Текст книги "Люди полной луны"
Автор книги: Александр Экштейн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 36 страниц)
Иван Селиверстович Марущак внимательно осмотрел номер, в который его поместили на время консилиума, и удовлетворенно хмыкнул. МОАГУ не жалело средств для своих подчиненных. В номере из трех больших и светлых комнат, не считая ванны бассейнового типа и комнаты с шарообразным душем, было все для того, чтобы человек, даже избалованный, чувствовал себя комфортно.
– А вот фаллоимитатор мне не нужен! – вслух вознегодовал Иван Селиверстович, увидев за дверцей застекленного шкафчика на стене ванной комнаты названный предмет. – Сволочи, совсем извратились!
Громко выражая свое возмущение, Иван Селиверстович вытащил фаллоимитатор из шкафчика вместе с коробкой презервативов, держа их перед собой, открыл дверь номера и выглянул в коридор. Увидев шедшую по нему молоденькую, японистого вида, горничную, позвал ее.
– Вот, – протянул он ей фаллоимитатор, как букет цветов, – заберите эту гадость.
Он сунул в левую руку девушки секс-прибор, а в правую презервативы и захлопнул перед ней дверь номера. Девушка осталась в коридоре, прижимая к груди победно устремленный ввысь фаллоимитатор и разнузданно-яркую коробку предохранительных средств.
– Ой-ля-ля! – воскликнул проходивший мимо датчанин, начальник отдела транзитной информации МОАГУ. И, взяв из рук горничной и то и другое, удалился, весело напевая.
Поль Нгутанба поднялся с кресла и стал прохаживаться по огромному кабинету, изредка бросая взгляд в сторону Ивана Селиверстовича, который стоял возле стенки бара в дальнем углу кабинета и рассматривал бутылку с анжуйским вином.
– Мы должны уважать законы страны, в которой базируемся, – продолжал Поль Нгутанба давно начатый разговор. – Зачем вам нужна, точнее, зачем нам нужна конфронтация с высшими силовыми учреждениями?
Иван Селиверстович поставил бутылку на стойку и, неопределенно пожав плечами, ответил:
– Это не мы, это они на нас наехали. Вы, господин Нгутанба, плохо знаете Россию. У нас спецслужбы, если им вожжа под хвост попадет, могут и на танк с топором броситься.
– Я понимаю, – ничего не понял Поль Нгутанба. – Топор – оружие пролетариата, но тем не менее вы должны прекратить свару внутри страны. Она неуместна, вредна и антипрофессиональна.
– Господин Нгутанба, – потер подбородок рукой Иван Селиверстович, – я все понимаю, но вы же знаете, что у меня на балансе Чебрак. У него хроническая предрасположенность к уголовщине. Он оставляет свои преступные следы на каждом шагу. Ведет себя так, что солнечным приходится убивать кого-то, чтобы спасти его. Это не человек, а монстр какой-то. В Другом месте его пристрелили бы.
– Это в другом месте!
Лицо Поля Нгутанбы стало властным и надменным. Он подошел к стене кабинета и открыл потаенную дверь. Молча вошел в комнату за ней и через десять минут вышел обратно в ярко-лиловой мантии посвященного и с широким агатовым обручем на голове. Лицо Ивана Селиверстовича вмиг стало сосредоточенным, он подобрался и склонился в глубоком поклоне.
– Смею вас заверить в своей преданности, командор.
– Властью, данной мне высшим миром, – в голосе преобразившегося Поля Нгутанбы преобладал металл, – повелеваю немедленно прекратить распри внутри Государства Российского, а также выражаю свое неудовольствие и повелеваю прекратить выпады и оскорбительные высказывания в адрес великого ученого и врача Алексея Васильевича Чебрака. Он не может совершать преступления, ибо он вне их.
Иван Селиверстович преклонил одно колено и с глубочайшим уважением произнес:
– Слушаю и повинуюсь, командор.
Поль Нгутанба вновь скрылся за дверцей в стене и через некоторое время вернулся в обычном одеянии.
– Послушайте, – заинтересованно спросил он у Ивана Селиверстовича, – а зачем этот ваш монстр лезет на аудиенцию к лазурным ламам?
– Не знаю, – хмуро ответил Иван Селиверстович, вновь начиная вертеть в руках бутылку с вином. – Он мне не докладывал.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
«Братья» Рогонян с определенной ностальгией рассматривали свой город. «Своим» его можно было назвать с большой натяжкой. В их отсутствие уже все поделили чужаки.
– Ну что, вернулись, суки? – задал им деликатный вопрос Степа Басенок. – В город юности потянуло?
Оперативники отнеслись к возвращению «братьев» с благосклонностью, им не нравилась компания шумных и лукавых греков, заправляющих в городе сутенерским бизнесом. С «братьями» легче, и поэтому Степа Басенок, продекламировав свой очередной спич «Грекам лучше через реку, а у нас свои дела», сразу же взял быка за рога:
– Братишек Констанди и Петонди за наркоту уже пора прятать. Девушкам платят копейки, совсем их жадность одолела, сервиса никакого, полчаса перепихнина и в море иди купайся. На берег выходишь, а в штанах лишь мелочь на трамвай и сигарета на перекур. Я уже троих в зону отправил.
– Но это же греческий беспредел! – вскинув головы, как боевые кони при звуке трубы, возмутились «братья» и отчетливо услышали запах удачи.
– Ну и вы, допустим, не аленькие цветочки, – меланхолично сообщил им Слава, – так что с вас пятьдесят процентов на усиление пенсии для работников МВД, а мы греков гоним хотя бы куда, хоть в Афины магаданские.
– Было же двадцать пять, Слава? – жалобным голосом произнес меркантильный Арам Рогонян.
– Так когда-то и солнце ярче, и небо выше было, а сейчас без войны не обойтись, в городе восемь сутенерских групп, в каждой гуляет наркота. Кроме греков, есть еще азеры, есть и наши, но у них, по-моему, с башней туговато, им не сутенерством, а осеменением коров заниматься.
– Хватит разговаривать, – вдруг разозлился Степа. – Будете бизнес брать или нет? Можно подумать, у нас в городе проституция самая основная проблема.
– Да! – в один голос рявкнули «братья».
– Оружие есть?
– Так это, как его… – начал объяснять Роберт.
– А никак и без как, выше газовика не прыгать, азеров и греков мы сами разгоним, узнаю, что у вас боевой ствол есть, голову оторву. Ясно?
– Да! – опять в один голос рявкнули «братья» Рогонян, прислушиваясь к приятным и родным накатам азовской волны на таганрогский берег.
Чем ближе подходило время свадьбы с Самвелом Тер-Огонесяном, тем больше Глория Ренатовна Выщух ощущала внутреннее беспокойство. Она хорошо знала свой город, его мистическую силу, непредсказуемость людей, вместивших в себя слишком сложный кровяной коктейль. Она любила и одновременно боялась Таганрога и его жителей, которые, несмотря на свое бросающееся в глаза грубоватое мещанство, могли в одно мгновение стать экспансивными и маниакальными… Глория Ренатовна выпила три таблетки снотворного и легла, мечтая о желанной и так ее пугающей свадьбе с Тер-Огонесяном. Она уснула вместе с городом, но, вполне возможно, ей так только казалось. Таганрог никогда не спал, у него была трехсотлетняя бессонница.
Опасения Глории Ренатовны подтвердились на следующий день. Все началось со странностей. Самвел вот уже три дня находился по делам в Ростове, и Глория Ренатовна, спасаясь от духоты и зноя, приехала в его загородный дом. Ключи у нее были, а сторож и садовник встретили ее словами восторга: «О! К нам мадам явилась!»
Войдя в большую прихожую-зал, Глория Ренатовна неожиданно наткнулась на два больших раскрытых картонных ящика с одеждой. В этом не было ничего удивительного, Самвел баловал ее красивой одеждой. Но не такой же! В одном ящике она обнаружила пять новеньких и упакованных комбинаций французского производства, это ее поразило. Во-первых, они не подходили ей по размеру, во-вторых, она не любила красное, и Самвел знал об этом, а в-третьих, поверх комбинаций лежал изящный, весь в клепках, кожаный хлыст. Глория Ренатовна кое-что о таких атрибутах слышала. Во втором ящике оказалась кожаная одежда из Испании. В комплект входили мужские шорты с характерным вырезом сзади. «Неужели Самвел извращенец?» – с ужасом подумала она и, поднявшись на второй этаж, увидела на прикроватном столике фотографию. На ней был изображен Самвел в компании с двумя странными на вид личностями кавказско-азиатского типа. Самвел, сонно закатив глаза, стоял между ними в красной комбинации, которая не могла скрыть его могучие мужские достоинства. «02», – сразу же решила Глория Ренатовна, и телефон в спальне Самвела, по воле ее пальцев, нажимающих кнопки, именно так и соединил загородный дом с 02.
– Дежурный по УВД Савоев слушает! – раздался разгневанный голос Славы.
– Слава, не ори, пожалуйста, тут такое дело, что я даже не знаю.
– Глория Ренатовна! – обрадовался Савоев. – Это мое дело. Я уже о нем всем рассказал. Эй, Подпрыжкин, сюда срочно, стой здесь, я на Хрипатого вышел, три года уже пасу его.
– Какой Хрипатый, Слава? – пыталась вмешаться Глория Ренатовна в разговор Савоева.
– Это вы точно заметили, говорите адрес, мчусь. Подпрыжкин, стой до конца дежурства. Я тебя при случае тоже зимой как-нибудь заменю.
– Вы неисправимы, Савоев, – недовольным голосом проговорила Глория Ренатовна и продиктовала адрес загородного дома.
– Мы не исправляемся, а исправляем, и в основном чужие ошибки.
Слава Савоев от радости, что избавился от дежурства, заговорил как диктор милицейской программы на телевидении.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
– Интересный город Москва и жители ее, москвичи. Город тихих и значительных перешептываний, город для своих. Киллер в Москве – не наемный убийца, нет, это хранитель порядка в нишах, человек, посвятивший себя служению негласному закону больших денег. Москва выделяется из всех столиц мира тем, что в нее стягиваются люди со всей страны не для служения, а для впадания в какую-нибудь нишу. Впавший в нишу становится москвичом. – Леня Светлогоров сглотнул слюну и внимательно посмотрел на врача загородной психиатрической больницы Мурада Версалиевича Левкоева.
– А что, Светлогоров, Тер-Огонесян действительно голубой? – прервал его Мурад Версалиевич.
Леня задумался и, как бы не слыша вопроса главврача, проговорил:
– Елки-палки, до чего же мне надоела эта провинциальная психиатрия, слов нет. Хочу в Москву, в институт Сербского, глотнуть свежего воздуха, не запятнанного обыденным интеллектом, хочу встреч с высокой маниакальностью духа, а то у нас, в этой дыре, кроме мясника Чикатило да хохла Овсиенко, больше никого не встретишь. В Москву, только в Москву.
– Так голубой или нет? – продолжал спрашивать взволнованным голосом Мурад Версалиевич, который совсем не слушал Леню. Он достал из другого кармана халата закомпостированный талон на троллейбус и нервно порвал его на мелкие кусочки.
Леня с интересом уставился на карманы халата Мурада Версалиевича, восхищенно помотал головой и, показывая пальцем на них, поинтересовался:
– Переносная урна? Оригинально.
– Светлогоров, я вас спрашиваю или кого? – сорвался на крик Мурад Версалиевич и приподнялся, склоняясь в сторону Лени, над столом.
– Сам ты голубой! – возмутился Леня и, глядя на врача, врезал ему в челюсть, отбросив на место, в кресло.
– Да, я голубой! – вдруг неожиданно и гордо признался Мурад Версалиевич. – Хотя и не чураюсь контакта с женщинами, но уже давно понял, что женщины не в состоянии обеспечить меня духовностью. А сейчас меня оскорбляют гнусные насмешки в адрес голубизны Самвела Оганесовича.
– Дурной ты какой-то, первый раз встречаю такого психиатра, – огорчился Леня. – Шизофреников среди вас навалом, почти все, но дурак – ты первый. При чем тут голубизна Самвела? Речь идет о конкуренции. Это когда у тебя ничего нет, кроме честного имени и рваных штанов, тебя называют дураком или святым человеком, разницы нет, а если у тебя что-то материально весомое появляется, то ты уже просто благородный человек, без дураков. – Леня вдруг погрустнел и продолжил: – Но когда ты, кроме своего, начинаешь, как Самвел, оттяпывать куски у других, то тебя начинают втихаря компрометировать всякие падлы. А если ты начинаешь внаглую расширять производство за чужой счет, то тю-тю, в деревянный бушлат – и не рыпайся. Понятно?
– Да, – судорожно кивнул Мурад Версалиевич. – Так голубой Самвел или нет?
– Он армянин, – устало ответил Леня. – Может, и голубого приголубить.
– Я все понял, – взволнованным голосом прервал его Мурад Версалиевич, – я знал, что он благородный человек. – Главврач встал и заходил по кабинету, то опуская, то вскидывая голову. – Я знал это! – дрожащим голосом произнес он. – Я знал!
– Во дает! – Леня уважительно посмотрел на Левкоева. – Вот ведь как прет человека, тяга сильнее, чем у реактивного самолета.
В это время на столе Мурада Версалиевича зазвонил телефон.
– Главный врач Левкоев слушает, – по-военному отозвался он и сразу же приветливо поздоровался: – А, Мишель, здравствуй, в чем дело? – Потом долго и внимательно слушал, что ему говорят на другом конце междугородней связи. – Нет, конечно, – уверенно сказал невидимому собеседнику. – Ни в коем случае, Мишель, нем как могила. Ну ладно, спасибо, нашим привет, целую, до свидания.
Мурад Версалиевич положил трубку на место и, с восторгом потерев руки, сказал Лене:
– Представляешь, мне звонит коллега, Мишель, он в Склифе психиатр-консультант. Так вот, нашего прокурора привезли на осмотр к нейрохирургу Лутоненко, а Мишель при этом осмотре присутствовал. Есть такое предположение, что моим пациентом вскоре может оказаться наш городской прокурор.
– Миронов, что ли? – равнодушно спросил Леня Светлогоров.
– Да! У меня скоро больница превратится в респектабельную клинику.
– Миронов, – не обращая внимания на лепет главврача, повторил Леня. – Да его сразу после рождения надо было сюда устраивать, тоже мне новость, голубая сенсация по голубой связи.
Леня презрительно сплюнул в стоящую на столе главврача фарфоровую чайную чашку и чуть не лопнул от негодования. Чашка была его собственностью, он зашел в кабинет Мурада Версалиевича по пути из столовой и лично, своими руками, поставил ее на стол.
Степа Басенок и Слава Савоев сидели в кабинете полковника и пытались осмыслить целый ряд обрушившихся на город странных обстоятельств. Самсонов, сидя за столом, с некоторым изумлением рассматривал фотографию, на которой был изображен Самвел Тер-Огонесян в красном садомазохистском одеянии в компании двух мужчин, один из которых был похож на корейца, а второй явный кавказец.
– Во-первых, он невменяемый. Даже не упитый, а обколотый, – медленно, чуть ли не по слогам, произнес Самсонов. – Во-вторых, эти двое его явно поддерживают, чтобы он не упал. – Самсонов покачал головой и вопросительно посмотрел на оперативников.
– Да, дела голубые, дела темные, – невпопад брякнул Слава Савоев и сразу же выдвинул версию: – Это не Самвел. Уже два дня как он вернулся из Ростова и молчит, ни у кого не спрашивает насчет фото и ящиков с одеждой для секс-шопа, которого нет у нас в городе. Это не он, одним словом.
Степа Басенок с трудом оторвался от созерцания раскаленного лета за окном и с таким же трудом высказался:
– Надо вызвать самого Тер-Огонесяна и напрямую спросить, что это за фотография.
– Дельно, – согласился Самсонов, – дельно. – Он поднялся из-за стола и подошел к холодильнику. Открыл его. Вытащил из морозилки большой кусок льда, подошел к Степе и, оттянув ему воротник, кинул лед за него. – Продолжай.
Слава Савоев на всякий случай отодвинулся от Басенка и с интересом посмотрел на него.
– У меня все. Вызвать Тер-Огонесяна и, показав фотографию, спросить о ее происхождении. – Степа замолчал и, вытащив из-под рубашки лед, протянул кусок Славе: – На, проглоти и взгляни, кто на фотографии, Самвел или Ашот из-под Адлера? Его или обкололи, или супермастерский фотомонтаж – творение фотохудожника скорее всего. Самвел недоверчив, как Штирлиц в засаде, его так просто не обколешь, и с наркотой он не имеет дела.
– Ну ладно, ладно, – замахал рукой Слава, – ты не забывай, что я эту фотографию и два ящика с секс-одеждой фактически выкрал, без всяких санкций прокурора, Глорию Ренатовну чуть не подставил.
– А у нас нет прокурора, – недовольно заметил Самсонов, – он ушел в самоволку, вроде бы по делам, а на самом деле в Сочи, если не на Кипре, загорает. Я согласен с Басенком, вызовем Самвела и спросим, мне кажется, он только благодарен за это будет.
В дверь кабинета заглянула секретарша.
– Семен Иосифович, в приемной командированный, подполковник Абрамкин из Сочи. С разбитым лбом. Утверждает, что в него кинули куском льда из вашего кабинета. По-моему, он ненормальный, – предположила секретарша. – Кто в такую жару льдом будет разбрасываться? Вообще-то я читала в газете, что есть ледяные метеориты, особенно…
– Все! – успокаивающим жестом руки остановил секретаршу Самсонов. – Зовите сюда раненого. Эти подполковники из Сочи, я смотрю, ранимые такие, что даже и не знаю, как они себя под пулями поведут.
Бывший майор, а ныне подполковник Абрамкин из сочинского УВД вошел в кабинет Самсонова с вопросом:
– За что?
На лбу его набухала приличных размеров шишка с небольшой ссадиной. Неутомимо тающий, но все еще значительных размеров кусок льда Абрамкин держал в руке и время от времени демонстративно прикладывал к шишке.
– Да вот, – начал объяснять Самсонов, смущенно переворачивая то в одну, то в другую сторону взятую со стола фотографию с непотребно разодетым Самвелом, – хотел как лучше. Промах, одним словом. Взгляните. – Он протянул фотографию Абрамкину.
– Вот! – Абрамкин оставил заботу о лобовой травме и машинально сунул лед в руки Славы Савоева. – Это родной брат покойного Ольгерта Резаного, Лорик. И тот и другой наркоманы и законченные негодяи, один, к счастью, хвоста навил. Оба сочинцы. – Абрамкин ткнул пальцем в мужчину, поддерживающего Самвела слева. – Этого китайца не знаю, а этого я сейчас видел внизу возле дежурного, – ткнул он пальцем в самого Самвела.
Слава Савоев, с интересом слушая Абрамкина, встал и потихоньку подошел к форточке, чтобы выбросить в нее не желающий исчезать кусок льда. У него был вид человека, избавляющегося от улик.
– Самвел внизу, – сразу же озаботился Самсонов и, кивнув Степе, приказал: – Давай вниз, узнай, зачем пришел, поговори и сделай, как мы решили, спроси о ящиках и расскажи о фотографии, а попозже поднимайтесь ко мне, поговорим все вместе.
– Он у нас, между прочим, в розыске, – сообщил Абрамкин, указывая на изображение брата покойного Ольгерта. – На нем куча дел, от убийства до неуплаты налогов.
– Да и лицо у него какое-то деловое, – решил поддержать разговор Слава Савоев.
Самсонов сидел молча и мрачно. Он уже давно заметил, что если в портовом городе завязывалась криминальная интрига с участием представителей другого города у моря, будь то Сочи, Одесса или Владивосток, непременно на горизонте возникает всюду сующая свой нос Москва.
– Вот ведь гадство какое! – громко огорчился Самсонов.
– Что поделаешь, деньги, – невозмутимо пожал плечами Абрамкин, – всюду деньги.
В кабинет снова без стука вошла секретарша.
– Вполне возможно, что это точечный град или, я вам говорю, в газете читала, ледяные метеориты…
– Что? – устало перебил ее Самсонов.
– Там внизу наш сотрудник, участковый, ваш отец, кстати, – кивнула Славе секретарша, – утверждает, что кто-то из кабинета над нами кинул в его «Жигули» кусок льда и разбил лобовое стекло. Но над нами крыша, кабинетов нет, зачем он так странно утверждает?
– Сходи, – с неприкрытым ехидством приказал Самсонов Славе, – объясни отцу природу этого точечного града.
Спускаясь вниз по лестнице, Слава поспешно пытался сформулировать объяснения и еще пытался вспомнить, есть ли в гараже запасное стекло. Проходя мимо кабинета оперативников, он заглянул в него и увидел Степу, беседующего с насупленным Самвелом. Он молча закрыл дверь и, пройдя по коридору дальше, вышел во двор управления. Солнце, жара и южное лето тотчас же набросились на него, и он мгновенно растерял все готовые объяснения и уже не мог вспомнить о наличии запасного лобового стекла в отцовском гараже.
– Понимаешь, батя, – начал врать он с ходу, – этим куском льда подследственный во время допроса, его утром из СИЗО привезли, хотел разбить Самсонову голову, но я отбил его руку, а лед, – Слава покачал головой, – у него из руки прямо в форточку вылетел, но видишь, как неудачно. – Слава с любовью и безграничным огорчением погладил разбитое стекло «жигуленка».
– Кто?! – гневно пророкотал Иван Максимович Савоев, участковый Орджоникидзевского района, капитан и отец Славы.
– Что «кто»? – опешил Слава и на всякий случай отошел от отца по другую сторону автомобиля, делая вид, что ищет следы других повреждений.
– Кто хотел разбить голову Самсонову? – с подозрением глядя на Славу, спросил Иван Максимович. – Я сегодня как раз сопровождал на допрос подследственных из СИЗО, женщину-бухгалтера лет пятидесяти и пацана-малолетку, его только что домой под подписку о невыезде отпустили.
– Я! – Поняв, что дальнейшая ложь бессмысленна, Слава решил признаться во всем.
– Да ты что, сынок? – испугался Иван Максимович и даже слегка побледнел. – За что ты хотел ему голову разбить?
– Стекло я разбил, а не голову, – потупился Слава. – Смотрю, кусок льда на столе лежит, думаю, зачем он тут лежит, взял и выбросил в форточку.
– Значит, так, – удовлетворенно хмыкнул Иван Максимович, – сегодня приходишь в гараж и заменяешь стекло, у меня есть запасное.
Слава с готовностью кивнул и расслабился. Иван Максимович, не замечая его готовности, продолжал:
– Завтра часика в четыре утра поедешь на дачу, польешь участок и к восьми успеешь на службу.
Слава без особой готовности кивнул и вновь сосредоточился.
– А после службы, вечером или ночью, – сделал участковый поправку на специфику службы, – поможешь мне в гараже уборку сделать. Добро?
– Добро, – уныло кивнул Слава, хорошо представляя всю тяжесть действия «в гараже уборку сделать», которую Иван Максимович намеревался произвести вот уже пять лет, да все руки не доходили.
– Можешь идти, – отпустил отец сына. – Вот ключи, сам и пригонишь машину в гараж.
Слава взял ключи от «жигуленка» и, терзаемый унынием, жарой и думами о несправедливости, направился в здание УВД.
