Текст книги "Пути стражей (СИ)"

Автор книги: Александр Гарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 44 страниц)

   – Стой, – повторил волк, делая шаг вперед. Оборотни вокруг зашевелились, угрожающе ворча. – Ты не смеешь этого делать, Страж. Я не отменял своего проклятия. Они родились животными и сдохнут животными. Это их сущность, и этого не изменить, – он помедлил. – Я... я же согласился помочь тебе, Страж. Зачем ты пришел сюда мешаться в мои дела?

   Некоторое время над руинами древних эльфов стояла тишина, прерываемая только хриплым дыханием, угрожающим звериным ворчанием и треском колдовского пламени. Оборотни подбирались ближе, постепенно окружая незваного гостя, однако, не было похоже, чтобы он сколько-нибудь боялся их.

   – Постой, – Алистер сузил глаза. Понимание к нему приходило привычно медленно, но верно. – Я уже говорил с тобой. Ты... ты... это ты! Эльфийский маг! Затриан! О, Создатель, неужели это и в самом деле ты?

   – Затриан? – Нерия со стоном разлепила искусанные губы. – Ты проклял всех этих людей? Ну, конечно! Кто еще кроме тебя в лагере долийцев живет так долго! И кому бы еще на это хватило силы! Но... как можно было быть настолько жестоким? В чем эти люди провинились перед тобой?

   Белый волк ощерился. Вне всяких сомнений, пришлый Страж угадал правильно. Мерцающая в свете синего огня шерсть на зверином загривке встала дыбом.

   – Не твоего ума дела, отступница, судить, прав я или нет в своих решениях, – Затриан щелкнул зубами, делая к лестнице еще шаг и медленно пригибаясь, словно перед прыжком. – Я издали почуял вас здесь! Я помог вам, и вот, что получил взамен! Правы мои соплеменники, утверждающие, что дел с людьми водить вообще нельзя, а те эльфы, которые живут среди людей – уже не эльфы! Вы пришли помочь этому зверью – что ж, это был ваш выбор! А теперь я...

   Он не договорил, срываясь с места и делая гигантский прыжок. Однако, за миг до того, как лапы волка оторвались от земли, сбоку на него налетел Бегун, а за ним – другие. Вскоре рев, вой и грозное урчание катавшейся в тумане своры оборотней перекрыл все ночные звуки леса и даже гудение близкого синего пламени. Алистер снова обернулся к жезлу. Шероховатая поверхность эльфийского оружия легла под ладонь, вновь обжигая стылым холодом.

   – Страж! – в несколько толчков расшвыряв повисших на нем волков, Затриан вскочил и бросился к лестнице. Но не добежал до нее нескольких скачков. Полуоглушенный Бегун успел кинуться сзади, повалив Белого Волка на камень плит. – Послушай, Страж! Эти звери не все рассказали тебе об их проклятье! Да ты послушаешь, или нет!

   Удар страшной силы отбросил оборотней от белого врага. Через несколько мгновений в клубах сероватой пыли на месте Волка стоял эльф Затриан – обнаженный, в небрежно наброшенной на плечи волчьей шкуре. Затриан выглядел так же свежо и молодо, как и в лагере долийцев, где гости увидели его в первый раз. В руках у него не было посоха, однако, не похоже было, чтобы он в нем нуждался. Замерцавшее вокруг его рук пламя – настоящее, жаркое, заставило подступавшихся было, припадавших на лапы и поскуливавших оборотней отступиться.

   Медленно, ступень за ступенью, Затриан приближался к замершим гостям своего леса. Алистер все еще стоял в незамерзающей луже, обеими руками ухватившись за эльфийский жезл. Синий огонь по-прежнему плясал по его незащищенной коже, не причиняя ожогов, однако, последние слова эльфийского мага задержали его руку. Алистер вдруг осознал, что хочет услышать то, что скажет ему Белый Волк. Слова о том, что об их проклятии волки рассказали не все, каким-то образом зацепились за его издерганное сознание.

   – Вы спрашиваете, в чем провинились они, – обойдя корчившегося, но не выпускавшего из рук посоха Йована, полуголый маг медленно приблизился к кусавшему губы Алистеру. – Я не смогу вам объяснить. У вас ведь нет детей. Вы не находили своих детей замученными до смерти, обесчещенными, истерзанными проклятыми, вонючими ублюдками-шемленами. Лица ваших детей не стоят каждую ночь перед вашими глазам, а их стоны не звучат в ушах...

   – Наши дети так же стонут и страдают, – Бегун, на ходу харкая набившейся ему в пасть белой шерстью и подволакивая заднюю лапу, ходил у самой границы тумана, не имея возможности проследовать за своим врагом. – Они воют и плачут, они испытывают муку, как и все мы! Предки клялись, что не трогали твоих детей, эльф! Но даже если бы трогали! Они уже ответили бы за свой грех, будь он ими причинен. А при чем тут мы? Мы уже родились такими! Мы страдаем безвинно! Ты – еще больший палач, чем те, кто тронул твоих детей! Ты – мерзавец и трус! Иди сюда, трус! Иди, и сразимся! Будь ты проклят, проклятый эльф! Я разорву тебя на части! Спускайся! Ррразорву!!!

   – Видишь, Страж, – Затриан кивнул с присущим ему внешним спокойствием, словно не дрался только что с десятком ненавидящих его оборотней и не стоял в окружении двух корчившихся от причиняемой его заклятием боли магов и одного воина. – Они – звери. Будь они хоть трижды другой формы, это не отменит их звериной сущности. Их подлости, злобы, жажды крови. Сейчас их внешняя форма идет в полном согласии с тем, что внутри. И дети их, и дети их детей – все они будут такими, пока не сдохнут в последнем поколении. Им не помочь. Отпусти жезл. Идем в лагерь. Я...

   – Затриан, опомнись! – Нерия разлепила побелевшие губы. Рук она, впрочем, не опускала, из последних сил сдерживая себя от того, чтобы бросить полыхавший синим огнем посох, что оттягивал на себя часть защитной магии жезла. – Ты говоришь ужасные вещи. Ты проклял невинных, и от твоего проклятия страдают не только люди, но теперь даже эльфы. К чему это? В чем они виноваты перед тобой? Сними это проклятие, слышишь! Или мы снимем его сами!

   – Никому из вас его не снять, – Затриан усмехнулся, бросив взгляд на с ненавистью глядевших на него волков и шагнул ближе к Алистеру. – Кроме тебя, Страж. Но и ты не захочешь этого делать, когда узнаешь природу этой магии до конца.

   – Говори, – почти простонал Йован, вскидывая лицо и прокусывая губу. – Но предупреждаю – если будешь нам мешать, я остановлю тебя, клянусь Создателем!

   – Если бы я захотел вам помешать, даже совместно вы бы ничего мне не сделали, – эльф улыбнулся молодыми губами, суживая глаза и встречаясь с таким же настороженным взглядом Алистера. – Вы трое... как и те глупые собаки – слишком слабы передо мной. Но, пожалуй, только чтобы показать, как вы, шемы, трусливы и мелки... Я позволю вам попробовать разрушить структуру моей магии.

   Он еще раз посмотрел вниз.

   – Этот жезл достался мне от предшественника, одного из последних мастеров магии Арлатана, – Затриан поймал обращенный на него взгляд эльфийки. – Да, эта вещь... одна из немногих оставшихся теперь вещей, что в полной силе скрывает мощь эльфийских королей. Сила мага, завладевшего этим жезлом, увеличивается многократно. Ни один шем не коснется жезла невозбранно. И лишь шем, что родился от добровольного союза эльфийской девы и человека может снять то проклятие, что по моей воле держит жезл. Когда-то я считал, что проклятие мое – до конца времен...

   Он поник головой. Йован переступил ногами по истрескавшимся плитам. Больше всего ему хотелось разорвать мучительный контакт с древним эльфийским артефактом, и ударить Затриана заклятием крови в обращенную к нему спину. Алистера одолевали те же желания и нетерпение, поступить так же, но – мечом. Меж тем, эльф, похоже, множество столетий делившийся лишь сам с собой о туманившей его разум беде, говорил едва слышно, обращаясь к Тейрину и, при том, ни к кому в отдельности.

   – Когда я прибежал, сын был уже мертв, – тихо рассказывал Затриан, и странно было смотреть на его красивое молодое лицо, даже глаза которого не выдавали числа прожитых им столетий. – Совсем еще дети... Дочь... дочь была беременна. От шемлена! Одного из тех, кто надругался над ней. Одного из этих мерзких ублюдков! Я... она не перенесла позора. Она убила себя. Себя и этого выродка внутри... И я решил. Искупить эту кровь, эту боль сможет лишь такой же выродок, но – от добровольной связи. Никогда, думалось мне, такому не бывать! Никогда эльфийская дева не ляжет с вонючим шемленом и не будет зачинать от него по своей воле. Но я недооценил. Недооценил подлости проклятых людей. Как мог знать я, что придет время, и дочери моего народа с радостью будут стелиться под... под наших врагов?

   – Времена меняются, Затриан, – лицо Нерии кривилось, и голос ее дрожал. По замерзшим щекам бежали слезы. – Когда-нибудь настанет и такое время, что эльфы и люди будут жить в мире и согласии. В нашей деревне мы уже живем так, а люди по доброй воле принимают моего отца, эльфа, за главного над собой. К чему избегать мужчину, который отличен лишь формой ушей? Что может помешать такой, как я, полюбить Йована, который добр и честен, или благородного и смелого Алистера?

   Некоторое время Затриан, обернувшись, смотрел на Нерию в упор. Лицо его брезгливо кривилось.

   – Времена и вправду меняются, – спустя очень долгое молчание, проронил, наконец, он. – Но есть вещи, которые остаются неизменными. Это подлость и трусость шемленов. Хочешь увидеть истинное лицо человека? – эльфийский маг с нехорошей усмешкой обратился к Алистеру. По взмаху его руки, синий огонь, столько мучивший рыцаря и его спутников, погас, оставив только синеватое свечение вокруг жезла. – Защиты больше нет. Ты можешь снять мое проклятие, ублюдок от шлюхи и порочного шема!

   Боль утихла. Мыслить сразу сделалось легче и яснее. Алистер покрепче стиснул руки на жезле. Оскорбления эльфом неведомых родителей он снес молча. В отличие от мага, он не искал ссоры, понимая, что для нее сейчас было не время. Однако что-то в словах Затриана по-прежнему не давало ему покоя.

   – Досказывай об этом своем проклятии, – сдвинув брови, потребовал он. – Ты ведь не просто так позволяешь мне его снять. Что случится потом?

   Усмешка Затриана сделалась еще неприятнее. В который раз уже Алистер с недоумением задавался вопросом, как при первой встрече он мог обмануться спокойствием и уверенностью его лица.

   – Потом эти звери, – он небрежно кивнул на ходящих вдоль полосы тумана волков, – облиняют и примут другую форму. Проклятие с них будет снято. Но оно никуда не денется. Весь его груз будет нести тот, кто его снимет. Ты, шемлен.

   Алистер спал с лица. Нерия и Йован порывисто переглянулись.

   – Если ты сейчас тронешь мою магию, они из стаи сделаются кучкой голых дрожащих шемов, – Затриан брезгливо передернул лицом. – Они сами не знают, чего хотят. Рожденные волками, они не понимают, что такое – быть двуногим. Сейчас это то, чего они жаждут более всего на свете. Но познав, к чему именно стремятся, когда им придется всему учиться заново, когда у них ничего нет для жизни человеком – они взвоют куда более, чем воют теперь своими звериными глотками. И они возненавидят тебя. Того, кто вырвет их из их скотского мира. Того, кто сделает их несчастными. А ты до конца своей жалкой жизни будешь бегать по этому лесу в шкуре белого волка. Они будут ненавидеть тебя. Ты будешь один, шемлен. В волчьем теле, без человечьей речи, без своего племени, которое отвергнет тебя и тебя же начнет травить. И этого будет уже не снять. Никому. Даже мне. Ну, так что, – он поднял бонкую бровь, скрещивая руки на груди. – Ты все еще намерен вытащить этот жезл? Нет? Где же твои благородство и смелость, Страж? Или они у шемленов кончаются там, где начинается страх?

   – Ты прав в своих обиде и боли, эльф, – справившись со своим лицом, и понимая, что если хоть на миг он задумается, то в первый же миг найдет с полсотни доводов, чтобы не делать того, что собирался, глядя в глаза Затриана, медленно проговорил Алистер. Лицо и голос его были мрачными, щеки и лоб – цвели малиновыми пятнами. Однако, сам облик королевского бастарда был спокоен. – Но в слепой жажде мести ты не прав. Ты не прав в твоем мнении о всех людях. И ты не прав в твоих мыслях обо мне.

   Крепкие жилы на руках рыцаря напряглись. Мигом позже выдернутый из воды жезл полетел под ноги Затриану.

   Стукнувшись о камень приподнятой здесь плиты, жезл звякнул в последний раз и погас. Зато тело продолжавшего стоять по колено в воде Алистера словно изнутри озарилось тем же синеватым свечением.

   Страж закричал, хватаясь за грудь и живот, и сгибаясь в три погибели. Мигом позже он рухнул на колени, подняв тучу брызг. Йован поймал за кисть ринувшуюся к нему Нерию и силой удержал на месте. Не переставая кричать, Алистер ткнулся лбом в камень и, корчась, заскреб пальцами по своей коже, словно пытаясь соскрести с нее что-то, невидимое глазу.

   – Прекрати это! – Нерия вырвала руку, нацеливая на Затриана свой посох. – Или я убью тебя! Слышишь!

   – Я не могу, – с застывшим лицом наблюдая за тем, как ломает тело пришлого шемлена, одними губами ответил эльфийский маг. – Это был его выбор. Он его сделал.

   Однако чем дальше, тем корчи Алистера становились все легче. Через некоторое время Страж умолк, и теперь только тяжело и быстро дышал, по-прежнему лежа в воде и упираясь в камень лбом. Наконец он открыл глаза и, содрогаясь, то ли от холода, то ли от пережитого, опираясь руками в камень, с усилием приподнялся.

   – Не может быть...

   Затриан вскинул обе руки. Они стремительно покрывались морщинами. Кожа высыхала и скукоживалась, цвела пятнами и словно всасывалась в его кости. Через миг эльфийский маг упал на бок, подтягивая ноги к животу. Еще несколько мгновений назад бывшие молодыми и крепкими, быстро истончавшиеся ноги, не держали его. Но в ввалившихся глазах не было страха – только искреннее, всепоглощающее недоумение. Собравшись с последними силами, он просипел в лица склонившихся над ним Нерии и Йована с ужасом и гадливостью взиравших на его превращение.

   – Я не... понимаю... силы проклятия хватило бы... на армию огров. Магия не могла свалить с ног... разве что... дракона...

   Голос эльфа утих. Остатки его плоти стремительно обращались прахом. Нерия переглянулась сначала с Йованом, потом с Алистером, который, придерживая живот, подхромал поближе.

   – Кто-то из вас, магов, понял, почему он умер..? – все еще хриплым от недавнего крика голосом, осведомился сын Мэрика, кивая на останки и пытаясь стряхнуть со щеки замерзшие на ней капли воды. – Я уж приготовился... ну, как он и сказал. Сделаться волком и...

   – Что-то у него пошло не так, – Йован поморщился, сверху вниз глядя на постепенно уносимый ветром прах. – Ты снял проклятие, Страж. А оно держало нить его жизни. Оттого он умер так быстро, и так... страшно. Но я готов поспорить на что угодно – этот Затриан был уверен, что обратит тебя в зверя, а сам и дальше будет...

   – Алистер, – Нерия, бросив свой посох, в волнении стиснула обе руки сына Мэрика в своих ладонях. – Это было так... так... Это был по-настоящему королевский поступок! Я... мне жаль, что вышло именно так, с Затрианом и этими людьми. Но...

   – Эй!

   Оборотни, о которых забыли, никуда не исчезли. Разомкнувшие руки Алистер и Нерия в легком изумлении оглядывали столпившихся у начала ступеней жмущихся друг к другу абсолютно голых восьмерых мужчин и двух женщин, которые то тискали себя за плечи руками, то в восторге оглядывали эти самые руки, ноги, и лица друг друга, трогая волосы и выгибаясь, чтобы рассмотреть те части тела, что были недоступны их взору.

   – Эй! – крупный, рыжий с проседью мужчина, чей возраст уже перешагнул за середину жизни, обнимая себя за плечи, поставил ногу на первую ступень, растирая немеющую на морозе кожу. – Прославленные маги, и ты, наш спаситель, Серый Страж! Может, у кого-то из вас найдется... излишек одежды... Или, хотя бы, помогите развести нам костер?

Часть 56

  Дайлен с размаху грянулся спиной о ствол попавшегося на пути дерева, сил огибать которое уже не осталось. Он задыхался. Болезнь, пустившая в него когти в поместье де Монфоров, все усиливалась жаром, хрипами в груди и головной болью, от которой мутился рассудок и двоилось в глазах. Амелл смертельно устал. В довершение к бедам прибавились тошнота и лихорадка, которая давала о себе знать слабостью в коленях и дрожью. Хотелось лечь куда-то, где бы было хоть сколько-нибудь тепло и пить горячую воду, а больше не хотелось ничего.

   ... По воле провидения, либо из-за сильных морозов, согнавших стражу орлесианского вельможи со стылых стен, ему удалось уйти незамеченным. Остаток ночи гость, едва не сделавшийся тевинтерским рабом, потратил на то, чтобы оставить как можно больше мер пути между собой и поместьем де Монфора. В стремлении уйти и затеряться, Амелл не стал задерживаться на Имперском тракте, а пересек его наискось и сильно углубился в Долы, чтобы сбить со следа возможных преследователей. В лесах, которые виднелись за грядой холмов даже с возвышения некогда проложенного древними тевинтерцами пути, как он знал из путеводителей, встречалось опасное зверье и даже отдельные эльфийские кланы, извести которые у орлесианских властей не доходили руки. А потому идти туда представлялось ему теперь наиболее надежным способом избежать получения к уже имевшемуся ошейнику еще одного.

   Однако, лишь углубившись в лес, Дайлен понял, что просчитался. Несмотря на то, что чем дальше он шел, тем гуще и дичее становились места, сам лес даже после многих мер пути вовнутрь, нельзя было назвать чащей. Лес орлейских Долов, редкий и высокоствольный, с кое-где встречавшимся голым кустарником, был светлым и хорошо просматривался на большое расстояние. Вчерашний снегопад прекратился, и утро встретило обессиленного, больного и утомленного до крайности Стража ярким солнцем. Следы Дайлена, которые он оставлял в глубоком снегу, выдавали его нахождение даже без песьего нюха, а идти по самому снегу было настоящим мучением. Местами Дайлен проваливался по пояс, с тоской вспоминая о своих неудобных, но надежных плетенках и многократно проклиная все на свете. Болезнь его усиливалась. То и дело вытирая текущий нос и попеременно чихая и кашляя в рукав, он кутался в куртку, уже не имея сил благодарить Создателя за то, что надоумил накинуть верхнюю одежду на плечи прежде, чем ночью подойти к окну.

   Прислонившись спиной к дереву, Дайлен с отчаянием огляделся. Вокруг, насколько хватало глаз, тянулся все тот же высокоствольный лес зимнего Орлея. По верхушкам гладкокорых елей прыгали белки и какие-то другие мелкие грызуны, которых ферелденец не узнавал. Доносились голоса редких зимних птиц. С пригорка, на который, собирая последние силы, взобрался Амелл, уже не было видно белого камня Имперского тракта. Только лес и холмы – на многие меры пути.

   Он запрокинул голову, прикрыв глаза и притиснув кулак к груди. Несколько мгновений простоял молча, слушая только сипение и клекот собственной глотки и ощущая укусы мороза на коже горящих щек и лба. Нужно было решать, что делать дальше. Дайлен чувствовал свое тело и понимал, что без теплого очага, постели и горячего питья, а еще лучше – хорошего мага-целителя, долго ему не протянуть. И, хотя он отчаянно бездельничал на лекциях целителей в башне Круга, не нужно было быть прилежным учеником, чтобы знать – когда внутренний огонь разогреет соки плоти до густоты, жизнь его оборвется сама, без помощи лукавого орлесианского лорда или его помощников. Но в стране, где каждый без усилий мог признать в нем чужака, во владениях де Монфора, без оружия, денег и вдали от человеческого жилья, ничего из того, что могло бы спасти ему жизнь, у бывшего мага не было. И это он тоже очень хорошо понимал.

   Открыв глаза, Дайлен еще некоторое время смотрел на колючую верхушку дерева, под которым стоял. Затем повернул голову, оглядывая пройденный им путь. Еще миг спустя взгляд его застыл.

   Далеко внизу, по цепочке следов, которые хорошо были видны на снегу, в его сторону быстро двигался отряд из четырех людей и трех псов. И хотя раньше приходилось видеть таких только на картинках, Амелл сразу признал в белоснежных легконогих собаках знаменитых орлесианских гончих, могущих брать след и не терять его даже на льду или в сугробах. В том, что люди эти не были простыми охотниками, сомневаться не приходилось. Все они были одеты в меховые куртки со знакомым ему гербом дома де Монфор.

   Один из взбиравшихся на холм людей поднял голову. Дайлен поспешно отступил за дерево, однако, раздавшиеся вслед за этим крик дал явно понять, что его заметили. Тем более что по оставленному следу его мог найти даже слепой, и он сам проложил для своих преследователей дорогу.

   Сорвавшись с места, Дайлен побежал в сторону, противоположную той, откуда приближались орлесианцы. Снег как будто бы сразу сделался еще глубже, а боль в груди – острее. Подгоняемый криками и песьим лаем, спотыкаясь и падая, он добрался до дальних деревьев, за которыми ему издалека мерещился спуск с холма и замер в отчаянии и страхе.

   Спуск с холма не был таким же пологим, как и подъем. С этой стороны возвышенность круто обрывалась вниз. Внизу перед Дайленом несла еще не замёрзшие воды неведомая лесная река. Шум ее он слышал еще издали, но за криками орлесианцев, лаем их псов и стуком собственной крови в ушах загодя не обратил на него внимания.

   Дайлен порывисто обернулся. Фигуры преследователей теперь бежали, растянувшись по одному, по оставленному им следу. Впереди людей, взрывая снег, неслись собаки. Расстояние между ним и охотниками де Монфора стремительно сокращалось. Линия обрыва была обширной, и Амелл видел, что не успеет вернуться, чтобы попробовать спуститься с холма в другом месте.

   Все его усилия оказались напрасными. Преследователи приближались – быстро, но уже не так поспешно, видя, что жертва никуда не уйдет. Оружия они не доставали тоже. Ферелденец был безоружным, а значит, опытным охотникам, какими были люди герцога, можно было попробовать взять его голыми руками.

   – Эй, собачник! – бежавший впереди орлесианец, высокий и жилистый, в отороченной мехом куртке и вооруженный коротким луком, казалось, вовсе не был утомлен погоней, точно это не он шел за беглецом почти полный зимний день. Дыхание его не было сбитым, а голос звучал спокойно. – Иди сюда сам. Ты уже набегался.

   Дайлен отступил к самому краю обрыва. Перед его мысленным взором встали светлые глаза виверна – свирепые и беспощадные. Образ отрешенно-учтивого лица Сирила де Монфора и его неприятная, жесткая усмешка дорисовались следом. Амелл ощутил, как только что горевшие огнем потроха смерзаются от страха.

   – Ты оглох, что ли, собачник? – орлесианцы были совсем близко. Их псы рассыпались полукольцом, уже не лая, но подступая к загнанной дичи с предупреждающим злым рычанием. – Иди, говорю, сюда. Приказ господина доставить тебя живьем. Но живьем – не значит невредимым. Целый день носимся за тобой, как угорелые. Не зли нас еще больше, слышишь?

   Дайлен в отчаянии бросил еще один взгляд назад. Одновременно он с ужасом ощутил, как почва под его ногами проседает. Очевидно, он слишком близко подобрался к краю и стоял уже не на земле, а на слежалом снегу.

   Мигом позже огромный сугроб под его ногами обвалился и вместе с комьями снега он полетел вниз.

Часть 57

  Холодная вода обожгла его, словно кипятком. Дайлен сильно ударился локтем и спиной о стремительно проносившуюся мимо льдину и ушел под воду, скользнув пальцами по ее краям. Через несколько мгновений он вынырнул и, совершив отчаянное усилие, вцепился в другую льдину, побольше первой и не такую покатую. Мокрый лед накренился, но выдержал его вес. У Дайлена не было сил влезть на льдину целиком, он только хватался за ее края потерявшими чувствительность пальцами, изо всех сил стараясь, чтобы его вновь не утащило под воду. Склон с преследовавшими его орлесианцами остался далеко позади. Стремительная зимняя река несла его все дальше, сталкивая с другими льдинами и заливая холодной водой. Задыхаясь и кашляя, Дайлен пытался подгрести к какому-то из берегов и, наконец, ценой неимоверных усилий, ему это удалось. Точнее, долгое время не замечавшая отчаянных и жалких усилий человека обуздать ее силу, река сама вышвырнула кусок льда, за который, несмотря ни на что, продолжал цепляться Амелл, на отмель.

  Дайлен отпустил, наконец, льдину, и, сминая тонкую корку лежавшего тут наста, выполз на пологий берег и лег щекой в снег. Он не чувствовал своего тела. На несколько мучительных мгновений ему казалось, что он устал дышать. Лишь когда плясавшие перед глазами стеклистые снежинки стали сменяться стремительно подступавшей темнотой и неожиданным теплом, он спохватился в последний миг, с мучительным всхлипом вернув себя в реальность.

  Оскальзываясь и преодолевая сильную тупую боль в онемевшем теле, Дайлен принудил себя подняться. Несколько затуманенных смерзавшейся влагой взглядов, брошенных по сторонам, уверили его в том, что преследователей нигде не было видно. Хотя, если бы теперь он мог мыслить о чем-то кроме темной ледяной пустоты, Амелл не был бы уверен, что c чистым сердцем отказался от тевинтерских каменоломен, пыточной де Монфора или даже постели хозяина-магистра, если в каком-то из этих мест было хоть сколько-нибудь теплее, чем в морозном зимнем лесу.

  Думая и не думая одновременно, Дайлен побрел по оледеневшему берегу, сам на ходу покрываясь льдом и едва переставляя деревянные ноги. Мимоходом, сильно дернув рукой, так, что она оказалась у него перед глазами, он обнаружил смерзшуюся кровь. Подняв и вторую руку, Амелл смог убедиться, что ее пальцы также были раздроблены. Когда это случилось, он не помнил. Должно быть, при столкновении льдин. Боль не ощущалась, и случившееся с ним увечье по-настоящему удивило, выведя из состояния тупого равнодушного умирания. Дайлен огляделся – на этот раз куда более осмысленно. Он уже успел на значительное расстояние отойти от берега. Здесь, по-видимому, бывали сильные ветра, так как весь снег лежал тонким слоем, перемежаясь с настом и льдом, и следов на нем почти не было видно. Это открытие приободрило Дайлена. Сунув руки подмышки, он нашел там только лед. Однако и это не смогло уже сколько-нибудь огорчить его. Амелл снова побрел вперед, не думая, не чувствуя и ни на что особо не надеясь. Наткнувшись на осыпь, он также без особых сомнений стал взбираться на нее.

  Даже его губы успели покрыться льдом к тому моменту, как двигавшийся медленными рывками, как умирающий сильван, Дайлен увидел в промежутке между двух холмов впереди неширокую расщелину. Ему показалось, что из расщелины едва заметно валил пар. А значит, там могло быть тепло.

  По-прежнему ни о чем не думая, и ничего не опасаясь, поскальзываясь, поднимаясь, падая и снова поднимаясь, Дайлен добрался до вожделенной трещины в камне и, собрав последние силы, кое-как протиснулся в нее.

  Края не расщелины а, скорее, трещины в каменном боку холма, были покрыты скользким льдом, оттого Амелл порядочно ободрался, однако и проскользнул вовнутрь достаточно быстро. Со стуком грянувшись о пол, он некоторое время с изумлением рассматривал обширный зал, от всего облика которого веяло тленом и запустением. Местами одетые в камень стены проседали, из-за чего, по-видимому, и образовалась трещина, через которую он попал сюда. С усилием поднявшись и по-прежнему ощущая себя будто сделанным из дерева, Дайлен огляделся и, переставляя ноги быстрее, чем до того, направился к темневшему на противоположной стороне зала проходу, откуда ему чудилось идущее тепло.

  По мере того, как он пробирался уже по древнему, затянутому паутиной коридору, вокруг действительно становилось заметно теплее – точно впереди и где-то внизу стояла большая раскаленная печь. Лед с лица и рук Дайлена стремительно скапывал, а сама кожа обретала мучительную чувствительность. Амелл не обращал на это внимания и не останавливался. Пробираясь по стенке, собирая на себя грязь и паутину, он стремился к теплу, вожделея его так, как до того не вожделел ничего в мире. Очнулся он только тогда, когда, не глядя себе под ноги, споткнулся обо что-то объемное и, не удержавшись, растянулся на полу.

  Не сумев подавить вопль, Дайлен некоторое время корчился на каменных плитах, тиская пострадавшие ладони и кисти рук, чувствительность к тупой боли которых увеличилась от холода во много раз. Когда боль, все же, отступила, Амелл поднял глаза и едва сдержал новый крик – прямо перед ним застыла мохнатая многоглазая морда огромного подземельного паука. Тварь была дохлой, но по всем признакам сдохла она совсем недавно. Из того, что успел услышать, будучи среди Стражей, Дайлен помнил, что такие твари водились только в местах большого скопления скверны. И, одновременно с этим пониманием, виски его задубевшей, но постепенно оттаивавшей головы, сдавило от знакомой боли.

  Амелл поднялся – так быстро, как смог. Скверна здесь была, и много, он это чуял всем пропитанным ею собственным существом. Еще немного покопавшись в порядком подстывшей памяти, Дайлен вспомнил также, что, однако, несмотря на общую приверженность к этой дряни, пауки и порождения тьмы не ладили между собой и, если в каком-то месте жили одни, встретить в том же месте, но других, было невозможно.

  Тем не менее, вперед он уже не торопился, несмотря на то, что теперь его влекло туда еще сильнее. Неясный шелест в голове перерастал в шепот, а потом и вовсе грозил сделаться криком. Однако пока этого не произошло, Амелл принудил себя склониться к пауку, насколько мог в его состоянии внимательно осматривая его.

  Тварь была убита совсем недавно, в том не было сомнений. Но руку к этому приложили не порождения тьмы. В боку паука прочно засели две стрелы, изготовленные хорошим мастером, но явно короче человеческих. Содрогаясь и капая на пол, Дайлен поднял лицо и посмотрел вглубь темного прохода.

  Теперь только до его постепенно оттаивавшего рассудка достучалась очевидная вещь – он уже довольно далеко отошел от трещины в стене, из которой лился свет, однако, темнее не становилось. Впереди был какой-то иной источник тепла, света и – скверны.

  Судорожно втянув воздух сквозь зубы, Дайлен захромал туда.

  Через десятка полтора шагов коридор резко повернул за угол и взгляду Стража открылся круглый каменный зал. Зал этот был нешироким, но очень высоким, потолком уходившим, должно быть, к самой вершине холма. Посреди зала на круглом постаменте, к которому вела лестница из семи ступеней, стояли две огромные каменные статуи, вытесанные и отшлифованные с немалым мастерством. Определить, какой именно народ приложил руку к созданию статуй, было трудно. Стиль вытески был не гномий, и мог принадлежать работе как человеческих, так и эльфийских мастеров. Головы статуй были слишком высоко, чтобы разглядеть форму ушей. Да и не каменные уши интересовали сейчас Дайлена.