Текст книги "Лунные бабочки"
Автор книги: Александр Экштейн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)
Глава десятая
Катастрофа была страшной во всех лучевых направлениях. Ученые нынешней Земли, не имея возможности просчитать и сформулировать первоисточник катастрофы, придали ей статус Большого Созидательного Взрыва, образующего галактики, созвездия, планеты, пространства и разновидности белковой и других форм жизни. Эффект расширяющейся во все стороны от инерции Взрыва Вселенной, по мнению ученых, закончится тем, что она с той же стремительностью начнет сужаться и… На этом предположении астрофизики умолкают и разводят руками: «А кто же его знает?» Их можно понять и даже в какой-то мере восхититься проницательностью науки. Пластырь пространства и времени, наложенный на прореху в корпусе неизбывного лазоревого движения нашей солнечной бригантины, ученые назвали «темной материей», вязкость которой удерживает мироздание в пока еще не понятом ими порядке. Космогонический наив постулата определил и состояние нынешней научной мысли и достижений. Все, к чему мы стремимся, накапливаем, выстраиваем и формулируем, на самом деле имеет четкое и лежащее на поверхности определение – Иллюзия. В психиатрии это называется «фактором, отвлекающим больного от депрессивного самоуглубления»…
– Я почему-то знаю имя Эхнатон. – Улыбчивый посмотрел в глаза Малышке. – Это был самый странный фараон, но я никогда не интересовался историей Древнего Египта.
Муж и жена Волчанские, Григорий и Настя, стояли на открытой веранде своего большого дома за высоким забором в селе Нахапетове. Перед Малышкой качалась изящная колыбель-коляска немецкой фирмы «Кляйн», в которой спал ребенок. Поздний осенний вечер был прохладным и красивым. Небо над домом Волчанских казалось набитым звездами и тайнами.
– Этот фараон владел какой-то странной информацией из звездной системы Сириус. – Малышка с тревогой вслушивалась в пространство вокруг себя. – Он же являлся носителем Христова Сознания, когда о Христе еще не знал сам Христос. Но я не знаю, почему это знаю. Милый, тебе не кажется, что нам надо готовиться к бою?
– Нет, – мотнул головой Улыбчивый. – Нам не надо готовиться, мы всегда в состоянии боя, дорогая.
– Да, – задумчиво проговорила Малышка, – я знаю, милый. Но рядом с нами какая-то сила.
– В этой силе пока нет опасности, – успокоил жену Улыбчивый. – Ты слышала о подземном городе Тата?
– Это город есеев. Сейчас там остались одни женщины. Они бессмертны. Слушай, милый, нам кто-то о чем-то сообщает, с нами кто-то разговаривает.
– Да, – согласился Улыбчивый, – я слышу, любимая. Ты чувствуешь, как в мире что-то изменилось?
– Чувствую, – взволнованно прошептала Малышка. – Океан стал набухать, словно весенняя почка на дереве, скоро поменяется рисунок звезд на небе для нескольких человек на Земле, все просыпается и рассветает, Бог стал женщиной. Последний мужчина – царь, Антихрист – сконцентрирует в себе все мужское и тоже станет женщиной. Иоанн назвал это начало светоконцом. Но я, любимый, не знаю, почему это знаю.
– Это я сказал, мама, – произнес во сне ребенок, не открывая глаз. – Я сейчас в 1355 году до нашей эры и разговариваю с фараоном Эхнатоном. Он из созвездия Сириус, это недалеко от Земли, рукой подать.
Самые квалифицированные убийцы земного шара нежно переглянулись, улыбнулись друг другу и склонились над колыбелью сына.
– Проказник, – ворчливо произнесла Малышка, поправляя одеяло. – Будь осторожен, в Египте так много варваров.
Бойцы спецгруппы «Рысь», подготовленные к любому проявлению неожиданности и контролирующие все пути подхода к селу Нахапетову, были слегка обескуражены, когда увидели, как по улице к большому дому бизнесмена Волчанского идет человек невообразимого для приморского села облика. По широкой улице Нахапетова шел солидно-кабинетного вида человек в дорогущем костюме цвета беж, миллионерско-техасского стиля, в широкополой светлой шляпе и кожаных ботинках-протекторах «Индиана Джонс». Человек курил сигару и, судя по лицу и походке, не был ничем смущен в отличие от бойцов «Рыси». Все как один разведчики увидели этого человека, тщательно осмотрели через свою оптику и мрачно озадачились. Жителей села они знали в лицо, село давно уже было изучено, проверено, поделено на квадраты и тайно блокировано. В нем не осталось ничего интимного, пройти незамеченным было невозможно. Тем не менее человек заокеанской внешности шел к дому Вол-чанских, попыхивая сигарой, с вальяжностью хозяина положения, и откуда он взялся, никто из разведчиков объяснить не мог. На всякий случай был задействован прибор «Ласточка», но, как и ожидалось, он ничего не показал. Тау-излучение уже не фиксировалось на земном шаре. Оно как возникло – неожиданно, так и пропало – внезапно. В конце концов Бусинин, командир «Рыси», доложил начальству, что «дисгармонирующий с российской действительностью человек вошел в село, не замеченный спецкордонами». Если перевести на обычный язык, это означало приблизительно то же самое, что и «гром среди ясного неба». Центр голосом генерал-полковника Дождя буркнул из наушника в ухо Бусинина:
– Не трогайте его, пусть все идет как идет, но в этом году вы не станете подполковником, майор.
Группа «Рысь» затаилась в ожидании событий. Интуиция, подкрепленная профессионализмом, подсказывала разведчикам, что события будут. Им почему-то казалось, что они сейчас принимают участие в не просто секретной операции ГРУ, а находятся на самом острие глобальных, затрагивающих суть мира изменений.
Жители Нахапетова, конечно же, чувствовали, что вокруг их села и в самом селе происходит что-то грандиозное, тайное и им не нужное. Конечно же, они уже давно засекли спецкордоны «Рыси» вокруг села. Разведчики и сами знали, на то они и суперпрофессионалы, что от местных жителей можно таиться от силы неделю, дальше – нереально. Село не город, здесь даже легкое вмешательство чужеродности в местный ландшафт не проходит незамеченным. Селяне все видели, но помалкивали. Вековой народный опыт подсказывал им, что это самый лучший вариант. Правда, сначала бригадир Жаров, затем начальник рыбозасолочного цеха, бывший владелец АО «Приазовское» Нечитайло, а затем и все остальные аборигены по очереди заскочили «на секунду» к Григорию Прохоровичу Волчанскому и доложили, что в «камышах люди какие-то служивые службу несут» и «может, им ухи горячей наварить да подвезти в котлах, пусть похлебают горячего?».
– Ни в коем случае, – остановил селян гендиректор АО «Приазовское». – Делайте вид, что ничего не видите. Им так приятнее будет.
– Тебе не кажется, любимая, – спросил Улыбчивый у Малышки, – что вокруг нас слишком много государственного внимания?
– Я еще не разобралась, плохо это или хорошо, милый, – ответила ему Малышка. – Но ты прав, слишком много государства. Мужчины, блокирующие село и наблюдающие за нами, очень профессиональны. Их всего двадцать, но они стоят воздушно-десантной дивизии, и, насколько я понимаю, у них нет приказа на бой.
– Сейчас нет, через минуту будет, – задумчиво произнес Улыбчивый, – это не критерий, дорогая. Я могу, конечно, их убить в режиме «секундная стрелка», но мне дискомфортен такой градус ответственности. Одно дело защищать большого начальника, себя или идею, и совсем другое – защищать своего сына в непосредственной близости от его колыбели, здесь нужно быть предельно осторожным. Ты, конечно, понимаешь, почему я не говорю «защищать свою жену»?
– Понимаю, милый, – улыбнулась Малышка. – Я тоже могу уничтожить десантный полк, но не хочу убивать наших десантников, если, конечно, они не захотят убить нас. – На этот раз улыбка Малышки не предназначалась никому, она принадлежала ее мыслям, и, судя по выражению лица, этим мыслям не стоило бы осуществляться. В этот момент она была похожа на главу супергосударства, отдающего приказ армии о развязывании Третьей мировой войны. – Впрочем, я чувствую, что к нам идут гости, вернее, не к нам, а к нашему сыну.
Малышка и Улыбчивый подошли к гулькающему и весело играющему со своей ногой младенцу в колыбели. Он пытался засунуть большой палец ноги в рот.
– Сереженька, сыночек, это я, твой папочка.
– К нам гости издалека, – сообщила младенцу сдержанная в эмоциях мать, – как в той правде, которую слепцы называют сказкой, волхвы с дарами.
– Гуль-уль-уль… – Малыш вытащил изо рта палец, и в его глаза вошли бездонная черная солнечность лаоэра и лазорево-зеркальная чистота элохима седьмой агностической степени Рими. Это было что-то новое для Улыбчивого и Малышки. Если раньше глаза сына наполнялись необъяснимой лазоревостью и великой чернотой по отдельности, то теперь каждый глаз младенца был разделен по вертикали на две разного цвета бездонности.
– Ох-мм, – вздохнул малыш и в тональности си-бемоль второй октавы выдохнул: – Ах-м…
Глава одиннадцатая
1
«Я всегда знал, – подумал Слава Савоев, – что в жизни не все так просто».
Старший оперуполномоченный Таганрогского уголовного розыска капитан Савоев стоял возле Нахичеванского рынка в Ростове-на-Дону 1929 года и с любопытством рассматривал ростовчан начала XXI века, которые в двадцати метрах от него, сразу же за чертой схематичной параллельности, толкаясь, впихивались в троллейбус. Слава не выбирал год, просто вошел, спасаясь от прибазарной многолюдности, в первый попавшийся и теперь подумывал о переходе в другой. Ростов 1929 года был даже бестолковее и многолюднее начала третьего тысячелетия. Редкие машины, и полным-полно телег, пролеток, фаэтонов, ломовиков и просто верховых. Слава стоял возле лавки с надписью «У Нерсесяна (штиблеты из Еревана и юфть из Казани)». Он только что встретил у входа на рынок компьютерного тысячелетия знакомого Нечитайло, с которым познакомился еще на юрфаке Ростовского университета во время сессии для заочников. Выяснилось, что Нечитайло в данный момент работает начальником засолочного цеха в селе Нахапетово и привез на рынок его продукцию.
– Мне в село к вам надо, подвезешь? – спросил Слава у Нечитайло и предупредил: – Только не спрашивай ни о чем, это служебное дело.
– Хорошо, не буду, – понял Нечитайло. – А что ты у нас забыл?
– Проверить одного надо, – Слава с упреком посмотрел на несостоявшегося коллегу, – и вообще.
– Ладно, конечно, подвезу. – Нечитайло был задумчив и мрачен. – Жди меня в шестнадцать ноль-ноль вот здесь… – Он показал на красиво оформленную витрину обувного магазина «Саламандра», рядом с которой стоял выносной рекламный стенд желтого цвета с надписью: «Нерсесян. Осуществляем поставку обуви в Германию».
– Договорились, – кивнул Слава, – в четыре…
Лаоэр Савоев мог сделать всего шаг и оказаться в Нахапетове, но оперуполномоченный Савоев считал, что чрезмерная эксплуатация могущества может перерасти во вседозволенность, первое проявление смысловой девальвации. К тому же Слава уже сделал этот шаг, вступил на одну секунду в ночное Нахапетово, понял, что оно в блокаде государственных интересов, и сразу вышел, через 1974 год, который как раз в это самое время накладывался паэропсодным фоном мыслеосуществлений на ростовский день, возле магазина бессмертного Нерсесяна. «Я должен войти в Нахапетово естественно и просто, – подумал Слава, – как простой сельский труженик»…
– Шо это у вас за фасон, мужчина? – прервали Славины мысли две дамы объемно-притягательной внешности с тюлевыми зонтиками. – Вы клоун или военный турок?
Одна из дам, желтоглазо-восточного типа, не выдержала и потрогала Славины джинсы в районе зиппа двумя пальцами, восторженно объясняя подруге:
– Это не клоун и не турок, это такой чрезмерный фасон из Франции.
Черт! Слава испуганно отступил из 1929 года в нишу 1922-го.
– Здравствуй, уважаемый, – поздоровался с ним армянин с печальными глазами, – заходи, починю туфли – лучше новых будут. Нерсесян – лучший сапожник в Нахичевани и мире.
– Спасибо, не надо… – начал было говорить Слава, но лаоэр стер вокруг него кусочек времени и пространства, переставляя из 15.30 1922 года в 16.05 нынешнего времени.
– Ну что, поехали? – ошарашенно смотрел на Славу Савоева Нечитайло. – Я тебя прямо-таки и не заметил – богатым будешь.
2
Стефан Искра смотрел на Москву с позиции силы и безграничной мудрости. Москва, как всегда, была вынужденно-глубокомысленной и непредсказуемо-дисциплинированной. Несмотря на видимую хаотичность и многолюдность мирового города, Москва просчитываема и управляема. Выполняя державную волю, она бывает очень опасной, как опасен спецназовец, получивший задание. Такова участь столиц. Стефан Искра уже давно понимал и сотрудничал с беспощадным и всесильным миром нежного всезнания внутри себя и поэтому смотрел на Москву еще и с позиции этой нежности, стоя на пешеходном мосту, соединяющем Берсеневскую и Пречистенскую набережные, правый и левый берега Москвы-реки. Он видел причину белых и черных полос в жизни каждого человека, так называемую зебру судьбы…
В каждую минуту человеческой жизни, в силу его особого внежизненного и вневременного происхождения, врываются четыре полсекунды агнозийного, с элементами колючей вакуумности, сна. За одну минуту нашего бодрствования мы четырежды впадаем в блицсновидение, и днем и ночью, ибо ночной сон вовсе не сон, а разновидность бодрствования в режиме фантомной параллельности. Это больничный режим. До Великой Катастрофы, «смерч» которой вбросил нашу бригантину «Солнечная система» в галактический омут параллельностей, расчленивших нашу вселенскую суть на составные самостоятельные части, мы не спали по ночам, ибо не знали, что такое день и ночь, что такое «тик» и «так», что такое жизнь и смерть. Пластырь времени на пространстве вокруг нас наложен аварийными службами мира, из которого мы отправились в путешествие. Он вновь пытается соединить нашу суть, расчлененную параллельностями, не давая нам, богам, рассыпаться на бессмысленные и опасные для нежной лазоревой гармонии части. Если применять грубые, земные сравнения, то мы чем-то напоминаем лежащего в коме больного, подключенного к аппаратам «искусственная почка», «искусственные легкие», «искусственный разум». Люди полной луны – демиурги, – когда мимо нашей побитой бригантины проносились клио-вселенные, предприняли спасательные работы и тоже втянулись в параллельности, но в отличие от нас они лишь потерпели аварию, сохранив образ целым. То же самое произошло и с элохимами…
– Вы что, хотите спрыгнуть вниз? – подошли к Стефану Искре патрульные. – Ваши документы, пожалуйста.
Стефан Искра поднял воротник плаща и, шевельнувшись в четверге, обошел это мгновение через прошлый вторник, вновь возвращаясь в четверг, уже в районе Якиманки на Ленинском проспекте, с приятным недоумением разглядывая большое джакузи, в котором плескалась дама с изнеженно-московской красотой лица и тела, предназначенной для салонов дорогих автомобилей, респектабельных презентаций, закрытых баров, огромнопологовых постелей и умопомрачительно-шикарных джакузи с внутренней подсветкой и водяными ароматизированными вибраторами.
– Простите, – приподнял кожаную кепку Стефан Искра, – я, кажется, попал не в свою квартиру.
– Не в свою? – Дама явно была в недоумении и расслабленности. – Разве мы соседи?
По всей видимости, у аолиэтного лаоэра было сугубо космическое чувство юмора – он исчез. Стефан Искра мог шевелиться сколько угодно, но как был в четверге, посреди огромного ванного зала с ультрасовременным джакузи, в котором плескалась женщина – удовольствие московского дизайна, так и остался там, в кожаной кепке и плаще с поднятым воротником.
– Нет, – решил прояснить ситуацию суперсолдат, – мы не соседи.
– Марат, – томно прошептала женщина, откидывая голову на специальное приспособление станка, фиксирующего ее тело в джакузи разноцветными ремнями из пластика, – ко мне ворвался насильник. – Она выгнулась всем телом, глядя на Стефана из-под опущенных ресниц нежно-невменяемым взором…
…На Земле в данный момент существуют три внеземных цивилизации и семь наслоений невидимых параллельностей земного происхождения. Если убрать прокладки измерений и воссоединить все части расчлененного параллельностями образа, то это и будем мы – боги из лазоревой благодатной гармонии вечного и бесконечного осуществления, которую статик-рабы, одна из частей нашего расчлененного образа, называют Смертью…
– Клавочка, – заглянул в ванную мужчина культуристского телосложения и тут же, увидев Стефана Искру, с ревом ворвался в «банный зал».
Само собой, Стефан поступил как «солнечный убийца» и государственный человек, ибо лаоэр опять ушел в какую-то одну из многих запредельностей мира; он осуществил мягкий блокирующий прием «юла», то есть мгновенно оказался за спиной атлета, и тот по инерции гневной скорости буквально вбежал в сексуально-гигиеническое джакузи и обрушился на переставшую шептать и начавшую визжать
Клавочку всей массой своего рельефного тела. Аолитный лаоэр вдруг одарил Стефана Искру внехронологическим реставрационным видением, и он увидел, что неизвестная ему сладострастница Клавочка в первообразе, раскиданном частями по шести из семи параллельностям, была лучезарной, как Дева Мария, а могучий и гневный Марат, навалившийся на нее, прекраснодушным и светоносным. «Проклятая Катастрофа, – подумал Стефан Искра, входя со стороны моря в село Нахапетово. – Таинственная Катастрофа, – думал он, направляясь в сторону самого большого и богатого дома в селе, мимоходом отмечая присутствие не заметивших его коллег. – Интересно, почему мы не почувствовали приближение этой Катастрофы?»
3
Как Россия располагается на стыке Азии и Европы, Востока и Запада, как Израиль находится в точке возникновения трех мировых религий, а Тибетское плоскогорье и Гималаи выдавились в месте столкновения Евроазиатского и Индо-Австралийского континентов, так и Солнечная система была сброшена Великим Ураганом в самый центр бездны противоречий между шестьюстами шестьюдесятью шестью синеоттеночными и тремястами тридцатью тремя симфониальными галактиками. Отсюда все наши беды, трагедии, растущее чувство безысходности, беззащитной тоски по совершенству и страх перед смертью, который можно маскировать каким угодно бесстрашием, мудростью, фанатизмом, – он все равно неизбывен. Чтобы не плести нить долгих объяснений, приходится сжимать их до уровня развернутой цитаты. Что произошло?
Для начала возьмите настоящее старинное зеркало – настоящие зеркала на заговоренно-серебряной основе не тускнеют, как современные, а лишь углубляются – и взгляните через него на себя. То, что вы увидите, объяснить невозможно, но можете не сомневаться – вы вскрикнете от восторга перед увиденным, вам откроются кое-какие тайны о самом себе. Трудность лишь в том, что по-настоящему старинных зеркал очень мало, и большинство из них находятся в пещерных храмах Индии. Три зеркала есть в России, и все они хранятся в точках державной и магической власти – одно в Кремле, а два других вне Москвы. Впрочем, ладно… Вот вы нашли это зеркало, взглянули на себя, вскрикнули от восторга неповторимого узнавания и, подняв его над головой, шарахнули об пол. Видите, на сколько осколков разлетелся ваш восторг перед самим собой? Для того чтобы не пропал в забвении ни один осколочек, приходят спасатели, и все пространство предполагаемого разлета осколков покрывают пластырной мезузой «темной материи», включают аппараты времени и начинают долгую реанимационную работу по собиранию нашего Божественного образа, выводя из комы забвения. Так что мы не должны забывать, что, глядя на звезды, мы смотрим на осколки самих себя.
…Что-то наподобие этого произошло с нашей звездной бригантиной «Солнечная система». Вселенский ураган «Удар бича» шарахнул ее с рифа галактических противоречий, и мы теперь полностью зависим от результатов работы спасателей из нашего, БОЖЕСТВЕННОГО, мира и оставшегося целым, хотя и очень ограниченного в действиях, капитана Иеговы, известного человечеству и под другими именами, который поддерживает жизнеобеспечение нашей бригантины из командирской рубки, называемой планетой Юпитер. Впрочем, это уже другая история…
Глава двенадцатая
1
Капитолина Витальевна Шадская, Любочка Кракол и Татьяна Литвинова сидели в большой комнате Капиного дома и пили травяной чай, приготовленный из трав, известных только одной Капе, в знании которых ей не было равных на всем юге России и Украины. Капа была современной и городской ведьмой, поэтому более изощренной. Женщины пили чай и разговаривали.
– Вы помните Аскольда Иванова? – спросила Любочка, подцепив с блюда ягоду паслена и отправляя ее в рот. – Он выглядит не лучшим образом, но я не увидела на его лице морщин неудачника.
– Что ты имеешь в виду, дорогая? – Литвинова отхлебнула из глиняной чашки черный настой и поморщилась от терпкого и вязкого удовольствия. – Он стал похож на подвергшегося ограблению нищего?
– Да, – кивнула головой Любочка и положила еще одну ягоду паслена в рот. – У него вид человека, которому в кабинете врача сказали, что он болен неизлечимой формой рака печени, а через полминуты догнали в коридоре больницы и сообщили, что перепутали, у него просто сезонное обострение геморроя.
– Иванов, – насторожилась Капитолина Витальевна, следя, как на спиртовке закипает колба, и высыпая туда из полотняного мешочка сбор трав, – я его знаю, он мне нравится, жил по Ружейному переулку в районе тюрьмы.
По комнате разлился запах подвально-грибной сырости, а вода в колбе стала молочно-фиолетового цвета.
– Его видели на кладбище, бродил среди могил родных и друзей и посетил приют Тер-Огонесяна, – сказала Таня Литвинова и подставила чашку Капе, начавшей разливать жидкость из колбы. – Какой бодряще-зябкий запах у этого сбора. Он чей?
– Мой, – улыбнулась Капа, – это ластовичная трава, высушенное сердце крота и желуди с дуба, растущего на месте бывшего еврейского кладбища.
– Какая гадость! – Любочка Кракол отхлебнула свежий настой. – Иванов ищет деньги, которые он оставил на черный день у покойного Тер-Огонесяна.
– Ах, Самвел, – томно прикрыла глаза Танечка Литвинова. – Не понимаю Глорию, это безумие, зачем было душить, когда можно было родить еще одного сына… – Она заглянула в чашку с настоем и спросила у Капы: – Что даст нам высушенное сердце крота?
– Не знаю, – пожала плечами Капитолина Витальевна. – Ты такая же ведьма, как и я, что захочешь, то и получишь…
2
– Надо учредить новый банк. – Генеральный директор металлургического завода Сергей Видаш посмотрел на Рокотова и уточнил: – С уставным капиталом в шестьсот миллионов долларов. Лицензию Центральный банк нам выдаст. У нас перспективный и развивающийся регион, тем более что под боком «бафометин» нашли.
– Зачем вам банк? – удивился мэр Рокотов. – Хотя… почему бы и нет, лишний банк городу не помешает.
– Я даже название придумал, – вдохновился Видаш. – Таганрогский разводяще-третейский банк реконструкции и развития местного ландшафта.
– По-моему, слишком длинное, – усмехнулся Рокотов. – Лучше сразу назовите «Рога и копыта».
– Ни в коем случае, – не принял шутку Рокотова Видаш. – У нас все будет честным. Скоро сюда придут все, и эти все столкнутся с проблемой быстрого оборота финансовых потоков, а мы тут как тут. Короче, банк нужен, тем более что появилась реальная возможность России вступить в ВТО, да здравствует борьба с международным терроризмом, а это увеличение объемов производства почти в пять раз… – Сергея Видаша понесло. – Мы всех задавим своим холодным прокатом и трубами. Сейчас, когда начинается разработка азовского шлейфа и развертывание платформ для добычи «бафометина», мы становимся как бы энергетической столицей России. США уже пускают слюни – там, где «бафометин», там и будущее межпланетных полетов.
– Да, – вставил свою реплику Рокотов, – у тебя, Сергей, все как в Японии – непонятно.
– Я даже наметил, кто будет председателем правления, я его знаю, он в тюрьме ни за что при советской власти сидел, за хищения из гастронома «Елисеевский». Его Аскольд Борисович Иванов зовут, – как ни в чем не бывало продолжал Видаш.
– Это кто? – немного опешил мэр Рокотов.
– Сейчас бомж, – объяснил Рокотову Видаш и вытащил из кармана коробочку с жевательным испанским табаком «Проклятие Дрейка», достал оттуда пластинку, кинул в рот и, подойдя к окну, стал смотреть на город, пережевывая «проклятие» великого государственного пирата.
3
Глава Службы внешней разведки Тропарев – действительный академик РАН, специалист по Востоку и политической конъюнктуре, сложившейся внутри развитых европейских стран, включая внеевропейскую Америку, генерал-лейтенант ФСБ – поднялся и пошел навстречу полковнику Груниной, входящей в его кабинет:
– Степанида Исаковна, буду вас ругать.
– Ругать? – удивилась Степанида Грунина, усаживаясь за длинный стол и положив перед собой красную папку с документами. – Интересно, за что?
– Вы почему-то не подали рапорт начальнику школы о том, что обнаружили интуитива с харизматическими данными разведчика, некоего, – Тропарев заглянул в лист бумаги, лежащий сбоку, – Александра Углокамушкина, оформили ему новые документы взамен утерянных и устроили на телевидение репортером. Вы его используете в своих целях или вербуете для дальнейшей службы на государство?
– Василий Петрович, – Степанида Грунина задумчиво посмотрела на шефа, – во-первых, это очень молодой и недисциплинированный человек, во-вторых, начальник школы обойдется, я имею право зачислять в группу «Эксклюзив» при своем курсе кого угодно, не ставя никого в известность, в-третьих, если я его использую в своих целях, это значит, я использую его в государственных интересах, а в-четвертых, кто на меня настучал?
– Не надо, Степанида Исаковна, – успокоил ее развед-академик. – Кто должен, тот и настучал. Значит, Углокамушкин зачислен, я правильно вас понял, и вы его официально оформили допуском «семь» в свой «Эксклюзив». Так, Степанида Исаковна?
– Да, – согласилась с шефом полковник Грунина. – Я его хочу натаскать на Амазонку в США.
– Ха! – изумленно откинулся на спинку кресла Тропарев. – Клэр Гатсинг подавятся все, вместе взятые, «альфонсы» вашего курса, она же високосная женщина, квант-ведьма.
– Вы сказали «все, вместе взятые», господин генерал-лейтенант? – Тропарев знал, что когда полковник Грунина обращается к нему по званию, значит, она едва сдерживает ярость, и Тропарев знал, что с этим шутить нельзя. – «Альфонсы» – штучный товар, групповухой они не занимаются, вы слишком поспешно судите о возможностях моих учеников. – Полковника Грунину ярость красила, прибавляла ее лицу аристократической бледности, а глазам блеск. – Но вы правы – они Амазонку не возьмут, но для этого я и получила право на ведение «Эксклюзива» и право неподконтрольности в работе на этом направлении.
– Ну уж нет, – возмутился глава СВР, – мне вы подотчетны всегда и в любое время, не перегибайте палку, Стеша, – перешел в режим неофициальности генерал-лейтенант. – Но я готов извиниться, вы специалист высшего класса.
– И я, если вы не забыли, конечно, – Степанида Грунина с иронией посмотрела на Тропарева, – тоже високосная женщина.
– Вот именно, – не дал себя сбить с толку генерал-лейтенант. – Это меня и настораживает, Стешенька, ведьма ведьме, как говорится, глаз не выклюет.
4
– Ребята, вы мне нравитесь. – Ксюша Мармик задумчиво посмотрела на Сашу Углокамушкина, затем с интересом на Толика Лаперузу и уточнила: – Но не в том смысле, что вы подумали. Да и не готовы вы к созданию шведской семьи. Я о другом. В смысле, о том же, но в другой ипостаси.
– Не обращай внимания, – буркнул Толик Саше, угадывая в нем родственную душу. – Она больше рисуется, хотя никогда не поймешь, что у нее в голове действительно.
– Когда-нибудь узнаешь, – зловеще пообещала Ксюша Толику, – что у меня в голове может быть.
– Я думаю, – Саша Углокамушкин был встревожен и слегка бледен, – нам нужно говорить о другом. Не знаю почему, – он запнулся, – но мне кажется, тебе не следовало говорить нам об этом. – Саша кивнул на изящно-безобразную руку Толика с влажно-кровавыми ногтями из редчайшего бордомина. – Этим ты осложнил и свою и нашу жизнь. На мой взгляд, – Саша поежился, – с этого момента мы попали в зону слишком глобальных для нас интересов. Мне это даже нравится, но, – он кивнул головой на Ксюшу Мармик, – с нами девушка, отравленная телевидением.
– Женщина, во-первых, – сразу же разозлилась Ксюша, – а во-вторых, тапочка таганрогская, я умею хранить тайны лучше, чем кто-либо…
Возмущение Ксюши прервал телефонный звонок.
– Да! – ответила разъяренная девушка, сорвав с аппарата трубку, и тут же защебетала: – О, Юля! Привет, а как ты меня нашла? Ну да, да… Углокамушкин? Нет, не видела. Прогонов много на программу? Нет, никакой джинсы там нет, пациент пусть отдыхает – у нас молодежная программа. Кстати, через три часа труп-лайн о хакерах. Нет, утром я тоже не видела Углокамушкина. Кто? Рибдадуев? Этот кэг на тонких ножках? Он тебя обманул, Углокамушкин не в моем вкусе, примитив колхозный. Я рада. Да, Юлечка! Слушай, у меня сенсация, мой чел Лаперуза мутировал, мы дадим это в субботней программе в прайм-тайме. Да, это будет суперсенсация, у него, Юля, ты представляешь, рука стала не просто ру…
– Я же говорил, – устало и тускло проговорил Углокамушкин, обрывая разговор наложением руки на рычаг, – она просто говорящая голова, теленаркоманка с рулоном вместо мозгов. Что будем делать?
– Что вы на меня так смотрите? Мама! – испуганно закричала Ксюша Мармик, отступая в угол комнаты. Саша и Толик смотрели на нее с той же заинтересованностью, с какой студент-естествоиспытатель смотрит на лягушку перед препарированием.
– Да, без шведской семьи не получится, – мрачно пошутил Толик Лаперуза. – Чтобы ни на шаг друг от друга, рука к руке наручниками, и Мармик посредине.
– У меня будет сразу два чела, – сразу же успокоилась Ксюша и провела рукой по своей прическе «испуганный ежик». – Это стильная подводка, и без тракта мы никак не сможем обойтись[1]…
5
– Ну вот, – Клэр Гатсинг отошла от пульта управления кристалломагнитными руками, – если у кого есть желание, может посмотреть на кристалл замороженного вакуума.
– Черт бы побрал этих женщин-гениев, – подошел к эгоперископному экрану «Эхо океана» генерал Блад, глава командного центра объединенных космических сил США, расположенного в горах Шайенн, Колорадо-Спрингс, штат Колорадо. – Я всегда говорил, что Третья мировая начнется лишь тогда, когда ядерное оружие морально устареет. И кажется, благодаря нашей Клэр оно устарело до такой степени, что ничего, кроме насмешки, не вызывает. Замороженный вакуум, – генерал Блад стал вглядываться в экран, – это как?
– Вы имеете в виду «как?» или «когда?», мой генерал, – Клэр Гатсинг сняла рабочий халат и села в полукружие кресла из синего тафика, – или уже дозрели до вопроса «куда?»
