Текст книги "Лунные бабочки"
Автор книги: Александр Экштейн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)
– Конти, – Чигиринский отошел от окна и насмешливо посмотрел на своего собеседника, – ты еще расскажи мне об угрозе Западу со стороны России и геополитических интересах США. Тебя сделали главой ЦРУ не для добра и зла, а для того, чтобы ты следил за процессом на подведомственной тебе территории Северной Америки. Ты же не ловишь мышей. Куда исчез Арчибальд Соукс, сенатор США, между прочим, прямо из суперохраняемого полигонно-промышленного космодрома «Янки»?
– Фима. – Собеседник Чигиринского, оказавшийся директором ЦРУ с тайным именем Конти, поднял руки. – Я, кажется, сошел с ума. Во всем виновата перетасовка дня и ночи. Соукс поднялся на поверхность и куда-то пропал. Да так пропал, что даже не хочется распространяться на эту тему.
– Говори, говори. – Чигиринский с недоумением посмотрел на директора ЦРУ. – Что значит «куда-то пропал»? Разве имеющие допуск в «Янки» не облучены для глобального контроля?
– В том то и дело, что облучены. – Конти так разволновался, что продолжал держать руки поднятыми вверх. – Когда
Соукс вышел на поверхность, офицер-оператор зафиксировал время – пятнадцать часов пятьдесят минут. А через минуту спутник, фиксирующий перемещения людей, имеющих допуск в «Янки», выдал на монитор информацию, что седьмой объект, сенатор Соукс, находится в квадрате «Эйч-Ю-Азов».
– Дурдом какой-то, – опешил ничего не понявший Ефим Яковлевич. – Опусти руки, – посоветовал он главе ЦРУ, – и говори нормально. «Эйч-Ю-Азов» – это название бара?
– Нет, – отрицательно покачал головой Конти. – Это на юге России, в районе Азовского моря. Из Аризоны туда за две минуты даже во сне не добежать. Спутник врет.
– Спутник не врет, он честный парень, это Соукс шустро передвигается.
– Что? – не понял директор ЦРУ, с недоумением глядя на Ефима Яковлевича.
– Ничего, – отмахнулся от него Чигиринский и на всякий случай объяснил: – От Азовского моря до Одессы – рукой подать.
Глава пятая
1
Время песка, время пространства, время Тибета. Глубокий вздох гор, и нечто хрустально-шарообразное возникло посреди пещеры. Подполковник ГРУ Радецкий пытался проснуться, но это было невозможно, потому что вокруг его сна был еще один сон, густой и звонкий, словно призрак тысячи серебряных колокольчиков внутри обычной галлюцинации.
Радецкий обреченно вздохнул во сне, принял позу эмбриона в чреве матери и тут же столкнулся с обескураживающе грубой и хорошо знакомой ему реальностью, не имеющей ничего общего с чудом сновидения.
Разведчики спецгруппы ГРУ «Рысь», осуществлявшие наблюдение за селом Нахапетовой, не стали размышлять о причинах появления человека в странном одеянии, а приняли его за демаскировавшегося противника, которого нужно нейтрализовать и задержать до выяснения личности. Их немного удивил профессионализм сопротивления, оказанного человеком, только что лежавшим в позе «колени в подбородок». Он мгновенно распрямился, откатился, вывернулся, нанес удар и утихомирился. Спецгруппа «Рысь», в конце концов, не оцепление внутренних войск, занимающихся проверкой документов…
Вскоре Радецкий оказался в областном УФСБ города Ростова-на-Дону. На вопрос следователя: «Какого черта вас занесло в плавни под Нахапетовом?» – он брякнул первое, что пришло в голову: «Ужей ловил на продажу».
Радецкий решил притворяться кем угодно, даже блуждающим ужеловом, пока не разберется в ситуации. Все-таки заснуть в пещере под Лхасой в Тибете, а проснуться в плавнях под Нахапетовом… это требует неспешного и глубокого осмысления.
– Еще один ужелов, – почему-то обрадовался следователь и, вызвав конвой, отправил задержанного в камеру, напоследок задав вопрос, который он должен был задать в первую очередь: – Как ваша фамилия, имя, отчество?
Радецкий, с самого начала понявший, что следователь никакой не следователь, а спецслужбовский «яйцеголовый» интеллектуал, готовый кастрировать собственного отца и сына ради науки, с достоинством ответил:
– Зовите меня просто Виталиком Гастролером…
Как ни странно, но в оперативных ориентировках по Ростовской области действительно проходил под многочисленными фамилиями некий брачный аферист Виталик Гастролер, в последний раз «подженившийся» в Таганроге на Вострецовой Алле Юрьевне, владелице ателье «Мечта», и оставивший ее без золотых украшений, тридцати пяти тысяч долларов и веры в мужскую порядочность.
Из УФСБ Радецкого передали в руки уголовного розыска и перевели в ростовское СИЗО. Во время следствия обнаружилась прямая, можно сказать, демонстративная, связь между подполковником Абрамкиным и бесфамильным Гастролером. Об этом говорило совершенно необъяснимое, но явно указывающее на общие дела совпадение интересов. Во-первых, и тот и другой были задержаны в плавнях под Нахапетовом, один уже с ужом в зубах, а второй только охотился. Во-вторых, когда по такому случаю Радецкого этапировали в таганрогское СИЗО, произошло невероятное событие. Алла Юрьевна, приглашенная в Управление внутренних дел города для опознания «экспресс-мужа», опознала его.
– Виталик, – с укором сказала она обалдевшему разведчику и диверсанту, – зачем ты это сделал?
– Что? – попытался прояснить ситуацию Радецкий, начиная подозревать, что он продолжает спать в тибетском зиндане. – Что я сделал тебе, женщина?
К слову сказать, Алла Юрьевна действительно была женщиной. У нее все было плавным, объемно-гибким и стремительно-энергичным, с легким налетом скрываемой искушенности.
– Я помню, что вы со мной делали по ночам, – неожиданно для присутствующих на опознании Самсонова и Басенка разоткровенничалась обычно сдержанная Алла Юрьевна. – Ты и Абрамкин. Они в паре работают, – сообщила она Самсонову и, всплакнув, добавила: – Особенно ваш Абрамкин.
2
– Баба врет, как реклама по телевизору, – сказал полковник Самсонов Степе Басенку, когда они остались в кабинете одни. – И слава Богу. Я тут вижу руку Провидения. Пришла шифровка из Москвы, чтобы задержанных в районе Нахапетова под любым, пусть даже вымышленным, предлогом содержать под стражей до особого распоряжения.
– Это же правовой беспредел! – на всякий случай возмутился Степа Басенок.
– А у права и не должно быть предела, – строго заметил Самсонов и объяснил свою позицию: – Пусть сидят, какая разница. Дело-то необъяснимое, с чертовщиной. Глядишь, и мы кое-что разузнаем о судьбе Савоева. Если не мы, то кто его судьбой заниматься будет, не Москва же?
– Надо этого Виталика с Абрамкиным в одну камеру посадить и оснастить ее подслушивающим устройством, – мгновенно проснулся в Степе энтузиазм.
– Книжек начитался, – остудил его пыл Самсонов. – Во-первых, санкцию на прослушку не дадут, но это фигня, а во-вторых, нет денег и людей. И вообще в этом деле много мороки. Лучше задержи Рогонянов и посади их до моего особого распоряжения в камеру к ним, пусть поработают подслушивающими устройствами, хлеб свой сутенерский отработают.
Глава шестая
1
Кузькову Копернику Саввичу приснился сон – будто он должен оказаться в Москве и применить эльфовые яды группы «Успех длиною в жизнь» к целому ряду незнакомых ему людей московской ориентации. Самым трудным в этом неизвестно кем порученном задании было то, что Коперник Саввич не знал, как этих людей определить, более того, не знал, как ему попасть в Москву, несмотря на то что во сне он находился прямо в ее центре, лежал в углу подъезда № 4 дома 10 «А» по К-му переулку. Ему снилось, как к нему подошел и наклонился, вглядываясь в лицо, подросток лет семнадцати с чертежным тубусом в руке и самозабвенной отвлеченностью в глазах. Подросток вежливо потыкал его ногой в плечо, проверяя на жизнеспособность, и, наклонившись, снял с руки Коперника Саввича золотые часы с бриллиантами, подарок Ивана Селиверстовича Марущака. «Скотина безмозглая, – мысленно осудил поступок молодого человека Кузьков, – они уже украдены в Тибете, а ты их пытаешься украсть в Москве». Подросток внимательно рассмотрел часы и удивленно вскинул брови, затем отстегнул от пояса мобильный телефон и кому-то позвонил, положив часы в карман. «Мог бы и в мой карман положить, – подумал Коперник Саввич, нежась в сладостной истоме ласкового сновидения, – стервец меркантильный». Подросток продолжал стоять рядом с телом валяющегося в подъезде Коперника Саввича. Из лифта вышел солидный мужчина мускулистого телосложения, в спортивном костюме и с выражением скептического недоумения на лице. Слова не проникали в пещерно-тибетский сон Коперника Саввича, но картинка была четкой. Молодой человек вытащил из кармана часы и, протянув их подошедшему мужчине, кивнул головой на тело Кузькова. «Интересно, – подумал Коперник Саввич, плывя в темноте и блаженстве сна, – чего это я тут разлегся, как алкаш обесточенный?» Мужчина вгляделся в надпись на часах и кивнул подростку, беря у него из рук мобильник. В это время Коперник Саввич услышал скрежет надвигающегося пробуждения, почувствовал сквозняки реальности и жесткость бетона в московском подъезде.
– Я что, – сообщил он обрушившимся на него звукам, – не туда попал?
– Возможно, – сообщил мужчина в спортивном костюме, с любопытством глядя на Коперника Саввича сверху вниз, и представился: – Полковник Хромов, Московский уголовный розыск, в смысле ФСБ. Вы можете объяснить, откуда у вас золотые часы с бриллиантами, насколько я разбираюсь в этом, более двухсот тысяч долларов каждый?
Хромов вспомнил. Эта фамилия с дурацким именем, выгравированные на часах, уже попадались ему по ходу расследования уголовного дела об отравлении известного всей Москве преподавателя МГУ. Он даже сообщал о Кузькове Веточкину, и тот отнесся к этому очень серьезно, но затем как-то все замялось и забылось из-за происшествия в гастрономе «Елисеевский» и других, не менее судьбоносных, событий.
– Это подарок, – сказал мужчина, садясь на пол. Убедившись, что на нем, кроме снятых с рук часов, нет ни клочка одежды, он уточнил: – Судьбы.
– Куда его, господин полковник? – В подъезд ввалились Саша Стариков и захваченные им на всякий случай двое патрульных. – В стриптиз-бар?
– Да нет, – задумчиво протянул Хромов, воспринимавший свой перевод в ФСБ как кратковременную командировку. – Вези в МУР. Я сейчас переоденусь и приеду. Перевезу его на Лубянку. – Хромов повертел головой и крикнул вслед входящему в двери лифта подростку: – Спасибо, Толик!
2
Анатолий Лаперуза, сосед Хромова по лестничной площадке, на самом деле был не семнадцатилетним юношей, а двадцатидвухлетним потомственным москвичом, представителем неистово-разумного поколения прагматиков, плюющих на идиотическое проявление романтизма в своих не приспособленных к современности родителей и увлекшихся наркотическим андеграундом, попсой и социально-агрессивным роком сверстников. Еще в десятом классе он сказал свое «нет» расхлябанной богемности родителей, они были актерами Ленкома, и наркотически-экзальтированный беспредел их жизни сидел у него в печенках. Анатолий сразу же решил, что жизнь должна быть качественной, с лейблом дорогой фирмы, который не обязательно демонстрировать. Качество должно быть скромным и не бросающимся в глаза не ведающим о нем. Свой интерес он направил на новые технологии и уже в восемнадцать лет стал заколачивать приличные бабки на Интернете, спокойно определив, что новые технологии неизбежны, но смысла жизни не объяснят, поэтому их нужно просто подмять под себя и употребить. Толик Лаперуза считал, что человек не обязательно должен быть культурным, но обязательно должен правильно вести себя в жизни, выполнять законы общения, принятые в среде деловых людей. Он давно понял, что можно быть носителем высокого искусства и пошлого хамства одновременно, стоит только увидеть артистов, когда они уверены, что их никто не видит. Толик ограничил свою культуру умением правильно подбирать мужской парфюм и просмотром качественного порно, а также уделил внимание корректности и точности в общении и стиле жизни. Чтобы не забивать себе голову поиском денег, он решил, что их у него должно быть много.
На данном отрезке жизни Толик Лаперуза обучался в МГТУ имени Н.Э. Баумана информатике, экономике и менеджменту, попутно осваивал коммуникативную методику изучения иностранных языков и посещал платные курсы по психологии общения, технике речи и риторике в закрытой для «не своих» спецстудии «Останкино», то есть был молодой, конечно, но далеко не глупый. Он только не знал пока, да и не мог знать имени своего хозяина.
Прагматизм прагматизмом, но артистические гены и молодость тоже не шутка. В Толике Лаперузе, несмотря на его современный цинизм и серьезные отношения к ступеням карьеры, жил непредсказуемый и насмешливый дух любознательности, граничащий с активизированным любопытством на уровне «А что вы здесь делаете?». Это толкнуло его в объятия журналистики, подруги стукачества и младшей сестры разведки. И то и другое предполагают в своей работе внедрение в опасность продаться. Журналист, хочет он этого или нет, всегда является информатором спецслужб, журналистика всегда под их опекой. Если один журналист обвиняет другого в сотрудничестве с КГБ или ФСБ, это говорит лишь о том, что он получил благословение на это от ЦРУ или еще какой-нибудь МИ-5. И наоборот…
Толик по молодости лет был далек от двусмысленных сложностей. Ему просто захотелось попробовать себя в этом. Журналистика не самая плохая школа жизни.
– Ладно, – сказал ему редактор отдела расследований газеты с восьмисотшестидесятитысячным тиражом, – попробуем. Значит, так… – Редактор в профиль был похож на карточного шулера, привыкшего к своей безнаказанности, а в фас – на человека высоких принципов, которого неожиданно уличили в краже сливочного йогурта из супермаркета. – Если выполнишь первое задание так, что у меня зашевелятся на голове волосы от восторга, я буду биться не на жизнь, а на смерть, чтобы тебя зачислили в штат газеты. Если выполнишь так, что у меня ни один мускул на лице не дрогнет, тоже ничего страшного, походишь годик внештатником и мягко вольешься в коллектив нормальных профессионалов, яркие таланты газете не очень-то и нужны, мы работаем в диапазоне усредненности. Но если, – редактор отдела мечтательно улыбнулся, прикрыв глаза, и стал похож на пьяного Вольтера, – я предложу тебе выпить со мной рюмку коньяка, значит, ты просто гений и делать тебе в журналистике нечего, поступай в консерваторию главным продюсером.
– Понятно, – кивнул головой Толик. – А каким будет первое задание?
– Это сам решай, – редактор развел руками, – ты не в штате, я тебе не имею права его давать.
3
В подъезде своего дома он увидел голого бородатого человека, лежащего на полу под почтовыми ящиками в позе «идите все на фиг, я еще в животе у мамы». У Толика не возникло никаких особых эмоций, кроме спокойного предположения: «Труп, что ли?» Но выражение покоя и счастья на лице лежащего изменило его мнение настолько, что он подошел поближе и увидел, что человек крепко и с удовольствием спит. Толику бросились в глаза часы на руке «придурковатого йога», тут он не мог обмануться, у него был врожденный нюх на настоящее. Часы были именно такими, какими любили обзаводиться арабские нефтяные миллиардеры, умопомрачительно дорогие и не пошлые. «Криминал, – вывел резюме прагматик Лаперуза, потрепав «араба» ногой по плечу, – надо позвонить соседу, пусть разбирается». Он снял с великовозрастного «эмбриона» часы, поразившись их благородной тяжести и удивившись странной пульсации, как будто что-то живое перелилось из часов в его руку. Впрочем, он не обратил на это внимания и позвонил Хромову…
Глава седьмая
1
Саша Углокамушкин сидел на крыше магазина «Охотный ряд» на Манежной площади и, не вставая с лавочки, объяснял трем патрульным, что он просто-напросто дышит ночным свежим воздухом и сочиняет стихи, выйдя два часа назад из своей квартиры № 47 на Тверской, 18, без документов.
– Можете, конечно, забрать меня в отделение, – разрешил Саша обескураженным патрульным. – Более того, вы обязаны меня забрать, – неожиданно стал настаивать он. – Документов-то у меня нет, мало ли кто я такой.
– Да пошел ты! – Старший группы махнул рукой, приказывая подчиненным двигаться дальше. – Дышишь – дыши. Мы тебя задерживать даже без документов не будем, раз такое дело. – Потеряв интерес к Саше Углокамушкину, патрульные двинулись в сторону улицы Герцена.
– А почему? – крикнул вдогонку заинтересованный этим феноменом Саша.
– Да у тебя, – оглянулся в его сторону сержант, – на морде штамп стоит – «москвич».
Саша остался один на один с по-осеннему холодной московской ночью.
Подняв воротник пиджака, Саша стал отжиматься, упершись руками в лавочку. Раз-два-три, отжимался он от деревянных полос, прикрепленных к гранитному основанию. Фонтаны, граница между Александровским садом и зарывшимся в землю магазином, бросали вверх подсвеченные струи воды. Саша бросил упражняться и вдруг заметил, что в ночном пространстве центра города что-то изменилось. Нет, все было по-прежнему, но все равно не так. Он взобрался на стеклянный купол-крышу магазина и подумал: «Сейчас что-то должно случиться».
2
Москва, конечно, не город Счастье в Луганской области, а нечто более весомое. Если посреди ночи в центре Москвы, в двух шагах от Кремля, выкинуть фортель, как это сделал Саша Углокамушкин, то обязательно что-то случится. Первое, что бросилось ему в глаза с вершины купола, это не один, а два милицейских патруля, торопливыми шагами спешащих на рандеву с ним, а второе было столь значительным, что Саша мгновенно забыл о первом. «У меня глюки, – решительно подверг он себя критике, – синдром алкоголика». Он увидел, как за Кремлевской стеной возникло и стало расти шарообразное свечение, словно бы кто-то стремительно наполнял яркостью воздушный шар из прозрачной пленки. Светоносный шар, охватив всю территорию Кремля по периметру, вспыхнул ярким светом, взмыл в ночное небо над столицей и почти мгновенно исчез из виду.
– Спускайся, тверской поэт, – услышал Саша знакомый голос подмосковного сержанта, – мы передумали – ты заслужил задержание.
– Слезать – не залазить, – сообщил сверху Саша, подавленный своим галлюциногенным видением, – лишь бы толк от всего этого был.
– Будет, – пообещал ему сержант, – можешь поверить. Вздохнув, Саша спустился в объятия власти и вздрогнул
от вопроса одного из патрульных, который сопроводил его не совсем корректным прикосновением дубинки между лопаток:
– Так по какому адресу ты проживаешь на Тверской?
– Тверская, 18, у меня там трехкомнатный кабинет со всеми удобствами, – злым голосом сообщил Саша, раздраженный машинальностью, с которой его ударили дубинкой.
Власть в России всегда бьет своих граждан машинально, не задумываясь о последствиях, которых никогда для нее не бывает.
– Хорошо живешь, – восхитилась вторая дубинка в руках другого носителя формы, спускаясь с ягодицы Саши Углокамушкина, – нам так не жить.
– Ну ладно, – приняла решение третья дубинка, повторяя межлопаточный путь первой, – пошли.
– У нас хотя и без удобств, – вернулась к ягодицам вторая дубинка, – зато коллектив хороший…
– Мальчики, – вдруг раздался женский голос с властно-бархатными интонациями, – что за странная манера общения среди интеллигентных людей? Разве можно избивать безоружного юношу в двух шагах от верховной власти?
Милиционеры прервали беседу и повернули головы на голос. Саша, морщась от боли, тоже посмотрел на говорившую. В первое мгновение ему показалось, что он видит Капу, Капитолину Витальевну. Сходство было даже не в облике дамы из ночи, а в сути. Иронично-стервозное спокойствие нервной уверенности исходило от женщины, вмешавшейся в то, во что редко кто вмешивается не то что в ночное, а и в дневное время. В следующую минуту Саша признал в даме свою соседку по купе поезда Новороссийск – Москва Степаниду Грунину, прогуливавшую на поводке китайского мопса. На ней был деловой костюм с брошью и шляпка в стиле Маргарет Тэтчер, на руках тонкие черные перчатки с искоркой, на ногах салон-туфли комбинированные, черные с белым, на высоких каблуках.
– Ты кто? – скорее от растерянности, чем от нажитой в процессе службы грубости, спросил молодой милиционер блудливо-официальным голосом.
Женщина вздохнула, переложила поводок из правой руки в левую и, сделав шаг, залепила милиционеру пощечину. Судя по силе удара, пощечину запросто можно было причислить к боковому резкому хуку в челюсть. Милиционера развернуло, и, если бы не подхватившие его товарищи, он упал бы на землю.
– Иногда вежливость гораздо безопаснее грубости, – изрекла Степанида Грунина, возвращая поводок в правую руку. – Тем более с женщиной.
3
– Женское и мужское начало, инь и ян, в каждом человеке – это насильственная акция экспериментального действия. Он и она – разделение очень и очень условное. Мы все – оно. Факты лежат на поверхности. Скоро все поменяется. Наука доказала, что женщина может воспроизвести потомство без мужчины. Клетка, взятая у женщины или мужчины, вводится женщине, выполняя роль мужского сперматозоида. В итоге на свет появляется ребенок – девочка. Мужчин таким способом воспроизводить невозможно, – Степанида Грунина подлила Саше Углокамушкину чаю, – но в этом, по большому счету, и нет необходимости. Мужчины пока еще не понимают и не чувствуют своей рудиментарности в эволюционном процессе. Но думаю, что им скоро придется расстаться с иллюзиями о своей главенствующей роли. Первые результаты клеточного оплодотворения обнадеживают. Исчезли признаки двуполости уже на стадии развития плода, женщина рожает только женщину. Эра мужчин заканчивается. – Она заботливо пододвинула к Саше банку с клубничным вареньем и свежие булочки.
Саша Углокамушкин, Степанида Грунина и Юрий Бориславович, муж Степаниды Исаковны, завтракали на кухне. Одиннадцатичасовое утро размазывалось с той стороны окна дождевыми каплями.
Саша Углокамушкин даже не удивился, когда еще ночью выяснилось, что Степанида Грунина проживает по случайно выдуманному им для милиции адресу. Он давно смирился со своим латентно протекающим даром провидца.
– Я тебя угадала, на все сто процентов, еще в поезде, – сказала Степанида Грунина. – Ты редкий кадр, если даже я на тебя не подействовала. У меня еще не было таких курсантов, так что будешь учиться.
– Ну уж нет, – отрицательно покачал головой Саша Углокамушкин. – Только не учиться. Я домой, в Таганрог, мне вчера видение было, светящийся шар оторвался от Кремля и улетел в космос. Это призрак величия через катастрофу.
– Катастрофа? – удивился Юрий Бориславович. – Чепуха! Нас катастрофами не испугаешь.
Муж Степаниды Груниной заслуживает описания. Это неповторимый мужской экземпляр. Если вы можете представить белокурого мужчину ростом два метра десять сантиметров, с голубыми глазами, мастерски, на высоком уровне танцующего партию Спартака в одноименном балете, то представляйте – это Юрий Бориславович. Все остальное – непредставимо.
– Дорогой, – нежно оборвала мужа Степанида Исаковна, – займись лучше стиркой, но прежде вымой посуду и убери в спальне.
Полковник ФСБ, преподаватель, ведущая курс «Альфонсы» в закрытой Высшей школе Службы внешней разведки,
Степанида Исаковна Грунина была, что называется, феноменальной женщиной. Окончившие курс Степаниды Исаковны разведчики в течение пятиминутного разговора могли подвигнуть на любовную авантюру любую женщину любого социального статуса и моральных принципов. Но не ради просто женщины затевался этот курс. «Альфонсы» иногда могли подчинить себе даже эмпирически-вдохновенную женщину, ведьму, а это уже был высший класс, ибо за каждым мужчиной, взобравшимся на олимп земной власти, всегда стоит ведьма, изо всех сил старающаяся выглядеть тихой и нежной овечкой… В деле сотворения специалистов класса «альфонс» существовала всего одна трудность – дефицит кандидатов на обучение. Из трех миллионов кандидатов, отобранных по всей России в течение года кадровиками ФСБ и СВР для обучения в высшей школе, тестовый отбор прошли всего сто четыре человека, из которых только семеро подошли для курса «Альфонсы». Дефицит разведчиков этого класса ощущают все разведки мира, и поэтому курс полковника Груниной считался привилегированным даже в привилегированной Высшей школе СВР.
