Текст книги "Лунные бабочки"

Автор книги: Александр Экштейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

Глава третья

1

Действительный академик РАН, физик и одновременно послушник Свято-Лаврентьевского монастыря, Гляделкин Игорь Петрович закончил утреннюю молитву, вышел из кельи во двор монастыря и, вытащив из-под грубой рясы мобильный телефон, позвонил сыну в Москву.

– Чем занимаешься?

– Сплю, святой отец, – лаконично ответил сын.

– Это хорошо, – похвалил сына монах. – Ты сегодня приезжай за мной к половине девятого, отвезешь в Шереметьево, я улетаю на форум.

– В Женеву, – подавил зевок Константин Игоревич. – Надолго?

– На две недели.

– Заеду обязательно, – пообещал сын.

– Ну и с Богом.

Игорь Петрович положил мобильник в карман брюк под рясой и медленно пошел в сторону монастырской хлебопекарни. Оттуда доносился густой и вкусный запах выпекаемых просфор.

– Дай хлебца, – попросил он у пекаря, академика, биолога, трижды лауреата Государственной премии, Горовца Ивана Борисовича, уже постриженного в монахи и носящего имя Павел.

– Бог подаст, – буркнул Иван Борисович и отвернулся от Игоря Петровича. Тот не обиделся и пошел к трапезной. В конце концов академик академику не друг, не брат и не товарищ. Личность на дух не переносит рядом с собой другую личность.

– Здравствуй, человечище, – погладил Игорь Петрович подскочившего к нему лохматого пса и вновь поглядел на небо.

2

Академики народ невменяемый. Это люди, знание которых о знании превышает само знание. Настоящих академиков отличает от обыкновенных людей всего лишь один момент: они расчленяют иллюзии на составные части, облекают эти части в одежды здравого смысла, раскрашенного формулами четко обозначенной логики, и продают эту фальшивку правительству и народу под видом истины в зримом воплощении: атомные бомбы, ракеты, пистолеты, технологические изыски и тому подобное, то есть делают то, до чего нормальный порядочный человек никогда не додумается.

Игорь Петрович сел в салон «УАЗа-3160» «Симбир» рядом с сыном и спросил у него:

– И чем же ты занимаешься в миру?

– Тем же, чем и все, – удивился вопросу Константин. – Деньги зарабатываю.

– Да, – задумчиво глядя на дорогу, произнес Игорь Петрович, – деньги.

Женевский форум, куда направлялся Игорь Петрович, был первым такого рода в XXI столетии. Ученые всего мира пришли к неожиданному выводу, что атеизм – антинаучное действие. Научные открытия, сделанные без веры в Бога, оказывается, не приносили и не могли приносить человечеству пользу. Аксиомная суть Бога настолько возбудила мир ученых, что они объединились в монастырское международное сообщество, чтобы суметь выработать механизм создания синтетической кристаллической решетки ХСЗ (Христова Сознания Земли) из соображений планетарной геометрии. Предполагалось, что древнеегипетский аспект станет мужским узлом кристаллической решетки, аспект инков, иудеев и майя – женским, а гималайский аспект станет нейтральным, гермафродитным узлом кристаллической решетки.

– Когда Ницше заявлял, что «Бог – это я», – неожиданно для Константина произнес отец, – он имел в виду не себя и не Бога.

– Значит, меня и черта. – Константин не страдал скромностью и не был отягощен большими знаниями.

Игорь Петрович снисходительно взглянул на сына и ворчливо произнес:

– У тебя бензин на нуле.

– Бак полный, это у меня прибор не пашет. По какому поводу форум?

– Был бы форум, а повод всегда найдется. – Игорь Петрович перекрестился и объяснил: – Будем говорить об открытии астрофизиков. Они обнаружили на границе с нашей Галактикой планету, которая в шестнадцать с половиной раз превышает массой Юпитер. Совершенно непонятно, как вообще могла такая планета образоваться.

– А может, это соседняя галактика гигантских планет, и то, что в шестнадцать с половиной раз превышает наш Юпитер, для нее самая маленькая планета, наподобие нашей Луны? – предположил Константин.

– Чушь, конечно, но в этом предположении ты сходен с американским астрономом, академиком Джоном Пулом. Он утверждает, что существует планета величиной в несколько галактик, монолит, на котором лишь не хватает таблички «Входа нет».

– Это что-то наподобие Великой Китайской стены, – хмыкнул Константин, – чтобы орда человеческая не проникла в занебесную империю.

– Если верить еще одному идиоту, академику Сандри Глимуку, лауреату Нобелевской премии по физике, ты не далек от истины. Он утверждает, что наша Солнечная система абсолютно искусственное образование, что внутри Земли существует еще одна планета и что все остальные планеты нашей солнечной яхты имеют такую же двойную суть и густо населены нами же… – Игорь Петрович постепенно увлекся. – Он утверждает, что умирание – это всего лишь способ транспортировки, распределение рабочей силы по всем отсекам космического корабля.

– И что, ему за это вручили Нобелевскую премию? – живо заинтересовался Константин.

– За это психиатр может вручить лишь историю болезни с неутешительным диагнозом. Нет, ему вручили ее за разработку квантовых генераторов.

Константин сбросил скорость из-за сгустившегося в низине тумана и усмехнулся:

– Пятое колесо у телеги?

– Нет, это такая штучка, требующая всего несколько киловатт внешнего питания, с помощью которой можно будет «качать» энергию из космоса практически бесконечно.

– Ничего себе насосик! – изумился Константин. – Это плохо кончится.

– Я знаю, – кивнул головой Игорь Петрович. – В истории человечества еще ни одно открытие хорошо не кончалось. Наука держалась и держится на смертном грехе гордыни. Это ее источник питания. Если бы в ее основу было положено смирение и целокупность мышления, мы бы никогда не вляпались в техногенность нашего нынешнего развития… Видишь, мужик голосует? – неожиданно оборвал разговор Игорь Петрович. – А ну-ка притормози возле него, проверим мою теорию о глобальном мышлении у каждого живущего на земле. Я сейчас задам этому сельскому жителю тестовый вопрос, посмотрим, как он выкрутится.

Пожав плечами, Константин притормозил у стоящего на обочине мужика в коротком ватнике и с лицом невыспавшегося тракториста. Игорь Петрович опустил стекло со своей стороны и вежливо спросил у него:

– Вы бы смогли вступить в сексуальный контакт с ежом, не сдирая с него шкуры?

– Дак! – Мужик несколько смущенно сунул кулак в лицо Игорю Петровичу, не готовому встретиться с таким быстрым и прямолинейным ответом.

Константин мгновенно сорвался с места, поглядывая на отца с разбитым носом.

– Ну вот, – удовлетворенно приложил к носу платок Игорь Петрович, – простой работяга сразу же понял, что его оскорбляют, и мгновенно, а главное – правильно, отреагировал. Человек же искусства, погрязший в некачественной интеллигентности, непременно вступил бы со мной в полемику и ехал бы с нами в ту сторону, в какую ему необходимо.

– С ежо-ом… – с досадой посмотрел на выбитый палец Лев Сергеевич Фомин, проректор медицинского университета, – ужом, коровой… Маньяки чертовы! – Он поднял руку и остановил автофургон «Хлеб».

– Куда? – спросил шофер.

– Туда, – махнул рукой Лев Сергеевич в сторону Шереметьева, – до Ревякина.

3

…Во время разложения тела душа Лени задыхалась – это была плата за неестественную привычку дышать легкими. В наполненный трупными водами желеобразно-распадающийся мозг проникли личинки асмодейной кладбищенской гусеницы, и душа Лени Светлогорова – еще Лени Светлогорова, ибо на поверхности еще помнили повесившегося художника – поспешно аккумулировала в себе конвульсивные остатки гниющего мыслетворения трупа. Душа, втягивая в себя и с трудом нейтрализуя привычку тела к ужасу, боли и безысходному отчаянию, постепенно выдиралась из присосочной сети нервных окончаний и вбирала в себя трудолюбивый и полный оптимизма шепот растущих ногтей и волос, которые на самом деле являются законсервированными информаторами подспудного жизнеобразования, распадающегося в третичной – синтезирующей зачатки холодного ядерного биосинтеза – ауре бродильного разложения… Впрочем, душа Лени быстро охрусталилась и отрешилась от трупа. Это произошло на девятый день после его погребения. Резко и пульсирующе бликуя, она устремилась в глубь земли. Досрочно избавив от сорокадневных мучений, ее втягивала серебряная нить элохимов. Ведь только ограниченная мысль телоносителя разделила пространство на небо и землю. Для души всюду небо. И это небо далеко не такое, каким его воображают поэты, священники и романтические идиоты. В небе не существует «расстрельных» и окончательных приговоров. Бог настолько велик и непредставляем, что запросто может сесть нам на плечо ранним весенним утром в виде маленькой божьей коровки. Самое главное в этот момент – удержаться и не сбить его с плеча щелчком…

…В Шереметьеве Игорь Петрович встретился с другими академиками, следующими в Женеву.

– И что же, – поздоровался с ним Корзун Сергей Афанасьевич, – монастырь разрешил вам окунуться в мирскую скверну науки?

Корзун был из тех умных людей, которые на первый взгляд кажутся дурацкими, это во-первых, а во-вторых, он никогда не дожидался ответов на заданные им же вопросы. Поэтому Игорь Петрович удивился, когда тот задал ему вопрос и стал ждать ответа.

– Кто это вам лицо разбил? – спросил Корзун и замолчал, с интересом глядя на Гляделкина.

Действительно, лицо Игоря Петровича мало напоминало лицо интеллигентного человека. Нос распух, а под глазами резко обозначились синяки.

– Вполне возможно, что вы и светило науки, – неожиданно вмешался в беседу академиков Константин Гляделкин, – но если не перестанете донимать моего отца бестактными вопросами, я вас ударю по голове вот этим. – Он показал на кейс отца в своей руке.

– Отправляйся домой, – строго приказал сыну Игорь Петрович, отбирая у него кейс, – и немедленно извинись за грубость.

– Я прощаю, – махнул рукой Корзун, – какая разница. Он взял Игоря Петровича за локоть и подвел к двум своим спутникам, стоявшим посреди зала и наблюдавшим за ними издалека. Константин направился к выходу из аэропорта.

– Преданье старины былинной, – весело приветствовал Гляделкина Антон Серафимович Свинтицкий, академик, специалист по крионике и создатель универсальной крови «Ч». – Монах-ученый – это почти что православный иезуит.

Второй, лауреат трех Государственных премий, академик, профессор Голубев Кевин Иванович, ученый-робототехник, скривился, как от зубной боли, на восклицание Свинтицкого и лишь покивал головой, приветствуя Игоря Петровича.

– В Женеве дождь, – предупредил всех Корзун и продемонстрировал коллегам маленький стеклянный шарик, – но у меня заказан плащ с капюшоном, – он встряхнул шарик, – атомы уже начали перегруппировку.

Сергей Афанасьевич Корзун, похожий на деревенского дурачка, насильно одетого в костюм от Николо Пика за двадцать тысяч долларов, был лауреатом Нобелевской премии за перспективные разработки в области нанотехнологии. Нано – ничтожно малая величина, в сотни раз меньше длины волны видимого света. Нанотехнология позволяет использовать атомы как строительные «кирпичи» природы, из которых мы сможем складывать все, что угодно. Стеклянный шарик в руках у Корзуна был первой, пока что экспериментальной установкой такого рода.

– Ваша нанотехнология, – поспешил сделать комплимент Голубев, – нанесет окончательный удар по человеческому фактору. Мы превратимся в ухоженных, здоровых, хорошо охраняемых обитателей зоопарка. Миром будет править искусственный интеллект.

– Как хорошо! – обрадовался Свинтицкий. – На благоустроенный зоопарк я согласен, но боюсь, что этот ваш разум, уважаемый Кевин Иванович, будет использовать нас на черновых и ассенизаторских работах.

– Хватит чушь молоть, пора на регистрацию, – хмыкнул Игорь Петрович.

– Ох уж эти самолеты, – поежился Свинтицкий, – лучше бы на поезде.

Женевский форум ведущих ученых мира впервые на таком высоком интеллектуальном уровне должен был обсудить вопрос о создании сословия Господ – золотого миллиарда неприкасаемых. Земля перенаселялась, и назрела проблема контроля за народонаселением, а контроль должны осуществлять ГОСПОДА. Призрак ВГС (Высшего генетического совета) бродил по земному шару.

Ведущие ученые мира не знали, что идея такого форума была внедрена в их мысли агрессивными мистиками подземного, околохорузлитного человечества качественной формации и что Господа обитают в сумеречно-серебряно-зеленом государстве волооких подземных магов, которым покровительствуют демиурги и элохимы, нелюдь и нежить земная…

Пути загробные

Первое, что потрясает умершего человека, – это грозное, гулкое и холодное одиночество Выбора. Проторенных путей в замогилье не бывает, все умершие осваивают бесформенность разноцветного мрака самостоятельно – один на один перед призраком Абсолюта.

Душа человека похожа на сплетенную из трех родников косичку, и душа человека трехобразна; душа детства – не-феш, душа судьбы – руах и душа смертного дома – нешмах. Сразу же после того, как умершего укладывают в домовину (гроб), начинается череда умираний, и каждый должен твердо знать, что бесконечная безнадежность, открывающаяся перед ним, предусматривает бесконечные варианты осуществляющихся надежд.

…Душа Лени расплеталась. Серебристо-чистый «ручеек» детства, нефеш, влился прямо в нить элохимов, мутно-осадочная «струя» судьбы, руах, вдруг начала завиваться в петлю, и из земной плоти потянулись к ней асмодейные гусеницы, постоянно испытывающие жажду и тоску по своей бывшей бабочковости в районе экранного самоудовлетворения, что находится в зеркальной вселенной, расположенной прямо над Южной Америкой, полностью повторяя ее контуры. Душа смертного дома, нешмах, которая на самом деле и есть ДУША, ласково, как бы проглаживая, проструилась по серебряной нити элохимов, распрямила петлю судьбы, мимоходом отправив несколько асмодейных гусениц в их вожделенную бабочковость, и тоже, вслед за душою детства, влилась в серебряную нить, оставив очищенную душу судьбы, руах, одиноко втягиваться в Ад, в государство бледных демиургов.

Когда косички душ Лени Светлогорова расплелись, прекратилось и действие памяти о нем среди оставшихся в жизни. Лени Светлогорова окончательно не стало. Ведь памятью на самом деле считается лишь то, что вызывает в душе вспоминающих болезненное недоумение, злорадство, скорбь, отчаяние; все остальное – профанация. Книги, картины, мосты, памятники – это уже муляж памяти. Истинной памятью, например, об Антоне Павловиче Чехове было лишь одно действие – гроб, доставленный в Москву из Ялты в грузовом вагоне с надписью «Для устриц»; а далее уже была не память, суррогат, забвение.

Глава четвертая

1

Москвичи мерзли. Наступил май, отключили отопление, прошло два теплых дня, и начались сильные заморозки. Минус десять в московском мае – это то же самое, что плюс десять в Экваториальной Африке, жуткий холод.

– Я приехал в свой город, холодный до слез, – продекламировал Степа Басенок, выходя на третьей платформе Курского вокзала из пассажирского поезда Новороссийск – Москва, и, оглянувшись, сказал Игорю Баркалову, следующему за ним: – Москва.

– Я вижу, что не Киев, – буркнул Игорь и поставил у ног Степы большую сумку. – Твоя очередь, – объяснил он. – Я от Таганрога до Москвы, а ты только по Москве.

– Ладно, – согласился Степа Басенок и помахал рукой носильщику: – Эй, татарин, сюда давай!

– Почему татарин? – удивился Игорь, разглядывая направляющегося к ним с тележкой носильщика. – Никакой это не татарин, скорее москвич татарской модификации.

– Нам в Бутово, – обратился к носильщику Степа и, посмотрев на его удивленное лицо, объяснил: – В смысле, к стоянке такси.

– Остроум, – буркнул носильщик, ставя сумку на тележку. – Могли бы и сами сумку донести, не велика тяжесть.

– Я не штангист, – отпарировал Степа.

Где-то на половине пути, возле игральных автоматов нижнего зала вокзала, их остановил патруль из четырех человек и разозленно-мстительного вида мужчина, в котором Игорь и Степа узнали соседа по купе, подсевшего к ним в Туле.

– Они мне сразу подозрительными показались, – радостно сообщил патрульным мужчина, – ханурики и аферисты. – Он кинулся на ошеломленного Игоря и схватил его за грудки. – Сумка тебе моя понадобилась, скотина!

– Очумел, джейран припадочный, – рассердился Игорь, отталкивая от себя мужчину обеими руками. – Идиот по жизни, что ли?

Мужчина от толчка отлетел к тележке меланхолично отстраненного от конфликта носильщика, перелетел через нее и, ударившись затылком о ногу проходящей мимо женщины, остался лежать, с негодованием глядя на патрульных. Переглянувшись, патрульные окружили Игоря, и старший отстегнул от пояса наручники.

– Я сразу заметил, – вдруг вмешался татарский москвич и гордо выпятил грудь с бляхой. – Они меня хотели до Бутова зафрахтовать за пятнадцать рублей. – Видя, что дело у клиентов безнадежное, он помогал милиции вдохновенно. – А глазами так и бегают.

– Да что тут творится? – возмутился наконец-то Степан. – В чем дело?

– Не знаешь, да? – радостно задал ему вопрос поднявшийся с пола мужчина и замахнулся на Игоря: – У-у, ворюга!

– Пройдемте, – защелкнулись наручники на Игоре и Степе, – там разберемся.

Задержанных повели в отделение. Носильщик, бурча под нос ругательства, толкал тележку в том же направлении. Зловредный мужчина следовал в фарватере. В отделении, в дежурной комнате, было холоднее, чем на улице.

– Воры? – спросил дежурный следователь у старшего патрульной группы и, не дожидаясь ответа, задал еще один вопрос: – Перепутали сумку или внаглую свистнули?

– Внаглую перепутали, – вмешался мужчина, стараясь во что бы то ни стало сыграть главную роль в расследовании.

– Они мне сразу показались особо опасными рецидивистами, – продолжал меланхолично свидетельствовать против своих клиентов носильщик. – До Бутова им на тележке за пятнадцать рублей, а там по голове бы дали, ограбили и все бы забрали.

– Что было в вашей сумке? – обратился дежурный лейтенант к зловредному мужчине.

– Значит, так, – мужчина облизнулся, – аккумулятор на «ГАЗ-31», носки шерстяные, семь пар, восемь банок варенья из абрикосов, водка, четыре бутылки, еще один аккумулятор на «ГАЗ-31», вобла, шесть штук, четыре гаечных ключа на четырнадцать-семнадцать, ватрушки домашние, надкусанные, две штуки, и костюм мужской, пятьдесят второго размера, полушерстяной лавсановый, одна штука.

– Серьезная сумка, – буркнул Игорь и решил из принципа не говорить о своих связях с Московским уголовным розыском. Судя по лицу Степана, он тоже впал в принципиальное состояние.

– А что в вашей сумке? – обратился к Игорю и Степе дежурный, и те озадаченно переглянулись. Если разобраться, в смысле придраться, в сумке у них присутствовало некоторое отклонение от закона. Поэтому Игорь немного замешкался и этим вызвал бурный восторг потерпевшего.

– Не знает! – зашелся мужчина в радостной истерике. – Ханурик подлый!

Мужчина вновь кинулся на Игоря, и тот двинул его плечом в грудь. Мужчина отлетел к злополучной сумке, стоящей возле угрюмого носильщика, и, вторично перелетев через нее, ударился головой о ногу меланхоличного начальника вокзальной тележки. Патрульные, переглянувшись, подошли и сняли с Игоря и Степы наручники.

– В Бутово, – не замедлил очнуться носильщик. – Чтобы, значит, там голову отрезать и в кусты ее бросить.

– Так что у вас в сумке? Не знаете?

– Признавайтесь, признавайтесь, ворюги вокзальные, – услышал Игорь знакомый насмешливый голос. – Небось оружие, наркотики и золото?

Ласточкин должен был их встретить, но поезд пришел раньше времени. Сейчас он стоял в дежурной комнате и подмигивал Игорю.

– Ладно. – Степе понравилось приключение. – В сумке лежат семь килограммов балыка осетрового, приобретен на рынке, восемь вяленых чебаков, выловлены и завялены мною, три банки икры черной, паюсной, приобретены у рыбаков. В Москве это нарушение, – объяснил он, – а у нас в городе – святое дело и образ жизни…

– Вот ты где, олух царя небесного! – ворвалась в дежурку проводница вагона, в котором ехали Игорь и Степан, и с размаху двинула пострадавшего в зубы. – Ты что в своей сумке вез, которую ко мне поставил? Из-за тебя у нас обыск в поезде был.

Оказывается, мужчина, из-за занятости багажных мест, попросил за тридцать рублей поставить сумку в служебном купе, по мере продвижения поезда к Москве забывая об этом. При виде сумки таганрогских оперативников, точь-в-точь совпадающей обликом и объемом с его сумкой, он возбудился, и получилось то, что получилось. А при виде его сумки в купе проводницы на аккумуляторы возбудилась служебная собака, обходящая вместе с патрульными опустевшие вагоны.

– Ребята хорошие, – без всякого напряжения и паузы перестроился татарствующий москвич-носильщик, – с юмором. До Бутова хотели на моем коне проскакать. А что? За десять сотенок я бы и в Бутово отвез. А этот, – он кивнул в сторону поникшего от удара проводницы мужчины, – я сразу понял, что дурак и вдобавок ко всему умственный эпилептик. С вас пятьдесят шесть рублей, – резко приступил к расчету носильщик, глядя почему-то не на Игоря и Степана, а на Ласточкина. – Они гости столицы, а вы их встречаете, так что платите, – объяснил он удивленному Ласточкину.

2

Игорь и Степа приехали в Москву на время отпуска, но по делу. Впрочем, насчет своего отпуска они не строили никаких иллюзий и отлично понимали, что по окончании «дела» в Москве сразу же закончится и отпуск. Самсонов таким образом убивал даже не двух, а трех зайцев: во-первых, дал отпуск, целую неделю, проявил, можно сказать, отцовскую заботу о подчиненных, пошел навстречу двум лучшим оперативникам, во-вторых, они во время отпуска поработают в Москве, как-никак друзья в МУРе, и попытаются выяснить обо всех случаях, связанных с похищением людей для криминальных медицинско-научных целей, ибо что-то похожее стало происходить в городе и области, а в-третьих, не надо на это оформлять никаких командировок и делать официальные запросы. Отпуск, он ведь и в России отпуск.

– Давайте я третьим поеду, – предложил свою кандидатуру на «отпуск» Слава Савоев. – Я в Москве хорошо ориентируюсь, да и в отпуске уже три года не был.

– Ты с ума сошел, Савоев, – отмахнулся от Славы Самсонов. – Я что, самоубийца, по-твоему? Ты хотя бы представляешь? Ты и Москва! Это же международный скандал. А в отпуск пойдешь через несколько месяцев, в январе, одним словом. Там кое-какие нити к нам из Якутии тянутся, поедешь, проверишь. Они как раз к зиме более отчетливо должны проявиться.

– Ничего себе! – В отделение милиции Курского вокзала вошел Саша Стариков. – Ты же сказал, – он сердито смотрел на Степу Басенка, – что прибытие поезда в 18.40, а сейчас только 18.00. Вы на такси впереди ехали?

– Я сам удивляюсь, – пожал плечами Степа, здороваясь с другом. – Расчет-то на опоздание, а он раньше на час десять приехал, видимо, остановки проскакивал. Знакомься, – Степа показал на Игоря, – старший инспектор уголовного розыска Игорь Баркалов, наш таганрогский капитан.

Саша Стариков пожал руку Игорю, и тот показал ему на Ласточкина:

– Знакомьтесь, Алексей Ласточкин, ваш московский капитан.

– Да знаю я его. – Саша кивнул головой оперативнику и подхватил злополучную сумку. – И знаю, что в этой сумке. – Он насмешливо посмотрел на Степана.

– Что? – не разобрался в ситуации Степа, удивленно глядя на Сашу Старикова.

– Блины для штанги, вот что, – ответил Саша и быстрым шагом направился к выходу с вокзала.

3

Однокомнатная квартира Саши Старикова, после того как там были установлены две раскладушки, стала напоминать комнату общежития с неестественными для нее атрибутами изоляции: ванной, туалетом и кухней.

– А вид какой! – Саша отодвинул на окне штору, предлагая Игорю и Степе полюбоваться. – Такое только в Москве можно увидеть.

Вид действительно оказался потрясающим. С той Стороны окна была решетка из толстенной, покрашенной в черный цвет, арматуры, а далее везде крыша, по которой ходили кругом, искоса поглядывая друг на друга, два разухабистой внешности кота, рыжий и палевый. Крыша оканчивалась поднимающимся над ней забором с колючей проволокой и углом безоконного мрачного здания.

– Крыши Монмартра. – Степа решил придерживаться романтической точки зрения и сразу же предложил совет по реконструкции: – Ты сюда земли наноси и деревья посади.

– Да-а, – сказал подошедший Игорь, – из нашего окна… – Он задумался.

– Тюрьма Бутырская видна, – помог ему Саша. – Это вдохновляет и помогает работе. Утром хочется пораньше уйти, а вечером нет желания возвращаться. Ну ладно, сейчас перекусим и пойдем куда-нибудь.

Саша прошел на кухню, открыл холодильник и стал его рассматривать. В холодильнике лежала пустая пластиковая бутылка из-под «Сенежской чистой», журнал «Автопилот», фотография знакомой бизнесвумен, иногда заходившей к нему на ночь «отдохнуть от зарабатывания денег», – она была владелицей трех престижных бутиков и женой вечно мотающегося в командировки за границу кинорежиссера Вутетича. Из еды в холодильнике лежал лишь маленький кусочек сыра, позеленевший от времени и пренебрежения.

– Знакомое чрево. – На кухню заглянул Игорь. – И кто только эти холодильники придумал? Как ни посмотришь – все время пусто. Ну да ничего, мы его сейчас дарами Азовского моря заполним.

– А я пока за пивом схожу, – встрепенулся уныло молчавший Ласточкин.

– Всем оставаться на местах, – поднял руку Саша. – Ша, одним словом. Я угощаю, хотя дары все-таки в холодильник можно и, по-моему, даже нужно положить.

4

Полковник Леонид Максимович Хромов живо заинтересовался пропажами красивых девушек в Таганроге лишь после того, как получил описание подозреваемого в этом преступлении.

– Что, так и выглядит – маленький, кривоногий и кривоносый?

– Да, – кивнул Степа Басенок. – Похож на булгаковского Азазелло.

– Литературой, – Хромов кашлянул, – в нашем деле не стоит увлекаться, а вот поподробнее обо всем рассказать можно…

…Лидия Глебова всегда была увлечена мыслями о любви, не в силу романтической натуры, а вследствие своей ярко выраженной гиперсексуальности. Если бы ее мысли можно было спроецировать на большой экран, то получился бы фильм о лирической эротике, время от времени соскальзывающей в жесткое порно с элементами группового секса и стыдливо-девичьего, слегка опоэтизированного, садомазохизма с применением лесбийской фактуры. Но воспитание Лидии Моисеевны Глебовой было до того хорошим и нравственным, что дальше фантазий она не шла.

… – Есть у нас в городе, – Степа слегка смутился, – одна особенность. У нас все друг друга знают, если не напрямую, то через кого-то, если не через кого-то, то напрямую.

– Это как в большой деревне? – догадался Хромов.

– Нет, – поспешно ответил Степа. – Но и не так, как в Москве, конечно. У вас все иначе, а в чем-то даже и проще из-за масштабов. Вы на бытовое убийство и пропажу человека уже давно реагируете так, как мы реагируем на кражу скрепок из Фонда социального обеспечения.

– Не увлекайся, – строго предупредил Степа Хромов, – давай по делу…

…Лида, закончив Новочеркасский политехнический институт, вернулась в Таганрог и устроилась работать секретарем-машинисткой у ректора радиотехнического института Рудольфа Васильевича Беконина, который иногда останавливал на ней долгий задумчивый взор и, видимо, вспоминая что-то из прошлого, ронял в пространство странные фразы:

– Нет, так не пойдет, надо что-то менять, пока Мариночка не увидела.

Или:

– Лидия Моисеевна, – в этот момент он еще задумчивее смотрел на нее, – прекратите приходить на работу в брюках.

Лидия в такие моменты даже немного пугалась, так как приходила на службу всегда в строгом деловом костюме-миди и никогда не надевала брюки из-за чрезмерно жизнеутверждающего объема бедер и ягодиц. А непонятное упоминание некой Марины ее не сбивало с толку. Так звали двадцатитрехлетнюю жену Рудольфа Васильевича, совсем недавно она сидела на месте Лидии и так же, как и она, не носила брюки…

– Кстати, – сообщил оперативникам Хромов, – за вчерашний день в Москве пропало девять человек, правда, сегодня семь из них обнаружили. Двоих в виде трупов, троих в виде заложников, а двоих в виде не помнящих, где живут, стариков. Последних обнаружили за пределами Москвы, одного деда в Рязани, а другого, вот тоже загадка, – Хромов изумленно покачал головой, – в качестве безбилетного пассажира на самолете, летящем в Таиланд. – Хромов строго посмотрел на оперативников, как бы осуждая их за халатность. – Представьте, без билета, с одним пенсионным удостоверением, в резиновых калошах на босу ногу, прошел все системы досмотра и полетел в Таиланд. Это же сатанизм какой-то.

– Мощный старик, – поддержал начальника Саша Стариков. – Представляю, что он в молодости вытворял.

– Да ничего он не вытворял, – махнул рукой с пренебрежением Хромов. – Он как сел в двадцать лет в тюрьму, так и сидел до болезни Паркинсона всю жизнь под кличкой Шекспир. Вот, – Хромов взглянул на Степу Басенка, – а двоих пока не нашли. У вас же пропали всего три девушки за месяц, а вы устроили ЧП российского масштаба…

…Впрочем, Лидия Глебова не считала ректора «видом на будущее». На ее взгляд, будущее с ректором в одной постели – это то же самое, что прошлое без него, то есть фантазии без практического применения, классическая музыка без рок-н-ролльных барабанов, прыщавое лицо юности, упершееся взглядом в потолок мечты над кроватью. Правда, кое-что Лидию смущало. Рудольф Васильевич на самом деле даже не помышлял о том, о чем помышляла Лидия Глебова, она ему не нравилась, но сути это не меняло. Если женщина с отвращением думает об интимной близости с каким-нибудь конкретным мужчиной, а затем вдруг выясняется, что этот мужчина даже и не помышляет о такой близости, можно не сомневаться, женщина вывернется наизнанку, но все-таки затащит его к себе в постель лишь ради того, чтобы после с удовлетворением констатировать: «Боже, как он мне противен!…»

– Женщины и деньги суть одна субстанция, – неожиданно заявил Хромов и медленно обвел взглядом оперативников, ошеломленных этой хотя и общеизвестной, но всегда неожиданной истиной.

– Да, – поддержал Хромова Степа Басенок. – Это единственное воплощение поэзии в жизнь.

– Вот, – решил внести свою лепту в разговор Саша Стариков. – Поэтому проституция – самая древняя и самая неискоренимая профессия. Я в эту среду, – он бросил осторожный взгляд в сторону Хромова, – Калевалову из обезьянника вытаскивал, восьмой раз за этот месяц. Кошмар как притесняют иногородних в столице.

– Кто притесняет? – удивился Хромов, зная, что Калевалова, проститутка из Соль-Илецка, является агентом Саши. – Милиция, что ли?

– Ну не уголовный же розыск! – Саша возмущенно нахмурился. – Представляете, до чего уже дошло, коренные московские проститутки собрали бабки и втулили их муниципалам, чтобы они иногородним не давали работать. Вот мою Калевалову и мучают, через каждые пять минут с трассы снимают.