Текст книги "Царские врата"

Автор книги: Александр Трапезников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

– Ты лучше иди, – сказала мне она, когда Рамзан удалился в свою палатку. – И правда, я из-за тебя тут со счета собьюсь. Приходи завтра, я выходная.

– Завтра Павел приезжает. Помнишь, я тебе о нем говорил?

– Нет, не помню.

– Ну, подвижник, как ты его раз назвала. Хочу, чтобы вы познакомились.

– Чего ради?

– Так. Он для меня, как старший брат.

– Ладно, посмотрим. Хотя проку в том не вижу. Мне и тебя достаточно, чтобы с тоски не сдохнуть.

Как-то она это очень славно сказала, я даже рассмеялся. Она тоже. Мне хотелось просто стоять и смотреть на нее, как она ловко управляется с виноградом и персиками, как разговаривает с покупателями, как блестят ее глаза, как улыбается. Вновь подошел Рамзан.

– Молодой человек, вам лучше уйти, – твердо сказал он.

– Я товар выбираю, – ответил я. – Нельзя?

– Ничего вы не выбираете. Я за вами давно наблюдаю. Вы мешаете. Уходите. Здесь рынок, а не телефонный пункт для переговоров.

– Килограмм персиков, – сказал я Даше, протягивая сумку. – И выберете помягче.

Рамзан вновь ушел, а я продолжал стоять. На этот раз нарочно, со злости. Но Даша как-то заметно струхнула. Отвечала мне теперь коротко, односложно.

– Чего ты боишься? – спросил я. – Мы ведь в Москве, не в Грозном.

– Если меня выгонят с работы – куда я пойду? – ответила она.

– А мы что-нибудь придумаем.

Я был беспечен, хотя неподалеку Рамзан уже что-то объяснял двум работникам рынка, указывая на меня. Тучи сгущались.

– Уходи! – слезно попросила меня Даша. – Ты не понимаешь… не знаешь, с кем связываешься. Зачем лишний скандал? Ну, пожалуйста.

– Хорошо, – сказал я, вняв ее просьбе. Мне и самому эти направлявшиеся ко мне рожи сильно не понравились. Причем, это были не чеченцы, а русские. Какие-то забулдыги, которым не важно, кому служить за бутылку водки. Я плюнул и ретировался. Не спеша, но все равно было очень противно. Я испытал в то время недолгий липкий страх между лопаток, словно шел под дулом пистолета.

И почему-то думал: как бы поступил на моем месте Павел? Наверное, не ушел бы. Есть ситуации, когда отступать нельзя. Так всё отдашь, стоит только начать.

… Теперь я сидел в своей комнате и жалел о том, что не отправился вместе со всеми к этому корабельщику Игнатову, который всегда производил на меня впечатление человека глубоко порядочного, искренно верующего и любящего Россию. Напрасно Заболотный как-то о нем нехорошо выражался у отца Кассиана, с ехидцей. Впрочем, что взять с Заболотного? Он ко всем так. А я тоже хорош! Павел только приехал, а я уже его бросил, не прошло и трех часов. Из-за этих дурацких «Боингов». Действительно, пусть хоть вся Америка опустится на дно морское, что мне? Волосы на себе рвать, что ли? Господь наводит на людей казни, не человеки. Тут я услышал, что меня зовет Женя, и вышел из комнаты.

– Я иду в мастерскую, – сказала она, – а ты, коли уж сидишь дома, приготовь что-нибудь на ужин. Вот деньги, сходи в магазин.

– Я с тобой, – ответил я, надевая куртку. – Люблю смотреть, как ты работаешь. Ты совсем другая становишься.

– Какая?

– Словно рыбка в аквариуме. Плаваешь в своем подводном пире между водорослями и ракушками и что-то шепчешь.

– Неужели шепчу?

– Да, я много раз замечал. Рот открываешь именно, как рыбка. Я даже прислушивался, но ты так тихо шепчешь, что ничего не разобрать. Может быть, молитва?

– Не знаю, – серьезно ответила она. – Может быть, и таблица умножения. Всё это неосознанно. В творчестве вообще нет логики, это хаос, хотя и разумный.

– Первоначально тоже был хаос и Бог сотворил мир. Ты творишь свой мир, маленький. Но разве без Бога можно писать? – спросил я. Сестра всегда ругалась, когда я говорил: «рисовать».

«Рисуют в детском саду», – отвечала она мне.

– Ладно, пошли! – сказала с улыбкой Женя. – Буду шептать, а ты, может быть, когда-нибудь что-нибудь и услышишь.

До мастерской было рукой подать – она находилась в подвале соседнего дома. Просторное помещение с маленьким окошком и еще одна крохотная комнатка, где стояла газовая плитка. Имелся диван, дубовый стол, стулья. И множество всякой дребедени на стенах и полках. Художники, я заметил, поскольку бывал и в других мастерских, у сестриных друзей, любят таскать со свалок и помоек разный хлам. Но это для других хлам, а для них – какие-то символы, знаки. У кого-то череда самоваров или утюгов всех мастей и расцветок, иной сотни ключей по стенкам развесит, третий оправы от очков разложит. Женя не была исключением. Здесь у нее хранились на полках множество остановившихся, поломанных часов, будильников, секундомеров, висели всякие карнавальные маски, была целая коллекция различных зажигалок и значков, а по углам стояли четыре бесполых манекена, от которых я иногда вздрагивал, забывая, что это не люди.

Я уселся на диване, а Женя приступила к работе. Она заканчивала портрет какого-то деятеля из мэрии. У того не было времени часто приходить на сеансы, поэтому она писала по памяти и по фотографии. Вот тут уже уместно сказать – рисовала. Правда, этот «деятель» дал хороший аванс, попросив изобразить его на фоне Кремлевской стены. Потом мне надоело сидеть без дела, и я решил прибраться в мастерской, поскольку сестра постоянно всё роняла на пол, но не поднимала. За ширмой валялись старые работы, холсты, куски ватмана, под столом – сломанные карандаши, уголь, кисточки. Всё это надо было разобрать, негодное выбросить, а часть оставить.

Прежде всего, я набрал в туалетной комнатке воды в ведро, взял тряпку и стал мыть пол. Я этого не стесняюсь делать, подумаешь! Кому – творить, а кому и черную работу выполнять. Ни на что другое я пока все равно не способен. Вот назло всем и буду нужники чистить. Мне скажут: великовозрастный детина, а дурака валяешь. Но лучше валять дурака, чем изображать из себя умницу.

– Женя, что тебе написал в письме Бориска Львович? – спросил я, ползая с тряпкой у ее ног. – Очередное признание в любви?

– Прислал счет за вчерашний торт, – ответила она, не обращая на меня внимания. А тем не менее, опять что-то шептала, я глядел снизу. Разве услышишь – что? Влезть бы в ее мозг и узнать.

– Павлу нужныI деньги, – сказал я. – Много денег, три тысячи долларов. На одно… предприятие. Ты не знаешь, кто может помочь? Кто-нибудь из твоих богатеньких буратин?

– Пусть на паперти постоит, – отрезала сестра. – Авось и насобирает.

– Нет, я серьезно. Ты же встречаешься с разными там… Вот скульптор у тебя есть, Меркулов, монументалист. Почти Церетели. Сведи его с Павлом. Или с этим деятелем из мэрии.

– С какой стати? Бог подаст.

– Злая ты, Женька!

– Нет, просто знаю этот богемный мир. Пусть и не пробует. Там – локти.

– Почему «локти»? – не понял я.

– Чтобы толкаться. Отодвигать в сторону. Без локтей художник или писатель обречен лишь на посмертную славу. И на нищету.

– А у тебя – есть «локти»?

Она не ответила. Не захотела отвечать. Я закончил мыть пол и принялся разбирать хлам за ширмой. Выгреб его на середину комнаты и начал сортировать. Цельные работы в одну сторону, разорванные самой Женей – в другую. «Отделяю зерна от плевел, – подумал я с какой-то лукавой радостью. – Я раб на этом поле, но кто возгордился, тому приходится стократ горше. Его удел – бессмысленная борьба со всеми, но не с собой».

– Теперь ты что-то шепчешь, – сказала Женя, поглядывая на меня. Она отложила кисть, видно, устала.

– У тебя набрался, – ответил я, вынимая из кучи какой-то холст в рамочке, обклеенный оберточной бумагой. Словно он был запечатан в конверт.

– Что это? – я хотел разорвать бумагу, но тут с Женей произошло что-то странное. Она налетела на меня коршуном, выхватила из рук холст и даже толкнула в плечо, отчего я потерял равновесие и очутился на полу.

– Не смей! Не смей! – прокричала она дважды, сильно побледнев.

– Ты что? – пораженный, спросил я. – Я просто хотел узнать, что там? Куда это – в мусор или…

– В мусор! – тем же громким голосом проговорила она. – Но не тебе решать, я сама выброшу. А ты уходи! Не мешай мне!

– Ну, хорошо, ладно, – сказал я, поднимаясь с пола. У нее было такое потерянное и вместе с тем почти свирепое лицо, что я, озадаченный, пошел к двери, больше ничего не добавив.

Вернувшись домой, я не мог понять: что же с ней произошло?

Почему она не позволила мне вскрыть «конверт»? И отчего пришла в такую ярость? День был разбит и я не знал, что теперь делать.

Потом словно очнулся: Даша! Ведь у нее сегодня выходной. А Заболотный все равно привезет Павла на ее квартиру. Значит, надо ехать туда, там мы все и встретимся. Я не стал больше терять времени и вышел из дома, совсем позабыв, что обещал сестре приготовить ужин.

Прилетев на Щелковскую, я застал в квартире лишь Татьяну Павловну со старухой, Они были подозрительно трезвы, а в комнатах даже прибрано и проветрено.

– Где Даша? – спросил я с порога.

– Час назад ушла, – ответила Татьяна Павловна. – Да ты проходи, Коля, садись. Давненько у нас не был.

– Скоро она придет?

– Это уж как получится. Она с утра тебя дожидалась.

Меня охватило какое-то беспокойство, смутное, подкрадывающееся. Эти изменения в облике Татьяны Павловны неспроста. Не смотря на то, что она старше моей сестры всего лет на семь, выглядела всегда далеко за пятьдесят. Но сейчас как-то приосанилась, уложила волосы, надела новую кофточку и, разумеется, густой слой косметики на лице. Я заметил, что пьющие женщины, чтобы скрыть следы, не жалеют краски и пудры. Что касается старухи, то та меня никогда не узнавала и не разговаривала. Впрочем, она почти выжила из ума, и уже давно. В соседней комнате играл с машинками трехлетний Прохор, я заглянул к нему, некоторое время «пообщался», потом вернулся назад, в столовую. Мне налили стакан чая.

– А сегодня утром мы заезжали к отцу Кассиану, – вспомнил я, зная, что всякое упоминание о нем для Татьяны Павловны – как бальзам на душу.

– Я сама от него только что воротилась, – ответила она. – Миша Заболотный мне жильца везет. Я и затеяла уборку.

– Так вы уже в курсе? Это очень хороший человек, он вам понравится, – я чему-то обрадовался. Мне подумалось, что Павел и на нее сумеет повлиять, не только на Дашу. Вообще изменит их образ жизни, капитально. Может быть, всё и наладится.

– Отец Кассиан велел принять, я и приму, – сухо произнесла Татьяна Павловна. – Комната Рамзана пустует, там и будет жить. Что у тебя с ним произошло? – добавила она без перерыва.

– С кем? – поначалу не понял я.

– С Рамзаном, на рынке.

Это она про вчерашнюю стычку говорила, тут я догадался. Но как узнала? И какое ей до этого дело?

– Ничего не произошло, – заволновался вдруг я. – Мы с Дашей разговаривали у лотка… И вообще, что за вопрос? Он – кто? А вы откуда про всё это знаете?

– Рамзан заходил к нам, еще утром, – сказала Татьяна Павловна. – Дело вот в чем. Не нравится ему, что ты крутишься вокруг Даши. Нехорошо это.

– Кому нехорошо? – тут уж я стая злиться.

– Работе мешаешь. Отвлекаешь ее от торговли. А она, как никак наша единственная кормилица. Ну, у старухи еще кое-какая пенсия. Вот возьмет ее и выгонит с рынка. Куда пойдет?

– Тысячи мест есть! – вскричал я. – В вечернюю школу пойдет доучиваться. Вот что ей надо в первую очередь. А почему бы вам, Татьяна Павловна, не пойти работать? Вы же преподаватель. Чем водку пить, уж извините, да молиться впустую на этот образ! – и я ткнул пальцем в фотографию отца Кассиана на стенке.

– Не смей! – почти возопила Татьяна Павловна так же, как час назад моя сестра в мастерской. Что они, с ума посходили? Фетиши себе какие-то выдумали. Одна в конверт прячет, другая на стенку вешает.

– Не касайся святого старца! – докричала она и задохнулась. У нее с легкими было не в порядке. Я выждал некоторое время. Старуха, сидевшая все это время вместе с нами, таращила глаза, но ничего, видно, не понимала и не слышала.

– Воля ваша, не работайте, – сказал я, хотя какое право мог так говорить: сам-то я что, трудился где-нибудь? – Только Даше не мешайте, не сталкивайте ее сами в пропасть. Вы ведь прекрасно понимаете, что причина здесь какая-то другая, не потому что я ей мешаю на рынке. Отвлекаю, видите ли! Я думал, он что-нибудь поумнее выдаст, Рамзан этот. Два высших образования как-никак. У него цель другая, явная. Только хитро стелет. Не в Чечне ведь, нельзя теперь напролом. А впрочем, и можно, и кругом так, но он именно овечкой прикидывается. Нет, ум у него есть, это стратег. Они в горах не сумели, теперь в тыл к нам зашли, а мы глазами хлопаем. Слушаем их сладкоголосые песенки. И плети ждем, когда же нас стегать начнут? Ничего, привыкнем и к этому, русский народ терпеливый, под татарским игом триста лет жил. Тогда самых красивых девушек тоже в полон брали… Эх вы!..

Я тоже как-то задохнулся, не в силах говорить дальше.

– Теперь меня послушай, – с нажимом произнесла Татьяна Павловна. – Я с ним ссориться не хочу. У меня свои причины. Он велел не принимать тебя у меня больше. Так что уж, Коля, прости, но ты не ходи сюда больше.

– Как, совсем? Растерянно спросил я, не ожидая такого поворота. – Мне сейчас уйти, что ли?

– Уходи, – твердо сказала она.

А старуха вдруг отчего-то сильно закивала головой. Может быть, она у нее просто тряслась?

– Вы от меня так просто не избавитесь, – отчаянно отозвался я, но все же поднялся из-за стола и пошел к двери. Я еще надеялся вернуться. С Дашей. Но где мне ее сейчас было искать?

А потом я вдруг вспомнил о ее подружке, Свете. И отправился к ней, она жила в Гольяново. Долго трезвонил, пока мне не открыла сама Светлана. Она была старше Даши года на три и уже училась в каком-то коммерческом вузе. Вообще, штучка была еще та, родители ее мотались по америкам и европам, дочке своей ни в чем не отказывая, и жила она почти роскошно, праздно. Думаю, имела и свой гешефт, побочный заработок. Какой – понятно. Она как-то исподволь влияла на Дашу, и мне это никогда не нравилось. Я не мог понять: что их связывает? Такие разные.

– Даша у тебя? – спросил я, но ничего не было слышно, музыка у нее в квартире просто гремела, словно ревели «Боинги». Поэтому и звонка долго не слышали. Света схватила меня за руку и закрыла за мной дверь. Я прошел в комнату. Тут было несколько человек, среди них – Даша. Она поднялась с кресла, увидев меня. На столе стояли банки из-под импортного пива, какие-то напитки. В углу кто-то с кем-то целовался. Но на меня вообще никто не обратил внимания, кроме Даши. А по ее глазам я понял, что она уже приняла «колеса». Я подошел к музыкальной установке и выключил ее. Сначала все загалдели, но я решительно сел за стол и обратился к ним с речью:

– Тихо, господа, тихо! Ну, что вытаращились? Я такой же, как вы, только… другой. Не знаю, как объяснить, но попробую. Мы все из одного поколения, которому задурили, заморочили голову. Поколение «пепси», так это, кажется, называется? Что нам предложили на выбор? Вернее, без выбора. Только доллар. Доллар, вокруг которого всё и крутится. Карьера, любовь, дружба – всё в долларе. Есть он у тебя – ты хорош, нет – пошел вон, в сторону! Умри, но добудь этот проклятый доллар, продай мать, убей сестру. Себя растопчи. Стань рабом доллара, потому что он – истинный хозяин, он бог, В нем – главная идея. Глупо, господа, глупо, неужели вы этого не понимаете?

Тут мне кто-то зааплодировал, потом и остальные тоже, с веселым смехом. Оки зашевелились, задвигались.

– Он мне нравится! – выкрикнула какая-то девица.

– Ты мне тоже! – повернулся я к ней. – У тебя милое, русское лицо, а в сердце – уже сидит заноза. Ну вот как ты проводишь свое время? Это же бессмысленно, сидеть здесь, курить всякую дрянь, слушать вой и мечтать попасть в Америку, хоть по дну Берингова пролива. Будто там – рай. А этот рай только что разбомбили четырьмя «Боингами». Влепили так, что мало не покажется.

– И я этому тоже весьма рад, так что ты напрасно, ~ сказал какой-то парень в очках. – При чем тут вообще Америка? Чихать мне на нее. Я хакер, может быть, я им еще почище «Боингов» врежу, когда придет время. Но в России мне тоже нечего делать. Это выжженная земля, вытоптанная. Нашими родителями. Они и сейчас ее топчут.

– Ты не прав, не прав! – прокричал я. – Россия под покровом Богородицы находится, не растопчешь, тут нужны дьявольские силы. Сколько стараются, а всё не могут. И как нечего делать? С I себя начать, прежде всего, себя очищать, не принимать тех даров, что тебе несут и насильно в руку вкладывают. Глаза шире раскрыть. Кому выгодно, чтобы у тебя такие мысли в голове крутились: что всё плохо, что у России нет будущего, что вера – мертва? Это хорошо, что ты компьютерщик. А другой по улице слоняется, к сумкам приглядывается. Третий уже в банде. Четвертый от тоски петлю мастерит. А ведь есть путь, который издавна указан – прямой, Божий. Чего смеетесь?

– Продолжай, – серьезно ответил мне парень в очках, шикнув на остальных. – Я, например, в Бога не верю. Что же теперь, по кривой обочине хожу, по твоим словам? Меня в церковь калачом не заманишь, душно, елеем пахнет, воском, ни черта не разберешь о чем талдычат, ни слова не понятно. Да я лучше за компьютером подряд десять часов проведу, чем перед аналоем. Пользы больше будет. Или курну, чтобы развеяться.

– Ты сказал: «ни черта», вот тебе и ответ, – отозвался я, мельком взглянув на Дашу. Она сидела, сильно покраснев, как-то отстраненно и напряженно, будто примеряясь к чему-то. – Потому что черт этот, за плечом пляшет, за левым плечом. Он всегда там, не только у тебя, у меня тоже, у всех, даже у самого святого молитвенника. В ухо шепчет, только и ждет, чтобы ухватить. Порода такая, крысиная. Он тебя в церковь и не пускает, а ведь все равно придешь, не на запах елея, а на слово, которое донесется! Не из компьютера, из глубин твоей же души.

– Коля, выпей пивка, хлебни! – сунула мне банку Света. – Успокойся, ты мне всех гостей застращаешь.

– Да откуда ты такой взялся, Савонарола? – усмехнулся парень в очках. – Сам-то ты чем «другой», как выразился?

– Я? – тут я как-то невольно смутился, на мгновение сник, но тут же вновь и воспрянул, озаренный мыслью. – У меня дело есть. Я часовню строю, церковь. Буду строить. В одной деревне, где ось православия… Там надо, там борьба идет между добром и злом. За души людские. Но… мы сейчас деньги собираем… на строительство. Много нужно.

– Так ты за деньгами и явился? – спросил кто-то.

– За ней! – кивнул я в сторону Даши. – Деньги мне лично не нужны.

– А я могу тебе дать пять долларов, – сказал этот же, противный, как шакал. И засмеялся.

– Утрись ими, – посоветовал я. И снова обратился к парню в очках, он был мне чем-то симпатичен: – Ответь мне на простой вопрос: что для тебя в жизни главное, ради чего ты живешь?

– Некорректно сформулировано, – охотно отозвался он. – Ну, конечно, не ради всего этого! – и он обвел рукой комнату. – Это всё временно, мишура, я сам знаю. Тут развлечения, они нужны, потому что я молод. Я не монах и не затворник не книжный червь, как, может быть, ты. Я люблю жизнь во всех ее проявлениях. Это тоже опыт, познание. Но – до определенной черты. Я не пойду, скажем, с фанатами на футбол, чтобы драть глотку, не стану молотить кавказцев на рынках. Не нужна мне и политика, потому что она насквозь лжива, от демократов до радикалов. Но как можно говорить: «что для тебя главное, ради чего живешь?» Это, по-моему, глупо, верх казуистики. Сегодня главное одно, завтра – другое. Есть и основное, цель. Я хочу стать Нобелевским лауреатом.

Тут снова зааплодировали, раздалось: «Браво!».. Парень поклонился и продолжил:

– У человека должна быть самая высокая цель в жизни. К ней и идти. Ты строй свою церковь, а я свою, и не будем мешать друг другу. Не перебегать дорогу. Ты обвинил наше поколение во всех смертных грехах, но еще сам ни в чем не разобрался. А уже учишь. Не все одинаковы, как думаешь. И кто вообще знает, ради чего мы живем? А может быть, ты всю жизнь будешь серой мышью, а в старости всего лишь один раз совершишь тот самый единственный поступок, который и станет тебе ответом: «ради чего?»

– Да хватит вам! – сказал Света. – Уже надоело. Ну что вы всё о глупостях? Лучше включите музыку.

– Светлана у нас умница, – похвалил парень в очках. – У нее проблем нет, всё ясно. И в этом тоже своя правда есть, не придерешься. Но ты не уходи, еще поболтаем.

Кто-то уже включил музыкальную установку, я с досадой махнул рукой. Повернулся к Даше, но она – исчезла. Не нашел я ее и в других комнатах. На кухне ее тоже не было. Очевидно, она тихо и незаметно ушла. Я вызвал Свету в коридор.

– Куда она могла поехать? – спросил я встревожено.

– Вернется! – беспечно ответила она. – Ты оставайся. Ты, Коля, забавный, но глупый еще. Тебе хочется Дашу переделать на свой лад, но у тебя ничего не получится. Потому что ты еще сам слабый, а ей нужен человек сильный.

– Как Рамзан? – вдруг спросил я.

– Почему нет? Я была бы только рада. У них, кажется, что-то налаживается.

Я тупо глядел на Свету и туго соображал. Она улыбнулась и погладила меня по голове, как ребенка. Того и гляди, рассмеется. Я оттолкнул ее руку и выбежал вон.