Текст книги "На службе Отечеству"

Автор книги: Александр Алтунин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 50 страниц)

Принимались меры для повышения боеспособности: в полках – рот и батальонов, в дивизии – полков. Усиление стрелковых подразделений шло за счет тыловых. В боевой строй встали ездовые, повара, оружейники, санитары. Командование пошло на то, чтобы расформировать третьи батальоны полков и высвободившийся личный состав передать в 1-й и 2-й батальоны. Однако и этого оказалось недостаточно: слишком велики были людские потери. К нам стали приходить артиллеристы, связисты.

7 августа на пополнение прибыла команда саперов. С большим уважением я относился к этим труженикам войны. Бывало, пока закрепляешься в захваченных у врага окопах и ходах сообщения, они уже установят на танкоопасных направлениях мины, а противопехотными обеспечат фланги. Саперы сопровождали нас в наступлении, готовили проходы в инженерных заграждениях противника. А сколько пришлось им вынести при разминировании мостов, дорог, колонных путей, наведении разного рода переправ! Помню старших сержантов Шагайметова, Сергачеева, старшину Мурзина, сержантов Губу, Бирюкова. Это были настоящие мастера своего дела.

Часто приходилось встречаться с командиром батальона майором Константином Лапшиным – спокойным, уравновешенным офицером. Всегда до предела занятый, он, однако, не терял чувства юмора и хорошего настроения. Его заместитель майор Борис Георгиевич Звездин был человеком эмоциональным, быстрым, решительным. Во время форсирования Вислы под огнем противника ни на минуту не отлучался с переправы. Своей распорядительностью вселял в людей уверенность. Не случайно в представление к награждению Бориса Георгиевича за форсирование Вислы легли такие слова: "...смел, находчив. Во время строительства паромной и десантной переправ проявил мужество и отвагу. Обеспечил доставку 80 тонн боеприпасов и продовольствия на плацдарм". Майор Звездин за это славное боевое дело был удостоен ордена Красного Знамени.

Хорошо знал я и командиров рот саперного батальона. Капитан Дмитрий Рубцов – отважный, мужественный офицер, за успешное выполнение заданий командования по разгрому немецко-фашистских захватчиков еще до форсирования Вислы получил ордена Красной Звезды и Отечественной войны II степени. Опытным, зрелым командиром был капитан Анатолий Ливаднев. На всю дивизию было известно имя командира саперного взвода лейтенанта Владимира Мосина. Отважный сапер воевал на Ленинградском фронте, а после ранения прибыл к нам. С первых дней пребывания в дивизии, а особенно в январских и февральских боях, он обратил на себя внимание знанием дела, умением, находчивостью. Был награжден несколькими медалями, орденом Красной Звезды. За обеспечение форсирования Вислы и проявленное при этом мужество и героизм представлен к высокой правительственной награде.

Были знакомы мне по совместным боям и другие офицеры, многие солдаты и сержанты саперного батальона. Знал, как они гордятся своим воинским коллективом и любят его. Хорошо понимая состояние прибывших и желая как-то их подбодрить, я поговорил с ними, рассказал о создавшемся положении на плацдарме и обещал, как только прибудет пополнение, отправить их в свою часть.

– Мы понимаем, товарищ капитан, – за всех ответил сержант с двумя нашивками за тяжелые ранения. – Мера эта вынужденная. Воевать будем на совесть.

Мы распределили саперов по ротам. В ходе дальнейших боев они показали себя с самой хорошей стороны. Ходили вместе со всеми в атаки, закрепляли захваченную у врага территорию. Здесь уж, как говорится, они были в своей стихии: приспосабливали инженерные сооружения противника под нужды взводов и рот, оборудовали траншеи, окопы, ячейки, огневые позиции, вместе с пехотинцами помогали обустраиваться артиллеристам. Как-то за ночь совместно с пушкарями оборудовали ложную огневую позицию батареи, по которой противник молотил из артиллерии и тяжелых минометов до тех пор, пока не догадался, что его провели, и в отместку добрых полчаса кромсал оборону батальона.

Многих саперов за бои на плацдарме я представил к правительственным наградам.

Между тем ожесточение боев не только не ослабевало, а, казалось, день ото дня усиливалось. Враг продолжал оказывать сопротивление, подтягивал резервы, предпринимал контратаки, стремясь столкнуть нас с плацдарма или хотя бы отодвинуть назад. Только в ночь на 7 августа мы отразили четырнадцать, соседи слева – шесть, а справа (828-й стрелковый полк) четыре контратаки противника.

Над плацдармом стоял непрекращающийся гул. Круглые сутки вела огонь артиллерия, с раннего утра и до позднего вечера висели самолеты той и другой стороны. Нужно было выдержать все это, продолжать выполнять задачу по расширению плацдарма.

В один из дней 862-й стрелковый полк, при содействии нашего 1-го батальона, после тяжелого многочасового боя наконец-то захватил высоту 177,9. Однако закрепиться на ней с первого раза не удалось. После нескольких атак противника полк вынужден был отойти, полностью израсходовав боеприпасы, унося с собой раненых товарищей.

В этот день смертью храбрых на поле боя пал один из лучших офицеров 862-го стрелкового полка командир пулеметной роты Василий Дмитриев. Пулеметчики стояли до последнего. Кончились боеприпасы, отбивались от наседающих немцев трофейным оружием, гранатами, дрались в рукопашных схватках. И лишь по приказу, прорвав кольцо окружения, отошли.

Я понимал состояние комбатов Дмитрия Шорина и Геннадия Макурина. Взять и отдать назад противнику высоту – тут уж не до хорошего настроения. Позвонил капитану Макурину, выразил сожаление по поводу случившегося.

– Столкнули с высоты, – вздохнул Геннадий Макарович. – Навалились, бьем, а они лезут, тараканье отродье. – Макурин некоторое время помолчал. Но ничего. Говорят, долг платежом красен. Думаю, что недолго фрицам осталось радоваться, сосед. Скоро услышите наш сабантуй.

Действительно, в первой половине ночи по противнику, находящемуся на высоте 177,9, открыла огонь артиллерия. Даже поддерживающие нас батареи капитанов Ивана Макаренко, Ивана Киселева и Ивана Болденко обрушили туда боезапас. С НП хорошо было видно, как дыбилась и горела земля, вернее, то, что еще могло гореть.

– Вот это дают дрозда! – не выдержал находящийся у нас для корректировки огня командир взвода разведки артполка лейтенант Николай Бойко. – Солоно приходится немчуре. Ох как солоно! – И, войдя в азарт, закричал: – Так их, ребята! Бей, дави...

– Бойко! – обернулся к нему Пресняков. – Попридержи эмоции.

– Виноват, товарищ капитан. Но больно уж зла у меня на фрицев много накопилось.

Откровенно сказать, не меньший восторг вызвал огонь нашей артиллерии у нас всех. Последний налет по обороне противника был особенно сильным. В нем приняли участие артиллеристы 273-й стрелковой дивизии. Высота, прилегающая к ней местность по фронту и в глубину покрылись морем огня. Вокруг стоял сплошной вой и грохот.

Не успели замолкнуть последние артиллерийские залпы, небо начали чертить ракеты: 862-й стрелковый полк пошел на штурм высоты. По общему сигналу по противнику в своих секторах открыли огонь дежурные пулеметы, минометные батареи нашего и соседних полков. От края и до края плацдарм ожил, засветился россыпью ракет, вспышками выстрелов, разрывами снарядов и мин.

Под гул канонады батальоны Шорина и Макурина атаковали противника. Во время штурма особенно отличился командир 4-й стрелковой роты лейтенант Сергей Задорин. Под его руководством бойцы обошли высоту и с фланга ударили по врагу. Завязалась рукопашная схватка. Бойцы дрались неистово. Днем рота потеряла свыше трети личного состава. На глазах отходивших воинов гитлеровцы надругались над павшими в бою комсомольцами-пулеметчиками, которых не удалось вынести. Кололи ребят штыками, стреляли в них. Затем повесили на колючей проволоке. И вот пришло возмездие. Кровь за кровь, смерть за смерть!

Лейтенант Задорин первым ворвался на западные скаты высоты. Не останавливаясь, повел бойцов дальше. Немало инициативы, находчивости проявил он и в дальнейшем. За бои на плацдарме Сергей Михайлович Задорин был награжден орденом Ленина. Высоких правительственных наград удостоились и его подчиненные.

В четыре часа утра батальоны майора Кожевникова ворвались в первую траншею противника и потеснили его. Фашисты, удерживая' отдельные участки траншеи, ходов сообщения, продолжали яростно сопротивляться. Применять артиллерию ни та, ни другая сторона не решалась, боясь задеть своих. Правда, немцы попытались оказать помощь гарнизону высоты через колонию Цишицы. Но маневр был вовремя замечен наблюдателями нашего полка. Попав под фланговый ружейно-пулеметный огонь, свыше роты врага залегло в небольшой лощинке. В дальнейшем гитлеровцев почти полностью уничтожили минометчики лейтенанта Василия Пономарева.

К рассвету высота была очищена от врага. Стрельба несколько поутихла. Чувствовалось, что гитлеровцы выдохлись. Но вот надолго ли?

Из-за черневшего на горизонте лесного массива наползли серые, мрачные тучи. Они плотно затянули небо. Стало сумрачно. Подул ветер, сметая с крутолобых бугров пепел, поднял в воздух черные вихри и закружил их, унося к Висле. Хлынул дождь – сильный, прямой, не подвластный потокам воздуха, и теплый. Бойцы и командиры, сбросив порядком сопревшие под касками пилотки, сняв гимнастерки, выбежали из окопов и траншей, подставляя потные плечи и взлохмаченные волосы потокам воды, крякали от удовольствия.

– Баньку бы сюда, – повел плечами капитан Бухарин, глядя, как радостно хлопают себя по голым бокам связисты и солдаты взвода снабжения. – Тело уже истомилось по водице, особенно горяченькой.

– А что, идея неплохая, – подхватил мысль Николая Яковлевича лейтенант Елагин. – Давно нам пора подумать о помывке людей. В тылу это дело устроить нетрудно. А вот здесь? Как твое мнение, командир?

Но тут в разговор включился капитан Пресняков:

– Немцы организуют вам баньку с припарочкой, мечтатели!

– Почему – мечтатели, Игорь Тарасович? – возразил я Преснякову. Жизнь этого требует. Даже в таких условиях нужно думать и о бане, и обо всем фронтовом быте. Это наш долг.

Начали подыскивать материалы для строительства бани.

* * *

На плацдарме мы жили не только боями. В батальоне проходили партийные и комсомольские собрания, беседы, выпускались боевые листки. Иван Иванович Елагин вместе с секретарем комсомольской организации на второй день форсирования организовал выпуск листовок-молний об отличившихся солдатах, сержантах и офицерах. Не только в полку, но и во всей дивизии стало известно о подвиге первых десантников лейтенанта Александра Чикишева, сержанта Александра Заточного, рядовых Владимира Овсянникова, Василия Прасова, младших сержантов Алексея Верещака, Ивана Лунева. По нашему примеру листовки-молнии о героях боев на плацдарме стали выпускаться в других полках и батальонах.

Не прекращался прием в партию. После атак, артналетов, отражения контратак противника коммунисты собирались в окопах, траншеях, еще исходящих кислым запахом тротила воронках, разбирали заявления солдат, сержантов и офицеров с просьбой принять их в ряды ленинской партии. Лучшей из рекомендаций было поведение товарища в бою, где ярче всего проявлялся характер человека, его преданность народу, делу великого Ленина. Секретарь партийного бюро полка майор Юрков по этому случаю говорил: "Ничего, если человек в теории еще недостаточно силен. Это поправимо. Поможем. Лишь бы он сердцем был с нами".

Сергей Дмитриевич Юрков пользовался большим уважением в полку. Это был смелый, решительный, опытный политработник. В критические минуты становился в цепь или возглавлял отражение контратак противника. "Живы будем – не помрем, – любил повторять Сергей Дмитриевич. – Для нас пуля еще не отлита". Его часто можно было видеть во взводах, ротах. Коренастый, но стройный, светловолосый, с мягкой улыбкой, он приносил в стрелковые ячейки, на огневые позиции теплоту и душевность, которых подчас так не хватало бойцам на передовой. Умел в разговоре с людьми создать непринужденную обстановку. Одного приободрит словом, второму поможет написать домой письмо, третьему посоветует, подскажет, как поступить. Недаром бойцы открывали ему сокровенное. Между собой называли Юркова "наш партийный секретарь", вкладывая в эти слова свою любовь и уважение к нему.

Не помню, после какой уже по счету немецкой атаки под Цишицами, когда люди смертельно устали и ими начало овладевать безразличие, он появился в боевых порядках батальона с вестью о присвоении 828-му, 862-му стрелковым и артполку наименования Владимир-Волынских. Собрать личный состав по этому случаю возможности не было. Противник вел огонь. Провели делегатское собрание, написали листовку-молнию, которая пошла по солдатским рукам. Душевные силы бойцов были восстановлены.

– На работу с людьми времени не жалейте, – напоминал нам Сергей Дмитриевич. – В них – наша сила. Это время с лихвой в бою окупится, когда от человека потребуется максимальное напряжение.

Во время одного из артналетов майор Юрков был тяжело ранен. Бодрым, неунывающим, веселым и простым остался в моей памяти Сергей Дмитриевич Юрков – человек большой воли, коммунист.

Не могу не вспомнить агитатора полка майора Вохминцева. Его часто можно было видеть в кругу солдат, сержантов и офицеров. Доводил до людей сводки Совинформбюро, рассказывал о положении на других фронтах и в тылу.

Каждое слово Анатолия Ивановича било в цель, вызывало гнев и возмущение в сердцах бойцов, заставляло нас забывать об усталости, трудностях ежедневных боев.

Продолжая выполнять задачу по расширению плацдарма, к десятым числам августа полк подошел к колонии Цишицы. В одну из ночей на НП батальона появился майор Павлюк. Командир полка был чем-то очень озабочен.

– Пойдем-ка, комбат, в роты, – предложил мне Валентин Евстафьевич.

Накинув поверх гимнастерок телогрейки, взяли автоматы и в сопровождении ординарцев двинулись к передовой. Ночь выдалась не особенно беспокойной. С вечера фашисты пробовали атаковать 6-ю стрелковую роту, но отошли, оставив на поле боя полтора десятка трупов солдат и офицеров. Ближе к полуночи они угомонились. Лишь время от времени стучали дежурные пулеметы да ракетами расцвечивали местность сигнальщики. Из-за горизонта выползла луна. Взбираясь все выше и выше, она продолжала свое неторопливое движение по едва притушенному дымчатой синевой августовскому небу. Прохладный ветерок нес с собой неясные шорохи, отголоски прошедшего боя. На северо-востоке небо отсвечивало сполохами. Тревожная летняя ночь плыла над передовой.

– Молчат фрицы, – остановился в изгибе хода сообщения майор Павлюк.

– За день наработались, да и вечером попытали счастья...

– Ну и как?

– Не вышло. Отошли с потерями. Теперь вот угомонились.

Мы смотрим в сторону Цишиц. Порой кажется, что кто-то движется там от дома к дому, и взгляд невольно напрягается. Но сколько ни всматриваемся, ничего не видно.

Вероятно, из штаба батальона о нас сообщили командирам рот. В траншее еле заметное опытному глазу движение. Из рукава хода сообщения появляются человеческие фигуры. Впереди исполняющий обязанности командира роты старший лейтенант Серпухин. Командир полка здоровается с ним, интересуется делами.

– Нормально, – отвечает Петр Федорович. – Вот только немцы стали вести себя беспокойно. Настырно щупают оборону, ведут разведку. Вчера чуть было дежурного пулеметчика не увели.

– Этого еще нам не хватало.

– Так ведь, товарищ майор, не увели. Новичок, из ездовых, устал за день, немного расслабился, но в последний момент поднял тревогу. Разведгруппу противника начисто положили у самой траншеи.

– Ясно, ясно! – Командир полка обернулся ко мне и кивнул в сторону противника: – Разведку ведешь?

– Да, наблюдением, подслушиванием. Вчера Чалаганидзе лощинку, подступающую к Цишицам, обследовал. Немцы пока что ее не заминировали.

– Это где?

– Здесь недалеко, на правом фланге четвертой роты.

– Пройдемте-ка туда, Александр Терентьевич.

По тому, как оживился майор Павлюк и с какой заинтересованностью он произнес последние слова, нетрудно было догадаться, ради чего к нам прибыл командир полка. Валентина Евстафьевича интересовали Цишицы, за овладение которыми мы ведем борьбу вот уже несколько суток подряд. Это беспокоило нв только нас, но и штабы полка, дивизии, да и корпуса. Звонки из разных инстанций, телефонные разговоры – убедительное тому свидетельство. Теперь вот на передний край прибыл командир полка. Прибыл, как говорят, не от хорошей жизни. Обстановка заставляет искать подходы к Цишицам.

4-я рота занимала оборону по скатам невысокого искривленного холмика. НП командира приютился между разросшихся кустов' шиповника, чуть пониже гребня, к которому вели неглубокие усы ходов сообщения.

Старший лейтенант Одегов встретил нас на подходе, попросил быть поосторожнее: пошаливают иногда немцы, пристрелялись.

– Как ведет себя противник? – кивнул в сторону немцев майор Павлюк.

– Днем головы не дает поднять, ночью успокаивается, – ответил Дмитрий Михайлович. – Зарывается в землю. Командиры взводов доносят: слышат стук лопат.

– Значит, окапываются?

– Да, готовят оборону. Прошлую ночь пробовали ставить мины. Мы помешали. Такой тарарам устроили, что фрицы побросали готовые ямки и...

– Постой, Одегов! – остановил его Павлюк. – Где лощинка, о которой доносил Чалаганидзе?

– Рядом, вон за теми двумя деревьями, начинается. Там оборону Чалаганидзе держит. Немцы почему-то оставляют лощинку открытой, хотя она к самым дворам Цишиц подходит.

– Пока оставляют, – невольно вырвалось у меня. – А если сегодня или завтра они ее перехватят минами?

– Так точно, товарищ капитан, как пить дать перехватят. Чалаганидзе передает: подозрительно суетятся фрицы в садах. Что-то готовят они там?

Мы прошли к обороне взвода старшего лейтенанта Чалаганидзе. Эммануил Нестерович, красивый, статный грузин, встретил приветливо, доложил об обороне, поведении противника и, уже заканчивая, обратил наше внимание на то, что фашисты минируют сады, являющиеся последним подступом к Цишицам.

– Но пока что минные поля не везде!

– Говоришь, не везде? – уточнил Павлюк.

– Так точно, товарищ майор, пару проходов ребята нащупали.

– Значит, сможешь, генацвале, людей провести.

– Конечно, смогу!

– Нужно торопиться, – глянул на часы майор Павлюк и уже в раздумье продолжил: – Все же надо проверить, Алтунин. Пришлю разведчиков, посмотри еще раз проходы, подумай, как их лучше использовать. Потом доложишь свои соображения. Осечки никакой не должно быть. Боевое распоряжение скоро получишь.

Командир полка не стал нас вводить в детали предстоящего дела: возможно, еще сам не принял окончательного решения. Но в том, что оно предстоит, сомнения ни у кого не было.

Назад возвращались тем же путем. Кто-то из сопровождавших нас зацепился ногой за пустую консервную банку. Она покатилась и зазвенела по камням. Мы замерли на месте. Со стороны противника ударила очередь. За ней – вторая, третья... Местность осветили ракеты. Пули цокали вокруг нас, визжали.

– Ложись! – скомандовал Валентин Евстафьевич.

Не успели мы упасть на землю, как вверху визгливо зашелестело: "и-у-у..." "Тр-рах, трах!" – загремели в темноте вокруг нас взрывы, завизжали осколки, комья земли забарабанили по спинам.

Мины продолжают рваться. Пламя на мгновение выхватывает из темноты лица, слепит. "Влипли, – мелькнула в сознании мысль. – Ненароком еще командира полка зацепит. Тогд хлопот не оберешься..."

Земля вздрагивает, стены неглубокой траншеи осыпаются, свистят осколки. Но вот минометный обстрел начал стихать. Из стрелкового оружия противник продолжает палить. Подают голос крупнокалиберные пулеметы.

– Растревожили фрицев, – говорит Валентин Еветафьевич. – Ишь как бесятся, черти! Кстати, у немцев на твоем участке крупнокалиберные пулеметы. Что-то раньше не слышал о них. С наступлением сумерек подтянули?

– Очевидно.

– Твои наблюдатели прошляпили, что ли?

Я промолчал. Павлюк выждал паузу, продолжил:

– К тому же ручных пулеметов у немцев многовато. Тебя поддерживает истребительно-противотанковая батарея. Она-то чем занимается? Ставишь задачу противотанкистам или им подавай бронированные цели?

– Как же, ставлю. За день четыре огневые точки уничтожили. Да и бронированные цели были.

– Так вот, передай им от меня: в атаке ротам путь расчистить! Не только крупнокалиберные, но и легкие пулеметы уничтожить. Иначе сами пойдут в цепи с твоими ребятами. Так им и передай.

Мне невольно вспомнилась вчерашняя ночь. Отдохнуть прилег уже под утро, однако сон не шел. Непонятное ощущение тревоги охватило меня и не давало забыться.

Поворочавшись с полчаса на жесткой импровизированной постели (на ржаную солому была наброшена плащ-палатка, а под голову положена чья-то солдатская шинель), поднялся и вышел из окопа. Следом появился ординарец.

– Разбуди автоматчиков. Пройдусь в роты, а ты ложись отдыхать. Завтра тяжелый день будет.

– Все они у нас тяжелые, товарищ капитан. Поспали бы и вы.

– Слышал, что тебе сказал?

Минут через пять в сопровождении автоматчиков отправился на передний край. По пути заглянул на огневую позицию батареи противотанковых пушек. Нас окликнул часовой и потребовал назвать пароль. Подошли ближе. Орудия были добротно укрыты в окопах, боеприпасы лежали в ровиках. Прямо у станин забылись коротким сном расчеты.

– Намаялись, товарищ капитан, за день, – пояснил мне подошедший сержант. – Да и на всякий случай...

– Понятно, понятно...

– Комбата разбудить?

– Не нужно. У вас здесь два взвода. Третий на пригорке.

– Так точно, товарищ капитан. Рядом с НП командира вашей четвертой роты.

– Хорошо, пройдем туда.

Сержант вызвался проводить нас.

– Тут немцы мины поразбросали, товарищ капитан, – предупредил он. Саперы еще не успели их поснимать. Правда, указками обозначили. Но, кто его знает, еще ненароком оступитесь. Мне же все одно – время проверить несение службы. Да и каждый кустик знаком.

– Хорошо, ведите, – согласился я.

Метров через сто пятьдесят были на месте. Прошли к орудиям. Пока сержант вполголоса разговаривал с часовым, я прислушался. Ничего подозрительного слышно не было. Невдалеке чернел изгиб траншеи, мы двинулись туда, но, не дойдя нескольких шагов, остановились от приглушенного окрика. Вновь назвал пароль.

– Товарищ капитан, вы?!

– Я.

– Сюда, сюда. Сейчас командира взвода разбужу. Он тут, рядом.

– Не надо, Зверев.

Солдат в ответ произнес:

– Узнали?!

– Как же тебя не запомнить, Иван Петрович!С рядовым Зверевым, немногословным колхозником с Черниговщины, я впервые встретился перед форсированием Вислы. На одном из привалов распределяли прибывшее с маршевой роты пополнение. Хотели было по возрасту определить его в ездовые. Наотрез отказался.

– Мне нужно в строй, товарищи командиры, – твердил боец. – У меня к фашистам счет особый. Село, значит, наше подчистую разграбили изверги, а потом сожгли.

Направили Зверева в стрелковую роту. И не ошиблись. В первых же боях он показал себя с положительной стороны. Простой, спокойный, Иван Петрович благотворно влиял на молодежь взвода. И вовсе не случайно, что именно его командир назначил нести службу в это трудное время суток.

Вместе обошли оборону взвода. Траншея, ячейки, огневые позиции для пулеметов и противотанковых ружей – все было сделано добротно, на совесть. Бодрствовали дежурные пулеметчики. На вопрос, как ведет себя противник, ответили: нормально.

– Вы, ребята, все же за углом сада посматривайте, – посоветовал им Зверев. – Не ровен час, и пожалуют гитлеровцы.

Распрощавшись с рядовым Зверевым, пошел с автоматчиками по траншее в сторону соседнего взвода. Порадовался и здесь: люди несли службу исправно.

Заглянул в 5-ю роту. Старший лейтенант Ковалев бодрствовал. Присел с ним покурить. Иван Архипович пожаловался на нехватку людей.

– Обещали пополнить, да вот что-то не шлют.

– Офицеров бы, товарищ капитан. Взводами командуют сержанты.

– Знаю, Иван Архипович, знаю. Но что поделаешь, Цишицы придется брать наличными силами.

– Ясно, – вздохнул Ковалев. – Буду людей готовить. Перед 6-й ротой противник также вел себя спокойно. Однако ощущение тревоги не проходило. Возвращаясь назад, невольно задержал шаг. Со стороны Цишиц доносился какой-то непонятный гул. Прилег на землю и стал всматриваться. Через несколько минут появилась черная расплывчатая тень, оформившаяся вскоре в контуры танка. Вслед за ним возникла вторая машина, затем третья... Колонна на приглушенных оборотах шла вдоль фронта. Бросился на огневую позицию артиллеристов. Расчет выдвинувшегося вперед орудия по-прежнему спал. Растолкал ребят. Командир орудия сам встал за прицел. Глухо клацнул затвор. Выстрел. Видно было, как трассер снаряда вошел в борт головной машины. Номера расчета сорокапятки еще не успели перезарядить орудие, как над немецким танком вспыхнул сноп огня.

– По второму, по второму давай! – крикнул кто-то из артиллеристов.

Орудие вновь откатилось назад. Снаряд огненной дугой чиркнул но броне.

– Эх, не берет! – сплюнул сержант.

– Наводи в борт!

– Поздно уже.

Фашистские танки разворачивались, уходили в тыл. Артиллеристы, теперь уже всей батареей, вели по врагу огонь. Им удалось поджечь еще одну вражескую машину. Экипажи, покинувшие танки, попали под наши пулеметы.

Огневая дуэль продолжалась, пока немецкие танки не скрылись в садах Цишиц. Первыми прекратили стрельбу фашисты. Вслед за ними угомонились и наши артиллеристы. Лишь два огненных столба напоминали о прошедшей схватке. Тяжелый смрад до самого позднего утра стлался над землей.

Днем истребительно-противотанковая батарея уничтожила четыре огневые точки врага. Так что моя похвала батарейцев была ими вполне заслужена.

Однако Валентин Евстафьевич ответил с ноткой иронии в голосе:

– Жалеешь, комбат, пушкарей. Смотри, как бы не было хуже. Тебе людей поднимать в атаку.

– Подниму, товарищ майор, не впервой. Да и Мастеров расчистит дорогу.

– Тогда добро. – Майор Павлюк пожал мне руку. – Я в первый батальон загляну. Готовься к атаке. Не забывай о проходах. Они тебе очень потребуются.

Командир полка ушел. Вернувшись на НП, я разбудил капитана Преснякова. Проснулся и Бухарин. Мы принялись за работу: поставили задачу минометчикам, противотанкистам, взводу сорокапяток, а точнее, одному оставшемуся орудию с неполным расчетом.

На НП прибыл командир истребительно-противотанковой батареи капитан Мастеров. Только сели с ним обдумать, как лучше использовать его артиллеристов, из штаба полка прибыл посыльный с боевым распоряжением на наступление. Я обернулся к телефонисту:

– Командиров рот и отдельных подразделений – сюда!

Времени до начала атаки оставалось в обрез. Сделать же предстояло немало: отдать боевой приказ, дать возможность поработать нижестоящим командирам, накормить людей. Появилась масса других непредвиденных дел. Словом, как мы ни торопились, по к артподготовке едва успели справиться.

По общему замыслу, нам предстояло штурмовать колонию Цишицы с фронта. 1-й батальон двумя ротами наносил удар по обороне противника с левого фланга, а одной – перерезал дорогу, идущую в населенный пункт с северо-запада.

В пять тридцать ударила паша артиллерия. Передний край покрылся фонтанами разрывов. Минут пятнадцать дивизионы артполка обрабатывали позиции гитлеровцев. Истребительно-противотанковая батарея вела огонь по разведанным целям. Приданная дивизии артбригада обстреливала позиции артиллерийских и минометных батарей противника. Но вот наши пушкари перенесли огонь на Цишицы. По моему сигналу взлетели вверх ракеты. Роты пошли в атаку.

Воспользовавшись проходами, старший лейтенант Дмитрий Одегов сравнительно легко ворвался в первую траншею противника. Труднее было 5-й и 6-й ротам. Подразделения попали под кинжальный пулеметный огонь, залегли и начали нести потеря. Пришлось срочно нацелить туда артиллеристов капитана Мастерова. С запасных позиций они открыли огонь по пулеметным гнездам врага и буквально за несколько минут расчистили путь стрелкам. Роты ворвались в немецкую траншею и, перекатившись через нее, рванулись к домам Цишиц, где уже завязали бой взводы старшего лейтенанта Одегова.

Дмитрий Михайлович Одегов принял роту в ходе операции по форсированию Вислы. С первых часов боя на плацдарме нашел себя в новой должности. Подчиненные увидели в нем волевого, бесстрашного командира и поверили в него. В этом большую помощь командиру оказал командир взвода, он же и парторг роты, старший лейтенант Эммануил Чалаганидзе. Спокойный Одегов и горячий Чалаганидзе как бы дополняли друг друга, что положительно сказывалось на выполнении боевых задач. Словом, за 4-ю роту я всегда был спокоен: дерется напористо и расчетливо. Не ошибся в ней и теперь.

– Овладел четырьмя усадьбами, – донес через связного Дмитрий Михайлович, – однако сопротивление противника возрастает, продвижению мешают два вкопанных танка...

Пока капитан Мастеров перебрасывал туда взвод противотанковых пушек, бойцы сумели уничтожить одну из машин. При этом отличился расчет противотанкового ружья. Наводчик рядовой Иван Гудыменко вторым выстрелом попал в триплекс и ослепил механика-водителя. Остальное доделали противотанковые гранаты. Фашистская машина вспыхнула и взорвалась под дружное "ура" бросившихся вперед пехотинцев.

Рота старшего лейтенанта Одегова, отвлекая на себя внимание противника, дала возможность 1-му батальону обойти Цишицы с левого фланга и перехватить дорогу из деревни Доротка, по которой фашисты подбрасывали в населенный пункт подкрепления. Справа обтекали колонию батальоны 828-го Владимир-Волынского полка. Отчаянно сопротивлявшиеся немцы сначала заметались, затем начали пятиться назад, попадая под ружейно-пулеметный огонь рот нашего 1-го батальона.

Враг попытался подбросить к месту боя резервы с запада. Но эти резервы – до батальона противника при поддержке штурмовых орудий – вынуждены были развернуться и завязать бой с ротой старшего лейтенанта Дмитрия Тимофеева. Здесь особенно отличились поддерживающие подразделение пулеметчики капитана Алексея Бессонова. Они буквально прижали немецкую пехоту к земле и до конца боя не дали поднять ей даже головы.

862-й Владимир-Волынский полк окончательно лишил немцев возможности подбросить силы и средства в помощь гарнизону Цишиц.

Часам к девяти утра бой, набрав силу, гремел по всему плацдарму. Фашисты сосредоточили на наших боевых порядках всю мощь артиллерийско-минометного и пулеметного огня. В воздухе появилась вражеская авиация. Но по ротным и батальонным цепям гитлеровцы бомбовые удары наносить не решились: боевые порядки перемешались в результате нашего вклинения в оборону врага. 'Фашистские летчики сбросили груз на полковые тылы и в районе командного пункта дивизии.