Текст книги "Anamnesis vitae. (История жизни)."

Автор книги: Александр Светин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Глава 4

1 октября, 03.55, Кобельки

До берега мы добрались без приключений. Обе лодки одновременно ткнулись носом в песок и выбросили из себя изрядно подмерзший десант.

– По домам, бегом марш! – скомандовал Семен. – Горячую ванну, коньячку для сугреву и под одеяла. Всё – завтра!

Экипаж второй лодки дружно закивал головами, развернулся и скрылся в ночи. А мы с лейтенантом рванули в другую сторону. Через сотню метров Семен свернул направо.

– Все, Палыч, я домой. Завтра всё обсудим. Пока!

И тут меня накрыло озарение:

– Семен, сколько женщин погибло?

Он остановился, будто на стену налетел:

– Семь. Если верить Але. Ты чего?

– А этот… маньяк тебе говорил, что еще две осталось?!

– Ну… да, мне так показалось.

– Не показалось тебе, лейтенант. Ох не показалось! Все складывается!

– Что складывается?! Ты о чем, Палыч?

– Семь женщин убито. Две осталось. Итого – девять! Девять, понимаешь?! – мой ор эхом разносился над спящими Кобельками.

– Не понимаю! – помотал головой Семен.

– Поверье! Вспомни! Цыганское поверье, я о нем рассказывал тогда, у Абрама Мееровича! Девять беременных. Трижды по три! Этот гад набирает девять нерожденных душ! И ему осталось добрать еще две, чтобы обрести бессмертие, исцелиться от всех болезней и исполнить одно свое желание!

– Бред! – подытожил мою пламенную речь лейтенант. – Поспать бы тебе, Палыч!

– Бред?!! – возмутился я. – А зачем тогда ему именно девять жертв? Ты можешь это объяснить еще как-то?

– Не могу.

– Тогда какого… ты отмахиваешься от очевидного? Это – мотив, Семен, понимаешь?

– Не верю я в мистику, – угрюмо заявил лейтенант.

Я аж задохнулся от негодования:

– После всего, что случилось в последние дни, ты все еще не веришь в мистику?! Мы в восхищении! Да леший с ней, с мистикой, можешь не верить! Главное – онверит! Эта сволочь верит в то, что сбудется цыганское пророчество! И целенаправленно идет к этому. Мы нашли мотив, Семен! – во мне кончился воздух, и я умолк.

Лейтенант выглядел озадаченным.

– Черт его знает… Наверное, ты прав. Это мотив. Поскольку других версий, связанных с числом девять у нас нет, примем эту за основную.

– И еще, Михалыч… – меня вновь осенило. Наверное, переохлаждение благотворно повлияло на мою умственную деятельность. – Если наш маньяк верит в исполнение этого пророчества, то, скорее всего, он неизлечимо болен.

– Это почему?! – изумился Семен.

– Потому что одним из пунктов в списке ожидаемых благ числится исцеление от всех недугов, – пояснил я и зевнул. – А теперь – по домам. Очень спать хочется!

Я разбудил Алю, как обещал. Так, как она хотела.

– Привет, Кот! – улыбнулась она, когда к ней вернулось дыхание. И потянулась.

– Привет, Кошка! – шепнул я в ответ, любуясь ею.

– Ты поздно, – констатировала она.

– Скорее рано, – улыбнулся я. – Утро уже.

– Тебе несладко пришлось, да?

– Да. Но все обошлось, – я поцеловал ее ладошку. – Все уже хорошо.

– Я знала, что ты выберешься. Поэтому и не волновалась, – сообщила Аля.

Я даже не удивился. Конечно, знала.

– Я очень спешил к тебе. Наверное, поэтому и выбрался.

– Наверное, – она села в постели и наклонилась ко мне. Ее волосы приятно защекотали лицо. – Кот, я тебе обещала сказать кое-что, помнишь?

– Еще бы! Весь день томился в ожидании, – улыбнулся я и притянул ее к себе. – Будешь и дальше томить?

– Не буду! – она быстро поцеловала меня горячими губами и отстранилась.

– Ты чего, Котенок? – я опять попытался было ее обнять, но она не позволила:

– Подожди. Я хочу видеть твое лицо. И глаза.

– Хорошо. Ты очень серьезная сегодня. Даже торжественная.

– Наверное, – она взяла мои руки в свои. – Кот, ты правда меня любишь?

– Я правда тебя люблю, Кошка, – подтвердил я. – Разве ты не чувствуешь?

Аля кивнула:

– Чувствую. Просто хотела, чтобы ты еще раз это сказал.

– Алька, что-то случилось? Ты какая-то необычная сегодня.

Она улыбнулась:

– А я и чувствую себя необычно. У меня будет ребенок, Кот.

Я закрыл глаза. Сердце забухало в голове, будто просясь наружу. Алины ладошки в моих руках были обжигающе-горячими. И через них в меня опять вливалось тепло, как и тогда, давным-давно, когда я в первый раз коснулся ее.

– У насбудет ребенок. И это лучшее из всего, что я когда-либо слышал, – тихо, не открывая глаз, сказал я.

По интонациям тишины я понял, что она улыбается. И открыл глаза.

– Как ты думаешь, я буду хорошей мамой? – Алька и впрямь улыбалась.

– Ты будешь чудесной, восхитительной, умопомрачительной мамой! Самой лучшей мамой на свете! И женой, – добавил я, отчего-то внутренне сжавшись.

Она вопросительно посмотрела на меня. Молча.

– Алька, ты выйдешь за меня замуж? – не замечая того, я стиснул ее руки.

– Конечно, – просто ответила она. И добавила, смеясь: – Иначе ты сломаешь мне пальцы…

1 октября, 11.46, Кобельки,

участковая больница

– Пал Палыч, у нас вызов! В Антоновку. Больной тяжелый! – Клавдия Петровна ворвалась в мой кабинет как раз в тот момент, когда я собирался испить чаю.

– Что там? – я с сожалением отодвинул чашку и встал.

– Точно неизвестно. Говорят, высокая температура, судороги и теряет сознание.

– Поехали. Сколько времени уйдет на дорогу?

– Минут тридцать-сорок. Дождь с вечера хлещет, дороги размыло, – виновато развела руками фельдшерица.

Я кивнул. Уж кто-кто, а я слишком хорошо знал, что дождь не переставал всю ночь!

Кешка спал в машине, обняв руль. Я влез в «уазик» и ткнул драйвера пальцем в бок. Он встрепенулся и непонимающе уставился на меня.

– Не спи, замерзнешь… кладоискатель хренов. Поехали, нас ждут великие дела.

– Палыч, как ты высыпаться ухитряешься? У меня после вчерашнего голова будто утюгами набита! – пожаловался Кеша.

– Очень образное сравнение! Открою тебе тайну – я не высыпаюсь, а делаю вид. И еще у меня жена – волшебница! – вдруг ни с того ни с сего брякнул я.

– Везет тебе! – завистливо протянул Кешка, даже не удивившись. И завел мотор.

Да, езда по размытым сельским дорогам – занятие не для слабонервных. Даже на «уазике». Машину постоянно заносило, колеса пробуксовывали в глине, какую-то часть пути она вообще умудрилась проехать боком. Несколько раз мы чуть не оказались в придорожной канаве (заполненной, кстати, почти до краев мутной водой).

Кешка все-таки оказался водителем от бога: машину порой вытаскивал из таких ситуаций, из которых по всем законам физики и здравого смысла выхода просто не было.

В итоге до Антоновки мы добрались не за тридцать-сорок минут, как прогнозировала Клавдия Петровна, а почти за полтора часа. И если бы меня спросили, быстро это или нет, я бы с абсолютно чистой совестью ответил, что невероятно быстро! Вот она, теория относительности старика Эйнштейна! В действии.

У калитки нужного дома нас встречали. Перепуганная женщина средних лет, насквозь промокшая под нескончаемым проливным дождем. Почему-то в тапочках.

– Здравствуйте. Где больной? – я выпрыгнул из машины, помог выбраться Клавдии Петровне и подошел к калитке.

– Здравствуйте, доктор! В доме он, где ж еще-то? Худо ему совсем, – слабым, дрожащим голосом ответила женщина. – Пойдемте, я провожу.

В доме было душно и пахло болезнью. Любой врач, наверное, знает этот запах: кисло-сладковатый, вкрадчивый и неотвязный.

– А что ж вы не проветриваете-то? Тут ведь дышать нечем! – возмутилась Клавдия Петровна, видимо, услыхав мои мысли.

– Так ведь больной в доме! Жар у него! – удивленно обернулась наша провожатая.

– Тем более! Больному свежий воздух нужен, кислород! А у вас тут – прямо миазмы какие-то! – ввернула красное словцо фельдшерица. – Микробы в воздухе так и роятся.

– Где?! – принялась испуганно озираться хозяйка дома.

Я осторожно тронул ее за плечо.

– Не трудитесь, микробы очень маленькие, вы их так просто не увидите. Пожалуйста, покажите нам, где можно вымыть руки и проводите к пациенту. А потом – откройте окна и хорошенько проветрите помещение. Клавдия Петровна совершенно права: больному нужен свежий воздух. Впрочем, как и здоровому.

…На кровати метался в неспокойном сне крупный мужчина – ровесник хозяйки.

– Муж? – поинтересовался я, присаживаясь на стул рядом с кроватью.

– Муж! – всхлипнув, подтвердила женщина.

Я взял пациента за руку: горячая. Мужчина никак не отреагировал на мое касание, он продолжал метаться в кровати, шепча что-то сухими, потрескавшимися губами.

– Как зовут?

– Надя! – ответила хозяйка.

– Да не вас, мужа!

– Сергей… Андреевич!

– Сергей Андреевич! – позвал я и похлопал его по руке.

Безрезультатно: больной по-прежнему что-то шептал в беспамятстве. Между неприкрытыми веками неприятно поблескивали белки глаз.

– Сергей Андреевич! – крикнул я ему почти в самое ухо и весьма ощутимо хлопнул пару раз по щекам. Ноль реакции.

Надя за моей спиной тихо заскулила.

– Не реветь! – строго прикрикнула на нее Клавдия Петровна. – Доктору мешаешь!

Скулеж оборвался.

– Давно это у него? И вообще, расскажите-ка по порядку: когда все началось, с чего… и так далее, – обернулся я к заплаканной женщине.

– Третий день уже как захворал. Ни с того ни с сего: вдруг озноб начался, забило всего. Температуру померили – сорок почти! Ну, Сережа аспирину напился – вроде полегчало. Голова только болела и глаза – от света. Вот, стало быть, два дня он так и провел: чуть температура вверх – аспирин и лежать. Отпустит немного – Сережка по хозяйству чего-нибудь…

– На работу не ходил?

– Так в отпуске он. Как раз – третий день! – Надя невесело улыбнулась. – Повезло уж так.

– Да уж… Дальше рассказывайте.

– А что дальше? Два дня худо-бедно как-то перебивался… А сегодня утром я проснулась, а он – уже такой! Не отзывается, не говорит ничего, только бредит. И температура за сорок. Да, сегодня еще судороги были, два раза! – женщина опять принялась плакать.

– Успокойтесь, Надя. Что за судороги, где? Руки, ноги? – не отставал я.

– Всего скрючило. Как при эпилепсии. У меня отец эпилепсией болел, насмотрелась, знаю!

– Долго продолжались приступы?

– Минуты по три каждый. Доктор, что с ним? Он в себя придет?

– Надеюсь, – пробормотал я.

Что случилось с Сергеем Андреевичем, я решительно не знал. Более того, даже предположений внятных не было. Ладно, начнем поэтапно.

– Клавдия Петровна, ставьте пока вену. И – физраствор. Будем разбираться.

Фельдшерица закопошилась в «дежурном чемоданчике», а я приступил к осмотру.

1 октября, 13.20, Антоновка

– Да знаю я, знаю! Все сделаю, все приму. Езжай давай! – Галя чмокнула мужа в щеку и легко подтолкнула его к стоящему у дома самосвалу.

Проследила, как он забрался в кабину, помахала вслед отъехавшему грузовику и торопливо вернулась в дом. Мерзкий холодный дождь не прекращался ни на секунду, а ей теперь мерзнуть было никак нельзя.

В животе вновь противно заныло. Ну вот, только порадовалась, что целые сутки прошли без этих спазмов (или как там они называются по-научному?), – и опять! Ох, как не хочется ложиться в районную больницу на сохранение! Всего-то две недели, как выписалась оттуда, провалявшись без малого месяц… Тоска смертная! Неужели придется все повторить?!

Галя, держась за живот, побрела на кухню. Достала упаковку но-шпы, выковырнула из флакончика две таблетки. Подумала и добавила к ним еще одну. Засовывая лекарство обратно в шкафчик, служащий аптечкой, женщина усмехнулась: почетное место среди лекарств почему-то занимала бутылка с уксусной эссенцией. Колька, что ли, ее сюда поставил?

Сильная схваткообразная боль внизу живота заставила ее согнуться. Так, в скрюченном состоянии, Галя налила в стакан воды и приготовилась было выпить таблетки, как вдруг из гостиной раздался истошный вопль:

– Красные! Красные в городе!

И следом – грохот пулеметной очереди.

От неожиданности женщина присела. Поставила осторожно стакан на стол и крадучись подобралась к двери, ведущей в гостиную. Прислушалась.

В комнате работал телевизор. На полную громкость. Похоже, шли «Неуловимые мстители». Галя приоткрыла дверь и заглянула внутрь: разумеется, никого. Но кто же включил телевизор?!

– Кто здесь? – на всякий случай спросила женщина.

– И тишина… И мертвые с косами стоят! – издевательски ответил телевизор.

Выругавшись про себя, Галя зашла в комнату, выключила свихнувшийся прибор и мстительно показала ему язык.

В животе опять шевельнулась боль. Женщина поспешила обратно на кухню. Сгребла со стола таблетки, забросила их в рот и залпом, в два глотка, опустошила стакан.

Рот, горло и грудь обожгло невыносимой болью. Дыхание перехватило. Выронив стакан и схватившись обеими руками за горло, Галя попыталась закричать, но из груди вырвался лишь жутковатый булькающий хрип.

А боль все усиливалась и теперь сползла в живот, будто кто-то злой с размаху воткнул Гале кинжал под ложечку и медленно проворачивал его.

Боль стремительно вытесняла сознание. Ноги уже не держали: женщина рухнула на пол, скрючившись и хрипя. Угасающим взором Галя заметила прямо над собой открытую дверцу «аптечного» шкафчика.

«Я же ее закрывала!» – удивилась женщина сквозь боль.

Внезапно жжение прошло. Совсем. Галя вздохнула с облегчением…

А выдохнуть уже не смогла.

1 октября, 13.47, Антоновка

Ничего необычного осмотр не выявил. Если не считать температуры в сорок с половиной градусов, отсутствия сознания и периодических коротких судорожных приступов. А в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо…

Ну-с, положим, судороги при такой лихорадке, да еще сохраняющейся в течение трех дней, – дело вполне даже обычное. Жаропонижающее нашему пациенту Клавдия Петровна уже вкатила, ждем результат.

И в беспамятство впасть на таком фоне болезный Сергей Андреевич тоже мог вполне. Интоксикация, похоже, нешуточная, вот мозг и отреагировал, как сумел. С этим мы тоже поборемся: в вену уже активно капали физраствор и солевые смеси.

Осталось самое главное – выяснить, откуда все это. Ничего, что могло бы дать такую температуру, не обнаружилось. На всякий случай я еще раз прослушал легкие, заглянул в горло и тщательно прощупал все группы лимфатических узлов: ни-че-го!

– Из ваших знакомых, родственников, друзей ни у кого ничего подобного не было? – продолжил я пытать Надю, едва отдохнувшую от предыдущей серии вопросов.

Она отрицательно покачала головой:

– Да нет, здоровы все.

– В ближайшие недели никуда из области не выезжали? В Среднюю Азию, на юг, за границу?

– Да бог с вами, доктор, какая заграница? – Надя усмехнулась. – Еле концы с концами сводим. Самое дальнее, куда ездили – в Нероград. Да и то года три назад.

– Животные не кусали, не царапали? – продолжил я и тут же понял, что спрашиваю зря. Я же только что дотошно осматривал кожу Сергея Андреевича! Следы укусов или царапины нашел бы.

– Нет, ничего такого.

– Поноса не было у него? Рвоты? Крови в моче?

Опять отрицательное мотание головой.

– Тридцать восемь и три! – доложила Клавдия Петровна, стряхивая градусник.

Так, отлично! Это уже лучше. Да и больной стал спокойнее: больше не мечется в постели, не бредит, просто спокойно спит. И дышит ровнее.

– Доктор, я тут вспомнила… – Надя робко тронула меня за плечо. Я обернулся:

– Что?!

– Сережа в садике работает, в Сосновке. Завхозом. Там у них недели две назад несколько детишек вдруг заболели. Не знаю точно, чем именно, но была сыпь…

– Сыпь?! Что ж вы раньше-то не сказали? – возмутился я.

– Так вы не спрашивали про работу… А я и не вспомнила сразу, – виновато развела руками Надя.

Я мысленно обругал себя. И в самом деле, про работу я не спрашивал, совершенно упустив из виду тот простой факт, что заразиться какой-нибудь гадостью можно и там. Какая-то детская инфекция?!

А что, очень может быть! Взрослые обычно крайне тяжело переносят болезни, которыми положено переболеть в детстве. Я сам несколько лет назад едва не помер от банальной ветрянки, заразившись ею от соседского парнишки. Тому-то хоть бы хны: бегал, весь перемазанный зеленкой, где попало. А я две недели лежал пластом в состоянии, мало отличающемся от нынешнего у несчастного Сергея Андреевича.

– Надя, вы не знаете случайно, какими детскими болезнями переболел муж? – поинтересовался я.

– Да нет, откуда? Хотя он как-то говорил, что болел ветрянкой, – неуверенно ответила Надя.

Ну то, что это не ветрянка – и так понятно. Сыпи нет никакой. По этой же причине можно исключить краснуху, скарлатину, корь…

Стоп! Корь, пожалуй, мы погодим исключать. Помнится, на курсе инфекционных болезней нам говорили, что при этой болячке сыпь не всегда появляется на коже…

– Клавдия Петровна, помогите-ка мне! Надо ротовую полость осмотреть, – попросил я, вооружившись шпателем и фонариком.

Фельдшерица понимающе кивнула и ловко раскрыла рот Сергею Андреевичу. Я залез туда инструментом и принялся осматривать внутреннюю поверхность щек и нёбо.

– Блин! – не сдержался я.

Вся слизистая была усеяна белесоватыми точками. Пятна Филатова-Бельского-Коплика! От волнения я даже вспомнил тройное их название. Самый достоверный симптом кори!

– Что там, доктор?! – испуганно вскрикнула Надя, неправильно истолковав мое восклицание.

Я разогнулся и обернулся к ней:

– Надя, вы корью в детстве болели?

Она усердно закивала головой:

– Болела, болела! И корью, и краснухой, и свинкой, и…

– Достаточно. Значит, вам повезло. У вашего мужа – банальнейшая корь! – победно заявил я.

– Так он же большой уже… – она растерянно опустилась на стул.

– И тем не менее! Потому и переносит так тяжело, что большой, – пояснил я.

– И что теперь делать?

– Лечить, разумеется. Мы сейчас вызовем перевозку из районной инфекционной больницы, Сергею Андреевичу придется полежать там. А пока машина придет, откапаем его и, надеюсь, приведем в чувство. Да ему уже получше, сами видите.

– Вижу… – прошептала женщина. На ее глаза навернулись слезы.

– Надежда, не реви! – предупредила ее Клавдия Петровна. – Самое страшное уже позади.

– Так я ж от радости! – всхлипнула Надя. – Я уж подумала, помирает Сережка.

– Ну, если честно, то вы не так далеки были от истины! – строго заявил я. – Чего тянули-то три дня? С такой-то температурой? Мы ведь вполне могли и не успеть сегодня… еще несколько часов – и…

Надя спрятала лицо в ладони и зарыдала.

– Д-дум-мали, п-пройдет! – всхлипывая, пробормотала она.

Я вздохнул. Думали они…

В дверь громко и нетерпеливо постучали. И тут же, не дожидаясь ответа – еще раз. И еще.

Надя, на бегу утирая слезы, метнулась в прихожую:

– Кто там?!

– Надежда, там у твоей калитки больничная машина стоит. Доктор не у вас? – поинтересовался незнакомый мужской голос. Очень встревоженный.

– У нас!

– Тогда открывай. С Галкой Ивашкиной беда!

Защелкал замок, скрипнула дверь. И через пару мгновений на пороге комнаты возник невысокий мужичок в мокром дождевике с накинутым на голову капюшоном:

– Здравствуйте, доктор. Я – Сюткин, ветеринар здешний. Тут женщине по соседству плохо. Поможете?

Женщине по соседству помочь я уже ничем не мог. Она лежала скрючившись на полу своей кухни. Кожа вокруг губ была обожжена. Рядом с телом валялся пустой стакан, а в комнате стоял характерный запах уксуса.

– Поздно, – я поднялся с корточек и обернулся к переминающемуся с ноги на ногу в дверях Сюткину. – Она мертва. Отравление уксусной эссенцией. Видимо, вот этой самой.

Я кивнул на открытый шкафчик с лекарствами, в котором почетное место почему-то занимала полупустая бутылка с уксусной эссенцией.

Сюткин повел себя странно: он непонимающе посмотрел на меня, потом укусил себя за кулак и с тихим стоном уселся на пол. Там, где стоял.

– Вы что? – оторопел я.

Ветеринар не отвечал. Не вынимая кулак изо рта, он раскачивался из стороны в сторону и остановившимся взглядом смотрел на лежащее неподалеку тело.

До меня начало доходить:

– Жена?

Сюткин вздрогнул, низко опустил голову и отчаянно замотал ею. Потом вынул наконец кулак изо рта и глухо произнес:

– Нет. Моя… – его голос сорвался.

Ясно. Я подошел к нему и положил руку на плечо:

– Мне очень жаль.

Помолчали. Я осторожно обнял его за плечи и потянул вверх:

– Пошли в гостиную. Не надо нам тут…

Он тяжело поднялся на ноги и вместе со мной побрел в соседнюю комнату.

– Не знаете, почему она это сделала? – спросил я Сюткина, когда тот начал отходить от первоначального шока.

Ветеринар непонимающе посмотрел на меня:

– Что «это»?

– Ну… почему она решила покончить с собой? – пояснил я.

– А почему вы решили, что Галя покончила с собой? – голос Сюткина звучал недоуменно.

– Видите ли, женщины обычно пьют уксус именно с этой целью.

Ветеринар замотал головой.

– Нет, Галка не могла… Она… Мы с ней пожениться хотели… После того как она разведется. Галя как раз собиралась заявление подавать и с мужем поговорить. У нас планы были… И главное… – он умолк.

Я терпеливо ждал. Спешить все равно было уже некуда.

– У нас ребенок должен был родиться! – заявил наконец Сюткин.

Я оцепенел. Видимо, что-то такое произошло с моим лицом, что даже убитый горем ветеринар это заметил:

– Что с вами, доктор?

С трудом шевеля похолодевшими губами, я переспросил:

– Галина была беременна?

– Да. Двенадцать недель.

Не чуя под собой ног, я встал и направился к двери.

– Доктор, вы куда?!

– В машину. Там рация. Надо сообщить участковому, – отрывисто объяснил я и вышел из дома.

Сюткин потоптался неуверенно и последовал за мной.

Я залез в кабину «уазика», бесцеремонно подвинул спящего, развалившегося на сиденьях Кешку и включил рацию:

– Здесь Светин. Вызываю участкового. Семен, слышишь меня?

После короткой хрипящей паузы последовал ответ:

– Слушаю тебя, Палыч. Что стряслось?

– Я в Антоновке. Ты здесь нужен, срочно.

– Да что случилось, док?! – голос лейтенанта был взволнованным.

– Восьмая. У нас – восьмая, Семен!

И отключился.

1 октября, 18.25,

Кобельки, участковая больница

– Если маньяк верит этой легенде, то ему осталась только одна, – мрачно резюмировал лейтенант.

Мы сидели в моем кабинете и опять пили чай. Эти «военные советы» уже становились традицией. Клавдия Петровна исправно носилась между нами и пищеблоком, пополняя запасы кипятка, сахара и печенья.

– Слабое утешение, знаешь ли. Во-первых, хоть и одна, но чья-то жизнь. Вернее, даже две, – проворчал я. – И потом, ты уверен, что после девятой он остановится? С головой у него явно не все в порядке, может ведь и во вкус войти.

– Может, – кивнул Семен, – этот гад все может.

– Я думаю, сейчас наша первоочередная задача – не дать ему добраться до следующей жертвы. Вот только как это сделать, ума не приложу.

Лейтенант шумно отхлебнул чай, поставил чашку и обеими руками взъерошил волосы.

– Ну, до сих пор убийца выбирал жертв из Машкиной картотеки. Не думаю, что сейчас он изменит своим традициям.

– Мы, кстати, так и не определили, откуда утечка информации! – напомнил я.

– Угу, – согласился участковый, – только времени у нас на вычисления не осталось: наверняка эта сволочь уже знает, кто будет следующей. Надо срочно искать потенциальную жертву и как-то ее прикрывать. Палыч, тащи-ка сюда картотеку!

– Мария Глебовна! – я выглянул в коридор.

Акушерка испуганно выскочила из смотровой:

– Да, доктор! Что случилось?!

– Пока ничего, – успокоил я ее. – Принесите мне, пожалуйста, карты ваших пациенток.

– Всех?!

– Нет, только беременных.

Мария Глебовна грустно посмотрела на меня и, понурясь, побрела по коридору.

Я вернулся к Семену:

– А ты так и не вспомнил, где видел маньяка раньше?

Лейтенант помотал головой:

– Нет, Палыч. Ежели б вспомнил – мы бы тут с тобой сейчас не сидели и дедукцией не занимались. Взяли бы уж подонка.

– А ты подумал, как ты его брать будешь, когда доберешься? – я скептически усмехнулся. – При его-то способностях?

Семен погрустнел:

– А хрен его знает! Думал, конечно. Но в голову ничего не приходит: эта сволочь ведь умудряется как-то исчезать! Просто раз – и нет его…

– Да знаю, сам видел. И как его брать?

Участковый пожал плечами.

– Давай пока подумаем, как будущую жертву защитить. Все равно брать мне пока некого.

В кабинет тихо вошла Мария Глебовна. Подошла к нам и положила на стол стопку амбулаторных карт:

– Вот, Пал Палыч. Здесь все.

– Спасибо. Я посмотрю пока? – почему-то я чувствовал себя виноватым перед акушеркой.

– Да, конечно, – тихо ответила она и вышла.

Лейтенант проводил ее взглядом:

– Как-то неловко получилось с Марьей. Обиделась.

– Да уж… – промямлил я. И, чтобы избавиться от замешательства, подтянул к себе стопку карт.

– Давай смотреть по моей бумаге. Называешь мне фамилию, я отмечаю в списке погибших. Посмотрим, сколько еще осталось, – предложил Семен.

Я кивнул и снял верхнюю книжечку:

– Лагина.

– Есть, – лейтенант поставил крестик напротив фамилии.

– Бехтерева.

– Есть.

Еще один крестик.

– Ивашкина.

– Есть.

– Баева.

– Есть.

– Лукина.

– Есть.

– Леткова.

– Есть.

– Светина.

Молчание в ответ. Я поднял голову:

– Нет Светиной?

– Нет, Палыч, однофамилицы твоей нет, – Семен еще раз пробежал глазами по скорбному списку. – Откладывай пока в сторонку.

Я положил карту на край стола и отнял руку. Мельком еще раз взглянул на серенькую картонную обложку. И почувствовал, как грудь сдавил ледяной обруч…

– Палыч, ты чего? – голос Семена прозвучал откуда-то издалека и был встревоженным.

Вместо ответа я онемевшей рукой указал на одиноко лежащую серую книжечку. На ее обложке синими чернилами было аккуратно выведено: «Светина Аля».