Текст книги "Пилот особого назначения"

Автор книги: Александр Зорич

Соавторы: Клим Жуков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Глава 6. Кровавый песок Паркиды

Январь, 2622 г.

Город Полковников.

Планета С-801-7 (код «Ямал»), система С-801.

Благое Совещание Заотаров для рассмотрения в Сетад-э-Бозорг.

Вынуждены констатировать, что несмотря на впечатляющие успехи начальной фазы операции освобождения народов Объединенных Наций от ига друджвантов Объединенных Наций, война рискует затянуться. Считаем, что вся полнота ответственности должна быть возложена на адмирала Пентада Шахрави, самовольно передвинувшего начало операции «Исфандияр» на двое суток позже.

Председатель Благого Совещания Верховный Заотар Сиявуш Миср.

Лично Его Высокопреосвященству Сиявушу Мисру.

Встаньте на путь Солнца, светозарный ашвант Сиявуш!

По-прежнему считаю, что начинать войну в момент важнейшего религиозного праздника – кощунственное святотатство, недостойное ашванта, пусть даже это праздник врага. До тех пор, пока я возглавляю победоносный флот Великой Конкордии, никто не посмеет обвинить ее доблестных сынов в попрании пехлеванской чести.

С совершенным почтением, остаюсь Вашим покорным слугой и так далее,

Адмирал Пентад Шахрави.

«„Три Святителя“ – тяжелый авианосец, проект 579, тип „Три Святителя“. Лидер серии, сдан в эксплуатацию в 2592 г., назван в честь юбилея спуска на воду (1892 г.) одноименного эскадренного броненосца Российской Империи.»

Все эти полезные буквы я прочитал, стоя у терминала БИС – плоской полипластиковой панели на стене. Их тут вообще было много, через каждые сто метров. Чтобы, если что, каждый офицер мог оперативно выйти на связь. Ну или полюбопытствовать душеспасительными вещами. Историей родных вымпелов, например. Хорошая, в общем, штука.

«Тут» – это третий подземный уровень космодрома Глетчерный, главной космической гавани планеты с кодовым именем «Ямал», больше известной под кодом С-801-7. Сие букво-цифросочетание впоследствии прославилось не менее города-героя Москвы. Но тогда о нем слышали лишь причастные товарищи.

Я стою и тупо пялюсь на панель терминала, простую и надежную, как молоток.

На моих плечах лейтенантские звезды, приделанные к свежей парадной форме – темно-голубое сукно, пуговицы в ряд, стрелками на брюках можно резать стекло, ботинки сияют – всё как положено. Звезды, прошу заметить, натуральные. Подкреплены бронированной записью в личном деле, личное дело упаковано в цифре канцелярских парсеров.

Есть, правда, одна нетонкая папочка, где зафиксированы все мои похождения… Но она закрыта в недрах другой канцелярии – в ГАБ. А это такой погреб, что ни одна журнальная крыса не докопается.

Нетрудно догадаться и куда более недалекому человеку, чем ты, мой внимательный читатель, что я вновь обретаюсь в действующем флоте. Да еще в чине лейтенанта, что просто караул, учитывая биографию и всего три курса СВКА.

Совсем недавно (а кажется, что в прошлой жизни) поперек личного дела с фамилией Румянцев легла резолюция: уволен решением военного трибунала без права службы в любых частях ВКС и армии. По совокупности впечатлений и, так сказать, семантической нагрузки – это было именно что в прошлой жизни. Теперь жизнь другая, новая.

Мне бы радоваться и биться головой в подволок, что так повезло неразумному бабуину. Но я не могу. Не в состоянии.

Я не в состоянии даже напиться в сопли, в кинетический гель, до прогорания дюз. Я в состоянии стоять у терминала, где коридор девятого сектора делает поворот к дверям трапезной. Бездумно, отрешенно читать всякую белиберду и всячески мешаться под ногами. А вы как хотели? Жилой уровень, место питания – оживленное место. Особенно если принять во внимание адов перегруз Глетчерного – такой, что столовые работают в пять смен.

– Лейтенант! Ау, лейтенант! – эти слова разогнали туман моей прострации.

– А… – я обернулся.

– На «а» столько смешных рифм, обхохочешься! – передо мной стоял кап-три со злым лицом и повязкой поверх рукава: «Дежурный». – Ты что, контуженный?

Позади виднелась колонна военных, которых дежурный за ноздрю конвоировал. Ваш покорный слуга мешался на дороге.

– Проснись, лейтенант! Прими в сторону, ты своей ж-ж-ж… затянутым в китель филеем весь коридор перегородил! Пошел вон, короче!

Я извинился и «пошел вон», провожаемый ворчанием злого кап-три. Понабрали ушибленных, так и лезут на флот, а еще парадку напялил… Колонна скрылась за поворотом.

Усталые лица, потухшие глаза, ноги едва поднимаются. Разглядел нашивки: АВТ «Рюрик». Все ясно, новенькие как и я. Только что прибыли, не очнулись после Х-перехода и семи кругов ада, через которые летал авианосец. Ну что же, с пониманием…

Побрел слоняться в неизвестное куда-нибудь. Начальству представился, на довольствие зачислен, истребитель принял, завтра начнется служба, но до завтра еще надо как-то дотянуть наедине с мыслями и воспоминаниями. Которые вовсе не мармелад – кровь на песке…

Глетчерный гудит.

Недалекий Город Полковников гудит тоже. Как и космодромы А, Б, Специальный. На Восемьсот Первый парсек идет грандиозная переброска сил. Авианосные соединения, линкоры, фрегаты, рембазы, транспорты с войсками и техникой. И танкеры, танкеры, танкеры – война любит люксоген и прочее горючее.

Небо, невысокое серое небо, подсвеченное красной звездочкой С-801 и двумя пленочными гиперболоидами на орбите, трещит по швам. Стартуют звездолеты и флуггеры, на их место заходят новые, и опять старты, пуски, взлеты.

Кукловоды боевых действий взяли короткий антракт.

Клоны выбили нас из всего Синапского пояса. Страшно измордовали они наши эскадры. Первый Ударный флот потерян почти в полном составе – обреченный принимать бой по частям, раздерганный на тысячи парсеков Дальнего Внеземелья. Клоны собирают силы, подтягивают тылы, физически не успевающие за победоносными авианосцами адмирала Шахрави, чтоб его цирроз посетил.

Ну а какая драка с растянутыми линиями снабжения?

Правильно – никакой.

Клоны это понимают.

Значит, пауза.

Главком Пантелеев, наш бог войны, тоже все понимает. С такими потерями в технике и территориях наступательные операции невозможны. Остается уповать на его оперативное мастерство и формулу «размен пространства на время».

Ценой чудовищных жертв нам удалось выиграть время. Теперь мы можем накопить силы и подготовить правильное генеральное сражение. Которому суждено состояться здесь, в системе звезды С-801, также известной кому надо как Восемьсот Первый парсек.

Давным-давно, в XXV веке, Великая Конкордия набрала вес и превратилась из младшего брата по Великорасе в равноправного партнера, а значит и наиболее вероятного противника. Тогда же конкордианским звездопроходцем Эрваном Махерзадом была открыта Паркида – спутник планеты Бирб, система Вахрам. Паркида оказалась ценнее, чем ее фактический вес в золоте, так как это единственный крупный источник природного люксогена во всем исследованном космосе. Наш люксоген синтетический, а оттого дорогой и не шибко качественный. Их – дешевый, с куда большим КПД.

Война равно люксоген!

В начале XXVI века нации-комбатанты решили, что пришла пора озаботиться стратегическим прикрытием Земли со стороны Конкордии. На всякий случай.

Именно тогда, на полпути от Вахрама к Солнечной, была построена секретная военная база. Система С-801 (восемьсот один парсек от Земли), абсолютно бесперспективная экономически, превратилась в мощнейшую цитадель и главную базу военфлота между Синапским поясом и метрополией.

Теперь, когда фурункул политических противоречий вскрыли скальпелем войны, Конкордия не сможет миновать непредставительную звездочку, определяемую диаграммой Герцшпрунга-Рассела как красный карлик.

Итак, я на флоте.

Из-за того, что Румянцев такой ценный кадр и дорогой Отчизне без него не выжить в трудную годину? Это, конечно, правда. Но далеко не вся правда…

Это я так шучу, если вы не поняли.

По трусливой привычке ваш скромный повествователь так долго повествовал о всем известных материях именно потому, что историю ротации моей персоны из ЭОН в палубное авиакрыло тяжелого авианосца «Три Святителя» вспоминать без слез не могу. Но буду, потому что должен.

Легкий авианосец «Дзуйхо» благополучно ретировался из Солнечной после адской выходки, которую мы учинили на орбите Земли по приказу товарища Иванова.

Был вице-президент Евростага, а вот и нету его. Фьють!

Как я уже повествовал, с вице-президентом вышло нехорошо – он умудрился умереть прямо в лапах у Иванова. То есть, налицо провал. Рисковали зря, так как «мертвые сраму не имут». Но и толку с них никакого, добавлю от себя.

– Что же такое, товарищ Саша? – вопрошал Клим Настасьин прекрасную Александру Браун-Железнову.

– Что вам не нравится, Клим? – отвечала Саша и голос ее гулко разносился под стальными сводами ангарной палубы.

Мы, весь личный состав ЭОН, допрашивали нашу валькирию, умницу и красавицу. Она, как всегда, была одета в деловой костюм ее любимых красных тонов, звонко цокала по палубе шпильками и являла яркий контраст с интерьером.

Бугристые посадочные опоры, оливково-серые бока чоругских флуггеров, которые выстроились вдоль переборки, разлинованной шпангоутами, как средневековая крепость контрфорсами. Напротив отдыхают испытанные «Горынычи» без опознавательных знаков. Легкая переборка отсекает участок ангара от нормальных цивилизованных пилотов и их уставных машин с номерами и эмблемами.

И комбинезоны. Вечные, как сам флот, комбезы формы 3 – серая ткань без погон.

Техники дрючат машины: сверкают аппараты молекулярной сварки, жужжит платформа комплексного обслуживания – людно, в общем. Потому что секретность – это обязательно, но без техобслуживания флуггерам не выжить.

– А шо хорошего? – говорит Сеня Разуваев, отстраняя медлительного Клима. – Ну шо за служба, а?! Хлопцы там клонов валят, а мы як гивно в пролуби…

– Следи за речью, товарищ Разуваев, – одернул его наш комэск, Артем Ревенко.

– Есть такое слово: «приказ», мне ли вам напоминать, – это Саша.

– Приказ, солнышко, это мы понимаем. – Сказал Сантуш. – Хотелось бы знать, ради чего это было? И чем закончилось? Если солдаты не понимают смысла отдаваемых распоряжений, происходит потеря мотивации и всякий горький катаклизм… Вам ли об этом напоминать?

– Да, в самом деле, мы на государственное преступление пошли. – Встрял Паша Кутайсов, выглядывая из-за литого плеча Настасьина. – Пока этих… ягну… с ягну возились – никаких проблем. Приказ: полетели, сделали, улетели. Но чтобы вот так! Своего человека, своими руками…

– Я вам не солнышко, товарищ Сантуш! – отрезала Браун-Железнова, после чего сумрачную щетину моего друга разрезала наглая белозубая улыбка.

– Очень жаль!

– …И я не уполномочена разглашать сведения по данному вопросу. Вас информируют на достаточном уровне. Если товарищ Иванов сочтет нужным…

– Тю! – перебил ее Разуваев. – Товарищу Иванову не худо бы стакан принять да отоспаться. С него ж слова не вытянешь! Ходит, як тигр! Вы, мадама, говорящих тигров бачили?

Тут Саша стрельнула в меня глазами: молчи, мол. Так как мы оба одного говорящего тигра знали очень даже неплохо.

Я что? Я молчу…

– Так, свернули дебаты! – Скомандовал Ревенко. – Сюда Симкин идет с бригадой – им наши дела точно без надобности.

В самом деле, по палубе в направлении кутайсовского флуггера, под которым проходил импровизированный митинг, пылил целый караван: ТЗМка, ремплатформа, заправщик, шагающий погрузчик. Возглавлял процессию кар со старшим техником Семеном Симкиным на борту.

Александра гордо вздернула подбородок и зашагала прочь.

Симкин остановил кар подле флуггера, слез на палубу и замахал на нас руками.

– Ой, вот только давайте не надо! Вот давайте без этого! Стоит подойти, так все сразу замолчали, сделали таинственные лица, отворачиваются как незнакомые… Очень нужны мне ваши секреты! Вон мои секреты стоят, мне их за глаза! Я старый человек…

– Здорово, Семен, – сказал я и пожал натруженную инженерную руку.

Я помнил Симкина еще с первого курса, когда первый раз ступил вот на эту самую палубу.

Семена уважали. Лет пятидесяти пяти, сутулый мужичок с лысиной и круглым животиком. Вечно увешанный инструментами, измазанный силиконом и маслом, как пирог после духовки, он имел обыкновение «принять на грудь».

Принимал он не менее полутора литров, не теряя автономности, вследствие чего попадал в истории.

То настучит по сусалам «охамевшему до неузнаваемости» мичману с минного тральщика (а это такие упыри – только держись, с ними даже десантура не связывается), после чего доктор собирает ему челюсть. То свистнет у пресс-офицера боевые листки, нарисует карикатур на все командование и расклеит по кораблю, за каковым занятием неминуемо попадется. То его поколотят на Тенерифе, потому что возле ресторана пропал мотоцикл, а у пьяного Семена рожа не внушает доверия. То, пардон, наблюет под ноги генеральному инспектору палубной авиации (бывало и такое). То еще что.

Семена не раз пытались наказать.

Да только как?

Тридцать пять календарей на «железе»!

Плюс еще один плюс: флуггеры он знал так, что даже заслуженные конструкторы тех самых флуггеров периодически рвали от зависти волосы. Мог всё. Даже наладить биос парсера после капремонта, хотя, казалось бы – не его специальность.

В результате после заблевания инспекторских брюк Симкина прописали в «Небесной гвардии», раздел «Доска позора».

И что?

И ничего.

Генеральный инспектор (вице-адмирал Кишеневский) по факту инцидента (дело было в пафосном ресторане в Мурманске), отряхнул пострадавший туалет салфеткой и сказал:

– Сёма, если я не встречаю тебя бухого раз в месяц, отказываюсь верить, что я на флоте! Вызовите такси. И проследите, чтобы уважаемого человека патруль не загреб!

Короче говоря, поздоровались, и никаких тебе оргвыводов.

– Как там моя машина? – поинтересовался я для проформы. – Что-то в последнем вылете пошла вибрация левой плоскости. Вроде незаметно, а нервирует.

– Да пошел ты, Румянцев! Нехорошо подкалывать старика! Чоругские флуггеры – вот пусть чоруги и разбираются! «Вибрацию» какую-то придумал! Полный у тебя порядок, не надо копоти! – Семен в походах «не употреблял» и бывал временами раздражителен.

– Я так, с целью разговор поддержать.

– Я когда в гальюн соберусь, ты мне лучше хрен поддержи.

После чего Симкин меня отстранил, извлек дефектоскоп из кобуры на бедре и махнул в сторону ремплатформы:

– Костя! Расчекалдычивай вон ту херовину, сейчас мы ее сношать будем!

Удивительно, но Костя его понял, и ощетинившаяся инструментальными модулями платформа поползла «расчекалдычивать».

Я почесал затылок с неприлично отросшей шевелюрой и подумал, что не худо бы посетить корабельного парикмахера. Принюхался к подмышке, благо положение руки способствовало – кошмар! Как нас таких вонючих Саша переносит! Неплохо бы, наверное, и баньку. А то со всей этой войной я уже неделю не мылся. И, кстати, почти не спал, зато жрал стимуляторы, как гиена конину.

Мы стояли полукольцом на почтительном удалении от работавших техников. Слушали их переговоры по рации, любовались слаженными действиями. Красиво. Труд профессионала – это всегда красиво.

Нас было шестеро, вся ЭОН в полном составе. Плечом к плечу: Ревенко, Настасьин, Кутайсов, Разуваев, Сантуш и я. Световая панель била в спины, и наша слитная тень падала на палубу, будто тень мифического гекатонхейра.

Мы все ощутили этот момент. Бывает такое. Шесть мужчин, хлебнувших беды из одного котла. Точнее, пять мужчин и один парень, которому выпало повзрослеть до срока.

Мы переглянулись, словно застеснявшись единого порыва наших закаменелых сердец, что стучали в те секунды как одно.

– Вот ведь дьявольщина! – воскликнул Комачо.

После чего в шести карманах разом пиликнули шесть коммуникаторов. Текстовое сообщение: через полчаса прибыть в инструктажную номер 2 для прохождения, кто бы мог подумать, инструктажа.

Товарищ Иванов собирал своих нукеров.

– Вот такая, братцы, история, – закончил он первую часть своего доклада, целиком посвященную господину вице-президенту Евростага.

Выходило, что этот орел оказался агентом даже не разведки – хуже, агентом влияния.

Чьего влияния? Мы не поняли, так как Иванов отделался начальственным: «А вот этого даже я вам пока рассказать не имею права – узнаете в свое время».

Дело было секретное, требовавшее допуск «Альфа» по красному коду – привилегия главкомов и директоров – не ниже. Куда уж нам! Пришлось поставить автографы в еще одной, особо свирепой бумаге о неразглашении…

Утешало только то, что Иванов поклялся честью офицера, что рисковали мы не зря. Что вся мера ответственности – на нем и только на нем. Что прокол с гибелью агента – его прокол.

– Если человек хочет умереть, ему невероятно трудно помешать. Тем более, в наши времена, когда в мозг умеют вживлять капсулу с наноботами, а в сознание – гипнокоды. Тем не менее, хоть мы и не смогли получить всю информацию, на которую рассчитывали, вражеской сети нанесен серьезнейший удар. Есть основания полагать, что господин Этли являлся координатором всей их ячейки на Земле. Александра, – кивок в сторону Браун-Железновой, – очень вовремя сымпровизировала. Мы не знали, что позывной, которым она назвала сэра Роберта – его позывной. Но после этого он раскололся, что и позволяет нам говорить о доказанности его вины. Конечно, к делу это не подошьешь, но наша специфика такова, что не будет никакого дела. Роберт Этли получит закрытый гроб с флагом Объединенных Наций и салют из дюжины залпов. Как герой, погибший от рук клонских диверсантов…

Потом Иванов, стоявший во время своего спича перед полупустой аудиторией – как обычно, не шевелясь и еле выговаривая слова – наконец обошел инструктажный стол, уселся в кресло и продолжил.

– Жизнь, однако, не стоит на месте – нравится нам это или нет. И война тоже. ЭОН получила оттуда, – палец Иванова ткнул в подволок, – задание высшего приоритета. Вам… точнее, нам, предстоит глубокий разведрейд. На этот раз в тыл противника.

– Слава Богу, – сказал Настасьин.

– А ну цыц! – зашипел Ревенко.

– Спасибо. Так вот, нам предстоит использовать уникальные чоругские машины для вскрытия системы противокосмической обороны Паркиды.

Повисло молчание, как дым над водой.

– Абзац, долетались, – отпустил тихий комментарий Разуваев.

В самом деле, при всей возмутительной с точки зрения субординации форме содержание было высказано абсолютно верное. Его смысл, отлитый в два слова, ударил по моим мозгам, словно двутавр по пустой бочке – со стотонной убедительностью.

«Вскрыть систему противокосмической обороны Паркиды» – это все равно что вскрыть противопехотную мину на боевом взводе!

– Э, парни, что за лица?! – воскликнул Сантуш, озираясь по сторонам. – Где наша не пропадала?

– Практически везде пропадала, – буркнул Ревенко (О, да! Наш выдержанный комэск дал слабину!).

После чего Саша со своего места на правом фланге посмотрела на Комачо благодарно (подлый укол ревности), а на Артема с гневом. Женщина, черт! Химически чистая женщина! Одни глаза, секунда и два взгляда, а какова разница!

Иванов, не говоря ни слова, выключил свет в зале. Остались лишь люминогенные полосы вдоль рядов кресел, да интерактивная голограмма над столом.

Вождь кратко обрисовал астрополитическую ситуацию, по коей нам довелось топтаться несколькими страницами выше.

Паркида… Счастье Конкордии. Именно ей она обязана эпитетом «Великая». И проклятье Объединенных Наций. Бесконечный люксоген – залог потрясающей маневренности клонского флота в стратегическом смысле.

Разгроми его в решительном сражении – и никаких гарантий на победу в войне! Ибо остатки флота всегда смогут в любую секунду появляться там, где угодно адмиралу Шахрави, и так же быстро убегать. А это, товарищи, означает затяжную войну – кошмар для армии, ужас для мирных граждан, мигрень для политиков. Шило в заднице, если по-простому.

Паркида – ключ к победе. Решительной и бесповоротной.

Практический вывод следовал самый оптимистический.

– Товарищ Иванов, неужели… – прозвучал в мерцающей тьме голос Кутайсова. – Неужели будет наступление?!

– Будет, Павел, будет, – зажегся свет, панели на потолке засияли, унеся мрак.

– Какое наступление, когда нас лупят в хвост и в гриву? – поинтересовался Сантуш. – Можно подумать, клонский флот мы уже разбили! Или вернули колонии в Синапском поясе?

– Понимаю ваш скепсис. Но, уверяю вас, главком Пантелеев, который сейчас готовит генеральное сражение, имеет все поводы для оптимизма. И вот чтобы подвести под этот флотоводческий оптимизм научную базу, нужен наш разведрейд.

На всех наших лицах читался однотипный вопрос – «Чего-чего?» – и Иванов снизошел до объяснений.

– Дело вот в чем. Нам прекрасно известна довоенная группировка орбитальных средств Паркиды. Во всех подробностях, поименно. Все орбитальные крепости специальной постройки и все устаревшие мониторы, используемые в качестве отдельных фортов ПКО. Также нам известно расположение всех восьми орбитальных заводов, доков и люксогеновых терминалов.

– Люксогеновых терминалов? На орбите? – я не люблю перебивать начальство, но вопрос сам соскочил с языка!

– Да, – Иванов кивнул. – Сила тяжести на Паркиде относительно невелика. Это делает целесообразным использование для подъема люксогена с поверхности планеты и орбитальных лифтов, и транспортных электромагнитных пушек. Таким образом, два терминала служат концевыми станциями лифтов. А еще один – пунктом сбора и перевалки транспортных контейнеров, выстреленных с поверхности планеты при помощи ЭМ-пушек. Но это детали. Важно то, что в общем и целом по состоянию на декабрь 2621 года на орбите Паркиды находились, помимо двадцати одного штатно эксплуатирующегося сооружения, еще пять определенно лишних объектов инфраструктуры. А именно: контейнерный терминал, станция астрофизического слежения, две дряхлых крепости ПКО и алюминиевый завод, полностью выработавший два эксплуатационных цикла и находящийся в аварийном состоянии даже по клонским стандартам. Все эти объекты к началу декабря стояли на консервации год и больше. В то время как стандартная конкордианская практика – в течение полугода продавать подобные объекты на металл в колонии нашего Синапского пояса либо утилизировать их на собственных металлургических комбинатах. А на Паркиде, кстати, такой комбинат есть и везти далеко с орбиты ничего не надо. Возможно, эта несообразность с задержкой на орбите Паркиды отслуживших свое массивных железных конструкций не привлекла бы внимания ни ГАБ, ни ГРУ, если бы не добытые нашей нелегальной агентурой фотографии передовой клонской базы Вара-18, развернутой в августе-ноябре 2621 года на орбите планеты Ларх. Это ровно напротив системы Асклепий, но, само собой, с клонской стороны границы. Так вот, основой базы Вара-18 послужила спарка из списанных орбитального алюминиевого завода и контейнерного терминала!

– То есть на орбите Паркиды клоны, по мысли нашей разведки, заскладировали готовые модули для какой-то передовой базы? – сообразил я.

– Именно так, – кивнул Иванов. – Я не буду сейчас воспроизводить всю цепочку аналитических выкладок нашей разведки. Скажу лишь, что с учетом расположения Паркиды – в относительной близости к нашей системе С-801 – и того, что в самой ближайшей к С-801 клонской системе – системе звезды Ориента – в декабре 2621 года также нашлись несколько подозрительно позабытых орбитальных сооружений из числа списанных, было сделано предположение, что таинственная клонская передовая база, получившая у нас кодовое обозначение «Троя», будет собрана уже в ходе войны. И будет она предназначена для действий непосредственно против нашего Восемьсот Первого парсека. Откуда вывод: наличие дробь отсутствие пяти лишних объектов на орбите Паркиды является индикатором неготовности дробь готовности конкордианского флота к проведению стратегической десантной операции по овладению Городом Полковников.

«Неземной красоты аналитическая выкладка!» – искренне восхитился я, но, честно говоря, перспектива тащиться на Паркиду за пищей для умозаключений светлейших голов нашей разведки меня настолько угнетала, что я почел за лучшее лишь глубокомысленно промолчать.

Разуваева, похоже, волновало то же, что и меня.

– Ну и як мы цэ зробимо, командир? – спросил он. – Цэ ж Паркида… Нас не собьют к кислой матери без лишних разговоров? Я бы сбил.

– Мы ж на чоругских машинах полетим, голова! – пояснил мысль начальства Клим.

– Именно, – это Иванов включился. – Для клонов вы – чоруги. Которые, как всем известно, нейтральны и имеют свойство летать, где хотят. Любопытство – залог физического выживания чоругов из касты восхищенных. И нам, и клонам эта особенность известна. Наши сверхдержавы воспринимают их наплевательское отношение к экстерриториальности более чем спокойно. Также напомню, что ваши машины оснащены гравимодуляторами, а значит, ваши переговоры засечь и дешифровать невозможно даже теоретически. Такие же модуляторы установлены на двух «Асмодеях», которыми воспользуемся мы с капитаном Браун-Железновой для координации действий.

– Почему вдвоем? – спросил я. – Это же при любых раскладах страшный риск. Сашу-то зачем…

Александра фыркнула.

– Тоже мне, рыцарь печального образа!

– Именно потому что риск, Андрей. Если со мной что-нибудь случится, операцию возглавит Александра.

– Но вы-то на «Асмодеях»! Вас за чоругов не примут! – настаивал я непонятно зачем.

– Не примут. Но «Асмодеи» оснащены двумя сюрпризами: комплексной установкой маскировки «Завеса» – ею мы будем прикрывать вас на подходе к цели – и генератором всережимной невидимости «Гриффин». Это экспериментальная разработка, существует всего в пяти экземплярах. Стопроцентной гарантии не дает и она, но все же…

Про «Завесу» я слышал. Мощное устройство. Поляризует вакуум, выпускает газопылевой шлейф, облака холодной плазмы. Что такое «Гриффин» – не имел ни малейшего понятия.

Порядок действий рисовался нехитрый, но эффективный. «Асмодеи» имеют колоссальную автономность. Как и чоругские машины. Это же флуггеры в кавычках; на деле – маленькие планетолеты.

Используя сии качества, мы выходим из Х-матрицы на расстоянии трех миллионов километров от Паркиды под прикрытием колец планеты-гиганта Бирб. Идем группой под «Завесами» «Асмодеев» – подлинных королей информационной борьбы. На дальних подступах к Паркиде – наш выход. Начинаем облет ключевых объектов по наведению с орбиты. Фиксируем всё и сваливаем обратно за Бирб, где нас подберет «Дзуйхо».

– Вынужден напомнить, товарищи, что риск велик. Опять-таки, вынужден напомнить, что в ваши головы встроены бомбы с дистанционным управлением. Более того, заминированы будут и все ваши машины. Сами понимаете, захват вас и ваших бортов надо исключить даже в теории. У меня всё. Сейчас «Дзуйхо» начинает прицельное маневрирование и разгон. Вам же я категорически приказываю отдохнуть. Путь неблизкий. Сходите в баню, выспитесь… Разойдись!

Вот характерный маркер нашей службы в те дни! «Дзуйхо» где-то маневрировал, куда-то прицеливался, а мы понятия не имели, где находимся! Только конечная цель, задание и бомба в основании черепа.

Дни были заполнены всяким.

Сантуш ухлестывал за Александрой, будто пубертатный юнец. То есть ну очень настойчиво. И вот, блин, ему удалось растопить лед! Саша внезапно принялась с ним флиртовать! А на меня даже не смотрела. Я тоже не смотрел, чисто из мести.

Из полезного: выспался – раз, баня – два. Все как положено: парилка, веник, ледяной бассейн, массаж. Ну и водочкой добили это дело. Форменное свинство пить после бани, но, рассудив, что здоровье нам может и не понадобиться, плюнули и употребили.

Горячий южанин Сантуш долго сопротивлялся. Он не мог понять, как можно добровольно лезть в раскаленную влажную топку и хлестать друг друга вениками?!

– Ничего, брат. Ничего-о-о… – пробасил Настасьин и, воспользовавшись подавляющим превосходством в массе, затолкал Комачо en el infierno de crudo[8]8
  En el nnferno de crudo (исп.) – в сырой ад.


[Закрыть]. – Ты, брат, говорил, что и водку не пьешь! Это все от латинской твоей необразованности… Сейча-а-ас… О-о-о так!

Уроженец Большого Мурома и сам был немаленький. Здоровяк Комачо казался на его фоне подростком.

– Idioto! Russo idioto! – выл Сантуш под веником.

– Ничего-о-о… мы люди православные. В Бога веруем и водку пьем!

– No soy ortodoxo! Yo soy un católico! – Комачо запоздало, но громко, во весь голос вспоминал о своем католическом вероисповедании.

– Папуля! Вот я сейчас из тебя всю гадость повышибу! И латинство твое мерзкое! И табачище твой жевательный! И табачище нюхательный! – ударение на букве «а», разумея отвратительные сантушевы привычки.

В самом деле, ничего. После третьего захода, да с контрастным бассейном, да с холодным квасом Сантуш размяк и дальше парился без посторонней помощи. Ну а уж насчет «водку не пьёшь», так тут Клим и вовсе погорячился. Выпить камрад Сантуш был не дурак. Результировали баньку родной сорокаградусной все вместе, и Комачо не отставал.

По распоряжению Иванова поляну застелили в капитанском салоне (чтобы не разлагать экипаж) и всё было как надо: водочка, горячая, обильная еда. С уважением к продукту и процессу.

Сам вождь, конечно, не пил, да и появился из вежливости на десять минут.

– Вы не находите, друзья, что… м-м-м-м… – промычал Комачо, когда за Ивановым прошипел пневматический замок, герметизируя салон. – Даже не знаю, как сказать…

– А чего стесняться? – ответил Кутайсов. – Кормят, будто гусей на убой. Вон, даже выпить разрешили, хотя в походе оно положено только «радиоактивной» БЧ.

– М-да, – Артем поддел полную ложку дымящегося пюре и внимательно ее обозрел, – гуси не гуси, но точно как в последний раз. Не помню, чтобы на авианосце так кормили.

– Грибочки дивно хороши! – сказал Настасьин и моментально с теми грибочками расправился. – И сиг малой соли. На что жалуетесь, братие? Жить надо сегодня, ибо что будет завтра одному Богу ведомо.

– Ну, за прекрасное сегодня? – предложил я, завладев потным графинчиком с целью начислить.

Артем повелительно взмахнул рукой, и мы употребили. Только Клим отстал, так как занимался снаряжением мощнейшего бутерброда из сига малой соли с лимонным соком, сыром и хлебом.

– Что за ерунду нес наш папа, насчет гипнокодирования и прочее? – спросил Кутайсов, закусив котлеткой. – Всем известно, что это чушь. Или не чушь?

– Это ты, Паша – чушь, – ответил Комачо, увлеченно нацеживая водку по ножу в стопку с томатным соком. – Пси-кодирование вполне реальная вещь. Видел я парней после спецобработки у нас в Тремезии… Ни черта хорошего. Но это грубая работа. Есть варианты с куда более тонкими настройками. Вы в России просто ничего не знаете, как дети, клянусь святым Яковом!

Комачо опрокинул получившуюся двухслойную смесь в глотку и зажмурился.

– Я не чушь, – обиделся Кутайсов.