Текст книги "Техномонстры"

Автор книги: Александр Рыжков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 47 страниц)

Но изголодавшиеся шакалы были другого мнения. Они следовали за хозяином недолго: остановились у первого попавшегося на пути тела и принялись есть…

Отвращение и жалость переполняли Тартора. Он хотел было накричать на жадно раздиравших дражью плоть зверьков, но передумал. Присмотрелся и замер от чудовищной грусти: это был труп врача. Того самого, который не пустил в потусторонний мир душу Тартора…

Наёмник не сдвинулся с места, дожидаясь, пока шакалы набьют утробы.

Довольные и сытые Мона, Мон и Бон бежали чуть позади хозяина. Их глаза светились преданностью и счастьем.

Добегать до ворот так и не пришлось: в стене зияла громадная дыра. Пробежав через неё, оказавшись по ту сторону тюремных владений, Тартор испытал такое дикое чувство облегчения, какое ощущает не каждая бабочка, вылезшая из кокона и впервые воспарившая в небо.

Город был в огне. К небу поднимались зловещие столбы чёрного дыма.

Расслабляться рано. Путь к Южным Воротам Тартор худо-бедно представлял себе. Но это не значит, что на пути ему никто не встретится. Так оно и случилось. Прямо у поваленных ворот топтался чудовищный скелет древнего существа. Глядя на его разительно отличающееся от всех известных наёмнику строение костей и черепа, можно только с ужасом предположить, каким же уродливым и страшным было это огромное существо при жизни. При жизни! Гирен всё раздери! Какого рожна эти светящиеся кровью треногие скелеты вообще ходят?!

Словно поймав струю перепуганных мыслей Тартора, древний скелет обернулся и устремил на наёмника полный злобы и ненависти взгляд сквозь четыре пустые глазницы. От этого взгляда душа Тартора (да, именно душа!) замерла в мёртвенном бездействии и испуге. Словно загипнотизированный взглядом питона крысон, Тартор глядел на приближающуюся погибель. Он не был в состоянии пошевелить и пальцем. Обмочившиеся от страха шакалы, дрожали точно так же как и хозяин, не смея отвести глаз от скелета чудовищного прошлого Материка.

Громкий хлопок выстрела. Ядро прошило толстое ребро существа навылет. Оцепенение тут же спало. Тартор смог разглядеть двух бойцов: один, тот что люрт, держал в руках мортиру; второй – заталкивал в её ствол новое ядро. Странно, но у одного из них было до боли знакомое лицо. Тартора словно крапивой по лицу хлестнуло: так ведь это один из «детей» Вика Носолома!

Издавший чудовищный вопль скелет двинулся на стрелявших.

Воспользовавшись ситуацией, Тартор выбежал через ворота. Страх нёс его прочь из проклятого Сара. Как можно дальше. К эфемерному спасению…

Наёмник выбился из сил, отмахав добрые пять километров. При его подорванном здоровье и постоянном недоедании: это расстояние можно было считать спортивным подвигом.

«А я ведь так и не узнал, как звали того доктора драга…» – промелькнула щемящая мысль в голове Тартора перед тем, как он провалился в долгий и глубокий сон. Без снов.

Глава 24
Могущество Природы…

– Ты чего это на меня так смотришь? – первое, что пришло спросонья на ум Филике.

– Да так… – смутилась Джина. – Думала, что никогда больше не увижу твою рыжую башку.

– Должно быть, уже обрадовалась… – сострила Филика и приподнялась на локтях. – Мы в потустороннем мире, да?

– Не знаю, нет, наверное… – пожала плечами Бабочка. – Если потусторонний мир точь-в-точь похож на Пустой Материк, то возможно…

Филика поглядела на клубы чёрного дыма, возносящиеся к кровавому зареву над лесом. На фоне зловещей каменной громады Вулкана ненависти это выглядело ужасающе.

– Кажись, пожар ещё длится, – она потянула носом: – Воняет паленым.

– Уже только тлеет, догорает, – сказала Джина. – Ты не видела ещё, какой он был во время грозы: языки пламени лизали дождевые тучи! – Джина сама удивилась поэтичности своего высказывания.

– Это я-то не видела? – завелась Филика. – А, по-твоему, откуда я спасалась бегством? Из него, родимого, из леса! Ты эти языки пожара со стороны видела, а они мне пятки и спину лизали! И уроды! Как много в том лесу уродливых и страшных созданий! Как же я их ненавижу! Надеюсь, костёр здорово прожарил их мерзостные морды!

– Ух… – виновато вздохнула Джина.

– Я в том лесу чуть заживо не сгорела, – не унималась командирша. – Не говоря уже о том, что тот уродливый зверь, – перед глазами выплыла пережитая чудовищная картина: вырванное блеском молнии из тени деревьев чудовище с тупорылой пастью и полным отростков мешковатым брюхом, четырьмя зловещими огнями глаз смотрящая на неё, – мог запросто изодрать меня на мелкие клочки!

– Ладно, ладно, успокойся, – Джина сделала примирительный жест руками. – Ляпнула я, не подумав. Ты уж прости, если задела твои нежные чувства и всё такое… Но может мы делом займёмся? Ты как, способна ходить?

Филика молча поднялась на ноги, прошлась, присела несколько раз:

– Да вроде бы нормально себя чувствую. Усталости почти нет. Руки и ноги работают нормально. В голове, правда, лёгкий звон – так ведь он у меня частенько…

– Вот и чудно! – подытожила Джина. – Будем тогда ловить рыбу.

– Рыбу? – выпучила глаза Филика. – Какую ещё рыбу?

– Обычную такую рыбёшку, что плавает, у неё ещё плавники есть и чешуя… – ухмыльнулась Джина.

Филика в ответ посмотрела таким пронизывающим взглядом, что лукавая улыбка Джины тут же сошла на нет.

– Тут мелководье, – Джина неопределённо махнула в сторону океана. – Вода, правда, холоднючая, зараза… Зато рыбы, крабов, креветок и прочей живности предостаточно. Нужно только приложить немного усилий!

После этих слов Филика обратила-таки внимание на внешний вид Джины: Бабочка была босая, с подкатанными выше колен штанинами, в сорочке с оборванными рукавами и замотанной тряпкой головой. Невдалеке из песка торчало деревянное копьё, а под ним две тряпки, подозрительно похожие на рукава сорочки. Под тряпками что-то шевелилось. В животе сильно засосало, и командирша поняла, что невыносимо хочет есть.

– Ты здесь одна? – последовал логически вытекающий вопрос Филики.

– Нет, мы очутились на берегу, во-он за теми скалами, – Джина показала на гряду невысоких остроконечных скал в южной стороне берега, громадным слизнем (так, по крайней мере, показалось Филике) выползавших из леса и каскадами спадающих до вод Вечного Океана. – Все вместе. Ну, без тебя только. Думали, ты погибла…

– Рада вас разочаровать! – фыркнула Филика.

– А я как рада быть разочарованной! – повеселела Джина и (какая дикость!) крепко обняла Филику, поцеловав в щёку и губы.

– Ты чего это? – смутилась Филика и выскользнула из дружеских объятий.

– Ох, ты уж прости меня, дурочку, – спохватилась Джина. – Просто… Просто рада тебя видеть и всё!

– А я просто умираю с голоду, – призналась Филика.

– Так чего ж ты молчала? – засуетилась Джина. – Я как раз немного наловила.

Бабочка принялась копаться в связанном с одной стороны рукаве – неким подражанием сумки для добычи. Внутри «сумки» что-то дико забилось. Немного усилий, и в руке оказалась рыбина, искрящаяся зеленоватой чешуёй на солнце. Несмотря на сквозную рану от копья, она была жива, жадно глотала широким ртом воздух и время от времени пыталась выбиться из рук.

– Держи, её можно есть сырой, – Джина протянула рыбину командирше. – В таких рыбах паразитов и всякой другой заразы почти не встречается…

Какие паразиты, какие заразы?! Нету до них дела разрывающемуся от голода желудку! Филика хищно вонзила золотые клыки в зеленоватый бок бьющейся в неравной борьбе со смертью рыбы. Жадно жуя и глотая вкусную мякоть вместе с твёрдыми и острыми чешуйками, командирша чувствовала, как её тело наполняется силой.

– Ты бы хоть чешую почистила… – скривилась Джина.

Филика ничего не ответила. Она была слишком занята трапезой.

Спустя некоторое время, обе девушки ходили по колено в мелководье и собирали «дары океана» острыми деревянными копьями (Джина обтесала ножом ещё одну палку).

Как этого и следовало ожидать, уже давно затянувшийся на стопах наподобие удобных мокасин с твёрдой непробиваемой подошвой, костюм Филики не промокал. Командирше стало грустно от мысли, что всю жизнь будет вынуждена носить на себе эту вторую кожу. Да, она защищает от дождей и градов, от холода и палящего солнца, влаги и огня, каким-то непонятным образом моет тело… Но иногда ведь так хочется ощутить на коже прохладное дуновение ветерка, окунуться в бодрящий холод лазурной воды океана, ощутить на губах его соль…

Словно услышав грустные мысли хозяйки и сжалившись над ней, костюм треснул в стопах, спине, груди, рукавах и шелковистыми лоскутками пополз к поясу. Холодная вода приятно обожгла ноги, зенитное солнце ласкало бархатистую кожу. Образовалось что-то вроде набедренной повязки. Кроме этой повязки на Филике больше ничего не было.

– Ты их чем-то мажешь, чтобы такими упругими были? – завистливо разглядывая подругу, не удержалась от вопроса Джина.

– Их? – Филика невольно прикоснулась к грудям. – Да я забыла, когда в последний раз в руках гребень держала! А про них – так вообще запамятовала, что есть они, дыньки мои спеленькие. Кстати… и вправду, неплохо…

– Мужиков, наверное, роями возле тебя, – заключила Бабочка, позабыв о ловле рыбы и обжигающе холодной воде.

– Мужиков? – Филика со всей силы ткнула копьём в воду. – Да ну их, кобелей этих! Держи вот лучше, – она протянула Бабочке древко с бьющейся на острие камбалой, – хочу окунуться.

– В такой-то холод? – задала риторический вопрос Джина, запихивая в сумку из рукава плоскую рыбину.

Филика плюхнулась в солёную океаническую воду. Нагретое горячими лучами солнца стройное тело обожгло мокрым холодом. И до чего же был приятен этот контраст! Командирша проплыла под водой несколько метров, вынырнула. Из стягивающей кожу прохлады ворвалась в жаркое царство палящего солнца. Лёгкий ветер прохладно обдувал лоснящееся солёными каплями тело. И если бы полный йода воздух не отдавал гарью тлеющего пожара – было бы вообще прекрасно!

Замлевшую от наслаждения Филику на землю вернула Джина:

– Накупалась? Нужно рыбу ловить – остальные есть хотят.

– Как это мило: столько мужланов, а за едой послали одну тебя, – фыркнула Филика, приняв из руки Бабочки копьё. – Почему я не удивляюсь?

– Откуда такая ненависть к мужчинам? – спросила Джина, не забывая держать копьё на взводе и высматривать добычу. – Даже я к ним уже не так плохо отношусь: что ни говори, а среди скопища моральных уродов порой и порядочные мужчины попадаются. Тот же Дрим! Да вообще, все из нашего отряда – замечательные представители своего пола. Разве что Кич немного с приветом… А твои спутники, кажись, тоже неплохи…

– Мои-то? – ухмыльнулась Филика, блеснув на солнце золотом клыков. – Они для меня – бесполые. Так, надёжные соратники, подчинённые. Были, по крайней мере… Тос, вон, вышел из подчинения. О Тарторе ни слуху, ни духу. Наверное, погиб от лапищ тех дрянных скелетов, если ума не хватило ноги унести – он ведь так и остался ждать нас у подножья Заколдованных Гор… Моррот. Старина крот… Что мы с ним вдвоём сделать сможем? – командирша тяжело вздохнула. – Эх, конец славному отряду Смертельных Ищеек…

– Вот как… – рассеяно ответила Джина и резко опустила копьё. – Попался, засранец!

На конце заострённой палки дико извивал щупальцами небольшой осьминог.

– Как ты его разглядела? – удивилась Филика. – Я там ничего и не видела!

– Эти гады хитрючие, – возбуждённо сверкая глазами, объясняла Джина, – зарываются в песок, заразы, что и не видно их почти. Но от моего глаза ничто не уйдёт! Кстати, что ты там говорила до этого, я прослушала?

– Да ладно, забудь, – погрустнела и тут же ободрилась Филика. – Лучше расскажи, чего это тебе Кич не по душе пришёлся?

– Вот не знаю, хоть убей! – Джина перевела взгляд с собеседницы на обречённо извивающегося на острие копья осьминога и торжествующе поглядела на Филику. – Вроде бы он нормальный себе парень… Но что-то в нём есть такое, такое, – она защёлкала пальцем, – даже не знаю как сказать… В общем, он мне просто не нравится. Может быть, даже физически. Хотя за несколько лет знакомства Кич сотню раз выручал меня. Но всё же… Не знаю даже…

– Видимо, ты просто примов не перевариваешь, – решила Филика. – Ничего, это не страшно. Я, к примеру, драгов недолюбливаю.

– Да кто ж этих вараноголовых долюбливает? – спросила Джина, деловито снимая издохшего осьминога и ложа его в «сумку».

– А вот мне ваш Кич вполне нормальным кажется, – призналась Филика и подняла со дна большую, блестящую перламутром раковину. – Мне больше этот железный не нравится.

– Лароус? – совсем не удивилась Джина. – Да, он выглядит, мягко сказать, странно…

– Очень уж мягко сказать, – поправила Филика и выбросила раковину обратно в воду. – Механическая глыба металла. У меня от него мурашки по коже. А шуточки его…

– Да, он любит вспоминать свои былые дни, – не смогла скрыть улыбки Бабочка. – Не забывай, что раньше он был уж очень завидным женихом. Женщины по нему кипятком писали.

– Типичный мужлан! – рявкнула Филика.

– Да как сказать… Мы с ним об этом частенько говорили, – стала в защиту Лароуса Джина, – и что тебе скажу: не такой уж он и мужлан. У него было много женщин и, зачастую, сразу. Но с каждой он обходился до того бережно и трепетно… Каждая его любовница просто тонула в роскоши и внимании. И к каждой женщине он находил свой подход, каждую ублажал и учитывал все её предпочтения, – вдруг лицо Джины исказилось от гнева: – Не то, что тот кретин Санто!

– Хм… – хмыкнула Филика. – Смотри, какая креветка здоровая ползёт!

Джина тут же проткнула копьём ползущее тёмно-зелёное существо с клешнями:

– Не, эт не креветка – омар.

– А знаешь, – начала было Филика, но тут же пришлось закончить: её вырвало. Кусочки не переваренной рыбы и чешуи плавали на взбаламученной водной ряби.

– Что с тобой? – взволновалась Джина.

– Ничего, всё нормально! – огрызнулась Филика. Её покрасневшее лицо заливали две полосы слёз.

– А ну пошли на берег, дорогая, – Джина взяла командиршу под локоть, но та нервно вырвалась, выронив копьё в воду. Оно так и осталось там плавать.

– Всё нормально я тебе говорю, дура тупая, любительница металлических идиотов, слабоумная! – разразилась оскорблениями рыдающая Филика.

– Нет уж, родная, пошли на берег, в тень, – не отступила Джина и крепко схватила Филику за запястье. Лицо командирши было раздражённым и злым, словно у непослушного ребёнка, получившего оплеуху за плохое поведение. Вяло сопротивляясь, но крепко, что матрос дальнего плаванья, ругаясь, она шла следом за тянущей к берегу Джиной.

Бабочка усадила Филику в тени широколистного дерева. Дождалась пока та успокоится и вытрет слёзы.

– Отец, я так полагаю, четвёртый член Ищеек, как его… Тартор? – поразила своей догадливостью Бабочка.

– Тартор? Этот мешок желчи? Если бы он. Ох-хо, если бы это был он а не… – Филика вновь разрыдалась, да так горько, что Джина сама не смогла удержать слёз.

– Так, подружка, успокойся, перестань, – утешала, вытирая свои и её слёзы Бабочка. – Ничего страшного ведь не случилось. Ты беременна. И даже если отец самый последний негодяй на Материке – тебе-то какое дело? Ты родишь прекрасного, здорового ребёнка и воспитаешь его как сама того захочешь. Это ведь замечательно. Мы с Дримом уже третий год не можем зачать ребёнка…

– Да, а если отец… – Филика осеклась. Набедренная повязка вновь расползлась по телу лоскутками, вновь превратившись в костюм, больше похожий на слой второй кожи. – Нет, я не выдержу этого! Я так и знала! Гирен бы изодрал моё лоно! – она вновь горько разрыдалась.

– Ну перестань, перестань, глупенькая, перестань, – шептала на ухо и гладила волосы подруги Джина.

– Нет, не выдержу, нет, – повторяла Филика. Её лихорадило.

– Я была бесплодна… – заговорила, чуть успокоившись, командирша. – Я ведь не могла забеременеть… Как такое могло произойти? Как?!

– На всё воля богов, – пожала плечами Джина.

– Богов! – что бочка пороху взорвалась Филика. – Воля богов! Да будь они все прокляты!

– Да тише ты! – осадила её Джина. – Нельзя так говорить…

– Нельзя говорить? – в заплаканных глазах Филики сверкнули молнии ярости. – А хочешь знать, чьё семя дало росток во мне? Хочешь? Это он подарил мне этот живой костюм, а взамен – изнасиловал! Это был Арахк, бог пауков! Это его ребёнка я буду носить у себя под сердцем!

Джина испуганно посмотрела на Филику. Потом села рядом с ней, обхватив поджатые к груди колени. Долгое время они просто молчали, глядя на мириады солнечных бликов на рябящейся от ветра океанической шири.

Слёзы высохли. Душевных сил на новые просто не оставалось. Ледяной комок обречённости намертво засел в сердце Филики. Молчание нарушил тихий, нерешительный голос Джины:

– Наши ждут еды…

– Что? – оторвалась от мрачных раздумий Филика. – Ах, еды… Да, нужно ещё ловить…

– Нет, этого вполне достаточно, чтобы скрасить наш вегетарианский рацион, – отмахнулась Джина. – Рядом с лагерем растут кусты спелой ежевики, кокосовые пальмы и фиолетовые деревья с продолговатыми плодами – вполне даже съедобными. Тона недавно насобирала их целую кучу.

– Должно быть, это те самые плоды, что я ела в лесу, – кивнула Филика и, как успокоившийся ребёнок после истерики, утёрла рукой нос. – Вполне съедобны.

– Ты как себя чувствуешь? Идти сможешь? – спросила Джина.

– Чувствую… словно душу кто-то пропустил через кровавые жернова разбитых надежд, – Филика сама не ожидала от себя такого красочного сравнения. – А так – вполне даже нормально. Идти могу, безусловно.

– Вот и славно, – выдохнула Джина.

Они отправились в путь. Джина впереди, показывая дорогу; Филика за ней: понурившись, еле-еле перебирая ногами. Тянущиеся из глубокого леса до воды скалы пришлось обходить по океаническому мелководью. По дороге Бабочка ловко насадила на остриё палки зелено-чешуйчатую рыбину.

Обогнув гряду скал, девушки вышли на песчаный пляж, полный выброшенных к берегу ракушек и причудливых раковин. Вдалеке виднелись навесы из широких листьев и суетящиеся вокруг мыслящие. Пепельно-шёрстный волк вглядывался в сторону подходящих.

– Говоришь, лагерь здесь разбили? – спросила Филика.

– Ну да, а что ещё делать было? – глаза Джины загорелись. – Очутились на Пустом Материке без какой-либо надежды вернуться назад. Отдышались, оплакали Камоорна и, ты уж извини, тебя тоже оплакали…

– Не обижаюсь, – отмахнулась Филика. – Я и сама не надеялась, что с вами увижусь. Ну, и дальше что?

– А дальше-то что делать? – глаза Джины сверкнули хищным блеском. – Смертоптица разрушена, из земли вырвались скелеты древних чудовищ. Что сейчас они творят на Главном Материке – страшно даже представить. Но каким бы не было удручающим положение, руки опускать нельзя! Тебе-то и без меня это известно: вон, из леса горящего вырвалась. Небось, хлебнула ты там лиха… Ну а мы? Не сооружать ведь хлипкий плотик и отправляться на верную погибель в коварных течениях Вечного Океана? И уж точно не в лес идти, с чудовищными зверушками, о которых ты недавно говорила, знакомиться. А ещё хуже – панике поддаться и умереть от какой-нибудь глупости вроде ночного холода или укуса ядовитого насекомого. Хотя от скорпионов и пауков никто не застрахован… Что оставалось делать, чтобы выжить? Бороться! Вот мы и взялись за постройку лагеря. Первую ночь пришлось провести под открытым небом – ничего толкового построить не удалось. Солнце закатывалось, все были уставшие и измученные: работа не спорилась. После того, как первый шалаш, не простояв и десяти минут, распался, решили отложить всё до утра. Благо, хоть съедобных плодов в достатке оказалось. Правда, с пресной водой проблемы были, пока ручеек не нашли в лесу. Теперь за ней по очереди ходим и в скорлупы кокосов набираем…

Рассказывая всё это, Джина и не заметила, как перед ними появился Бирюк. Выглядел он измученным и уставшим. Излизанная шерсть клочками торчала в разные стороны. Он сдержанно поприветствовал Филику и сообщил, что ни на миг не сомневался в её безопасности. По его уверенному рыку и тявканью было ясно: такая хитрая человеческая женщина как командирша нигде не пропадёт!

Остальные приветствовали Филику не скрывая радости. Лароус бесцветным голосом произносил такие пламенные речи, которым позавидовали бы многие картские поэты. Кич всё лез обниматься. Тона радостно махала хвостом, не в силах скрыть счастливой улыбки. Брок был сдержанней своей жены, но глаза его сияли. Моррот весь аж выпрямился, приосанился, словно помолодел. Тос первым после Бирюка подбежал к командирше: обнял всеми четырьмя руками и расцеловал, после чего смутился и виновато потупил взгляд. Он и Кич выглядели, как и Бирюк, вымотанными и взъерошенными. Последним приветствовал Дрим: он вылез из недостроенного навеса обильно притрушенный деревянной стружкой и пылью.

– Очень рад тебя видеть, – заговорил он, струшивая стружку. – Хоть магическое существо мне и говорило, что ты в безопасности, всё равно лучше убедиться в этом собственными глазами.

Филика кивнула. Её лицо было белее извести. Ноги подкашивались от усталости.

– Так, насмотрелись? Теперь возвращайтесь к работе! – рявкнула подхватившая её за локоть Джина. – Не видите, что Филика устала? Ей пришлось пройти тяжёлый путь. Всё это время она блуждала по лесу: не зная отдыха и хорошего сна. И во время пожара она тоже была там… А вы в это время отлёживались на безопасном бережке! Оставьте девушку в покое! Пусть отдохнёт.

С Бабочкой спорить никто не стал. Мужчины, кроме Тоса, вернулись к постройке домиков: к уже сооружённым навесам они пристраивали срубленные стволы деревьев – чем не стены? Тона с Тосом отправилась собирать кокосы. Прим с лёгкостью забирался на верхушки пальм и сбрасывал спелые плоды на песок. Люртша без промедлений их подбирала.

Джина уложила Филику на навал мягкого мха в тени навеса, ещё незатронутого превращением в домик. От еды командирша отказалась. Её бил озноб. Бабочка побежала к ручью набрать холодной воды для компресса. Вернулась – Филика уже спала. Будить её Джина не стала.

Шесть отвратительных шарообразных глаз отражали шесть образов Филики, окаймлённых светом вздрагивающих на ветру факелов. Волосинки на хитиновом панцире жирно блестели. Человеческие руки поглаживали паучье брюхо. Между голых ног то поднимался, то спадал громадный половой орган.

– Я люблю тебя, моя прекрасная, моя ненаглядная, – сладким вкрадчивым голосом заговорил Арахк.

Все шесть лиц в отражении его глаз приняли гневные черты.

– Не надо злиться, моя дорогая, не следует этого делать, – жвала Арахка виновато дрожали, – ты думаешь, я хотел обидеть тебя, но это совсем не так. Я уже люблю тебя, понимаешь? Люблю…

Гнев всё держался на лицах девушки. Но на долю секунды в их глазах проблеснуло сомнение.

– Должно быть, ты всё гадаешь: чего это я говорю с тобой так… красиво? Да, в вашем бренном мире я говорю голосом, от которого твоё сердце замирает в страхе, а волоски на коже становятся дыбом. Но ведь мы сейчас в мире снов. Понимаешь, он совсем отличается от вашего. И поверь уж мне, он сильно отличается от потустороннего. Ты ведь успела посмотреть на мой мир. Все твои спутники успели тоже, когда провалились в его дыру и вынырнули здесь, в безопасности. Этого нельзя было делать, но мне наплевать на какие-то запреты Мастука или Геллизы. Я никому не подчиняюсь. Я сам себе король.

Я говорю с тобой так, как тебе приятно бы было слышать. И речи мои услащены лишь для того, чтобы ты не боялась меня слушать, моя прекрасная, моя дорогая…

Лица с ещё большей силой залила багровая краска ненависти и злости.

– Да нет же, тебе трудно понять. Я не лгу тебе. Но говорю не своими речами. Разве так трудно? Ах да, я и забыл, что ты пока ещё смертная…

Злость вмиг прошла. Лица вопросительно глядели.

– Мы в мире снов. В нём все равны: и боги и смертные. Ведь могуществу сна подвластен каждый. А я уже люблю тебя… Ваш мир слишком сложен, чтобы его понять. В его ветхой бренности, хлипкой, разрушаемой, умирающей и в то же время вечной жизни таится непостижимая мною загадка. И благодаря тебе я приблизился к её решению как ещё никогда. Я заставил себя полюбить тебя. И эта любовь – ключ!

Лица вновь исказились в гневе. Их хозяйка топнула шестью правыми ногами.

– Тебе просто трудно понять бога. Я прощаю тебе это. Ведь я уже люблю тебя. Я вижу, как в твоей голове ползают одни и те же паучки вопросов. Поверь мне, это было неизбежно. Я специально дал твоему спутнику – моему замечательному гостю – испорченную паучью кожу. И ты легко отправила его душу в мой мир – ты прошла первое испытание. Но одного испытания мало. Поэтому я помог ничтожному смертному, которого вы звали Парфлай, совершить заклинание. Без моей силы он бы не смог вернуть несъедобные души в остатки их высохших тел. Но с этим заданием ты не справилась, поэтому я отправил тебя сюда. В помощь я сохранил твоих спутников. Новое испытание ты пока не прошла до конца. Но начало хорошее. Ты ведь должна доказать своё право быть со мной. Хочешь ты или нет, – здесь и без того потерявший всю приторную сладость голос Арахка повысился и прозвучал грозно и страшно, – ты полюбишь и меня! Твоё лоно взрастит моего сына: порочно зачатый Миром Вечности с Миром Бренности! Он будет разгадкой!

Глаза отражали все шесть спин бегущей прочь Филики. Но убежать далеко не получилось: повсюду были стены, сотканные из паутины.

– Ты бежишь от меня? Или от себя? От своего предназначения? Ха-ха-ха! – громовой голос бога пауков рвал душу на мелкие ошмётки. – Никуда тебе не деться. Эти стены создал не я. Их воздвигла ты сама! Мне не нужно ничего делать: твои страхи делают всё за меня…

Филика закричала. Дежурившая у лежанки Джина обняла её:

– Успокойся, всё хорошо, не забивай себе голову «им», не надо. Он, пусть и бог, но этого недостоин…

Сутки напролёт Филика пролежала в беспамятстве. Её рвало, лихорадило. О том, что творилось в её истерзанной душе, не подозревал никто. Разве что Джина…

Ночь наступала мгновенно, настигая врасплох не успевших к ней приготовиться. Но не так-то просто природе застать врасплох опытных путешественников под предводительством Дрима Плувера Младшего! Развели костёр. Большинство домиков были готовы. Соорудить лежанку из листьев и мха – дело десяти минут. Ночью вполне тепло, так что переживать по поводу тёплых одежд не приходилось. И если бы не прожорливые москиты, не боящиеся дыма от костра, – вообще прекрасно бы всё было.

Но не одни москиты являлись кусачей проблемой. От свирепых укусов невыносимо страдали Бирюк, Тос и Кич. Местные блохи, вши и клещи не преминули забраться в их густую шерсть. Днём Тос и Кич то и дело отрывались от дел и вычёсывали друг друга, что те обезьяны. Бирюк к себе никого не подпускал: сам выгрызал кровососущих насекомых. Но что потуги примов, что отчаянные попытки волка – всё без толку. Они даже все втроём пытались утопить паразитов в ледяной воде Вечного Океана. Но только сами намёрзлись и без особых результатов поплелись на берег. Если какие твари и утонули, то на их место с ещё большим остервенением пришли новые. Ночью дела обстояли куда хуже. Уснуть практически не удавалось. У всех троих от укусов тела дико зудели. Если и выпадала возможность провалиться в сон, то только очень тревожный и короткий. И когда такое происходило, то сновидения находили до того отвратительные и мерзостные, что хотелось и вовсе не засыпать. Пробуждался каждый, разумеется, в ужасном настроении.

Остальных, как это ни странно, нашествие блох, вшей и клещей обошло стороной. Хотя короткая шерсть Моррота или волосы на голове (и в других частях тела) любого – просто идеально бы подошли для подлых кровососательных делишек.

Четыре дня Филика пролежала в бреду. Всё это время над ней дежурила Джина: ставила компрессы, поила водой, отварами лечебных трав и растёртой кашицей мякоти плодов. Благодаря её самоотверженной заботе, к пятому утру командирша смогла подняться на ноги. И ещё как: тут же пустилась помогать Тоне собирать кокосы и ежевику, игнорируя все запреты Ночной Бабочки.

Филика чувствовала сильную слабость, но о том, чтобы полежать ещё хоть сколько-нибудь – она даже не хотела и слышать. Уж належалась предостаточно! И чем больше она работала, тем чётче ощущала, что болезнь покидает её. Подорванная сила воли вновь начала возвращаться. А вместе с ней, возвращалось и здоровье.

Вконец утомившись от труда, Филика решила отдохнуть на берегу, в тени пальмы. Стоял обеденный зной и лагерь был пустынным: большинство прятались от палящего солнца в домиках. На противоположной от берега стороне лагеря виднелся Бирюк: он лежал в тени папоротников и неистово выгрызал кровопийц.

Обидевшаяся на «глупую, непослушную и неблагодарную» Филику, Бабочка делала вид, что разглядывает перламутр громадной ракушки. А на самом же деле, только и косилась на командиршу. Они случайно встретились взглядами, и трудно сказать, чего было больше в глазах Джины: обиды или радости за начало выздоровления подруги. Некоторое время они напряжённо глядели друг на друга. Филика улыбнулась. Джина улыбнулась ей в ответ. И тут же забылись все обиды. Сейчас они казались такими глупыми и надуманными, что Бабочке даже стало смешно.

Взявшись за руки, девушки отправились на берег, в тень громадной пальмы с волокнистой тёмно-зелёной корой и жёлтыми листьями. Болтать и любоваться бликами солнца на пенящихся волнах океанического прибоя.

Джина говорила без устали: столько всего произошло, пока Филика находилась в беспамятстве! Были достроены домики, но это и так видно. Из тонких лиан сплели сеть и улов рыбы возрос многократно. Мало того, Брок успел переругаться с Тоной: она, видите ли, взялась вычёсывать вшей из шерсти Кича! Люрт был вне себя от ревности! Как ведь всё-таки глупо это со стороны смотрелось: бедняге Кичу пришлось вскарабкаться на самое высокое дерево и провести там с добрую половину дня. Ослепший от глупых домыслов Брок караулил его внизу. Пришлось усмирять всей толпой. А попробуй-ка, усмири хвостато-рогатого великана почти в два с половиной метра ростом! Оружие тут не применишь. Ох он вырывался, ох брыкался и бодался… Раз десять его усмиряли и столько же раз он выкручивался и бежал к дереву, на котором сидел бедолага Кич. Ну не жертва ли необоснованной ревности? К вечеру пыл Брока остыл, и великан позволил себя скрутить окончательно, пообещав загнанному Кичу, что не тронет и «хвостом». Весьма странное обещание, как на взгляд Джины. Но действенное – Брок больше не нападал на Кича. Зато с Тоной он долгое время не разговаривал. А если и ронял словечко, то уж такое кислое, что зубы у всех сводило! Вот только вчера они вроде бы и помирились. Да так, без лишних разговоров (что и немудрено для люртов). Брок проснулся посреди ночи и пошёл в их домик, где в одиночестве спала Тона. Джина тогда как раз не могла заснуть… В общем, так они и помирились – по первой мужской прихоти. Была бы Джина на месте Тоны – ни за что не простила так быстро! Филика согласилась полностью.