Мы сделаем это, Меган! Ведь Лала ведет нас! Они погибнут без нашей помощи! Представляешь, как они ждут нас? Держись! Вспомни, Гарет видел сон, что все будет хорошо!
Не давая подруге испугаться еще сильнее, молодая женщина ступила в темноту и потянула спутницу за собой. Мегги оглянулась назад. Она представила отвесные стены, веревку и поняла, что вернуться наверх будет также чрезвычайно трудно.
