355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Экштейн » Лунные бабочки » Текст книги (страница 11)
Лунные бабочки
  • Текст добавлен: 3 октября 2016, 19:03

Текст книги "Лунные бабочки"


Автор книги: Александр Экштейн



сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

Глава шестая
1

Саша Стариков уже несколько раз проходил мимо красивого старинного особняка, расположившегося между Старым и Новым Арбатом, и мысленно чертыхался. Было в особняке, как и в деятельности вокруг него, нечто такое, что мешало ему жить. Саша нутром, инстинктом оперативника чувствовал, что в этом так называемом престижно-респектабельном месте живет и действует изощренно-мошенническая уголовщина, обслуживаемая армией высококлассных адвокатов. Саша тяжело вздохнул. УК России на девяносто девять процентов вступает в противоречие с русским характером, несмотря на то что большинство считает его чрезмерно гуманным. «В принципе все понятно, – подумал Саша, глядя, как к особняку подъехал побитый «жигуленок» ржаво-лишайного вида. – Брать от жизни можно, только забирая у других людей». Из «жигуленка» вышел молодой мужчина и позвонил в двери особняка. Саша подошел почти вплотную к мужчине. «Козел, – удовлетворенно нашел он подтверждение своим подозрениям. – Оделся как гастарбайтер, строитель из Молдовы, придурок, а на руке часы за двадцать тысяч баксов».


2

– Мальчики, – произнесла полковник ФСБ, ведущая курс «Альфонсы» в закрытой высшей школе СВР, Степанида Исаковна Грунина. – Надеюсь, – она строгим преподавательским взглядом обвела аудиторию, состоящую из той категории мужчин, ради которых женщины готовы подсыпать яд в пищу своему мужу, застрелить любовника и застрелиться сами, – что жен у вас не будет. Помните, – полковник Грунина взяла со стола дистанционный пульт и озарила экран образом женщины с тяжелым, почти квадратным подбородком и грушевидным носом, – что чаще всего вам придется работать с красавицами такого типа, которые при встрече с вами через пять минут должны верить в то, что они превосходят и Синди Кроуфорд, и Клаудиу Шиффер, и даже королеву ночи Наоми Кэмпбелл. Повторяю, – полковник Грунина сделала паузу, – верить, а не самообманываться. Дамы такого типа очень реально мыслят. Шаблин! – повысила голос полковник. – Прекратите корчить рожи, изображающие отвращение. Если бы это было не начало первого года обучения, а конец, то вы бы вылетели не только с курса, но и вообще выше быка-производителя в селе Втулове в своей дальнейшей жизни не поднялись бы. Вы все дали подписку и добровольно присягнули, назад пути нет, вы не на коммерческом курсе МГИМО, где я иногда читаю лекции, а в секретной школе разведки. Поэтому при слове «женщина» вы должны быть в полной боевой готовности во всех аспектах, даже если эта женщина страшнее самого черта. Вы должны чувствовать романтическую влюбленность и тягу к сексуальному контакту даже при виде покрытой коростой бомжихи, вылезающей из канализационного люка. Вас учат тайным знаниям о женственной сути сущего, а не тому, как манипулировать просто с женщиной. Эта чепуха для МГИМО, поэтому, – лицо Груниной озарилось улыбкой, – не надо корчить рожи, Шаблин. – Степанида Исаковна Грунина вновь указала на экран с изображением дамы. – Это супруга Масалика Турбенрогмана, астрофизика из Швейцарии, его предположение об активном существовании разума на Юпитере имеет какой-то странный подтекст опасности для мироустройства. Недавно его стали плотно опекать из ЦРУ. Жену он боготворит, она у него и научный секретарь, и лаборант, и архивариус, и горничная. Вацлавский! – вновь прервалась полковник Грунина. – Не изображайте на лице недоумение. Ученые – люди среднего рода, мужчина и женщина в одном флаконе, вместо детей они рожают гениальные идеи. Если же случается, что они обзаводятся женами и настоящими детьми, у них или рождаются дебилы, а идеи полноценные, или наоборот. В этом случае, – Грунина кивнула на экран, – идеи гениальные, детей нет, все отразилось на жене. Теперь представьте, что она может сделать для человека, который освободит в ней женщину и научит получать удовольствие от холодного мартини в жаркий полдень? Так что, дети мои, специализация «альфонс» в разведке – это высший пилотаж, и через пять лет, когда я провожу вас в большую жизнь, вы станете грозным оружием в арсенале российской государственности…

На пульте, установленном на столе преподавателя, пикнул вызов наружной охраны. Полковник надела наушники и молча выслушала сообщение, затем вывела на экран картинку с улицы перед зданием, где располагалась так называемая походная аудитория курса «Альфонсы». На экране возник молодой широкоплечий парень, задумчиво рассматривающий чудную архитектуру старинного особняка.

– Это оперативник из МУРа, – сказала полковник. – Думает, что здесь у нас какие-то подозрительные личности обитают. И правильно думает, между прочим. Вы еще не умеете заходить в полевых условиях в здание, за километр видно, что вы идете на нечто конспиративное, сопляки. Вот, например, ты, Авдеев. Прикидываешься рабочим с юга, на хлеб да квас вкалывающим, а на руке «Ролекс», который тебе подарила охмуренная тобой Хусаинова Тамара, владелица МЧП «Колбаса и мясо», а у нее, между прочим, муж и три сына-студента. Скажи спасибо, что все это произошло до твоего прихода сюда, а не то бы уже на третьем этаже в Лефортове отдыхал. В общем, так, оперативники, запомните, в течение недели он должен снять подозрения с этого здания и людей, входящих в него. Он профессионал, и вы постарайтесь быть такими.


3

«Гул, гам, истерика автомобильных тормозов, паника затурканных огромностью провинциалов. Шорох и шепот многомиллионного существа по имени «столичная толпа». Многолюдный кашель, отсмаркивание, отхаркивание, коллективный вдох, коллективный выдох, семь стаканов слез в сутки – это Москва. Звуки мирового города иногда колокольны, чаще психически нездоровы и всегда усреднены. Но есть у Москвы один по-настоящему искренний звук, созвучный клочковатой гармонии глобализирующегося мира. Этот звук завораживает и умиротворяет, словно накат полуденной волны и ее шипящее сползание обратно в море. Это шелестящая музыка пересчитываемых денег. Вот она, Великая Купюра! Заговоренная великими магами, владыками шестиуровневых вертикалей, на которые нанизаны параллельности. Вглядитесь, и вы увидите на этой купюре историю, искусство, вдохновение великих композиторов и музыкантов; творящего скрипку Страдивари; все семь чудес света; бледность поэта; горящие взоры актеров; философично-ублюдочную руку наемного убийцы; танцующую балерину; великих героев; совесть Льва Толстого; пышность Ватикана и куполов православных храмов; компьютеры, ракеты, государства; рождение, смерть, ум, честь, совесть. Все увидите. Деньги! Их нельзя презирать, ибо это будет ложной гордыней, которая сама достойна презрения. Деньги нельзя любить, ибо настоящая любовь всегда безответна, деньги не ответят вам взаимностью. Их нельзя уважать, ибо они в этом не нуждаются и поэтому не обратят на вас внимания. Деньги нельзя копить, ибо у вас тогда не будет времени ни на что другое. Перед ними нельзя заискивать, ибо они примут вас за нищего и ограничатся подаянием. С деньгами можно заключить договор, они честные партнеры, но дело в том, что условия договора вы неизбежно нарушите первым. И тогда неотвратимо последуют санкции. Примет ли меня Москва без денег?… – думал Саша Углокамушкин, стоя на углу Комсомольского проспекта. – Вот я просто и честно сообщил нуворишу, владыке киосков, что готов следить за чистотой вокруг его владений и разгружать товар всего лишь за полноценный завтрак и ужин, не обращая внимания на обед. И что же? Цепкий взгляд азербайджанца, у которого в крови течет память предков, торговавших пахлавой на улицах древнего Рима перед его падением, и все со мной ясно.

– Эй, слюшай, тебе надо знать, как я живу? Я честно живу, начальник. Твой друг утром был, я деньги давал.

Одним словом, нужно уносить ноги. Если тебя приняли за мента, а затем поймут, что ошиблись и перед ними действительно голодный, могут и убить. О, где вы, где, бутерброды Степаниды Груниной? Сперли даже сумку с вещами. Вчера положил под голову, слегка задремал и проснулся без «подушки». По-моему, я мазохист. Хорошо еще, документы в надежном месте, вот они… Да! Можете меня поздравить, господа. Я теперь обыкновенный московский бомж. Без жилья и на данный момент без денег. Это говорит о том, что удача стала поворачиваться ко мне лицом. Она ведь любит забавляться. Особенно летом…»

Секретный объект «Янки» расположен на глубине тысячи пятисот метров под пустыней Аризона в одноименном штате. Площадь объекта составляет двадцать восемь тысяч квадратных метров, разделенных на ангары, напичканные самой совершенной техникой. В этих ангарах производят сборку модулей и отсеков, которые при воссоединении станут именоваться МХК – межпланетный хроногиперболический корабль «Хазары».

– Чем больше я думаю о будущем межпланетных путешествий, дорогая, тем больше прихожу к мысли, что без генетиков с их шалой идеей конструирования типа человека-киборга нам не обойтись, – сказал Джон Карри Клэр Гатсинг и, осторожно положив на лабораторный стол платиновый контейнер величиной с монету, уточнил: – Впрочем, как и без японских микрочипов для бортовой компьютерной системы.

– Конечно же, не обойтись, Джон. Киборгизированные японцы Америке просто необходимы. А если серьезно, то лучше всех с геноконструированием справляется некий Чебрак Алеша Васич, – с американской естественностью переврала она имя и отчество Алексея Васильевича, – из России.

– Из России? – удивился без веских на то оснований Джон Карри. – По-моему, там уже никто не живет из ученых. С чего ты взяла, что этот Чебрак лучше японцев?

– ЦРУ предоставило мне полную информацию о кудеснике из России.

– Ты разве спишь с директором ЦРУ? – Джон Карри напряженно наблюдал по монитору, как в пятом ангаре устанавливают на модуль «Сталкер» квантовый спектрометр. – Я не видел его выходящим из твоей спальни… – Он восхищенно выдохнул. Ученые-лаборанты установили спектрометр в модуле с тем совершенством, с каким профессионалы вгоняют бильярдный шар в лузу.

– ЦРУ и НБ обязаны давать нам информацию по всем значимым ученым в мире, тем более по засекреченным, – объяснила Клэр Джону Карри то, что он и без нее знал. – А этот Чебрак такой очаровашка, похож на сатаненка, скрещенного с покойным гангстером Диллинджером. Ребята из Лэнгли показали мне его фотографию.

– А почему с Диллинджером? – рассеянно спросил Джон Карри, не отрывая взгляда от корпоррагелионовых мониторов. – Он разве грабит банки?

– У него такая же целеустремленность. Этот Чебрак смог овладеть холодным термоядерным синтезом. Он уже давно подбирается к первопричине жизни. В ЦРУ предполагают, что однажды даже перехватил биональный хроносгусток умирающего, так называемую душу, а теперь ему удалось выделить детонирующий момент зарождения ХТС (холодного термоядерного синтеза) в фантомовагинальной субстанции женщин, и он назвал его «Вспышкой». Кстати, женщин не всяких, а лишь эмпирически-вдохновенных. Ну этих, – напомнила Клэр, – кого в просторечии называют ведьмами.

– Это очень серьезно. – Джон Карри совершил невероятное – отключил мониторы. – Неужели русские ухватили ХТС? Чебрака нужно или завербовать, или убить.

– Лучше, конечно, в Америку, – поморщилась при слове «убить» Клэр. – И вообще это забота Лэнгли, а не наша. Меня больше интересует метаморфоза, произошедшая с Арчибальдом Соуксом. С чего он вдруг оталантливился? По-моему, это чересчур. Сенатор, разбирающийся в интегрально-геральдических схемах и полупроводниковых гетеромегаструктурах для суперскоростной и оптоультраэлектроники, – все равно что президент США, подрабатывающий на Иракском телевидении, танцуя ламбаду в обнаженном виде.

– Что за сравнения, Клэр? – пожал плечами Джон и включил мониторы. – А Соуксом, мне кажется, должна заняться служба национальной безопасности.


Глава седьмая
1

Далай-лама в час ночи покинул Поталу и в сопровождении двух монахов-телохранителей отправился к храму Наакал, тайной резиденции бессмертных, вход в который был расположен в трех километрах от Лхасы и в пяти от Поталы, но никто, кроме избранных, не знал об этом. Монахи следовали за ним словно тени, скользили, а не шли, быстро и призрачно. Это были воины монастыря Тот, в котором уснули миниатюрные белые сфинксы. Телохранителей называли «лунные бабочки» в честь невероятно древних событий, произошедших на Земле сто сорок четыре тысячи лет назад. Тогда все пространство мира было пронизано насмешливыми законами свернутого в галактический жгут чуда. Бог был рядом, и его присутствие оказалось настолько повсеместным, что даже Земля не могла стать твердью, а была восторженно желеобразной и прозрачной от полюса до полюса. И так продолжалось до тех пор, пока не произошло необъяснимое вторжение и последующая за ним Катастрофа, после которой на Землю стали приходить мертвые. Об этом и написано в священных шелковых письменах… Далай-лама слегка кивнул и в который раз удивился мгновенной реакции своего личного «спецназа». Один из монахов, с лицом, напоминающим формой молодой месяц, скользнул к потаенному лазу монастыря Наакал и, словно змея, исчез в нем. Монастырь воздвигли на недосягаемой для современной цивилизации глубине в сорок километров служители бога Бара, единственным недостатком которого, по мнению далай-ламы, было лишь то, что он выносил окончательные приговоры и тем самым ставил под сомнение свою божественность. Монах выполз из лаза с алмазной змеей дибу в ладонях. Далай-лама провел по голове дибу осанным браслетом, обхватывающим запястье левой руки, и змея ужаса, изменив цвет с кораллово-золотистого на ониксово-серебряный, переползла с ладоней монаха на руку далай-ламы, скользнула по ней к шее и юркнула в уже приоткрытый для этого рот правителя Тибета. Далай-лама ощутил шершавый холод, заполнивший его пищевод, почувствовал, как дибу развернулась в нем головой ко рту и, свернувшись, затихла.

– Я пошел, – сказал далай-лама монахам. – Вернусь, когда вернусь, ждите.

Обученные по системе «Сновидение» телохранители кивнули и растворились в темноте. Подойдя к лазу, правитель Тибета, далай-лама, элохим, не ведающий об этом, второй, повторяющейся вот уже тысячу лет, степени посвящения, дзог большого благословения, лег на землю и вполз в лаз.

Он не любил посещать монастырь Наакал, не нравился путь к нему. Холод дибу, чем-то напоминающий местную анестезию во время хирургической операции, сделал его тело бесчувственным и ознобно дрожащим. Вместе с тем оно стало воспринимать все изгибы узкого лаза, словно сам далай-лама превратился в змею. Аура алмазной змеи внутри его приглушала и делала даже приемлемым пластунский путь в Наакал. Наконец-то лаз стал более пологим, и правитель Тибета попал в зону плывунов, заскользив животом по жидкой велесовой глине. Вскоре он перестал помогать своему телу – набирая скорость, оно устремилось вглубь. Угол наклона лаза достиг восьмидесяти градусов, и скорость спуска была такой, что закладывало уши. Руки правителя плотно прижались к телу, со всех сторон лаза, по кругу, источалась жирная смазка велесовой глины, голова его поднялась лицом вперед, рот приоткрылся, и изо рта, словно из уютного грота, выглянула голова дибу с немигающими перламутровыми глазами смерти. Но вот скольжение резко оборвалось, и далай-лама в полнейшем мраке рухнул вниз, испытывая все прелести и ощущения свободного падения. Дибу вновь втянулась в пищевод, а далай-лама с эффектным всплеском обрушился в пещерную реку Шол. Это была еще одна причина, по которой он не любил посещать монастырь. Вынырнув, он обнаружил вокруг себя наполненный красноватым отблеском полумрак и, отфыркиваясь, поплыл по течению, под арками анфиладных пещер, в сторону мерного и мощного звука. Плыть было легко, упругое течение реки Шол несло правителя Тибета словно «эстафетную палочку», передаваемую эльфинами «из рук в руки». Далай-лама не обольщался насчет хромосомно-альфинной флофаунной субстанции, расселившейся в водах подземной реки. Если бы у него в желудке не дремала алмазная змея, он был бы мгновенно «выпит до дна» эльфинами и навсегда вычленен не только из мягких дзоговых реинкарнаций, предусматривающих в каждом повторении пятнадцать процентов памяти прошлых жизней, но и вовлечен в информационное эхо Мирового океана. По мнению дзогов, лучше быть вычлененным, чем вовлеченным. Лама Горы говорил, что вовлечение в информативное эхо – это абсолютное забвение, сконцентрированное в смысловой бесцельности движения.

Монастырь Наакал, резиденция дзогов, расположен в нейтральном сечении на дне Джомолунгмы, полностью повторяющей Джомолунгму поверхности в перевернутом виде. Все пространство Гималаев ромбовидно, то, что дыбится белоснежными вершинами на поверхности, лишь повторяет ниспадающие в глубь земли горы, перевалы и плоскогорье Тибета с зеркальной точностью зеркального искажения.

Гул, а вместе с ним и течение Шол усилились, в густом «бульоне» хромосомных эльфинов стали появляться воронки водоворотов, которые с каждым метром становились все шире и глубже, и вскоре далай-ламу закрутила и стала втягивать в себя огромная водопадная воронка последнего водоворота. Где-то на полпути многокилометровой воронки далай-лама был выдернут с орбиты водоворотности, втянут в его воющую стену, и тут же дибу устремилась ко рту из пищевода. Вот уже далай-лама стоит в бирюзово-светлом пространстве конференц-зала монастыря Наакал и видит кончик хвоста дибу, исчезнувшей в маслянисто-черных водах Шол. Ламу призвал распорядитель сегодняшнего совещания, дзог легких форм Агван.

– Все тибетцы варвары, – усмехнулся Агван, – а ты, Дза-Ти, варварее варвара. Слава Аллаху и всем подряд пророкам, включая меня, что из Ирана более теплый и сухой путь в Наакал. У тебя вид слесаря-сантехника, пробившего засор канализации своим телом, я уже не говорю о запахах. – Агван махнул рукой в сиреневый полумрак дальнего конца огромного зала. – Твоя комната шестая, Дза-Ти.

Далай-лама добродушно улыбнулся и, не говоря ни слова, направился в гостиничный комплекс монастыря.

– Дза-Ти! – крикнул ему вслед Агван. – Смутное время наступает, тебе не кажется?

– Не кажется, – громко ответил далай-лама. – Я знаю, что оно наступает, и рад, что оно только смутное, а не кромешное.

– Типун тебе на язык, тибетский варвар, – мгновенно сплюнул через левое плечо распорядитель. – Не болтал бы всуе о великой неизбежности.

– Дурак, – пробормотал правитель Тибета себе под нос. – Болтай не болтай, неизбежности все равно не избежать.


2

Элохим второй ступени посвящения, благословенный двухуровневый дзог Дза-Ти, принял душ и облачился в шелковую зодиакальную суфиту, официальную одежду благословенных акцентаторов воли, повязал лоб широкой, цвета аквамаринового траура, пасьяновой лентой, на которой был начертан тетраграмматон – I (йод), Н (хе), V (вау), Н (хе), – и, выйдя из комнаты, направился в конференц-зал. Посреди зала, выложенного мозаичной персидской майоликой по полу и драгоценной эмиритской керамикой по стенам, было идеально круглое озеро около ста метров в диаметре. Вода в озере походила на лилово-черную тучу. Вокруг него стояли двенадцать низких, мягких и очень удобных кресел, задрапированных вишнево-красным сафьяном.

В зале постепенно стали появляться в разного цвета зодиакальных суфитах и хайратниках с тетраграмматоном другие дзоги. Бездонное озеро окаймилось по грозовой окружности багрово-золотым и стало похоже на гигантское обручальное кольцо, положенное на темно-синий бархат среди разноцветных всплесков цветочного изобилия. Кельт Го-лог подошел к Дза-Ти и спросил:

– Ты слышал когда-нибудь о Чарли Петоне или хотя бы о Роберте Джонсоне, а, тибетец?

– Ты имеешь в виду старых блэков, блюзменов? – вмешался в разговор проходящий мимо куратор английских премьер-министров, клевонтийский иблис из племени ацтеков, дзог Вадон.

– Я разговариваю с тибетцем, – огрызнулся Голог. – Ну, – яростно воззрился он на далай-ламу, – отвечай, обезьяна.

Два служителя системного монастыря Наакал, подчиняясь указаниям распорядителя Агвана, подошли к Гологу со спины и быстро скрутили его.

– Ну что вы, Голог, – тихо подошел к рычащему от ярости кельту Агван, – сейчас все пройдет.

Он вытащил из сумочки, висящей на груди, маленькую ярко-желтую, с розовыми бусинками глаз, колумбийскую лягушку блимк и поднес ее к глазам Голога. При виде лягушки лицо Голога наполнилось нежностью, а из глубины глаз высветилась циничная усмешка изощренной мудрости, да так и осталась в них. Он медленно направился к вишнево-кровавой окружности кресел и уселся в одно из них. Кельту Гологу подчинялись японские императоры вот уже более трехсот лет. Дорога в Наакал из Японии задевала галлюциногенную корневую систему срединных государств, и поэтому дзог Голог иногда являлся на совет безумным.

Дзоги мира продолжали приходить, но пространство вокруг кресел, как и сами кресла, было пока пустым, лишь один угрюмый Голог, словно уставший от знаний грифон, горбился в обрамлении красного сафьяна. Вскоре туда прошел Вадон и тоже сник в объятиях кровавой кожи. Дза-Ти не торопился, он ходил по залу, высматривал знакомых в толпе дзогов низшей, предварительной, ступени посвящения и, высмотрев Контанио Джида, конгрессмена США и владельца официозной «Вашингтон пост», подошел к нему.

– Ну что, Оул, – с улыбкой спросил далай-лама, – легко ли быть посвященным?

– Тяжко, – поклонился польщенный вниманием Контанио Джидо, – и непривычно.

– Да, да, – покивал головой далай-лама. – Теперь все будет для тебя непривычным.

В сторону кресел, преодолевая пустое пространство и энергично размахивая руками, словно ведя оживленный спор с самим собой, шел иудей Енох. Сев в кресло и взглянув на успевшую наполниться зеленоватым черноту озера, он сник, побледнел и, откинувшись на спинку, застыл в неподвижности. Енох, которого в Наакале называли Хезед, был куратором католических пап уже более восьмисот лет, и поэтому Рим, католики и вера людей в непогрешимость пап надоели ему до чертиков. Три тысячи лет назад Енох был проклят раввинами поверхности за то, что объявил человечеству понятным языком о присутствии на Земле элохимов, и был вынужден избывать это проклятие, прежде чем стать дзогом, в убогой и развратной среде статик-рабов более двух тысяч лет. Вслед за Енохом дзоги большого благословения стали прибывать один за другим. Явился разозленный дорогой в Наакал хазар Зеведей, вождь есеев, мистических пророков Курмана, черпающих знание о будущем из свитков Мертвого моря. Зеведей был облечен мистической, замешенной на родстве, властью над славянством Хазарии со времен Киевской Руси. Он рухнул в кресло, взглянул на успевшую осеребриться траурную поверхность озера и с исказившимся от отчаяния лицом неподвижно замер. Зеведей был четвертым в кресле. Дза-Ти еще ходил между дзогами-исполнителями, ожидающими решения Высшего Совета, чтобы потом направить статик-рабов поверхности на его исполнение.

Появился творец буддизма, всеблагий, насмешливо-мудрый Сиддхартха, более известный на поверхности под именем Гаутама Будда, и далай-лама Дза-Ти кивнул ему, но Сиддхартха, ведомый под руку Агваном и служителем, не заметил этого. Ему пришлось пройти дорогами праха и крови, прежде чем попасть в Наакал, и он пребывал в состоянии тяжкой депрессии.

Незаметно и скромно пришел благословенный иериальный аскет, дзог, повелевающий Кавказом, Ираном, Ираком, Турцией и Каспийским морем, на дне которого лежит затянутый илом огромный космический корабль странных молчаливых пришельцев с тоскливо-гневным выражением нелепой воли в их единственном поступке на Земле. Они убили сами себя сразу же по приземлении, перед этим покинув корабль и наглухо, без возможности открыть, замуровав его. Маленькие и, по всей вероятности, очень жестокие существа, чем-то похожие на увеличенных ночных сверчков, прибывшие неизвестно откуда и непонятно зачем. Демиурги накрыли их тела и корабль морем, а элохимы проэкранировали его гигантским осанном и обнаружили, что внутри корабля находится плотный, равный по плотности огненному миру бледных демиургов, концентрат беспощадного мрака. Иериальный аскет, дзог Ра, сейчас охранял каспийский саркофаг под видом никому не известного старого пастуха-свана в горах Грузии. Это было его главной обязанностью. Если бы вдруг любознательное человечество поверхности обнаружило тайну могильника, то старый пастух взмахнул бы в отчаянии посохом, и дзоги, кураторы поверхностной власти, отпустили бы бешеного пса ядерной войны гулять по земле без поводка, сметая с поверхности человечество, ибо жуткая и, самое главное, непонятная сила дремала на дне Каспийского моря. Элохимы и демиурги опасались упавшей из бесконечности силы, которую кто-то сбросил на палубу звездной бригантины по имени Солнечная система.

Вскоре пришел великий магистр ордена Кадирийа, Абд аль-Кадир, тайно-улыбчивый маг манипуляционного суфийского течения кадрийской тарикаты, создатель маленьких войн, проникновенно-изощренный проводник глобализации, творец междоусобных конфликтов внутри мусульманского мира. Он был спокоен внешне и слегка растерян внутренне. Поприветствовав Дза-Ти, Абд аль-Кадир, дзог Ахиши, кивнул в сторону красных кресел и спросил:

– Действительно?

– Кажется, да, – ответил далай-лама и сварливо продолжил: – Зачем ты позволил своим людям уничтожить зодиакально-шоковый стабилизатор, это же раритетная вещь?

Ахиши не успел ответить. Печальный, словно тысячелетняя тоска, звук колокола раздался из глубин обрамленного красными креслами озера, и его поверхность расцветилась загадочно мерцающими точками, словно кто-то там, на дне бездонности, подкидывал вверх горсти драгоценных камней. По конференц-залу прокатился шепот ужаснувшегося благоговения. Ахиши сник и, тяжело передвигая ноги, направился к своему креслу. На полпути он остановился, повернулся к далай-ламе и хрипло пожаловался:

– И почему я не кошка?

Далай-лама, которому ужас на мгновение спеленал волю и разум, лишь слабо пожал плечами в ответ.


3

Светоносный покровитель России, а позднее и Китая, лама Родниковых Вод, дзог тайного посвящения, допущенный к самозабвенному откровению хранителей песчаного времени, которым измеряется небытие бытия, то есть время умершего человека, пришел печальным. В России он был известен под именем Серафима Саровского, а Китай взял под свое кураторство после того, как лама Горы, царь касты дзогов, стал познавать путь смерти, уйдя в горную медитацию. Далай-лама опустился на одно колено, приветствуя ламу Родниковых Вод, который был одного уровня с ламой Горы, наставником Дза-Ти. Но светоносный лама не повернул в его сторону голову, быстро прошел мимо, сел в кресло, выпрямив спину и устремив взгляд в озеро, которое вновь стало черным. Холодность великого дзога удивила и встревожила далай-ламу, даже напугала. Это говорило о невозможном – о растерянности ламы Родниковых Вод.

Последним явился грозный и могучий Атех, который на поверхности был скромным управляющим сектором качества на монетном дворе США Ароном Вейсманом. С первого дня существования доллара, созданного им же, начертав на первой зеленой купюре магические знаки тайной власти, Атех контролировал все его лики. Как бы фунты, франки, рубли, марки, лиры ни пыжились выглядеть другими, среди их водяных знаков явственно просвечивалась усмешка Атеха. Стоит Арону Вейсману покинуть службу в монетном дворе США, как не пройдет и десятка лет, и весь мир заговорит об абсолютной утере США статуса супердержавы.

Далай-лама встретился взглядом с глазами Агвана и понял: то, что тревожило его и что он усилием воли отгонял от себя, осуществилось. Чистый, непереносимо тоскливый звук донесся из глубин озера, и малиновый отблеск в центре его стал пульсирующе набухать. Нечто непредставимое, это почувствовали все – и благословленные дзоги, и дзоги предварительного посвящения, – начало подниматься к поверхности. Агван скривился, как от боли, и резко махнул рукой далай-ламе, властью распорядителя приказывая занять кресло. Дза-Ти поспешил выполнить этот приказ. Почти одновременно с ним, отстав на долю секунды, опустился в кресло одиннадцатый дзог, распорядитель Агван. Случилось невозможное, такого никто из дзогов не ожидал, хотя все знали о туманном пророчестве: «Когда двенадцатый трон будет пуст». Далай-лама увидел, что время пришло. Кресло ламы Горы, «двенадцатый трон», было пустым. Это говорило о том, что сейчас благословленные дзоги, одиннадцать просветленных Будд земли, правящие, когда тайно, когда явно, статик-рабами более трех тысяч лет, впервые встретятся с одним-единственным, «плюс тринадцать», Буддой сансарной кромешности, более известным поверхностному миру под именем Антихрист…

Далай-лама вспомнил, как звучит пророчество бестианских ангелоподов полностью: «Когда двенадцатый трон будет пустым, его займет тринадцатый, просветленный злом, ненавистью и ужасом Будда, и на Земле наступит время кромешности, которая вначале будет восприниматься подсолнечным миром статик-рабов как эра добра и юного счастья».

«Ну вот, – подумал далай-лама, – и пришло время кромешности».

Перед креслами сидящих Будд возникло переливчато-серебряное свечение и застыло, ограждая их от звука и огня поднимающегося со дна озера просветленного мраком Будды. Элохимы и демиурги заботились о своих управляющих. Черный Будда, Антихрист, был элохимом и демиургом одновременно и должен был защитить глубинный мир от пришедших на Землю «лунных бабочек». Кромешный рассвет – вот подходящее имя для Бога через дьявола, навязывающего миру веру в себя.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю