Текст книги "Пилот особого назначения"

Автор книги: Александр Зорич

Соавторы: Клим Жуков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Но я не стал тогда, не стану и сейчас.

Есть в этом какой-то… некро-вуайеризм. Погиб человек (хоть и говном был непередаваемым), не вижу в этом ничегошеньки любопытного. Если бы выпало мне – убил бы гада, не колеблясь. Но вот так, из чистого любопытства подглядывать… Увольте.

Пока добивали четверку пиратов, мы со штурмовиками успели выпотрошить «Левиафан». Это же не линкор, как справедливо заметил Гурам Зугдиди. Корабль потерял ход окончательно, прижухли и зенитки.

Вперед ушли «Кирасиры» с осназом. Теперь можно было курить! Не было на борту пиратского рейдера Салмана дель Пино, который умел доставить хлопот любому, будь ты хоть сто раз осназ. Здоровяк по моей милости был теперь Бог знает где. Буквально: где угодно.

Всё прошло четко. Не успели с «Кирасиров» доложиться о начале штурма, как в мировом эфире разлился спокойный голос лейтенанта Степашина.

– Корабль, если кому интересно, взят под полный контроль абордажной команды. Потери: два легких трехсотых, один тяжелый трехсотый. Неприятель… не знаю точно, постреляли на твердую пятерку… Думаю, трупов за полсотни. Имеются тридцать девять пленных – этих половина раненые. Короче, приезжайте сами и присылайте медицину. Назрело. С вами было Радио Особого Назначения, до новых встреч, лейтенант Степашин.

– Здесь Иванов, – в голосе уполномоченного ГАБ можно было расслышать нотки удовлетворения; при хорошей фантазии, конечно. – Благодарю за службу, лейтенант. Сейчас будем. Кто из пиратов уцелел?

– Так поди разбери. Все в кровищи и молчат… партизаны Черного Неба… м-м-мать…

– Разберемся. – Иванов на глазах – а точнее, так сказать, «на ушах» – скисал до своего обычного печального состояния. – Да, и не вздумайте предоставить отчет в выражениях… вашего выступления в эфире. Жду подробный рапорт. Я знаю, вы их любите.

– Тьфу, пропасть… прошу прощения! Так точно, слушаюсь, есть рапорт!

– Ждите. Истребителям приказываю осуществлять барраж зоны пиратского рейдера, пока техники не подготовят «Левиафан» к буксировке. «Комета» и «Че Гевара», следуйте к «Левиафану» немедленно, вы мне будете нужны.

«Че Гевара» – это позывной Комачо Сантуша. На его вертикальном стабилизаторе красуется трафаретная голова в берете, древняя, как сама революция в Латинской Америке.

Зачем мы понадобились Иванову догадаться нетрудно: трупы опознавать. А также общаться с выжившими.

Да, «Левиафан» здорово изменился с тех недавних пор, когда я сообразил, что сии регенерированные ветры вредны для меня. Нынче посадочная палуба здорово смахивала на морг и кладбище погибших флуггеров одновременно. Или даже не морг. Реквизиторский цех из антикварного забористого хоррора про расчленителей.

Осназовцы стаскивали в центр палубы разнообразные фрагменты тел, тела относительно комплектные и нечто, в чем очертания бывших костюмов человеческой души не читались вовсе.

Дэ-э-э…

Бой в замкнутом пространстве – апофеоз войны. Современное оружие умеет делать такое!

Простроченные автоматными очередями на кадрах старой кинохроники кажутся усопшими во сне – в собственной постели, среди любящих домочадцев.

По слабозащищенным целям здесь применялись тропфен-кугели. Это такие пульки, начиненные кинетическим гелем.

При попадании в препятствие оболочку разрывает, и в разные стороны несутся капли плотной жидкости на сверхзвуковой скорости. Профессиональная короткая очередь – шесть выстрелов, в то время как одного попадания хватит, чтобы оторвать руку начисто. Шесть же пуль… Шесть пуль, цивильные мои друзья, разваливают тело пополам, с гарантией.

Осназ занимался первичной сортировкой трофеев, подсчетом тел и так далее. Всюду велись нормальные такие разговорчики, какие бывают в конце нормального рабочего дня (я интонации имею в виду – никак не содержание).

– А почему я должен опять убирать кишки?!

– Р-р-р-азговорчики, Свиньин! Это ты «баклажан» в коридоре шарахнул? Тебя просили? Вот теперь убирай!

– Так Хамадеев…

– Р-р-разговорчики!

– Ты смотри, это вот этот нас на входе в ангар из пулемета прижал, – (протягивая голову с шеей и куском плеча).

– Да? Не-е-ет! Вроде не этот! Тот был темнокожий, а этот прям белоснежка.

– Иди ты!

– Точно запомнил – темнокожий!

– Тела в кучу не валить! Отдельно иденте… идентифици… блин, в общем тех, кого опознать можно!

– А как мы это поймем, старшой?

– А вот я сейчас из тебя неопознанный летающий объект сделаю, для примера – вылетишь в технологический колодец, тебя потом никто не опознает!

– Нежности в вас нету, старшой…

И так далее. Ни-и-икаких эмоций – на работе люди.

У меня эмоции были. Пару раз я чуть не сблевал. Сантуш держался надменным молодцом. А потом… потом, товарищи, я глянул на шеренгу ходячих пленных и увидел ее – Фэйри Вильсон.

С перевязанной головой, спекшейся коркой вместо волос, но очень злую. Порадовался, что в скафандре человека, то есть меня, не вдруг узнаешь.

«Надо бы предупредить наших циклопов. Она ж сейчас кинется – вон как глазами стреляет!»

Не предупредил – уж очень убедительно выглядела победившая сторона.

Прибыл товарищ Иванов, запакованный в какую-то редкую модификацию «Саламандры» серебристого цвета. Обычные легкие скафандры такого рода – оранжевые или голубые, а тут видать по всему – статусная вещь! С ним: Александра, техники и смена пилотов-навигаторов.

Он сразу подошел ко мне, откинул забрало (на удивление ангар не был разгерметизирован, да и силовой эмулятор уверенно выдавал 0,8 «же»).

– Приступайте, Андрей. Мы без вас Блада не опознаем, да и в иерархии не разбираемся.

– Так нечего приступать. Жив и здоров – вон он, пятый справа. А возле него – Чарли Небраска, их лучший истребитель… не знаю, может быть на настоящий момент – старшина истребителей.

– Небраска, пф-ф! – Фыркнула Саша. – Всегда было интересно – это фамилия или позывной?

– Не могу знать, – это я.

– Фамилия, – это Комачо.

– Лишнее! – Это Иванов. – Салмана дель Пино и Доктора Скальпеля не видно?

– Никак нет. «Алые Тигры» полагают, что оба погибли на Шварцвальде в ноябре.

– Товарищ Сантуш, подтверждаете? – Поворот к Комачо.

– Да бес их знает! Там такая мясорубка была, тушите свет! А мы тела не очень-то опознавали – не успели просто. Ну, вы понимаете – чужаки, а потом Моргенштерн взорвался…

– Понимаю. Значит, запишем пока в пропавшие без вести. – Поворот ко мне. – Надо с Бладом и этим Небраской предварительно побеседовать. Пока от боя не отошли. Идите, Андрей.

– Насчет чего побеседовать?

– Насчет всего. Напугайте их, ваше появление будет психологически выгодно. Вдруг сболтнут нечто полезное? И вы, Лев, – обратился он к лейтенанту Степашину, который заблаговременно подступил к начальству, – ступайте для достоверности. Подыграйте по ситуации.

Сказано – сделано, я пошел. Вдогонку раздались печальные слова Иванова:

– Жаль, Румянцев не разбирается в методах оперативного дознания – такой момент пропадает…

Приободрил, блин! Я ж, в самом деле, ни уха, ни рыла! Ну что же, будем пугать!

Вот он, Блад! Всё так же аккуратно выбрит, наутюжен, будто и не был в бою! А глаза – абсолютно безумные…

Двое осназовцев выдернули его вместе с Небраской из шеренги и подвели к нам.

– Здорово, предатель! – Бросил мне Небраска.

Блад промолчал, глядя в подволок.

– Взаимно. – Ответил я. – Ничего не хочешь сказать? А, Кормчий?

Долгий взгляд, дьявольщина, а в глазках-то совершенно нешуточное сумасшествие!

– Мне с тобой разговаривать не о чем, мой нечестивый брат! – Сообщил Иеремия торжественно.

– А если подумать?

– Смешно слышать такой совет от того, кто сам ни разу в жизни не думал самостоятельно…

– Церемонии разводить будем?! – Взревел Лев, очень натурально, я аж подпрыгнул, а он рванулся к Бладу, засадив тому в горло ствол автомата. – Я тебя, суку, прямо здесь кончу! И уродов твоих заодно! И никто мне ничего предъявит! «При попытке побега»! Ты меня понял, гондон?! Говори, падаль! Будешь сотрудничать?!

– Н-ну, я так и думал, кхе-кхе, – прохрипел Кормчий. – Вам всем от меня что-то надо. И вы мне ничего не можете предложить взамен. Даже сделать ничего не сможете, так как смерти и пыток я не боюсь – боль очищает.

– Может, ну его к лешему, а? – Сказал Лев, показательно успокаиваясь и убирая автомат. – Предлагаю устроить всей компании прогулку в открытый космос без скафандров. Скажем, что ритуальное самоубийство. А то у нас царит нездоровый гуманизм – затаскают еще по кабинетам за жестокость. Ну а так – нет человека и спросить не у кого. Как тебе идея?

Блад улыбнулся окровавленными губами. Весь его вид выражал живейшее желание и полнейшую готовность прогуляться без скафандра.

– Смерть очища-а-ает, братья.

– Смерть очищает! – Как робот повторил Небраска.

– Смерть очищает! Смерть очищает! – Пошло гулять по рядам пиратов, до которых долетали некоторые слова.

Все-таки Кормчий был артист. Даже сейчас он играл, хоть и мала аудитория – не его уровень. И как играл! Жил ролью!

Ну что же? Я тоже кое-чему научен.

– Нет, Лева, нет! – Я покачал корпусом, так как головой в летном скафандре не больно покачаешь. – Плохая идея! У меня есть идея лучше!

Ваш верный повествователь возвысил голос, чтобы меня гарантированно услышал весь выводок.

– Смерть, конечно, очищает, кто бы спорил? Но смерть бывает разная! Я предлагаю передать их всем скопом в руки конкордианских властей! Никакой головной боли для нас, и награда хорошая! За живого Блада обещают сто тысяч терро. Да за остальных набежит по мелочи. А уж этим кадрам военные дознаватели устроят настоящее и очень небыстрое исцеление огнем! Это будьте любезны! Вот эту идею ты как оцениваешь, Лёва?

– Сто тысяч! Едрёна матрёна! Ого! Ну все, уломал, чертяка языкастый, пошли отсюда. – И бойцам. – Этих двух – к остальным!

Мы развернулись и пошагали прочь. Блад только тихо рассмеялся, а вот Небраска, Небраска сломался.

– Эй, эй! Румянцев! Давай поговорим!

– О чем? Что ты мне можешь предложить? Завтра ты будешь отдыхать на «Римуше» в обществе милейших клонов, мы с лейтенантом получим за вас оптом тысяч двести, и все будут счастливы! – Бросил я через плечо.

– Э нет, несправедливо! Вы нас взяли, при чем тут Клон?

– Бра-а-ат Чарльз, стыдно… – затянул из шеренги Блад, но его голос захлебнулся в звуке смачного удара.

Я взял Степашина под локоть, и мы подошли к Небраске.

– «Несправедливо»?! Это я от тебя слышу? Развеселил! Я лично сдал координаты «Последнего Ковчега» клонам. Что мне мешает сдать вас? Капитан Кавос мне доверяет. Один сеанс Х-связи – и готово!

– Ладно. Ладно. Поторгуемся. Я тебе сливаю информацию о звездолетах чужаков, а ты гарантируешь мне жизнь.

– Я тебе могу гарантировать только суд в Российской Директории. И потом, сведения о звездолетах я у тебя купил перед нашими искрометными гонками. Или не помнишь?

– Ну я же не дурак, брат! Зачем рассказывать все что знаешь за один раз, а?

– М-м-м… ну если тебя устраивает суд у нас…

– Устраивает, – быстро согласился Небраска.

Еще бы его не устраивал! Против Российской Директории брат Чарли нагрешил ой как умеренно! В отличие от Конкордии.

– Излагай.

– Какие гарантии, кроме твоего слова?

– Только одна гарантия: ты продолжаешь молчать и завтра оказываешься у клонов. Это я твердо гарантирую, брат.

– Нехорошо брать за горло коллегу, пусть и бывшего… Ну слушай…

В июне некий брат Этьен с группой единомышленников из «Синдиката» захватили легкий конкордианский транспорт в районе внешнего пояса астероидов системы Альцион. Погоня и абордаж затянулись, в системе появился фрегат, и им пришлось срочно делать ноги.

Разогнались, ушли в Х-матрицу без проблем, а вот вышли – вышли с проблемами.

Совсем не там, где планировалось: всё в той же системе, но на орбите планеты Береника. С наглухо запоротым люксогеновым дьюаром у первого двигателя и разболтанной системой прецизионной ориентации – у второго. Кроме того, двенадцать часов после этого экипаж переживал не самые приятные последствия по симптоматике «Осложненный выход из Х-матрицы». Тошнота, полная потеря мотивации, апатия, жуткие головные боли, сердечная аритмия, тремор конечностей – вкусный набор, превративший отчаянных парней в стадо безвольных неврастеников.

Пришли в себя. Сообразили, что клоны их не преследуют. Собрали из двух двигателей один действующий. Ну понятно: тот, что с треснувшим дьюаром, пошел на запчасти.

И вот доделывают они двигатель, как вдруг… Их искалеченную посудину берут в коробочку неизвестные флуггеры! После чего – обмениваются пренеприятными сигналами, которые звучат в эфире как царапающее нервы шипение.

Однако – пронесло.

Покружив вокруг немного, неизвестные, видимо, решили, что угрозы калеки не представляют, а потом за ними прилетел материнский корабль.

– Всё как ты описывал, Румянцев. Синий цвет, просто невероятные размеры, форма счетверенного крючка.

– А флуггеры?

– Этьен говорил, что геометрия однотипна кораблю, но конкретная форма и размеры уникальны – ни одного одинакового. Он их тогда хорошо разглядел – было время.

– Что дальше?

– Да ничего. Чужаки убрались. Наши прилетели домой на куске клонской колымаги – той, что попала в лямбда-сферу уцелевшего двигателя. Слили нам эту историю, постирали панталоны и – дальше работать.

– Как бы мне с этим вашим Этьеном поговорить? А, Чарли?

– Если только запасешься столом для спиритического сеанса. Этьена грохнула «Эрмандада». Кажется в сентябре.

– Это точно все?

– Точно. Кроме того, что я рассказывал перед гонками. Насчет того, что чужаков видели в системе Моргенштерн. Слушай, а что это за корабли такие, а?

– Вопросы здесь задаю я! – С наслаждением отрезал ваш верный рассказчик. – Эх, Чарли, зачем только я тогда тебе заплатил?

– А ты как хотел? Я свою жизнь оцениваю сильно дороже вонючих десяти хрустов! Вот видишь: пригодились сведения!

– Не поспорить… Ладно. Бывай. Замолвлю за тебя словечко. Заработал.

Небраску увели, а мы со Степашиным доложились Иванову. В том духе, что Блад, похоже, свихнулся на религиозной почве, а Небраска раскололся.

– Альцион… Береника… – пожевал губами уполномоченный. – Негусто. Жаль. Но вы молодцом! Оба. Ступайте отдыхать. Лев, рапорт, так и быть, подождет завтрашнего вечера. Альцион… Надо проверять! Всё, ступайте. Здесь без вас есть кому распорядиться.

И мы удалились.

Когда я проснулся на «Дзуйхо» (первое полноценное общение с подушкой с начала всей этой безумной свистопляски, между прочим!) меня нашла Александра и сообщила, что некая Фэйри Вильсон выхватила из бедренной кобуры одного осназовца пистолет и разрядила его себе в рот.

Слава тебе, Господи, что я не видел, как красивая голова Фэйри разлетается на куски, покорная безжалостной воле девятимиллиметрового тропфен-кугеля.

Я не стал даже выяснять, что будет с остальными, потому что какая теперь разница!

Глава 3
Эскадрилья Особого Назначения

Декабрь, 2621 г.

Космодром Новогеоргиевск.

Планета Грозный, система Секунда, Синапский пояс.

C большим размахом прошли юбилейные мероприятия в связи с годовщиной учреждения Совета Директоров. В деловых кругах с удивлением отметили отсутствие на празднике директора тяжелой и специальной промышленности, товарища Растова. Если вспомнить, что Растов отказался и от публичного торжества по поводу собственного пятидесятилетия в прошлом марте, а также и от участия в официальных мероприятиях на Дне Столицы, закономерно встает вопрос: собирается ли товарищ директор продолжать политическую карьеру, или вознамерился уйти на заслуженный покой?

Газета «Деловая Москва»

До сих пор не представляю, кем был товарищ Иванов. То есть теперь я узнал и как его зовут, и воинское звание, только ерунда это все. Масштаба фигуры, которая находилась рядом, не постичь. Да и сегодня в этом отношении мало что изменилось.

Он был очень тяжелый, неприятный человек. Простое пребывание в одном помещении с ним здорово выматывало, будто кирпичи таскаешь. Но он был человек. Много встречал сильных людей, да только рядом с товарищем уполномоченным все они – как электромобиль рядом с истребителем.

Нас он не щадил. Подчиненные были для него инструментом. Да только и себя он не щадил.

Когда мы вернулись на Грозный, не успел изрубленный «Левиафан» встать в орбитальный док на ремонт, товарищ Иванов сделал нам ручкой, пересел на «Кирасир» и куда-то усвистал. Даже не позавтракал, я уж не говорю о койке. А о ней во всю ширь своих душ мечтали парни куда моложе и крепче физически.

«Дзуйхо» маневрировал по высокой орбите, наматывая прицельные витки, а его высокопревосходительство зашел к нам в трапезную, о чем-то посекретничать с Александрой. Он был опять в костюме и надраенных старомодных ботинках, выбритый, прямой и годный к употреблению.

– Товарищ Иванов! – Позвал его Степашин, откладывая вилку с изрядным куском омлета. – А что же покушать? Давайте к нам!

– Некогда, Лев! – Отмахнулся тот. – Время не ждет – на фрегате позавтракаю.

И убежал, если его манеру перемещаться можно назвать столь громким термином.

– Он вообще когда-нибудь спит? Ест? – Спросил боец осназа Щедролосев, который, не чинясь, сидел за командирским столом в офицерской столовой.

– Было дело… пару раз, – рассеянно отозвалась подошедшая Александра.

– Куда его понесло? – спросил Сантуш.

– Да, в самом деле, куда? «Левиафан» захватили, пиратов угомонили, все круто! – Поддержал Ревенко.

Александра ответила в том духе, чтобы мы кушали, отдыхали и набирались сил. За нас уже подумали – как-то так.

Два дня мы потратили на душеполезное дело. Пилили орбиту и атмосферу обтекателями наших «Горынычей», слётывая звенья и группу в целом.

Много наработаешь за два дня? Да, блин, «девочкины слезки», как говорила Алиса в Стране Чудес (безумную книжку эту, которую в России не переиздавали лет триста, я мусолил как-то пару дней на борту «Левиафана»). С другой стороны: «Маршировать лучше, чем разлагаться» – так говорил классик армейского летописания.

Кадры подобрались опытные, так что результаты не очень печалили. Налет часов, в том числе боевой, у всех был на уровне, да и «Горыныч» осваивать с нуля пришлось одному Сантушу.

Таким образом, я стал ведущим своего старшего товарища. Ревенко, наш летный командир, получил в ведомые Настасьина, а Кутайсов – Сеню Разуваева.

Между учебой мы болтали. Все – устало, а я – радостно. Потому что родной РОК-14, родная флотская казарма и родная флотская форма наполнили жизнь смыслом, а вашего неумелого повествователя – энергией.

После всего!

Друзья мои!

После суда военного трибунала! После унизительного для кадрового истребителя (пусть и недоделанного) прозябания в концерне «Дитерхази и Родригес»! После пыточного подвала «Эрмандады»! После постыдной работы на пиратов! С волчьим билетом!

Я!

Безобразная скотина!

Носил лейтенантские звезды (хоть и фуфлыжные), а меня носил наш русский военный флуггер! В то время как страницы моего личного дела носили запись: «От боевой службы отстранен пожизненно».

Вот это вираж биографии, правда?!

Когда я поделился своими мыслями с Комачо, тот, как обычно, полез за словом в карман и вынул оттуда мудрую фразу:

– Знаешь, Андрей… Создатель вообще такой шутник!

– Ого! Сам придумал?

– Только что.

– Не могу не согласиться.

Эта шутка Создателя сделала мне так хорошо, что я готов был целовать Иванова в отсутствующие ГАБовские погоны и безропотно снес бы имплантацию в череп не одной, а десятка миниатюрных бомб!

Бомбы, кстати, вшили. Маленькие такие штучки, размером с крупинку сахара. Не соврал Иванов.

Ну и Сашу я готов был целовать. И в погоны, и куда угодно. Да только она редко показывалась, а когда снисходила, всегда отгораживалась субординацией и казенным «вы».

Да, зацепила меня товарищ капитан, ох зацепила. До сих пор вспоминаю наше с ней свидание на орбитальной крепости «Амазония», что стережет покой системы звезды Лукреции изо всех своих антикварных сил.

О чем я думал? Любовь к Рошни Тервани никуда не делась и не думала даже. Но, по меткому германскому определению, душа и тело разрывались между «Ich liebe» и «Ich will» – «я люблю» и «я хочу».

Скотина вы, товарищ бывший кадет, а теперь товарищ непонятно кто. Форменная скотина.

Слава Богу, ни времени, ни каких других резервов на душевные страдания не оставалось.

К вечеру второго дня наши машины в красивом строю зашли на посадку и замерли на ВПП Сектора 13. Согласно распорядку товарищи пилоты выстроились в шеренгу и предоставили себя товарищам техникам, так как разбирать летные скафандры самостоятельно мы не имели права.

– И что мы такой кислый? – Поинтересовался Разуваев, которого распатронивали по правую руку от меня.

– Оставь, Арсений, человека в покое. – Прогудел Настасьин. – Человек в телесном удручении пребывает.

– Не, ну а шо я такого сказал? Я ж с целью пообщаться, поддержать, посочувствовать и все такое!

– Ты когда шевелюру пострижешь, сочувствующий? – Спросил Ревенко на правах командира.

Принятый техником шлем явил миру роскошный сенин чуб, упавший чуть не до носа. Завязалась перепалка, за что Артему большое спасибо – прилипчивый одессит отлепился.

Удручение меня накрыло внезапно, так сказать, второй ударной волной. Я просто посчитал сколько времени пришлось провести в космосе – на адреналине, на нервах, когда жизнь на кончиках пальцев…

Штурм Шварцвальда, разведка в районе Тирона, взрыв звезды Моргенштерн, клонский карцер и клонская допросная, а потом сразу захват «Левиафана», гибель Тойво Тосанена и Фэйри Вильсон. О первом слова хорошего не найдется, а о второй не грех бы и всплакнуть.

Это ж я, выходит, почти три недели в боях и походах. Или, точнее, в боях и допросах. Не вынимая! Устанешь тут! И хорошо еще, что есть Сантуш, с которым всем этим можно поделиться! Так как нас очень настоятельно попросили насчет своих биографий друг с другом не откровенничать!

Кстати, как Комачо переносит эти нагрузки? Ему ж крепко за тридцать – возраст для истребителя совсем не юношеский.

Пока я страдал в руках техников, пока они паковали скафандры в рундуки, на взлетку вырулил легкий двухместный мобиль с Александрой на борту. Она выскочила на бетон, невыразимо свежая и прекрасная среди всеобщей армейской серости. Серая взлетка, черные истребители высятся заснеженными скалами, серый вечерний воздух и она – такой контраст!

– Мужчины! Товарищ Иванов прибыл, ждет вас немедленно на пятом складе. Будем новую матчасть принимать! – Воскликнула она и улыбнулась.

Так улыбнулась, что никто даже не сказал ничего матерного, приличествующего моменту. А я сперва хотел! Да сразу перехотел – умеет подкатить!

– Все слышали? Тогда в одну шеренгу и за мной – шагом марш! – скомандовал Ревенко, дыша морозным паром.

Ну что же, потрусили на Склад – в нашу секретную замызганную штаб-квартиру. Оно и хорошо, ибо снимать скафандр на поле зимой, даже такой мягкой, как новогеоргиевская – удовольствие ниже среднего. Только ничего не попишешь – наша шестерка квартировала на космодроме сверх штата, все помещения оккупированы пилотскими сменами, а «Дзуйхо» зачем-то висел на орбите.

Космодром, забор, КПП, хмурые осназовцы, елочки-араукарии, робот-уборщик борется с хламом, два поворота направо, полкилометра по прямой, и вот он – Склад № 5. На отшибе, уродливый, огромный, возвышается над пейзажем полукруглым гофрированным сводом.

На входе нас проверили еще раз, для порядка. Мы вошли. И увидели нечто такое, что просто нет слов.

Техники муравьями облепили… нет, на техников мы не обратили никакого внимания!

На обширной палубе стояли они.

Крупные, побольше «Хагенов». Оливково-зеленые. Без намека на фонарь пилотской кабины. Короткокрылые настолько, что непонятно вообще, где корпус, а где крылья. Вместо посадочных опор вывалены на штангах элементы бронирования днища. А сама броня такой фактуры, что и описать невозможно – не хватит слов – констелляция каких-то жгутов, утолщений, канелюров и наплывов непонятного технического и аэродинамического назначения.

Мы подошли.

Мы издали удивленные звуки.

Нехорошие слова говорил даже Клим, не жаловавший мат, как и все муромчане. За процессом любования нас застал Иванов.

– Ну что, кто опознает данные летательные аппараты? – Спросил он и улыбнулся.

– Это…

– Это…

– Это развлекательно-боевые планетолеты чоругов! – Выпалил я, так как совсем недавно потел над «Техникой ксенорас».

– Только этого не может быть, – резюмировал Кутайсов. – Как вы их достали?!

Иванов довольно хмыкнул.

– Слова «бета-каталитический крекинг люксогена» вам о чем-нибудь говорят, Павел Сергеевич?

– Нет… То есть я знаю, что люксоген в промышленных объемах синтезируется при использовании катализаторов, которые заставляют ядра урана трансмутировать в странглеты. И что одним из популярных катализаторов выступает эмпориум. Но без подробностей.

– Конечно. Новейшая установка бета-катализа – это гостайна. И я отвез подробную техдокументацию… в некое место, где обменял ее у восхищенного чоруга первого ранга Автандила вот на эти машины. Если вы не в курсе, обмен техническими достижениями с нашими братьями по разуму поставлен на широкую ногу. Хотя и не на такую широкую, как в Конкордии. К сожалению.

Иванов словно проснулся, заговорил живо и даже начал прохаживаться, заложив левую руку за спину.

– Чоруги, друзья мои, совершали межзвездные перелеты тогда, когда у нас на Земле король Харальд Хардрада погиб в битве при Стэмфордбридже, когда христианскую церковь постиг раскол, а толпы немытых франков с крестом и мечом жгли Иерусалим. Нам сильно повезло, что чоругские сообщества склонны к гомеостазу и далеки от мыслей об экспансии – как научной, так и военной. В основном, ими движет любопытство. На котором мы и играем.

– Зачем им наша технология? – Спросил я. – У них фора по времени – две тысячи лет! Целая бездна!

– Любопытство! Чоруги, особенно из касты восхищенных, обязаны каждодневно перерабатывать новую информацию – это залог физического выживания мозга. Не знаю, зачем именно им наша установка. Может быть, они ее в производство запустят. А может, им просто интересен ход человеческих мыслей.

– Так спросили бы у него… у Автандила этого! Он, кстати, шо, чоругский армянин? – Поинтересовался Разуваев.

– Автандил – гостевое имя, – автоматически откликнулась Саша, хотя у нее ничего и не спрашивали.

– Именно! – Подхватил Иванов. – Чоруги всегда берут имя из той культуры, с представителями которой собираются общаться. Да не просто берут! Как бы перерождают сознание! Так что Автандил – не просто кличка. Это вполне нормальное, полноценное имя, полученное в ходе особой церемонии. Насчет второго вопроса: Арсений Ростиславович, вы когда-нибудь общались с чоругом? Особенно, восхищенным? Докладываю: занятие специфическое. Представьте себя наедине с двухметровым прямоходящим скорпионом, который живет на свете уже лет сто пятьдесят, а знает и помнит больше всего Совета Директоров вместе взятого. Острейший ум, логика безупречная и настолько же нечеловеческая, плюс не вполне ясная мотивация… Могу сказать, что человек неподготовленный за пару-тройку дней такого общения может загреметь в психиатрическую лечебницу на пару-тройку месяцев. Бывали прецеденты. Вызнать у восхищенного нечто, если он сам не захочет рассказать – дело абсолютно гиблое. Вы лучше спросите, зачем нам уникальная матчасть!

Ну, это скучно. Это даже мне, с моими недоделанными тремя курсами, понятно.

Разведка же! А машины чоругские!

То есть, мы вне подозрений – пускай чоругов подозревают. А это бесполезно, так как их любознательность, экстерриториальность и наплевательское отношение к космической собственности известны от Цихлиды до Кай Аракса и от Вайтштраля до Армаити. К тому же до сих пор никто не знает, располагают ли космораки унитарным государством… И, соответственно, неясно, кому могли бы адресовать свои возмущенные дипломатические ноты наши сверхдержавы.

Идеальное прикрытие!

Перспектива полетать на легендарных чоругских планетолетах очень стимулировала. Я даже забыл, что недавно собирался помирать от усталости. Во всей Сфере Великорасы не наберется и дюжины пилотов, сидевших за штурвалом этих машин. И в их числе вот-вот появится Андрей Румянцев! Почетно и дьявольски заманчиво!

Но только есть одно «но».

– Амиго… товарищ Иванов! – Озвучил мои сомнения проницательный Сантуш. – Не знаю как остальные, но я едва осваиваюсь с «Горынычем». А его, все-таки, люди строили… Чтобы нормально облетать флуггер, нужны недели две. Так то наш, людской флуггер! А это что? Я даже не знаю, как его назвать, потому что «планетолет» – условное обозначение. У нас будет месяц-другой до начала работы? Иначе я на боевое задание вот на этом лететь отказываюсь!

Иванов опять сдулся. Перестал расхаживать и вновь включил свой гнусный, царапающий тембр.

– Нет. Месяца у вас не будет. Даже недели не обещаю. Отставить беспокойство. У чоругских машин феноменальная управляемость – благодаря тому, что они оснащены полноценным искусственным интеллектом. По сути, пилот превращается в киборга, симбионта собственного флуггера. Уверяю, что через два дня… нет, асом вы не станете, но полный спектр эволюций вам будет доступен. До утра на машинах смонтируют агрегаты управления для человеческих конечностей, и начнем осваиваться. Впрочем, если через два дня вы скажете, что машина вам не по душе – можете от вылетов отказаться, никаких санкций не последует. Слово офицера. Пока возьмите, это всех шестерых касается, техдокументацию. Мы подготовили кое-что на скорую руку…

Жили мы там же – на Складе.

В противоположном от входа конце, извольте видеть: надувные модули обитаемости из стандартного НЗ боевых звездолетов. Осназ ворчал, что десантные эллинги куда лучше, но выбирать не приходилось.

В общем, я сидел, а Комачо валялся на раскладной койке в нашей каюте. Мы оба дрючили тома руководства по эксплуатации, если можно так выразиться.

«На скорую руку» получилось приблизительно девятьсот страниц А-четвертого формата. Понять как устроена машина было решительно невозможно. Из текста следовало, что спецы ГАБ тоже не сильно блистали.

Самая прозрачная часть – «Энергетическая установка». Как известно, чоруги используют вполне вменяемые, сходные с нашими, технологии реактивного движения (а не загадочные ПАГД, пропульсивные антигравитационные двигатели – как джипсы, например). Но когда я дошел до слов «мезонный магназерный реактор» и «принцип действия в точности не установлен» – сломался.

Полез в раздел «Управление и применение вооружений».

Полегчало.

Начать с того, что умные космораки пожлобились поделиться своими замечательными плазменными пушками, так что планетолеты срочно оснащались нашими родными лазерами и подвесными ракетными установками.

– «Слово офице-е-ера», – передразнил Иванова Комачо с часовым запозданием. – Черт лысый! Ну не бывает такого, чтобы принципиально новую машину освоить за два дня! Не бы-ва-ет! Искусственный интеллект у них! И что теперь? Если они такие умные, так пусть вместо меня летают! Я им не мальчик из церковного хора! Киборг, понимаешь, симбионт… Я пилот, а не симбионт! Не желаю быть симбионтом! Или это что получается? Придет тот самый мальчик из церковного хора и за два дня научится тому, что я постигаю полжизни?!