Текст книги "На службе Отечеству"

Автор книги: Александр Алтунин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 50 страниц)

– Прощай, батя! Увидимся ли еще?

И снова фронтовые дороги развели нас в разные стороны. Но память об этой неожиданной встрече осталась навсегда. Она согревала меня холодными ночами, помогала выстоять в трудных боях. Помнил о ней и отец.

* * *

...С 14 по 16 января 1944 года дивизия вела оборонительные работы, выявляла систему огня противника. Относительное затишье давало возможность следить за событиями, развивающимися на других фронтах.

А они были радостными. Войска 1-го Украинского в районе Житомира и Бердичева продвинулись на расстояние от 80 до 200 километров, охватывая левым крылом группировку противника в районе Канева. 2-й Украинский фронт отбросил врага к западу от Днепра на 40-50 километров. 14 января началась операция войск Ленинградского и Волховского фронтов по снятию блокады с колыбели революции – города Ленинграда. В течение недели они разгромили фланговые группировки 18-й немецкой армии в районах Ропши, Красного Села и Новгорода.

– А мы пока топчемся на месте, – хмурил брови комдив полковник Вдовин.

Сергей Андреевич прибыл к нам совсем недавно. Полковник Федор Семенович Даниловский убыл в распоряжение командира корпуса. Естественно, новому командиру дивизии хотелось найти себя в должности, завоевать боевыми делами авторитет.

В ночь на 16 января нас сменила 273-я стрелковая дивизия. Полки вышли во второй эшелон корпуса.

В связи с прорывом противника на левом фланге армии поступил приказ на передислокацию. Вместе с другими соединениями мы перебрасывались туда. Марш прошел организованно и без потерь. Авиация немцев несколько раз пыталась штурмовать колонны, но нам удавалось ускользнуть, и бомбовые удары приходились по пустым местам.

Во второй половине дня 26 января 828-й и 889-й стрелковые полки вышли на рубеж Великий Бор, опушка леса, река Иппа, где ночью сменили части 399-й стрелковой дивизии полковника Даниила Васильевича Казакевича и вошли в соприкосновение с противником. Справа действовала 273-я стрелковая дивизия нашего корпуса, а слева – 172-я стрелковая дивизия 95-го стрелкового корпуса.

Обстановка на этом участке фронта сложилась следующая. После прорыва гитлеровцы под натиском наших войск вновь отошли на заранее подготовленные позиции на берегу реки Иппа. Первый и второй рубежи его обороны проходили по берегам реки, третий находился в тылу. Водное зеркало реки было нешироким, но из-за начавшейся оттепели Иппа разлилась и в отдельных местах достигла километровой ширины.

– Обстановочка, – глядя на карту, качал головой подполковник Заяц. Нелегко придется тут. Куда ни кинь – везде клин: кругом вода.

Он исполнял обязанности начальника штаба дивизии в связи с убытием подполковника Ф. Ф. Абашева в штаб армии. Знающий штабную работу, выдержанный, но в то же время требовательный, Филипп Федорович Заяц всем пришелся по сердцу.

Командир дивизии принял решение нанести удар по противнику в двух направлениях: на правом фланге – на Михайловку и Притыку, на левом – на Дубраву, затем выйти на рубеж Раковичи, Николаевка. И теперь – в который уже раз! – подполковник Заяц и майор Румянцев прорабатывали возможные варианты предстоящего боя.

– Какие еще части кроме 87-й пехотной у фашистов, Петр Васильевич?

– Разведчики доносят: 31-й саперный батальон, а на стыке с соседом справа 134-я пехотная дивизия.

– Ничего себе!

– Правда, они не первой свежести.

– Но ведь противник в обороне, а нам нужно наступать. Улавливаешь разницу?

– Конечно улавливаю!

– То-то!

Дальше разговор пошел о средствах усиления полков. Но как ни ломали они голову, чего только ни придумывали – для перевеса над противником имеющихся средств не хватало.

– Авиация поддержит, – включился в разговор вошедший в землянку полковник Вдовий. – Да и артиллерией корпус обещал помочь.

– Не сбрасывайте со счета настрой наших людей, – напомнил начальник политотдела подполковник Жеваго. – Моральное превосходство на нашей стороне. Хотя у фашистов сейчас перевес в технике, все же они теперь не те, что были раньше. Сводки с фронтов их не радуют.

Все ото было так. Тем не менее события развернулись для нас иначе, чем предполагалось. 828-й стрелковый полк был остановлен на позициях полковых резервов противника. Исполняющий обязанности командира 889-го стрелкового полка майор Валентин Евстафьевич Павлюк донес: вышел двумя батальонами к болоту у села Дубрава, но дальше продвинуться не смог. Цепи залегли под перекрестным огнем гитлеровцев.

– Не может противник быть сильным везде, – отвечал на звонки командиров Сергей Андреевич Вдовин. – Нащупывайте бреши в его обороне, ведите разведку.

Трое суток полки вели упорные бои. Враг непрерывно контратаковал то на одном, то на другом участке. Его авиация буквально висела в воздухе.

В ночь на 30 января гитлеровцы разрушили лежневку через болото у села Дубрава. Бойцы 889-го полка, приданные полку саперы рубили деревья, валили их в воду и жидкую грязь – восстанавливали переправу. Фашисты методически обстреливали бойцов, прокладывающих путь, накрывали артиллерийско-минометным огнем наспех вырытые в сыром грунте окопы.

Солдаты, ругая на чем свет стоит распутицу, местность, куда привела их фронтовая судьба, немцев, засевших на господствующих высотках, в хуторах и в теплых хатах Дубравы, Притыки, Михайловки, продолжали выполнять приказ. По ночам дивизионные и полковые разведчики переходили линию фронта, брали "языков". Майор Валентин Коротаев суммировал добытые данные, докладывал начальнику штаба. Сведения были нерадостные. Противник закрепился прочно, и выбить его оказывалось делом нелегким.

Для наращивания удара по врагу через боевые порядки 828-го стрелкового полка была введена в бой 102-я стрелковая дивизия. Ей удалось несколько потеснить фрицев и оседлать дорогу Притыка – Радин. Но по-прежнему оставались нерешенными задачи, стоявшие перед частями нашей дивизии. Дубрава, Михайловка, Радин, Раковичи находились в руках фашистов.

Командиры, штабы искали выход из создавшегося положения. И нашли. Начало освобождению Дубравы положили разведчики старшины Петра Блохина из 889-го полка. Найдя болотные броды, они предложили ночью ворваться в деревню и выбить из нее немцев, в худшем случае овладеть их траншеями у Дубравы.

Инициатива вылазки принадлежала сержанту Киму Никишкину, известному не только в полку, но и во всей дивизии разведчику. Быстрый, решительный, подвижный – жизненным силам, казалось, было тесно в его некрупном теле, он первым вызывался идти в поиск или засаду, в атаке всегда вырывался вперед.

В ночь на 31 января 1944 года Ким Никишкин и его товарищи пробирались через болото к Дубраве. С запада к деревне шли дивизионные разведчики, а также выделенные для этого этапа боя саперы, противотанкисты, минометчики и пулеметные расчеты.

Перейдя через топь, разведчики ликвидировали охранение противника и захватили крайние дома деревни. Однако немцы опомнились быстро. Последовала фашистская контратака, за ней, с нарастающей мощью, еще и еще. В конце концов им удалось выбить наш взвод из деревни. Отход разведчиков прикрывал пулеметчик младший сержант Серго Чегладзе – высокий, статный грузин. Ведя огонь, он все время менял позицию, и немцы вначале решили, что действуют несколько пулеметов. Но вскоре хитрость была разгадана, и солдаты начали справа и слева обходить бойца. Чегладзе, подпустив их поближе, выпустил ракету по офицеру. Тот закричал и ткнулся лицом в снег. Чегладзе начал бросать гранаты. Немцы вынуждены были отойти.

Спустя некоторое время они снова пошли в атаку. Чегладзе, успевший перезарядить пулемет, опять заставил гитлеровцев прижиматься к земле. Кончилась лента – младший сержант взялся за автомат. Опустел магазин автомата – пришлось еще раз прибегнуть к гранатам. Кончились и они... И в этот момент Серго вспомнил, что после одной из его очередей замолчал немецкий пулемет, стрелявший неподалеку. Молчал он и теперь. "Фашист наверняка не израсходовал боеприпасы", – пронеслось в голове.

Прошли томительные мгновения, и в темноте ночи вновь застучал пулемет. Истошно загалдели гитлеровцы.

– Серго, отходи! – услышал он голос Блохина.

– Сейчас, товарищ старшина, сейчас всыплю им, чтобы в другой раз было неповадно контратаковать ночью.

Младший сержант с разворотом повел стволом по поляне, на которой появились враги, и выхватил из гитлеровской цепи несколько человек сразу. Немцы залегли. Начали было перекликаться. Чегладзе стал бить, ориентируясь на голоса. Фашисты замолчали.

– Серго, отходи, – повторил приказ Блохин.

– Иду, товарищ старшина.

Он рывком пересек поляну, опустился рядом с Блохиным.

– Ну и мастак ты стрелять, – встретил его старшина. – Фрицев навалил сколько! Глаза, что ли, у тебя кошачьи?

– Привычка. Горец я, охотник.

– Пойдем, нас уже заждались.

Вскоре они были в отбитых у немцев траншеях, приспособленных разведчиками к круговой обороне. Из Дубравы доносились команды на немецком языке, слышался говор вражеских солдат, гул двигателей автомобилей, треск мотоциклов.

– Своих собирают, – глядя в сторону деревни, процедил сквозь зубы Никишкин. – Задали мы им шороху.

– Бе только шороху, – подал голос Иван Нечаев. – Но и еще кое-чего. Видел, как вы, товарищ сержант, саданули гранатой в избу с офицерами. Подумал: вдруг кто-либо остался из них жив, добавил туда противотанковую.

– Это уже было ни к чему. Да и командир знает, что не по назначению гранату истратил, спросит.

– После будем разбираться, что к чему, – услышал реплику подошедший Чегладзе.

– Это ты, генацвале? – обернулся к нему Никишкин.

– Я, кто же еще.

– Спасибо, выручил нас сегодня, здорово выручил.

– Долг платежом красен.

Эти слова были сказаны не случайно. Чегладзе влился в армейскую семью, не имея фронтового опыта. Здесь многому научился. Товарищи помогли ему изучить русский язык, оружие, командиры – освоиться с боевой обстановкой. Секретарь комсомольской организации рядовой Алексей Кондратов вовлек в общественную работу. Парторг роты старшина Сергей Андреевич Шаров не однажды преподал урок мужества. В армии Чегладзе стал кандидатом в члены партии. Он был награжден двумя медалями "За боевые заслуги", орденом Славы III степени. На погонах появились нашивки младшего сержанта. Теперь это был умелый, знающий цену мужеству воин, которого уважали товарищи, в которого, как в самого себя, верил командир, поручая ему выполнение самых сложных задач. И совсем не случайно, что он нынче оказался у разведчиков, на которых командование возлагало большие надежды.

Через полчаса фашисты начали новую контратаку, но вновь откатились. Бой длился до самого утра. Ночью сумели преодолеть болото передовые батальоны полка. Переправился и штаб. Майор Модин вызвал к себе Петра Блохина. Невысокий, с острым лицом, старшина начал неторопливо докладывать:

– В Дубраве удержаться не удалось. Большой перевес у фашистов. Пришлось отойти, но за траншеи противника группа зацепилась намертво. Уничтожили до роты немецкой пехоты, четыре бронетранспортера. Наши потери...

– О них знаю из вашего донесения. Вот только почему об отличившихся не доносишь? Скромничаешь, что ли?

– Нет, не скромничаю, – пожал плечами старшина. – Не знаю, кого и отмечать. Все дрались достойно. Группа сержанта Никишкина забросала гранатами штабной блиндаж, дерзко действовала во время захвата домов в Дубраве. А уж когда до отражения атак дошло, то и говорить нечего. Как ни отсекали нас фрицы – вынесли раненых. Лишь одного убитого пехотинца не успели. Тут младший сержант Чегладзе проявил себя здорово. Попортил немцам нервы.

– Представляй ребят к наградам. Пиши материал на разведчиков и на временно подчиненных. Каждого по заслугам отметить нужно.

Разговор Модина с Блохиным прервала очередная контратака гитлеровцев. Подстегивая себя пьяными выкриками, они шли в полный рост.

– Во, психи! – кинул взгляд на немцев Блохин. – Побегу к ребятам.

– Да, да, идите.

Враг был отброшен. А потом перешли в атаку наши подразделения при поддержке противотанкистов и минометчиков. На околице Дубравы опять завязался бой.

В одной из схваток вновь отличился Серго Чегладзе. Прокладывая огнем путь товарищам, он в упор расстреливал фашистов. Был ранен. В тыл идти отказался.

– Место коммуниста в рядах атакующих, – ответил он парторгу роты. После Дубравы будем долечиваться.

Однако долечиться отважному сыну грузинского народа не удалось: он был сражен на улице этой деревни.

Отважный воин-грузин так и не узнал, что в штабе полка лежит уже лист с представлением его к высшей награде Родины – званию Героя Советского Союза.

* * *

После взятия Дубравы полк повернул на север, чем способствовал овладению 862-м и 828-м стрелковыми полками населенными пунктами Притыка, Михайловка, а затем и Радин.

Дивизия в трудных условиях бездорожья успешно выполнила поставленную задачу. Многие воины в этих боях покрыли себя неувядаемой славой. Никогда не изгладятся из моей памяти коллективные подвиги взводов лейтенантов Кокарева и Шорина. Полностью окруженные бойцы и командиры до конца выполнили свой воинский долг. Смертью храбрых погибли командиры стрелковых рот старший лейтенант Виктор Платонов, лейтенант Иван Полоротов, комсорг батальона Евгений Книторчук, младший лейтенант Федор Липатов и многие другие офицеры, сержанты, солдаты.

Боевые дела однополчан были отмечены орденами и медалями. Правительственных наград удостоились многие воины дивизии. Среди них офицеры Михаил Костров, Семен Ганин, Василий Егоров, старшие сержанты Михаил Сорокин, Константин Дыжин, Иван Паперкай, младший сержант Гармат Гаинов, рядовой Владимир Костыхип и другие.

Части дивизии до 28 февраля 1944 года вели попеременно упорные наступательные и оборонительные бои с противником. В это время на других фронтах происходили важные события. Завершился разгром корсунь-шевченковской группировки противника. Фашисты потеряли здесь -убитыми 55 тысяч солдат и офицеров, более 18 тысяч гитлеровцев попало в плен. В результате Луцко-Ровенской наступательной операции советские войска очистили от врага значительную часть Правобережной Украины. Успешно была проведена Криворожско-Никопольская наступательная операция.

Наступление советских войск в январе – феврале имело важные стратегические результаты. Врагу было нанесено сокрушительное поражение под Житомиром и Бердичевом, Кировоградом и Корсунь-Шевченковским, Ровно и Луцком, Никополем и Кривым Рогом.

Во главе батальона

Ночь на 28 февраля выпала спокойной. Лишь время от времени передний край бороздили отсветы ракет да стучали кочующие дежурные пулеметы. Авиация не работала. Сеял мелкий снег. Сквозь бегущие по небу разорванные тучи мелькал тусклый диск луны. В расположении штаба дивизии царило оживление, хлопали двери землянок, то и дело отъезжали конники, перекликались вестовые, спешили по делам посыльные. Мелькали незнакомые лица солдат, офицеров, слышались чужие голоса.

Утром прибыл приказ из штаба армии: дивизия выводилась в резерв. Днем появились представители сменщиков, затем – командиры частей и подразделений 194-й стрелковой дивизии. Несколько часов кряду с нашей помощью они изучали передний край, систему огня, инженерные сооружения противника, знакомились с разведданными, поведением немцев. Наносили себе на карты и схемы систему нашей обороны.

В первой половине ночи началось перемещение подразделений и частей. Наши пехотинцы, минометчики, артиллеристы, саперы уходили в тыл, и их места в стрелковых ячейках, на пулеметных площадках, минометных и артиллерийских позициях, в окопах и землянках занимали люди, коим по рангу и должности они и предназначались.

В просторном, в два наката, штабном блиндаже, с раскаленной докрасна железной печкой-времянкой посредине, трещали телефоны. Нагрузка на линии связи оказалась двойной. Офицеры утрясали непредвиденные вопросы, которых в таких случаях всегда оказывается немало.

Над походными столами начальников служб – дым коромыслом. Офицеры штаба рассказывают сменщикам об особенностях обороны, поведении противника, оформляют документы, наносят на карты обстановку. И почти все курят. Ничего не поделаешь – фронтовая привычка.

– Надымили-то как! – пошел в помещение полковник Даниловский. – Хоть топор вешай.

Все встали.

– Садитесь, – махнул рукой Федор Семенович. – Продолжайте работать.

Федор Семенович Даниловский возвратился в дивизию еще в начале месяца. Мы искренне обрадовались этому. С ним сработались и, как говорят, понимали его с полуслова. Следом за ним вернулся и начальник штаба подполковник Абашев.

Отъезд в распоряжение корпуса комдива, а затем и начальника штаба в разгар боев до некоторой степени повлиял на нашу работу. К руководству дивизией пришли другие люди. Иными стали требования. Естественно, перестройка нашей работы коснулась полков, батальонов, других звеньев дивизионного механизма и вызвала определенную реакцию, толки. Теперь, выражаясь словами Петра Васильевича Румянцева, все стало на свое место.

– Товарищ полковник, – подошел к Даниловскому начальник разведки майор Коротаев, – боевое охранение доносит: немцы ведут себя спокойно. Полки сменились, разрешите моим ребятам сдать позиции?

– Да, Валентин Иванович, меняйте разведчиков и выводите их в тыл.

Смена прошла организованно. Противник не проявил беспокойства: видимо, ничего не заметил.

Утро части встретили на марше. Дивизия шла по маршруту: Заиваньево, Еланы, Капустевич, Заходы, небольшая железнодорожная станция Василевичи.

– Поредел строй, – пропуская колонну полка, не выдержал подполковник Абашев. – Ох как поредел!

Мимо нас следовали подразделения 828-го стрелкового полка. В батальонных колоннах по семьдесят – девяносто человек, не больше. В пулеметных расчетах и расчетах противотанковых ружей – по одному, в минометных и артиллерийских – по два-три человека. Солдаты шли усталым шагом, равнодушно смотрели вперед или себе под ноги. На буланом коне возле нас остановился командир полка.

– Николай Викторович, сколько активных штыков в строю?

– Триста сорок.

Подполковник Красовский снял шапку, вытер платком бритую голову, тяжело вздохнул:

– Нелегко дались нам Дубрава с Притыкой. Много людей потеряли, да и каких людей – опытных, настоящих бойцов.

Подъехала машина с командиром дивизии, начальником политического отдела, а вслед за ней подкатил видавший виды трофейный автобус с начальниками служб. Офицеры вышли из машин.

– Штаб в сборе, – произнес Петр Григорьевич Жеваго. – Начнем, Федор Семенович?

Даниловский согласно кивнул.

– Товарищи! – Голос Жеваго звучал взволнованно. – Получен приказ. Второго марта погрузка в эшелоны. Станция назначения – Нежин. Мы убываем на доукомплектование, отдых и учебу.

Петр Григорьевич помолчал, посмотрел вслед удаляющейся от нас колонне саперного батальона и продолжил:

– Трудное испытание выдержали мы с вами. Вспомните Унечу, плацдарм на правом берегу Сожа, Дубраву, Притыку, десятки других мест, где пришлось драться с врагом. Везде бойцы и командиры проявили отвагу.

С волнением слушали мы политработника. Действительно, в тяжелейших условиях нам довелось вести бои. Не случайно дивизию окрестили "болотная, непромокаемая". Ночами нас еще долго будут преследовать тревожные сны форсирование многих рек и речушек, болота, срывающиеся в трясину кони, техника, люди. Начиная от сорокапяток и кончая провиантом – бойцы все тащили на себе. Грязные, оборванные, уставшие, но непобедимые.

Начальник политического отдела дивизии рассказал нам о подвиге личного состава рот Тажимакина и Лягнева у местечка Бараков.

Вырвавшись вперед, подразделения вместе с поддерживающими их расчетами 45-мм орудий оказались в окружении. Одна за другой следовали атаки противника. Наши бойцы сдерживали натиск врага, истребляли немецкую пехоту, уничтожали его огневые средства, жгли танки и бронетранспортеры. Фашисты, не считаясь с потерями, лезли напролом. В полдень роты выдержали бешеную атаку усиленного батальона. Враг откатился с большими потерями. Наступила передышка. Но она длилась недолго. Гитлеровцы вновь нанесли по позициям рот артиллерийско-минометный удар, затем пошли ь атаку.

Боеприпасы на исходе, а у артиллеристов они уже кончились; принято решение идти на прорыв. Подпустив врага, пехотинцы забросали его гранатами и кинулись вперед. Завязалась рукопашная схватка. Штыком, прикладом, лопатой наши бойцы прокладывали себе дорогу. На рядового Дивака бросилось несколько гитлеровцев. Прикладом карабина артиллерист оглушил одного, затем другого. Но тут случилось непредвиденное: ложе приклада разлетелось в щепки от очереди фашистского автомата. Что делать? Взгляд упал на лежавшую рядом немецкую гранату с длинной ручкой. Дивак подхватил ее и бросил. Фашисты шарахнулись в стороны, попадали. Этого времени было достаточно, чтобы солдат выхватил из рук убитого гитлеровца автомат. С возгласом "Получай, гады!" он начал расстреливать окруживших его врагов.

Но как ни старались наши воины – силы оказались неравными. Большинство храбрецов погибло. Об их мужестве и стойкости рассказали прорвавшиеся через кольцо противника старшина Корнилов, старший сержант Ходиков, рядовой Мальчиков.

Подполковник Жеваго откашлялся и глуховатым голосом заключил:

– Каждый подвиг бойцов и командиров мы должны довести до оставшихся в живых. Не забудьте сказать спасибо солдату. Он достоин этого, наш солдат. Все вынес и сделал все, что смог.

Василевичи встретили нас черными проемами окон полусгоревших домов, грудами искромсанной, никому теперь не нужной воинской техники. Всего лишь несколько дней назад здесь шли бои.

* * *

2 марта началась погрузка в эшелоны. Первым убывал 862-й стрелковый полк. Управление дивизии вместе с ротой связи и саперным батальоном грузились во второй эшелон. На следующий день отправлялись артиллерийский, 889-й и 828-й стрелковые полки и остальные части и подразделения.

После бессонных фронтовых ночей сладко спится на вагонных нарах. Душисто пахнет сено, приобретенное заботливыми хозяйственниками у лесника под Василевичами. От сухой травы веет чем-то родным, близким. И если бы не мерное подрагивание теплушки да паровозные гудки, можно подумать, что находишься дома, на сеновале, на котором провел столько ночей за годы детства и юности!

Эшелон подолгу стоит на станциях и полустанках. "Зеленая улица" составам, идущим к фронту, поездам с красными крестами на вагонах.

Наша очередь – последняя.

– Вот уж действительно сонное царство, – машет в сторону теплушек на одной из остановок майор Румянцев.

Петр Васильевич проверял несение службы зенитчиками, караулом и внутренним нарядом.

– Завалились, как медведи в берлогах, – продолжает майор. – Храпят. И ты с ними, Алтунин?

Услышав фамилию, приподнимаюсь, говорю первое, что пришло на ум:

– Как все, так и я.

– Вижу. Сам бы тоже не прочь придавить эдак минуток шестьсот, но служба есть служба. У меня к тебе разговор. Слезай.

Сползаю с нар, черпаю котелком воду и лью ее на разгоряченный затылок.

– Не ровен час – застудишься. Вода-то небось ледяная.

– Нет, я привычный – сибиряк! Да и водица комнатной температуры.

Начальник оперативного отделения ждет, когда надену гимнастерку, и только потом приглашает сесть. Опускаюсь на сосновый пенек. Петр Васильевич раскуривает папиросу, как бы между делом говорит:

– Подошел ты нам, Саша. Есть штабная хватка, обрел некоторое умение...

– Вы это к чему, товарищ майор?

– Какой нетерпеливый! Ну да я тебя понял. По голосу понял: не останешься. – И, чуть помолчав, Румянцев продолжил: – На днях вызовет тебя кадровик, со мной он уже говорил. Не стану перечить твоему уходу, не в тыл идешь-то, а на передний край. Так-то!

Майор Румянцев затянулся дымком, вздохнул, махнул рукой, бросил недокуренную папиросу в дверцу пышущей жаром "буржуйки", поднялся:

– Пойду вздремну.

Вот так новость! Не стал задавать вопросов Петру Васильевичу, хотя и хотелось узнать, куда пошлют. Но тактично ли расспрашивать? И я не решился.

Вагон дернулся и покатился по рельсам. Чей-то зычный голос торопил отставших. В квадрате крошечного окошка промелькнул зеленый огонек семафора. Состав уходил от линии фронта.

В теплушке гудела печка. Дневальный, низенький щербатый боец лет пятидесяти, бросал в огонь дрова, разморенный теплом, довольно крякал и блаженно щурил редкие рыжие брови. Во сне ворочались штабные офицеры. Иногда кто-либо из них вскакивал, некоторое время непонимающе смотрел на огонь и вновь валился на сенник.

Утро встретило нас солнцем. Отодвинув в сторону дверь теплушки, невольно зажмурился. В лицо ударил влажный, густо пахучий воздух. С крыши вагона обильно падали крупные капли воды. Сорвалась и на десятки разноцветных искрящихся осколков разбилась сосулька. Весна!

Командирская подготовка, как назвал разбор прошедших боев подполковник Абашев, состоялась в соседнем вагоне. К нашему приходу на стене уже висела стертая на изгибах карта района Дубравы.

– Опять болота, – не выдержал капитан Герасимов. – Они и так у меня засели в печенках на всю оставшуюся жизнь. Зачем напоминать?

Но тут вошло руководство дивизии. Начался разбор. Полковник Даниловский дал оценку решениям командиров и начальников, разобрал меры обеспечения. Похвалил разведчиков 889-го стрелкового полка за инициативу при взятии Дубравы. В адрес дивизионной роты разведки сказал, что "глаза и уши дивизии не всегда держали в курсе событий штаб", подчас действовали медленно и нерешительно, отрывались от противника. Майору Валентину Коротаеву, да и другим начальникам служб, не раз пришлось краснеть во время выступления командира дивизии.

– Особенно меня встревожило то, – посуровел Даниловский, – что не все доклады об обстановке соответствовали реальному положению вещей. Отдельные товарищи подчас грешили против истины, по той или иной причине выдавали желаемое за действительное, а этого допускать нельзя ни в коем случае. Фактически это дезинформация вышестоящих командиров. Конечно, сказать правду, какая бы горькая она ни была, – тут тоже требуется мужество, как и подняться в атаку.

Командир дивизии имел в виду случай с начальником штаба 828-го стрелкового полка. Во время боя за Дубраву полк "споткнулся " на заполненной водой осушительной канаве. Не очень широкая (восемь – десять метров), но расположенная на открытом пространстве и пристрелянная противником, преграда эта попортила немало нервов. Несколько часов за нее шел бой. Штаб корпуса торопил со взятием деревни, а проклятая канава тормозила все дело. Мы, естественно, нажимали на командира полка Красовского. И наконец доклад: прошли канаву.

Начальник штаба дивизии довольно потер руки:

– Наконец-то, будь она неладна.

Румянцев соединился с 889-м полком – и вдруг у него вытянулось лицо. Оказывается, левофланговый батальон полка лежит перед канавой. Об этом сообщил начальник штаба Модин – человек, словам которого не верить нет причины. Рассерженный Абашев выхватил из рук майора трубку:

– Что вы там топчетесь, за канавой и немцев-то нет! Красовский давно их выгнал.

– Красовский за нами, на фланге лежит.

– Это точно?

– Точно, товарищ Второй.

– Хорошо. Сейчас к вам выедет офицер штаба. На месте разберемся.

Как выяснилось, виноват был начальник штаба 828-го полка майор Забазнов. Канаву преодолели несколько человек из роты Лаптева. Комбат сообщил об этом в штаб полка, а Алексей Прохорович Забазнов, донося нам, добавил от себя, что полк закрепился на рубеже. Пока же шли звонки, фашисты контратакой сумели оттеснить горстку наших бойцов на прежнюю позицию. Однако комбат не торопился докладывать о случившемся. Трудно сказать, чем он руководствовался. Одно было ясно – допущена халатность, граничащая с преступлением.

Во время боя может случиться всякое. Бывает, что он проходит не совсем так, как намечено на картах и заложено в планах. Но это не дает права командиру, какой бы он пост ни занимал, ни на йоту отходить от истины. Приукрашивание, несвоевременный доклад о состоянии дела вредны всегда, но особенно чреваты тяжкими последствиями и нетерпимы в боевой обстановке, где даже малейшее отступление от правды или минута-другая промедления могут обернуться лишними человеческими жизнями. От этого и предостерегал нас командир дивизии.

Разбор боев за Дубраву, а затем и Притыку дал многое всем, и особенно нам, молодым офицерам. Он заставил как бы со стороны взглянуть на себя, проанализировать свою работу и работу товарищей, нижестоящих командиров, штабов, соседей. Для меня это была большая школа командирского становления и обретения боевого опыта.

В один из дней меня попросил заглянуть начальник отделения кадров. Михаил Петрович Таранов встретил приветливо, пошутил насчет мартовской капели и скорой весны. Листая тонкую папку личного дела, с улыбкой произнес:

– Кончилась, Алтунин, твоя штабная служба, кончилась. Идешь комбатом. Рад небось? По лицу вижу, доволен. И правильно. Киснуть в штабе в твои годы да с твоим горячим характером негоже.

Капитан Таранов не спрашивал согласия, говорил о новом моем назначении как о деле уже решенном. Нетрудно было догадаться, что Михаил Петрович успел встретиться с майором Румянцевым, и они решили, по крайней мере на ближайший период, мою судьбу.

Нужно было представиться начальству.

– Командир дивизии нас ждет.

Вагон был разделен надвое солдатскими плащ-палатками. В одной половине размещалось отделение кадров, в другой – командир дивизии, начальник политического отдела и начальник штаба. Мы вошли туда. Помещение было аккуратно убрано. За покрытым красной материей столом что-то писал полковник Даниловский. По стенам стояли заправленные солдатскими одеялами кровати с белоснежными наволочками на подушках.

– Разрешите войти, товарищ полковник?

– Да, входите.

Даниловский приподнял от листа, исписанного мелким почерком, лицо, оглядел нас и, задержав взгляд на мне, произнес:

– А, Алтунин явился. Значит, бежишь из штаба. Нехорошо. – И уже к обоим: – Да вы, товарищи, садитесь.

Федор Семенович еще раз посмотрел на меня, продолжил:

– Разговор, Александр Терентьевич, у нас будет короткий. Вас мы знаем. В боях показали себя;"с хорошей стороны, а это – лучшая характеристика. Есть мнение назначить вас командиром второго батальона восемьсот восемьдесят девятого стрелкового полка. Как, потянете?

– Справлюсь!

– Другого ответа от вас и не ожидал. Принимайте батальон, вникайте в дела и ждите нас в гости.

Полковник поднялся, давая этим понять, что разговор окончен. Мы тоже встали. В это время в помещение вошел подполковник Жеваго.

– Петр Григорьевич, – обернулся к нему комдив, – у вас к новому комбату нет ничего?

– Алтунин! – улыбнулся подполковник Жеваго. – Что его напутствовать. Наш, знаем! Единственно, о чем бы хотел попросить вас, старший лейтенант: держитесь ближе к Елагину. Опытный, знающий у вас замполит. У такого не грех и поучиться работе с людьми. В общем, присмотритесь к нему, не пожалеете.