Текст книги "Остроги. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Александр Шакилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 61 страниц)

Только вроде перебрался, как пришлось повториться – дальше «игольные ушки», в которые была продета «нить», располагались чаще. Куртка на груди и рукавах просто-таки пропиталась жирной вонючей дрянью, от холодного металла задубели пальцы.

С предосторожностями миновав сначала колесную тележку, потом сцепку, а потом опять колесную тележку, Макей ускорился по ровному – без перестежек – участку пути и добрался-таки до люка. Гурбан немного замешкался под колесной тележкой, никак не мог отцепить карабин на животе. Вдруг охватила уверенность, что толстые пружины-амортизаторы сейчас лопнут и вагон просядет, всей тяжестью размазав его по шпалам… Наваждение сгинуло, стоило только карабину защелкнуться. К тому же отрезвила боль – Гурбан расцарапал палец о зацеп на тросе.

А Макей уже открыл люк. Для этого ему пришлось воспользоваться фомкой. Заглянув в проем и убедившись, что на складе никого нет, он сначала отстегнул карабин на животе, затем на груди, и юрко, как хорек в курятник, проник в продовольственный склад.

Гурбан как раз вышел на финишную прямую. Палец его кровоточил, голова кружилась, от постоянного напряжения болели все мышцы. До люка два метра, метр, подтянуть тело ближе к проему…

Мясник, который не отставал ни на сантиметр, вновь воспользовался мощью своих легких:

– Быстрее!!!

Эдак он докричится до того, что его проводники услышат.

– Давай же!!!

Мясника заглушил скрежет. Это поезд налетел на что-то вроде противотанкового «ежа», подкинутого на шпалы. И вот этот стальной «еж», сваренный из ржавого лома, цеплял днища вагонов и бетонные шпалы, оставляя на металле царапины, если и замедляя ход состава, то незначительно – те, кто сделал «ежа», неверно выдержали размеры.

И «еж» рядом уже, его отлично видно в свете фонаря, направленного Мясником. Окисленный металл порвет Гурбана в клочья – и он все ближе и ближе!

Рука, задрапированная в рванину и скотч, вцепилась в Гурбана и потянула на себя, вторая отщелкнула карабины один за другим. Это Макей помог командиру влезть в склад. А уж Мясника не пришлось долго уговаривать – он ласточкой влетел в проем, оказавшись внутри за миг до того, как вагон налетел на «ежа». Вагон тряхнуло, Мясник выронил фонарь, внизу скрежетнуло, мелькнули неровные ржавые выступы и сгинули, на миг зацепившись о край проема.

Гурбан привалился спиной к чему-то твердому. Он тяжело дышал, сердце колотилось.

– Добро пожаловать в склад! – Макей по-хозяйски развел руками.

На складе царил полумрак. Всего освещения – зарево рассвета сквозь решетку единственного не заваренного окна, да еще блики прожекторов, установленных на крыше и дирижабле. Так не годится. Гурбан достал из рюкзака фонарь.

– Что это за хрень была? И это… спасибо, Макей, ты спас мне жизнь.

– Будешь должен, начальник. Это бандиты вроде тебя пытались поезд остановить.

– Но ведь у Маркуса всё вроде схвачено, со всеми договорено?

– Всё, да не со всеми. Из Калуги всякий сброд дезертирует, хоть у них давно уже военное положение и никому без разрешения покидать острог нельзя. Вот беглые и объединяются в кружки по интересам. А они-то с Маркусом ни о чем не договаривались, да и мозгов у них нету, чтобы сообразить, что с хозяином Острога-на-колесах лучше не шутить…

Гурбан кивнул, задумавшись о своем. Хорошо, что он велел остальным чуток обождать. А то следующий по цепочке уже не успел бы увернуться от «ежа». Кстати, а кто следующий?

Следующим был Фаза. Минут десять спустя он с трудом протиснулся в слишком узкий для его широких плеч проем, предварительно безо всякой фомки вынув люк.

– Еле дополз. Думал, трос лопнет.

– Это вряд ли. Мы на совесть делали, нам жратва постоянно нужна. – Макей, не стесняясь чистильщиков, совал за пазуху консервы с тушенкой.

– Зачем тебе столько? – спросил его великан, потирая плечи.

– Не могу ж я вернуться с пустыми руками? Неправильно поймут.

Гурбан подошел к зарешеченному окну:

– Думаешь, простят за то, что выдал лазейку? Теперь все пассажиры вагона для бедных в курсе где и что.

– Не знаю. Не знаю, чего больше взять – говядины, свинины или курочки больше? Я бы свинины взял, но есть разные любители…

Раздался гудок. Острог-на-колесах замедлил ход.

– Цеплялся им пару раз за всякое, целый хоть?.. – Осмотрев автомат, Фаза присоединился к командиру у окна.

Мясник присел у люка и стал похож на мешок с зерном. Все-таки поразительный человек – поразительный в своей способности быть незаметным, сливаться с окружающим фоном. Мясник закурил. Табачных цилиндриков в его портсигаре осталось совсем немного.

– Наверняка скоро Ксю появится. – Серега выдул дым через нос. – Или все-таки Бек не пропустит даму вперед?..

– Что такое? Чего скорость сбавили? – Вопрос Гурбана предназначался аборигену.

– Калуга. Возле их острога мы завсегда скорость сбрасываем. Техника безопасности, не дай боже кого-нибудь из блатных задавить. А так, если медленно – типа сам виноват, бросился специально, жизнь не мила.

– А оружие тут на складе есть? – Гурбану не помешал бы ствол, Мяснику тоже. И хоть тот скальпелем неплохо орудовал, на Территориях этого недостаточно – разъяренного зомбомедведя его лезвием разве что причесать можно.

– Нет оружия, – ответил Макей, и на этот раз командир поверил ему.

– Стреляют… – Ноздри Фазы раздувались, втягивая морозный воздух, проникающий через решетку.

И то верно – даже стук колес не мог перебить грохот сотен стволов.

Мясник бросил обугленный фильтр в проем в полу вагона.

– А я говорил, командир, в Калуге все очень весело.

Фаза презрительно скривился, глядя на него сверху вниз:

– Не ссы, зареченский, прорвемся. И не из такого очка выбирались.

– Оно и видно, что из очка. – Улыбка на лице Мясника могла обозначать что угодно: заискивание или насмешку, скорбь или радость.

Фаза сжал кулаки, почуяв в ответе новичка оскорбление. И он обязательно выбил бы из Сереги дурь или хотя бы провел воспитательную работу, если б на крыше не заорали в мегафон:

– Тревога! Завал на путях! Засада!

Крик этот, как в ксероксе из прошлого, вмиг размножился:

– Тревога! Тревога! Засада! Завал!

Чистильщики бросились к окну. Заскрежетали тормоза, Острог-на-колесах встал. В этом месте колея изгибалась с заметным радиусом, из окна был виден завал на путях перед составом.

Макей покачал головой:

– А на дирижабле спят, черти! Когда Маркус наверху, они вокруг него кренделя выписывают, угодить пытаются. А ведь первыми должны были помеху увидеть… Ну, Маркус им трепку задаст, мало не покажется!

Завал состоял из стволов деревьев, бетонных столбов, ржавых остовов легковушек и грузовиков. Помимо того, на рельсы насыпали строительного мусора, среди которого – Гурбан воспользовался биноклем – виднелись трупы людей. Для устрашения их туда положили или просто хоронить было некому и некогда?.. Куча получилась впечатляющая.

– Да уж, не проехать тут. – Фаза прикусил губу.

– Не, ну если откатить назад хорошенько, отцепить вагоны да на полных парах, то реально, – не согласился с ним Макей. – Я такое уже видел, начальник, было дело. Паровоз наш покруче тогда помеху снес.

Гурбан повел биноклем. Вдоль колеи тянулись заросли кустарника, за которыми виднелись полуразрушенные дома. Справа, там, где между домами было сделано подобие харьковской Стены – в разы ниже и тоньше, – доносились звуки перестрелки, мелькали вспышки взрывов, то и дело показывались стрелки и атаковавшие их зомбаки, прущие в многочисленные проломы в Стене. Стрелков было куда меньше, чем тварей, штурмующих бандитский острог. Расстояние – километр, вряд ли больше. А здесь, у железной дороги, было подозрительно спокойно, и хоть грохот боя звучал весьма отчетливо, врага рода людского не наблюдалось.

– Рембригада – на выход! – раздалось наверху и покатилось эхом от вагона к вагону.

– Чего это они? – спросил Мясник у Макея.

– Известно чего. Завал-то надо разобрать. В каждую поездку назначается рембригада – согласно жребию. То есть люди, если все хорошо, своими делами обычными в остроге занимаются кто где, а если случится что, сразу грудью на амбразуру. Как сейчас.

– И частенько такие ЧП бывают?

– Да уж не впервые точно.

И минуты не прошло, как из вагонов стали выпрыгивать мужчины и даже женщины. Причем женщины красивые, одетые вовсе не для физического труда на свежем воздухе. Заметив удивление Гурбана, оборванец пояснил:

– Бабы тоже в жеребьевке участвуют. У нас тут целый вагон баб, бордель первоклассный. Такого даже в Ялте нет.

Рембригада – человек двадцать – собралась у бронированного вагона. Мужик в фуражке и потертой кожанке раскурил трубку и махнул рукой – мол, за мной, – значит, главный у них. Под охраной десятка автоматчиков рембригада двинула к завалу. Багры, ломы, кое-кто тащил на горбу массивные лебедки – народ действовал уверенно, со знанием дела. Не в новинку им такая работенка, сразу видно.

Макей не удержался от комментария:

– Тот, что в фуражке, – старший проводник. Он рембригадой руководит всегда, без всяких жребиев. Хороший мужик, не злой. Правда, чудной какой-то, с прибабахом.

– Чудной? – Гурбан задумчиво смотрел на происходящее за окном.

– Ага. Двое из четвертого вагона, если с хвоста считать, захворали животами, так он сам на подменку им попросился.

А вот это уже интересно. Попросился в тот самый вагон, куда сел Сташев со своей командой поддержки. На старшего проводника стоит обратить особое внимание. Наверняка прибабах у него не просто так, но по поводу.

А еще – он может привести к Сташеву.

ГЛАВА 22

БЕРИ ВЫШЕ

Когда всё в комплекте, как-то спокойней, что ли. То есть должно быть спокойней. Но только

душа

Дана вернулась в тело, он почувствовал себя не лучшим образом. Будто вынули из-под ребер сердце и швырнули на рельсы, и провезли по нему состав, да так, что от клапанов-желудочков и мокрого места не осталось.

Данила захрипел, схватился за горло. Воздуха не хватало, глаза заволокла багровая пелена, которая, быстро обесцветившись, превратилась в подобие тумана.

– Даня, любимый, что с тобой?! Данечка! Кто-нибудь! Помогите!

– Отойди! И оденься! А еще дочь первого советника! Брат, ты чего?..

– Ничего. – Туман как ветром сдуло, над Данилой маячили два лица: круглое – Ашота, и испуганное – Мариши.

– А зачем тогда припадочного корчишь?

Данила почти сразу пришел в себя. На этот раз возвращение

души

прошло легче, ну, или быстрее, реанимация с искусственным дыханием и поцелуями взасос не понадобилась. И это… радовало?

Дан приподнялся на локтях:

– А я и не корчу. Просто сон плохой приснился.

– А-а, понятно. – Ашот застегнул штаны, призыв о помощи застал его врасплох. – Не, ну если с этой, – он выразительно посмотрел на Маришу, – спать, то неудивительно, конечно. Если б я рядом с таким крокодилом проснулся, то…

– И не надейся, – отрезала Мариша. – Эротические фантазии с моим участием реализуешь самостоятельно. Сортир в конце вагона.

– Хватит собачиться. – Данила спешно оделся. – Вообще-то тревогу объявили. Вы что, не слышали?

– Тревога, брат? Ты ничего не перепутал? Я не слышал.

– Если б мне говорили такие же комплименты, я бы тоже ничего не слышал, – не удержался от подначки Дан. – «Мой покоритель, мой властелин!»

Но Ашот ничуть не смутился, наоборот – его лицо расплылось в самодовольной улыбке:

– Слышно было, да?

– Как ты пыхтишь, корча из себя паровоз? Нет, что ты! – Мариша рассмеялась. Она уже привела себя в порядок. Только волосы еще не успела стянуть в черный пышный хвост.

– Ну, быстро одеваться, Петрушевич, ты умеешь. Для любовницы – талант отличный. А вот для жены…

Дан нахмурился. Эти пикировки когда-нибудь прекратятся вообще или нет? Ашот и Мариша ведут себя как дети. Они что, не услышали, что им сказано?!

– Эй вы, обратите на меня внимание! Я, Данила Сташев, говорю вам, что по Острогу-на-колесах объявлена тревога! И поезд остановился! Включите мозги уже!

Ашот наморщил лоб:

– Думаешь, зомбаки напали?

– Все может быть. Но могут и не зомбаки.

– В смысле?

Данила шагнул к окну, решетка которого была занавешена брезентом, и выглянул наружу. Оказывается, уже наступило утро. Ну, не то чтобы совсем рассвело, но в общих чертах пейзаж просматривался.

– Мы в Калуге.

– В бандитском остроге?

– А тут других по пути больше нет.

– И тревога?

– Точно.

– Значит, брат?..

– Это значит, Ашотик, – Мариша наконец справилась с волосами, подошла к Дану и выглянула наружу, – что машинист выбрал не самое удачное место для стоянки.

Решетку у ее лица сотряс удар – в стальные прутья, сломав клюв, врезалась ворона и принялась яростно царапать когтями ржавый металл. Мариша отшатнулась, прикрыла лицо ладонями. Зато Ашот, проявив завидную прыткость, выхватил нож и проткнул им слизня на черепе у птицы. Черная тушка рухнула на шпалы.

– Без глаз захотела остаться? – Толстяк вытер кончик лезвия о рукав.

– Спасибо, Ашотик. Ты настоящий друг!

Толстяк с подозрением взглянул на Маришу: шутит или нет?

– Ну-ну… – смутился он.

Она не шутила. По крайней мере, не улыбалась и побледнела.

На крышах вагонов перекрикивались охранники, но огонь не открывали, хотя обычно патронов не жалели. Кстати, гильзами тут не разбрасывались – их тщательно выискивали и собирали. В Москве, в отличие от того же Харькова, налажено производство боеприпасов и отстрелянные гильзы вновь идут в дело. «Как пивные бутылки!» – сказал как-то препод по огневой и рассмеялся. Будущие доставщики недоуменно переглянулись – мол, понял кто, в чем соль шутки? Понятливых не нашлось.

Но это все присказка, а суть заключалась в том, что по Острогу-на-колесах была объявлена тревога и состав замер. В пути зомбаки атаковали поезд постоянно, но ни разу он не притормозил, а тут – остановка! Определенно происходило нечто из ряда вон…

Размышления Дана прервал голос Равиля:

– Все в сборе. Нам здесь нельзя оставаться.

– Почему это? – Ашот послал воздушный поцелуй пышной рыжухе, выглянувшей из-за балдахина. – По-моему, отличное место.

– Калуга пала под натиском зомбаков. Впереди на путях завал. Это засада. Острог-на-колесах долго не продержится.

Мариша сняла АПС с предохранителя:

– Ну, за мою жизнь кое-кому придется дорого заплатить.

Равиль качнул головой, клыки ожерелья на его шее едва слышно звякнули:

– Не надо платить. Мы пойдем в гости к Маркусу.

– К самому Маркусу?! В бронированный вагон?! – удивился Данила.

– Бери выше. – Опираясь на трость, вольник похромал к тамбуру.

*

– Смотри, командир! – Фаза тронул Гурбана за плечо и указал на заросли у рельсов.

Подлесок этот вдруг ожил: невысокие, тонкие деревья закачались – и вот уже к Острогу-на-колесах помчались толпы людей. Это были бородатые мужчины в камуфляже, сплошь цвет бандитского братства Калуги. Их сопровождали женщины, которые собирались здесь со всех Территорий в надежде поживиться объедками со столов убийц и грабителей. Многие стреляли по самоходному острогу, у иных же закончились патроны. Были и такие, кто просто бежал к составу, подняв руки, – сдаюсь, пожалейте. Но этим Гурбан не доверял бы вдвойне – в Калуге честные не выживали, здесь держались на плаву только те, кто умел ударить ножом в спину.

– Огонь!!! – понеслось над крышами, захрипело в мегафонах.

Тотчас застучали пулеметы. Полетели вниз гранаты, взрываясь и подбрасывая людей, словно надувных кукол. Бутылки с горючей жидкостью разбивались в толпе, пламя облизывало без разбора матерых бандюг и их подруг, сбрасывающих с себя горящие одежды.

Фаза снял автомат с предохранителя, выставил ствол через решетку наружу:

– Командир, чего это калужские на рожон поперли?

Вместо Гурбана ответил Мясник:

– А того, что билетов у них на поезд нет, хотят «зайцами» проехать в Москву. Московские калужских любят особой любовью – за разбой и многие беды. В острог, конечно, никого из них не пустят ни в коем случае, а так, если в вагонах спрятаться, есть шанс прорваться за Стену. Московские «зайцев» потом всех переловят, конечно. Но это все ж лучше, чем зомбакам на прокорм пойти.

– Это уж точно, лучше. – Гурбан задумался. – Раз ты, Мясник, о том знал, что Калуга едва держится, то Равиль и подавно должен быть в курсе. И наверняка у него, тертого калача, есть план на случай, если… Короче говоря, нужно взять старшего проводника. Он приведет к Сташеву и его компании. Уверен, они улизнули уже из четвертого вагона, пацан меня видел… С вещами на выход! Живо! – скомандовал Гурбан и покинул склад точно так же, как в него проник, через отверстие в полу. Только на этот раз ему не пришлось пристегиваться карабинами к тросу – сбрую он снял и вручил Макею. – И не высовываться! Нас и так мало!

По шпалам он пополз в голову поезда, где вовсю разбирала завал рембригада под руководством старшего проводника. Надо отдать этим людям должное – они словно не замечали свиста пуль, и даже раненые продолжали орудовать ломами. Лишь мертвецы – по уважительной причине – бросали работу, остальные носились как угорелые, напрягали мышцы и рвали пупки. Старший проводник надрывался со всеми, хотя ему-то как раз по рангу положено было сидеть в тенечке, покрикивая на нерадивых подчиненных. Но таких тут не было – все трудились на совесть, от них зависела судьба Острога-на-колесах. Драпать некуда, поезд окружен, и кто не разбирает завал, тот стреляет. Ждать пощады от калужских бандюков глупо: нарушив договоренности, они обязательно уничтожат всех свидетелей своего злодеяния.

Пули выбивали искры из рельсов, подбрасывали гравий. Гурбан приметил между шпалами камень помассивнее, поднял – какое никакое, а оружие. Мясник, который пристроился сзади, мог похвастаться только скальпелем, спрятанным от досмотра на вокзале в Туле. Зато у Фазы автомат – если что, прикроет.

Гурбан выглянул из-за колеса. Двое мужчин из рембригады с помощью лебедки оттаскивали в сторону едва узнаваемый кузов «девятки». Они почти справились с задачей, когда прогрохотала автоматная очередь, зацепившая обоих. Один упал замертво, второй продолжил работу.

Фаза пару раз выстрелил по калужанам, что слишком близко подобрались к вагону, под которым чистильщики как раз сейчас двигались к намеченной цели. Калужане залегли – никто не хотел умирать в двух шагах от поезда, гарантировавшего им спасение, словно ковчег – божьим тварям. Но надолго ли их это сдержит? На пару секунд?..

Движение, мягко говоря, не в полный рост существенно замедляло Гурбана. А дорога была каждая секунда – ведь старшего проводника могли убить, как любого другого члена рембригады. Но вылезти из-под вагонов и рвануть со всех ног в голову поезда означало не только подставить себя под огонь нападающих, но и послужить отличной мишенью для охраны самоходного острога.

– Командир, не успеем. – Мясник дернул Гурбана за рукав. – Поезд вот-вот захватят.

А то Гурбан не видел сам, что калужане гибли толпами, но все равно перли вперед. Доведенные до отчаяния бандиты были страшными противниками.

– Одновременно! Ты и я! Выскакиваем, пробежка десять метров – и опять под поезд! Фаза, не высовывайся! Ясно?!

– Да! – Мясник был настроен решительно, а Фаза хотел было возразить, но не успел.

– Начали! – крикнул Гурбан и выкатился из-под вагона. Он тут же вскочил и кинулся вперед что было духу. Сердце бешено колотилось. Пули рикошетили от гравия у его ботинок, свистели над головой.

Всего двадцать шагов.

Целых двадцать шагов!..

Рухнул, перевалился через рельс, замер, тяжело дыша. Через миг Мясник оказался рядом, грудь колесом.

– Живой?

– Вроде того.

– Ну и отлично. Продолжим?

– Как скажешь, командир!

И они продолжили. Только Гурбан приподнялся – пулей оцарапало предплечье. А Мясника едва не подстрелили сверху, приметив – что удивительно! – резвого бегуна не из охраны острога и не из рембригады. Он успел юркнуть под поезд, когда в шаге от него впереди разбилась бутылка с зажигательной смесью. Редкие серые волосы вспыхнули от взметнувшегося жара, Серега потушил их руками.

Командир и зареченец одновременно оказались под вагоном.

– Глаза целы? – Гурбану очень не понравилась последняя пробежка.

– Вроде… – Серега потер веки грязными пальцами, от бровей и ресниц у него ничего не осталось.

Гурбан кинул взгляд назад – Фаза на четвереньках спешил следом как мог. А при его габаритах он мог очень скромно. Ну, и на том спасибо – ишь как старается великан; морда красная, рот не закрывается. Надо было у него автомат забрать, да что уж теперь.

А вообще, как же все паршиво складывается, а?! Отряд разделился, Колю Бека не видать, Ксю тоже где-то потерялась, Доктору было велено оставаться в вагоне для бедных, и уж он-то выполнит приказ…

– Встали?

– Так точно, командир!

Выскочили. Пригнувшись, каждый по свою сторону путей рванул вперед.

Гурбан сразу потерял напарника из виду. Он едва увернулся – влево ушел, открывшись стрелкам в башенках на крышах и тем, кто выставил стволы через решетки. А все потому, что сверху, точно мешок с картошкой, упал подстреленный охранник, его напарник остался в башенке с продырявленным лбом. Вставшие во весь рост калужане, к которым Гурбана существенно отнесло, радостно взвыли и кинулись на приступ. Впереди мчался здоровенный детина в тельняшке и бандане.

– Твою!.. – Командир почел за благо принять горизонтальное положение, чтобы уйти из сектора огня. Он оказался, что называется, между молотом и наковальней. Оставаться на месте, корча из себя труп, нельзя – время дорого, и потому Гурбан пополз. Над ним свистели пули, заставляя вжиматься в землю, замешанную на камнях и песке. Встав на четвереньки, он обогнул тело пулеметчика, чтобы вновь нырнуть под поезд – хоть какое-то укрытие!

Гурбан уже переваливался через рельс, когда внимание привлекла кобура на поясе у мертвого стрелка. Отнюдь не пустая кобура – из нее торчала рукоятка пистолета. Проклиная старость, которая не в радость, Гурбан пополз к мертвецу. Тому ствол без надобности уже, а командиру чистильщиков очень даже пригодится.

Он вцепился в кобуру, застежка не поддалась. Выхватив нож, срезал ее, спрятал нож и только коснулся рукояти, как услышал за спиной отчетливо сквозь грохот выстрелов и взрывов:

– Нехорошо мародерствовать.

Гурбан обернулся – позади, ухмыляясь и поигрывая пистолетом, стоял детина в тельняшке, ватных штанах и бандане.

Окинув его быстрым взглядом, Гурбан посмотрел вдоль поезда. События развивались стремительно. Успех сопутствовал калужским бандитам: все огневые точки на крышах были подавлены, стреляли уже в самом составе. Ни пассажиры, ни проводники не хотели сдаваться, и их попросту уничтожали одного за другим. Разве что в бронированный вагон калужане пока что не проникли.

С этого места было видно, как бандиты выволокли из паровоза машиниста и его молодого помощника, угловатого и несуразного. Плешивый бандюга небольшого роста, в спортивном костюме и меховой безрукавке, приставил машинисту ствол к виску и нажал на спуск. Увидев, что в результате случилось с мозгами наставника, молодой, судя по энергичным кивкам, тут же согласился перейти на сторону калужан и повести состав к Москве, лишь только пути будут расчищены.

Сразу утратив интерес к помощнику машиниста (с тем остались двое калужан), плешивый двинул к рембригаде, окруженной бандюками. Он что-то сказал, очевидно интересуясь, кто главный, навстречу ему под прицелами десятка автоматов и ружей шагнул старший проводник. Беседа была короткой. Старший проводник отрицательно мотнул головой. Плешивец пожал плечами, и тут же загрохотали выстрелы – в считаные мгновения проводника нашпиговали пулями. Бандитам пришлось расстрелять еще троих, чтобы остальные согласились пособничать. От завала оставалась треть, не больше.

Гурбан закрыл глаза. Одной ниточкой к Сташеву-младшему стало меньше. Что ж, теперь вся надежда на то, что Равиль и его подопечные дадут о себе знать.

А тут еще одна проблема – бандюга в тельняшке, который заинтересовался Гурбаном. Ему что, других пассажиров мало?..

– Чего молчишь, паскуда? – Тельняшка шагнул ближе, и ствол его ТТ коснулся лба командира чистильщиков.

*

Опираясь на трость, Равиль похромал к тамбуру.

– Выше? Что это значит? – Ашот двинул за вольником, но тот не удосужился ответить.

Мариша пожала плечами и что-то сказала – ее голос заглушили пальба и яростные крики.

Данила взял девушку за руку и потащил за собой. Похоже, Равиль прав: Острог-на-колесах угодил в ловушку, и местная братва пошла на штурм, не считаясь с потерями. Потому не стоит тратить время на разговоры, надо действовать. У Равиля есть план, и если для спасения придется иметь дело с загадочным Маркусом, который, по слухам, не человек вовсе, пусть так и будет.

В тамбуре вольник остановился:

– Спрячьте оружие. Стрелять лишь в крайнем случае.

Эти слова предназначались одной лишь Марише – это она с апээсом в руках прошлась мимо будуаров, в которых испуганно затихли наложницы. Показала напоследок, кто здесь круче всех.

– А если… – попыталась возразить она.

– Никаких «если», – отрезал Равиль. – Все вопросы по мере продвижения решаю я. Вы, молодые люди, сохраняете спокойствие и молчите. Что бы ни случилось, ртов не открывать.

– Но как мы пройдем, ведь проводники, охрана, нас не пустят… – Ашот осекся, напоровшись на отблеск зеркальных линз.

Равиль молча вошел в переходник и отворил дверь в тамбур следующего вагона.

Из-за его спины Дан видел, как двое проводников – лет тридцати, на коротко стриженных черепах фуражки – отстреливаются, меняя опустевшие магазины на полные. Их коллега лежал на полу, истекая кровью. Он был еще жив – сучил ногой. Тут тяжело дышалось – пороховые газы заволокли тамбур, словно густой осенний туман. На Равиля попросту не обратили внимания, не ожидая опасности со стороны переходной площадки.

– Не останавливаться. – Равиль шагнул в следующий вагон.

*

Гурбан застыл на месте, чтобы не спровоцировать калужанина. Умирать не хотелось. Он перестал бояться смерти двадцать лет назад, когда своими руками отправил на тот свет сына и жену, превратившихся в агрессивных зомбаков. А сейчас, спустя годы… Что, старик, пора на покой? Отвоевал свое, отжил? Пусть молодые сами избавляют Землю от паразитов?

Типа того.

Но безумно, до слез обидно умирать сейчас, когда появился шанс всё-всё-всё исправить!..

– Ах ты паскуда, ну ты у меня!.. Ну, я тебя!.. – ярился Тельняшка, не спеша жать на спуск. Он наслаждался беспомощностью жертвы.

«Куда делся Мясник?» – тоскливо подумал Гурбан. Сейчас помощь новичка была бы очень кстати.

Рядом суетливо сновали калужские, выгружая из вагонов трупы и загружая свои пожитки. Все это сопровождалось криками, руганью и мордобоем. Каждый бандюга норовил занять местечко получше. До Гурбана и Тельняшки никому дела не было.

– Ну все, козлина, прощайся с жизнью! – Детина шагнул назад, чтобы не заляпало его, когда пуля вышибет мозги из черепа Гурбана.

Краем глаза командир чистильщиков, заметил слева стремительную фигуру, выпученные глаза и рот, открытый в хриплом дыхании. Калужанин тоже просек опасность, но было уже поздно – со свистом в его ребра ударила сталь. Это Бек пришел на помощь командиру – бежал аж от самого вагона для бедных. И он успел за миг до того, как Тельняшка нажал на спуск.

Но все-таки ТТ в руке бандита дернулся и выстрел прогремел.

*

Через следующий вагон пройти уже не представлялось возможным. В том хаосе, который наступил, Равиль и доставщики меньше всего интересовали калужских, никто их даже не тормознул, не поинтересовался, кто они и откуда. Бандюги спешно набивались в вагоны. Давка была такая, что у Дана трещали ребра.

– За мной. – Усиленно работая локтями, Равиль попер против течения, следом протискивались Мариша, Данила и Ашот.

– Что он делает, брат?!

– Не знаю.

Сопровождаемые проклятиями – хорошо хоть не пулями! – они выбрались из тамбура и по сварной лесенке поднялись на крышу вагона. Сюда калужские еще не додумались забраться, а ведь в пулеметных башенках хоть и дует, а все ж свежий воздух и зомбаков бояться не надо.

– Быстрее!

Они бежали по стальным, ржавым крышам, перепрыгивая с вагона на вагон.

По обе стороны от состава бесновались толпы. Бандитов и их подруг было слишком много, все в поезд никак не поместятся, и когда они поймут это, начнется бойня похлеще атаки на самоходный острог с последующей зачисткой состава.

– Не отставать!

Мариша поскользнулась, Данила подхватил ее за локоть, едва сам не оступился – так бы и рухнули вдвоем на головы внизу, если б не Ашот, который вцепился в однокашников и поставил их прямо.

– Спасибо, брат! – выдохнул Дан.

Мариша коротко кивнула – вот и вся благодарность. Да и не время нынче в реверансах расшаркиваться.

– Нам туда! – Равиль указал на дирижабль, серой тучей нависший над составом.

Под «тучей» висела гондола с заостренным носом и круглой кормой. От гондолы тянулись тросы к бронированному вагону, расположенному позади паровоза и вагона с углем. Подняться на дирижабль можно было лишь по лестнице, сделанной из двух тросов с проволочными перекладинами.

Равиль первым начал подъем по этой лестнице. А вот доставщики замешкались: выяснилось, что Мариша боится высоты.

– Тут всего-то метров пятнадцать, брат. – И хоть Ашот побледнел, а все же улыбался – мол, вот я какой бесстрашный, бери с меня пример, девчонка.

– Вот именно – всего-то. Ты следующий. Потом Мариша…

– Я никуда не полезу! Я высоты боюсь!

– Полезешь. – Данила погладил Маришу по щеке, пристально глядя ей в глаза. – Это наш единственный шанс на спасение. Помнишь, как мы в Туле на балконе стояли?

– У меня тогда чуть инфаркт не случился…

– А чего ж ты меня тогда на балкон позвала?

Она покраснела:

– Ну, надо же было создать романтическую атмосферу, чтобы тебя соблазнить…

– Вот и сейчас представь, что нужна романтика. А я буду сзади любоваться тобой.

Мариша слабо улыбнулась и кивнула:

– Хорошо, я представлю.

Но воображение ее подвело – примерно на полпути между вагоном и дирижаблем нога соскользнула с перекладины, и она с криком вцепилась в ботинок Ашота, едва не скинув того с лестницы. Дану стоило большого труда разжать ее пальцы. Он обнял девушку, ощущая, как та дрожит.

Обретя свободу, Ашот птицей взвился к Равилю, который уже подобрался к большому люку в гондолу – конечно же задраенному. А на что они рассчитывали? Что их встретят хлебом-солью, расцелуют?

Тут еще начали – пока что медленно – вращаться две пары пропеллеров. Вместе с поршневыми движками они располагались на выносных решетчатых штангах по обе стороны от кормы гондолы.

– Это проверка двигателей. – Равиль застыл на месте.

В ступор, что ли, впал? Вот-вот дирижабль отцепится от самоходного острога и взмоет в небо, а доставщики вместе с вольником рухнут на грешную землю. Ну, или на крышу бронированного вагона, что по сути один хрен – все равно летальный исход гарантирован. А если при падении они выживут, их накроют упавшие сверху тросы и лестница…