Текст книги "Люди полной луны"
Автор книги: Александр Экштейн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 36 страниц)
Московская осень начинается летом, а непосредственно осенью Москва погружается в нечто, напоминающее ярко оформленный и припадочно-оптимистичный насморк. Осень в Москве – это даже не время года, это какая-то суетливая, обескураживающая своей глобальностью магазинность мировоззрения. Дисциплинированная и сосредоточенная готовность купить и вместе с покупкой продаться. Всеобщая готовность к отовариванию и предоставлению товара. Только в Москве можно встретить ужас перед возможным голодом и грядущей космической катастрофой, провинция приземленней, проще, грубее и жизнеустойчивей. Москва меланхолична, цинична и акцентированно невменяема в силу агрессивной экспансии собственной самовлюбленности с ярко выраженным синдромом «детального самоодурения». Москва – великий город, без сомнения…
На столе полковника Хромова звонил телефон, но Хромов его не слышал, так как находился далеко от своего кабинета в МУРе, и если бы в районе ВДНХ кто-то нужный захотел позвонить ему, то позвонил бы по мобильному. Убитых было трое, крепкие мужчины в дорогой одежде отрицающего законопослушность стиля. Так одеваются только бандиты, внедренные оперативники и оптовые торговцы мясопродуктами, решившие вместе с семьей посетить театр.
Криминальный мир Москвы стрелял друг в друга с такой поспешностью и азартом, что ставил под сомнение само существование криминального мира, очертания которого были столь гибкими и мобильными, что под это понятие регулярно попадал мир финансовый, промышленный и политический.
– Заказные и разборочные убийства даже не стоит расследовать, а сразу квалифицировать как самоубийство, – предложил Хромов на заседании коллегии МВД. – Все, кто был убит по этим мотивам, в конечном счете заслуживают этого. Заказывают убийство лишь тех людей, которые готовы заказать его для других.
– Ну да, – ответили Хромову на коллегии, – хорошо бы, но нельзя…
Оперативники закончили осмотр места преступления, опрос очевидцев и фиксирование их в качестве свидетелей. Из троих убитых двое были похожи на честных и порядочных людей, а один – в кроссовках, тренировочных брюках «отдай деньги», черной «брусиловской» куртке и коротко подстрижен. В каждом, чуть больше, чуть меньше, сидело около ста граммов свинца, что говорило о демонстративном, устрашающем убийстве. Хромов подошел к телу седого, лет под пятьдесят, мужчины, уткнувшегося лицом в асфальт, и приказал перевернуть его. Мужчина, как и двое других, был ему незнаком. Хромов подозвал старшего оперуполномоченного Старикова и в приказном тоне произнес:
– На этот раз никаких глухарей, преступник должен быть наказан.
– Я понимаю. Самому противно, но вот он, – Саша указал на седого, которого до этого рассматривал Хромов, – мне знаком. Живет со мной в одном подъезде, выше этажом. Доктор биологических наук. Вот его автомобиль… – Стариков показал настоящий недалеко от убитых «вольво». – Видимо, шли к Машине, но им не дали дойти.
– Видимо, – равнодушно буркнул Хромов.
– Зовут его Ананий Сергеевич Тассов, – не унимался старший оперуполномоченный. – Его «вольво» стоит во дворе под моими окнами, и раза четыре за ночь срабатывает сигнализация,
– Даже не знаю, – нахмурился Хромов. – Как бы подогнать, что ты применил оружие по закону? Я бы его, конечно, тоже застрелил, но не среди же дня на многолюдной улице?
Полковник Хромов шутил с таким отстраненным от шутки видом, что Саша не выдержал и громко расхохотался, чем вызвал недовольное удивление в толпе зевак, стоящих перед зоной оцепления.
– Вот, – продолжил он, испуганно оборвав смех. – Стриженый, по всей видимости, телохранитель, при нем просроченное удостоверение сотрудника МВД на имя Блудова Егора Ивановича. А третий нам незнаком.
– Ладно. – Хромов открыл дверцу служебной машины. – Заканчивай здесь, а я к себе. Завтра доложишь о результатах.
Черкизовский рынок, по мысли Хромова, требовал фронтальной зачистки бульдозерами, кардинальной дезинфекции напалмом, тщательного заглаживания асфальтовыми катками и постового, не пускающего на это место детей в течение пятидесяти лет.
– Где здесь вьетнамское посольство? – спросил Хромов, подойдя к постовому милиционеру. Свой «жигуленок» он оставил в двухстах метрах от входа на рынок, возле автобуса с омоновцами, которыми командовал Спартак Хачалава, друг его сына.
– Ваши документы для начала? – не стал отвечать на вопрос постовой.
Хромов, и это было для него полной неожиданностью, даже похолодел от злости на себя. Он уже столько времени был крупным начальником, которого постоянно кто-то сопровождает и находится рядом, что документов при себе не оказалось – никаких. «Вот это здорово», – удивился Хромов и посмотрел на постового. Постовой был молод и настроен на постоянную готовность к задержанию опасного преступника, что в какой-то мере делало его невменяемым. «Да», – подумал Хромов и осторожно поинтересовался:
– Зачем тебе мои документы?
Этого оказалось достаточно для того, чтобы постовой вытащил рацию и вызвал подкрепление. Подкрепление в количестве двух молодых милиционеров с такими же невменяемыми лицами появилось мгновенно и, пренебрежительно оглядывая Хромова, окружило его. Полковник опешил, но ребята ему понравились. В это время из толпы всасывающихся в рынок потребителей дешевого товара вынырнул оперативник в штатском и, показав постовым свой документ, обратился к Хромову:
– Господин полковник, чем могу помочь?
Лица окруживших Хромова постовых почти мгновенно стали индивидуальными и каждое по-своему интересно.
– Ты кто? – поинтересовался Хромов.
– Я младший оперуполномоченный Ласточкин, а вас я видел в Кремлевском Дворце съездов на Дне милиции, вас министр «Знаком Почета» наградил и автомобилем.
На этом месте лица постовых снова стали невменяемыми, но с обратным, почтительным, как и у всех в присутствии начальства, знаком.
– Было дело. – Хромову нравились такие моменты. – Награждали… – как бы отмахнулся от такого пустяка полковник. – Ну ладно, не мешайте, я посмотрю структуру этого рынка, а то еще оперативки, докладные, доклады на эту тему. – Хромов почесал переносицу указательным пальцем. – А я люблю сам все понять, воочию, так сказать, увидеть рыночную экономику.
Хромов обошел все рынки столицы. Без свиты, в скромном одеянии москвича четвертого уровня благосостояния. Он двигался в крикливом пространстве наполненных беззаконием по самую завязку московских базаров и думал: «Когда Петр Первый прорубал окно в Европу, задняя стена дома обвалилась на Азию». Казалось бы, начальнику следственно-оперативного отдела и замначальника МУРа по оперативно-разыскной работе как-то не к лицу знакомиться с рыночно-базарной преступностью таким образом, но Хромов и не знакомился с тем, что хорошо знал. Он просто ходил и смотрел.
– Эй, купи, дорогой, цветы для девушки. Розы, и она твой, – прицепился к полковнику мужик с явно мытищинскими чертами лица. – Купи, давай, нэ жалей для любимой!
– Ты негр или китаец? – спросил Хромов у мужика, пытливо глядя ему в глаза.
– Русский, – опешил мужик и, торопливо отходя от Хромова, зло бросил: – Негр!
Саша Стариков, увидев полковника Хромова в интернациональной толпе Черкизовского рынка, не удивился – Хромов был одним из самых нестандартных начальников МУРа.
Стариков не стал подходить к Хромову, справедливо решив, что, если тот пришел на Черкизовский рынок один, у него, старшего оперуполномоченного, нет никаких оснований наделять полковника напарником. Но под охранительное наблюдение он его взял и стал «вести». Через некоторое время Стариков понял, что он не одинок в этом занятии, чуть левее от Хромова заметив щуплую фигуру Ласточкина, знакомого опера из местного отделения. «Не дают начальству насладиться одиночеством, слиться с народом», – мысленно сыронизировал Саша и увлеченно продолжал «пасти» любимого учителя. «Оглоеды, – подумал Хромов. – Нашли фраера, думают, не замечу».
Погруженный в мрачное созерцание окружающей его торгово-крикливой действительности, Хромов медленно двигался по вьетнамскому переулку Черкизовского рынка и слегка напоминал короля Лира, который в изгнании слегка пополнел и обзавелся новой семьей и одеждой. Суетливый поток посетителей и аборигенов рынка как бы обтекал, не задевая, ушедшего в созерцание полковника, потому что два сержанта патрульной службы ненавязчиво, в рабочем порядке, шествовали в трех метрах впереди него, а два, в той же ненавязчивой манере, позади. На лицах патрульных отражалось такое сильное желание кого-либо в чем-нибудь заподозрить, что поток людей инстинктивно обтекал пространство их шествия. Вскоре Хромов обратил внимание, что продавцы при его приближении подобострастно улыбаются и кланяются, что, несмотря на «вавилонистую» плотность толпы, идти ему удобно. «Обложили, охламоны», – добродушно подумал Хромов и, делая вид, что ничего не заметил, продолжил движение к центру рынка.
Не выпуская муровского полковника из виду, Ласточкин мимоходом отметил, что вьетнамский авторитет по кличке Хонда, выходя из кафе посередине рынка, при виде полковника нервно вздрогнул, но тотчас же взял себя в руки и спокойно, с видом что-то вспомнившего, развернулся, возвращаясь в кафе. Ласточкин быстро вошел к кафе, пересек его и вышел с другого входа почти в одном шаге за авторитетом.
– Стой! – Он положил руку на плечо Хонды. – Поговорить надо.
Хонда, не вздрогнув и не повернувшись, остановился и, глядя прямо перед собой, спросил:
– Ты сево, опер?
– Нисево, – передразнил его Ласточкин. – Ты кого с той стороны увидел, почему испугался?
– Волкодаву Хромова видел, он мене сажал тюрьма, засем мне итити в ее сторона, я луцсе другой сторона итити.
– Никакой другой сторона тебе не итити, – успокоил Ласточкин Хонду, защелкивая на нем наручники. – Тебе итити со мной поговорить.
– Да, вопросов много, – раздалось позади Ласточкина, и он быстро оглянулся, увидев улыбающегося Хромова, из-за спины которого подмигивал ему Стариков.
– Ну да, – смущенно поддержал Хромова Ласточкин. – Вопросы всегда найдутся…
Вьетнамско-китайско-индийский-дружба! Афгано-туркме-но-турецкий-братство! Кавказский дух вибрировал на территории Черкизовского рынка, находящегося посередине России. Славянство, поигрывая резиновыми «демократизаторами», с равнодушной и ничего хорошего не обещающей заинтересованностью охраняло этот интернациональный вибратор, легким презрением сплевывая в сторону огромной толпы своих соплеменников, всасывающихся в рынок для подкормки и поддержки интернационального и на удивление прожорливого торгово-криминального духа. Черкизовский рынок был живописен, как помойная яма, в которую вылили цистерну французских духов и украсили подвядшими орхидеями.
Полковник Хромов посмотрел на Хонду, тот сидел перед ним на стуле с видом буддийского монаха, и спросил:
– В морду хочешь?
– Нет, не хосю, – поспешно ответил Хонда.
В кабинет, любезно предоставленный Хромову в местном отделении, вошел Саша Стариков:
– Он, видимо, в морду хочет?
– Нет, не хосю, – заверил Сашу Хонда и резиново растянул на своем лице заискивающую улыбку.
Хромов усмехнулся. Он знал, что Хонда говорит на русском великолепно и безо всякого акцента. Знал и Саша Стариков, ему об этом сказал Ласточкин. Туповатая форма дознания «в морду хочешь?» была насквозь искусственная и являлась частью психологической игры, в которой опытные сыщики и надеялись добыть хотя бы немного информации о демонстративном убийстве троих человек в районе ВДНХ. У Хромова было подозрение, что один из убитых имел какое-то отношение к Хонде.
– Что это, Хонда? – Хромов стремительно протянул руку и, оттянув на Хонде свитер, вытащил поверх него золотую цепочку с причудливым медальоном из какого-то странного, отсвечивающего розовым, металла.
– Нисего не знаю, – вспыхнул Хонда. – Ты чё ко мне прибодался, полковник?
После этих слов азиатская беспристрастность Хонды слегка увяла, и из узких прорезей глаз выглянул устоявшийся, истеричный и жестокий российский уголовник. Хонда пробыл в лагере четырнадцать лет благодаря Хромову, раскрутившему его на этот срок за убийство и ограбление русского корейца-коллекционера, москвича в третьем поколении. Хонда тогда еще был не Хондой, а лейтенантом вьетнамской освободительной армии Шон Тинем (Горный Дух), находившимся в России на излечении и отдыхе после ранения…
Увидев медальон, Саша Стариков удивленно хмыкнул и с немым восторгом посмотрел на Хромова. Точно такой же был на одном из трех убитых возле ВДНХ.
– Это изображение духа-покровителя Ким Куи, золотая черепаха, – объяснил Хромов старшему оперуполномоченному. – Дух хороший, добрый, но золотое его изображение могут носить лишь избранные мыонги, а это настораживает. Я за всю жизнь встречаю лишь второго такого избранного. Один убит вместе с двумя гражданами России, наверное, те еще гуси. А второй – Хонда, базарный главшпан прищуренных. Вот и возникает вопрос: зачем нам такие избранные?
– Не нужны! – громко согласился с полковником Саша Стариков и обескураженно спросил: – Что с мыонгом будем делать?
– Пока в КПЗ, – задумчиво решил Хромов. – Там отопление включили, мерзнуть не будет.
– Прокурора санкция не давать! – горячо запротестовал Хонда.
– Давать, давать, – успокоил его Саша Стариков и, положив свою могучую руку на шею задержанного, похлопал по ней. – Еще как давать.
Самым интересным во всем этом Хромову показалось условное обозначение никому не нужной игры. Хромов и Саша Стариков знали, что Хонда говорит на русском даже лучше некоторых русских.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Ананий Сергеевич Тассов родился и вырос в Москве. Его отец, Сергей Игоревич Тассов, родился и вырос в Москве. Мама, Екатерина Власовна Тассова, в девичестве Студнева, коренная москвичка, всегда говорила: «В нашей семье нет ни одного инородца, все коренные москвичи». Поэтому Аник Тассов всегда считал, что титул «москвич» – это что-то на уровне родового дворянства с пожизненными и передающимися по наследству привилегиями. Окончив школу, Ананий поступил на биологический факультет МГУ, он чувствовал в микробиологии невнятные акценты несбывшегося совершенства. Анания возмущало, что слово «человек» звучит неоправданно гордо и самоуверенно, а маленькие, не видимые глазом и даже через простой микроскоп, брусчатые хрусталики надмолекулярно-атомного действия, которые делают поступки человека осмысленными, незаслуженно оставались в тени. После окончания университета Ананий остался в аспирантуре, защитил кандидатскую и почти сразу же докторскую диссертации, стал Ананием Сергеевичем, холостым, молодым, перспективным ученым, которого вот так, небрежно, свел на нет великий уравнитель «АКМ», нашпиговав циничным свинцом возле ВДНХ, в компании странных и двусмысленных личностей.
– Вечно эти ученые в какое-нибудь дерьмо влезут, а мы разгребай лопатой все их высшие стремления, – сердился Хромов, внимательно глядя на Сашу Старикова. – Так, говоришь, информация о Тассове засекречена по высшему государственному уровню?
– Да, – подтвердил Саша. – Выше не бывает, надо ФСБ подключить.
– Ну да, – уныло кивнул Хромов. – Родственная организация, им позвонишь, и они тут же всю информацию тебе на блюдечке преподнесут. – Хромов немного помолчал, торжественно подняв кверху палец, назидательно произнес: – Но существует мужская дружба! – и потянулся к телефонному аппарату, изобразив на лице непривычную для Саши дружелюбную усмешку.
Тарас Веточкин, возглавив отдел аналитических инсинуаций ФСБ, ни капельки не изменился. Он был по-прежнему молодым, как и все сорокалетние, веселым, в меру циничным и не до конца искренним в тех ситуациях, когда это имеет смысл.
– Да! – резко бросил в телефонную трубку Веточкин.
– Нет! – ответили ему в ответ и выжидательно замолчали.
– Хромов? – полувопросительно поинтересовался Веточкин и сам себе ответил: – Ну да, Хромов.
– Тарас, тут такое дело, что тошно от безысходности. Дай мне информацию по Тассову Ананию Сергеевичу, его недавно застрелили, а он весь из себя засекреченный, биолог, ученый.
– Информацию? – удивился Веточкин. – По Тассову? – Не отнимая от уха трубку, он стал щелкать по клавиатуре компьютера. – ГРУ или ЦРУ, разницы никакой, доволен?
– Слушай, – беспардонность Хромова не имела границ, – а как у тебя отношения с Вьетнамом, вась-вась или аля-улю?
– Аля-васю, васю-улю… – Веточкин достал бумажник, пересчитал деньги и выщелкнул на дисплее: – Вьетнам.
– Хонда, бандюк с Черкизовского рынка, – с надеждой проговорил полковник.
– Леонид Максимыч! – возмутился Веточкин. – Это ФСБ, а не спецприемник для бомжей.
– Да ты что? А бывшего лейтенанта вьетнамской армии Шон Тиня знаешь? Он у нас за ограбление и убийство сидел. Освободился и остался в России, теперь на базаре земляков терроризирует.
– Шон Тиня? Информации нет, – соврал Веточкин. – Ищи, полковник, по своим каналам.
– Ага, – дал ему понять Хромов, что все понял. – Откуда у вас вообще информация о чем-либо, и вообще – почем дрова в Ростове?
– Там все бесплатно, Хромов, пошли лучше вечером выпьем чего-нибудь, я кефир люблю, а ты?
– В девятнадцать тридцать жду тебя на служебной машине возле Соловецкого камня. Свою машину не трогай. Я тоже кефир люблю и знаю, как он по мозгам шибает.
– В девятнадцать тридцать пять! – категорически настоял на своем Веточкин и положил трубку.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
– Да-а, – скептически произнес, ни к кому не обращаясь, Хромов, покидая салон «ауди» и с наслаждением делая несколько наклонов и приседаний, чем несказанно всполошил пробегающих мимо прохожих, которые не предполагали, что солидный, седеющий человек, вышедший из солидной, официальной машины, начнет заниматься разминочной гимнастикой в центре вечерней Москвы. Оперевшись руками о скамью, Хромов сделал несколько энергичных отжиманий.
– Вот черт, а я лыжи забыл надеть. – Стоя возле отжимающегося полковника, Веточкин был похож на заботливого тренера.
– Ладно тебе, лыжи, – добродушно проворчал Хромов, прекращая свою разминку. – Куда пойдем?
– Да вот, – махнул рукой Веточкин в сторону «Детского мира», – бар хороший в «Савое».
– В «Савой»? – Хромов скептически хмыкнул. – Там полно иностранцев. А ты же знаешь, кстати, пить в окружении иностранцев – это то же самое, что плясать на похоронах.
– Ха-ха! – Веточкин развеселился. – Дремучий ты, Хромов, иностранцы сейчас такие восприимчивые к России, что после недели жизни в ней забывают все свои европейские навыки, не только спляшут на похоронах, а еще и самому виновнику торжества бокал шампанского в руку всунут.
– Это японцы, что ли? – недоверчиво, даже как-то заносчиво спросил Хромов, отходя от Веточкина к служебному «ауди» и доставая с заднего сиденья кожаный штеровский плащ.
– Японцы после азиатского кризиса в «Савое» не останавливаются, – успокоил Хромова Веточкин, с досадой рассматривая сюрпризное московское небо, бросающее вниз холодные насморочные осадки. – Они на Курском вокзале в гостиничных вагонах ночуют, одна минута – одна иена.
– Ну что ж, – решился Хромов, застегивая плащ. – Раз нельзя к «Яру», то пошли в «Савой»…
Охрана при виде Веточкина, решительно входящего в холл гостиницы, дружелюбно закивала головами. Хромов, немного задержавшись при входе, вошел как лицо, не связанное знакомством с Веточкиным. Охрана насторожилась, но, внимательно посмотрев в лицо Хромова, столь же дружелюбно, хотя и неуверенно, закивала головами – на всякий случай.
Раздевшись в гардеробной, Хромов и Веточкин вошли в ресторан. Ресторан и бар были великолепными в смысле доброхотов поесть и выпить.
– Пошли в пельменную, – сразу же стал настаивать Хромов, вспомнив, как утопил в чисто московском загуле деньги на новый автомобиль в компании с Веточкиным, Лапиным, Мироновым и подобранным ими по дороге агентом УЖАСа Рудольфом Агеевым.
– Ну уж нет, – категорически отверг это предложение Веточкин. – Я угощаю.
– Да что ты говоришь, – разозлился Хромов и, подойдя к стойке бара, небрежно бросил: – Два по сто «Перцовки».
Бармен с недоумением стал рассматривать витрину бара, затем с уважением посмотрел на Хромова, нагнулся и из сокровенной глубины извлек хрустальную испанскую бутылку с десятком выдавленных на ней медалей. Благоговейно разлив по стаканчикам, доверительно шепнул Хромову:
– Первач, батя лично для меня делал, тройная очистка через березовую золу, песок из песочных часов и уголь, на красном перце «огневка» настояна, шестьдесят градусов, маде ин Неклиновка Ростовской области.
– Добро, – кивнул Хромов и махнул рукой Веточкину, показывая на стаканы.
Веточкин о чем-то оживленно разговаривал на другом конце стойки с немолодым мужчиной. Глубоко запавшие глаза с темными кругами вокруг, обвисшие щеки и весь вид показывали, что мужчина не жилец на этом свете. Увидев сигналы Хромова, Веточкин, извинившись, подошел и взял протянутый ему стакан.
– Ужинаем здесь.
Через несколько минут глубоко потрясенный Веточкин, восстановив дыхание, спросил у Хромова сдавленным голосом:
– Это жидкий перцовый баллончик?
Хромов, настороженно глядевший на него, ответил вопросом на вопрос:
– А что? – И тоже выпил.
Придя в себя, Веточкин смотрел на Хромова восхищенными глазами.
– Хорошо, ей-богу, хорошо!
За ужином наконец-то заговорили о главном.
– Знаешь что, Хромов, – осторожно начал Веточкин и с подозрением покосился на соседний столик, где веселилась шумная компания телевизионщиков, побросавшая на пол аппаратуру. – Ты УЖАС помнишь?
Помнил ли УЖАС Хромов? Конечно, помнил. Точно так же, как помнил о нем каждый член следственно-оперативной группы, работавший когда-то над раскрытием нестандартного убийства Сергея Васильева. Почти каждый из группы чувствовал себя тогда уязвленным. Профессионалы не любят, когда к ним относятся насмешливо, с пренебрежением.
– Ну? – не стал отвечать на вопрос Хромов и тоже с подозрением покосился на телевизионщиков.
– Вот что, – решительно проговорил Веточкин. – Молчим, едим, принимаем еще по сто грамм перцового средства самозащиты и уходим.
– Куда?
– В пельменную, – весело рассмеялся Веточкин.
Пельменная оказалась рестораном «Испанская кухня». Веточкин и Хромов были людьми опытными и поэтому еще по дороге стали выяснять свои финансовые возможности. У Хромова в кармане лежали снятые утром со счета деньги на «давно присмотренную шубу» для жены, а Веточкин получил зарплату, к тому же ему вернули десятитысячный долг за проданную «шестерку». «Нормально!» – решили они, и ресторан «Испанская кухня» оказался как нельзя кстати.
– Я недоумеваю, – говорил Хромов Веточкину, – почему ГРУ? Нормальное государственное учреждение, защищающее интересы страны. А мы постоянно натыкаемся на его деятельность в виде трупов и пытаемся, что самое смешное, возбудить по ним уголовные дела. Что-то перекосилось за последние пятьсот лет в Государстве Российском.
– Да, – согласился с ним Веточкин. – Трупы, сотворенные государственными учреждениями, всегда служат укреплению мира и созидательного труда, а Тассов Ананий – ученый-биолог, даже больше, он работал в области генетических форм, направленных на создание человекообразных носителей трансплантационных органов для пересадки человеку.
– А ГРУ здесь при чем? – не сдавался Хромов, все сильнее и сильнее увлекаясь поеданием стоящего перед ним блюда. – Это разведка, там хорошие ребята работают, Искру Стефана, например, ты знаешь.
– Стефан, во-первых, совсем не ГРУ, а во-вторых, ты спросил, я ответил и тем самым совершил должностное преступление.
– Ну да, – согласился с ним Хромов и запил мясо красным вином. – Шон Тинь, например.
– Шон Тинь? – удивился Веточкин. – Звучит как-то по-голливудски, это новый актер?
– Ну, Тарас, – изумился Хромов, подвигая к себе крабово-маслиновый салат, политый каталонским травяным соусом. – Неужели Хонда ваш агент?
– Хонда? Мы же не об автомобилях говорим. Или Тассов попал в аварию?
– Хорошо, Тассов, – сдался Хромов, запивая салат вторым бокалом красного вина. – Возвращаемся к ГРУ. Скажи мне, Веточкин, почему ГРУ застрелило Тассова?
– ГРУ не стреляло, – поправил его Веточкин и задумчиво воткнул вилку в свиную ножку. – ГРУ ищет киллеров. Тассов был под их «крышей».
– Ох, – удивился Хромов и съел кусочек баскского прессованного сыра. – Уеду я, наверное, на Аляску и стану чукчей. Тюлени, море, и никто никому не нужен. Хорошо!
– Рыба, – поддержал его Веточкин, – одичавшие пограничники, – мечтательно протянул он и неожиданно, с удивившей Хромова энергией, стал жадно поедать свиную ножку.
