Текст книги "Anamnesis vitae. (История жизни)."

Автор книги: Александр Светин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

А. Светин
Anamnesis vitae. (История жизни)

Пролог

Я танцую в ночном дожде. Мне нравится, как крупные капли пролетают сквозь меня, слегка щекоча прозрачное тело. Мне нравится рассекать крыльями тугие струи, стремительно проносясь сквозь них над самой землей. И взмывать вверх, к плачущим тучам, нанизывая себя на нити дождя, будто огромную бусину.

Мне полюбилось это занятие недавно. Однажды, во время полета к моему Человеку, меня настиг дождь. И случилось невероятное: впервые я отвлеклась от цели, отдавшись нахлынувшему, неведомому прежде наслаждению.

Ненадолго, на какой-то миг, но – отвлеклась. А это противоречит всем правилам Хранителей. И никогда прежде ни с кем из нас такое не случалось. Кроме меня.

С того времени я часто ищу дождь. Именно такой, как сейчас: ночной, сильный, с крупными, крепкими каплями. И когда нахожу, лечу туда, чтобы танцевать с ним.

Вот и теперь: полностью отдавшись танцу, мое сознание пропустило первые сигналы опасности. И спохватилось лишь тогда, когда мой Человек уже стал уходить.

Вслед за сознанием, к гибнущему Хранимому устремилось и мое тело. Размазавшись в небе длинным прозрачным сгустком, оно мчалось на помощь, заставляя тоскливо выть чутких собак в городах и деревнях, мелькающих под крыльями.

Уже на подлете меня настигло понимание того, что – не успеть.

Спикировав с высоты, обнимаю крыльями лежащее на земле окровавленное тело, укрывая моего Человека от опасности. Поздно. В нем нет больше жизни. А вернее, двух жизней: одна так и не успела родиться.

Мне не хватило всего нескольких мгновений, чтобы отвести смертельный удар. Случилось неслыханное: Хранитель оставил в беде своего Человека. Такое не прощается.

Погладив напоследок крылом успокоившееся лицо ушедшей, я взмываю вверх, к звездам. И в тоске парю кругами под ними, смиренно ожидая наказания.

Вот и оно: мои крылья тают. Растворяются в воздухе, будто тонкий весенний лед в воде под теплыми лучами. Миг, другой – и исчезли совсем.

С высоты я падаю к земле. Тщетно пытаясь раскрыть несуществующие крылья, чтобы наполнить их ветром и вновь взмыть в вышину. Земля все ближе, ближе… Кричу в отчаянии, но крик мой тих. Только собаки слышат Хранителей.

Земля и темнота встречают меня…

Часть 1
Гиблое место

Ветер рваные тучи сметает с высот голубых,

Унося вместе с ними смешные обрывки мечты.

Дотянуться бы словом, раз нету оказий других,

К той, которую небо придумало для красоты…

Глава 1

7 сентября 1987 года,

понедельник, 11.15, поселок Ноябрьский

Я остановился перед главным входом в больницу и скептически окинул взглядом кирпичное пятиэтажное здание. Судя по всему, строили его еще при ком-то из Рюриковичей. С того же времени и ремонт не делали.

Ноябрьская районная больница не производила впечатления фабрики здоровья. Скорее наоборот: мрачноватое красно-коричневое здание напоминало то ли психиатрическую лечебницу для буйных, то ли тюрьму для особо опасных рецидивистов. Сходство с последней особенно усиливали решетки на окнах, бесхитростно сваренные из арматуры и выкрашенные в жизнерадостный голубенький цвет.

Я тяжело вздохнул: в этом застенке мне предстоит провести целых два месяца. За что, спрашивается?!

Уж не знаю, чья это была идея направить нас, молодых врачей-интернов из Нероградской областной больницы, в глубинку. Усилить, так сказать, сельское здравоохранение в районах области. Аж на целых два месяца. Подозреваю, что сия гениальная мысль посетила кого-то из облздравовских деятелей либо в горячечном бреду, либо в момент тяжелой абстинентной депрессии на выходе из запоя. Когда очень хотелось поделиться с кем-нибудь своими непередаваемыми ощущениями.

И вот я, свежеиспеченный доктор Светин, протрясшись три часа в древнем «Икарусе», вывалился из него в аккурат у ворот Ноябрьской ЦРБ. Сиречь – центральной районной больницы, куда мне и предписано было явиться пред светлы очи местного главврача.

…Вздохнув еще раз, я подхватил с земли сумку, взвалил ее на плечо и направился к крыльцу.

Внутри больница оказалась значительно приятнее. Здесь, по крайней мере, не доминировала жутковатая красно-коричневая гамма. Все было вполне пристойно: светленько, чистенько, тихонько. И даже неистребимые запахи приемного отделения не слишком шибали в нос. Всего-то слегка наворачивали слезу, почти не вызывая удушья и рвотных позывов.

– Простите, не подскажете… – начал было я, наткнувшись на выплывшую из смотровой дородную даму в белом халате и накрахмаленном эрегированном колпаке.

– Сначала – сюда, сдадите кровь и мочу. Потом – туда, сдадите одежду и вещи, – не глядя, ткнула она пальцем в двери. – Потом – вон туда: получите больничную пижаму. Вши есть?

– Да нет, – оторопело пробормотал я, пытаясь сообразить, каким образом, сдав одежду в одном конце длинного коридора, получить казенное обмундирование в другом. Голышом бежать, что ли? Простые нравы!

– Так да или нет? – ледяным тоном уточнила дама, хищно вглядываясь в мою шевелюру.

– Никак нет! – категорически заявил я, едва удержавшись, чтобы не добавить: «Ваше благородие».

– Значит, брить не будем! – огорчилась она.

– Да я, собственно, не больной… – предпринял я вторую попытку объясниться.

– Донор?! – обрадовалась дама и цепко ухватила меня за правый локоть. – Вены хорошие, чудненько! Желтухой, сифилисом не болели?

В ее голосе звучала такая надежда, что мне стало неловко.

– Никак нет! – уже привычно открестился я.

– Отлично! Сдавать будете двести или четыреста? Предлагаю четыреста, чтобы лишний раз не ходить, – она заметно оживилась и почти приплясывала в нетерпении.

– Литр! – я начал торговаться.

– Чего литр? – дама явно озадачилась.

– Литр возьмете? Чтобы уж совсем потом не приходить. Никогда, – уточнил я.

Она подумала немного:

– Нет, литр не возьмем. У нас такой тары нет.

Поняв, что переговоры зашли в тупик, я решил начать сызнова:

– Видите ли, я – врач…

– Так что же вы сразу-то не сказали?! – всплеснула дама полными ручками. – Для врачей-то мы завсегда расстараемся! Возьмем мы у вас литр, возьмем, раз такое дело! Это же получается…

Она загнула несколько пальцев и радостно продолжила:

– Получается два флакона по четыреста и один – по двести! Идемте, к главному зайдем за справочками, и – на сдачу! – радуясь, будто голодный упырь, отловивший на ужин упитанную селянку, она потащила меня за собой.

Сообразив, что алчущая моей крови особа тащит меня к главврачу, я смирился и покорно последовал за ней. Собственно, я и хотел-то узнать, где найти местное начальство.

Начальство озадаченно перебирало кипу бумаг, бормоча что-то себе под нос. На его голове красовался такой же накрахмаленный колпак, как и у моей провожатой. И столь же устрашающих размеров.

– Александр Иваныч, я донора привела! – гордо заявила дама. – Хочет литр сдать. Врач, говорит.

Главный оторвался от своих бумажек и с неподдельным интересом воззрился на меня:

– Литр? А наберется столько-то? Худоват, бледноват…

– Наберется, наберется! – поспешила успокоить она. – Положим, ноги поднимем… потихоньку и натечет!

Поняв, что пора прекращать балаган, пока из меня и в самом деле не откачали литр крови, я шагнул вперед:

– Александр Иваныч, произошло небольшое недоразумение! Я и в самом деле – врач, но не донор. Я…

– Так одно другому не мешает! – мудро заметило начальство.

Я кивнул:

– Согласен. Но я прибыл сюда не как донор, а по направлению облздравотдела. Вот! – и протянул главврачу командировочное удостоверение с направлением.

Тот разом поскучнел и вздохнул:

– Ну давайте, посмотрим, что у вас там. Зинаида Петровна, можете идти. Это не донор, а всего лишь доктор.

Дама в колпаке смерила меня взглядом, исполненным глубочайшего разочарования, и царственно удалилась.

А главный, внимательно изучив мои бумаги, сдвинул колпак на правое ухо, откинулся в кресле и уставился на меня взглядом опытного работорговца:

– Ну-с, Пал Палыч, и что мне прикажете с вами делать?

Я пожал плечами:

– В направлении написано, что…

– Да мне по… что там написано! – разоткровенничался мой собеседник. – У меня тут своих штатных врачей девать некуда, а они еще интернов присылают! Вы кто по специальности?

– Терапевт. Буду специализироваться по кардиореанимации! – гордо заявил я.

– Терапевт, значит! Какая редкая профессия! – ехидно заметило начальство. – Да еще и будущий кардиолог!

– Кардиореаниматолог! – поправил я.

– О да, тем более! А знаете что?..

– Нет, – признался я.

– А езжайте-ка вы в Кобельки! – предложил главный.

– Зачем? – я оторопел.

– Там есть участковая больница, – пояснил он.

– И что?

– Двадцать коек плюс амбулатория! – принялось интриговать начальство.

Я непонимающе смотрел на него.

– Два фельдшера, акушерка, служебная машина. С водителем! – главврач продолжал взахлеб расписывать прелести неведомой мне участковой больницы.

– Это замечательно, но при чем тут я?

– А при том, голубчик, что все эти сокровища пылятся в глуши без хозяина. Главного врача там нет. Вот уж пятый год! – сокрушенно пояснил Александр Иваныч.

Я начал кое-что понимать:

– И вы хотите сказать, что…

– …что в силу, так сказать, производственной необходимости, я направляю вас в вышеупомянутую больницу временно исполняющим обязанности главного врача. С наделением всеми соответствующими полномочиями! – торжественно провозгласил босс и принялся писать что-то в моем направлении.

Я оцепенел:

– Но позвольте, я…

– Не позволю, милейший Пал Палыч, не позволю! В направлении черным по белому написано, что вы поступаете в мое полное распоряжение сроком на два месяца. Вот я и распорядился! – главный размашисто расписался и шлепнул на бумажку печать. – Итак, с этой минуты вы официально приступили к исполнению обязанностей. Сейчас я скомандую насчет машины, а вы пока посидите в коридорчике, хорошо? Дела, знаете ли, дела!

Растерянно взяв со стола свои бумаги, я направился было к выходу.

– Минуточку, Пал Палыч! – главврач резво вскочил, обежал стол и оказался рядом со мной.

Ростом он был мне по грудь. Но вместе с колпаком – выше меня.

– Поздравляю вас с началом трудовой деятельности, коллега, желаю успехов! – он торжественно потряс мне руку, мелкими шажками протопал на свое место и вновь зарылся в бумаги.

Аудиенция была окончена. Я вышел в коридор и уселся там на стульчик, пытаясь осознать случившееся. Оно упорно не осознавалось.

Я, молодой врач, двадцати трех лет от роду, только что окончил (с отличием!) славный Нероградский медицинский институт. Попал в интернатуру в областную больницу. Направлен в двухмесячную командировку в Ноябрьскую ЦРБ нюхнуть, что называется, пороху. Пока все было понятно и не страшно.

Кошмар начнется через пару часов. Меня, сопливого лекаря с никаким опытом, отправляют руководить сельской участковой больницей. Туда, где в радиусе нескольких десятков километров я буду единственным врачом. При одной лишь мысли о том, с чем мне придется столкнуться, в животе начиналось неприятное томление – явный предвестник медвежьей болезни.

– Ну-с, доктор Светин, начинается взрослая жизнь… – уныло пробормотал я и заозирался в поисках удобств.

7 сентября 1987 года, 11.32,

Ноябрьский район

Нина помахала рукой вслед удаляющейся попутке и осторожно спустилась с насыпи. Прошагав несколько десятков шагов по раскаленной степи, женщина углубилась в чахлую лесополосу. И с облегчением вздохнула: идти в тени было куда легче. Правда, приходилось смотреть под ноги, из утоптанной тропинки там и сям вылезали затейливо-скрюченные корни, так и норовя зацепиться за ногу. Ну да это пустяки в сравнении с путешествием по солнцепеку. Тут и обычный человек зажарится, а уж в ее-то положении протопать под солнцем три километра до родительских Кобельков – задачка не из простых.

Словно соглашаясь с матерью, в животе заерзал Лешка. И нетерпеливо пнул куда-то в печень: иди, дескать, не задерживай, обедать пора!

Нина охнула и улыбнулась. В свои восемь месяцев сын отличался завидной резвостью. Даже докторица удивлялась, когда УЗИ делала: мол, егоза он у вас, мамочка, ни секунды на месте не лежит! Хорошо хоть дал рассмотреть свое мальчишеское хозяйство. С того времени и превратился из безымянного плода в Лешку.

Она как-то сразу решила, что если мальчишка, то – Лешка. В честь отца, стало быть. И плевать, что отец о сыне ничего не знает и не узнает никогда (уж она-то об этом позаботится!). Главное – осталось у нее живое напоминание о том коротком, трехмесячном счастливом безумии: нахлынувшем, будто шальная волна в тихом море, закрутившем, завертевшем… да и швырнувшем на прибрежный песок ее, совершенно обессилевшую, опустошенную… и недоумевающую.

Собственно, она до сих пор так и не поняла, что же это с ней было такое… но точно знает: прежде ничего подобного не испытывала и вряд ли, наверное, еще когда-то испытает. И ладно, не нужны ей эти потрясения, чай не девочка давно… Любовь-морковь и прочие сопли – это все для подростков. Жизнь должна идти по плану, иначе – теряешь себя.

Очередного мужа в ее планах не было… А вот ребенок – был.

Нина зябко передернула плечами, вспомнив, как посмотрел на нее Алексей, когда она заявила, что уходит. Что-то было такое в том взгляде… отчего она до сих пор иногда чувствует себя убийцей.

Женщина потрясла головой, отгоняя ненужные мысли, и ускорила шаг. Плевать. Главное: она сохранила свою независимость, свою собственную, годами выстраиваемую жизнь… и получила Лешку. А муж – это, знаете ли, для энергичной современной женщины придаток вовсе необязательный, даже лишний. Да и вредный: никакой, понимаешь, личной жизни…

Нина усмехнулась и прислушалась к тому, что происходило в ее животе. Лешка затаился, словно обдумывая материнские мысли. Ну, отдыхай, малыш, отдыхай: все-таки несколько часов тряслись по жаре из Нерограда, да и впереди еще почти час пешком… Ей и самой не мешало бы дух перевести.

…Впереди блеснула вода. Озеро. Небольшое, но с прозрачной, чистейшей водой. И очень, очень холодной: тут со дна ключи бьют. Собственно, озеро так и называется – Ключевое.

Женщина улыбнулась в предвкушении. Искупаться, конечно, не получится – вода ледяная, тут же судорогой все сведет. А вот умыть разгоряченное лицо родниковой водой, да напиться от души – это в самый раз. Эх, жаль живот не позволяет добежать до берега, как бывало в детстве… приходится вот так, степенно, вразвалочку, как и полагается будущей мамаше.

Она разулась, сошла с тропинки и напрямик, по траве, направилась к озерцу.

Волосы на затылке будто кто-то взъерошил холодной пятерней. Нина остановилась и резко оглянулась: ей хорошо было знакомо это ощущение чужого взгляда… недоброго взгляда.

Никого. Никакого движения среди деревьев. Даже листва не колышется в полном безветрии.

Женщина постояла минуту, прислушиваясь и всматриваясь в лес. Ошибиться она не могла: слишком часто прежде доводилось ей ощущать спиной и затылком взгляды многочисленных недоброжелателей (чаще, конечно, недоброжелательниц!). Что поделаешь, за природную красоту и успешную карьеру приходится платить!

Но в этот раз, похоже, ошиблась. В затихшем, разморенном от жары лесу людей не наблюдалось. Кроме нее.

Успокоившись, Нина вновь двинулась к озеру. Подойдя к воде, осторожно попробовала ее босой ногой – холодная! Женщина оглянулась еще раз и, убедившись в отсутствии наблюдателей, быстро стянула через голову легкий летний сарафан.

Оставшись в одних трусиках, она вошла в воду, поежилась и сделала несколько шагов вперед. Ноги до колен тут же потеряли чувствительность: несмотря на жару, вода была просто ледяной. Как в далеком детстве, Нина опустилась на колени, оперлась руками на дно, погрузив разгоряченное лицо в обжигающую воду. И сделала осторожный глоток.

Сразу стало легче. Холодный ком прокатился по горлу и растекся где-то внутри. Озеро ласково поглаживало мелкими ледяными волнами ее выросший живот с притаившимся внутри Лешкой и пощипывало оказавшиеся в воде соски. Это было неожиданно приятно, даже возбуждающе.

Нина с сожалением оторвалась от воды, чтобы сделать вдох. Солнце тут же мстительно наградило ее горячими пощечинами: лицо высохло моментально. Быстренько набрав побольше воздуха, женщина вновь опустила голову в воду. И открыла глаза.

Каменистое дно просматривалось далеко во все стороны, прозрачность пропитанной солнцем воды была идеальной. Наслаждаясь прохладой, Нина неторопливо поворачивала голову, рассматривая небогатый подводный мир лесного озера. Собственно, кроме мелкой округлой гальки, на дне и не было ничего.

Воздух как-то быстро закончился. Все-таки наличие увесистого животика сказывается: ни тебе побегать, ни понырять… Улыбнувшись прямо в воде, Нина оттолкнулась руками от донных камней и разогнулась…

Вернее, попыталась разогнуться. Но ее затылок встретил неожиданное препятствие: навалившаяся тяжесть пригнула голову еще ниже, больно ткнув лбом в дно.

Страха пока не было. Было удивление. Нина скосила глаза вправо, влево, пытаясь рассмотреть, что же ее держит. Не увидела ничего нового, кроме неясной тени на дне. Была ли она раньше, или нет, женщина вспомнить не успела…

В животе встрепенулся, забился Лешка. Почувствовав нехватку кислорода, малыш больно замолотил ножками и ручками. Помогло. Нина будто проснулась и рванулась изо всех сил, пытаясь освободиться от неведомой силы.

В ответ голову еще сильнее вдавило в камни. Правым глазом женщина увидела медленно растекающуюся в воде розовую струйку и поняла, что это – ее кровь. Видимо, из рассеченной брови.

Вот тут-то и пришел страх. Грудь уже разрывало коварное желание вдохнуть, в глазах темнело и мельтешили какие-то цветные пятна. Не в силах оторвать голову от проклятых камней, Нина забилась всем телом, пытаясь освободиться. Вышло еще хуже: руки и ноги разъехались на скользкой гальке, и женщина распласталась на дне, сильно ударившись животом.

Резкая схваткообразная боль на несколько мгновений заставила Нину забыть об опасности. Низ живота сжался в тугой горячий комок, чуть расслабился, – и опять сжался. Боль часто пульсировала, нарастая и заполняя собой все сознание.

«Рожаю!» – удивленно констатировала женщина.

Она не знала прежде, как это бывает, но отчего-то сразу поняла, что новая боль – это именно схватки. Только почему-то очень уж частые.

Словно в подтверждение ее догадки, живот скрутило так, что лежащую на нем Нину ощутимо подбросило вверх. И тут же внутри будто что-то лопнуло. Вода между ног стала теплой, почти горячей.

Нина опять попыталась вырваться. Но руки и ноги уже почти не подчинялись ей. Наполненное болью сознание быстро умирало, напоследок балуя хозяйку чередой сменяющихся причудливых видений, звуков и ощущений. Самым ярким из которых было странное чувство, будто Лешка вылезает из нее, нещадно разрывая ручонками материнское лоно…

А потом все кончилось.

7 сентября 1987 года, 13.15,

Ноябрьский район

Древний санитарный «уазик» вдруг со страшным скрежетом свернул с грейдера (это дорога такая, из насыпанного и утрамбованного гравия, чтоб вы знали!), резво скатился вниз по откосу и сбрендившим тушканчиком поскакал по степи.

– Какого… – поинтересовался было я, но на очередной кочке ископаемую машину швырнуло вверх, и я влепился теменем в крышу кабины, пребольно прикусив язык.

Рот тут же наполнился кровью. Желание задавать вопросы сразу пропало.

– Спрямим тут, док! – оскалившись в улыбке, проорал Кешка, мой новообретенный персональный водитель. – По грейдеру крюк получится, километров двадцать! А мы – прямиком, через лесок, потом полем, бродом… а там уж рукой подать! А чо, машина – зверь! Я в армии на такой по горам знаешь, как скакал? Что твой сайгак! – Кешка громко захохотал, поскреб пятерней тельняшку на груди и крутанул руль, объезжая невесть откуда взявшийся в степи валун.

«Уазик» послушно встал на два колеса и продолжил путь в таком положении. Навалившись на водилу, оказавшегося внизу, я прохрипел ему в ухо, борясь с тошнотой:

– А давай попробуем поездить на четырех колесах! Мне кажется, у тебя получится…

– Фигня вопрос! – легко согласился Кешка и с размаху поставил машину на четыре точки.

Меня швырнуло в пассажирскую дверь. Та с готовностью распахнулась, и я на три четверти туловища вылетел из кабины, едва успев уцепиться за дверную раму, стекло в которой, к счастью, отсутствовало.

– Док, ты куда?! По нужде, что ли? – деликатно поинтересовался мой драйвер, вдавливая в пол педаль газа.

– … … …ь! – витиевато объяснил я ему, судорожно цепляясь руками за открытую дверь, а ногами – за сиденье и обреченно наблюдая, как в каком-нибудь полуметре под моей… нижней частью спины с бешеной скоростью проносится неровная и очень твердая на вид земля.

– А-а-а! – с пониманием протянул Кешка.

Бросив руль, он наклонился ко мне и одним рывком втянул внутрь.

– Так бы сразу и сказал! Я-то подумал: может, приспичило, выйти решил, – Иннокентий заботливо и усердно принялся отряхивать с меня рыжую дорожную пыль.

– Кеша! – выдохнул я ему в ухо, обретя через какое-то время дар речи.

– Чо, Палыч? – улыбнулся он своей многозубой улыбкой и прозрачными голубыми глазами вопросительно уставился на меня.

– Кто ведет машину, Кеша? – ласково поинтересовался я.

– Какую машину, док? – озадачился мой собеседник, безуспешно пытаясь избавить меня от пятна на левой брючине.

– Нашу машину! – тихо и задушевно уточнил я, борясь с острым приступом тошноты и ненормативной лексики.

Водитель наконец развернулся в сторону лобового стекла и присвистнул: прямо по курсу был овраг, мало уступающий по размерам Большому Каньону.

– Ох, е! – констатировал Кешка, вцепился в руль и заложил очередной вираж.

Я уже привычно вылетел в дверь. Машина неслась над обрывом и теперь подо мной оказалась пропасть метров в десять глубиной.

– Док, держись, я сейчас! – проорал шофер и потянулся было ко мне…

– Держи руль, твою мать! – взвыл я на всю степь, почувствовав, как вильнула машина. – Держи руль и тормози!

Кешка удивленно взглянул на меня, но послушно убрал ногу с газа, неохотно переместив ее на педаль тормоза. «Уазик» крякнул, клюнул носом и остановился.

Я сполз на землю, нагнулся над оврагом и… впрочем, грубую натуралистическую сцену лучше опустить.

…– Да, Палыч, зря ты в больничную столовку заходил, – участливо сообщил мне Кешка, пристроившись на корточках рядом.

Занятый процессом, я только кивнул и промычал что-то невнятное. Это уж точно, зря. С Кешкой надо ездить натощак и желательно под глубоким наркозом. Или в состоянии тяжелого алкогольного опьянения – чтобы сохранить остатки психического здоровья.

– Далеко еще? – поинтересовался я, полностью очистившись от всего съеденного за неделю.

– Да ерунда, верст пять-шесть, не больше. Сейчас через лесок проедем, мимо озера потом и готово – считай, приехали! – с энтузиазмом, показавшимся мне подозрительным, воскликнул водитель.

– Что-то ты про брод говорил? – вспомнил я.

– А что брод? Там из озера речушка вытекает, крохотная такая. Моста нет, так я брод знаю. Проскочим, даже ног не намочим! – бодро заявил Кешка.

Я тяжело вздохнул. Видимо, в таинственные Кобельки мне предстоит приехать не только очищенным изнутри, но и выстиранным-вымытым снаружи. Ладно, слава богу, плавать я умею, а в такую жару намокнуть даже приятно…

– Поехали! – я поднялся и полез в опротивевшую кабину.

…Зациклившись на ключевом слове «брод», я совершенно пропустил мимо ушей упоминание о поездке через лес. А зря.

«Уазик», виляя, несся между деревьями, подпрыгивая на многочисленных корнях. Кешка, оскалившись в неподвижной улыбке, пялился в лобовое стекло, лихо уворачивая машину от несущихся навстречу сосен, берез и прочей поросли (ездить деревья совершенно не умели!).

А я вжался в кресло, вспоминая все хорошее, что было в моей короткой жизни. И заодно гадал, какое из набегающих деревьев стукнет меня в лоб. Один раз, но сильно.

Просить водителя снизить скорость было бесполезно, это я уже понял: Кешка умел вести машину, только вдавив педаль газа до упора. Что такое тормоз, он представлял весьма смутно. Смирившись с судьбой, я закрыл глаза: одним доктором больше, одним меньше – какая, в сущности, разница!

– А вот и озеро! – радостно проорал Кешка мне в ухо.

Я встрепенулся и поднял веки. Последнее дерево со свистом пронеслось по правому борту – и лес кончился. Прямо перед нами и впрямь оказалось небольшое круглое озерцо.

– Ключевое. Озеро Ключевое, называется так! Тут со дна родники бьют, вода жуть какая холодная! – пояснил водитель.

– Однако же купаются! – заметил я.

– Кто купается? Палыч, тут и метра не проплывешь, судорогой скрючит! Вода – ледяная! – возмутился Кешка.

– Купаются! Вон, гляди! – упрямо стоял я на своем, показывая вперед.

На берегу пестрым блином валялась одежда. А ее хозяин, вернее – хозяйка, обнаружилась метрах в пятнадцати от берега. Женщина лежала на воде, раскинув руки и ноги, и опустив лицо вниз.

Кешка присвистнул:

– Во дает баба! Не всякий мужик в Ключевом окунуться решится, а этой – хоть бы хны!

– Не хоть бы хны, Кеша! – пробормотал я, всматриваясь в распластанную неподвижную фигуру в озере. – Давай-ка к берегу! Быстрее!

Водитель искоса взглянул на меня и крутанул руль. «Уазик» рванул к озеру. В считанные секунды машина преодолела оставшиеся метры и, вздымая фонтаны брызг, понеслась по мелководью к лежащему впереди телу. В том, что это именно «тело», я уже не сомневался.

Кешка ударил по тормозам. Я распахнул дверцу и, не разуваясь, спрыгнул в воду. И тут же невольно охнул, ноги до колен обожгло холодом: вода в Ключевом и впрямь была ледяная.

– Палыч, она, кажись, мертвая? – несмело предположил мой шофер, тоже выпрыгнув из кабины и остановившись над лежащей вниз лицом женщиной.

– Похоже, да. Помоги-ка! – я взялся за холодные плечи.

С трудом мы перевернули тело. Никаких сомнений теперь не осталось: женщина мертва, и уже давно. Лицо, грудь и живот утопленницы покрывали характерные багровые пятна. Я напряг память, вспоминая курс судебной медицины. Если ничего не путаю, трупные пятна появляются через два часа после смерти.

– Док, это что? – хриплым шепотом спросил Кешка, тыча пальцем куда-то вниз.

Я проследил взглядом и почувствовал, как ледяной холод, сковавший ноги, вдруг скакнул вверх и вцепился мне в грудь, заставив замереть сердце…

Трусики несчастной оказались спущенными до середины бедер. А чуть выше, между ног, виднелась синеватая, сморщенная, покрытая редкими волосиками головка младенца.

Кешка издал утробный звук и, зажав обеими руками рот, помчался к берегу. Я – за ним. Почти одновременно мы выбрались на сушу и упали на четвереньки.

Тошнило нас долго. Причем я совершенно не понимал, откуда во мне взялись такие резервы. Странным образом именно этот вопрос, а не наша страшная находка, завладел моим сознанием.

– Она что, в воде родила и утонула? – придя в себя, спросил Кешка.

Я пожал плечами.

– Там мелко, как она утонуть могла? Может, решила воды напиться, наклонилась, а тут схватки начались. Она от боли сознание потеряла, упала и захлебнулась. Может, сердце слабое было: не выдержало перепада температур… Или еще что. Вскрытие нужно делать. Экспертиза нужна. А так гадать – дело неблагодарное.

– И что нам теперь делать?

– Милицию надо вызывать.

– Участкового нашего, что ли?

– Наверное. Он же у вас тут всю милицию представляет?

– Ну да, он, Семен Михалыч. Суровый мужик! – с неподдельным трепетом сообщил мне Кешка.

– Так давай звать твоего сурового мужика. Вот только как? – вдруг озадачился я, поняв, что на ближайших соснах телефонов-автоматов нет.

– Так у нас же рация в машине! – небрежно пожал плечами Иннокентий и побрел по воде к «уазику».

Я оторопело поглядел ему вслед. Оказывается, у меня теперь есть доступ к передовым средствам связи?! В положении и. о. главврача Кобельковской сельской больницы начали появляться некоторые прелести.

Выйдя из ступора, я зашлепал вслед за Кешкой.

…– Как думаешь, Палыч, Нинка почему утонула? – Вопрос Семена Михалыча, прозвучавший после долгого молчания, заставил меня вздрогнуть от неожиданности.

– Трудно сказать. Молодая женщина, на вид здоровая, крепкая… Вскрытие, возможно, что-то прояснит, – выбираясь из задумчивости, пробормотал я.

И встрепенулся:

– Нинка?!

– Нинка Смурякова. Наша она, из Кобельков. Сразу после школы в область умотала, поступила в политех, кажется отучилась, да так в Нерограде и осталась. Замуж сходила ненадолго, потом развелась. В какие-то начальницы выбилась, к родителям в Кобельки редко заглядывала. Я ее последний раз года три назад видел, – объяснил участковый.

«Суровый мужик» Семен Михалыч оказался чуть старше меня. Длинный, худой парень в форме лейтенанта милиции приехал на место происшествия через час после нашего вызова. И тоже на «уазике». На классическом милицейском «воронке» с синей полоской по бортам, зарешеченной задней дверцей и даже с мигалкой на крыше.

Выслушав наш рассказ и скупо кивнув, участковый внимательно осмотрел тело и вернулся к своей машине. Негромко сказал что-то в рацию, выслушал ответ и ткнул пальцем в Кешку:

– Значит, так. Ты, Иннокентий, сейчас отвезешь труп в ЦРБ, в морг. Там уже в курсе…

– Михалыч, да ты что?! Не повезу я покойницу, не проси даже! Да и вообще… мне доктора надо доставить! – замахал руками мой верный водитель, бледнея на глазах.

– Доктора я сам доставлю.

– Все равно! Не повезу труп, хоть убей! У тебя машина есть, сам и вези! – храбро пискнул Кешка.

Семен Михалыч подошел к нему вплотную.

– Иннокентий! – ласковым тоном, от которого почему-то захотелось сходить повеситься в чаще, начал участковый. – Ну посуди сам, дружок, как я повезу? Лежачих мест у меня в машине нет, только сидячие. Ты видел когда-нибудь, чтобы трупы ездили сидя?

Кеша отрицательно помотал головой.

– И я не видел. Зато видел, как они ездят лежа. Вот мы сейчас все вместе, аккуратненько так, уложим покойницу на носилки в твою машину. В салон, стало быть. А ты, Иннокентий, сядешь в кабину и поедешь. В морге сдашь тело и мне доложишь по рации о выполнении. Вопросы есть?

Кешка икнул.

– Вопросов нет. Приступаем к выполнению первой части задачи. Док, ты нам поможешь?

Втроем мы в конце концов загрузили тело в салон «санитарки». Бледный Кеша сел за руль.

– Давай, Иннокентий! Мы в тебя верим! – ободряюще заявил Михалыч и с размаху хлопнул ладонью по борту «уазика».

Кешка вздрогнул и даванул на газ. Машина запрыгала к берегу и скрылась в лесу.

Участковый вздохнул и покачал головой:

– Молодежь… – философски произнес он.

Так мы и ехали с «суровым мужиком» – молча, думая каждый о своем, пока Михалыч не начал разговор про утопленницу.

– Долго едем. Кешка говорил, есть какая-то короткая дорога, через брод. А мы опять на грейдер выехали, – заметил я.