Текст книги "Нейронная одержимость (СИ)"

Автор книги: Александр Стаматин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Глава 22

в которой Адриан видит райские кущи, много шутит и очень много грубит.

Место: киберпространство. Пургатория.

Кроваво-алые полигоны. Стенания ветра и неясные тени вдалеке. Жутковато. Наверное, на обычного преступника местного разлива это способно неплохо надавить. Вот только я не совсем местный и не совсем обычный, и на моём руническом клинке ещё не просохла цифровая кровь демонического отродья. Не говоря уже о той, с которой я заключил сделку совести.

– Имя? Фамилия?

– Адриан из весьма известного рода, – пытаюсь я отвести шутовской поклон. Вот только растущие из земли цепи, сковавшие тело, несколько мешают в этом.

– Чем раньше ты прекратишь скоморошничать – тем проще будет потом, – несколько сочувственно отвечает кафолик. Одно движение рукой – и багровая пыль поднимается с «земли», крутится и превращается в простой деревянный стул. На который и усаживается церковник.

– Вы даже не представились, так что не вижу причин отвечать взаимностью.

– Что ж. Анастас Белькаллин. К вашим услугам.

– Адриан, – коротко киваю. – Фамилию не заслужил.

– И почему ты, Адриан, – в глазах собеседника вижу явный скепсис, – не имеющий фамилии, убил достопочтенного Армода?

– Молюсь, о святейшество, – даю глубокий, насколько возможно, поклон, – что никогда не попаду в тот дом, где снюхавшийся с демонами Армод был достопочтенным.

Белькаллин слегка поигрывает желваками.

– С кем ты вошёл в сговор для штурма палат?

– Со своей совестью и стеклянным потолком.

– Запираемся, значит, – покачивает головой кафолик и даёт знак сопровождавшим служакам в золотом. Их было пятеро, когда я только очнулся после принудительного перевода допроса в эгрегор. Теперь могу видеть только двоих, и наверняка в этом тоже был элемент психологической игры: а вдруг сзади вот тот горбун готовит удавку? Не думать о таком, наблюдать за происходящем – перескажу если не Филу, так Аде. Итак, первый останавливает свою шарманку, а второй притушивает пару лампад из целой грозди.

Света на «нашем» участке Пургатории становится меньше. А вот гула – куда больше. Ветер теперь приносит не только пыль, едкими крупицами царапающую местное отображение кожи, но и голоса. Ломкий голос старика, всплывший из памяти Адриана. Знакомый девичий голос, в котором вместо звона слышен лишь горький рёв. И лишь потом я слышу отца. Настоящего отца, а не ту полуразвалившуюся пародию с вершины Золотого шпиля, и его негромкую горькую речь. Её сменяет горестный плач матери и слова заупокойной молитвы – настоящей, а не читаемой местной пародией на христианство и Адептус Министорум одновременно. Меня пробирает от осознания нереальности момента, оторванности от прошлого и осознания, что больше мне никогда не увидеться с родными… вот только опереточные звуки умирающих людей, прибавляющиеся к общему хору, возвращают меня к реальности цифрового чистилища. И смешных людей, играющих в допрос.

Я оглядываю моих мучителей внимательнее. Вот, что вы мне готовы предложить? Страх смерти, страх горя и боли близких? Что ж, местные безопасники деградировали так же сильно, как и остальной мир. Решили сначала допрашивать, а не узнать о прошлом получше. А ведь в нём была смерть, несколько прыжков в неизвестность, раздражённые инфодемоны и всякая мелочь на сдачу. Драки подручными предметами в чистом поле, десяток дул пистолетов, долгие десять лет интриг в Золотом шпиле при умирающем отце. Даже Адриан рассмеялся бы от такого – и уж я тем более не могу сдержать веселья.

– Тебе смешно, отродье? – кафолик явно раздражён, но его звонкие пощёчины только усиливают мою истерику. – Ты хоть понимаешь, к кому ты попал? Тебя допрашивает кафолик духовного ордена Птицы, шут гороховый!

Я кое-как подавляю смех и более внимательно осматриваю церковника. Действительно, среди его оберегов есть вполне себе золотой значок какого-то не то ворона, не то сокола. Каллиник, мать его. Ну да, Белькаллин и Каллиники. Стоило догадаться. Интересно, как смотрит милсдарь Степан Балагуров, повелитель Скоморошьего Шпиля на то, что у него в подулье командует кто-то из конкурирующей семейки? Возможно, будет слегка в ярости. А значит, у меня ещё будет шанс обойтись без засветки фамилии. Но в этом случае придётся потянуть время.

– Знаете, милсдарь, вы заставили меня вспомнить одну старую историю про двух мудрых кафоликов из ордена ээээ… – как там звучит орден Лаодикиев? Орден купола? СТОП! НЕ СМЕШИТЬ СЕБЯ! – …впрочем, это неважно.

– Ну уж нет, говори – или я вырву еретическую историю железом!

– Ну ладно. Престарелый Каллиник спрашивает Каллиника: «– Какова твоя профессия? Ты гридень? – Нееет! – отвечает Каллиник, – моя главная профессия – Каллииииииник! А твоя, наверное, врач? – Нееет! Я Калллииииииииник!»

Я заливаюсь смехом, пока помрачневший церковник раздаёт короткие и ёмкие указания, излишне удобренные страшилками. Разгораются десятки невм и я словно слышу явный хруст черепной коробки, но вопросы всё так же не работают. Следующие часы проходят для меня однообразно.

– Кто заказчик налёта?

– Я сам.

– Не смей лгать! – взвизгивает кто-то сзади и уши закладывает низкий звук. Кто-то отрисовал невму, вот только судя по следующему вскрику – шлем ужаса продолжает работать. – Двадцать четвёртая не работает, о кафолик!

– Пробуйте чередование с железом. Что ты скрываешь в нейре?

– Подборку тайских членодевок, – моя ухмылка натыкается на непонимание и мне приходится объяснять им, насколько готовы пасть некоторые разумы, ослепленные похотью. Мой рассказ вызывает заметные рвотные рефлексы…ведь вряд ли аромат палёной плоти от раскалённой кочерги способен пронять палача. Пусть даже раскалённый металл не способен прожечь мою кожу, и даже чёрные следы затягиваются в мгновение ока.

– Зря ты не понимаешь – твоё сопротивление, хамство и оккультные знаки лишь продляют пытку и негативно влияют на её исход.

Я молчу. Мрачные песнопения, светящиеся невмы, кибероковы – ничего из этого не может перекрыть древний, едва ли не первобытный символ, начерченный мною впопыхах. Попытка расколоть волю невмами натыкается на Шлем ужаса, который мешает нанести существенный вред Адриану, хотя пыточный арсенал и вызывает царапины. Разум надёжно защищён охранными знаками, явно незнакомыми местным. Пожалуй, хорошо, что они не смотрели один фильм некогда братьев-режиссеров. Иначе бы понимали, что проще пытать тело, а не разум. Или же проливать кровь в этой реальности – страшный грех? Нет, тогда не существовали бы шпилевики и жестокие отравления в палатах верхних уровней ульев.

Пока я сжимаю зубы до скрежета эмали (что позволяет отвлечься от хруста головы), к Белькаллину подходит один из золотых служак. Он прикрывает ладонью руку, но, на моё счастье – слух Адриана в Пургатории выше всяких похвал.

– Не помогает, милорд.

– Что ж, тогда погрузим его круг на третий. В самый раз, чтобы не беспокоить защитные цепи.

Стук сердца замедляется, пока не отдаётся в боку огнём. Багровая земля почти мгновенно покрывается красным льдом. Мне становится прохладно, но – не более того. И пока меня пытаются заморозить, поджечь, бить какими-то золотыми хлыстами, я думаю о злой иронии судьбы и пугающей ограниченности местных допросников. Во-первых, давно пора тащить напильник для зубов или что там у них сейчас в ходу. А во-вторых, они явно не читали отцов-основателей киберпанка.

ICE. Intrusion Countermeasure Electronics. Электронные средства противодействия вторжению. Лёд. Видимо, невмы играют роль «льда». А теперь меня пытаются заливать адским жидким азотом. Впрочем, чтобы не раскрыть неуязвимость, мне приходится изобразить муки от жгущих знаков и выдать пару маловажных сведений. Про дуэль с Каллиником и про древность символов. Вот только проклятого Анастаса это не устраивает. Или ему было просто мало.

– Откуда столько денег?

– Что скрывается в твоей нейре? Что за два зашифрованных файла хранятся в ней?

– Откуда знания оккультных наук?

– Много читаю.

– За чтение отреченных книг полагается сожжение, – торжественно глядит на меня Белькаллин, и я понимаю, что сказал лишнего. – Ты можешь избежать этого. Порайску нужны носители, и ты можешь быть благословенным.

Благословенным? Вечная ссылка в райские кущи? На мгновение задумываюсь, но душка Адриан, совавший нос куда не стоит, помогает в сомнениях.

Запах. Адриан всегда в первую очередь обращал на него внимание – и сначала в нос ударил запах лампад, а уже потом изображение. Сводчатый зал заставлен какими-то стеклянными бутылками в полторы сажени высотой. Паутины в привычном понимании нет, но вокруг очень много труб, кабелей и терминалов Эгрегора. Мой провожатый облачён в хламиду цвета зимней ночи, и несмотря на уважение, в его голосе сквозит предостережение пополам с превосходством эрудиции. Лаодикий – только у них подобное в крови.

– Будьте осторожны, милсдарь. Тут очень много кабелей – и каждый из них критически важен для существования Порайской сети.

Терминалы, кабеля и свисающие гирляндами амулеты меня не интересуют. Я подхожу к одному из стеклянных баков, и свет фонаря выхватывает лишь пыль. Я смахиваю её и едва не отшатываюсь от омерзения. Внутри чана, в желеобразной массе согнувшись младенцем, сидит голый человек. К конечностям и заднице подходит паутина шлангов, трубок и чёрт знает чего ещё. Лицо обхватывает грубая маска, подающая воздух. Глаза – зашиты, но отчего-то не удалены.

– Они когда-то увидят дневной свет?

– Что вы, милорд, – Лаодикий качает головой. И негромко продолжает, словно боится разбудить людей. – Они и лунный свет никогда не увидят. В отличие от обычных людей, попадающих в Порайск после смерти, эти субъекты увидели его спустя несколько недель после созревания. Когда их тело ослабеет – душа перейдёт в сеть, и мы посадим нового носителя.

– Все?

– Некоторые получили этот пост за исключительные заслуги, – протягивает учёный. – Но подобная чистота душ и мощь разума встречается только у одного из сотни тысяч. Остальные никогда не смогут стать с’рверами, носителями Порайской сети.

– Они никогда не увидят света… а почему бы тогда не удалить глаза?

– Милсдарь, вы обладаете отменным чувством юмора – учёный негромко посмеивается. Как будто его ученик только что выдал забавный, но в корне неверный ответ. – Как же тогда они будут наблюдать за состоянием райской сети?

– Не хотелось бы такой милости.

Лаодикий отворачивается.

И когда его взгляд возвращается, я вижу жёсткие зелёные глаза Белькаллина. Я понимаю, что последнюю фразу умудрился произнести вслух. Пургатория пошутила. Не иначе.

– Ты уверен?

– Лаодикии могут держаться за свои секреты сколько угодно. Но слухи-то ходят.

– Слухи. Что ж, попробуем иначе. Гератий.

– Да, мислдарь.

– Подключи его к девятому каналу.

– Но…

– Ненадолго. Ограниченный доступ.

Со тьмы на голову обрушивается ледяной ливень. Он смывает цепи, смывает Белькаллина и стеклянные куски, покрывающие местные земли. Холод воды перехватывает дыхание (хотя казалось бы, какое оно в киберпространстве?), заставляет закрыть глаза. И открываю их я уже в совсем другом мире. В нём больше живости и естественности, чем в сумраке Нижнедонска. Тут много деревьев, а вода настолько прозрачна, что я не могу определить глубину реки. Это напомнило мне… да нет, быть того не может.

– Может, – сухо усмехается Белькаллин где-то рядом, и я резко разворачиваюсь. Кафолик один – и его ладони открыты мне. – Порайск для каждого свой. Я вижу бесконечный сад на терассе Птичьего улья. Гератий, сказать по секрету, видит идеальный вариант Подулья, где нет трущоб и нищих, зато есть карнавальное веселье.

Я не отвечаю и смотрю на неизвестную тут реку. За ней – тополиная роща, и плавный подъём к степи. Где-то там, наверху, будет сарматский курган. Здорово пограбленный ещё в древности, но сохранивший в себе десяток бусин, разбитое зеркальце и ухочистку. Место моих первых раскопок. Правда, некоторые деревья одинаковые, а журчание воды настолько идеальное, что хочется отлить в реку. Излишне идеальное. Никаких тебе мышей, никаких сольпуг обыкновенных. Вряд ли вверх по течению будет размытое казацкое кладбище и зелёные кости.

– Сидящий в глубине сознания идеал?

– Он самый. Мои братья всегда говорят об этом в проповедях, но для веры иногда нужно показать лично.

– И ради этого люди готовы на всё? – и не только люди, если уж о том говорить. Ада бы много чего отдала за это посещение – если бы чип с ней не вытащили перед допросом.

– Готовы. Если ты назовёшь имя и заказчика, то останешься тут. Даже отключать не станем. Альтернатива тебе не понравится, сразу предупреждаю.

Я покачиваю головой. Не то чтоб прям сомневался в выборе – но небольшая передышка не помешает.

– На ад, чистилище и рай уже посмотрел. Теперь, милсдарь Белькаллин, любопытно посмотреть на альтернативу.

– Я этого ожидал. Но всё равно разочарован. Гератий, отключай нас. Пора начинать по старинке.

Тьма накатывает на опушку резко и частями. Словно кто-то отключает свет. Последнее «выключение» – и открываю глаза уже связанным, на кресле Эгрегора. Служаки отводят монитор подальше от моих глаз, и помогают с одеждой кафолику. А кто-то уже тащит нечто бряцающее на

– Халат?

– Несомненно. И беруши, пожалуйста. Кричать будет уже на иглах, но кто знает, сколько продержится наш Адриан.

– Вы думаете, будет и второй этап?

– Не сомневаюсь. Так что тащите напильники, скальпели и остальное дерьмо.

Тащат иглы и молоток, поглядывая на меня. Видимо, будут загонять под ногти. Потом, на всякий случай, остальную радость жизни – клещи и напильники для зубов, кастеты, шокеры, скальпели, зажимы. Что ж, как веревочке не виться, всё равно конец настанет. Холодное касание антисептика, пальцы в тисках. Удар. Белькаллин не врёт – боль настолько острая, что вся решимость уходит куда-то в трубу.

– К какой фамилии ты принадлежишь? Что скрывается в твоей нейре, Адриан? Говори, и это прекратится, ты будешь прощён! Где ты прочитал о невмах, которые начертил себе? Что? Что ты шепчешь?

– …и не введи нас в искушение. Но избавь нас от лукавого.

Старая молитва старого мира. Мира, где нет обезумевших нейросетей и не менее безумной пародии на пастыря. Но она мне неожиданно даёт новые силы – и вместо того, чтобы распластаться пластом, я плюю в лицо Белькаллину. Этот, последний жест окончательно срезает с него маску благопристойности. Он впечатывает мне в ухо кулак и начинает орать. Словно у него сидел в нейре демон, а не у меня.

– Ты расскажешь. И тебе никакие старые молитвы не помогут, потому что в этой комнате проводник между сетью и Порайском – только я!

Вежливо улыбаюсь. Мне хочется выдать очередную пустую остроту, но нашу в высшей степени приятную беседу прерывают. Третий мужчина заходит в комнату. Его «крестьянский» ферязь кое-где слегка подпален лазерными разрядами, вымазан потеками дешевой, пустой каши и порван. Вот только массивные золотые украшения, осанка и (главное) горделивый взгляд вкупе с ледяным спокойствием создают ему куда более пугающий образ, чем фанатизм и обилие амулетов Каллиника.

– Я же просил никого не пускать, – огрызается Анастас, но пришелец даже не ведёт бровью.

– Мне неловко прерывать вашу беседу, господари. Но вынужден вас попросить выйти вон.

– То есть?

– То есть к чёрту, господари.

– А ты не охренел, часом?

– О нет, – смеётся «точно Уар» и задирает рукав. На нём затеняя остальные источники света мягким золотым светом разгорается электротатуировка, заставляющая моих мучителей заткнуться. – Охренели вы, отродье Каллиников.

«Отродье Каллиников» лишь благовейно взирает на «иерусалимский крест», огненным золотом слепящий им глаза.

Глава 23
Κρυπτός

в которой Комнин делает предложение, Адриан удивлён, а Каллиники получают хороший совет

Арки Скоморошего шпиля. Палаты мирского ордена.

Ради такого я даже поднял гудящую голову и пригляделся к гостю. Кавалерия прибыла, но цвет мундиров оказался иным? Как там было? «Первосоздатель не с нами, потому что он ненавидит идиотов»? Но нет, действительно – крест Комнинов и какая-то фигурка… ага, знак куропалата. «Внутренняя безопасность» Комнинов. Они, наверное, должны меня вытащить. Надеюсь.

– Я неясно выразился? – поднял бровь Комнин, прищурив серые глаза. – Или вы ослепли, не видя знаки моего сана и моего рода?

– Что вы, милсдарь…

– При всём уважении, куропалат, – твёрдо отвечает Белькаллин, пока его ноздри раздуваются от подавленного гнева, – но светская власть не властвует над духовной. А в данном деянии есть следы воздействия диких бесов. Если не демонов!

– Напомните мне, какому ордену подчиняется орден Птицы? – коротко отвечает мужчина и челюсть Белькаллина со стуком встаёт на место. – Вот то-то же. Свободны, кафолик. Вас уже ждут представители Скоморошьего ордена. А вы, черти – не забудьте вернуть вещи уважаемого Адриана.

Служаки начинают сборы с ретивостью, делающей им честь. Откуда-то появляется меч, плашки нейрочипов и браслет. Некто помазывает пальцы синей мазью, другой наливает из графина воду. Профессионалы. Иные бы препирались и заработали взыскание, но эти быстро поняли, что за птица заскочила на огонёк к обречённому. Наверняка Анастас притащил их с собой. Кстати, где он?

– Ещё что-то, милсдарь? – Белькаллин стоит неподвижной скалой. Даже несмотря на боль, я могу понять его выражение лица. Ярость, смешанная с бессилием. Словно хулиган оплевал перед всей школой. Однако не орёт и не бросается с кулаками. Какой молодец. Всё-таки точно профессионал. Выложил бы я ему всё за милую душу рано или поздно, наверное. Комнин глядит на него снисходительно и с некоторым одобрением.

– Даю вам дружеский совет – будьте аккуратны в выражениях с Балагуровыми. Ваша семья уже их достала своим вмешательством в дела Скоморошьего улья. Не наломайте дров ещё больше.

Церковник и служаки отвечают поясными поклонами и выходят. По очереди. Стражник и палачи – пятясь и сопровождая каждый шаг поклонами. Белькаллин – не оглядываясь. Мда, яйца у него есть. Едва дверь захлопывается, как новый гость бесцеремонно садится напротив и расстёгивает тулупчик. Выглядящий чуть более традиционно, чем моё двубортное пальтишко.

– Вот так-то лучше, – ухмыляется мужик в бороду. Ставит на стол какую-то обсидиановую пирамиду и сдвигает верхушку. – Теперь мы можем говорить свободно. Наворотил ты делов, братец. Благо, ума хватило не светить электротатуировкой перед кафоликами – Великие дома бы тебе баааааааааааальшое спасибо сказали за повод пощипать Комнинов за бороду. Но удивишься – внимание бати действительно привлёк. Он соизволил поинтересоваться происходящим, и даже при свидетелях.

Мужик скалится, словно отвесил весёлую шутку. Я прищуриваюсь и пытаюсь вспомнить, при каких обстоятельствах видел эту ухмылку.

Верхушка шпиля. Кажется, такое место называют «гнездом» – посторонние сюда допускаются лишь в рамках приёмов и церемоний, отягощённых запутанным этикетом. Особенно посторонние с оружием. Но я почему-то сжимаю двустволку, кажущуюся в детских руках настоящим слонобоем. Мне страшно – и холодный мрамор статуи, к которой прижимаюсь заправским коммандос, особенно не помогает.

– Нас не накажут?

– Даже если и накажут, – Фёдор усмехается, и его рожа становится похожей на оскал довольного пса, – то ангелок Каллиников стоит того. Неча им летать тута. Батёк их не особо любит – так что наказывать особо и не станет. Да и когда ещё ты будешь стрелять с настоящих кинетических пищалей?

– Федя, чёрт возьми!

– Узнал, чертяка. А мне уж казалось, что кумушки правду шепчут и ты совсем крышей поехал, – бурчит брат, но улыбается в бороду.

– Сам знаешь, брат, кумушки любят перемывать кости.

– Любят. Вот только ты, размахивая энграммным мечом, орал как одержимый в амоке. Я такое видал и раньше, поверь. Уж начал думать, что в своих путешествиях по стопам шпилей ты зашёл в какую-то не ту подворотню.

– То есть ты…

Ну да, конечно, наблюдал. Только как? Под конец схватки не то что камеры – даже свет и тот не работал. Может, подключился к чьей-то «ракушке»? Хотя, есть ещё один, куда более надёжный вариант. «Истинный Уар, как же». Крестьянский ферязь, отличная подготовка. Чёрт, интересно – Филлион знал или тоже обманулся? Нужно будет с ним поговорить по душам. Я-то его задницу перед Белькаллиным спасал, как мог. Видимо, мои эмоции очень ярко отображаются на лице.

– Ты на Уара зла не держи. Мы с ним пересекались по одному делу в стопах Ключевого Шпиля. Два наёмника, два дробовика и очень много должников. Славное время. Но история не для сегодняшнего дня. В общем, когда Фил начал собирать команду, он упомянул твоё имя. И я заинтересовался, потому что история пахла большими неприятностями – а неприятности хорошему брату не нужны.

– Зачем тогда этот маскарад?

– Не могу не спросить того же, братец, не могу не спросить, – барабанит пальцами Комнин. – Сколько лет ты сидел на дне города, словно навь в болоте? Два года? Три?

– Ээээ… – я морщу лоб, но воспоминания вновь приходят. Гораздо легче, чем раньше. – Четыре года. Если совсем точно – в понедельник пойдёт пятый месяц пятого.

– Сидел бы ещё десять, никто б и не трогал, если б Армода не решил пощипать. Так зачем полез на рожон? Нет, ты не подумай – я-то рад увидеть, но хотелось бы понять, как отмазывать тебя от Степана.

Степан? А, точно. Степан Балагуров. Владыка Скоморошьего шпиля. Пожалуй, сын деспота (это титул) Нижнедонска может обращаться на ты к какому-то там главе Великого Рода. Пожалуй, тут шутить не стоит. Пора лепить из моих приключений правдоподобную легенду. Я осторожно начинаю:

– Честно, Федь? Вляпался по глупости. Неудачное дело, перегруз памяти, осложнённый выход из Эгрегора. Потом заключил сделку не с тем человечком, а человечек мало того, что кинул, так ещё и обобрал до нитки. А где один – там скоро появится очередь из желающих не платить за услуги и улей Балагурово закрывается для меня. Вот гордость и взяла верх.

Комнин вздыхает и делает какой-то пасс руками. Видимо, местный вариант крёстного знамения.

– Умеешь ты, конечно… в гордость. Я уж надеялся, что наша семейная, – Комнин играет желваками, – черта тебя обошла. Как-никак, прилив крови Уаров, хоть Тертлдау к ним имеют отношение, как молоко к овсу… Мда уж. Редко, но метко. А что за история с тем Каллиником, благодаря которому ты с Уаром стал кровниками?

Я рассказываю Фёдору о Каллинике, которого едва не зашиб на дуэли, об энграммном мече. Вспоминаю Гипатию, но осекаюсь – а брат уводит разговор в сторону полукровки-Уара, особенно интересуясь именем. Разговор плавно перетекает с темы на тему, но ровно в тот момент, когда я начинаю подозревать допрос, в темы вплетаются байки и вопросы о какой-то дальней родни. К слову вспоминаю побег, объясняя, как додумался спикировать со шпиля в палаты. Выясняется, что мой брат таких подробностей раньше не знал. Что Константин, что дядька Феофил не болтают, видимо.

Иной бы засомневался, точно ли передо мной сидит Комнин или это лишь ещё одна реальность. Вот только память Адриана дала мне железобетонную уверенность – электротатуировка не работает в Эгрегоре, а грубоватую манеру Фёдора подделать можно, но очень уж муторно. Куда более вероятно, что братец просто проверяет, сколько в этих мозгах осталось Адриана Комнина после неопределённого количества пыток. Что ж, запираться не станем. Но и говорить о себе излишне – тоже. Ещё не хватало, чтоб родственники объявили меня безумцем и спрятали в палату. Не ту, где пируют, а где вместо белого камня белые матрацы.

Я, никогда не умел вести разговор так, чтоб отвечая, узнавать о сути вопроса больше вопрошающего. Но даже в тех неловких вопросах о родственниках мне удаётся улавливать зёрна истины. Точнее – наталкиваюсь на обрывки воспоминаний, эмоций и ассоциаций Адриана. Я вспоминаю о Лихуде, которого зашиб особо лютый биомех в походе пять лет назад – сразу после моего побега. Морщусь, услышав о Михаиле – и Фёдор понимающе кивает. Брат и несостоявшийся кесарь, вроде как ушедший в нейромонахи, в последние несколько лет лез в мирские дела семьи так активно, что об этом судачили даже на средних уровнях шпилей. Правда – шёпотом.

Константина Комнина я вспомнил быстро – шкафоподобного кесаря забыть тяжело. Мануил и Всеволод, постоянно подначивающие друг друга и своего старшего брата. Того, что понабожнее. Фёдор, куропалат. Последний раз я слышал его упоминание шёпотом – так что стоит держать ушки на макушке. Рогволд-игроман и Мстияр, которого ещё при мне хотели лишить фамилии и вычеркнуть из разрядных книг.

– Я вот что не пойму, – усмехается Фёдор, набивая трубку табачком, – нахрена ты побрился? Выглядишь теперь как юнец безусый.

– Лишняя страховка. – возвращаю кривую усмешку. – Далеко не все в Нижнедонске рады увидеть старину Адриана, вот и меняю внешность.

– Особенно ты не стараешься.

– Кто бы говорил, истинный Уар. – Мы одновременно заливаемся ржанием и холодок уходит из разговора чуть сильнее. – Ты вообще в курсе, что тулуп делается из первой попавшейся овчины, а не лучшей?

– То у крестьян. Шпилевики могли бы ходить в горлатных шапках, но такие деньги и такая наглость обязательно привлечёт внимание если не мирских ветвей орденов, то наиболее кровожадных из бандитов.

– То есть это такой, – щёлкаю пальцами. Вряд ли тут есть слова «форс» и «понт». В привычном мне значении. – Способ покрасоваться?

– Элемент маскарада, брат. Даже Уары слабо понимают моду простолюдинов – они могут лишь слепо копировать её у знакомого портного, обшивавшего дядю, тётю, бастарда главы дома и какого-нибудь Тертуара заодно.

Шутки и колкости слегка смазывают разговор, и обсуждение текущих событий идёт куда более гладко, хоть и пустовато. Фёдор всегда был близок к Адриану, так что такая пустота оставляет лёгкое ощущение горечи, но меня подобные эмоции не волнуют. Воспоминания куда ценнее, а они приходят с очередной упомянутой фамилией, с очередным местом, и я едва успеваю собрать их в единое полотно. Впрочем, для того, кто пытался скрестить устаревшие учебники с современными теориями для диссертации по раннеисландскому обществу, нет ничего невозможного. Итак, что из нашего разговора уже можно вычленить?

Фёдор – сын третьей жены батька, Ингриды Лаодикии. А вот я, получается, дальний родственник Уаров, потому что плод союза с Амалией Тертлдау – младшим родом прямолинейных воинов. Что ж, было бы хуже, если бы был Каллиником – с родственниками кровная вражда была лишней… надо будет когда-нибудь нарисовать генеалогическое древо. Может, память Адриана постепенно и сливается с моей, но хоть убей – не помню, что за Тертлдау, что за Лаодикии. С кем дружить, с кем враждовать – неясно, понятно лишь, что нужно держаться подальше от церковников в целом и Каллиников в частности. Впрочем, к церковникам брат меня не собирался вести.

– Твою рожу пока к храмам подпускать не будем. Не знаю как насчёт той больной, но вот Армод был явно с нейронной одержимостью. Церковникам только дай повод просветить «ракушку» и нейру Комнина насквозь, – тут он поводил челюстью, словно вспомнил что-то неприятное. – Обойдутся. И так уже охамели дальше некуда.

– Что тогда делать?

– Ты мне скажи. Будь моя воля, я бы тебя заковал в боевой скафандр и отправил бы в поход на степняков. Вот только, – хитро улыбнулся – чует моё сердце, что чёрта с два ты на такое согласишься. Способ сбегать ты находил всегда. так что скажи мне, Адриан – а какие у тебя планы?

– Выйти из гостеприимного участка и выпить пива.

Фёдор морщится. Он не отвечает сразу, лишь затягивается и выпускает сизоватый клуб дыма куда-то вверх. Шумно вздыхает и начинает. Видимо, дальше разговор будет действительно серьёзным.

– Нет, Адриан. Я про планы на жизнь. Ты так и планируешь жить в крысиных норах и передавать великотайные зашифрованные кодексы? Да не смотри ты так. Я может и не глава тайного приказа Великого дома Комнинов а так, мелкий кафолик – но был бы плох, не зная дел родственничков, хоть молитв Михаила, хоть пьяных выходок Мстияра, хоть… неважно. Итак?

Я жестом прошу трубку и Фёдор удивлённо мне её протягивает. Видимо, при брате никогда не курил. Затягиваюсь и едва сдерживаю кашель. Табак оказывается крепковатым для лёгких Адриана. Хотя вкус куда тоньше, чем в оставленной мной реальности. Боярство, мать его растак. Можем себе позволить – боюсь представить даже, сколько он стоит. Дневную зарплату рабочего? Недельную? Месячную?

– Признаться честно? Мне надоело убегать, – истинная правда. – Но при мысли о сложных застольных ритуалах и забытом придворном этикете мне хочется блевать, – и вновь я не лгу. – Хочется приносить реальную пользу. Ты видел, как Каллиники окопались в улье Балагуровых?

– Ещё бы не видеть, – недовольно отвечает Фёдор.

– Думаешь, они остановятся на одном шпиле?

– Думы, думы, – качает головой брат и куропалат. Куропалат. Так его назвал Белькаллин и повиновался. Интересно, он повиновался ему как Комнину или как должностному лицу? Это же не фамилия явно. Должность? Хорошо. С чем связана? Палаты? Нет, это латынь, а в ней не так всё просто. Где там мой второй курс истфака? Scientia potentia est – не про потенцию. Вот и palatos – кажется дворец и «палаты» идут откуда-то оттуда. – Думы редко делу помогают. У меня для этого есть коллеги с более светлыми головами, Но вообще ты прав. Нужно Балагуровым подсобить.

Прищур «со значением» меня не вдохновляет.

– Мне?

– Быстро смекаешь, – начинает улыбаться Фёдор. – Вообще я думал сам в это влезть, но раз ты попался под руку… так уж сложилось, что ты отличная кандидатура. При шпилях тебя не знают, но обитаешь в среде лихого молодняка. Пусть немного другого – но поверь старому кинику, с сорвиголовами найдёшь общий язык, раз умудрился переспорить Уаров. С верностью шпилю, у тебя, может и проблема, зато с мозгами – всё в порядке.

– Спасибо на добром слове, – стараюсь не переусердствовать с иронией, но слова про верность меня задели. Вот так вот, несколько лет не видел – и уже выписан из верноподданных. Хорошо хоть – не из Комниных.

– Я тут не причём, – поднимает руки куропалат. – Дядьки начали собирать на тебя досье сразу после рождения, и твой побег только добавил лишних листков. Особенно пара инцидентов с ловчими командами, после которых охоту на тебя свернули, – брат прищуривается, но память Адриана остаётся глуха. Я что, перебил шпилевиков, пришедших по мою душу? – Не, ты был бы доволен характеристикой. «Истинный Комнин. Характер – степной, выдержанный. Поддерживает ровные, хорошие отношения с работодателями и коллегами по теневому бизнесу. Безукоризненно выполняет свой служебный долг, не берётся за сомнительную работу. Беспощаден к врагам Нижнедонска. Холост. В связях, порочащих его, замечен не был. Книга отзывов содержит ряд благодарностей, имеются сведения о подарках от теневых деятелей плёсн различных шпилей. В данный момент проживает преимущественно в шпиле Балагурово.»