Текст книги "Москва. Путь к империи"

Автор книги: Александр Торопцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 57 страниц)

Опять дань?

В последующие после разгрома и подчинения Пскова двенадцать лет Василий III Иванович был полностью поглощен проблемами внешнеполитическими. Решал он их по-отцовски не спеша, осторожно, стараясь лишний раз не воевать, отстаивая всеми возможными способами интересы Москвы, Русского государства, Православной церкви. В первой половине XVI века повелителю восточноевропейской державы делать это было легче, чем его предшественникам на великокняжеском троне: силу московских князей почувствовали не только казанские, астраханские, крымские, ногайские ханы, великий князь литовский, король польский, магистр Ливонского ордена, король Швеции Густав I Эриксон Ваза, который окончательно освободил свою страну от господства датчан, но и датские короли, императоры Священной Римской империи, папа римский, султаны Османской империи, шахи Персии и даже Великие Моголы, основавшие в Индии новую династию.

Авторитет Русского государства был чрезвычайно высок при Василии III Ивановиче. Но у каждого повелителя соседних держав, а также у повелителей стран «второго кольца вокруг Руси» и даже стран совсем отдаленных от Москвы имелись свои корыстные интересы в Восточной Европе. Великому князю нужно было действовать очень мудро. Если, например, для Бабура и его сына Хумаюна Россия важна была как страна, вдоль границ которой протекает Волга-река – торговая дорога из Европы в Азию, и, ясное дело, никакой военной опасности Великие Моголы для Москвы не представляли, то Османская империя, медленно заглатывающая Причерноморье, уже стала выходить на рубежи Киевской Руси, а это порадовать Москву никак не могло. Стамбул был опасен и тем, что, усиливаясь, он усиливал крымских ханов, а те в свою очередь усиливали антимосковские настроения казанских и астраханских ханов, не забывших свои наивные мечты о возрождении славы Батыевой Орды. Папы римские не раз предлагали Ивану III и Василию III соединить усилия христиан в борьбе с неверными под знаменами католической церкви, и это предложение было чревато для Москвы потерей Русской церковью самостоятельности. С одной стороны, великие князья не хотели рвать связи с христианским миром, но они безоговорочно отвергали возможность слияния двух ветвей христианства под главенством папы римского – это привело бы неизбежно к ликвидации Православной церкви. С другой стороны, самостоятельно, без союзников противостоять Османской империи тоже сил пока не хватало. Рановато было Москве воевать со Стамбулом.

Василий III Иванович решал сложнейшие внешнеполитические задачи успешно, хотя были у него и неудачи, и не всегда с победами возвращались в столицу его войска.

Между тем великий князь не забывал о внутреннем устройстве страны. В 1517 году, вслед за Муромом и Черниговом, он присоединил к московским владениям Рязанское княжество. Несколько лет до этого в нем господствовала княгиня Агриппина от лица своего малолетнего сына Ивана. Но сын вырос. Ему захотелось самостоятельно править в богатом и выгодно расположенном на перекрестках торговых дорог княжестве. В одиночку справиться с великим князем он не мог, хотя и дерзнул заявить ему во всеуслышание о своих намерениях. Василий выслушал его спокойно, ничем не выдал своего гнева, своих планов.

Иван вернулся в Рязань и послал людей к крымскому хану с предложением заключить союз и скрепить его семейными узами. Магмет-Гирей согласился выдать за Ивана свою дочь. Слух о сближении Крыма и Рязани дошел до Василия III. Он, опять же ничем не выдавая своих планов, призвал к себе Ивана. Тот долго отказывался от опасного приглашения, но все-таки согласился поехать в Москву. Великий князь, поймав птичку в клетку, не церемонился с гостем. Обвинив Ивана в измене, он отдал его под стражу, взял Рязань, отправил Агриппину в монастырь. Рязанское княжество к тому времени стало богатейшим в Русском государстве, и это приобретение Василия III дало стране мед, птицу, зверя, рыбу, хлеб, а также сильных опытных воинов. Из города были выселены знатные бояре, а воеводой в Рязань Василий послал опытнейшего полководца Хабара Симского.

«Он (Василий. – А. Т.) не терпел ни малейшего противоречия; все должны были безмолвно соглашаться с тем, что он скажет; все были полными рабами и считали волю государя волею самого Бога, называли государя «ключником и постельничьим Божьим»; все, что ни делал государь, по их понятию, все это делал сам Бог; и если говорилось о чем-нибудь сомнительном, то прибавлялось в виде пословицы: «об этом ведает Бог да государь». Никто не смел осуждать поступков государя… Так, когда Василий сам лично вовсе неспособный к войне, возвращался из похода с большой потерей, все должны были прославлять его победоносные подвиги и говорить, что он не потерял ни одного человека. Жизнь и имущество подданных находились в безотчетном распоряжении государя. Василий не стеснялся присваивать себе все, что ему нравилось, и вообще в бесцеремонности способов приобретения не только не уступал родителю, но даже в ином и превосходил его»[148]148
  Костомаров Н. И. Указ. соч. С. 276–277.


[Закрыть].

В тот же год Магмет-Гирей с огромным войском ворвался в пределы Московского государства и, поддержанный Саип-Гиреем – крымским ханом, подошел к Москве. Налетчики сожгли монастырь Святого Николая на Угреше, село Остров и расположились станом на Воробьевых горах. Попивая мед, Магмет-Гирей смотрел на Москву и, видимо, не знал… что делать дальше! Если бы знал, то мед бы он не пил, а послал бы воинов на штурм города, пораженного паникой. Некоторые историки считают, что брать столицу он не решился из-за наличия у русских пушек. Но у русских пушкарей не хватало пороха для серьезного дела, и наверняка Магмет-Гирей знал об этом.

В московской неразберихе нашел лазеечку Иван Рязанский, сбежал из темницы и благополучно достиг Литвы. Точно такие же лазеечки могли использовать другие недруги Василия, который в это время в Волоке собирал русскую рать.

Московские бояре, не желая кровопролития, вышли с богатыми дарами на переговоры. Магмет-Гирей дары принял и выдвинул потрясающее по глупости условие, согласно которому он обещал покинуть пределы Русского государства только в том случае, если Василий будет платить ему дань. То ли меду перепил Магмет-Гирей, то ли приболел он какой-нибудь манией, неизвестно, но московские бояре выслушали его с пониманием и вскоре явились к хану с грамотой, в которой Москва обязалась выплачивать Крыму дань. Опять дань? Да нет, конечно же! Времена дани для Руси прошли безвозвратно, это понимал даже султан, даже папа римский, даже Бабур. Это понимал и Магмет-Гирей, и его по-детски глупую выходку с грамотой можно объяснить лишь воздействием меда.

Крымское войско отправилось, обремененное богатым обозом и пленными, на юг. Шел Магмет-Гирей через Рязань. Около города остановился, разбил шумный лагерь, повелел Хабару Симскому явиться к нему в стан как даннику. Рязанский воевода отказался: пока, говорит, лично грамоту не увижу, не поверю в то, что Русь стала данницей Крыма.

Гордый Магмет-Гирей послал ему грамоту. Хабар Симский взял ее в руки, подержал, прочитал и передал важный документ… своим верным людям. А чтобы крымчане удостоверились в его решительных намерениях, приказал он пушкарю, немцу Иордану, сделать выстрел в скопление воинов врага, которые, пока шли переговоры, осторожно подбирались к крепости, надеясь неожиданным для противника броском овладеть ею.

Выстрел был очень удачным. Много налетчиков погибло, остальные разбежались кто куда.

Магмет-Гирей, в мгновение ока потерявший и грамоту, и уверенность воинов в победе, стал юлить, изворачиваться. Потребовал выдать ему немца Иордана, получил отказ, обещал жестоко отомстить всем рязанцам, но вдруг снялся с места и поспешил домой, напуганный известием о вторжении в Крымское ханство астраханцев. Горе-мечтатель! Над ним нависла с юга глыба Османской империи, с востока то и дело кололи его астраханцы, на севере прижимали его к морю Литва и Польша, в Запорожье рождалась казачья вольница, с запада ему угрожали венгры, а он вздумал дань потребовать с Москвы.

Самым верным делом для крымцев были набеги на соседей. На большее им рассчитывать не приходилось. Ни о каких данях речи быть не могло. Когда они осознали свое историческое предназначение в сложившемся окружении – налетать исподтишка и грабить беспощадно, – дела у них пошли неплохо, если можно так выразиться. Двести последующих лет с лишним вплоть до Григория Потемкина они будут заниматься этим внешнеполитическим промыслом безнаказанно.

Может быть, впервые осознал историческую миссию Крымского ханства именно Магмет-Гирей. Не получилось у него с данью. Перехитрил его Хабар Симский. Вернулся он домой без грамоты. Но с какой добычей! Крымчане «пленили несметное число жителей, многих знатных жен и девиц, бросая грудных младенцев на землю; продавали невольников толпами в Кафе, в Астрахани; слабых, престарелых морили голодом: дети крымцев учились над ними искусству язвить, убивать людей»[149]149
  Карамзин Н. М. Указ. соч. С. 378.


[Закрыть]. И кроме выручки за русских пленных, которые всегда высоко ценились на мировых рынках, воины Магмет-Гирея захватили великое множество богатств русских сел, городов, монастырей. Такую дань не получали золотоордынские ханы в лучшие свои годы.

Зачем она – дань?! Зачем брать у людей богатство просто так? Это расслабляет народ, приучает его к безделью, отучает воинов воевать. Это очень плохо. Особенно для относительно небольшого Крымского ханства, народ которого, окруженный сильными, быстро растущими державами, постоянно должен быть в полной боевой готовности. Разве не мог так думать неглупый Магмет-Гирей после казуса с грамотой под Рязанью? Вполне мог! Во всяком случае крымские ханы о дани больше никогда не помышляли, добывали богатства своими собственными руками, точнее – разбоем и набегами, и вот что показательно – просуществовало Крымское ханство 340 лет – с 1443-го по 1783 год – больше, чем всем известная Золотая Орда!

Последний удел

Еще в 1517 году Василий III Иванович хотел нанести удар по удельному князю новгород-северскому Василию Шемяке, внуку печально известного Дмитрия Шемяки. Великому князю доложили, что его тезка налаживает связи с Литвой. Это был обычный прием, с помощью которого самодержцы Москвы громили уделы. Василий Шемяка, узнав о грязном доносе, написал великому князю: «Прикажи мне, холопу твоему, быть в Москве, да оправдаюсь изустно и да умолкнет навеки клеветник мой… Исследуй дело: если я виновен, то голова моя пред Богом и пред тобою». Василий III, покоренный откровением Шемяки, призвал его к себе, и удельному князю удалось полностью оправдаться.

Пять лет он правил спокойно в Новгороде-Северском, не давал поводов для обвинений и наветов, честно исполнял гражданский долг. Всем был хорош Василий Шемяка! Но не понял он, что наговор в 1517 году был не случаен, что самодержец как бы дал ему, обладателю последнего самостоятельного удела в государстве, возможность самому признать власть Москвы над собой, отдать Новгород-Северское княжество Василию III Ивановичу. В 1525 году самодержцу вновь доложили об измене Шемяки. Вместе с митрополитом Даниилом Василий III Иванович написал внуку Дмитрия Шемяки письмо, в котором, обещая неприкосновенность, призвал его прибыть в столицу и объясниться.

Василий Шемяка исполнил повеление великого князя. Тот встретил гостя радушно, но через несколько дней повелел заковать его в цепи и бросить в темницу. Супругу последнего удельного князя тоже не пожалели, отняли у нее всех боярынь ее пышной свиты.

В Москве отнеслись к этому по-разному. Кто-то одобрил поступок великого князя и митрополита всея Руси, кто-то винил их в этом, впрочем, негромко: суровый нрав самодержцев внушал многим дикий страх.

Лишь два человека не боялись в открытую высказывать свое мнение. Какой-то юродивый (или мудрый шут?) ходил по улицам Москвы с корявой метлой, размашисто водил ею по земле и громко приговаривал: «Время очистить Московское государство от последнего сора!» Народ улыбался, понимая, о чем говорит юродивый, а ему-то радость: слушают люди правду русскую, понимают… только сказать ничего не могут, а тем более предпринять что-то полезное и разумное. Но в том вины юродивого нет, он свое дело делал старательно. И никто ему, юродивому, не мешал.

Закованный Шемяка грустил в сырой темнице, а Василий III Иванович отправился, по обыкновению, в Троицкий монастырь. О выходке юродивого он слышал, но обращать на это внимания не стал и правильно сделал. В монастыре к самодержцу подошел игумен Порфирий и смело заявил: «Если ты приехал сюда в храм Безначальной Троицы просить милость за грехи свои, будь сам милосерд над теми, которых гонишь ты безвинно, а если ты, стыдясь нас, станешь уверять, что они виновны перед тобой, то отпусти по Христову слову какие-нибудь малые деяния, если сам желаешь получить от Христа прощения многих талантов».

Взбешенный Василий повелел выгнать Порфирия из монастыря, и бывший игумен отправился на Белоозеро. Но мытарства смелого человека на этом не кончились. По прошествии некоторого времени в Москву явились монахи, состряпавшие донос на бывшего игумена. Василий III Иванович повелел заковать его и заключить в темницу.

Порфирий безропотно стерпел наказание. Тюрьма или пустыня? Для кого-то пустыня – тюрьма, для кого-то тюрьма – пустыня, для Порфирия пустыня, а равно и тюрьма являлись тем местом, тем уединением, которого жаждет истомившаяся от жизненной суеты добрая душа, посвятившая себя служению Богу. Бог везде! И в тюрьме. И в тюрьме тоже люди живут. Жена тюремного сторожа, тихая, кроткая душа, увидев Порфирия в оковах, сжалилась над ним, освободила несчастного от оков, организовала ему побег. Бывший игумен спрятался в тайнике в ожидании ночи, замер в своем ненадежном убежище. Явился сторож. Он, ничего не зная о побеге, увидел оковы без Порфирия, задрожал от страха, забегал суетливо по тюрьме. Он хорошо знал тюрьму, но жена его знала тюрьму лучше. Долго бегал по темнице сторож, рвал на себе волосы, плакал, боялся выйти на свет Божий. Там ждали его пытка жестокая и страшная казнь. Немало он пожил, всякое повидал, пытки он видел, и пуще смерти он боялся пыток. Не найдя беглеца, сторож успокоился, смирился со своей участью, взял в руки нож острый, хотел зарезать себя, чтобы избежать пыток, но Порфирий вышел из своего укрытия, спас его, человека невинного, сказал ему кротко: «Не убивай себя, господин Павел. Я здесь. Делай со мной, что хочешь». Сторож в изумлении опустил руку с ножом.

Василий III Иванович был суровее отца своего, особенно когда дело касалось неповиновения ему, самодержцу. Но, узнав во всех подробностях историю неудавшегося побега, он выпустил Порфирия из тюрьмы, не наказал никого… Порфирий удалился на Белоозеро и провел остаток дней своих среди таких же, как он, подвижников.

Василий Шемяка умер в 1529 году в оковах. Его сын, Иван, скончался иноком Троицкого монастыря в 1561 году.

Пошли, Бог, наследника

В 1524 году Василий послал на Казань крупное войско. Русские воеводы осадили крепость и имели шанс завершить дело полной победой, но удовольствовались они миром в обмен на богатые дары и обещание казанцев исполнить все требования великого князя.

Русское войско вернулось домой, потрепанное на обратном пути болезнью. Самодержец предал опале Ивана Бельского, и лишь защита митрополита спасла полководца от большой беды; затем в Москву явились послы Казани, они обещали по-прежнему быть во всем послушны воле великого князя, просили его утвердить на казанском троне хана Сафа-Гирея.

Василий выполнил их просьбу, но, чтобы окончательно обезвредить восточного соседа, нанес серьезный удар по экономике Казанского ханства: повелел открыть в Нижегородском княжестве новую ярмарку, запретив русским купцам торговать на Казанской ярмарке. Место избрали в Нижегородской земле на берегу Волги, неподалеку от монастыря Святого Макария Унженского. Макарьевская ярмарка не сразу принесла ожидаемые плоды, и первые годы была убыточной для русских, но со временем она стала известной и популярной: сюда приезжали люди из Астрахани и Персии, Армении и других стран. Казанцы терпели огромные убытки.

В 1525 году великий князь, успешно завершив международные и внутренние дела, вдруг вспомнил о второй главной своей задаче: о передаче власти. Это неверно сказано – помнил о ней он всегда. Но если раньше у него была хоть какая-то надежда на то, что Соломония родит ему сына, то сейчас, когда со дня их свадьбы прошло уже двадцать лет, надеяться на супругу было если не бессмысленно, то опасно: время бежало все быстрее, а Соломония не рожала.

Однажды, проезжая по лесу на позолоченной колеснице, Василий III Иванович увидел птичье гнездо и неожиданно для всех заплакал, приговаривая сквозь слезы и не стесняясь слез своих: «Тяжело мне! Кому уподоблюсь я? Ни птицам небесным – они плодовиты, ни зверям земным – и они плодовиты, ни даже водам – и они плодовиты: они играют волнами, в них плещутся рыбы»[150]150
  Костомаров Н. И. Указ. соч. С. 290.


[Закрыть].

Окружавшие его воины смиренно понурили головы, не зная, как помочь самодержцу, да и не к ним обращался Василий, он искренне тянулся душою своею к тому, кто один мог помочь в столь важном деле: «Господи! И земле я не уподоблюсь: земля приносит плоды свои на всякое время и благословляют они тебя, Господи!»

В тот же день, успокоившись, Василий принял решение отправить жену свою Соломонию в монастырь. А приняв его, стал действовать так, как он действовал при покорении Пскова и Рязани, Новгорода-Северского и Казани, поступил так, как поступал со своими сильными и слабыми противниками и своими врагами: осторожно, расчетливо, взвешенно – в начальной стадии того или иного мероприятия, и стремительно, напористо, зло – когда ситуация полностью прояснялась, и он начинал чувствовать себя уверенно. Сцену с птичьим гнездом и свое слезливое откровение великий князь выбросил из головы. Теперь ему было не до лирики. Теперь ему нужно было спешить.

Вернувшись в Москву, Василий посоветовался с боярами, уверенный, что они будут на его стороне, что порфириев среди них больше не найдется. «Кому царствовать после меня на Русской земле? Братья и своих уделов не могут устраивать!» Бояре, сообразив, куда он клонит, покорно кивали головами и приговаривали: «Неплодную смоковницу отсекают и выбрасывают из виноградника!»

Поддержка бояр укрепила желание великого князя, и он собрал самых именитых людей Русского государства на совет и сказал, что отсутствие прямого наследника может привести государство к великим потрясениям. С этим охотно все согласились. Затем великий князь, обвинив Соломонию в бесплодии, спросил, абсолютно уверенный в ответе, нужно ли ему развестись со своей супругой и жениться во второй раз?

Каково же было удивление Василия, когда он услышал отрицательный ответ инока Василия Косого, бывшего князя Патрикеева, а также Максима Грека и князя Семена Федоровича Курбского. Это были высокопочитаемые люди, они свершили в своей жизни немало воинских и мирных подвигов во славу русского народа, во славу Московского государства. Семен Федорович Курбский, например, покорил Москве Пермь и Югру, это в значительной степени укрепило экономическое положение великих князей, сопутствовало успехам Ивана III и Василия III. Можно ли с ним спорить? Можно. И нужно. Когда речь идет о государственной безопасности, о таких важных вопросах, как престолонаследие. Самодержавие в самом чистом своем виде невозможно без прямого наследования власти. Неужели такие мудрые люди не понимают этого?! Неужели они не понимают, что с Соломонией произошла ошибка, что надо исправить эту ошибку?! Почему Василий Косой, Максим Грек и Семен Курбский не хотят, чтобы у законного самодержца появился прямой наследник? Потому, что они – враги Василия III Ивановича. Враги.

Благо, что на том совете не нашлось больше врагов у великого князя, а то бы он разволновался не на шутку. Не разволновался. Спокойно довел свое дело до конца. Митрополит Даниил и почти все духовенство одобрили его план.

А Соломония его любила! В последние годы она чувствовала, что Василий охладел к ней, делала все возможное, чтобы удержать при себе мужа. Женские ее чары оказались бессильными против огромного желания великого князя иметь прямого наследника, и тогда Соломония стала искать чародеев, знающих приворотные средства. Один из них прямо сказал супруге Василия, что родить ей не суждено, но это не остановило Соломонию. Какие только средства не использовала она – все тщетно. Василию нужен был прямой наследник.

Соломония не согласилась добровольно уходить в монастырь. В Рождественском девичьем монастыре к ней явились митрополит и советник великого князя Иван Шигона. Она сопротивлялась, кричала, плакала. Ее постригли насильно. Митрополит Даниил поднес ей кукуль. Она схватила ее, бросила на пол и со злобой и отчаянием стала топтать, уже не жена, не женщина, но инокиня, хотя еще не смирившаяся с этим. Иван Шигона сильно ударил ее плетью, она вскрикнула: «Как ты смеешь бить меня?!» Иван спокойно ответил: «Мне приказал государь».

Надевая кукуль (ризу инокини), Соломония громко и торжественно заявила, будто бы мир и окружавшие ее насильники нуждались в этом: «Свидетельствую перед вами: меня постригли насильно. Пусть отомстят ему за такое оскорбление!» Митрополит и Шигона устало вздохнули, покинули сие богоугодное заведение, а Соломонию отправили в Покровский Суздальский монастырь.

Через некоторое время, как гласят недостоверные, впрочем, легенды, выяснилось, что Соломония беременна! Императорский посол в Москве Герберштейн, современник тех событий, писал, что Соломония родила сына, назвала его Георгием, но отказалась показать его слугам великого князя, заявив высокопарно, что «они недостойны видеть ребенка, а когда он облечется в величие свое, то отомстит за обиду матери»[151]151
  Карамзин Н. М. Указ. соч. С. 433.


[Закрыть]. Те же легенды говорят, что Василий пришел в ужас, узнав об этом, раскаивался, может быть, даже чистосердечно, впрочем, у него к тому времени была вторая жена, с которой тех же самых забот и тревог у него хватало: не рожала новая супруга великого князя Елена Глинская, племянница славного своими подвигами князя Михаила Глинского.

Уж и свадьбу роскошную справили – три дня гуляли, много лет вспоминали. И любил-то Елену великий князь, помолодел любя, бороду обрил, подтянулся, походку изменил, нежил-холил супругу юную, ночи не спал, ласкался с ней, счастливый, а она все не рожала и не рожала! Ни дочери, ни сына. Вот беда!

В 1530 году огромное войско, посланное Василием на Казань, штурмовало город, было близко к победе, но в самый отчаянный момент Иван Бельский пошел на мировую, как подозревают многие летописцы и историки, задобренный богатыми дарами. И вновь Василий на переговорах проявил сдержанность и благоразумие, и вновь он пошел на значительные уступки, приняв клятву верности у казанцев. Щедр он был в то лето.

Елена Глинская не могла родить четыре с половиной года. Не считаясь со временем и с государственными задачами, великий князь не раз ездил с любимой супругой по святым местам, они молились в Переяславле и Ростове, Ярославле и в Вологде, на Белоозере. Сама Елена пешком ходила в отдаленные обители, щедро раздавала милостыню, неустанно молилась, просила Бога послать ей сына. Она отвечала на любовь Василия взаимностью и мечтала, и ждала маленького чуда, ради которого судьба сделала ее избранницей великого князя.

Люди видели ее на русских дорогах, в церквях, монастырях и обителях, ощущали тепло, источаемое ее доброй душой, искренне желали ей того счастья, за которым ходила она по русским дорогам. «Во всех русских церквах молились о чадородии Василия. Из монастырей доставляли ему и его великой княгине хлеб и квас – ничто не помогало… пока, наконец, царственная чета не прибегла в своих молитвах к преподобному Пафнутию Боровскому. Только тогда Елена сделалась беременной. Радость великого князя не имела предела. Еще не родился ребенок, а уже о нем заранее составлялись предзнаменования… Один юродивый, по имени Дементий, на вопрос беременной Елены: кого она родит? отвечал: «Родится сын Тит, широкий ум»[152]152
  Костомаров Н. И. Указ. соч. С. 295.


[Закрыть].

25 августа Елена Глинская родила прямого наследника престола: Ивана IV Васильевича. Летописцы утверждают, что в тот самый счастливый для Елены Глинской миг, когда появился на свет ее сын, в небе вспыхнула громадная молния и раздались небывалой силы громовые удары…

Василий III Иванович чувствовал себя самым счастливым человеком на свете: он решил вторую задачу самодержца, дал народу прямого наследника престола. Через год Елена родила еще одного сына – Юрия.