Текст книги "Лунные бабочки"
Автор книги: Александр Экштейн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)
Часть III
Путь к Юпитеру
Дождь. Рогатый труженик троллейбус синего цвета, осторожно преодолевая наполнившиеся водой выбоины месяц назад отремонтированной дороги, пробирался к цели – остановке Ружейный переулок. Кроме троллейбусной остановки, здесь расположилась более серьезная, фактически судьбоносная остановка – городская тюрьма. В ней, на третьем этаже, в четырехместной угловой камере под номером шестьдесят семь, сидел подполковник Абрамкин Сидор Аврамович и говорил своему соседу по несчастью и деклассированности:
– Если ты честно и просто идешь к цели и на пути к ней становишься подполковником милиции, то обязательно столкнешься с завистью и недоброжелательностью какого-нибудь полковника по фамилии Самсонов и сядешь в тюрьму. Это неизбежно. Это как грозовой рассвет в Сочи, встречаемый человеком с громоотводом в руке на самой верхушке кипариса. Шарахнет молнией обязательно. Но я ни о чем не жалею, – предупредил своего собеседника потерпевший жизненную аварию подполковник, – мой кипарис дорогого стоит. Скоро двери этой камеры откроются для того, чтобы поспешно захлопнуться за моей спиной, когда я буду идти по коридору на свободу. За мной стоят мощные силы, понял, сутенерская твоя морда?
Камера номер шестьдесят семь по меркам тюрьмы была просторной, уютной и чистой. Вместе с подполковником Абрамкиным в камере находились «братья» Рогонян и некий Виталик Гастролер, с нередкой для обитателя тюрьмы хищной доброжелательностью в чертах лица. Опытным рецидивистам достаточно одного взгляда на такого человека, чтобы стать скромными, услужливыми и предельно вежливыми в общении с ним. Но так как в камере шестьдесят семь опытными рецидивистами и не пахло, то Гастролера все, кроме Абрамкина, просто боялись.
– Я тебе говорю, я всем вам говорю, эти двери откроются, – подполковник ткнул пальцем в сторону двери, – и дежурный контролер скажет: «Абрамкин, с вещами на выход, ты свободен!»
Абрамкин застыл с вытянутой в сторону двери рукой и, к своему удивлению, услышал, как в замке стал поворачиваться ключ, открывающий камеру. Дверь распахнулась, и в ее проеме возник открытый для дружбы со всеми заключенными начальник оперчасти таганрогской тюрьмы майор Пшеничный. Он молча обвел взглядом камеру и лишь после этого произнес:
– Хорошо вы тут устроились, меня прямо-таки завидки берут, глядя на вас…
Глава первая
1
– Продуманное присутствие тибето-арийской бессмыслицы потрясает, – произнес Радецкий Виталий Халимович, подполковник ГРУ, и, похлопав себя по складкам одеяния, похожего на халат, извлек мусульманские четки, одновременно поясняя: – Тибет выполняет роль тайны, не являясь таковой. Лхаса – это как Голливуд в Америке, только Голливуд для толпы, а Тибет для интеллектуалов и придурков с историко-аналитическим складом ума. И то и другое отвлекает человечество от настоящей тайны и смысла. Я давно убедился, что люди гораздо тупее, чем хотят казаться, особенно на высокоинтеллектуальном уровне.
– Когда-нибудь я угощу вас персиковым нектаром с вытяжкой из косточек высокогорной ягоды тату. Выпив этот сок, мужчины чаще всего превращаются в мертвых. – Коперник Саввич сидел на корточках возле каменной стены пещеры и, сощурившись, смотрел на лучи солнца, разбросавшие вокруг переливчатые пятна света. Лучи проникали в пещеру через трещины в потолке на высоте более ста метров.
– Я и не знал, – хохотнул Радецкий и лег возле теплой стены, – что у отравителей такое чувство юмора. – Он плотнее прижался к стене. В пещере было сухо, светло и тепло, так как за стеной проходили термальные источники. – Надоел ты мне, Кузьков, – зевнул Радецкий, – и вообще все надоело, особенно Тибет с его невозмутимой истерикой. Тоже мне, пупок Земли. Посадили в пещеру, словно мы гамадрилы какие-то, и держат без предъявления обвинений. Лучше бы в пропасть сбросили, – пришел он к неожиданному выводу и прикрыл глаза.
– Этот тибетец, похожий на монгола, притворяющегося японцем китайского происхождения, так и сказал перед тем, как нас замуровали. – Коперник Саввич поднялся с корточек и похлопал ладонью по каменной глыбе, на месте которой раньше был вход в пещеру. – С этого момента мы убиты.
– Ну, не знаю, – открыл глаза бывший Ахмет Ветхалиль, – может быть, нас и убили, но пока я вылечил в этом пещерном КПЗ все свои косточки. Самое странное, что почему-то есть не хочется. Вполне возможно, что мы уже давно покойники, только не хотим признаваться в этом друг другу.
– А у меня, между прочим, – равнодушно сообщил Коперник Саввич, – конвоирующие нас сюда монахи сперли золотые часы с бриллиантами и дарственной надписью «Кузькову от Ивана Селиверстовича Марущака вместо летнего отпуска».
– Да-а, – посочувствовал ему Радецкий, – суровое у вас начальство. А монахам повезло, озолотились за твой счет. Эх, – огорченно вздохнул подполковник, – сюда бы еды, баб и пару-тройку ядерных бомб в угол положить, тогда можно было бы жить.
– А бомбы зачем? – вяло удивился Коперник Саввич.
– Да чтобы как-нибудь хорошим вечерком, – мечтательно произнес Радецкий, – взорвать весь этот Тибет к чертовой матери.
2
Тибетское плоскогорье, даже если бы там не было Лхасы, Поталы и далай-ламы вместе с его подданными, все равно представляло бы неутолимый интерес для спецслужб развитых в экономическом и научно-техническом плане стран, ибо где-то там, в горах Тибета, существует источник насмешливой тайны.
Откристаллизованная миллионами лет изощренного опыта, филигранная мудрость дуалистического мира тревожит и мускулисто-ядерные страны, сделавшие ставку на прогресс и науку, и строгое мировоззрение мусульманского мира, сделавшего ставку на диковато-эстетизированный фанатизм фатализма. Труднообъяснимый, нежно-неизбежный и вместе с тем затаенно-грозный окрик власти с буддистско-ламаистической стороны мир как бы инстинктивно угадывает, но не в состоянии поверить в него. Контур власти видят в той стороне лишь великие раввины мира, но их это не касается, у них другие цели и другие задачи. Они строят свой опыт не на земном времени, а на межзвездных расстояниях, в которых оно отсутствует.
На Тибетском плоскогорье существуют места, где можно собрать иней с солнечного луча и утонуть в запахах жимолости, не погрешив ни в чем перед реальностью.
Тибет – это дверь в глубь Земли. Там расположены пещеры, коридорами которых можно идти до той поры, пока не выйдешь в Купол Скалы в самой высокой части Иерусалима, где находится тайное место. Попав туда, вы сможете перейти из нашего века в любой другой – прошлого и будущего. Вечный жид совсем не метафорический образ, и там же, в Тибете, есть спиральные ходы в срединные страны, в которых живет настоящее человечество и те, кто его создал, то есть частично сохранил в более или менее здоровом виде.
Именно там, в горах Тибета, становится понятным, что гораздо проще и легче поднять псевдоумную железку на миллионы километров вверх, чем проникнуть на двадцать километров в глубь Земли, что гораздо легче освоить территорию Марса, чем дно Мирового океана.
3
Русская разведка занимает в Тибете традиционно сильное положение и обладает обширной агентурной базой, почти по всем пунктам обгоняя англичан и американцев, немного уступая лишь китайцам…
Тибет, где нет ничего, кроме монахов и туманных сюжетов, сжирает огромные средства из бюджетов США, Англии, России, Германии и Франции. Мы ни сном ни духом не ведаем, что тайной расходной части бюджетов наших стран на так называемое тибетское направление выделяются суммы на порядок выше, чем на оборону, культуру и социальные нужды, вместе взятые.
Наиболее рационально поступил Китай, сымитировав оккупацию Тибета, который на самом деле является его неотъемлемой частью. Массовая бойня по отношению к тибетцам, в которой непосвященная часть мира до сих пор обвиняет Китай, на самом деле была большой чисткой, уничтожались агентурные сети атлантизированной технотронной цивилизации Запада. Инициатором оккупации Тибета и массовой бойни внутри его были тибетские ламы и сам далай-лама. Настоящий, конечно, Великий, а не ныне разъезжающий по миру.
Разведки всего мира единодушно решили: «Мировой толпе о настоящих тайнах Земли в общем и Тибета в частности, ради ее же спокойствия, знать не положено». Политики высшего ранга вбросили в массы лукавый лозунг: «Чуда нет, есть только временно не разгаданная наукой тайна бытия». Хотя та же наука на женевском форуме ученых-аскетов вполне однозначно высказалась устами старейшего ученого планеты, аргентинца Солана Пруена, лауреата Нобелевской премии в области танатологической астронавтики. Он сказал в своей речи на закрытии форума: «Мы все отлично понимаем, что вокруг нас много такого, что мы не сможем понять никогда, пока живы». Но на такие заявления человечество редко обращает внимание.
Русская разведка никогда не оставляла Тибет. Вся агентурная сеть России в Тибете и Китае состояла из военных разведчиков, часть которых во времена реформирований была прикомандирована к ФСБ. Команду телохранителей далай-ламы, «лунных бабочек», возглавил великий палач Тибета, Кабнг Омпа, он же Талгат Петрович Волин, сын русского и уйгурки, пришедший когда-то в Тибет лейтенантом КГБ и дослужившийся до генерала ФСБ и посвящения в ранг ламы Багровых оттенков в монастыре Эшер. Он стал самым доверенным лицом далай-ламы, а китайские спецслужбы считали его своим генералом и лучшим китайским разведчиком всех времен и народов. Иногда Талгату Волину хотелось потосковать по родине, но, начиная ностальгировать по России, он всегда обнаруживал себя в центре тоски по Алой вселенной и вечно осуществляющимся потокам бесконечности. Профессиональное общение с прищуренным Востоком и тибетскими ламами высокого ранга не могло не оставить свой след в его мироощущении.
Когда великий палач Тибета говорит, что он кого-то казнил, то не обязательно имеется в виду убийственная экзекуция, а подразумевается чаще всего изоляция.
Вскоре Талгату Волину были переданы золотые часы с бриллиантами Коперника Саввича. Прочитав на часах надпись «В счет отпуска от Ивана Селиверстовича Марущака», он поморщился. Волин хорошо знал отраженного элохима Ивана Селиверстовича Марущака, как и всех остальных отраженных элохимов, некогда действующих в многочисленных подразделениях МОАГУ и вне его. Более того, Талгату Петровичу было глубоко наплевать на них. Ему уже сообщили, что Коперника Саввича, оставшегося без дела после ликвидации УЖАСа, пристегнули в напарники к одному из самых беспринципных и высокопрофессиональных разведчиков ГРУ, подполковнику Радецкому, кумиром которого еще в спецшколе ГРУ стал Яков Блюмкин, расстрелянный в сталинские времена за чрезмерную инициативность и антибюрократические действия. Теперь вот ГРУ, в лице генерал-полковника Дождя, предлагало «найти возможность для незаметного исчезновения Радецкого и Кузькова в Тибете и такого же их появления в России, ибо… Радецкий и Кузьков переживают острую фазу неадекватного восприятия своей действительности».
«Легко сказать, – подумал Талгат Петрович, – незаметно найти возможность в Тибете. Это же не Москва. Здесь все под наблюдением, и не только моим». Он тяжело вздохнул, но приказ есть приказ: «Незаметно помочь исчезнуть в Гималаях и неслышно доставить в Россию».
4
«Прав был небритый старик, бытие определяет сознание, – подумал подполковник Абрамкин на третьи сутки своих блужданий, – умнею не по дням, а по часам».
Третьи сутки подполковник Абрамкин пытался попасть в Нахапетово с тыла – огородами. Он был похож на дезертировавшего из армии мародера, страдающего хроническим алкоголизмом. На нем была сетка пасечника, купленная в ростовском магазине «Пчеловод». Абрамкин прорезал в ней отверстия для глаз и рта. Камуфляжный комбинезон был увешан гранатами РГД-5, к поясу прикреплен десантный нож «Катран» и спецназовский баллончик со слезоточивым газом. За спиной в виде комка грязи висел изрядно похудевший рюкзак. Вообще-то на комок грязи и полувысохшей тины был похож и сам подполковник, а эксцентричная маскировочная маска на лице придавала ему схожесть с гоголевским Вием, но подполковник не придавал этому значения. «Чудны дела твои, Господи, – думал он, бредя по колено в гнилой воде среди камыша, – даже материться не хочется…»
От Ростова-на-Дону до села Нахапетово с пригородного автовокзала два раза в день ходил рейсовый автобус – рано утром и ближе к вечеру. Скромно притулившись в уголке полупустого вечернего автобуса, подполковник добрался до села и покинул автобус на самом въезде в него, не доезжая до первых домов двести метров. Оставшись один на дороге, он пристально и строго оглядел село с пригорка. В домах уже начали зажигать электричество. «Надо войти огородами, – подумал Абрамкин, – с тыла».
С западной стороны к Нахапетову ластилось Азовское море, с восточной, вплотную к огородам крайних домов, подступали камышовые плавни. Со стороны Ростова простиралось пространство ковыля и шепота приазовской степи. Свернув с дороги, Абрамкин направился на восток – в камыши. Поравнявшись с огородом крайнего дома, он внимательно оглядел его. Дом как дом: во дворе бегала маленькая девочка с собакой, пожилая женщина сидела на низенькой скамейке возле крыльца и лущила руками початки кукурузы в большой эмалированный таз, доставая их из матерчатого мешка, стоявшего рядом. Пригнувшегося среди зеленого чакана Абрамкина не могли заметить, да и вечер, усугубленный пасмурностью, не позволял этого сделать. Надо оглядеть соседний двор, решил подполковник, натягивая сетку на голову и делая два шага в глубь камыша, и дождаться полной темноты…
Изможденный, голодный Абрамкин лежал на охапке камыша и раздраженно думал: «Он шел на Одессу, а вышел к Иркутску». Его слегка подташнивало от голода. Подполковник чувствовал себя обманутым и оскорбленным. Краем глаза он заметил возле левой руки какое-то движение и, слегка повернув голову, увидел большого и явно только что поужинавшего ужа, лежащего на поваленном камыше. Реакция подполковника была мгновенной. Раз! И уж меланхолично недоумевает в его руке. Два! И нож «Катран» отсекает ему голову и надрезает кожу. Три! Кожа снята. Четыре! И подполковник Абрамкин впивается зубами в еще продолжающее извиваться тело пресмыкающегося. Тут-то его тихо, осторожно и быстро нейтрализовал боец из спецгруппы «Рысь», приступившей к своим обязанностям по наблюдению за селом Нахапетовом, источником тау-излучения. Подполковник Абрамкин так и отключился с освежеванным ужом в зубах…
Дознание, следствие, предъявление обвинения в «хищении локально-осколочного оружия с использованием служебного положения». Сидя в таганрогском СИЗО в ожидании суда и разжалования, подполковник неустанно удивлялся: «Что за безобразия в этом мире творятся?!»
5
– Слышишь? – Радецкий, лежавший на теплом полу пещеры, приподнял голову. – Кажется, шорох какой-то?
Он показал рукой в сторону ручейка, выбивающегося из-под северной стены пещеры. Ручеек пересекал пещеру переливчатой полоской по неправильной диагонали и скрывался под скальной стеной в южном конце.
– Мини-землетрясение, – даже не шевельнулся впавший в апатию Коперник Саввич. – Или горно-пещерные тараканы.
– Сам ты таракан. – Подполковник Радецкий вскочил и, подойдя к северной стене, приложил к ней ухо. – И вообще зараза апатичная. Послышалось… – Он огорченно оторвался от стены и заходил по пещере, недоброжелательно поглядывая на Коперника Саввича, который, неестественно вывернув шею и раскинув руки в стороны, лежал на спине, подогнув одну ногу в колене, а вторую вытянув прямо. – Ты лежишь в контурно-меловой позе.
– Это как? – спросил Коперник Саввич, по-прежнему не шевелясь и глядя на Радецкого снизу вверх.
– Это когда труп с места преступления в морг отправляют, а вместо него обведенный мелом контур остается.
– А если я буду лежать в другом положении, какая это будет поза? – вяло отреагировал Коперник Саввич и выпрямил подогнутую ногу.
– Знаешь, – Радецкий снова стал ходить по пещере из одного конца в другой, – даже если бы ты был моим партнером по танго, я все равно бы видел в тебе меловой контур трупа, увезенного в морг.
– Интересно, – Коперник Саввич вернул выпрямленную ногу в прежнее положение, – почему все умные, энергичные и профессионально подготовленные к экстремальности люди при вынужденном безделье начинают мыслить как уголовники?
– Дурак ты, Кузьков! – развеселился Радецкий, не прекращая своего бестолкового хождения. – Все люди рано или поздно начинают мыслить как уголовники, просто не все это понимают. Я тебе говорю, шорох странный какой-то… – Он замер посреди пещеры.
– Мыши в амбаре, – предположил Коперник Саввич, но тоже приподнялся и прислушался.
Глава вторая
Великолепная и логически оправданная формула «мистика – лазейка для неучей» парадоксально неверна. Образование – это рельсы, ведущие в тупик безнадежности. У образованного и стянутого путами традиционного знания человека есть только одно преимущество перед неучем и дилетантом – он верит в иллюзорного бога науки так, как неуч не может поверить в Бога истинного и неоспоримого. На этом превосходство знания над незнанием и заканчивается. Грохочущий турбинами самолет современного знания летит к четко обозначенной точке Б из точки А, а птица незнания, испуганная мощью летящего железа, все вьет и вьет гнездо для избегающего дорог совершенства…
Тарас Веточкин, Стефан Искра и полковник МУРа Хромов стояли возле ограждения Москвы-реки и пытались понять говорящего Миронова.
– Я чувствую, – Миронов ткнул себя указательным пальцем в лоб, – себя шизофреником.
– Красивое чувство, – поддержал его полковник Хромов, – я солидарен.
– С чем? – удивленно взглянул на него Тарас Веточкин и, достав из кармана брюк раскуроченный мобильник, бросил его за парапет в воду.
– Ну, здрасьте, – огорчился кто-то на воде за парапетом, – мало того, что весь вечер тут как дурак на лодке плаваю, так еще и на голову все подряд выбрасывают.
– Как водичка? – заинтересовался Веточкин, добродушно разглядывая рабочего на выкрашенной в оранжевый цвет лодочке. Рабочий обновлял белую линию уровня на каменной набережной.
– Все нормально, – буркнул рабочий, опасливо взглянув на четверых нетрезвых мужчин, разглядывающих его сверху, – мобильник не граната.
– Эх, – растрогался Миронов, – как точно сказано.
– Точно, – согласился с ним Хромов, – но неправильно. Мобильник может быть гранатой, а вот граната…
– Тоже может быть гранатой, – догадался Миронов и уточнил: – Логику еще никто не отменял.
– Эй, брат, – поинтересовался Веточкин у рабочего, – при чем тут мобильник?
– Да я вот линию уровня обновляю, – поежился рабочий и неожиданно громко и очень серьезно, если не сказать профессионально, закричал: – Помогите!
– Тонешь, что ли? – Сбросив пиджак на асфальт, Хромов стал перелезать через перила.
– Люди-и! – еще сильнее испугался рабочий, увидев рвущегося к нему на помощь Хромова, и, бросив в воду ведро с краской и кисти, оттолкнулся руками от стенки набережной.
– Ты куда? – удивился Хромов, сидя верхом на перилах и глядя вслед быстро удаляющейся от берега лодке. – Уплыл, – объяснил он, повернув голову к Миронову, который методично, с равными интервалами, встряхивал поднятый с асфальта пиджак Хромова.
– Слушайте, – воскликнул Веточкин, вглядываясь в циферблат наручных часов, – на моих часах двадцать три часа пятьдесят минут! Ночь, одним словом.
– Ну и что, – фыркнул Хромов, – на моих тоже, а они у меня самые точные в мире, точнее эталонных.
– Не пятьдесят минут, а пятьдесят три минуты двенадцатого, – уточнил Миронов, бросив взгляд на свои часы. – Они у меня спешат на три минуты. А в чем, собственно, проблема?
– Смотри, – кивнул головой в сторону ресторана на воде мгновенно протрезвевший Хромов. – Кажется, мы все стали шизофрениками.
Из ресторана «Таверна», который недавно покинули друзья, высыпали люди. На шоссе, проходящем рядом, стали останавливаться автомобили, водители и пассажиры, как бы робея, покидали салоны и, переглядываясь, растерянно смотрели в небо. Из вблизи расположенных жилых домов повалили на улицу жильцы, стали открываться окна. Вокруг ресторана горели электрические гирлянды, у всех автомобилей были зажжены фары, из квартир через открытые окна ярко лился электрический свет. Почти физически ощущалось, что впервые за всю историю своего существования Москва испытывала растерянность.
– Стой, стой! – неизвестно кого стал останавливать все понявший Миронов. – Мы вышли на улицу, когда уже было темно, ночью.
– Вот именно, – мрачным голосом произнес Веточкин, рассматривая слезящимися глазами полуденное солнце над Москвой…
– Я никогда не доверял августу в Москве, – сообщил поверенный в делах американского посольства морскому пехотинцу, охранявшему двор, – а самой Москве не доверяю в любое время дня, месяца и года, впрочем, как и американской прессе. «Вашингтон пост» сообщила, что меня назначают новым послом в России, а кончилось тем, что объявили персоной нон-грата и высылают. Теперь придется мерзнуть под кондиционером где-нибудь в Экваториальной Африке.
– Да, сэр, – невпопад ответил поверенному в делах Либерману морской пехотинец, – странное солнце.
– Ах да, солнце, – спохватился озабоченный служебными перипетиями Либерман, разглядывая полуденное солнце над Москвой в 23:50 местного времени, и, пожав плечами, сказал не столько охраннику, сколько себе: – Август, что вы хотите.
– Это называется – природный феномен, – терпеливо объяснял Борис Александрович внуку, стоя на лоджии восьмого этажа десятиэтажного дома. – Есть солнечное затмение, а есть наоборот.
– Тогда пошли в зоопарк, – предложил пятилетний Женька, решив использовать природный феномен на полную катушку. – Ты же сам говорил, что завтра пойдем.
– Сейчас – сегодня. – Дед показал на экран телевизора в глубине комнаты с появившимся циферблатом точного времени. – Почти двенадцать часов ночи. Ты уже давно должен спать.
– А солнце, – ткнул пальцем в небо внук, – почему светит?
– На то оно и солнце, – с досадой посмотрел на солнечную ночь Борис Александрович, – чтобы светить.
Всему свое место, свой час. Солнце всегда беспощадно к вечерне-ночному имиджу, а неожиданное солнце тем более. На улицах Москвы вдруг оказалось слишком много карнавального вида уродцев. Макияж женщин, юных и не очень, предназначенный для электрического света и ночи, под полуденным солнцем стал похож на грим, накладываемый на респектабельных уродцев в морге. Вечернее одеяние толстокошельковой публики, стекающейся к ночным развлечениям – клубам, ресторанам, театрам, барам, казино, – под солнцем приняло нафталинно-паноптикумный отталкивающий вид. Бриллианты, застигнутые врасплох, потеряли драгоценное мерцание тайны и блудливо засверкали стеклянно-плутоватой фальшивостью. Казавшиеся умными, энергичными, оригинальными и сексуально-привлекательными вечерне-талантливые люди богемно-мажорного типа под лучами парадоксального солнечного полдня резко сморщились, помрачнели, умственно сникли и лихорадочно начали искать освещенную электричеством темноту…
«Интересно, – подумал директор ФСБ, разглядывая из окна кабинета солнечную ночь, – причастны ли к этому мои люди?»
Он подошел к столу и соединился с секретаршей:
– Анна Сергеевна, какое время суток сейчас в США?
– Ночь, – коротко ответила ему секретарша.
