Текст книги "Не отступать! Не сдаваться!"

Автор книги: Александр Лысев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

5

Часа через два дорога привела Егорьева и его спутников в небольшое прибрежное село. Свернув с большака, уходившего дальше на север, машина поехала по единственной сельской улице.

В садах цвели яблони. Их белые лепестки, срываемые налетавшими порывами ветра, разносились по всему селу, и, когда они ложились на дорогу, казалось, что идет снег. Но проходившие вереницей машины тотчас вдавливали колесами в землю этот яблоневый цвет, который, кружась в облаках бензиновой гари и пыли, отлетал к обочинам и ровной белой грядой ложился вдоль заборов.

В конце села машина остановилась. Впереди, склонившись влево, застрял тягач с пушкой на прицепе. Расчет суетился возле орудия, стараясь отцепить пушку и вытащить ее из забитой грязью колеи. Какой-то майор-артиллерист кричал, надрывая горло, чтобы быстрее ехали, угрожая налетом немецкой авиации. Он бегал вокруг солдат, ругая их вместе с водителем, то и дело тыча под нос командиру расчета свой наручные часы, то ли показывая, что они опаздывают, то ли демонстрируя, сколько времени осталось до налета. Его слова заглушались надсадным ревом мотора тщетно пытавшегося вырваться из колеи тягача и гудками сгрудившихся за ним грузовиков.

Егорьев видел, как мимо них прошла машина и, обогнув тягач, выбралась на дорогу перед ним. Лучинков, спрыгнув вниз, вскочил на подножку грузовика и начал кричать шоферу, чтобы тот тоже поезжал. Их машина тронулась с места и стала объезжать увязнувший тягач, но на полпути застряла. Сколько шофер ни жал на газ, колеса лишь вертелись на одном месте, не сдвигая грузовик ни на сантиметр.

– Приехали, – спокойно сказал Золин.

Однако водитель не оставлял своих попыток: вскоре около выхлопной трубы образовалось такое облако от отработанного топлива, что Лучинкова, стоявшего на подножке, не стало видно, а в кузов стали залетать ошметки грязи. Наконец шофер успокоился. Открыв дверцу, он выбрался из кабины и накинулся на Лучинкова. Первыми словами его было: «Проявил инициативу, мать твою, – застряли!…» То, что он произносил в дальнейшем, не поддается описанию, и Егорьев, Кутейкин и Золин от души смеялись, наблюдая за этой сценой сквозь быстро уносимый ветром дым. Лучинков, не ожидавший такой агрессии со стороны шофера, стоял некоторое время вытаращив глаза; потом, будто опомнившись, ответил водителю тем же. Тогда шофер, подойдя к кузову, обратился к там сидящим:

– Чего зубоскалите, вылезайте – толкать будете!

И забрался обратно к себе в кабину. Егорьев, Золин и Кутейкин, сразу перестав смеяться, с недовольным, а старшина более чем с недовольным видом выпрыгнули из кузова на землю и вместе с присоединившимся к ним Лучинковым, идейным руководителем происшедшего, взялись за задний борт полуторки. Взревел мотор, но результатов никаких достигнуто не было, если не считать, что все четверо оказались по уши в грязи. Тем временем солдаты из подошедшего сзади грузовика вытолкали из злосчастной колеи тягач. К нему прицепили обратно пушку, и расчет вместе с охрипшим, наверное, майором направился в сторону переправы. Движение восстановилось. Кутейкин крикнул проходившим мимо солдатам, чтобы пособили. Те облепили борта грузовика, и через минуту машина со страшным гулом вырвалась на дорогу под дружные крики «Э-эх!».

А вскоре все четверо опять тряслись в кузове, грязные, как черти, и сердитые на весь свет. До развилки молчали. За селом, где одна дорога шла прямо, а другая сворачивала вправо, к стоявшим неподалеку нескольким хатам, шофер затормозил. Правая дверца отворилась, и на подножке появился политрук. Перегнувшись через борт и заглядывая в кузов, политрук сказал:

– Мы в политуправление.

Егорьев, помня разговор в дороге и решив придерживаться совета старшины, махнул рукой:

– Давай в политуправление!

Дверца захлопнулась. Машина повернула направо, двинувшись к белевшим впереди хатам. Справа стояло полуразрушенное здание МТС, слева была степь. На подворье бывшей МТС расположилась на отдых какая-то часть. Когда полуторка поравнялась с воротами, Лучинков, сидевший прислонясь спиной к левому борту машины, вдруг вскочил на ноги, и заорал:

– Братцы! Это ж наши!

Кутейкин посмотрел на него, как бы взглядом говоря: «Ну и что, тут кругом пока наши».

Лучинков, глядя на старшину, кричал:

– На-ши! Наша рота!

– Точно! – подтвердил Золин, тоже приподнимаясь. – Эй, братва!

Теперь орали уже все четверо: сомнений не было – перед ними находилась рота Полесьева, их рота. Первым опомнился Кутейкин. Опрокидывая штабеля газет, он ринулся к кабине и изо всех сил забарабанил по ее крыше. Машина остановилась; шофер, выглянув из окна, удивленно спрашивал:

– Что случилось?

– Прощай, друг, – отвечал Кутейкин, спрыгнув на землю. – Мы уже приехали.

Лейтенант, Лучинков и Золин вместе со своим снаряжением также выбрались из машины и побежали в сторону МТС. Кутейкин, идя чуть поодаль, говорил, что теперь уж спешить некуда, однако, видя радостную улыбку на лицах своих спутников, закинул вещмешок за спину и побежал вслед за ними. Догнав лейтенанта и остальных, старшина вместе перешел на шаг, глубоко дыша после быстрого бега.

– А вон взводный наш! – говорил Лучинков, указывая пальцем в сторону МТС.

– Где? – спрашивал его Золин.

– Да вот, около молотилки, – отвечал Лучинков и продолжал: – А вот и Полесьев сам.

– Не вижу что-то. – Золин щурился, напрягая глаза.

– Вот, кулаком нам машет! – радостно сообщал Лучинков.

– Сейчас тебе будет взводный, – оборвал восторженного Лучинкова старшина.

Лучинков посмотрел на Кутейкина и, сделав, видимо, вывод, что тот прав, сразу переменился в лице, приняв удрученный вид.

– Да ты не переживай, – постарался успокоить его Золин. – Вали все на меня: мол, подвернул себе ногу, старый хрыч, пришлось его до станции тащить. Я уж отсижу на губе сколько надо.

– Ну, это вы бросьте, – вмешался Егорьев. – Причина вполне уважительная, так что наказанию вас подвергать не за что.

Кутейкин усмехнулся, но промолчал.

Тем временем они подошли к зданию МТС и предстали прямо пред ясны очи старшего лейтенанта Полесьева. Егорьев хотел было доложить о прибытии, но старшина ткнул его локтем в бок и впялил глаза в ротного. Полесьев прохаживался перед строем незадачливых путешественников, оглядывая их с ног до головы, тоже не говоря ни слова. Потом ухмыльнулся и спросил не отрывавшего от него взора старшину:

– Ну что вы вылупились на меня, Кутейкин? Я вам не картина в Третьяковской галерее, а ваш ротный командир.

Старшина сделал шаг вперед, щелкнул каблуками и, приложив руку к пилотке, отчеканил:

– Товарищ старший лейтенант, докладываю: задание выполнено – рядовые Лучинков и Золин доставлены. Группой командовал лейтенант Егорьев!

– Какое задание? – удивился Полесьев. – Вы что, спятили?

– Никак нет, – не отрывая руки от виска, отвечал Кутейкин. – Все исполнено в соответствии с вашими указаниями!

– Указания?! – У Полесьева от удивления расширились глаза. – Что вы болтаете?… Я не давал вам никаких указаний. Я просил вас поторопить этих трех… – Старший лейтенант кашлянул и поспешил поправиться. – Этих двух, – сказал он, указывая рукой на Лучинкова с Золиным, – и лейтенанта Егорьева.

– Как? – изобразил удивление на своем лице старшина. – Разве вы не просили товарища капитана из комендатуры посадить нас на поезд?

– Не стройте из себя идиота, – отвечал Полесьев. – Я понимаю, вам очень хочется выгородить нерасторопность лейтенанта Егорьева и собственную медлительность, но повторяю: не надо строить идиота. Из себя и из меня тоже. Ясно?

– Так точно, – произнес старшина, вздыхая с горестным видом, в то время как в глазах его затаилась лукавая усмешка: дескать, не прошло, ну и не надо.

– Впредь, лейтенант, – обратился Полесьев к Егорьеву, – мои приказания попрошу выполнять поживее. А вы, – ротный повернулся к бронебойщикам, – гроза танков всех фронтов, на будущее учтите – еще раз такое повторится, будет для вас очень много неприятностей. И если не умеете ходить, учитесь летать!

При этих словах Золин горько усмехнулся и опустил голову.

– Все свободны, – поспешил закончить Полесьев, успевший заметить немой укор Золина и уже в душе раскаивающийся за то, что зря обидел старого солдата.

– А… – начал было Кутейкин, но ротный прервал его:

– А с довольствия вас никто не снимал.

– Вот это другое дело, – довольно заулыбался старшина. – Пошли на кухню, ребята.

Когда Кутейкин с бронебойщиками ушел, Полесьев посмотрел на Егорьева и сказал:

– Вот так-то, лейтенант. И сегодня же на фронт.

6

Вскоре прибыли грузовики. Личный состав роты разместился в машинах. Их было всего пять, так что в каждый грузовик набилось человек по тридцать. Через Дон колонна переправилась по наведенному саперами понтонному мосту. Сразу после переправы двинулись по дороге, идущей на северо-запад. До конца дня рота тряслась в кузовах подпрыгивавших на ухабах полуторок. Солдаты укрывались кто чем мог от забивавшей рот и глаза пыли. Вечером прибыли в какое-то село, где и остановились на ночлег. Утром, заправившись горючим, снова отправились в путь.

Егорьев, сидя в кабине грузовика, созерцал открывшуюся его взору картину. Степь сменялась иногда небольшими участками леса, и, когда дорога проходила через них, деревья бросали на машины свои тени; казалось, что не так жарко, и будто бы легче становилось дышать. К середине следующего дня машины остановились на опушке одного из таких лесных массивов. Солдаты покинули кузова грузовиков, и, построившись повзводно, рота маршевым шагом направилась вперед. Егорьев, ступая рядом с ротным, осматривал окрестности. За лесом открылось обширное поле: справа, будто прячась за небольшую возвышенность, стояло несколько белых мазанок. На другом конце виднелись траншеи, блиндажи, дзоты. Как оказалось впоследствии, это и была линия обороны. Левым флангом она упиралась в опушку леса, правым – в возвышенность, перед которой стояли хаты. Слева, в огибающем поле перелеске, располагались артиллерийские позиции, за ними еще какие-то части. Все это успел приметить Егорьев, глядя по сторонам.

Минут через двадцать рота подошла к тем самым белым хатам и остановилась. Это оказалось небольшое село, одной частью сожженное, другой частью разбитое бомбами и снарядами. В уцелевших хатах расположился какой-то штаб.

Полесьев скомандовал «стой», приказал всем находиться около этого штаба, а сам направился в хату, крикнув часовому, стоявшему на крыльце, чтобы тот доложил о его прибытии своему командиру. Через минуту часовой вернулся, приглашая Полесьева войти.

А меньше чем через час Егорьев, направившийся по приказанию ротного вместе с четвертым взводом лейтенанта Пастухова, уже сидел в блиндаже командира подразделения, занимающего здесь оборону и на смену которого прибыл взвод Пастухова. Командир этого подразделения старший лейтенант, здоровенный детина с медалью «За отвагу» на груди, в высоких, до колен, немецких офицерских сапогах, услышав от Пастухова, что его взвод прибыл им на замену, обрадовался неслыханно.

– Ну, лейтенанты, – говорил он, обращаясь к Пастухову с Егорьевым, – наконец-то. А мы уж заждались. Черт знает сколько тут сидим, вшей кормим, и все без замены, все без замены! Что за наваждение. Участок у нас хоть и тихий, но немцы все же постреливают.

– Я бы хотел ознакомиться с занимаемыми вами позициями, – прервал красноречие старшего лейтенанта Пастухов.

– Пожалуйста, – пожал плечами старший лейтенант и добавил доверительным тоном: – Только не надо так категорично, лейтенант. Ты где – на фронте, я где – на фронте, так чего ж нам с тобой по-официальному разговаривать.

– Тем не менее я хочу увидеть, где должен расположиться мой взвод, – настоял на своем Пастухов.

Старший лейтенант, хмыкнув, посмотрел на Пастухова, как бы говоря взглядом: «Мне что, тебе воевать-то», и, распахнув ногой дверь блиндажа, закричал:

– Мыльников?

Из-за двери показалась фигура солдата с автоматом на груди. Войдя в блиндаж, солдат остановился, оценивающе посмотрев на только что прибывших лейтенантов. Потом устремил взгляд на своего командира:

– Ну?

– Что «ну?» Как вы разговариваете, Мыльников? – возмутился старший лейтенант. – Выйдите, вернитесь и доложите по всей форме!

Мыльников криво усмехнулся, повернулся через левое плечо, протопал сапожищами за дверь, также маршируя, явился обратно и, приложив руку к каске, нарочито громко доложил:

– Товарищ старший лейтенант! Рядовой Мыльников по вашему приказанию явился!

И снова усмехнулся.

– Значит, так, Мыльников, принесите мою каску и еще две каски для товарищей лейтенантов, – распорядился старший лейтенант, делая вид, будто бы не замечает ироничной гримасы своего подчиненного.

Мыльников, громыхая сапогами, пошел исполнять приказание.

– С хорошими людьми всегда можно разговаривать по-хорошему, – сказал старший лейтенант, глядя на Егорьева с Пастуховым. – Но когда человек хам – он и понимает только хамское обращение. Учтите это на будущее, лейтенанты.

Минуты через две явился «хам» Мыльников. На стволе автомата у него болтались, стукаясь друг о друга, две каски защитного цвета.

– Вот, берите, – сказал Мыльников, наставляя на старшего лейтенанта автомат.

– Я же просил три, – сказал старший лейтенант, забирая каски.

Мыльников отошел в сторону и пожал плечами, дескать, чем богаты.

Старший лейтенант передал одну каску Пастухову, вторую нахлобучил себе на голову и, подойдя к Мыльникову, скомандовал:

– Снимайте каску. До моего прихода будете сидеть здесь.

Через минуту все трое уже шли, пригибаясь, до траншеи. Остановившись около одного пустого окопа, старший лейтенант достал бинокль и, навалившись на бруствер, стал рассматривать позиции противника. Егорьев с Пастуховым расположились рядом с ним.

– Вот, – указал старший лейтенант рукой вперед. – Видите вон ту возвышенность?

Пастухов, взяв у него бинокль, посмотрел в указанном направлении.

– Вижу, – отвечал он, возвращая бинокль старшему лейтенанту.

– Сидит как кость в горле, – пояснил старший лейтенант.

Егорьев тоже взял бинокль и направил его на видневшуюся невдалеке возвышенность, которая «сидит как кость в горле». Увеличенные оптикой, к нему приблизились позиции немцев. Егорьев долго смотрел на отрываясь на занятую немцами высоту, опоясанную траншеями. Все это было настолько близко, что Егорьев увидел даже сидевшего в окопчике немца. Немец ел что-то из жестяной банки и время от времени деловито поглядывал в сторону русских траншей. Как завороженный смотрел Егорьев на этого немца. В первый раз видел он живого врага и, может быть, лишь сейчас до конца осознал, что действительно уже находится на передовой. Немец тем временем, закончив свою трапезу, старательно облизал ложку и, закинув пустую банку на нейтральную полосу, скрылся в окопе. Егорьев даже отшатнулся – увеличенная во много раз банка, как показалось лейтенанту, смотревшему в бинокль, летела прямо в него.

Наблюдавший за этой сценой старший лейтенант, который, казалось, все прекрасно видел и без бинокля, заметив, как вздрогнул Егорьев, тихонько рассмеялся. Егорьев смутился и поскорее вновь приник к окулярам. На этот раз он осматривал левый фланг. Линия нашей обороны огибала занятую немцами высоту и выходила к реке. На другом ее берегу засели немцы. Егорьев подумал, насколько верно дал определение этой высоте старший лейтенант. Она действительно, вклинившись в наши позиции на этом берегу, заставляла изгибаться их дугой. Еще дальше слева Егорьев различил остатки сожженного деревянного моста через реку. Невдалеке от него был лес.

– Там уже не наш батальон, – сказал старший лейтенант, следивший за обзором Егорьева, когда последний опустил бинокль, спросил, кивком головы указывая в сторону высоты: – А, какова?

– Да, – вымолвил Егорьев, отдавая бинокль старшему лейтенанту.

– Вот то-то и оно. – Старший лейтенант водрузил бинокль себе на шею.

– Ну, пошли дальше.

Втроем они еще долго лазили по траншеям и ходам сообщения. Старший лейтенант показывал оборону немцев, говорил, где у них огневые точки, где какие укрепления находятся. Вернулись они в блиндаж только через час.

Мыльников ожидал их там, развалившись на койке командира. Старший лейтенант отдал ему каску и разрешил быть свободным. Солдат не заставил себя долго ждать.

Когда он ушел, старший лейтенант подвел Егорьева с Пастуховым к столу и, когда те сели, вытащил из планшета карту-пятиверстку.

– Вот, – ткнул он пальцем в середину карты, – мы здесь, – и указал на маленький кружочек. От него разбегались во все стороны условные обозначения траншей и ходов сообщения.

– Пулеметные ячейки обозначаются крестом, – объяснил старший лейтенант. – Вот этот пунктир, – он провел пальцем по пунктирной линии, уходившей от блиндажа в сторону каких-то квадратиков, – связь со штабом батальона.

– А это что? – Пастухов щелкнул ногтем по квадратикам. – Штаб батальона?

– Да, – отвечал старший лейтенант, – штаб батальона. Располагается в селе. Впрочем, вы там, наверное, уже побывали.

Егорьев утвердительно кивнул головой.

– Ну вот вроде и все, – подвел итог старший лейтенант и, спохватившись, добавил: – Да, артиллерия на левом фланге.

– А вы куда теперь? – поинтересовался Егорьев.

– Куда пошлют, – усмехнулся старший лейтенант. – Пока вот велено со своей ротой в 18.00 прибыть к штабу батальона.

– Так вы ротой командуете? – удивился Егорьев.

– Ай, – поморщился старший лейтенант. – Фактически рота. А на деле – взвод. Так что не волнуйтесь – лишнего оборонять не будете.

Последние слова были обращены к Пастухову. Взводный, насупившись, с недовольным видом отвернулся в сторону.

Старший лейтенант, увидев гримасу Пастухова, усмехнулся и, подойдя к нему, дружески хлопнул по плечу:

– Да ты не обижайся, лейтенант. Больно ты злобный, как я погляжу. Не надо так. И еще. – Старший лейтенант повернулся к Егорьеву. – Хочу вам совет один дать – голову под пули не подставляйте. В прямом смысле слова. Вот ту высоту, – старший лейтенант махнул рукой, будто высота была сразу за стенкой блиндажа, – ни в коем случае нельзя недооценивать. Ну, впрочем, вы всему сами учены. – Он рассмеялся. – Бывайте. Как говорится, ни пуха.

– Всего хорошего, – холодно ответил Пастухов.

Егорьев, несколько удивленный таким поведением Пастухова, пожал плечами:

– До свидания.

– К черту, надо говорить, к черту, – улыбнулся старший лейтенант и, взяв с койки вещмешок, направился к выходу.

Ни Пастухов, ни Егорьев не могли слышать, как он тихо промолвил, уже уходя и не обращаясь ни к кому:

– Дай бог вам остаться живыми.

– Зачем ты так на него? – спросил Егорьев, когда за старшим лейтенантом закрылась дверь.

Пастухов презрительно хмыкнул:

– А не люблю таких. Из себя строит невесть что. Герой-фронтовик! Советы дает. Без него учены.

– Не знаю, почему ты так говоришь, – сказал Егорьев, – он мне показался неплохим человеком.

– Показался, – проворчал Пастухов. – А мне не показался. Каждый свое мнение иметь может. Ну ладно, все.

В это время дверь с шумом распахнулась, и в проеме показалась фигура старшины Кутейкина.

– Старший лейтенант Полесьев, – объявил Кутейкин.

– Дорогу, старшина, дорогу, – говорил Полесьев, отстраняя Кутейкина и входя в блиндаж.

Егорьев с Пастуховым взяли под козырек.

– Освоились, лейтенанты? – сразу перешел к делу Полесьев.

– Так точно, – отрапортовал Пастухов.

– Очень хорошо, очень хорошо. – Полесьев уселся за стол. – А почему карта не там где надо? – Полесьев указал на карту, оставленную старшим лейтенантом.

– Виноват. – Пастухов поспешил упрятать карту в планшет.

– Очень хорошо, очень хорошо, – опять проговорил Полесьев, барабаня пальцами по столу.

– Что хорошо? – вставил реплику Кутейкин, стоявший у входа.

– А вы идите, старшина, – повернулся ротный к Кутейкину. – Подождете меня в окопе, здесь вам делать нечего.

Кутейкин вышел.

– Хочу вам напомнить, лейтенант Пастухов, – обратился Полесьев к взводному, вставая из-за стола, – что с этого момента вы исполняете обязанности командира в боевых условиях. Вы обороняете участок фронта, и спрашивать с вас будут соответственно. Имейте это в виду!

Пастухов выпрямился, но тут же стукнулся головой о потолок. Полесьев, посмотрев на бревна наката, перевел взгляд на потиравшего макушку Пастухова, усмехнулся и собрался уходить.

– Разрешите обратиться, – шагнул вперед Егорьев.

– Чего обращаться, – прервал ротный лейтенанта. – Вы завтра направитесь в штаб батальона. Там придумаем что-нибудь, без должности не останетесь.

И Полесьев скрылся за дверью.