Текст книги "Любовь крестоносца"
Автор книги: Александра фон Лоренц
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)
– Это мы с радостью, – отозвался низкий хриплый голос: по всхлипываниям и возгласам можно было легко догадаться, что кого-то из девушек снимают с лошади.
Смех, топот, восклицания и другие звуки переместились в дом и стали еще громче под сводами лестницы. Тяжело хлопнула дверь, и к смеху и выкрикам добавился еще звон разбитой посуды.
– Они часто устраивают такие увеселения, эти храмовники, – зло процедила Меган, – только вид делают, что служат богу, по их уставу им даже сестру целовать нельзя, а вон как они удовлетворяют свою похоть!
– Они и тебя мучили?
– Если б ты могла себе только представить, что мне довелось испытать, – глаза Меган вдруг приобрели неожиданную глубину, – этим мерзавцам мало обычных отношений между мужчиной и женщиной. Они развращены настолько, что удовольствие им доставляют лишь самые мерзкие фантазии. Бывшая леди отвернулась и замолчала. Радмила провела рукой по ее узкой спине и почувствовала, что она вся дрожит.
– Ты что, боишься их?
– Поверь, не зря, – прошептала Меган, – эти тамплиеры не любят женщин…если точнее сказать, они их презирают, им нравится лишь истязать, кусать женское тело.
Внизу раздался пронзительный визг, и подруги вздрогнули.
– Видишь? Оргия уже начинается! – глаза Меган зловеще сверкнули в уже почти полностью охватившем комнату мраке.
Но опять послышались раскаты мужского басовитого смеха с вплетенными в него звонкими женскими голосами.
– Орсо, ты посмотри, что у нее вывалилось! И кто бы мог догадаться, что такие дыни созрели под простым сельским платьем!
– Что вы делаете, милорд! Отпустите меня!
– Она еще и разговаривает! Альберт, ты кого ты нам привез?
– У козочки обязательно должны быть рожки, – голос Альберта изрядно опьянел за эти несколько минут, ― а эта девка тут еще ни разу не была, не знает наших правил…
– Сейчас мы их ей обломаем, – рявкнул его собеседник, и раздался треск разрываемой материи.
Визг и плач смешался со смехом и бранью. Видно, кто-то из мужчин не удержался на ногах и, осыпая всех ругательствами, безуспешно пытался подняться. На минуту все стихло. Но вдруг раздались аккорды струнного инструмента, и хор пьяных голосов попытался вторить приглашенному музыканту.
Пастушка видит пастуха
У – ха – ха! У ха – ха!
Не далеко и до греха,
У – ха – ха ха – ха
Мужские голоса пытались собраться воедино, чтобы спеть старинную похабную песенку, но к концу куплета рассыпались как фрукты по мостовой у нерадивого торговца. Чей-то тенорок вообще перешел на блеянье, а кто-то из храмовников все время пытался перевести песню на разговор.
Бери девчонку за рога!
У – ха – ха! У ха – ха!
Ей девственность не дорога!
У – ха – ха ха – ха!
Подруги так напряженно прислушивались к нестройному грубому пению, что и не услышали, как кто-то подошел к их комнате. В проеме полуоткрывшейся двери возникла седая голова.
– Гуго! – пролепетала ослабевшим от радости голосом Меган.
– Да, миледи! Граф идет сюда, он сильно пьян! Я достал то, о чем мы договаривались. Попросите своих поклонников, чтобы распорядились принести хорошего вина из погреба. Буду крутиться возле этой двери ― меня и пошлют за вином.
– Т – с–с – с, – Меган приложила пальчик к губам, и Гуго мгновенно исчез. Через минуту глухой удар сапога заставил дверь распахнуться, и в освещенном проеме Радмила увидела слегка пошатывающийся силуэт с кувшином в руке.
– Эй, красотки! – по голосу сразу стало понятно, что это был граф Норис, – где вы тут спрятались?
Подруги молча лежали. Тогда граф сделал несколько нетвердых шагов внутрь темной комнаты, и после двух – трех попыток воткнул факел в специальный держак на стене.
– А ну, выбирайтесь оттуда! Быстро! – заорал Норис, заглядывая под полог кровати. Видно, он уже рассмотрел там их робкие фигурки.
– Э нет, дорогуши, не получится удрать, – пробурчал он и ткнул пальцем в Меган, – раздевайся!
Затем он поднял голову и сурово посмотрел на Радмилу:
– А ты кыш отсюда! Армель просил пока тебя не трогать!!
Трясущиеся руки Меган вяло потянулись к шнуркам на платье. Мужчина шагнул вперед и, прежде чем ринуться в шелковые чертоги, прильнул к кувшину. Несколько жадных глотков, и Норис отшвырнул пустую посудину в сторону ― сосуд вдребезги разбился о мраморный камин. По комнате потек сладковато-приторный запах виноградного вина.
– Эх! – крикнул граф и упал на стеганое одеяло
– Норис, где ты? – Радмила оглянулась и увидела, что храмовник стоит у входа в комнату, будучи тоже в подпитии.
– Тут я, с девкой! Забирай свою, пока я ею не занялся!
Из темной глубины кровати уже доносились приглушенные крики боли бедняжки Меган и хриплый, звериный рык графа. Армель ухмыльнулся.
– Видишь, что с тобой было бы, если бы ты мне не подчинилась! Будешь непокорна, отдам ему в наложницы!
– Да, сэр! ― пробормотала испуганная Радмила, ― я постараюсь вам угодить!
– Вот так, недотрога, так-то оно лучше будет, – приговаривал Армель, раздевая прекрасную пленницу. Радмила молчала, только немного отодвинулась
– Сэр Армель, неплохо бы нам перед этим подкрепить свои силы, – молодая женщина лукаво улыбнулась, ― прикажите, чтобы принесли хорошего вина
– Сил у меня хватит на всех вас! – рявкнул тамплиер, но все же вышел из комнаты, чтобы послать за вином. Гуго сделал вид, что случайно проходит мимо графской спальни. Как он и предполагал, Армель приказал ему немедленно принести самого лучшего вина из погребов Тагеля…
Вскоре большая старинная бутыль уже красовалась на столе, в окружении роскошных золотых кубков.
Полуголый Норис, без штанов, в одной рубашке, выбрался из кровати и подсел к столу.
– Дружище, – расплылся в улыбке Армель, – попробуй, какой букет! Под воздействием женских чар вино приобретает особый вкус!
– Давай, – промычал граф, так как явно был не в силах произнести более длинную речь.
Сделав несколько долгих глотков, Норис в изнеможении опустился на край кровати.
– Пожалуй, я отдохну немного, – пробормотал он и опустил тяжелые веки.
– Э нет! Не спать! – возмутился его приятель, – завтра выспишься, а сегодня будем наслаждаться!
Но и сам Армель почему-то смог только чуть приподняться и тут же тяжело уперся на локти. Немного похрипев и сделав несколько качающих движений, тамплиер все же добрался до своей постели и повалился, упершись носом в льняные простыни.
– Похоже, оба спят, – почти беззвучно прошелестела Меган.
Радмила махнула ресницами в знак согласия и протянула руку к графу. В расстегнутой рубашке сверкнула золотая цепь с резным ключом.
– Не с-сметь, – промычал Норис, но молодая женщина продолжала стягивать с шеи цепочку с ключом. На всякий случай Радмила погладила несколько раз по черным волосам ненавистного захватчика, и он опять засопел. Ключ перекочевал в руки Меган, а затем и Гуго, который опрометью бросился из комнаты.
– Осторожнее! – шепотом простонала Меган, и тот замедлил свои порывистые движения. Несколько напряженных минут показались вечностью.
Молодые женщины вздрагивали от любого звука в нижнем зале, от каждого движения спящих мужчин. Из зала, где проходила оргия, изредка доносились веселые мужские возгласы, вскрики, всхлипывания. А тут ― только густой храп. Армель и Норис спали мертвецким сном.
– Хорошее зелье, – сказала глазами Радмила.
Подруга улыбнулась в ответ и тоже погладила графа. Наконец появился и Гуго. С торжествующим видом он продемонстрировал драгоценные свитки, спрятанные на груди. Женщины радостно заулыбались.
– Гилмор! Вставай! Поднимай остальных! – послышался хриплый рев снизу, в ответ раздались кряхтенье и возмущенные стоны.
– Я хочу спать! Отстань!
– Вставай, свинья, мы должны быть в прецептории к утренней молитве! Нам головы не сносить, если опоздаем!
– Так прецептор тут, чего нам беспокоиться? ― хмыкнул чей-то голос.
– А его нигде нет, наверно, уже уехал
Заговорщики замерли, напряженно прислушиваясь к звукам из нижнего зала. Наконец стуки и скрипы переместились во двор. Сотрясая воздух проклятиями и бранью, рыцари разбудили конюхов и взобрались на своих лошадей.
– Все, уехали, – с облегчением констатировала Меган. Подруги осторожно прокрались к выходу и засеменили по крутой лестнице. В открытом проеме они увидели мерзкую картину покинутой оргии. Поваленные скамьи, стол, растерзанный так, будто по нему гуляли свиньи, больше десятка растрепанных полуобнаженных женщин, спящих в различных позах на соломенных тюфяках, разбросанных по всему залу.
– Бери ее одежду, – прошептала Радмила англичанке и сама взяла одно из платьев, лежащих возле спящих деревенских красоток, заранее проверив, не разорвано ли оно. В коричневом домотканом блио молодая женщина сразу стала похожа на славянку, вышедшую из своей избы на подворье. Даже глаза ее, казалось, стали больше, а лицо совсем округлилось.
– Ты и вправду дочь Руси, – улыбнулась Мегги.
– Что поделаешь, – смутилась Радмила, – ладно, нам уходить нужно, времени совсем нет. Свяжем вон тех двух, и оттащим их в чулан.
Беглянки ловко связали за спиной пухлые руки пьяных девушек, а во рты сунули приготовленные заранее кляпы. Девушки проснулись и стали испуганно крутить глазами, но было уже поздно, ― их как мешки с зерном поволокли в смежную комнату. Без помощи Гуго справиться с этим было бы трудно – тамплиеры не любили худых.
– О, нашего полку прибыло, – развязный голос настиг Радмилу и Меган, когда они уже прикрывали тяжелую дверь.
– А то как же, – сразу же придумала ответ Меган, – мы были наверху, когда вы тут забавлялись. Ублажали графа и прецептора. Да, кстати! Не пора ли нам, девочки, убираться отсюда, пока целы?
– Что-то платье на тебе, дорогая, больно похоже на платье нашей Дрины. А она сама где?
– Протри свои залитые глаза! – быстро нашлась Меган, – придумала тоже, мое платье спутала с одеждой какой-то Дрины… я сама его и шила, и вышивала! А твоя Дрина с подругой развлекается наверху с Армелем и Норисом. По второму кругу они пошли…. Хочешь, они и тебя возьмут в свою компанию?
– Э нет, с меня хватит, – махнула рукой женщина, – этот негодяй Норис так и норовит вцепиться своими зубами или ущипнуть так, что синяки да ссадины. Храмовник ничего, но я его боюсь почему-то!
– Ну, тогда не будем дожидаться, пока нас снова затащат наверх! Этот храмовник вообще рехнулся! Что вытворяет, еще покалечит! – изобразила на своем лице ужас Меган.
– Правильно, возьмем только Уну, и айда! Уна! Где ты?
– Тут я, – послышался пьяный сонный голос.
– Ну что ты, Гуго? – Радмила повернулась к пожилому письмоводителю.
– Ключ на месте! – шепотом сказал тот и улыбнулся, но его лицо сейчас же приняло серьезное выражение, – пожалуй, я пойду вперед, и буду ждать вас на развилке в лесу, там, где сходятся три дороги.
– А мы потихоньку выскользнем из замка, с этими женщинами, – тоже прошептала Меган, а потом повысила голос – стражники выпустят нас, я в этом не сомневаюсь, они подумают, ― раз храмовники уехали, значит, шлюхи сделали свое дело.
– Это верно, – пробормотала Уна, пытаясь привести в порядок свою взлохмаченную прическу, – эта публика не любит, когда солнце освещает их распутство!
Поддерживая друг друга, женщины спустились во двор и застучали деревянными башмаками по мокрым булыжникам мостовой. Гуго уже был далеко впереди. Небольшой переполох, связанный с отбытием потаскушек, позволил ему пройти через стражу незамеченным. Выйдя за ворота, Радмила оглянулась на верхние окна спальни, где беспробудным сном спали Армель и Норис.
– Какой-то монах спрашивает вас, милорд! – сказал Отто Ульриху и указал на раскинутый у стен замка шатер.
Склонившись, Ульрих вошел в шатер и встал у входа. Невысокий мужчина средних лет в монашеской рясе поправлял складки на своем длинном одеянии. Молодой, худощавый, с узким лицом и злобными глазами, он ничем не напоминал служителя церкви. Увидев Ульриха, он поклонился и, представившись, вежливо сказал:
– Милорд барон, Норис Осборн, граф Дорсета, шлет вам наилучшие пожелания. Он поручил мне вручить вам это письмо. А на словах просил передать, как только вы прочтете это письмо от баронессы Уорвик, встаньте напротив квадратной башни. Ваша жена выйдет на стену и сделает важное заявление, ― и передал небольшой свиток.
– Вообще-то этого не может быть, – немец все медлил с чтением, – она не пишет по-английски.
– Правильно, – подтвердил Бруно, – думаю, это какая – то провокация.
– Все-таки надо прочесть, – подошел к другу Георг и, взяв из рук Ульриха свиток, повертел его в руках.
– Я сам, – отрезал немец и развернул пергамент.
Остроконечные буквы заплясали перед глазами:
«Ульрих, я полюбила Армеля, он оказался отличным любовником. Намного лучше тебя! К тому же меня больше устраивает положение подруги богатого и высокопоставленного человека, чем жены бедного барона. Не рискуй жизнью своих людей и сними осаду замка. Все равно я к тебе не вернусь. Уже не твоя Радмила». От сильного потрясения рыцарь не мог вымолвить ни слова, лишь судороги пробегали по суровому, заросшему щетиной лицу. В следующее мгновение он подскочил к монаху и схватил его за горло. Громадный немец чуть было не снес центральный столб посередине их походного жилища.
– Ульрих, остановись, не безумствуй! Это же посол, он выполняет волю своего хозяина! ― друзья не могли оторвать его руки от хрипящего монаха.
Ульрих отпустил полузадушенного мужчину и схватился за меч.
– Я немедленно буду штурмовать Тагель – заорал он и ринулся к выходу. Но Гарет успел схватить его за локоть.
– Не надо, брат, не спеши! Надо все обдумать! – тихо сказала он– Если атаковать вот так сразу, будет очень много жертв. Этот гад Норис бросит все свое войско на защиту замка. Да и прецептория храмовников находится поблизости, а они всегда были на его стороне. Погибнут и ваши люди, брат, и мои воины.
Ульрих так упрямо выдвинул вперед челюсть, что было ясно – его не уговорить. Он посмотрел на своих друзей. Гарет, Бруно и Георг стояли в ожидании его решения. Но тут барон представил, что кто-то из его верных друзей погибнет в этом бою или получит увечье. Например, этот весельчак Бруно. Он, конечно, пойдет в бой за правое дело. Но вдруг франк не вернется после этого штурма? Ульрих даже сглотнул слюну от этой ужасной мысли. И из-за кого? Из-за коварной продажной женщины?
Бруно и Георг видели, как напрягся рослый немец, сжимая в руках послание. Его высокий лоб покрылся испариной, а посередине его перечеркнула напряженная глубокая морщина.
Ульрих сделал несколько неверных шагов в сторону и, опершись на деревянный шест, замер. Мужчина напряженно смотрел куда-то вдаль невидящим взглядом. Потом он вдруг смял свиток и швырнул в сторону.
– Этого не может быть! – закричал он.
– Можно? – осторожно спросил Гарет.
Ульрих кивнул в ответ, и тот поднял смятый пергамент и пробежал глазами. Он был явно озадачен.
– Насколько я понимаю, это, конечно, провокация…они хотят, чтобы мы сняли осаду.
– А вот здесь, посмотрите, приписочка, – Бруно взял свиток из рук друга, – «Я знаю, что ты не поверишь письму, написанному не моей рукой, и поэтому выйду на стену и помашу тебе. Это буде означать, что все записано с моих слов».
– Милорды, баронесса Уорвик просила вас выйти из шатра и встать напротив квадратной башни, ― просипел посланник, разминая свое поврежденное горло.
Ульрих удивленно оглянулся.
– Смотрите, – воскликнул Бруно, и все повернулись в сторону осажденного замка.
Воины, стоявшие между зубцов стены расступились, и вперед вышла Радмила.
Она была в роскошном бархатном платье изумрудного цвета. Даже отсюда Ульрих увидел, насколько бледна его жена. Ветер растрепал ее золотые локоны, но женщина не обращала на это никакого внимания. Армель держал ее за талию, чтобы женщина не оступилась. Ульрих буквально впился глазами в стройную фигурку, на какое-то мгновение ему стало казаться, что он даже видит ее прекрасные васильковые глаза. Но вот она подняла руку и помахала мужу. Сомнений быть не могло – это был обещанный сигнал. Тамплиер улыбнулся и увлек Радмилу обратно за ряды защитников крепости, она совсем не сопротивлялась. Потом он вдруг обернулся и тоже насмешливо махнул Ульриху. Немецкий рыцарь зло плюнул на землю и, резко повернувшись, зашагал к шатру.
– Ульрих, этого не может быть, – почти закричал Бруно, – не верь им, ее принудили.
– Как ее могли заставить? – рявкнул в ответ немец, – она прекрасно выглядит. Могла хотя бы видом своим показать, когда была на стене, я бы понял…
Ульрих посмотрел на Георга, как бы ища поддержки, но его верный друг только развел руками.
– Я тоже не могу поверить, – пробормотал он.
– А я могу! – отрезал Ульрих, – никто не может женщину заставить так солгать. К тому же знаете, что это был за сигнал?
– Что? Махнула чем-то, – ответил Бруно.
– Не чем-то она махнула, а тем самым красным платком, который я тебе, Бруно, дал, когда посылал в Самолву за ней, ты его оставил у нее в доме. Теперь Радмила с ним никогда не расстается. Как она говорит, ― это ее талисман, он принесет счастье. На это и был расчет, иначе бы я ни за что не поверил. Кто мог ее заставить подать такой тайный сигнал? ― горькая усмешка коснулась его губ. Рыцарь опустился на песок, сложив свои длинные ноги, и погрузил в него пальцы. По его широким ладоням сбегали желтые струйки.
– С ней все ясно. Она хотела, чтобы я поверил, вот и достала заветный платок. Все, снимаем осаду!
И Ульрих пошел прочь. Бруно и Георг смотрели ему в спину. Она как-то сгорбилась за эти несколько минут.
Судебный поединок
Как только Радмила увидела очертания зубчатых каменных стен Уорвика, на душе стало беспокойно. Что она скажет мужу, как объяснит, почему подала сигнал заветным платком. Ведь никто, кроме них двоих, ничего не знал про этот заветный талисман. Она, конечно, расскажет об угрозах храмовника послать королю эти злосчастные письма, но где они? Гуго как сквозь землю провалился. Меган, заметив ее состояние, попыталась ее утешить:
– Миледи Радмила. Не нужно так волноваться! Не может благородный и любящий мужчина не поверить вам. Мы должны радоваться, что Гуго выкрал эти письма и теперь ваш муж в безопасности.
– Где же он, куда пропал? Может, его схватили люди Нориса, и письма снова у графа? Может, беднягу подвергли страшному наказанию, за то, что выкрал их из тайника? ― никак не могла успокоиться Радмила. Пока подъезжали к замку, молодая баронесса вспоминала подробности их бегства.
Гуго, как и обещал, ожидал их с тремя лошадьми в указанном месте. Переполненные радостью и гордостью молодые женщины забрались на смирных деревенских лошадей и помчались в направлении Уорвика, нынешнего дома Радмилы. Но не успели они отъехать и мили, как в замке вспыхнули затемненные окна. Похоже, там начался переполох. Беглецы свернули в лес и поскакали лесной тропинкой. Вскоре они услышали звуки погони. Пришлось съехать и с тропинки, и теперь они пробирались лесом. Дальше пошли такие густые заросли, что Гуго приказал им не двигаться с места, а подождать его здесь. Он разведает дорогу и приедет за ними. Больше они его не видели. Безуспешно прождав его часа два, молодые женщины решили добираться в Уорвик самостоятельно, поскольку уже начинало светать.
Ульрих смотрел на нее, такой мрачный, такой отчужденный…… суженные чужие глаза холодны как лед. Радмила вспомнила, каким теплым живым огнем светились эти глаза, когда он говорил ей о своей любви, и его голос дрожал от страсти. Он не обнял ее… только молча стоял, спрятав за спиной руки.
Ну, чего ты еще ожидала? Что Ульрих поверит тебе на слово, без этих злополучных писем, и ринется тебя обнимать и целовать? Ты же знала, на что шла? Твой возлюбленный и его друзья теперь в безопасности… ну… а ты уедешь к брату. У тебя останется его ребенок. Время все лечит!
Не желая думать о грустной и печальной жизни без его любви, Радмила, забравшись в кровать, закрыла глаза и стала перебирать в памяти, как все начиналось той ранней весной, когда она наткнулась на умирающего рыцаря. Перед глазами вновь и вновь всплывало его надменное лицо с холодным взглядом зеленых глаз, и боль в сердце становилась все сильнее.
На городскую площадь выехал герольд на белом коне и, развернув свиток начал читать:
– Герцог Клифф Дурдвард властью, данной ему королем и по требованию барона Ульриха фон Эйнштайн, обвиняющего в оскорблении его жены Радмилы фон Эйнштайн действием…
Горожане, спешившие по своим делам, остановились и начали образовывать небольшую толпу вокруг нервно топчущегося коня герольда.
– Объявляется в воскресенье, в полдень судебный поединок барона Ульриха фон Эйнштайна и Нориса Осборна, графа Дорсета. Оба участника поединка помещены в темницу до начала боя. Поединок произойдет во дворе замка Дурдвард при полном вооружении. Заинтересованные лица, свидетели по делу, и представители сторон могут подать заявки на присутствие на поединке.
А во дворе замка происходили приготовления к поединку. Часть площади была ограждена высоким забором. У забора соорудили трибуны, так чтобы разместившийся на них суд и другие лица могли видеть происходящее на поле. Само место предстоящего боя тщательно освободили ото всех посторонних предметов, чтобы ничто не могло повлиять на исход.
В указанное время на трибуны поднялся сам герцог, вершивший правосудие, со своими помощниками и другими влиятельными особами из его окружения. Здесь также находилась и Радмила. Ее бледное лицо было закрыто полупрозрачной вуалью. Радмилу окружали друзья Ульриха и ее новая подруга, Меган Саксон. Присутствовали также близкие и знакомые графа Нориса. Их предусмотрительно расположили на другой стороне трибуны и предупредили, что любое вмешательство в исход поединка по закону страны жестоко карается. Рыцарю за это грозит отсечение руки или ноги, которыми он вмешался в бой. А простолюдина ждала казнь через отсечение головы.
Присутствующие замерли в ожидании начала. С разных сторон на поле въехали закованные в латы всадники. Тяжелые ворота закрылись за их спинами. За спиной Ульриха развевался белый плащ с черным зловещим крестом. Его щит был украшен фамильным гербом, на котором была изображена черная пантера на желтом фоне. Закованный в латы Лотарь нетерпеливо бил копытом. Казалось, он тоже чувствовал важность момента, и гордился своим нарядом – роскошной желто-черной попоной, почти полностью скрывавшей стальные конские латы.
Граф Норис Осборн застыл на противоположном конце поля. Пучок роскошных голубых перьев гордо развевался на ветру над шлемом. Фамильный герб был выдержан, как и весь его наряд, в сине– белых цветах. Лишь алый лев с разверзнутой зубастой пастью подчеркивал глубину синего цвета на его щите. На панцире прекрасной работы была вычеканена золочеными буквами надпись «Берегись льва!» Белый его жеребец казался более изящным, чем Лотарь. Но, возможно, его проворность даст графу некоторое преимущество в бою.
Раздался звук колокола, присутствующие затихли, и рыцари опустили свои копья горизонтально. По второму сигналу Лотарь медленной тяжелой поступью двинулся на врага. Граф Дорсет так же галопом поскакал навстречу. Ульрих крепко обнял ногами коня и приготовился к удару. На его руке было надето специальное скошенное приспособление в виде небольшого щита. В последний миг, перед ударом копья Нориса, Ульрих постарался, чтобы удар наконечника копья пришелся скользящим движением по этой защите. Так и случилось. Лотарь почти стоял в момент удара, а у скачущего галопом Нориса копье моталось во все стороны и при их встрече копье графа соскользнуло с руки Ульриха и, чиркнув по панцирю лошади, развернулось в сторону. Да так, что и сам Норис еле удержался в седле. Ульрих немедленно развернул коня, а граф доскакал до конца поля и, развернувшись, опять вонзил шпоры.
На этот раз Ульрих, уже стоя на месте, дожидался удара врага. Лотарь и его всадник грозно, как скала, застыли в ожидании удара. Когда расстояние между рыцарями сократилось до нескольких ярдов, Ульрих, неожиданно для всех, бросил под ноги скачущего на него стремительным галопом жеребца свое тяжелое копье и выхватил меч. Конь Нориса взвился на дыбы, увидев в щель своего забрала посторонний предмет, метнувшийся к нему под ноги. Удар копьем пришелся прямо по передним ногам коня. Копье графа повернулось в сторону, и в следующее мгновение было перерублено молниеносным движением немца. Конь Нориса закружился на месте, а Ульрих еще раз махнул мечом. Однако следующий удар со звоном скользнул по щиту соперника и пришелся на защищенный сталью круп его коня. Лотарь двинулся вперед, но был остановлен твердой рукой рыцаря. Трибуна ревела. Следующий удар достался бы графу сзади, и зрители требовали от Ульриха нанести его. Но тевтонец остановил бой и дал противнику опомниться.
Конь англичанина присел от удара тяжелого меча, хотя сталь и защитила его. Норис, потеряв равновесие, слетел на землю. Но очень быстро вскочил и выхватил меч. Ульрих неспешно отъехал на пару ярдов, демонстративно медленными движениями слез с Лотаря и стал приближаться к графу. Тевтонец двинулся тяжелыми шагами к застывшему на месте Норису. Граф не выдержал и кинулся на противника, пытаясь пронзить его колющим ударом, который был отбит щитом с черной пантерой. Ответный удар пришелся по шлему противника. Голубые перья полетели по ветру, затем опять пантера отразила удар льва. Противники топтались по кругу, выжидая удобный момент для атаки. Вдруг Ульрих отбросил свой щит и, схватив длинный меч обеими руками, как это делали русские на Чудском озере, со всей силой своих могучих рук размахнулся и рубанул по щиту графа. Разрубленный алый лев покатился в сторону.
Охваченный паникой Норис тоже схватил меч обеими руками, но уже в следующее мгновение мощный удар пришелся по плечу его доспеха. Граф покатился в пыль. Ульрих замахнулся для третьего окончательного удара, но потом воткнул меч рядом с барахтающимся в пыли Осборном и вытащил из-за пояса кинжал. Присутствующие на трибунах ревели и кричали Ульриху, чтобы он прикончил соперника. Ульрих поднял руку в латной рукавице, приветствуя зрителей, опустился и поставил окованное железом колено на грудь графа. Раздвинув доспехи на груди, он приставил острие кинжала к трепещущему кадыку и произнес:
– Имеете ли вы, граф Норис Осборн, мужество принять здесь немедленно смерть? Или у вас есть намерение признать свою неправоту в обращении с моей женой и просить у нее прощения?
– Я прошу пощады, – глухо прозвучал голос графа из шлема.
Тогда Ульрих содрал с графа его шлем с отрубленными перьями и ударом меча расколол его надвое. Под всеобщее ликование он поднял свой меч к небу и поприветствовал зрителей.
На поле выбежали воины герцога и, схватив за ноги графа Нориса, потащили его с поля. Теперь от решения герцога зависела его судьба – его ждала или казнь, или позор и изгнание.
Солнце еще не достигло полудня, а для объявления решения об исходе судебного поединка все было готово. В центральном зале замка Дурдвард царила торжественная обстановка. Сам герцог восседал во главе зала на высоком резном стуле с большой спинкой. Справа и слева от этого подобия трона стояли участники процесса, свидетели сторон и поединка, родственники, друзья и знакомые. У небольшого бюро ожидал решения писец с принадлежностями, чтобы без промедления увековечить высокое решение на пергаменте. По такому выдающемуся случаю, все присутствующие были изыскано наряжены. Справа от герцога расположились сторонники Ульриха, а слева – графа Нориса. Посередине зала, на длинном ковре стояли противники – барон Ульрих фон Эйнштайн и граф Дорсета Норис Осборн. Грозный немецкий рыцарь с широко расставленными ногами был намного выше графа, который стоял с поникшей головой и потухшим взглядом. Герцог поднял правую руку, и рокот из негромких разговоров стих. В зале наступила абсолютная тишина.
– Именем короля, нашего сюзерена – прервал паузу резкий, чуть с хрипотцой низкий голос герцога, – давшего мне, герцогу Клиффу Дурдварду, своей властью вершить правосудие над вассалами и в землях, переданных мне его величеством, объявляю…
Герцог остановился, и все присутствующие застыли в напряжении.
– лорда Ульриха фон Эйнштайн, барона Уорвика, победившего в судебном поединке лорда Нориса Осборна, графа Дорсета, стороной выигравшей судебный процесс. Требование лорда Ульриха фон Эйнштайна, барона Уорвика, о принесении извинений по поводу оскорбления им жены барона леди Радмилы фон Эйнштайн подлежит немедленному исполнению!
Все присутствующие посмотрели на графа. На лбу англичанина выступил пот, черные волосы слиплись в космы и беспорядочно свисали в разные стороны. Туманным взглядом Норис обвел присутствующих и медленно опустился на колени.
– В присутствии свидетелей сторон, вашей светлости, герцог Дурдвард, леди Радмилы фон Эйнштайн, баронессы Уорвик и лорда Ульриха фон Эйнштайн, барона Уорвик, я… – хриплый голос графа прервался на миг, и стало слышно, как скрипит перо писца, – приношу свои извинения за нанесенное даме оскорбление.
Норис опустил голову и замолчал.
– Кроме того, – продолжил герцог, – по законам страны и обычаям нашего края объявляю, что замок Дорсет с прилегающими угодьями, владениями и приписанными людьми я передаю Ульриху фон Эйнштайну, которому также дарую титул «граф Дорсет»!
Все еще стоящий на коленях бывший граф Норис хотел было подняться, но силы окончательно покинули его. В зале раздался одобрительный гул. Все бросились поздравлять Ульриха, так что в суматохе тот и не заметил, что его толкает в бок писец, чтобы вручить свиток. Тогда Ульрих раздвинул друзей, подошел к стулу герцога и опустился на одно колено.
– Герцог Клифф Дурдвард, – гулкий баритон нового графа Дорсета рассек тишину, – я, Ульрих фон Эйнштайн, барон Уорвик, клянусь честью рыцаря отныне быть вашим верным вассалом и во всем исполнять вашу волю, согласно закона.
Ульрих склонил голову, а герцог встал со стула, сделал несколько шагов к победителю поединка и, обнажив шпагу, положил ее на плечо рыцарю.
– Я принимаю твою клятву, сэр рыцарь, – торжественно произнес герцог и, сняв с руки перстень, вручил его Ульриху.
Опять раздались одобрительные возгласы, и все обступили Ульриха. Постепенно публика стала продвигаться к выходу.
Через неделю бывший граф Норис освободил замок Тагель для нового владельца. Караван из скрипучих повозок выехал за неприступные стены, а друзья вошли в крепость и поднялись на стену, чтобы взглянуть на окрестности. Солнце клонилось к закату, и гряда кучевых облаков с румяными боками весело бежала по небосклону.
– Новые приобретения – новые заботы, – задумчиво проговорил Ульрих.
– Да, – согласился Гарет, – Норис вывез все свое добро из замка. Что поделаешь, по закону тебе перешел только замок, забрать все движимое имущество – это его право. Получить титул графа и поместье с таким хорошо укрепленным замком как Тагель ― этому тоже нужно радоваться.
