Текст книги "Попались и Пропали (СИ)"
Автор книги: Александра Сергеева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц)
Попались и Пропали – Александра Сергеева
Пролог
– И эти потоки магического ДАРА пронизывают весь наш мир, – монотонно бубнил учитель, водя пальцем по расстеленной карте. – От северных берегов Безграничных вод до южных. И от восточных берегов до непроходимых Срединных гор. Которые горы, конечно, преодолевали: находились смельчаки. Однако обратно мало кто вернулся! – с непонятной угрозой в голосе провозгласил он.
Будто и сам был причастен к героическому путешествию. Глупцы – скривилась Руана – падки на чужую славу. Читают о героях древности и видят в них себя. Жалкие притворщики – покосилась она в сторону одного из таких любителей примерять на себя славные деяния других.
Впрочем, откуда у него взяться истинным подвигам? Всю жизнь повторяет, как попугай, чужие мысли. Описывает чужие открытия, ради которых истинные учёные преодолели тысячи препятствий на сотнях дорог. А сам с места не двинется – непроизвольно глянула Руана вниз, на крепостной двор, где жизнь била ключом.
Подоконник, на котором она угнездилась, слушая урок, был широким. Беда, что окно низковато. Даже встав на коленки и уткнувшись макушкой в верхнюю притолоку, внизу мало что разглядишь. Впрочем, там и любоваться-то не на что. Кроме разве что ворот с подъёмным мостом.
– И с древности все наши предки умели воспользоваться потоками ДАРА, – теребя явно засвербивший нос, прогундосил учитель.
Достал из рукава платок, высморкался, свернул его, убрал в рукав и… Всё равно чихнул.
– Приношу у таарии прощения за эту неловкость, – степенно извинился он, трижды качнув головой.
– Во здравие, достопочтенный учитель, во здравие, – пробормотала Руана, спустив с подоконника затёкшие ноги.
И решила, что с неё хватит. Бесспорно, учитель – кладезь полезных и не очень знаний. Но какой же он ограниченный и нудный! Сил нет терпеть его зудение – а главное, времени. Ей нужно срочно восполнить утраченную память. И разобраться с дикими снами, где она жила другой жизнью: невероятно увлекательной – просто сказочной.
– Учитель, ты много раз обещал рассказать: почему люди используют магический ДАР по-разному? Откуда пошло разделение на таких, как мы, тааров и яранов? ДАР наделяет тех, кому он даётся, одинаковой силой. Однако наши умения различаются.
Учитель деликатно почесал нос кончиком пальца и признался:
– На самом деле никто уже толком не может разъяснить сей казус. Хотя пытались многие.
– А ты как думаешь? – понукнула Руана несносного канительщика.
Он с подозрением покосился на высокородную ученицу: не насмехается ли таария над таким признанным учёным, как он? Она, конечно же, насмехалась: он был уморителен, свято веря в свою исключительность. Но лицо дочери хозяина поместья являло собой безупречную маску почтительности.
Несмотря на терзавшее Руану лютое раздражение. Ей до зарезу нужно знать: отчего маги поделились на две касты, черпая магический ДАР в одном и том же источнике. И это не праздное любопытство.
Таары – к которым принадлежала её семья – и яраны недолюбливают друг друга. О чём она узнала в числе первых новостей, хлынувших в девственно чистую после падения с быка голову. До смертельной вражды обе касты магов ещё не дожили, однако, та не за горами.
А уж тогда полыхнёт так, что закачается небо. Кастам есть, что предъявить друг другу. И лично ей крайне важно знать: что им делить?
Таары мирно растят хлеб, сады и скот в своих поместьях центральных, восточных и южных уездов империи. На своих исконных землях. У яранов своей полезной земли нет: они родом с северных пустошей. Зато именно они защищают империю: нет воинов свирепей ни в одном государстве известного мира. За это таары содержат своих защитников в достатке.
Все они просто обязаны мирно соседствовать, ибо зависят друг от друга в равной степени. Иначе империю раздерут на части жадные соседи. Так говорят все, кто называет себя родичами Руаны. И прочий народ, с которым она успела познакомиться после долгого пребывания в лихорадке и беспамятстве.
В конце концов, её это лично касается. Женщины магов-тааров никогда не наследуют способность пользоваться ДАРОМ. Почти. Как говорится, раз в сто лет рождается такая счастливица. И не получает никаких привилегий, кроме докуки.
Лишь магам позволяется иметь землю: ими она и держится, и благоустраивается. Женщина – как и обычные мужчины – не может ею владеть. Если только она и сама не маг. Руана имела право на землю, хотя её способность использовать ДАР весьма посредственна. Однако закон есть закон.
Но есть и неприятная сторона: любая таария разделит судьбу всех магов касты тааров. Если между ними и яранами вспыхнет подлинная вражда, её, скорей всего, убьют. Северян по сравнению с прочими народами империи, живущими под властью тааров, что капля в море. Зато у них все без исключения маги: кто-то сильней, кто-то слабей. Даже их женщины. И эти ярании без малейшего страха вступают в битву.
Размышления прервал звук какой-то возни и шуршания. Руана глянула на учителя – его холёные руки безотчётно разглаживали и без того ровный пергамент с картой. Он досадливо косился на девчонку, что сидела на подоконнике, болтала ногой и бессовестно игнорировала его присутствие.
Наверняка думает, что я просто маленькая злобная негодяйка – мысленно усмехнулась она. Насчёт негодяйки можно поспорить, а вот насчёт маленькой… В этом году ей стукнет четырнадцать. А девушки, как она успела вспомнить – или узнать – выходят замуж в пятнадцать-шестнадцать. Перед этим напыщенным болваном юная женщина, а не желторотая дурочка.
Но ему удобней думать иначе: так она гораздо дальше от него. Чем больше между ними расстояние, тем значительней он должен выглядеть в её глазах. Какая скука!
Видимо, учитель догадался, о чём думает ученица, и покривил губы. Поймав себя на опасной выходке, он постарался улыбнуться шире. Дескать, таарии померещилось. И поспешно осведомился:
– О чём твои мысли?
– Всё о том же, – с холодной, но безупречной вежливостью уведомила Руана. – Жду объяснений насчёт ДАРА. Который имеет одну и ту же природу для всех. Так? Так. Однако таары используют его в созидательных целях. В их руках он перестаёт действовать, стоит им попытаться что-то разрушить. Или кого-то убить. Яраны же наоборот: могут убивать или разрушать, но не способны создать элементарный ручеёк. Или избавить дерево от гусениц. Говорят, что пытаясь уничтожить гусениц, они убивают всё дерево целиком. Так, почему ДАР действует столь избирательно?
– Самая популярная теория трактует, – ровным заунывным голосом завёлся учитель, – что ДАР всё же неоднороден. И на севере, где вечный холод, его свойства меняются.
– Как они меняются? – перебив его, уточнила Руана и сама же ответила: – Созидательные обращаются разрушительными?
– Собственно, можно и так сказать, – поддакнул он, аккуратно сворачивая ставшую ненужной карту. – На тех, кто бесчисленный ряд поколений жил войной с её кровопролитием, ДАР воздействует одним образом. На мирных людей вроде нас, совсем другим. Поэтому теперь яраны могут использовать её лишь в разрушительных целях. А таары только для созидания.
– И тут возникает интересный вопрос, – вновь завернула ученица разговор в нужном ей направлении. – Почему яраны, просто не захватят империю? Не убьют нас и не поработят простых людей.
– Потому, – скользнула по губам учителя ухмылка превосходства, – что созидание тоже способно наносить вред. Яраны, конечно же, пытались захватить имеприю. О чём нынче неприлично вспоминать. И я тебе советую не поднимать эту тему…
– Не стану, – приняла к сведению ученица, – И что? Кстати, когда это было?
– Триста сорок лет назад. Война продлилась недолго. Хотя таары даже не сопротивлялись.
– Не сопротивлялись? – изумилась Руана, недоверчиво покачав головой.
– В том смысле, что не брались за оружие, – пояснил учитель. – Их оружием стала земля, по которой ходил враг. Она могла разверзнуться у них под ногами. Река, через которую они переправлялись, могла выйти из берегов. Ручей мгновенно высохнуть, лишая боевых быков водопоя. Травы, что становились вдруг ядовитыми, их отравляли. Деревья переставали плодоносить, отчего в погребах пропало вино. И яраны быстро поняли, что с вами лучше поладить миром.
– Насколько быстро? – усмехнулась Руана, обдумывая новую порцию знаний.
– За три года и два месяца. Неправы те, кто считает северян грубыми неотёсанными варварами, – не преминул учитель выдать нравоучительное замечание, которое вдалбливалось в головы всех подрастающих граждан империи. – Среди них, как и у нас, есть люди воспитанные, а есть невыносимые грубияны. Есть весьма образованные мудрецы, есть и неучи. Не говоря уже о неисправимых глупцах.
– Я одного не пойму, – проигнорировав его старания, опять свернула с темы Руана. – Почему яраны не обзаводятся поместьями? Думаю, для этого ещё возможно найти свободную землю. Но они продолжают жить, как бродяги. От этого, как я уже наслышана, бывает большое неустройство. Когда они по данному им праву берут у нас всё, что захотят. Ещё и… блудодействуют.
– Ну, почему же, как бродяги? – промямлил учитель, смущённый осведомлённостью юной таарии о царящей среди северян свободе нравов.
Те действительно не желали оседать и заниматься мирным земледелием. Что, в принципе, понять можно: они же не владели созидательной магией. Не могли превратить бесплодные пустоши в плодородные поля. Осушать болота или менять русла рек. Потому и жили днём сегодняшним.
Хотя кузнецы у них много лучше. Говорят, даже сравнивать глупо. Оно и понятно: сделать обычный боевой клинок трудней, чем самый лучший нож для разделки скотины. А доспехи? А луки? А боевая упряжь быков?
Такая же история с мастерами-кожевенниками: яранские на десяток голов выше любых других. Кожа их выделки славилась во всех известных землях. И стоила баснословно дорого.
А вот что касаемо их нравственности… Один стыд! Как можно жить, считая всех детей рода своими? Без разбора на отцов и сыновей. Северяне иной раз вообще не знают, кто зачал того или иного ребёнка. Их женщины готовы отдаться любому, кто им приглянётся. А порой заводят себе по два и даже три мужа. Вот уж воистину блудницы!
Руана отвернулась и приникла к окну. Чтобы учитель не увидал её неприлично ироничной усмешки. Судя по тому, как зарделись его щёки, отгадать мысли бедолаги нетрудно. Все они говорят одно, а желают другого. Обзывают северянок потаскухами, а сами только и мечтают залезть тем под подол.
Истово верят, что ярании умеют доставлять неземное наслаждение. Не то, что прочие бабы. Которые хороши лишь рожать да растить детей. Лицемеры!
– Ты судишь поспешно и поверхностно, – вновь угадал её мысли учитель, и оттого голос его был холоден. – А я не должен обсуждать с тобой подобные вещи. Юной таарии твоего происхождения не к лицу беседы о… всяких непотребствах.
– Открывай ворота! – проорал внизу десятник стражи. – Опускай мост!
Руана вздрогнула. Обернулась, нагнулась, приникнув к окну, и широко улыбнулась: наконец-то! Поддерживая подол платья, сползла с подоконника. Учитель выскочил из-за стола, засуетился, кидаясь то к двери, то к ученице:
– Насколько мне известно, тебе лучше не выходить навстречу отцу?
– Да, что ты говоришь? – ласково проблеяла она.
Обошла ретивого исполнителя воли хозяина крепости и ринулась прочь из комнаты. По крутой лестнице сбежала, как по ровной дороге: ни разу не споткнулась. Наплевав на смущение слуг, увидавших её ноги под задранной сверх положенного юбкой, вылетела в нижний холл. Где столкнулась с управляющим, обойти которого сходу не вышло.
Тот был не слугой, а родичем. Незаконнорожденным братом отца, которого дед признал ещё в младенчестве. То есть Руанаине Таа-Лейгард он был законным дядей. А повиновение старшим у благородных тааров почиталось делом непререкаемым.
– Ну, и куда ты направилась? – строго пропыхтел дядя, преграждая путь. – Что непонятного в приказе оставаться у себя и не высовываться?
После падения с быка – о котором ей уши прожужжали – Руана провалялась в забытьи три месяца. А когда пришла в себя – но не пришла, по мнению многих, в разум – первым увидала именно этого человека. Увидала и с первого же взгляда прониклась доверием.
Что-то в глубине души мешало ей поверить в историю с падением, длительной болезнью и беспамятством. Руана не чувствовала ни малейшего расположения к месту своего проживания с его жителями. Всё чужое, все чужие. А вот дядю полюбила. И радовалась этому чувству, как не знавший сладостей ребёнок первому в своей жизни засахаренному фрукту.
– Отец прибыл, – состроила племянница невинные глазки и попыталась обойти препятствие.
– Ослушница, – укоризненно покачал головой дядя, и ударил её по рукам. – Опусти подол, бесстыдница. Выставилась тут на посмешище. И что у тебя за манера объявилась? До болезни ты была стыдливей.
– Фу! – с деланной брезгливостью сморщила носик Руана. – Ведёшь себя, как дикий яран.
– А ты, как распутная ярания, – не заржавело за языкатым дядюшкой.
Он цапнул её за руку и развернул в сторону лестницы:
– Ступай к себе наверх. И не высовывайся, покуда не позовут.
– Я должна её увидеть, – взмолилась Руана, упираясь и пытаясь выдавить хотя бы одну слезинку.
Слёзы проигнорировали её призывы, как и дядя её фальшивые мольбы.
– Хруч! – заорал он совершенно неприличным манером на весь хозяйский дом. – Я кому велел её стеречь?!
– Только не это! – возмутилась Руана, тотчас бросив упираться. – Не зови это чудовище: я сама уйду.
– Будто бы? – позволил себе усомниться дядя, преотлично знавший цену выходкам племянницы, которые появились у той вместе с потерей памяти и стыда. – Дай слово.
– Ты что, меня не знаешь? – вытаращив честные-пречестные глаза, попыталась увильнуть Руана.
– Я так и думал, – удовлетворённо кивнул он и набрал в грудь воздуха.
Решил-таки призвать к себе дебиловатого стражника, морда которого надоела Руане хуже нотаций учителя.
– Слово! – зло выдавила она.
Ничегошеньки не помня о своей прежней жизни – даже собственное имя вылетело из разбитой при падении головы – она доверяла чувствам. И точно знала, когда лучше сдать назад.
– Ступай, детка, – одобрительно погладил дядя по макушке великовозрастную безобразницу.
Развернулся и преспокойно направился на двор встречать брата.
Ничего не поделаешь: она потелепалась наверх, связанная нерушимым обещанием, которым можно пренебречь лишь раз в жизни. Навстречу ковылял учитель: торопился скорей убраться в свои покои, дабы не встревать в намечавшуюся семейную склоку.
Руана прошла мимо с каменным лицом: разговаривать не хотелось. Вообще ни с кем.
В своей спаленке она улеглась на кровать прямо в туфлях – за что служанки не уставали ворчать на госпожу, ставшую редкой засранкой. И принялась размышлять о переменах, что ворвались в её наново изучаемую жизнь. Поскольку появление мачехи – это очень крутые перемены. Неизвестно, куда они вывезут, когда у тебя непростой характер.
А его почти все обитатели крепости считали несносным. В связи с чем беспрестанно поминали, какой душечкой была таария до падения с быка – будь эта скотина трижды проклята. Руане же казалось, что душечкой она была лишь в их воображении. Память потерять можно, а вот избавиться от натуры – это, простите, бабьи сказки.
Скорей всего она отменно притворялась. Во-первых, ей и теперь это превосходно удаётся. Причём, притворство живёт в ней само по себе, словно родилось вместе с хозяйкой. Во-вторых, ни отец, ни дядя ни разу не помянули, будто в их девочке произошли разительные перемены. Она для них явно привычна.
Интересно, кто из них воспитал в сиротке, рано потерявшей мать, настолько рассудочную и даже слегка циничную девицу? А ещё интересней: откуда она знает о цинизме? И почему учитель так остерегается свою малолетнюю ученицу.
Кстати, почему она считает себя ребёнком и взрослой одновременно? То так, то этак. Странно.
Провалявшись в безделье и раздражении невесть сколько времени, Руана заснула. И очутилась в знакомой комнате с большим окном. Стекло в окне было идеально ровным и прозрачным – в прошлый раз она ушиблась, не заметив его и пытаясь высунуть руку наружу. Стены покрывали бумажные листы воистину гигантских размеров. На них художник с поразительной точностью выписал абсолютно одинаковых птичек и цветочки.
Но самым удивительным был высокий узкий белый шкаф, поделённый надвое. В верхней бо́льшей половине прохладно: там стояла и лежала еда. В прошлый раз Руана опознала лишь сыр, колбасу и молоко в удивительной прозрачной, но не стеклянной бутыли.
В нижней половине ящика и вовсе настоящий мороз: мясо и рыба промёрзли насквозь. Маг, загнавший зиму в ящик, был великим мастером. Даже при открытых дверцах пленница никак не могла выбраться. Поразительное дело.
Руана открыла верхнюю дверцу и нерешительно дотронулась до узкой колбасы в тончайшей прозрачной кишке невиданного зверя. Колбаса не кусалась, и она всё-таки решилась её достать. Поднесла к носу свежим срезом и принюхалась: пахло отменно.
– Опять держишь холодильник открытым! – недовольно проскрипели за спиной надтреснутым женским голосом.
От неожиданности Руана вздрогнула, бросила колбасу в ящик и захлопнула дверцу. Та тихо чавкнула – за спиной скрипуче пропели петли двери.
Двери в её спальню: этот скрип она узнает из тысячи. Руану разбудило чьё-то вторжение. Она вытаращилась на появившуюся в дверях незнакомку – спросонья никак не могла понять: приснилось, или бестолочь Хруч опять куда-то отлучился?
– Прости меня за то, что вторглась бес спроса, – робко улыбаясь, прощебетала девчушка лет десяти и посмотрела на хозяйку спальни печальным взглядом просящего милостыню: – Я очень-очень-очень хотела тебя увидеть. Отец рассказывал, что ты удивительно умная. И бескрайне добрая.
– Бескрайне? – ошарашено промямлила Руана, пытаясь сообразить, кто у девчонки отец.
И какого демона она тут делает?
Она из рода таара – в этом ни малейшего сомнения. А в поместье до сих пор помимо неё таких не водилось. Стало быть…
Мачеха явилась в жизнь падчерицы не в одиночку.
– Ты дочь Катиалоры?
– Да! – невесть чему образовалась девчонка, осторожно переступив порог. – Меня зовут Атиалора. Но лучше Ати.
Она была прелесть, как хороша. Мало, что дивно красива, так ещё искренна и простодушна – сразу видать. Её огромные глазищи цвета старого мёда смотрели на свою новоявленную сестру с восхищением. Одна у матери – догадалась Руана, усевшись на краю кровати – и всегда хотела иметь сестру.
А она? Она сама хочет её иметь? Или лучше сразу поставить между ними стену отчуждения? Зачем ей лишние привязанности? К тому же приваживать дочь врага. А мачеха ей враг, ибо может родить сына. И тогда поместье достанется ему. Хотя Руана, как маг, вправе претендовать на него – в таком случае никто не посмотрит на то, что женщина.
И всё-таки у неё не хватило духа выгнать внезапно объявившуюся сестру. Та как-то совершенно неожиданно тронула сердце: прелесть, что за малышка! Её простодушие сродни природной глупости, однако ничего отталкивающего в этом не чувствовалось. Хотя глупцов Руана терпеть не могла.
– Ты меня не прогонишь? – с такой надеждой в голосе взмолилась Ати, что тело само спрыгнуло с кровати.
– Зачем тебя прогонять? – мягко поинтересовалась Руана, поманив девчушку к столику, на котором служанки оставили молоко и сладкие плюшки. – Ты голодна?
– Чуть-чуточку, – застеснялась Ати, косясь на пышные сдобы, посыпанные сахаром, маком и карамелью.
– Садись, – отодвинула стул Руана, уже ощущая себя подлинной старшей сестрой.
Будто так оно всю жизнь и было. И всю жизнь ей нравилось.
Глава 1
Бесстыдница
– Ох, ти ж мне! – здохнулась от возмущения старая кормилица, шаря глазами вокруг себя.
Схватила скомканную на кресле ночную рубаху. Ловко скрутила её в тугой жгут и направилась к воспитаннице.
– Бесстыдница! – объяснила зловредная старуха причину своего неудовольствия.
И вытянула Руану вдоль спины.
– Ай! – добросовестно вскрикнула та, нарочно опоздав увернуться.
Кормилица имела право получить удовлетворение: выкормила, вырастила, взлелеяла, а эта поганка чего удумала?!
Собственно, нечего такого уж крамольного Руана не удумала. Просто взяла и обрезала панталоны. Много лет в душе подспудно зрело ощущение досадного неудобства: панталоны ниже колен страшно удручали. Мешали, в конце концов. И кто вообще сказал, будто они должны быть такими ужасными?
А вот обрезанные почти под самые ягодицы они просто замечательно сидели на бёдрах. И ногам стало свободней, и… вообще.
Прошло шесть лет с того дня, когда она – по заверениям всех вокруг – свалилась с несущегося вскачь быка. Эти ездовые бестии здоровых мужиков сбрасывают, а тут какая-то тощая соплюшка. Словом, вылетев из седла на полном скаку, Руана разбила голову и потеряла память – дело не такое уж невиданное.
Но – как вечно ворчала кормилица – и память к ней не вернулась, и башка осталась пустой. Как вытекли мозги в дырку на темечке, так домой и не вернулись. Таария и прежде чудила – не успевали её ругать. А после падения да долгой болезни вовсе умишком повредилась.
Что ни день – новая затея. Что ни затея – сплошное вольнодумство. А то и бесстыдство. Как нынче – насупившись, старательно отходила кормилица тряпкой своё детище.
Больно не было: старая склочница Урпа́ха любила свою девочку до умопомрачения. Но считала своим долгом продолжать направлять её неокрепшую в добродетели натуру вызревшей стервы. В принципе, глядя на них, любой скажет: яблоко от яблони. Ну, да на это у каждого свой взгляд.
Потирая задницу, Руана доковыляла до кровати, где лежало платье, которое она так и не успела натянуть до прихода кормилицы. Выставила напоказ свой так называемый позор, за что и схлопотала. Нырнув в нижнюю шёлковую рубаху, она, как ни в чём не бывало, осведомилась:
– Мамушка, ты не видела Ати?
– Как же не видела? – разворчалась та, аккуратно сворачивая послужившую орудием наказания ночнуху. – Что ж, у меня, глаз нет? Чтобы не видеть, кто тут у нас по дому с утра носится.
– Носится? – рассеянно переспросила Руана, застёгивая ворот. – Ати? Её кто-то укусил?
– Зачем укусил? – не поняла кормилица, вытаращившись на неё с предивным изумлением.
– Ати, – извиняющимся тоном пояснила Руана, – никогда не носится. Она ходит чинно, как учили. Как подобает приличной невесте на выданье.
– Так, вот оно и есть, – отмахнувшись, пробухтела Урпаха, согнувшись и складывая ночнуху в плательный сундук.
– Что оно? – на этот раз не поняла Руана, примеряясь для нырка в верхнее платье.
– То, что на выданье, – пояснила старуха, опуская крышку.
Замки петель на крышке звякнули. Кормилица, разгибаясь, крякнула. Руана, покосившись на неё, заметила:
– Она уж год, как на выданье. Ати ещё лет пять выдавать будут. Если мачеха так и продолжит всем отказывать. Моя сестра, конечно, чистое золото. Как ты там говоришь? С лица краса писанная, характер медовый?
– Ну, ты мне тут не очень, – хмыкнула Урпаха, погрозив языкатой баловнице пальцем. – У неё-то истинно медовый. Подарок божий, а не девка. А ты злыдня и бесстыдница. Панталоны так и не сменила? Зубы заговариваешь, а сама блудодействуешь?
– Мамушка! – деланно опешила Руана, обидчиво вытаращив глаза. – Побойся бога! Какое блудодейство, если я ещё невинна?
– Ты?! – восхитившись, всплеснула та руками и уселась на сундук. – Невинна?!
И захохотала – словно ворона закаркала. Отсеялась, глаза утёрла и строго вопросила:
– Панталоны сменишь? Или мне тебя запереть?
Она тяжело поднялась и направилась одевать любимицу.
– Не сменю, – ласково возразила Руана, нырнула в платье, вынырнула в широком вороте и добавила: – Взаперти тоже сидеть не буду. За что? Я свои панталоны никому показывать не собираюсь.
Шнуровавшая платье кормилица дала охальнице затрещину и продолжила её снаряжать. Кстати, куда – наконец-то сообразила Руана, что платье не будничное, а нарядное. Ещё и слова эти туманные про Ати.
– Мамушка, у нас гости?
– А то. они самые. Не крутись ты! Стой, как поставили.
– Ати сватать?
– Ну, не тебя же занозу.
Руану и вправду ни разу ещё не сватали. А ей уже двадцать. И вовсе не потому, что уродина или какая-то кривобокая. Конечно, до Ати ей дальше далёкого: сестра выросла дивной красавицей. Другой такой, как говорится, в целом свете не сыскать. И характер умудрилась сохранить по-детски лёгкий, светлый – добрая девочка, тихая.
Однако Руану сваты обходили не потому, что рядом с сестрой она выглядела бледновато. Даже не из-за её прославленного скверного характера. Просто она была таарией. С полным правом унаследовать землю мужа после его смерти. А кому из его родичей по мужской линии такое понравится?
– Кто на этот раз, – похихикав над подначкой Урпахи, осведомилась Руана.
– Не поверишь, – важно молвила та, затолкав баловницу в кресло и взявшись за её растрёпанную косу. – Сам Таа-Дайбер нас удостоил.
– Он же старый, – обалдев от невероятной новости, брякнула Руана.
– Бестолочь! – дёрнула её за волосы кормилица и наставительно пояснила: – Понятно, что не за себя сватает. Куда ему? Он же ровесник вашего отца. Хотя и вдовствует пятый год. У него два сына младших неженатыми ходят.
– Какой молодец! – восхитилась Руана старым пройдохой, что служил императору одним из трёх верховных советников.
И был, по словам отца, подлинным столпом государства. Что не отменяло его поползновений в сторону усиления своего богатства и могущества.
– Он решил, что Катиалора так и не родит сына, – сообщила Руана своему отражению в стоящем на столе зеркале.
Небольшом и мутноватом – не то, что зеркала в сказочной стране из её снов: огромные, гладкие, как поверхность стоячей воды.
– Видать, решил, – неодобрительно проворчала кормилица, расчёсывая спутанную гриву любимицы. – И оно может сбыться. Твой отец и с матерью твоей детишками не разжился: еле-еле за восемь лет тебя народили. И с новой женой, вишь, дело не клеится. Хотя она много моложе. Так что Таа-Дайбер вполне может заполучить наш Лейгард для одного из сынов. Если Ати сговорят за одного из них.
– То есть, во мне старый демон преграды не видит, не чует? – медовым голоском промурлыкала Руана.
– Оно и странно, – задумчиво пробормотала Урпаха, всё водя и водя по волосам гребнем. – Тебя-то он куда отодвинет? Ты землям отца верная наследница. Если сына так и не родят.
– Может, убить задумал? – пожала плечами Руана, млея от неги, охватившей кожу головы.
– Да ну, куда там! – пренебрежительно фыркнула кормилица. – Будь ты простой девкой, тогда ему и удача в руки. Убил бы, да следы в воду. А как он убьёт таарию, чтобы не дознались? Твой ДАР остальным всю правду выложит. Дознаются, – с неколебимой уверенностью в голосе заявила она.
– Узнают, – задумчиво поддакнула Руана, пытаясь распутать нежданно свалившуюся загадку.
Может, и не убьют, но как-то иначе устранить попытаются. За такую награду, как их обширные земли, и побороться стоит, и голову заложить. А как можно её устранить? Уговорить? Запугать? Подкупить? Ну-ну.
– А то ещё замуж тебя надумают вытолкнуть, – ответила проницательная старуха на её мысли. – Думаешь, отцу по сердцу оставить Лейгард на тебя? На свиристелку непутёвую.
– Почему это я непутёвая? – возмутилась Руана.
– Панталоны обрезала? – взялась перечислять кормилица, заплетая косу. – Обрезала. Штаны мужские носишь? Носишь. Старшим перечишь?
– Да, когда я…
– Ага! – поймала воспитанницу за язык ушлая наставница.
– Я тебе не перечу, – досадливо проворчала Руана, чувствуя себя мышью, свалившейся в кувшин. – Я…
– Вот и опять перечишь, – пресекла кормилица неуместную попытку оправдаться. – Так и выходит, что у отца надежды на тебя нет.
– Замуж не пойду, – хмуро пообещала Руана всем, кто покусится на её право оставаться себе хозяйкой. – Не заставят.
– Эх, деточка, – многозначительно вздохнула кормилица, закручивая ей косу в шишак на затылке. – Ты и вполовину не знаешь, что над тобой умудрить способны. Так что не зарекайся.
На что способны таары, лишь бы урвать себе не просто пустынную землю, а отменное поместье, Руана знала. Нарочно изучила этот вопрос, вызнавая везде о подобных историях. Прослыла грязной сплетницей, однако общее представление поимела.
Её сородичи лишь с виду такие благовоспитанные да чтущие божьи заветы. На деле в недрах семей порой скрывают ужасающие секреты о нечеловеческой жестокости. А всё жадность – безотчётно скривилась она.
Возможно, и она сама ею заражена. По уму-то хозяином поместья лучше быть мужчине. Руана пыталась вникать в хозяйственные дела везде, куда допускали – и откуда гнали тоже. За шесть лет многому научилась, но и многое осознала: отец работал не меньше крестьян или мастеровых. Но попробуй, отними у неё поместье – будет драться почище ярана. Никому своего не отдаст.
Наверное.
– Всё, – пихнула её кормилица кулаком в спину. – Поднимайся и топай приветствовать гостей. Те уж в крепости.
– Уже? – оглядев своё лицо в зеркале, удивилась Руана.
– По утренним сумеркам явились, – вновь разворчалась старуха, взявшись поправлять скомканную постель воспитанницы. – Отдохнули, понятно, помылись, пригладились, да сейчас к завтраку и явятся. На невест полюбоваться.
– На невесту, – упрямо поправила она, натягивая туфли.
– А это уж как пойдёт, – не менее упрямо возразила зловредная старуха.
Руана обернулась к ней. Наткнулась на мрачный взгляд утонувших в морщинах глаз. Родных и умнющих на зависть многим. Бывшее некогда красивым лицо кормилицы и сейчас отличалось притягательностью. Руана не удивилась бы, узнай она, что у её пестуньи есть любовник. Вон и фигура у кормилицы ничуточки не расплылась: подтянутая, как у девушки.
– Думаешь, отец задумал выдать меня замуж, чтобы не оставлять здесь хозяйкой? – прямо спросила она у женщины, которая сроду ей не врала.
– Не знаю, – покачала головой кормилица, так задумчиво разглядывая подушку в руках, словно та какая-то волшебная диковинка. – С Ма́руша станется.
– Мамушка, это правда, что в молодости вы с отцом… занимались плотскими утехами?
Она сто тысяч раз хотела задать ей этот незадаваемый вопрос – и вот случилось.
Урпаха присела на край постели и очень внимательно посмотрела ей в глаза. Так пристально, будто пыталась залезть любимице в голову и пошарить там. А потом вдруг печально усмехнулась и призналась:
– Было. Но тебя это никаким место не касается. Знай, занимайся своими делами.
– Если честно, – пробормотала Руана, не знаю, куда деть руки, – меня это действительно не касается. Это ваше дело.
– Ты не впустую любопытствуешь, – с подозрением покачала пальцем кормилица. – Говори: что надумала?
