Текст книги "Право на безумие"

Автор книги: Александр Земляной

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Корк взглядом проводил бывших соратников, покидавших их без прощенья и прощания. Вошла Аки.

– Здравствуй, дочь.

– Здравствуй, отец.

– Где твоя сестра.

– Оки погибла.

Корк опять прикрыл глаза. Слишком много потерь для одного утра.

– Меч принял чужака, и он принял меч.

– Кто он?

– Человек.

– Где он?

– Меч пропал. Человек исчез. Скорее всего, он убит.

– Как он мог погибнуть с мечом в руке?

– Меч пропал раньше. Оки шла по следу человека, но погибла.

– Как она умерла?

– В том месте сгорел весь воздух и рассыпались горы.

– Мог быть к этому причастен ваш наемник?

– Нет. Но как жертву, этого человека предложил именно он.

– Почему хранители не чувствуют меча?

– Его никто не чувствует, словно его нет на свете.

Вождь молчал. Первая растерянность прошла. Ну что же, меч должен быть пропасть, и он пропал. Через две ночи состоится нападение и, защищая свою честь, погибнут последние хранители артефакта. А сам меч, не выдержав тепла братской крови и вероломства предателей, исчезнет в яркой вспышке, передав свою мудрость и силу новому императору.

Он встал.

– Дочь. Вы с сестрой совершили ошибку, которой нет, и не может быть оправдания. Но даже для моего сердца потеря двух дочерей слишком большое горе. Просто огромное, для любящего отца. Ты покинешь наш мир и займешься поисками утраченной реликвии. Ты сможешь вернуться, лишь найдя ее, и только ко мне. Если же к тому времени я буду мертв, то с мечом или без него ты станешь изгоем. Прощай и знай, я всегда любил, и буду любить тебя.

Она поклонилась. Сделала каменным лицо, воины не плачут.

– Прощай, отец. Во имя чести клана.

Аки вышла из шатра и зло сощурилась на яркое солнце.

«Ну что же, начнем с наемника. А Леший… Леший если жив, то к сыну рано или поздно зайдет».

От шатра начиналась дорога или путь, но где он заканчивался, женщина-воин не знала.

Х

– Что тебе нужно от меня, тварь?

– Выполни свою миссию, сын мой.

– Какой я тебе, к чертям собачим, сын?!

– Не надо поминать при лунном свете ни нечистого, ни слуг его. Выслушай меня и сделай то, что должен.

– Я никому ничего не должен. Тем более, всяким рептилиям.

– Сын мой, никогда не доверяй своим первым впечатлениям, ибо они всегда бывают поверхностными, и могут помешать отличить врага от друга. А если тебя смущает мой образ, то я тебе сейчас помогу увидеть большее, чем доступно простым смертным.

Сулин отшатнулся от резко вспыхнувшего яркого, неестественно белого света и сощурил глаза. Мерзкая красная двухголовая ящерица, которая на протяжении последних нескольких часов упорно и настойчиво вела с ним душеспасительные беседы, не исчезла, но после вспышки замерла, словно превратилась в каменное изваяние. Сулин поднял глаза к свету и увидел. Увидел огромный от своего величия яркий крылатый силуэт, от которого веяло…, нет, который сам излучал добро и счастье. Огромное, долгожданное, нечеловеческое счастье, которое втайне даже от самого себя всегда ждет каждый человек. И легко находит у своего ближнего, надеясь хоть немножко прикоснуться к его отблеску. Сулину захотелось упасть на колени, протянуть руки к этим благодатным лучам, купаться в них, наслаждаться исходящей от них благодатью. Каким же он был слепым. Почему он не видел этого ранее. Как можно было не увидеть этого величия.

Сияние погасло. Ящерица задрала морду кверху.

– Пойми, сын мой, не каждый из смертных достоин видеть то, что сейчас узрел ты. Лишь великие праведники и избранные Единым Отцом нашим способны на это. Ты смог узреть и смог понять. И поэтому знай, наша беседа не случайна.

Сулин опустился на колени перед пресмыкающимся. В глазах еще светился пережитой детский восторг.

– Сын мой, каждый имеет свое лицо и свою суть. Но и каждый из живущих под светом вечных звезд может видеть и чувствовать лишь то, чего он достоин. И в каждом мире свое солнце, которое ближе или дальше от Единого нашего Отца. А взгляд – это и свет этого солнца. Коснись меня, и мы пройдем вратами в тот мир, где наши глаза смогут видеть одно солнце и не будут скрыты тенями.

После скачка в другой мир Сулина сильно замутило. Если бы он что-то ел в последнее время, общение продолжилось бы несколько некультурно. Его тошнило и в первый раз, когда он провалился вместе с этими чудовищами в портал. Только они отчего-то в переходе развалились, а он плюхнулся на горячий песок красной пустыни, по барханам которой и бродил последнее время, пытаясь вспомнить – кто он, откуда и что, собственно, здесь делает. Потом он смог вспомнить свое имя. Вспомнил, как и почему сюда попал. Вспомнил Верочку и долго, не сдерживаясь, плакал. Затем появилась ящерица, и они начали бродить вместе. Первое время она его раздражала, и Сулин пытался ее бить ногами  и кидать в нее камни. Она неторопливо уворачивалась, но никуда не уходила. Когда он вспомнил, что люди едят и иногда очень хотят кушать, пришел жуткий голод. Александр Иванович долго бегал за своей спутницей по горячему песку, решив для себя, что лучше самому сожрать сырую земноводную, чем дождаться, когда она начнет обгладывать твои бренные останки. Сколько он за ней гонялся, он не помнил, но когда, уже вконец обессиленный, смог упасть на нее сверху, зубами разодрать кожу на одной из ее шей и почувствовать во рту вкус ее крови, ящерица вдруг заговорила. Аппетит сразу пропал, а от голоса этого «проповедника» в душе разлилась злость, которую сдержать он не мог. Но ящерица от него выскользнула, а сорвать эту злость больше было не на ком.

Злость душила и требовала выхода, поэтому он начал ругаться со своей странной спутницей, благо она сама заговорила. Тон она взяла поучающий и очень нудный. Не разговаривала, а вещала, пользуясь тем, что,  в отличие от Сулина, абсолютно четко понимала, что собственно происходит. Поэтому Александр Иванович, стараясь не вникать в ее изречения, долго, до хрипоты орал на своего (или свою) лектора, пытаясь таким образом хоть немного улучшить настроение. А затем вспыхнул этот чудный свет, и он увидел ангела, который одним своим присутствием явил ему все чудеса мира и даровал надежду. Да что там надежду, твердую веру в счастье, которое обязательно скоро наступит.

Скачок через портал принес с собой тошноту, яркие звездочки в глазах и вернул некоторый скепсис по отношению к чудесным явлениям.

Александр Иванович был гражданином и сыном своей страны. Он не утонул в мутных водах российского бизнеса, выжил сам и поднял свое дело в 90-е, хорошо знал, что такое предательство, и плохо верил в бескорыстную честность посторонних людей. Что уж тут говорить о посторонних ящерицах, хотя бы и двухголовых. А ангелы… Товарищ Сулин был воспитан атеистом, и хоть в последнее время в церковь захаживал, в Бога все-таки не верил.

Мир, в который они попали, был очень хорош. Первое, что попалось на глаза, это искрившийся и весело журчащий среди небольших округлых валунов родничок ледяной чистейшей воды, в который Сулин сразу и плюхнулся, мгновенно, каждой своей клеткой, ощутив, как он хочет пить. Пил он долго. Ему никто не мешал, даже ящерица умолкла со своими нравоучениями. Наконец он остановился и поднял голову.

Он был один. Это было очень неожиданно. За последнее время Сулин очень привык к нудному бубнению и шуршанию справа от себя. Под этим солнцем, он был уверен, увидит рядом с собой вместо ящерицы кого-то неизвестного и знакомого одновременно. Но все произошло по-другому. Опять один. Один на один со своими мыслями, в которых ничего хорошего не было.

Александр Иванович огляделся по сторонам, заметил неподалеку небольшую, образованную родником заводь, и плюхнулся в нее словно в ванну. После жары пустыни это было поистине райским наслаждением. Пребывая в блаженном состоянии «баунти» он и заснул. Во сне было хорошо, но самого сна не случилось.

– Смотри, Саша, смотри.

На высоком постаменте из яркого белого камня лежала Верочка, раскинув в стороны руки, с копной ярко-черных блестящих длинных волос.

– Смотри, Саша, смотри.

Верочка была белее самого камня и была мертва. Мертвее этой каменной глыбы, являвшейся ее ложем.

– Смотри, Саша, смотри.

 Она была мертвой, и она не была целой. Ее аккуратно разделили на части, а потом собрали вместе, забыв склеить и вернуть душу.

– Смотри, Саша, смотри.

 И на ней был надет тот набор, который он привез ей в подарок из Египта. Серьги, кулон на тяжелой цепи. Не хватало лишь перстня, как в прочем, и кисти одной из рук.

– Смотри, Саша, смотри.

Камни в драгоценностях были мутными, темно-красного цвета.

Саша стал маленьким мальчиком и заплакал навзрыд.

– Мама, мамочка. Я не хотел, я ее любил, я бы не смог. Это не я, мамочка. Я не виноват.

– Конечно, маленький мой. Ты бы этого не смог сделать. А если бы нечаянно сделал, то обязательно попытался исправить. Я знаю своего мальчика. Он самый лучший и самый добрый. Он поймет, что надо сделать, и обязательно сделает. Проснись, Сашенька, пора.

Сулин дернулся и проснулся. Поперхнулся попавшей в рот водой и закашлялся. Разрубленная на части Верочка была перед глазами. Поняв, что плачет, он с головой окунулся в воду и сидел так пока не кончился воздух. Вынырнул с созревшим решением. Он все исправит. Была твердая уверенность, что исправить это можно, а остальное ерунда. Он сильный. Решил, значит сделает.

С соседнего камня на него в упор смотрели глазки маленькой красной ящерки. Сулин скосил на нее взгляд и нахмурился.

– Я все исправлю. Слышишь ты… чешуйчатая. Говори, что именно надо делать и покажи, где она лежит. Как туда добраться? Я готов.

Он резко встал, влез на ближайший валун и проорал во всю глотку:

– Я готов!

– Странный ты, Сашка, человек, все-таки. То с ящерицами разговариваешь, то орешь как потерпевший. Тебе же сказали, под этим солнцем мы смотрим одними глазами и видим одинаково.

Сулин не удивился. Рано или поздно должен был появиться кто-нибудь говорящий, обещали же. Он спрыгнул с камня и подошел к сидевшей неподалеку на траве женщине. Средних лет, среднего роста, с короткой стрижкой и очень смуглой кожей. Не красавица и не уродина, обычная женщина. В простом сарафанчике. Сидела, улыбалась и игриво шевелила пальчиками босых ног.

Александр Иванович подошел поближе и осторожно присел рядом.

– Здравствуйте.

– Здорово, коли не шутишь. Чего орешь, людей пугаешь.

– Я случайно. Сон страшный приснился. Хотя у меня в голове сейчас такой кавардак, но почему-то кажется, что все уведенное – правда. И я должен все исправить.

– А что приснилось-то?

Сулин вздохнул и разом выпалил своей новой знакомой незнакомке все, что видел в своем то ли сне, то ли бреду. Пока он рассказывал, она смотрела на него с каким-то испуганным любопытством.

– Надо же. Я тебя просвещать прибыла, а ты сам потихоньку во всем начинаешь разбираться.

Посмотрела уже с непонятным интересом. Под ее взглядом Александр Иванович весь внутренне съежился и продолжил.

– Я не знаю. Может, есть все-таки что-то такое необъяснимое? Такое состояние, когда человек начинает видеть и понимать то, что в обычной жизни не замечает или не обращает внимания.

– Конечно, есть. Шизофрения называется. Вот ты, например, с ящерицами о серьезных вещах разговариваешь.

Он замолчал. Пристально глядя на свою собеседницу, пытался понять, всерьез она или нет.

– Мне мама приснилась, она и рассказала. Говорит: «Исправь свою ошибку». Я готов. Только не знаю еще точно – как. И не знаю, как попасть к Вере.

Ее взгляд из насмешливого стал серьезным. Сулину показалось, что в выражении лица промелькнула легкая тень уважения.

– Всегда восхищалась настоящими мужчинами. Особенно из людей. Как вы говорите – настоящий человек. Ваши женщины, наверное, самые счастливые на свете.

Она нежно погладила его по голове.

– Я расскажу и помогу. Для этого сюда и пришла. Хотя никогда не понимала, зачем люди всегда стремятся исправлять чужие ошибки.

– Это ты обо мне? Какие такие чужие ошибки я исправляю?

– Из того, что мне известно, я думаю, что гибель Веры – не твоя вина. Это вина меча и того, кто дал его тебе в руки.

Он хотел ее перебить, но она его остановила.

– Пойми, Сашка. Этот меч –  живой и никогда не покоряется держащей его руке с первого раза. Собака, и та не сразу с хозяином сходится, а у этого клинка разума гораздо и гораздо больше. А тебе его на посмешище сунули, а получилась трагедия, да еще такая кровавая. Сам едва не погиб, любовь твоя едва жива.

– Что?! Она жива? Скажи, она жива?

– Не совсем так, конечно, но еще не все потеряно. Точнее, я бы сказала, что потеряно только время. Время твоего счастья. Счастья, которое могло бы быть у тебя с Верой. Могли бы уже быть вместе, а теперь этого надо достичь.

– Она жива. Я хочу быть с ней. Покажи мне дорогу.

– Саша, постой. Пойми, сейчас ты ей ничем не поможешь. Вернуть ей окончательно жизнь может лишь тот, кто ее забрал. И это не ты. Это меч. Меч, который сейчас в руках твоего бывшего друга. Верни себе клинок, и ты вернешь ей жизнь. А душу ей вернет твой подарок. Но необходимо найти перстень, который был на ее руке, когда он ее отрубил.

– Кто это «он»?

– Он – это твой бывший друг и его меч. Потому что человек, держащий в руках это оружие, становится с ним единым целым. Поэтому и убивали ее не они, а именно он со своим мечом. Я только одного не могу понять, зачем Алексею это было нужно. Не хочется верить в то, что все произошло от простой и банальной зависти. Зависти к достатку, к успеху, к успеху у женщин. Хотя мелко это. У вас же очень близкие отношения… были. Ты же ему, кажется, и в работе помогал.

Сулин молчал. Он не верил этой женщине, не хотел верить. Но и не слушать не мог. Сладость оправдания медленно вползала в душу. Наконец он, протестуя, поднял руку, и она замолчала.

– Просто скажи, что мне нужно делать?

– Просто верни меч. Остальное он сделает сам.

– А если он его не отдаст?

Глаза собеседницы блеснули.

– У каждого есть выбор. Выбирай – либо безумная железка, либо твоя любовь. Живая, добрая, ласковая, и рядом.

Думая, что он еще ничего не решил, Сулин встал на ноги.

– Он сейчас, наверное, дома. Как мне туда добраться? Мы сейчас где?

– Где, где. Под Рязанью. Отвернись.

Она кокетливо улыбнулась и достала из выреза сарафанчика свернутые в трубочку деньги.

– Держи. Добраться до дома хватит. До железной дороги – пара километров.

Она махнула рукой, указывая направление.

– Не заблудишься?

Он покачал головой и, не попрощавшись, пошел в сторону станции.

Когда он совсем скрылся из виду, из кустов на карачках выполз карлик с медно-красным цветом кожи. Подойдя к женщине, закурил папиросу и спросил: «Ну, как?»

Та презрительно хмыкнула.

– Дети. По пути дозреет.

Карлик выпустил дым.

– Не сильно ли на любовь давила? Сомневаюсь я, что для него эта девушка так много значит.

– Любовь, это так. Сопутствующий фактор. Он скоро поймет, что его унизили, над ним посмеялись, а виновник здесь станет очевиден.

– Зачем он вообще нужен?

– Я думаю, только из-за того, что держал меч в руках и остался жив.

– Слишком много на этой земле тех, кто взял его в руки и выжил. Не находишь? Неудачные попытки были?

Она пожала плечами. Карлик растянулся на траве и пробормотал себе тихонько под нос, чтобы не услышала компаньонка:

– Да-а, дети. Пока еще дети.

Х

В принципе, вопрос по ужесточению контроля и повышению стабильности образцов они решили. Как ни кипятился Альберт Иванович (или Мольбертыч как его называли за глаза), но эксперимент не свернули, полностью согласившись именно сего доводами. Работа была проведена большая, глубокая. Даже те исследования, которые впоследствии отпочковались от основной темы, при опубликовании гарантировали различную известность в научных кругах. Но, поскольку, из-за витавшей в воздухе секретности, никаких публикаций в ближайшие лет пятьдесят не предвиделось, молодой (в основном молодой) и амбициозный научный коллектив горой встал за своего руководителя, полностью поддержав его версию дальнейшего развития образцов в целом и контроля за ними в процессе использования в частности.

Мольбертыча, под его недовольное бурчание о докторе Франкенштейне,  проводили с должным почетом. Присвоили очередное звание и отправили в параллельную лабораторию заниматься фундаментальными исследованиями. А Владимир Константинович, молодецки развернув плечи, начал внедрять одну из своих разработок, которая должна была решить основную проблему, возникшую при изменении образцов. Идея была проста по звучанию, но при ее реализации возникающие подспудно различные «ситуевины» требовали поистине фантастических решений. Если говорить просто, то Владимир Константинович решил вживить образцу дополнительный биоимплантат, который являлся бы своеобразным фильтром, отсекающим ненужные эмоции и мысли, а проще говоря, позволял бы его полностью контролировать и не бояться, что это создание сорвется с поводка и начнет убивать направо и налево, или впадет в зимнюю спячку.

Владимир Константинович был большим светилом отечественной биологии. Мог бы, конечно, быть просто очень авторитетным ученым с мировым именем, но продолжительная работа в Центре специальной медицины под руководством профессора Желаева, похоже, навсегда закрыла его имя и его достижения от мировой общественности. Но он не жалел. Для него главным в жизни являлась работа, а теперь он мог работать всегда и работать именно над теми темами, которые ему были интересны. Его лаборатория активно и успешно занималась разработками в области клонирования, биоструктурирования и генной инженерии. Работали, в основном, на чистую науку. Заказчик, иногда, конечно, корректировал направление исследований, но это больше носило рекомендательный характер. Финансирование было огромным, а контроль очень слабым. Другой бы на его месте накупил себе недвижимости за границей и предавался другим радостям жизни, но он работал. Ни одной копейки не ушло из лаборатории. Если и случались нецелевые расходы, то они касались зарплат и прочих выплат сотрудникам. Каждый из них, вплоть до уборщицы, получил от лаборатории жилье, да и на зарплату не жаловался. Естественно, что его сотрудники готовы были носить Владимира Константиновича на руках и пошли бы за ним в огонь и в воду, фигурально выражаясь, конечно. Поэтому и поддержали его, а не Мольбертыча, хотя и не каждый из ученых был на сто процентов уверен в его правоте. Но, утешив себя тем, что нейтронную бомбу тоже кто-то когда-то сотворил, и ни к чему ужасному это не привело, они пошли за своим бессменным научным и коммерческим директором, спрятав свои сомнения глубоко внутри.

А затем «золотой век» закончился. Лабораторию переименовали в НИИ, прислали нового директора в большом генеральском чине и потребовали доложить о конкретных результатах, достигнутых научным коллективом за отчетный период. Выслушали, признали работу удовлетворительной и сделали определенный заказ, закрыв все другие направления. Коллектив, конечно, попереживал и поволновался, но, уяснив, что никого сокращать не собираются, успокоился, и начал трудиться над новой темой, тем более, что определенные наработки в этой области уже имелись.

Поставленная задача была хорошо известна широким массам по угрюмым голливудским фильмам и прочей фантастической белиберде. Нужно было создать солдата нового поколения, который бы в огне не горел, на морозе не мерз, спать не хотел, практически не ел, а думал и того меньше. О том, что такие работы ведутся, перед населением, естественно, не афишировалось, но в гениальных генеральских мозгах эта идея засела прочно.

Первые же программные выкладки, обобщившие пока еще виртуальные результаты исследований, показали, что конечный продукт если и будет получен, то окажется очень и очень дорог. Буквально штучное производство. Так что ни о каких полках и дивизиях подобных суперменов говорить не приходилось. Они чистосердечно это все обосновали и представили свой вывод наверх, для себя уже решив, что тема закрыта. Однако наверху все восприняли по-другому. Руководство сделало вывод, что раз дорого, то вопрос стоит исключительно в стоимости, а не в принципиальности осуществления задачи. А раз изготовить образец можно, значит, изготовить его нужно. Владимир Константинович почесал свой высокий лоб, отогнал мысли о терминаторах-терористах, и повел свой коллектив к поставленной цели.

НИИ долго и упорно «тренировалось на кошках» и прочих лабораторных крысах, но вскоре было принято высочайшее соизволение перейти к опытам на людях, дабы ускорить результат и не тратить зря бюджетные деньги. Начали появляться «образцы». Впервые их так окрестил какой-то лаборант, но кличка приклеилась намертво, перекочевав из институтского сленга в официальные сводки и отчеты. Первыми образцами, естественно, были военные, смертельно раненные в разнообразных мелких и прочих конфликтах, полыхавших на бескрайних просторах бывшего Союза. Служба доставки работала очень хорошо, их агенты были буквально везде, и пронумерованные образцы поступали в институт в наиболее кратчайшие сроки. Выбирали исключительно безнадежных. Им вкалывали пару кубиков спецраствора, который никак не препятствовал наступлению смерти, но отодвигал ее суток на пять, вводили наркоз и укладывали на операционный стол.

Первые пять номеров были чисто подопытными. На них отработали соответствующую технологию, после чего отправили на родину в цинковых гробах, где их и похоронили со всеми воинскими почестями. А вот последующих пятерых всеми силами пытались поставить на ноги, и двое из них выжили. Стали, конечно, полными дебилами, но выжили. Руководство это оценило как большой успех, и приняло решение о работе с более живым материалом, чем ранее. Вот тогда Мольбертыч возмутился в первый раз и едва не ушел из института. Его едва уговорили остаться, но некоторые сотрудники из так называемого поколения «шестидесятников» все-таки ушли, объявив их опыты антигуманными, находящимися за пределами добра и зла.

Владимир Константинович в душе их поддерживал, но темой был увлечен очень сильно, и, самое главное, чувствовал, что первый положительный результат рядом. До него оставалась буквально пара шагов. И вот в этот самый момент появился образец № 13. Несмотря на то, что человек подорвался на фугасе, был он практически цел, если отбросить два сломанных ребра и полное беспамятство от сильнейшей контузии. Во всяком случае, они так посчитали вначале, что потеря сознания – это результат контузии. Первым в этом засомневался именно Альберт Иванович, но это уже после. А пока они его вылечили. Он был первым из образцов, который лег на модернизацию практически здоровым.

Все изменения, произведенные с образцом, он перенес на удивление стойко и, что самое главное, выжил. Измененные органы приживались, но приживались несколько своеобразно, словно кто-то другой, а не ученые руководил этим процессом, изменяя их вмешательство и направляя его в другое русло. К примеру, ему ввели раствор для укрепления костей. Он прижился и начал производить необходимые изменения, а затем изменился сам и изменения произвел несколько другие, причем с гораздо лучшим результатом. Скелет образца теперь состоял из огромного количества тонких гибких и обладающих огромной прочностью костей, свитых между собой наподобие веревок в канате. Как это произошло, что послужило причиной, было неизвестно. Но далее подобное происходило постоянно. Если они что-то меняли, оно менялось. Изменялось не так, как это было запланировано изначально, но всегда в лучшую сторону. Самым главным достижением явилось то, что образец жил. Но в сознание приходить не торопился.

Здесь опять высказал свои возражения и соображения Мольбертыч, потребовав прекратить дальнейшую работу над образцом № 13. Ультимативно заявив о необходимости оставить его в покое и дожидаться возвращения сознания. Впоследствии Владимир Константинович узнал, что старый ученый лично вынес распоряжение о сокращении объемов питания образца, практически обрекая того на голодную смерть. Однако 13-й на это если и отреагировал, то довольно странно. Он несколько набрал вес и начал пугать женский персонал хитрой улыбкой, которая появлялась у него каждое утро, исключительно в 10.00.

С другими образцами все обстояло гораздо хуже. Они умирали. Кто после третьей трансформации, кто после четвертой. В принципе, и две трансформы были замечательным результатом, но на фоне 13-го хотелось большего. В общем, Владимир Константинович закусил удила и перестал считаться с различными гуманистическими теориями. Но, подопытные умирали и никакого прогресса в исследованиях не намечалось. А затем в двух боксах вышла из строя система кондиционирования, и 19-го и 27-го закатили в ближайший, на временный постой. Вот так эта троица впервые собралась вместе. 19-й, 27-й и, естественно, 13-й. Когда аварию устранили, дежурный персонал отметил, что у первых двух начались небольшие самопроизвольные трансформации. Все бросились просчитывать возможные варианты взаимодействия прошлых прививок, дабы выяснить, откуда такое счастье. Естественно, ничего не поняли, а Мольбертыч потребовал закатить к 13-му другой образец и подробно отфиксировать их параметры в течение суток. Тогда и была установлена причина феномена, а именно – образец № 13, при взаимодействии с которым (хотя какое может быть взаимодействие у полутрупов) другие подопытные начинали изменяться самостоятельно. Альберт Иванович закатил истерику, потребовал свернуть исследования и физически уничтожить все образцы. Когда же его едва не обвинили в саботаже, заявил о необходимости срочной диспансеризации всех сотрудников, и написал заявление об уходе.

Нельзя сказать, что Владимир Константинович спокойно воспринял известие о новых способностях 13-го образца (или «чертенка», как его стал называть младший научный состав женского пола), но, поставив все на результат, с дороги сворачивать не стал. И, объявив руководству о серьезном положительном прорыве, отрезал себе все пути назад.

Через несколько месяцев в НИИ было девять образцов, прошедших четыре трансформации и готовых к работе. «Чертенок» находился без сознания, но, благодаря вживленному биочипу, легко контролировался и четко выполнял все приказания. Затем подготовленных бойцов из института увезли, а программу закрыли.

Владимир Константинович вытер трудовой пот и, поблагодарив сотрудников, кого словом, а кого делом, отправился отдыхать к теплому морю. Он был рад, что все закончилось хорошо, ибо отдавал себе полный отчет в том, что к конечным результатам эксперимента имел довольно поверхностное отношение. Он и его коллектив смогли провести лишь одну полноценную трансформацию. Вторая удалась лишь частично, и далеко не у всех образцов. Главным виновником положительного результата был «Чертенок», образец № 13, который менялся сам и изменял под себя тех, кто находился рядом с ним. Однако не всех без разбора. А вот на чем основывался этот выбор, Владимир Константинович так и не понял.

Он последние двое суток перед докладом результатов и демонстрацией безвылазно просидел в боксе у 13-го, объяснив это необходимостью личного контроля над его состоянием. Сидел и держал его за руку.

Через месяц, когда Владимир Константинович несколько успокоился и помирился с Артуром Ивановичем, он с удивлением обнаружил, что у него пропал шрам от аппендицита и выросли утраченные в далекой студенческой юности два коренных зуба. Необходимые для себя выводы он сделал, но ни об этом странном событии, ни тем более о своих выводах никому и ничего не сказал.

Х

Оксана родила легко и в положенные сроки. Родился, как и говорила Арлетта, мальчик. Здоровенький и самый красивый на свете (по мнению мамы, конечно), с самым родным и знакомым голосом в мире.

Все было хорошо. Окружающий мир прекрасным, люди рядом с ней добрыми и отзывчивыми. Висящее над головой весеннее французское солнце – ласковым и нежным. В общем, Оксана была счастлива. Счастлива по-настоящему. Первый раз в жизни. Все эти большие и добрые заботы о маленьком человечке принесли с собой умиротворение и спокойствие, а также четкое определение единственно правильного смысла жизни для нее как человека и женщины.

Она снимала небольшой, но очень уютный дом в пригороде, который нравился ей, и от которого ее мать и новоиспеченная бабушка была просто в восторге.

Пережившая двух мужей бабушка Наташа последние десять лет проживала в Германии, куда ее с легким сердцем отправил лечиться на водах один из бывших зятьев, дабы не путалась под ногами со своими вредными советами. Оценив полезный климат и преимущества Евросоюза, она приняла за дочку серьезное решение о переезде на ПМЖ в просвещенную Европу, и теперь всячески ее к этому подталкивала.

Оксана, в принципе, против не была, но и ничего конкретного о своей дальнейшей судьбе не думала и каких-либо планов своей жизни не строила. Ей нравилась Франция, и нравилось здесь жить. Нравилось затворничество и тихие вечера, которые она проводила в своем небольшом садике, где гуляла с сыном. Но такой образ жизни абсолютно не одобряла ее мать, справедливо считая, что молодая, умная и красивая женщина, просто обязана быть замужем. А, придя к такому выводу, приняла решение выдать свою непутевую дочь за респектабельного иностранца, благо, за время своей «иммиграции» обросла необходимыми для такого ответственного мероприятия связями и знакомствами. Ради этой достойной цели она начала выводить дочурку в свет, где на всяческих раутах расхваливала ее при любом подходящем и совсем неподходящем случае.

Оксане сначала было все равно, затем мамашины «происки» стали ее веселить. Но, по прошествии двух лет, устав от абсолютно ей ненужного и сильно раздражающего имиджа потенциальной невесты, устроила матери серьезный «разбор полетов» и перестала посещать все эти необходимые для светской женщины места, где клубилась соответствующая публика. Около полугода она прожила, спрятавшись от всех своих знакомых за воротами своей небольшой «крепости», общаясь лишь с садовником, нянечкой Егора и иногда с матерью, которая хоть и перестала ей докучать очередным «очень респектабельным джентльменом», своих планов не оставила. И однажды, поддавшись ее уговорам, все-таки решила посетить вечеринку для избранных, устраиваемую английским лордом в честь дня рождения своей супруги, в прошлом известной русской модели. И вот тогда-то и случилось это «вдруг».

Они выходили из машины в центре Парижа, когда буквально ей под ноги свалился мужчина. Собственно он не свалился, а выпрыгнул из окна второго этажа, распугав таким своим некультурным поведением благопристойных европейцев. Оксана, недовольно сморщившись, пробормотала «Осторожнее, пожалуйста» Подняла глаза и замерла. На нее смотрел Алексей. Точнее, сквозь нее. Взгляд был пустым, ничего не выражающим и рассеянным. Их встреча длилась секунды две. Она крикнула: «Алешка!» – и попыталась взять его за руку, но он обтек ее каким-то легким хищным движением, запрыгнул на поджидавший его мотоцикл, которым управляла явно женщина, и скрылся, как говорится, в неизвестном направлении.