Текст книги "Право на безумие"

Автор книги: Александр Земляной

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Найти Майкла она так и не смогла. Лишь однажды пробежал в груди знакомый неприятный холодок, но как она ни оглядывалась по сторонам, как ни рыскала в тонких слоях эфира, обрести форму этот мерзкий сквознячок так и не смог. А затем ярким светом поминального костра в астрал ворвался изумрудный всполох. Аки вздрогнула, улыбнулась впервые за последние два лунных цикла, и помчалась туда, где оставил свой след отмеченный богами. Но след был, а Алексея не было, словно его и не существовало вовсе. Такого на веку всех хранителей никогда не происходило. Если отмеченный существовал, он оставлял свой след. Если он погибал, его посмертный след навсегда оставался прикованным к одному месту. Но, пообщавшись с Лешим, когда он еще никуда не собирался исчезать, Аки перестала удивляться всем связанным с ним несуразностям, поэтому просто начала искать. И нашла. Нашла Оксану и ее сына. От маленького человечка исходила такая волна силы, что Аки буквально задохнулась от восторга, и неожиданно для себя поняла, что ее поиски привели к новой, никому неизвестной величине, с которой ни она, ни кто-либо другой из посвященных за все время существования храма не сталкивался.

Аки толкнула невысокую ажурную калитку и, пройдя по аккуратной дорожке, попала в зеленый тенистый сад. «Величина», под надзором пожилой матроны, смоктала леденец, катаясь на маленьких качельках под раскидистым тенистым деревом. Она стояла перед малышом и не знала, что ей делать дальше. Очень хотелось опуститься на колени и погладить его по голове. Собравшись с духом, Аки уже протянула руку, но ребенок поднял голову и, внимательно ее осмотрев, прощебетал: «Бонсюр, мадям». От неожиданности она отпрянула и спиной наткнулась на подошедшую сзади встревоженную тетку. В результате они дружно грохнулись на аккуратно подстриженный газон, вызвав веселый заливистый хохот мальчугана. Ну никогда еще он не видел, чтобы две взрослые тети так смешно и неуклюже барахтались перед ним на травке.

Аки, наконец-то избавившись от мешавших ей чужих конечностей, вскочила на ноги и начала приводить себя в порядок, зло косясь на женщину, которая с трудом поднималась с земли.

– Поосторожней нельзя?

– Вам, собственно, что здесь нужно?

Неожиданно обе поняли, что говорят по-русски. Тетка явно растерялась, а Аки, уже в который раз, удивилась. Она, воин храма, общается с престарелой прислугой, да еще на варварском наречии. Боги, что с ней происходит.

Из кустов вышел встревоженный мужчина в рабочем комбинезоне и с садовыми ножницами в руках. Бросая на них вопросительные взгляды, он медленно приближался к их милой компании, внутри которой нарастала напряженная атмосфера. Аки не хотела начинать новое знакомство с драки, но если придется, что ж поделаешь. Главное, обойтись без тяжелых увечий.

Женщина явно что-то почувствовала, поэтому, встав между незваной гостьей и мальчиком, продолжавшим мирно качаться на качелях, выудила из кармана сотовый телефон и с нескрываемой угрозой произнесла: «Звоню в полицию». Аки заставила себя улыбнуться.

– Здравствуйте. Я Оксану ищу. Это же ее сын?

– Вы, милочка, кто?

Голос не стал добрее, а пальцы продолжали бегать по клавишам.

– Я ее подруга. Она мне звонила недавно, приглашала в гости зайти. Вот и зашла. Меня Ар…

– Алечка?!

По дорожке от дома, с растерянным и счастливым лицом, бежала Оксана.

– Аля, неужели это ты? Я так ждала, так ждала.

Затем внятный монолог прервался, и Аки оказалась в плену нежных объятий, нежданных слез, множества вздохов и большого количества, не требующих ответов, вопросов. Садовник, оценив ситуацию, незаметно растворился в приусадебной растительности. Женщина дружелюбней не стала, но телефон спрятала.

– Мама, познакомься. Это моя подруга Арлетта.

– Для меня большая честь познакомиться с вами, Держащая в руках огонь.

Дама слегка опешила от подобного обращения, но голос стал звучать мягче, хоть и с большой долей сарказма.

– А я просто счастлива. Будем знакомы. Наталья Васильевна.

Оксана, наконец, отлипла от вновь обретенной подруги, но продолжала держать ее за руку, словно боясь, что та исчезнет так же неожиданно, как и появилась.

– Пойдемте в дом. Мне столько нужно у тебя узнать.

Она подхватила сына на руки и, не оглядываясь, пошла вперед, оставив Аки наедине с матерью, абсолютно не подумав о возможных последствиях. Последствия ждать себя не заставили.

– Арлетта, мне очень не нравитесь вы, и очень не нравится ваше здесь появление. Я бы хотела, что бы вы как можно быстрее нас покинули. Лучше – не заходя в дом.

Аки замерла.

– Предупреждаю. Здешний комиссар полиции – мой очень хороший знакомый. И в случае чего не будет ограничивать себя в общепринятых рамках.

– В случае чего? И в каких рамках?

Ответа не последовало. Положение спасла Оксана, которая, обернувшись на пороге, призывно замахала рукой, но внутрь не зашла, терпеливо дожидаясь отставших женщин.

Х

Наталья Васильевна прожила довольно интересную и насыщенную событиями жизнь. Человеком была целеустремленным, деловым и очень энергичным. Обладала большим здоровым цинизмом и, как сама считала, огромным житейским опытом.

Опыт действительно был, и не только житейский. Дочери она об этом никогда не рассказывала, но ее бабка, безвыездно прожившая в глухом украинском селе, имела твердую репутацию ведьмы, и небезосновательно. Как считалось у поселян, главные ее способности проявлялись в лечении домашнего скота, но заблуждались они в этом сильно. Занималась она и другими вещами, которые не всегда были безобидными и направленными на принесение пользы простым сельским жителям. Естественно, этим она перед знакомцами не хвасталась. На костре не сожгли бы, времена уже не те, но вот хату бы спалили, да и семью выгнали куда-подальше. Открылась лишь внучке, уже перед смертью, наделив ее своим тяжким знанием. Наташа на тот момент была комсомолкой, твердой атеисткой и в антинаучную сущность колдовства не верила. Поэтому, внутренне посмеявшись над «темной» бабушкой, вернулась в Киев, где постигала актерское мастерство в местном училище. Прошло время, бабушка отошла в мир иной, учеба подходила к концу, и серьезно вставал вопрос о распределении. Сильно манила Москва, но сироту, у которой из всех достоинств была только яркая внешность, явно ждало другое направление. Родина была огромной, а захолустных театриков в ней пруд пруди. Но случились святки, а девушки, невзирая на все свое марксистско-ленинское воспитание, в эти дни активно развлекались гаданием. «Суженый-ряженый» и все такое. Гадали-то практически все, но у Наташи результаты случились настолько удивительными, что общежитские подружки дружно окрестили ее ведьмачкой, начали соблюдать в отношениях некую дистанцию, и на всякий случай перестали знакомить со своими парнями. Наташа отнеслась к своим неожиданным возможностям серьезно. Вспомнила бабушку, с оглядкой на вездесущих комсомольских активистов сходила в церковь, и отправилась покорять столицу, получив направление в знаменитый академический и драматический театр. К такому повороту своей судьбы она внутренне была готова (не зря две ночи просидела над бабкиной книжкой), а к скуке и железной дисциплине, царившей в театре с не легкой руки маститого художественного руководителя, была не готова абсолютно и привыкнуть не смогла. Но, благодаря хорошим внешним данным и животному желанию держаться рядом с сильными мира всего, быстро и основательно вошла в круг так называемой «богемы», костяк которой составляла «золотая молодежь», а также молодая поросль «культурной элиты». Рестораны, творческие вечера, поездки на правительственные дачи, обсуждения новостей «вражеских голосов», красивые военные и подающие надежды молодые ученые. Жизнь бурлила своей новизной и пеной близкого счастья.

Через год подобного времяпрепровождения в судьбе «подающей надежды молодой актрисы» возник человек в сером костюме, плохо скрывающем офицерскую выправку. Иван Иванович не стал долго ходить вокруг да около, а сразу предложил Наташе оказывать помощь органам государственной безопасности в борьбе с тлетворным влиянием Запада, которое основательно пустило корни в кругу ее друзей и приятелей. А чтобы она особо не сомневалась, предложил на выбор две возможности. Либо отправиться на гастроли в дружескую Болгарию, либо поднимать культурный уровень жителей Нижнего Урюпинска, буквально жаждавших увидеть столичную знаменитость.

Наташа не колебалась ни минуты. И через полгода, произнеся на сцене сакральное «кушать подано», наслаждалась теплым морем и пляжами братской республики. Вернулась в Москву, представила Ивану Ивановичу написанный твердым неженским почерком отчет о поездке и выявленных фактах неблагонадежности отдельных членов советской делегации. После чего стала ждать новых интересных командировок. Однако у Родины в лице Ивана Ивановича на нее были другие виды. И через другие полгода она вступила в летучий отряд «Ласточка», занимавшийся интимным обслуживанием иностранных дипломатов и прочих представителей демократического мира, исполняющих свои должностные обязанности в суровой советской действительности.

В принципе, в ее жизни ничего кардинальным образом не изменилось, лишь резко увеличилось количество знакомых иностранцев, что само по себе было довольно интересно и открывало новые, недоступные ранее перспективы. Через год такой жизни Наташа активно засобиралась замуж за корреспондента серьезной английской газеты, со всеми вытекающими отсюда последствиями, вплоть до выезда на родину жениха. Эти начинания были основательно поддержаны Комитетом, чьи представители заставили ее серьезно заниматься языком и освободили от сопровождения представителей африканского социализма.

Лондон ее поразил, что называется, «до глубины души», а счастью не было предела. Но едва она успела познакомиться с родителями жениха, почувствовать себя настоящей леди и выбрать красивейшее свадебное платье, как ее избранник разбился в автомобильной катастрофе. Выходить замуж за покойников было не принято, а несостоявшаяся английская  родня указала «русской пигмалионше» на дверь.

Вот так Наташа с десятью фунтами, лежащими в эксклюзивной дамской сумочке из крокодиловой кожи, оказалась практически на улице, без каких-либо серьезных средств к существованию. Начинать жизнь с нуля в капиталистическом раю она не захотела и примчалась в советское посольство, где и отдалась полностью своему горю, ожидая отправки в Союз.

Горе было большим. Она прилагала просто огромные усилия, чтобы не думать о нем и о том, что она потеряла, но бившаяся под сердцем новая жизнь напоминала об этом с каждым днем все отчетливей. Но ее ангел-хранитель из поля зрения не упустил ничего, и там же в посольстве она познакомилась с «одним московским товарищем» по фамилии Егоров, который находился в Великобритании по каким-то торговым делам. Был он человеком серьезным, в возрасте и не женатым. Все время, пока Наташа оставалась в посольстве, он старался окружить ее отеческой заботой и ненавязчивым вниманием. Ей было с ним хорошо и уютно, но не больше. Поэтому, когда уже в Москве, он появился с цветами в квартире подруги, где она собирала чемоданы перед отъездом на малую родину (из театра перед предполагаемым замужеством, естественно, ушла, из общежития, соответственно, выписали), и сходу предложил выйти за него замуж, она растерялась, расплакалась и согласилась. В слезах рассказала ему и про КГБ и про беременность, ожидая в ответ услышать что-нибудь про «конторскую подстилку, беременную империалистическим ублюдком», но Павел Емельянович утер ей слезы благоухающим носовым платком и поставил лишь одно условие. Ребенок будет носить его фамилию и никогда не узнает, кто действительно был его отцом. Так они и поженились.

Жили хорошо и дружно. Товарищи с Лубянки о себе никогда не напоминали. Оксанка росла на радость родителям здоровенькой, умненькой и красивой, а других детей у них не было.

Муж был старым партийцем, скромным и непритязательным. Никогда не кичился своим постом и возможностями. Скрепя сердце, пользовался пайками, а в ведомственные дома отдыха и санатории никогда не ездил, объясняя молодой жене, что благами Родины в первую очередь должны пользоваться те, кому они действительно необходимы. Поэтому отдыхать они ездили исключительно в небольшой приморский городок, где когда-то жили его родители. Но Наташа никогда не протестовала, ценя подаренную судьбой спокойную и благополучную жизнь. Затем рухнул Союз, и внезапно повзрослела дочь. Выросла в красивую статную девицу и стала пропадать вечерами, объясняя это дополнительными занятиями в институте. Сдав за дочку сессию, Павел Емельянович неожиданно выдал ее замуж. Пришел с работы и просто сказал, что у него есть друг, а у друга – сын. Сын – «далеко пойдет», и «семья хорошая». Она не спорила. Странно, но не спорила и Оксана.

Когда Паша умер, ее образ жизни практически не изменился, но ушло из нее что-то большое, родное и теплое. Мир не перевернулся, но Наталья Васильевна осталась действительно одна. Еще не старая, но абсолютно одинокая. Дочь жила своей жизнью, и о себе напоминала исключительно по праздникам. Жить стало грустно и скучно. Затем, неожиданно даже для себя, она во второй раз вышла замуж. Самое смешное, что новым мужем оказался ее старый знакомец по «совместной» работе в органах госбезопасности, незабвенный Иван Иванович. Звали его Сергей Васильевич Иванов, был он, естественно, в отставке. Но, чтобы на пенсии не было скучно, стал президентом крупного фонда, созданного на непонятные деньги. Оксанка вдруг, словно за компанию, оказалась женой новорусского миллионера, и они начали друг другу дарить дорогие подарки, изредка встречаясь на модных курортах.

Призрак нищеты и нестабильности исчез, не успев даже замаячить поблизости. Смерть второго мужа и разводы Оксаны уже никак не могли повлиять на сложившийся уклад и приобретенные привычки.

Когда в России стало абсолютно скучно, Наталья Васильевна, с подачи нелюбимого зятя, переехала в Европу, откуда пыталась повлиять на неразумную дочь, вдруг решившую поселиться в родном городе Павла Емельяныча. Когда же она неожиданно приехала, – грустная, тихая и, наконец-то, беременная, – Наталья Васильевна окончательно почувствовала себя счастливым человеком. Внук, дочь, достаток, обширные приятные знакомства и необременительный образ жизни светской львицы. Оставалось лишь одно –  удачно выдать Оксанку замуж, желательно за какого-нибудь лорда (очень манил английский берег).

Вот в этот благостный момент и случился выпавший из парижского окна, неизвестный ей ранее отец Егора и по совместительству – сотрудник российской спецслужбы. Наталья Васильевна напряглась, собралась и стала ждать неприятностей, которые и появились в образе подруги дочери с редким именем Арлетта.

Вошедшая в их сад молодая женщина фотомодельной внешности своими грациозными движениями напоминала пантеру. А от взгляда, который она бросила на садовника (не столько садовника, сколько бывшего спецназовца, недавно нанятого предусмотрительной бабушкой исключительно для охраны), неподготовленный человек просто обратился бы в бегство. Но Оксанка вся светилась от счастья, и Наталье Васильевне ничего не оставалось, как войти следом за нежданной гостьей в их милый уютный домик, бросая злые и настороженные взгляды на обнимающихся подружек.

Х

Оксана была взволнована, встревожена и обрадована одновременно. Ее жизнь менялась. Все, от чего она пряталась, пришло сразу, одним широким и резким шагом, прорвав блокаду, которая бережно поддерживалась последние два года. Появление Арлетты вернуло ей уверенность в себя и принесло осознание чего-то большого, нового, с которым она раньше была знакома, но старалась о нем не думать и не вспоминать, уж очень это было странно и необычно. Однажды, уже во Франции, она зашла в православный храм и, не удержавшись, исповедалась имевшемуся там отцу Тимофею, рассказав ему об Арлетте, Алексее, рождении сына и обо всем остальном, что с этим было связано. Грехи ей служитель культа отпустил, но провожал искренно печальным взглядом, в котором явственно читалось сожаление о помутнении рассудка у такой красавицы. После исповеди ей стало легче, но взгляд батюшки запомнился и внес свою лепту в зарождавшееся недоверие к самой себе. Спас Оксану сын, который своим спокойным «агуканьем» недвусмысленно заявил, что раз он живет на белом свете, значит отец у него был, а если был отец, то и все остальное не померещилось. И она перестала угнетать себя пустыми размышлениями, целиком посвятив всю себя воспитанию Егора, здраво рассудив, что ее судьба мимо не пройдет.

Оксана откинулась в кресле и посмотрела в иллюминатор. Лайнер шел выше облаков и земли видно не было. Сидящая рядом бабушка Наташа о чем-то весело сюсюкала с внуком. Оксана благодарно улыбнулась и, вспомнив, на сколько вопросов ей пришлось ответить матери, закрыла глаза. Самолет летел в Россию, а она в который раз вспоминала все, что этому предшествовало, и особенно первый совместный вечер их нынешней теплой компании, когда Арлетта волком смотрела на Наталью Васильевну, а та кричала на дочь, требуя выставить «эту странную особу» вон и срочно вызвать полицию.

Кричать мать начала сразу как вошла в дом, и ничего не хотела слушать. В принципе, сказать кому-нибудь из них слово она тоже не давала. Оксана испугалась. Она помнила, что об Арлетте рассказывал Алексей, и боялась, что женщина-воин разрешит ситуацию каким-нибудь запредельным способом.

– Оксанка, ты как была круглой дурой, так и осталась. Годы тебя не меняют. Ты мне не объясняй кто это такая. Я таких, как она, на своем веку вдоволь повидала. Шалашовка элитная.

– Мама, ну разве так можно?

– Что можно? Мне сейчас все можно. Она же не твоя подруга, а этого твоего… попрыгунчика. Что молчишь? Не надо мне врать, я сама все знаю и вижу. Она здесь не просто так появилась. Он прислал. И не от любви большой. Я тебе точно говорю. Случилось у них что-то, квартирка чистая понадобилась. Говорила я, уезжать надо побыстрее и подальше. Так нет же, дождались. А ты – любовь, любовь. Какая любовь, дура? Что молчишь?

– Мама, я…

– И не надо мне ничего говорить. Меня слушать надо!

Вот в этот момент Арлетта и показала себя во всей своей нечеловеческой красе. Она грациозно опустилась на одно колено, склонила голову и произнесла вежливым, но очень твердым голосом, абсолютно не допускающим сомнений или возможности его проигнорировать:

– Держащая в руках огонь, прошу мне ответить. Вы видели Отмеченного богами? Когда и где?

В комнате воцарилось молчание. Наталья Васильевна тяжело опустилась в кресло и, держась за сердце, ошарашено смотрела на застывшую дочь и склоненную в поклоне женщину.

– Неужели теперь психованных на работу берут? Да-а, Оксанка, ты у меня особым умом не блещешь, но друзья у тебя – просто загляденье.

– Мама, Аля очень издалека, у них так принято со старшими разговаривать. Ты просто меня попробуй выслушать, а я тебе расскажу немного, чтобы не так странно казалось.

– Я вижу, из какого далека. Чудный южный говорок. Не иначе, с под Луганска. Ну шо, на суржике балакаем.

– Мама!

– Что, мама? Собирай чемоданы, а я вызываю полицию. Пока еще кто-нибудь подозрительный не заявился.

Сказано это было немного спокойней, и, насколько Оксана знала мать, та уже выдохлась и кричала, скорее, по инерции, чем действительно со зла.

Арлетта подняла голову и посмотрела в глаза Наталье Васильевне. Об этот взгляд можно было порезаться, но та взора не отвела, хотя слегка и побледнела.

– Держащая в руках огонь, я не представляю для вас, для вашей дочери и для вашего внука никакой опасности. Хотя вы абсолютно правы, опасность вам угрожает. Но если кто сейчас вам и поможет, то это я. И я прошу принять эту помощь. И я прошу ответить на мой вопрос.

Теперь в кресло рухнула Оксана. У нее в голове ворочались чудовища из бассейна Сулина и старый советский артист, чью фамилию она не помнила, в образе злой бабы-яги и Кощея Бессмертного. На Наталью Васильевну выпадение дочери в «осадок» также произвело должное впечатление, и она неожиданно для себя успокоилась.

– Так, Арлетта, кажется? Встаньте с пола и сядьте в кресло или на диван. Куда-нибудь, где удобнее. Какая опасность угрожает моей дочери?

– Она рассказала вам кто отец ребенка.

– Да.

– Нет. Не все. Аля, я не все рассказала. Без всех… этих… ужасов.

– Та-ак. Какие у нас еще, кроме КГБ ужасы присутствуют.

– Я не очень хорошо знаю, кто такие кагэбэ, но, скорее всего, они не такие страшные, как те, кто может прийти за вашим мальчиком. Как вы его назвали?

– Егор.

Оксана всхлипнула, Наталья Васильевна озабочено полезла в шкафчик за коньяком, а Арлетта замерла, а глаза у нее сделались большие, удивленные и счастливые.

– Как? Еггорн?

– Ага, Егор, Егорушка.

Аки на ватных ногах подошла к Наталье Васильевне, которая ожесточенно сражалась с упрямой пробкой. Забрала у нее бутылку, отломала горлышко и сделала большой и жадный глоток. Потом смутилась и разлила остаток по стоящим на столике чайным чашкам. Мать Оксаны одобрительно хмыкнула и недоверчиво посмотрела на изящную Арлеттину ладошку.

– Вот это по-нашему. И прислуга, в случае чего, решит, что мы просто чаевничаем.

Она сделала глоточек и вернулась в свое кресло.

– Здорово у тебя с бутылками получается. Все, девочки. Теперь рассказывайте.

Они и рассказали. Говорили долго. Оксана сбивчиво, Арлетта не всегда понятно. Наталья Васильевна задавала много вопросов и ничему не верила. Когда закончилась история и вторая бутылка коньяка, Оксана поднялась наверх к сыну, а Арлетта подсела поближе к ее матери.

– Я чувствую, саввон, ты мне не веришь. Но я постараюсь это исправить. Ты – Держащая в руках огонь, хотя, может быть, сама уже об этом забыла. Протяни мне свою руку, и я тебе покажу, если у меня хватит сил.

Ладонь легла на ладонь, и Наталья Васильевна охнула. Внутри словно лопнул воздушный шарик и все, что хранилось в нем и спало, с бешенной скоростью влилось в ее кровь и побежало дальше, наполнив каждую клеточку тайным знанием, когда-то давно бережно вложенным любящей бабушкой.

– Вот так. А теперь, саввон, смотри.

И она увидела. Многого не поняла, но Отмеченный богами ей понравился (было в нем что-то от Павла Емельяныча), Аки было очень жалко, круглое летающее чудовище было страшным и отвратительным, а непонятное слово «саввон», оказывается, означало «старшая, уважаемая младшими женщина». То ли от коньяка, то ли от этой «саввон», она окончательно и бесповоротно поверила Арлетте – Аки и своей дочери. Встревоженная и успокоенная одновременно, она нежно поцеловала Арлетту в лоб и ушла к себе.

Аки проводила ее изучающим взглядом и тихо поднялась в детскую. Рядом со спящим мальчиком было хорошо и спокойно. Она никогда не держала на своих привыкших к мечу руках ни одного ребенка, и не решилась на это и сейчас. Дело воинов храма подходило к концу, но им об этом еще не было  известно. А Аки прошла только половину своего пути и останавливаться была не намерена. Ей нужна реликвия и Отмеченный богами, и она их получит.

Аки нашла в комнате плюшевого медвежонка, и, бросив его на пол, тихо легла у входа, подложив игрушку под голову. Теперь она могла спокойно заснуть. Воины клана, пусть и бывшие, иногда позволяют себе такую роскошь – хорошо отдохнуть перед большой битвой. Она спала и не слышала как тихонько подошедшая Оксана осторожно, боясь разбудить подругу, укрыла ее мягким теплым одеялом.

Образ спящей Арлетты, калачиком свернувшейся на пороге комнаты, не выходил у Оксаны из головы. В ту ночь она долго не могла заснуть. Едва сомкнув глаза, тут же вздрагивала и испугано осматривала комнату, в которой, кроме тихо посапывающего сына и беззвучно лежащей на полу женщины, никого не было. Аля спала тихо и спокойно. Лицо во сне расслабилось, стало совсем детским и очень счастливым. Оксана пару раз, стараясь ее не потревожить, подходила и присаживалась рядом на корточки. В позе и выражении лица подруги было столько счастья и беззащитности, что Оксана неожиданно для себя прониклась к ней странными материнскими чувствами, и с того момента окружала ее постоянной, но ненавязчивой заботой, заслужив несколько удивленных взглядов Натальи Васильевны.

Собрались они на удивление быстро. Мать пресекла все возможные возражения, отправилась вместе с ней и внуком. Арлетта проводила их до аэропорта, но лететь отказалась, сообщив, что встретит их уже на месте. При этом обменялась заговорщицким взглядом с Натальей Васильевной, а немой вопрос Оксаны повис в воздухе.

– Ма, скаси скаську.

Егорка с серьезным и комичным выражением лица протягивал к ней свои ручки, настойчиво требуя внимания.

Оксана улыбнулась и, поудобней устроив сына на коленях, начала: «Жили-были дед да баба. И была у них курочка Ряба».

Лайнер осторожно обогнул неожиданно возникший грозовой фронт и, набрав скорость, вернулся на прежний курс.

Х

Первое, что он почувствовал, это кислый гадкий привкус во рту, и лишь затем увидел солнечный свет. Свет был спокойный и неяркий, слабо струился сквозь запыленное стекло окна, которое совсем не отбрасывало солнечных зайчиков. По какой-то причине первым осознанным желанием было увидеть именно солнечных зайчиков. Зачем они были нужны, дело было темным, но увидеть на полу веселые отблески заходящего солнца хотелось очень. Других мыслей не было. Он лежал на неудобной, сильно продавленной кровати, и смотрел в окно, пытаясь увидеть закат, небо и облака.

Когда за окном совсем посерело, решил встать и включить освещение (темнота была неприятна). В руке кольнуло. В вену был вставлен катетер капельницы, сам сосуд с неизвестным содержимым примостился на прикроватном светильнике. Выдернул иглу и с интересом понюхал вытекающую жидкость. Она была маслянистая, приятно скользила между пальцами и ничем не пахла. Разглядев на стене в изголовье выключатель, немного посомневавшись, резко ткнул в него пальцем. Выключатель громко щелкнул и помещение наполнилось мягким красноватым светом.

– Бордель какой-то.

Сказал это вслух и очень удивился звуку своего голоса. Затем удивился тому, что удивился, а потом стало плохо. Он зажмурился, сдавил виски руками и резко поднялся.

Алексей стоял с закрытыми глазами, а в голове металось отчетливое эхо чудовищного взрыва. Взрыв был давним и ужасно далеким. Этот старый, когда-то услышанный грохот, нес в себе смерть и потерю, но с этим грохотом в его память ворвалось все, о чем он забыл или не помнил, или не думал, или не мог думать и вспоминать. Леший не мог себе объяснить это ощущение. Это словно увиденный ночью сон, который забыл сразу, как проснулся, а затем неожиданно и непонятно почему вспомнил через месяц, и не можешь сразу понять что же ты такое на самом деле вспомнил. Перед глазами отчетливо замелькал рой серебряных звездочек. Его шатнуло в сторону, и он осторожно присел на кровать, показавшуюся теперь очень милой и удобной.

Огромный ворох мыслей, образов, кусков каких-то событий, мешая друг другу, метались в его черепной коробке, пытаясь обратить на себя внимание. Но первое, что он смог четко для себя сформулировать, было несколько глупым и абсолютно не отвечало серьезности ситуации.

– Оказывается, хоровод звездочек перед глазами – это не вымысел досужих мультипликаторов.

Фразу произнес вслух. Говорить, пусть с самим собой, было очень приятно. Это успокаивало и придавало больше реальности окружающему и доказывало его присутствие здесь, в этом мире. Головокружение прошло, и началась очень странная процедура, которая вряд ли была бы кем-то замечена со стороны, если бы, конечно, этот кто-то был бы рядом и имел подобную цель. Выглядело это таким образом. Он подходил, например, к окну, и в голове всплывало: «Окно. Окно бывает деревянным (стеклянный, оловянный, деревянный), пластиковым, круглым, квадратным, прямоугольным. Стекло. Это вот стекло. Есть подоконник и отлив. Между рамами можно поставить рюмку с солью, тогда не будет запотевать. Окно в доме. Дом. Дом бывает большим и маленьким. Кирпичным, панельным. Одноэтажным и многоэтажным». И так далее, цепочка за цепочкой. Оказывается, он очень много знал или ничего не забыл.

Блаженное состояние познания окружающей действительности закончилось часа через два, когда он достал из прикроватной тумбочки забытый прежними постояльцами потрепанный журнал и уткнулся взглядом в рекламу зубной пасты. Картинка была яркой и лучилась деланым счастьем и благополучием. Папа, мама, сын и дочка улыбались имеющимися у них красивыми блестящими зубами, свидетельствуя всему миру, что без этой гель-пасты жизнь была бы скучна и бессмысленна. Естественно, начала складываться новая цепочка: «Мужчина, женщина, дети, семья. Жена… сын. Семья!!!». А дальше рухнуло лавиной, которая смела все оставшиеся в его голове препоны, и он потерял сознание.

Х

Коронация нового императора откладывалась. Выверенный и отточенный план рассыпался в прах, столкнувшись с упрямством Илара, главы совета клана Лори. Что могло быть проще? Союз Ворнаков и Лори, скрепленный браком их лучших детей Корна и Элани, открывавший дорогу к величию и созданию новой империи. Но совет уперся, объявив, что у невесты не определен статус. Стать женой вождя клана – это одно, а женой императора – совсем другое. Клан, конечно же, счастлив, что его дочь станет матерью всех живущих под небом Арнека, но вдруг именно Элани недостойна подобной участи. Она должна пройти необходимое очищение и принять весть богов об их согласии. Также жрецы должны узнать волю предков, а сделать это можно исключительно в святой месяц цветения, когда небеса открыты. До наступления святых дней оставалось семь лунных циклов, а души предков – субстанции капризные, могут обидеться или просто отказаться от счастья общения со своими потомками. Придется расстроенным жрецам ожидать следующего раза, а может одной попытки окажется мало. Сколько понадобится времени, известно лишь ушедшим, а какой с них спрос.

Корк белел от злости, но сделать ничего не мог. Он предельно четко понимал, что Лори не хотели вступать в скорую войну с Саротами, весть о «нападении» которых на храм клана Ворнаков уже достигла каждого, и теперь придумывали различные причины, чтобы взвалить всю тяжесть грядущего лихолетья на своих более сильных сородичей. Война – дама непредсказуемая. Ворнаки, конечно, сильны, но кто знает волю богов и свою судьбу? К тому же, даже если Ворнаки обретут победу в этом кровопролитии, будут ли они так сильны как прежде? И кто тогда будет более заинтересован в союзе? И кто тогда сможет получить больший приз? Тот, кто утратил свою силу, или тот, кто выступит как возможный миротворец, благоразумно сохранивший свою мощь, с чьим мнением уже не посмеет не считаться ни одна из сторон этой войны. Отсюда и эти глупости о воле богов и предков. Какое будет следующее требование, Корк знал. Оно еще не было озвучено, но последует обязательно. Коронации осуществлялись в храме императорской семьи, в золотом зале, в центре которого возвышался каменный престол. Согласно легендам, которые некоторые называли летописями, взошедший на него наследник окутывался золотым сиянием и получал согласие ушедших в небытие правителей. Лишь после этого церемония считалась оконченной, и империя обретала нового отца. Соблюдение всех необходимых традиций и, естественно, коронация в храме Императоров, это и будет новым требованием предполагаемых родичей.