Текст книги "На службе Отечеству"

Автор книги: Александр Алтунин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 50 страниц)

Зимние сумерки незаметно перешли в ночь. Пошел снег, пушистый и сухой, какой бывает только в разгар зимы. После обхода переднего края мы собрались на КП. Настроение было ниже среднего, хотя и старались особенно не выдавать своих чувств от только что увиденного: люди лежали в наспех отрытых щелях, жались к заборам и стенам редких строений пригорода, по которым фашисты вели артиллерийский огонь. Вдруг дверь землянки распахнулась. Из темного проема раздался чей-то голос:

– Командир дивизии!

Послышался скрип снега, и вместе с новыми клубами морозного воздуха в землянку шагнул полковник Кантария. Иван Григорьевич недавно прибыл в дивизию, но уже успел снискать уважение. Энергичный, горячий, до отчаянности храбрый, он был решителен и быстр, не терпел медлительности. Коротко поздоровался, с грузинским акцентом спросил:

– Чем порадуете? – Видя наши недоуменные лица, покачал головой: – А я-то думал, что уж кто-кто, а вы наверняка сообразили, как лучше взять этот женский город.

– Фрауэнштадт, товарищ полковник? – встал майор Павлкж.

– Конечно, Фрауэнштадт, будь он неладен. Норовист, как иная женщина. Но подход-то должен же быть?

– Конечно, должен, товарищ полковник. Разрешите доложить соображения.

– Ну-ну! – вскинул черные брови полковник. – Давайте выкладывайте.

– Пока не перережем шоссейные дороги севернее города, немцы будут держаться.

– Резонно, – зацокал языком Кантария. – Как говорят у нас на Кавказе: "Аркан хорош длинный, а речь – короткая". По этим дорогам противник подбрасывает подкрепления. Но вот как незаметно к ним выйти?

– Ночью. Обходным маневром и оседлаем дороги.

– Карту!

Комдив некоторое время смотрел на нее, красным карандашом провел линию следования отряда и, окинув нас взглядом, спросил:

– Кому поручите?

– Капитану Бухарину, – ответил майор Павлюк. – Придам батальону батарею пушек.

– Не возражаю! О нем мне докладывали: комбат надежный.

– Общее же руководство будет осуществлять Алтунин, , – кивнул в мою сторону Валентин Евстафьевич.

– Тогда совсем хорошо! Готовьте людей.

Комдив остался с Павлюком и Модиным, я отправился в батальон капитана Бухарина. Начавшийся снегопад перешел в поземку, которая мела теперь зло и порывисто. "Некстати метель разгулялась, – подумалось мне. – На таком ветрище худо будет уставшим за день людям. До костей промерзнут". Но делать было нечего. Приказ есть приказ. Его не обсуждают, а выполняют.

К моему прибытию в батальоне уже началась подготовка к маршу. Солдат проводил меня к комбату. Капитал Бухарин с адъютантом старшим колдовали над картой.

– Маршрут выдвижения изучаем, Александр Терентьевич, – поднялся навстречу Бухарин.

По оживившимся лицам комбата и адъютанта старшего батальона нетрудно было догадаться, что они довольны моим приходом. Докладывая о проделанной работе, Бухарин по старой привычке назвал меня командиром.

– Нет, Николай Яковлевич, ты здесь командир. Отбирать бразды правления у тебя не намерен. Сам командуй.

– Запамятовал, мать ты моя хавронья, – хлопнул по галифе Николай Яковлевич и обезоруживающе улыбнулся.

Мы обговорили маршрут выдвижения, проверили готовность людей. Маловато было боеприпасов. Доложил свое мнение Павлюку. Валентин Евстафьевич пошел навстречу. На полковом складе были получены патроны, гранаты, мины, снаряды. Продовольственники выдали бойцам дополнительное питание.

* * *

В полночь батальон выступил. Мороз подхлестывал людей, шершавые языки снега лизали носы и щеки. В небе тускло отсвечивали каскады ракет по линии передовой. Время от времени подавали свои голоса батареи противника; чередуясь, глухо стучали дежурные пулеметы.

– Провожатых не нужно, – улыбнулся Бухарин.

– Да, не заблудишься. Нервничают фрицы, боятся, как бы чего не вышло.

Батальон, обогнув Фрауэнштадт, часам к шести утра вышел к сходящимся к городу дорогам. В предрассветный час шоссе были пустынны. Лишь поземка медленно текла через темное полотно асфальта.

– Не ждут нас тут, – обернулся ко мне комбат. – Явно не ждут.

Николай Яковлевич начал неторопливо, четко отдавать распоряжения. Стрелковым ротам предстояло занять круговую оборону и готовиться к отражению противника. Артиллерийская батарея приступила к оборудованию огневых позиций на небольшом взгорке, позволяющем вести огонь практически во всех направлениях. В своем резерве Бухарин оставил роту противотанковых ружей.

Теперь нужно было ждать рассвета, а с ним – и основных событий. В штаб полка с докладом отправили связных.

Часам к семи ветер начал стихать. Усилился мороз. Подразделения продолжали окапываться. Бойцы роты противотанковых ружей оборудовали НП, укрытия для раненых. Инженерные работы продвигались довольно споро, несмотря на мерзлый грунт. Старожилы, прошедшие огненный ад плацдарма, знали цену земле в солдатской жизни и, подавая пример новичкам, стремились побыстрее зарыться. Торопить никого не нужно было.

Офицеры организовывали систему огня. Необходимо было увязать по рубежам взаимодействие стрелковых рот с артиллеристами, минометчиками, петеэровцами, не забыть о мертвых пространствах, тем более что рассчитывать приходилось лишь на имеющиеся наличные силы. Для артиллеристов и минометчиков порекомендовал Бухарину готовить одновременно основные и запасные огневые позиции.

Николай Яковлевич удивленно повел плечами:

– Не успеем, Александр Терентьевич.

– Нужно успеть. Открывать огонь следует с запасных позиций. Когда же противник засечет их, начнет развертываться – перебросить орудия и минометы на основные. И с них продолжать стрельбу, создавая у немцев ложное представление о насыщенности нашей обороны артиллерией.

Мы спешили. Вот-вот начнет синеть небо и рассвет вступит в свои права.

Вскоре заторопились с термосами к походным кухням старшины. Комбат распорядился побыстрее накормить людей. Со стороны города донесся голос орудий. Огонь вели дивизионы артполка. Подготовка к штурму Фрауэнштадта началась.

Вслушиваясь в гул разрывов, время от времени мы посматривали на дорогу. Предположение вскоре оправдалось. В предрассветной мгле послышался гул двигателей. Затем появилась колонна грузовиков с солдатами противника. Подпустив на прямой выстрел, артбатарея открыла по ним огонь. Несколько машин опрокинулось в кюветы и загорелось. Немецкая пехота начала спешно развертываться. Тут по ней ударили минометчики. Фашисты в беспорядке бросились назад, оставляя на свежем снегу оружие.

Все больше и больше костров появлялось на шоссе. В горящих кузовах начали рваться боеприпасы. Округа сотрясалась от взрывов. Так продолжалось около получаса. Затем грохот начал постепенно стихать, пламя костров гаснуть. Уцелевшая фашистская пехота отошла назад и не подавала признаков жизни.

Такая же участь постигла артиллерийскую колонну врага, шедшую на помощь гарнизону Фрауэнттадта по второму шоссе. Гаубичный дивизион противника превратился в груду пылающего металла. Пытавшиеся спастись расчеты, попав под оружейно-пулеметный огонь стрелковых рот, тоже были уничтожены.

Захват шоссейных дорог сыграл важную, если не основную, роль в овладении городом. Командование фашистского гарнизона, услышав в своем тылу грохот боя, поспешило выслать разведку. Немецкие мотоциклисты были встречены пулеметами и большей частью истреблены. Лишь нескольким машинам удалось развернуться и уйти назад. Сообщение разведчиков усилило панику в гарнизоне, на что мы тоже рассчитывали.

К десяти часам утра город был взят. Фашисты потеряли немало танков, самоходных орудий, артиллерии, минометов. Свыше двухсот солдат и офицеров сдались в плен. Командир дивизии объявил нам благодарность.

Повествуя о событиях тех дней, хочу подчеркнуть: на четвертом году войны мы считали делом само собой разумеющимся выполнение таких задач, которые раньше были бы невероятно трудными, почти невыполнимыми. Вклинение в боевые порядки противника, обходы, охваты узлов его сопротивления, удары по флангам и тылам, навязывание ему своей воли стало обычным в тактике действий наших командиров. На организацию боя теперь уходило времени в два, а то и в три раза меньше, чем раньше. Причем вопросы решались несравнимо качественнее.

Офицеры, сержанты, солдаты являлись подлинными хозяевами поля боя. Вырвать у них инициативу было невозможно, даже если противник имел превосходство в силах и средствах. Бить врага но числом, а умением! Этот суворовский принцип прочно вошел и практику ведения боевых действий.

* * *

У небольшого немецкого городка Цербау полк принял боевой участок частей 127-й стрелковой дивизии. Батальоны с ходу атаковали позиции противника. Фашисты встретили наши цепи плотным огнем. Выяснилось, что штурмовать населенный пункт без надежной артиллерийской поддержки – дело бесперспективное. К сожалению, кроме полковой и батальонной артиллерии, в нашем распоряжении других артиллерийских средств не было. Ждать, когда командир дивизии перебросит к нам дивизионы артполка, – терять время. Нужно было искать выход.

– Обойдем Цербау, – предложил Павлюк. – Для блокирования гарнизона оставим батальон. Разведчики докладывают, что справа и слева от города у фашистов небольшие заслоны.

Мы с начальником штаба поддержали командира полка. В сложившейся ситуации – противник отходил – наша главная задача состояла в том, чтобы все время, как говорят, держаться на его плечах, давить на него, не давать прийти в себя и организовать по всему фронту оборону. Что же касается очагов сопротивления гитлеровцев на пути наступления, то мы их нередко обходили. И это себя оправдывало. Гарнизоны врага, не имея локтевой связи со своими частями, под постоянным натиском оставленных нами подразделений прекращали сопротивление. Исходя из всего этого, перед принятием решения Валентин Евстафьевич и обратился к нам за советом.

Рассказывая о боевых делах, я не раз упоминал имя командира полка майора Павлюка. Сейчас хотелось бы представить его читателям таким, каким этот человек остался в моей памяти.

Валентин Евстафьевич перед войной окончил Подольское военное училище. Испытал горечь нашего отхода и радость первых ударов по врагу. Командирского опыта ведения боя набирался не годами, как в мирное время, а по дням и месяцам. Полученные теоретические знания плюс практика, личные качества позволили ему на третьем году войны стать полковым командиром.

Возможно, кто из скептиков, прочитав эти строки, улыбнется: мол, на фронте продвижение идет быстро. Да, убыль офицерского состава, особенно звена командиров взводов, рот, батальонов, да и полков, большая. Но ведь тот же бой и выдвигает наиболее достойных, способных. В мирное время дипломы, полученные в училище или академии, позволяют отдельным товарищам довольно продолжительное время держаться, как говорят, на поверхности, пока их не определят на должности по способностям. Во время же войны если один бой выдвинет человека – пусть даже за счет личной храбрости, стечения обстоятельств, – то другой подтвердит его умение руководить людьми в критический момент. Боевая обстановка промахов и ошибок не прощает. За них приходится дорого расплачиваться руководителям. Идет непрерывный отбор. И быстрое продвижение на фронте того или иного офицера, как правило, оправдано.

В должности командира полка Валентина Евстафьевича некоторое время мне пришлось видеть со стороны, когда я служил в оперативном отделении дивизии. Ближе познакомился с ним по прибытии в полк, здесь он стал моим непосредственным начальником. В ходе боев на территории Украины, Польши и особенно на дороткинском плацдарме, за который Павлюк был удостоен звания Героя Советского Союза, он проявил себя волевым, умелым командиром. Твердый человек, он умел отличать действительные моменты боя от кажущихся, знал, где и когда ему быть. В ночь на 30 июля вслед за моим батальоном переправился на левый берег Вислы. Одно его присутствие вселяло уверенность в успехе, а советы, твердость, решительность помогли нам выдержать бешеные контратаки врага, расширить плацдарм. Положительным качеством было и его умение сплотить коллектив. Он не терпел задабривания, уступок, всепрощения.

Наши личные взаимоотношения складывались с ним, в общем-то, нормально, хотя иногда дело и доходило до вспышек, которые гасил начальник штаба полка майор Николай Модин. Дело в том, что в характере Валентина Евстафьевича наряду с храбростью, умением решать вопросы подчас проскальзывали черты своенравия и неуравновешенности. Недостаточную гибкость проявлял он и в отношениях с подчиненными. Словом, это был живой, нормальный человек со всеми его достоинствами и недостатками.

Наш полк находился на хорошем счету у командования, хотя во главе его стояли люди, которым немногим перевалило за двадцать. С боевыми задачами мы справлялись успешно, несмотря на то что действовать, как правило, приходилось на острие. Не хвалясь, скажу: комдив не раз ставил нас в пример другим. Нас это радовало, вселяло уверенность в свои силы и возможности.

В первых числах февраля полк в составе дивизии продолжал освобождать правобережье Одера. Отражая контратаки врага, мы продвигались все ближе и ближе к реке, от которой было недалеко и до Берлина. Среди бойцов и командиров царил подъем. Вот оно, гнездо фашизма, – земля, породившая идеологию человеконенавистничества и страшную истребительную войну! Земля, проклятая миллионами людей! Земля, на которую теперь приходило справедливое возмездие в лице советского солдата! Мы от всего сердца радовались этому. Наконец-то осуществилось то, о чем мечтали долгими и трудными фронтовыми дорогами.

Один из дней едва не закончился для меня трагически. Полк форсировал небольшую речушку. Я находился на мосту и пропускал подразделения. Небольшой морозец пощипывал лицо. И вдруг, вместе с перилами, настил рухнул. Проламывая лед, достаю дно. Однако, оттолкнувшись, выскочил из полыньи.

Подбежали товарищи, быстро меня отнесли в рядом стоящий дом, протопили печь, обсушили, дали обмундирование. Крепкое сибирское здоровье не подвело, отделался лишь легким испугом.

В коротких перерывах между боями люди тянулись к газетам, радиоприемникам. Буквально проглатывали сообщения Совинформбюро, с большим вниманием слушали политические информации о завершающемся этапе Висло-Одерской наступательной операций, участниками которой являлись сами.

На всех участках фронта шли ожесточенные бои. Несколько дней кряду части дивизии дрались за города Котлау, Мосвиц, Гроховиц. Противник оборонялся жестко, контратаковал превосходящими силами пехоты и танков. Вновь, как на подступах к Южному Бугу и на Висле, время исчислялось не сутками, а рубежами атак, взятыми населенными пунктами. Отдыхали урывками, пищу принимали на бегу. Полк, как говорят, находился на колесах.

Вскоре бои развернулись на подступах к городу-крепости Глогау. Густонаселенный район с разветвленной сетью шоссейных дорог давал большие преимущества противнику. Фашисты приспособили под оборону подвалы, нижние этажи зданий, имели прекрасную возможность маневра силами и средствами. На угрожающих участках они быстро сосредоточивали мотопехоту, артиллерию, танки.

* * *

В одну из ночей в штаб полка поступил приказ: нам предстояло броском выдвинуться к ушедшим вперед танкистам. Спереди по маршруту движения действовал передовой отряд в составе 2-го батальона капитана Ульянова. Офицер только что донес о встрече с противником. Правда, сквозь помехи в эфире связисты разобрали далеко не все из радиограммы. На запрос связистов продублировать доклад абонент не ответил. Павлюк обернулся ко мне:

– Александр Терентьевич, необходимо выяснить, что происходит у Ульянова. Поезжай в свое бывшее хозяйство, разберись! Возглавь передовой отряд. По расчетам, он находится на рубеже танкистов, свяжись с ними.

Уходя на новую должность, передал батальон капитану Ульянову, недавно прибывшему к нам с должности преподавателя училища. Он оказался офицером трудолюбивым, но пока не имел достаточного опыта.

Проезжая хутор Господский Двор, увидел на обочине дороги танки. Возле головной тридцатьчетверки хлопотал экипаж.

– За чем остановка, ребята?

Танкист в ребристом шлеме почти вплотную подошел к нашим лошадям, окинул меня взглядом:

– Горючее кончилось, ждем заправщика. А вы своих ищете? Так они ушли вперед.

– Как разыскать ваше начальство?

– А что его искать? Оно рядом. Командир корпуса вон в том красном флигеле. – Танкист кивнул на дом из красного кирпича.

Спешился, поспешил к дому. Навстречу мне в хромовом реглане торопливо шел среднего роста мужчина в генеральской фуражке. Я остановился, приложил руку к головному убору, представился.

– Давно ждем вас, товарищ майор, – в ответ приветливо пожал руку комкор. – Фрицы наседают, а у нас с горючим и боеприпасами плохо. Несем потери. Ваш передовой отряд вошел в соприкосновение с противником. Да неудачно, как мне только что доложили, немцы потеснили роты.

Новость, как говорят, не из приятных. Уточнив у генерала рубежи обороны танкистов, поспешил к батальону Ульянова. Километра через два встретил группу наших бойцов. Навстречу мне шагнул высокий сержант с ротным пулеметом за плечами и представился помощником командира взвода.

– Фрицы обошли. Командир взвода погиб. А мы вот...

– Пятки смазываете? – узнал я бывшего пулеметчика 4-й роты по плацдарму. – Братченко где?

– Командир роты с группой бойцов прикрывает отход. Пятая и шестая роты тоже отходят.

Мне вспомнился Господский Двор. Танки по гребню высот вокруг него. Вместе легче будет остановить фашистов.

– Вот что, сержант, веди взвод к Господскому Двору. Он тут недалеко. Развертывайся на его подступах к бою и останавливай всех отходящих. Действуй моим приказом.

Чуть ли не до утра не пришлось слезать с седла. Штаб батальона с пулеметной ротой нашел в небольшой балке. Ульянов охрипшим голосом рассылал офицеров собирать людей. Направил комбата к Господскому Двору для организации обороны. Перед его выходом поинтересовался, как могло произойти, что батальон своевременно не обнаружил противника. Оказалось, что головная походная застава находилась рядом с основными силами. Фашисты воспользовались оплошностью, рассеяли батальон и начали его преследовать. Вышла из строя рация.

Ругать, выговаривать за промах командира и адъютанта старшего батальона не стал. Они и так чувствовали себя, как говорят, не в своей тарелке. Да и не до этого было. Следовало как можно быстрее собрать батальон и остановить врага. В штаб полка послал нарочного с донесением об обстановке, а сам подключился к Ульянову и офицерам-танкистам организовывать оборону.

Гитлеровцы подошли к Господскому Двору на рассвете. Мы встретили их плотным огнем. Танкисты подожгли два фашистских "тигра", стрелки, пулеметчики и минометчики уничтожили около батальона вражеской пехоты. Противник был отброшен.

Командир танкового корпуса поблагодарил нас за выручку. Этот эпизод остался в моей памяти как напоминание о жестком сопротивлении фашистов в те дни, как горький урок ослабления бдительности.

В ходе схватки было захвачено около 60 пленных. Немецкий офицер вдруг снимает часы и предлагает их мне. Я ему в ответ:.

– Выбрось.

"Вот негодяй, – подумал я, – хочет откупиться за свои грехи, тяжкие злодеяния, совершенные на советской земле". Я растоптал часы. Гитлеровец удивленно смотрел на меня. Пленных мы отправили в тыл.

4 февраля полк подошел к пригородам Глогау. Фашисты то в одном, то в другом месте начали контратаковать боевые порядки батальонов. Пришлось временно перейти к обороне. Жестокий бой разгорелся в районе Господского Двора Нейгоф. Немцы навстречу нашим стрелковым ротам бросили танки и бронетранспортеры. Полковая артиллерия еще не подошла. Удар бронированного кулака врага пришлось принять на себя роте противотанковых ружей старшего лейтенанта Николая Шабанова.

Первым встретил врага взвод лейтенанта Якова Тодорова, перехвативший выход из неширокой лощины. Фашистские танки с дальних дистанций открыли интенсивный огонь но обороне петеэровцев. Снаряды кромсали мерзлую землю, невысокий кустарник. Визжали осколки. Сотрясавший воздух грохот тупой болью отдавался в ушах бойцов. Плотный дым скатывался в низину и там оседал. Снег терял первоначальную белизну и, смешиваясь с раздробленной землей, превращался в серое месиво.

В удушливом чаду Тодоров переползал от одной огневой позиции к другой, твердил подчиненным: "Назад – ни шагу! Держаться..."

Расчеты не покидали огневых позиций. С отчаянной решимостью и злостью готовились встретить врага. В просветах разъедающего глаза дыма бойцы видели приближающиеся низкие коробки танков. Наводчики, выбирая наиболее удобное положение, еще и еще раз примерялись, выжидая момент для открытия огня.

Не дрогнули бойцы и тогда, когда многотонные машины, за которыми двигалась пехота, подошли вплотную.

– По смотровым щелям, в борт целься! – прохрипел Тодоров, подползая к правофланговому расчету.

Рядом с огневой позицией зияла дымящаяся широкая воронка. На ее рваном краю, неестественно поджав под живот левую ногу, застыл подносчик. В уголках рта солдата пенилась алая кровь. Уткнулся в снег наводчик, склонив стриженую голову к ложу ружья. Тут же лежала его каска. Тодоров дотронулся до руки солдата, позвал:

– Бурмистренко, Бурмистренко...

Тот не шелохнулся. Лейтенант взял его за плечо и отвалил от ружья. Наводчик был мертв. Тодоров подтянул противотанковое ружье к себе, поставил на сошники. Открыл затвор и вставил в ствол патрон. Делал все спокойно, не торопясь – в холодной ярости.

Сквозь прорезь прицела увидел ствол орудия фашистского танка. Хобот качался в такт движениям боевой машины, словно выискивая что-то. Затем прорезь заслонил борт машины: танк повернул наискосок, считая, видимо, расчет мертвым.

Сейчас для Тодорова вокруг не существовало ничего, кроме итого танка. Повел плечом вверх – в прицеле замелькали отполированные до блеска траки гусениц. Прицелился выше, в середину борта, и надавил на спуск. Выстрела не слышал. Толчок в плечо свидетельствовал о нем. Передернул затвор, выстрелил еще раз и вновь потянулся к затвору. Но тут прямо перед ним вспыхнуло пламя. Какая-то неведомая сила приподняла его, швырнула назад, накрыла чем-то огромным и душным. Перед глазами все поплыло и завертелось. Однако Тодоров был еще жив. Сплевывая землю, приподнялся на локте, новел глазами в направлении танка: вражескую машину обволакивал черный дым. Готов! И, уронив голову, потерял сознание. Это были последние мгновения его жизни.

Рота противотанковых ружей понесла большие потери, но не пропустила врага до подхода нашей артиллерии.

Несколько дней полк дрался за Нейкранс – пригород Глогау. Небольшой немецкий городок был заранее подготовлен к обороне. В нижних этажах домов установлены пулеметы, в подвалах засели фаустники, на чердаках оборудовали себе позиции автоматчики. Сквозь многоярусный кинжальный огонь прорваться было трудно, даже после подавления большей части пулеметных гнезд нашей артиллерией.

Особенно яростные схватки разгорелись за центральную часть города, церковь и кладбище с метровой железобетонной оградой. Артиллеристы били в упор по засевшим гитлеровцам, но стоило стрелковым ротам подняться, как огневые точки оживали.

Большой урон нам наносили и фашистские батареи. Мы удивлялись точности, с какой они били по нашим боевым порядкам, пока полковые разведчики не обнаружили на куполе кирки немецких корректировщиков. Пришлось нашим пушкарям ударить по божьему храму. Артобстрел врага пошел на убыль, а потом и вовсе прекратился.

Батальоны продолжали штурмовать кварталы Нейкранса. Враг по-прежнему ожесточенно сопротивлялся. Мы потеряли убитыми трех командиров рот старших лейтенантов Григория Слободняка, Петра Жарикова и младшего лейтенанта Михаила Яшкина. Немало пало взводных командиров, сержантов и солдат.

– Так недолго докатиться до пирровой победы, – вздохнул командир полка, когда комбаты доложили о взятии последних городских улиц.

К утру батальоны полка ворвались на окраину Глогау. Однако дальше продвинуться не смогли. Крепостные стены города ощетинились артиллерийско-пулеметным огнем. Ротные цепи залегли, а затем вынуждены были откатиться назад.

На этом рубеже противник остановил и другие полки. Для усиления дивизий, блокирующих Глогау, командование начало подтягивать сюда корпусные и армейские резервы. Но и это не принесло успеха. Окруженная группировка фашистов отражала все попытки наших войск овладеть городом.

Продолжать штурм крепостных стен – значило и в дальнейшем нести потери. Командарм принял решение оставить для блокирования крепости часть сил, остальные двинуть на северо-запад, в направлении устья реки Бобер. Как показали дальнейшие события, решение оправдало себя. Оставшись в окружении, немецкая группировка в конце концов была вынуждена капитулировать. По это произошло спустя некоторое время.

* * *

Пока мы вели бой на подходах и за город Глогау, войска фронта продолжали форсировать Одер. 8 февраля началась Нижне-Силезская операция. Бои требовали значительных сил и средств. Командование торопило нас с переправой на западный берег реки.

Перед форсированием Одера с передового наблюдательного пункта вызвал меня командир полка майор Павлюк. Валентин Евстафьевич был возбужден: только что командир корпуса объявил полку благодарность за успешное очищение правого берега Одера от противника и приказал, не теряя времени, переправляться; на паромной переправе на тот берег перебросить батальоны, минометчиков, артиллерию, тылы направить в объезд.

Почти тут же из штаба дивизии прибыло боевое распоряжение на форсирование.

– Подумали мы тут, – кивнул Павлюк в сторону майора Модина. – Решили вам, Александр Терентьевич, поручить возглавить колонну тыла полка. Учтите, что боеприпасы, продовольствие нам потребуются на том берегу очень скоро.

Мы уточнили маршрут движения. Дорога предстояла неблизкая. Свыше сотни километров до уцелевшего на Одере моста, столько же и оттуда. Тем временем заместитель командира полка по снабжению капитан Пачка готовил свое хозяйство к маршу. Спустя полтора часа автомобильно-гужевая колонна двинулась в путь.

Берег Одера оказался забит войсками. Пехотинцы, артиллеристы, танкисты, саперы, связисты, минометчики, части специального назначения кого только не довелось встретить на прибрежных дорогах! Катились машины, мотоциклы, повозки. Иногда попадались конфискованные в оказавшихся на пути наших войск старинных поместьях кареты такой формы, что бойцы только ахали, удивляясь фантазии мастера. Как ни одолевали меня заботы, я невольно улыбался, когда из окошка такого экипажа вместо хорошенького личика какой-нибудь панны выглядывала бравая усатая физиономия. Такая картинка вызывала, видимо, соленые солдатские шутки, потому что раздавался взрыв веселого хохота бойцов, шедших по обочине дороги. Резервы и тыловые части подходили, скапливались, несмотря на энергичную работу комендантской службы. Всем нужно было срочно на тот берег.

Приходилось пробиваться через заторы на перекрестках, вступать в разговоры с регулировщиками, упрашивать их пропустить колонну.

Несмотря на все наши усилия, мы продвигались медленно. Автомобилям то и дело приходилось ожидать конные повозки. На вторые сутки лошади начали уставать, все чаще стали давать им отдых.

– Так, Николай Васильевич, мы попадем, как говорят в народе, к шапочному разбору, – не выдержал я во время одного из привалов.

Капитан Пачка в ответ пожал плечами и невесело пошутил:

– Такова уж наша планида, тыловиков, лошадь – не машина. Она устает и есть требует...

– Ну, пошел, Николай Васильевич. Вторые сутки на исходе. Батальоны и батареи ведут бой. В полку боеприпасы наверняка кончились. Ждут нас.

– Конечно, ждут. Батя опять будет костить почем зря, а что поделаешь. – Пачка тяжело вздохнул, обернулся к стоявшим рядом ездовым: Поторапливайте своих битюгов. Тянемся, как на похоронах, ребята.

Через несколько минут мы вновь двинулись в путь. Меня продолжала беспокоить мысль о боеприпасах. Шутка ли, полк не получает боепитание. Заждались нас там. На очередном привале подозвал к себе Пачку:

– Вот что, Николай Васильевич! Я принял решение перегрузить на машины боеприпасы и ускоренным маршем – в полк. Остаешься с остальным имуществом. Прибудешь позже.

– Ясно, товарищ майор. Однако не худо бы и продуктов прихватить. Хотя сухой паек и выдан людям, но кто знает, как там у них обернулось, прихватите.

– Хорошо, хорошо, грузи!

– Вот это дело! – обрадованно произнес Пачка.

Он побежал вдоль колонны, на ходу отдавая распоряжения сопровождающим груз людям. Минут через тридцать машины были готовы к движению.

Распрощался с Николаем Васильевичем, посочувствовав ему.

– То-то, – вздохнул Пачка, – узнали, что такое тыл, убедились, как подчас нам достается! Может, меньше теперь будете упрекать.

В лабиринте дорог на левом берегу Одера разыскать полк оказалось делом нелегким, тем более что они до предела были забиты войсками нашей армии. Вначале нашел штаб корпуса. Там меня сориентировали, где находится дивизия. Остальное, как говорят, было делом техники и пробивной способности на многочисленных дорожных перекрестках, тем более что опыт уже имел.

– Наконец-то! – встретил майор Модин на окраине одной из немецких деревушек. – Мы уже беспокоиться стали, не заплутали ли где в этом вавилонском столпотворении.

– Забеспокоишься тут, – подошел к нам командир полка. – Боеприпасы на исходе, фрицы продолжают огрызаться, ты же как в воду канул.

– Гужевой транспорт пришлось оставить, Валентин Евстафьевич, объяснил я. – Обоз ведет капитан Пачка.

– Правильно сделал, что принял решение выслать вперед машины с боеприпасами. Продуктов не захватил? А то тут вчера фашистская авиация прошлась по батальонным тылам.

– Как же, привез!

– Вот за это спасибо!

Командир полка заспешил на голос дежурного офицера.

Появился начальник артснабжения с группой бойцов. Началась разгрузка машин. С Модиным прошли к штабной палатке. Николай Сергеевич обрисовал мне обстановку.

Дивизия прорвала оборону врага и с ходу овладела рядом населенных пунктов. Однако противник вскоре пришел в себя. Несколько часов ушло у 828-го и 862-го стрелковых полков на то, чтобы овладеть небольшим городком Брашен. С утра командир дивизии готовится ввести в бой наш полк. Сейчас вызывает к себе на НП командиров полков. Павлюк приболел.

– А я посчитал, что он бледен от усталости и недосыпания.

– Врач запретил выходить из палатки, но разве его удержишь? Прослышал, что ты прибыл, вышел встречать. Так что, наверное, кому-то из нас придется ехать к комдиву. Видимо, тебе, хотя и порядком ты намотался.

– Ясно, Николай Сергеевич.