Текст книги "Москва. Путь к империи"
Автор книги: Александр Торопцев
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 45 (всего у книги 57 страниц)
После посвящения в патриархи Филарета Михаил Федорович заявил, что его отцу должна быть оказываема такая же честь, как и ему. В стране наступило двоевластие. Полный государь в церковных делах, патриарх стал не только первым советником и наставником царя, но и фактическим соправителем Русского государства. Все грамоты они подписывали оба: впереди стояла подпись Михаила Федоровича, затем – Филарета, которому, как и царю, присвоили титул «великого государя».
Жесткую политику патриарха быстро почувствовали все. Царя оставили в покое «временщики», присосавшиеся к кремлевским богатствам, как вампиры. «В новом великом государе Москва, – по мнению С. Ф. Платонова, – сделала большое приобретение, она получила то, в чем более всего нуждалась: умного администратора с определенными целями. Даже в сфере церковной Филарет был скорее администратором, чем учителем и наставником церкви»[225]225
Платонов С. Ф. Указ. соч. С. 378.
[Закрыть].
Уже в июне 1619 года Земский собор разрешает поставленный Филаретом вопрос о путанице в финансовых делах. В приговоре Собора «резко выделяются две черты: прямо рисуется неудовлетворительное экономическое положение податных классов и уклонение от податей, а затем неудовлетворительное же состояние администрации с ее злоупотреблениями, о которых свидетельствовали столь частые челобитные про «обиды сильных людей». Все последующие внутренние распоряжения правительства Михаила Федоровича и клонились именно к тому, чтобы 1) улучшить администрацию и 2) поднять платежные и служебные силы страны»[226]226
Платонов С. Ф. Указ. соч. С. 382.
[Закрыть].
Следует напомнить, что Русское государство еще со времен Ивана IV Грозного фактически стало превращаться в державу имперского типа, в империю. Это болезненное для любого государства превращение не могло быть остановлено Смутой, она лишь замедлила этот объективный процесс. Цари XVII века, хотели они того или нет, просто обязаны были в своих административных решениях исходить именно из упрямого движения Московской Руси к Российской империи, что очень хорошо можно увидеть по изменению всего центрального управления при Михаиле Федоровиче.
В Москве после Смутного времени вновь восстанавливались старые институты власти – приказы.
Романовым ничего не нужно было придумывать, изобретать, механизм государственной машины, подходящий для решения стоящих перед страной задач, был уже создан. Они и не изобретали, занимаясь конкретной жизнью державы. Не спеша занимаясь, надо сказать. Некоторые историки даже обвиняют их в том, что в XVII веке русские люди слишком уж увлеклись стариной. Но, может быть, тягу к размеренному образу жизни после бурь Смутного времени можно извинить?
Старина, безусловно, мудра. И забывать ее не следует. Приказы восстановить как некую систему центрального управления нужно было, в этом вряд ли кто-то сомневается.
Но есть другой аспект, напрямую связанный с русской стариной, и о нем-то первые цари династии Романовых, увлекшись решением административных задач и по мере сил и возможностей решая проблему повышения благосостояния народа, не думали.
Старина!..
В далекую старину, еще во времена Владимира Святославича, на Русь прибывали из Византийской империи зодчие, иконописцы, другие мастера. Русские люди быстро переняли у них все секреты и стали создавать свои великие творения. После нашествия Батыя русское искусство пришло в упадок. И возродить его без знаний иностранных мастеров было сложно. И дело тут не в степени гениальности, не в степени одаренности новгородцев, москвичей и, скажем, византийцев или итальянцев, а в технологических секретах мастерства, на добывание которых уходят столетия размеренной жизни. Забыли русские люди в XIV веке очень многое. Баскаки им выбили память.
На рубеже XIV–XV веков у русских людей появилась-таки возможность вспомнить самих себя, но уже Иван III не смог построить родной Кремль без иностранных мастеров. Опять понадобились иностранцы, чтобы научить русских людей возводить соборы да стены крепостные. Только-только обрели русские мастера уверенность в своих силах, как Смута нагрянула, погибло много людей – опять драгоценный опыт был забыт. Напрочь.
И долго было им не до новаторства, не до творчества, нужно было обустроить жизнь, и побыстрее. А быстро это сделать можно было, лишь организовав жизнь по-старинному, по проверенному веками порядку.
Но ведь и все самое ценное в старинной жизни было когда-то новым, создавалось великими мастерами, мечтавшими о том, чтобы их знания и опыт, их мудрость переняли потомки и приумножили.
Об этом обыватели не думали. Им простительно. Но правителям об этом забывать нельзя никогда.
До Смуты Годунов, тоже невесть какой генератор идей, собирался открыть в Москве университет, профессиональные школы. После Смуты Романовы об этом забыли. Привело это упорное нежелание учиться самим и обучать народ к тому, что в Русском государстве стало катастрофически не хватать специалистов-оружейников, инженеров, в том числе и военных, других профессионалов.
Впрочем, существуют иные мнения об итогах царствования Михаила Федоровича. «Возвращаясь к старине, возвращая весь старый механизм управления, московские люди не думали что-либо менять и вместе с тем изменили многое. Такого рода перемены произошли, например, в областном управлении, где правительство более или менее систематически вводило воевод, так что воеводская власть из власти временной становится постоянной и вместе с тем гражданской властью. Далее, держась по-старому поместной системы, торопясь привести в порядок поместные дела, упорядочить службу, правительство все более и более прикрепляет крестьян, «чего при старых великих государях не было». С другой стороны, давая первенствующее значение служилому классу, все более и более обеспечивая его положение, мало-помалу приходят к сознанию неудобства и несостоятельности дворянских ополчений, ввиду чего и заводится иноземный ратный строй, солдатские и рейтарские полки. В войске Шеина в 1632 г. под Смоленском было 15 000 регулярного войска, устроенного по иноземному образцу. Этих примеров совершенно достаточно для доказательства того, что деятельность правительства Михаила Федоровича, будучи по идее консервативной, на деле, по своим результатам, была, если только уместно это слово, реформационной»[227]227
Платонов С. Ф. Указ. соч. С. 390.
[Закрыть].
В 1623 году закончилось дело Марии-Анастасии Хлоповой, а в следующем году, 19 сентября, Михаил Федорович Романов вынужден был жениться на Марии Долгоруковой, дочери князя Владимира Тимофеевича Долгорукова. Странный это был брак. Против воли женили царя. Долго отказывался он. Да дело царское такое: хочешь не хочешь, а жениться надо и надо дать стране наследника престола. Согласился Михаил Федорович, смирился с судьбой, пошел под венец, забыл Марию-Анастасию Хлопову, но на следующий день после свадьбы жена его законная заболела и через три с половиной месяца, 6 января 1625 года, умерла. Ходили по Москве слухи, будто лихие люди извели дочь князя Долгорукова, но кто они такие были, какие злобные цели преследовали и существовали ли они в действительности – неизвестно.
Через год с небольшим, 29 января, Михаил Федорович женился во второй раз – на Евдокии Лукьяновне Стрешневой, дочери дворянина. Чтобы с ней ничего непредвиденного не случилось, дело держали в тайне, невесту доставили во дворец за три дня до свадьбы. Евдокии Стрешневой повезло. Она прожила с мужем девятнадцать лет и умерла через месяц после смерти Михаила Федоровича.
В 1631 году закончился срок долгого перемирия с Польшей, и русские люди стали готовиться к новой войне с ней. В апреле 1632 года польский король Сигизмунд скончался. Царь созвал Земский собор, на котором было принято единогласное решение воевать с Польшей, отнять у нее все русские земли. На Соборе избрали и главных начальников русского войска – боярина Михаила Борисовича Шеина и окольничего Артемия Измайлова. Они должны были отвоевать у противника Смоленск. Шеин известен был еще со Смутного времени как организатор героического сопротивления жителей Смоленска. После сдачи города он попал в плен к полякам. Человек он был в военных делах опытный и очень гордый, считал себя просто обязанным взять Смоленск. Покидая Москву с крупным, хорошо оснащенным войском, он с презрением отозвался при царе о боярах, которые всегда, когда он воевал за Отчизну, «за печью сидели и сыскать их нельзя было». Такой дерзости бояре никому бы не простили. Даже победителю. Они доказывали это не раз, например, когда вынудили царя отдать Дмитрия Пожарского «головой» Борису Салтыкову. Шеин знал об этом. Он обязан был взять Смоленск.
Но новый король Польши Владислав вовремя пришел на помощь осажденным, окружил русское войско и вынудил его просить пощады. Шеин с разрешения царя вышел на переговоры, добился почетных условий: Владислав пропустил его людей с личным оружием в Москву. Итак, еще одно поражение потерпели русские от поляков, и винить в той беде нельзя было одного лишь Шеина. Плохо сработали поставщики продовольствия, русское войско никто не подстраховал, на высоте положения оказался Владислав. Но бояр это не интересовало.
В октябре 1633 года умер Филарет. Шеин, вернувшийся в Москву в начале 1634 года, остался без поддержки. Его ждала в столице жестокая расправа. Бояре набросились на него как свора псов. Они обвинили его в измене и 23 апреля 1634 года приговорили Михаила Шеина, Артемия Измайлова и сына его Василия Измайлова к смертной казни.
Царь прекрасно понимал, что многие обвинения ничего общего с истиной не имеют, но ничего не мог (да, видимо, и не очень хотел) предпринять в защиту приговоренных. 27 апреля им троим отрубили головы.
Владиславу все же не удалось развить успех, время успехов для Польши вообще приближалось к концу. В 1634 году между двумя государствами был заключен мир, в который уж раз невыгодный для Москвы.
А еще через три года на юге произошло знаменательное, хотя и оставшееся незамеченным в правление Михаила Федоровича событие: донские казаки самостоятельно взяли город Азов, принадлежавший Османской империи.
Турки владели Азовом давно. Здесь они вели выгодную торговлю, в том числе и торговлю русскими людьми, которые высоко ценились на рынках Азии и Европы. Московские великие князья, а затем и цари «всея Руси» мечтали выбить османов из Азова, получить тем самым выход к морю. Но другие важные дела отвлекали царей. Донские казаки сами, без разрешения и согласия Михаила Федоровича, взяли штурмом Азов в 1637 году. Надоело казакам терпеть. Царь далеко, за тысячу верст, а они здесь по соседству живут с крымцами да турками. У донских казаков дети пропадают бесследно, они вынуждены вести с турками невыгодную торговлю. Надоела казакам такая канитель. Взяли они Азов. Четыре года жили «кум королю», горя не знали, горя ждали, потому что царь Михаил Федорович не обрадовался их подвигу. С Османской империей воевать не пришла еще пора. Но и у султанов дела были неважные: еще не закончилась ирано-турецкая война, продолжавшаяся с 1578-го по 1639 год и отнявшая у турок много сил.
Четыре года готовились турки к ответной операции, собрали армию в 250 тысяч человек, явились к Азову. 250 тысяч человек! И много это, и мало. Бывало, и по полмиллиона воинов водили султаны в разные страны. Под Азов привели они «всего» 250 тысяч, уверенные, что этого вполне хватит для штурма крепости, в которой находился гарнизон в 5 тысяч 500 казаков! Очень большой перевес в живой силе и технике был у турок – в 45 раз! В истории человечества таких случаев можно пересчитать по пальцам. И редко кто из полководцев, оказавшихся в столь тяжком положении, решался давать бой, а если и решался, то, конечно же, его проигрывал.
Донскими казаками командовал Наум Васильев, помогал ему есаул Федор Порошин. Военную историю они знали слабо, в делах царя разбирались плохо, может быть, поэтому они и все казаки решили драться с турками и победить их.
Первые отряды врага появились 24 июня 1641 года ближе к полудню. Степь словно лесом покрылась густым, непроходимым. Как начали турки и их союзники – в основном люд кочевой, дерзкий, разбойный, среди которого попадались, правда, немцы-наемники, прекрасные артиллеристы – шатры да палатки ставить, словно горы белые выросли на полях перед Азовом.
Чтобы посильнее запугать казаков, затрубили турки в трубы, резким криком, резким гомоном голосов наполнили полдневную тишину, стали палить из пушек и мушкетов, огнем и дымом ясный воздух испоганили, солнце затмили. А затем забарабанили сотни барабанов: не видели никогда русские казаки ада кромешного – теперь увидели. Но не испугались. Удивились только.
Вечером пожаловали к ним турки-толмачи, долго говорили о силе и могуществе султана, предлагали сдаться подобру-поздорову, обещали, что султан «пожалует их за это честью великой». Может быть, добрые попались турки, раз при перевесе почти в пятьдесят раз они разговоры ведут? Нет, хотели они взять крепость без штурма и все пять с половиной тысяч казачков в рабство продать по выгодной цене. Не хотели драться турки. Миром думали дело уладить. Русские от предложения отказались.
Очень оскорбились турецкие толмачи, вернулись к своим полководцам, доложили. Разозлился не на шутку паша. Затрубили разом все трубы, зашумели дробно барабаны, завыли жуткую песнь рога, заскулили жалобно цебылги (цимбалы), и увидели казаки с крепостных стен, как споро строятся вражеские отряды под пестрыми полотнищами знамен.
Четыре года ждали в Азове этой грозной минуты, но не сидели сложа руки, а готовились к смертной схватке, тщательно готовились.
И вот турки пошли на штурм. Казаки молча наблюдали за шествием колонн. Передовые части врага приблизились к стенам, вот уже по лестницам взбираются они наверх, удивляются: почему русские молчат? Почему не стреляют? Уж не перепугались ли насмерть?
Нет-нет, не испугались казаки. Они четыре года ждали – дождались! Наум Васильев дал сигнал, и началась стрельба, заговорили пушки, громко затрещали пищали и аркебузы, и вдруг… тяжко охнула в нескольких местах земля, провалилась словно бы от тяжести человеческих тел и, будто бы озлившись за что-то на турок, кашлянула огнем.
Наум Васильев все предусмотрел, все учел! Досконально изучил он подступы к крепости, точно вычислил маршруты наступающих колонн, заблаговременно, в строжайшей тайне соорудил подкопы, набил подвалы дробом сеченым и порохом… Были у турок прекрасные специалисты осадного дела: шведы, датчане, немцы, но и те не догадались, что ждет их под стенами Азова «смертельный сюрприз». Погибло в подкопах много солдат. И стрельбой из пушек и пищалей русские нанесли огромный ущерб врагу. Турки в смятении заметались вокруг крепости. Наум Васильев точно уловил момент и атаковал неприятеля. Большое знамя турецкого паши захватили казаки, вернулись в крепость. Сил-то у них было не слишком много, чтобы одним ударом разгромить противника.
Зато уж первый бой выиграли они славно – сотни, тысячи убитыми оставил под стенами Азова враг.
Утром турки прислали в город толмачей. Лицом они заметно поблекли. Спесь куда-то делась. Предложили они русским откуп: «за всякую убитую яныческу голову по золотому червонцу, а за полковы головы по сто талеров». Богатый народ турки. И казачки могли разом разбогатеть.
Отказались они от «мертвого» богатства, так сказали толмачам: «Не продаем мы трупу мертваго, но дорога нам слава вечная».
Не было в тот день войны под Азовом. Хотя и мира не было. Похороны. Святой для любого народа день. Молчали пушки, скребли лопаты о сухую землю. Общую могилу для солдат копали турки. Три версты ров получился у них. Глубокий ров, кровью сдобренный, потом солдатским политый.
Наработались османы лопатами и, будто бы понравилось им это дело, решили огромный вал соорудить, выше Азова, чтобы оттуда по городу из пушек да из пищалей палить. Быстро рос вал земляной, приближался к стенам. Нравилось это дело туркам. Русским – совсем не нравилось. Три дня смотрели они на дело рук турецких, на четвертый Наум Васильев послал казаков в бой. В лобовой атаке побеждает смелый. Но то была даже не смелость. Слишком много лбов турецких, слишком мало – русских. Османы просто поверить не могли, что противник осмелится их атаковать! Русским, однако, делать было нечего. Их большое количество турецких лбов не напугало – им очень нужен был турецкий порох. С иконой Иоанна Предтечи, покровителя донских казаков, с яростным криком: «С нами Бог!» ринулись они в атаку, опрокинули с рукотворного холма неприятеля, захватили 16 знамен, 28 бочек пороха и в спешном порядке отошли назад. Турки лишь за головы схватились: у них ведь тоже Бог есть, да, видно, на этот раз он другими делами занимался…
А русские, не медля ни секунды, отнесли аккуратно бочки с порохом в подкоп – под земляной вал. Турки не успели очухаться от казацкой дерзости, собрались на валу продолжать работы и подбирать-хоронить убитых, как раздался страшный взрыв! Турецким же порохом сгубило многие тысячи турок, а тысячу пятьсот янычар подбросило в воздух и живыми (!) отнесло взрывной волной в город.
Турецкий полководец упорный был человек. Он приказал соорудить с противоположной от разрушенного вала стороны громадный холм шириною в два броска камня (это около 150 метров будет по современному исчислению), а длиною в три полета стрелы (а это и на километр потянет, если не больше). Со злостью и невиданным даже для турок упрямством принялись чужеземцы за дело, соорудили гору, установили на ней пушки, привели на вершину пехотинцев с ружьями, и 16 дней и ночей бомбили и расстреливали турки Азов, не прекращая канонаду ни на минуту. Разрушили они в городе все дома и здания, церковь Иоанна Предтечи, крепостные стены… Казалось, ни единой души не должно было остаться здесь в живых. Нет. Все казаки Наума Васильева были живы. Они сделали подкопы под турецкую гору, соорудили под землей прекрасные покои и, слушая жестокую канонаду, продолжали копать, копать: 28 подкопов провели они под табор турецкий! Ну очень трудолюбивые казачки.
Ночью, когда часть турецкого войска палила по городу из пушек и ружей, а часть отдыхала, русские напали из подкопа на сонные таборы и нанесли врагу жесточайший урон.
Турецкий полководец терял людей, но не терял самообладания. Даже после ночной атаки он остался с виду спокойным. Паша решил отказаться от «наземной войны», попытался победить казаков их же оружием, приказал провести от своих таборов семь подкопов в сторону Азова. Но казаки подземное дело знали лучше, ориентировались под землей, как кроты. Догадавшись о намерениях врага, они дали возможность врагу повозиться в глубинах земли, прокопать ходы, но как только турки приготовились атаковать и собрались в подкопах, опять раздался очередной взрыв, похоронивший очень много живой силы противника. Паша отказался от подземных промыслов. Людей у него было еще достаточно, и он продолжал штурмовать Азов.
Ядрами, «огнем чиненными», бомбили турки город – выстояли казаки, прячась в ямах. Паша решил измором взять отряд Васильева. Ясным утром он отправил в бой 10 тысяч бойцов. Весь день шел бой. Вечером следующие 10 тысяч солдат сменили своих уставших товарищей по оружию. Ночью в атаку пошли еще 10 тысяч янычар.
То было испытанное средство! Сколько раз огромные армии, таким образом организованные, буквально сводили с ума упрямцев. Бессонница, недоедание, усталость, раны – и бой, бой, бой… Можно выдержать день, два, три, три с половиной. Кто-то выдерживал чуть больше, кто-то – чуть меньше, но сдавались после такой карусели практически все. До битвы под Азовом.
Наум Васильев сделал все что мог. Ни один царь не осмелился бы потребовать от него большего. Ни один, даже самый жестокий повелитель, не решился бы сурово наказать отважных бойцов, если бы Васильев и все его казаки подняли белый флаг и сдались на милость победителя. Впрочем, о милости в отряде Васильева не думали.
Казаки отбивали атаку за атакой, ни на что уже не надеясь. Состояние, очень близкое к сумасшествию. И они бы все сошли с ума, если бы врагу удалось взять верх. Но отлетали раз за разом турки; стояли полусонные, изможденные казаки. И не было у турок ни одного шанса победить, а у русских – выстоять! У казаков был лишь один шанс – умереть. Или вновь, с Богом, пойти в отчаянную атаку. С чудотворными иконами Иоанна Предтечи и Николая Угодника полуживые от усталости воины пошли в атаку. «С нами Бог!» С ними был Бог, с ними была великая сила людей несгибаемых, могучих духом. Таким только и помогает в подобных ситуациях Бог.
Атака казаков была неудержима. Турки отошли с большими потерями и… устали воевать. Не хватило им самой малости. Не хватило. Но почему? Продукты и боезапас в армии османов подошли к концу. Союзникам надоела эта возня. Устали за 93 дня осады и полководцы, и воины. Да и капризная осень спешила к Азову, и болеть стали янычары и союзники. Турецкий паша пытался уговорить русских сдаться, но гарнизон Азова упорно стоял на своем.
И враг ушел.
Казаки порадовались невиданному успеху, да недолго радовались они. Порох в крепости кончился, сами они устали и еле волочили ноги, крепость требовала денег и людей для ремонта. Что делать?
Отправились Наум Васильев, Федор Порошин и еще несколько казаков в Москву. В январе 1642 года собрался Земский собор, где и решался вопрос об Азове. Здесь же Федор Порошин написал свою «Повесть об Азовском осадном сидении донских казаков», рассказал все честь по чести. Не историком он был и не писателем, а лишь есаулом, но правду написал. Земский собор, боясь серьезной войны с Турцией, отказался от Азова. Царь щедро наградил всех, кого привел в Москву Васильев. А Федора Порошина сослал почему-то в Сибирь.
Никто не знает, почему.
Может быть, потому что слово неосторожное сказал монарху есаул, недовольный решением Собора? А может быть, за правду-матку, с которой Порошин поведал о величайшем подвиге русского воина, подвиге, оказавшемся ненужным ни царю, ни Отечеству?
В Сибирь отправили Порошина, мечтавшего после страшной битвы (как и многие его товарищи по оружию) о том, чтобы прожить остаток дней в монастырской келье, рядом с Богом. О такой жизни мечтают те, кому выпадают тяжкие испытания, и часто мечты подобных людей сбываются. Но Порошину в этом не повезло. В монастырь не попал – в Сибири свой век окончил…
Послу турецкого султана Чилибею объявили о воле Земского собора и царя всея Руси, казакам было приказано оставить Азов, а в 1643 году Михаил Федорович отправил в Константинополь послов. Они везли с собой богатые дары обиженному султану – меха сибирские, а русским героям в Азов – две тысячи рублей жалованья, а также вино, продукты и сукно, чтобы казачки приоделись по случаю выхода из Азова.
Невеселые герои, народ ушлый, поделили по справедливости царские дары и заодно перехватили людей с царской грамотой, в которой Михаил Федорович обзывал своих подданных ворами, говорил, что если турецкий султан повелит этих воров несчастных побить, то русский царь не будет из-за этого печалиться.
Прочитав грамоту, казаки поначалу гонор свой решили показать, собрались на сход, пошумели от обиды незаслуженной, задумали даже уйти с Дона на Яик, откуда можно было ходить в Персию, грабить богатые караваны. Царь, узнав об этом от верных людей, повелел укрепить крепость на Яике.
Со своими казаками он вел себя гораздо строже, чем с королями и султанами.
Азовская история ценна для Русского государства тем, что она показала царю и Земскому собору слабость Османской империи, не осилившей пять тысяч человек, засевших в крепости. Конечно, правы те, кто оспаривает указанные в «Повести об Азовском осадном сидении…» цифры. Вряд ли турки и крымцы имели там 250 тысяч воинов, хотя такой вариант не исключается. Но даже если султан и хан послали под Азов в общей сложности 50 тысяч человек, даже если 40 тысяч, 30 тысяч, перевес у осаждающих был очень велик… На спад пошли дела у Османской империи.
Но это не значит, что стратегически царь и Земский собор поступили неверно. Русское государство не могло вести долгую войну ни с одним серьезным противником. Порошин и все герои-казаки этого не понимали.
А царь и раздувшиеся от гордости, спеси и сибирских денег бояре не понимали, что пренебрежительное отношение к своим подданным, к казакам, обязательно породит в среде решительных, незаслуженно обижаемых вольных людей какого-нибудь Стеньку Разина. Кстати сказать, ему во время азовского осадного сидения было около десяти лет – очень впечатлительный возраст.
В первые годы царствования Михаила Федоровича в Москве вместо сгоревшего во время Смуты деревянного города в качестве крепостного сооружения был возведен земляной вал. Строительство его велось долгие восемь лет, что говорит о не слишком богатой казне и множестве других забот.
Но как бы то ни было, а столице первый царь из рода Романовых уделял большое внимание. При нем сооружено водозаборное устройство, поставлявшее воду на царский двор из Москвы-реки, построено много церквей, а старые подновлены. Он «создал в своем дворе палату, зело причудну, сыну своему царевичу Алексею (Теремной двор); колокольню большому колоколу (деревянную); на Фроловских воротах верх надстроил зело хитро; соорудил каменную, Мытоимницу, яже есть Таможня и Гостиный двор (в 1641 году) каменный, в нем палаты двукровные и трикровные, а на вратах Двора повелел свое царскаго величества имя написать златыми письмены, а вверху постави свое царское знамя – орел позлощен. При нем же создали у Спаса на Новом и у Пречистыя в Симонове – ограды каменные». Все это было построено в 1630-х годах.
В начале 1640-х годов царь «повелел соорудить дом преукрашен и в нем палаты двукровные и трикровные на душеполезное книжное печатное дело в похвалу своему царскому имени; и полату превелику создал, где большое оружие делаху, еже есть пушки, и на ней постави своего царского величества знамя – орел позлощен. При нем же многие святые церкви каменные воздвигнуты и от боголюбивых муж»[228]228
Забелин И. Е. История города Москвы. М.: Наука, 1995. С. 164–165.
[Закрыть].
К середине XVII века обветшали стены Московского Кремля, но сил и средств, а также мастеров для очень трудоемких восстановительных работ у Михаила Федоровича, а затем и долгое время у Алексея Михайловича не хватало.
В 1643 году из Страсбурга в Москву прибыл палатный мастер Анце Яковсен (Яган Кристлер) с дядей своим Иваном Яковлевым Кристлером. Они начали строительство первого в Москве каменного моста. Работы закончились в 1687 году. До этого в Москве все мосты были деревянные, из плотов. В периоды весеннего и осеннего половодья они разбирались[229]229
Пыляев М. И. Старая Москва. М.: Московский рабочий, 1990. С. 255.
[Закрыть]. Закончил строительство каменных дел мастер старец Филарет. На это сооружение было потрачено так много денег из казны, что родилась поговорка: «Дороже каменного моста».
В 1643 году царь Михаил Федорович приказал соорудить на печатном дворе на Никольской улице двухэтажные каменные палаты. Жизнь продолжалась.
В 1641 году у Михаила Федоровича, царя, отца счастливого семейства, появилась еще одна серьезная задача: задумал он выдать замуж дочь Ирину обязательно за какого-нибудь принца иностранного. Выбор его пал на двадцатидвухлетнего принца датского Вольдемара.
Король богатой Дании узнал об этом и обрадовался. Во-первых, ему давно уже хотелось сбагрить упрямца сына, во-вторых, Русское государство представляло собой прекрасный рынок сбыта, кроме того, через Московию можно было попасть в Персию… Сам Вольдемар большого интереса к женитьбе на Ирине не проявлял. Но в конце концов королю удалось уговорить его, и сын отправился в Москву свататься.
И здесь началась комедия. Вольдемару предложили не только жену – Ирину, но выставили и главное условие женитьбы – сменить веру. А этого принц датский делать никак не хотел. Начались бесконечные переговоры, религиозные диспуты, взаимные обиды и даже попытки к бегству.
Это странное сватовство закончилось ничем. После смерти Михаила Федоровича принц Вольдемар уехал на родину.
Но еще не закончилось дело упорного Вольдемара, как до Москвы из Польши дошли совсем уж странные слухи о том, будто сын Марины Мнишек, «воренок», удавленный ровно тридцать лет назад, жив!
В Кремле заволновались. История с «лжеворенком» была явно выдуманной. Но почти все лжецари в истории, в том числе и в русской истории, начинали с подобных дерзких обманов…
Согласно слухам, в тот год, когда в Москву привезли Марину Мнишек с ее сыном, некий поляк Белинский, проживавший в столице, решил спасти «воренка», заменив его другим мальчиком, безродным. Сделать этого он не смог. Но прославиться ему очень хотелось, он увез в Польшу «подмену», сына поляка Лубы, убитого во время Смуты, и стал его воспитывать, называя царем Иваном Дмитриевичем.
Лев Сапега, узнав о новом лжецаре, сыне лжецаря, обрадовался очередному случаю насолить русским, назначил сыну Лубы крупную ежегодную сумму. Сам Луба, человек очень небогатый, был этому очень рад.
Король Сигизмунд относился к идее нового русского лжецаря с пониманием. Но времена изменились, и король Владислав, заключив мир с русскими, запретил эту игру с Лубой.
В 1644 году московские послы потребовали от поляков передать им человека, который называет себя Иваном Дмитриевичем. Началась борьба за Лубу. Поляки терпеливо объясняли русским, что этот человек, узнав о себе все, больше не называет себя царем. Послы царя упрямо твердили свое: сейчас не называет, потом назовет. Тогда поляки показали им Лубу, он лично подтвердил, что никогда больше не назовет себя Иваном Дмитриевичем, что ему вполне достаточно быть Лубой. Отчаявшись, сын бедного поляка изъявил желание уйти в ксендзы, на что у послов царя нашелся свой ответ: Лжедмитрий I был пострижен, однако это не остановило его.
Переубедить русских не удалось. Они упорно стояли на своем: выдайте нам Лубу на казнь. И поляки сдались – Лубу отправили в Москву.
Дело, однако, затянулось. Земский собор, бояре, духовенство долго думали-решали, как же быть. А тем временем серьезно заболел Михаил Федорович. Более полугода болезнь мучила его, и 12 июня 1645 года он умер.
На русский престол вступил Алексей Михайлович Романов. Он повелел отпустить Лубу в Польшу, и на Руси начались счастливые времена.
Основные события жизни царя Михаила Федоровича Романова
1596 год. В семье Федора Никитича и Ксении Ивановны Романовых родился сын Михаил.
1601 год. Казначей боярина Александра Никитича Романова, подкупленный Семеном Годуновым, припрятал на складе хозяина мешки с кореньями, донес на Романовых, обвинив их в том, что они изготавливали из кореньев колдовские ядовитые зелья, пытались отравить ими Бориса Годунова. Все Романовы были жестоко наказаны по этому ложному обвинению.
