Текст книги "Венедикт Ерофеев: Человек нездешний"

Автор книги: Александр Сенкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 55 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

Желая всё-таки показать, что он не лыком шит, Неизвестный заметил, что, когда Сартр был в Москве, они проговорили свыше четырёх часов.

– Вот, должно быть, скукотища – четыре часа разговаривать с Сартром, – спокойно сказал Венедикт, и Эрнст был убит. Впрочем, от нас “допивать” они поехали вместе»³⁰.

О чём и сколько времени эти два гения беседовали за столиком в забегаловке или в чьей-то мастерской, сие покрыто мраком. Об этом можно было бы узнать из отчёта топтунов, если в тот вечер за Андреем Амальриком, Венедиктом Ерофеевым и Эрнстом Неизвестным приглядывали и фиксировали их разговоры, что, я думаю, маловероятно. Скорее всего, они протрындели о чём-то важном для них обоих и, по-видимому, нашли что-то такое, что их объединило. Как известно, общие взгляды людей сближают. Они подружились. Владимир Муравьёв вспоминает, что последнюю ночь перед отъездом из СССР 10 марта 1976 года в Швейцарию, а затем в США Эрнст Неизвестный ночевал у Венедикта Ерофеева: «Тот потом говорил: “Неизвестный – такой человек, каких вообще не бывает, и ты, Муравьёв, вообще говно по сравнению с ним”». На ответ Владимира Сергеевича, что он и не пытается с ним себя сравнивать («Я и не лезу»), Венедикт Васильевич изрёк: «Нет, ты говно. Потому что Неизвестный ушёл, когда я ещё спал, и на столе оставил десять десятирублёвых бумажек...»³¹

Среди сотрудников Пятого управления КГБ встречались, вероятно, не только знатоки, но и ценители самиздатовской литературы. Не случайно же при обыске у моего друга католического священника Владимира Никифорова они насвистывали песни Владимира Высоцкого. Не забудем к тому же, что их шеф Юрий Владимирович Андропов писал стихи. Но неизмеримо лучше были поэтические опыты академика Евгения Максимовича Примакова, бывшего некоторое время шефом Службы внешней разведки. Всё же его культурный кругозор и представления о будущем нашей страны оказались куда шире и реалистичнее, чем у Андропова. К тому же он, потерявший в ГУЛаге отца и проведший детство в городе Тбилиси, людей знал и понимал намного глубже. Вспомним, что Грузия приняла христианство ещё в IV веке и сохранила в себе силу христианского духа вплоть до сегодняшних дней.

Чекисты не единожды приезжали в деревню Мышлино, относящуюся к Петушинскому району Владимирской области, где жила жена Венедикта Васильевича – Валентина Васильевна Ерофеева (в девичестве Зимакова) с сыном Венедиктом и матерью Натальей Кузьминичной. (У его тёщи была дежурная фраза, которую она любила повторять: «Сову видно по походке, а добра молодца по соплям»³²). В этой деревне неоднократно появлялся и Венедикт Ерофеев. Первый раз оперативная группа нагрянула в дом его жены вскоре после публикации в Израиле поэмы «Москва – Петушки». Не застав там писателя, приехавшие сыскари перевернули всё в доме кверху дном и ни с чем уехали.

Был другой случай, когда они разминулись с писателем. В то время Венедикт Васильевич находился в Мышлине и поехал в автобусе в Петушки за портвейном. Купив целую авоську бутылок, он возвращался домой, а чекисты, не застав его в избе, ехали на чёрной «Волге» обратно в Петушки и его, сидящего в автобусе, естественно, не заметили.

Тут я с удовольствием расскажу о прочности нравственных устоев деревенских жителей. Как ни трепала и ни перевоспитывала их советская власть, а всё равно убеждение, что негоже на своих стучать, у этих людей осталось. Сельчане на вопросы приехавших незваных гостей, видели ли они Венедикта Ерофеева в деревне, отвечали отрицательно. Короче говоря, не заложили его, что, впрочем, не помешало этим же людям после первого обыска в доме Валентины Васильевны и её матери сторониться ерофеевской семьи, избегать разговоров с ними на почте или в магазине. Загадочна и осторожна крестьянская душа. Но всё же, согласитесь, есть существенное различие между позициями «моя хата с краю» и «бдительным будешь – победу добудешь».

Когда писатель получил постоянное место жительства в Москве, оперативное наблюдение за ним, судя по всему, продолжилось.

Из неизданных блокнотов Венедикта Ерофеева 1979—1980-х годов: «А я уйду на балкон и притворюсь цветочком. Они придут, посмотрят – а это что за цветок на этом вот горшке? Носова со страху скажет что-нибудь не то, вроде “палтус”»³³.

Ольга Седакова, общавшаяся с Венедиктом Ерофеевым с октября 1968 года и сразу обратившая внимание на его необычность, представила, пожалуй, его самый достоверный психологический портрет: «...Веничка прожил на краю жизни. И дело не в последней его болезни, не в обычных для пьющего человека опасностях, а в образе жизни, даже в образе внутренней жизни – “ввиду конца”. Остаются все ушедшие, но в Венином случае это особенно ясно: он слишком заметно изменил наше сознание, стал его частью, стал каким-то органом восприятия и оценки. <...> Позиция его, причудливая или просто чудная – как он говорил: “с моей потусторонней точки зрения”, – глубоко последовательна. То, что на одну тему он мог говорить противоположные вещи, тоже входит в эту последовательность. При всей эксцентричности и как будто крайней субъективности, его потусторонняя точка зрения близка к тому, что называют “голосом совести”. Не знаю, какие у него были отношения с самим собой, то есть ставил ли он себя перед тем судом, какому подвергал происходящее. Но его обыкновенно безапелляционные суждения почему-то принимались без сопротивления. Почему-то мы признавали за ним власть судить так решительно. Чем-то это было оплачено. Может быть, как раз этим его потусторонним, прощающим положением. Во всяком случае, право “последнего суждения” он приобрёл не литературными достижениями. Я познакомилась с ним до того, как были написаны всемирно известные “Петушки” – и уже тогда меня поразило, что все присутствующие как бы внутренне стояли перед ним навытяжку, ждали его слова по любому поводу – и, не споря, принимали. Сначала мне показалось, что они какие-то заколдованные, но очень быстро такой же заколдованной стала и я. Он судил – мы чувствовали, как невовлечённый свидетель, как человек, отвлечённый от суеты собственных “интересов”»³⁴.

Необычайные способности Венедикта Ерофеева, его познания в литературе и философии выделяли его среди студентов. В Орехово-Зуевском, Владимирском и Коломенском педагогических институтах они подняли его в их глазах чуть ли не на один уровень с преподавателями. Влияние, которым он пользовался в молодёжной среде, всё-таки объяснялось не только его эрудицией и умением войти в положение другого человека, а его сознательной духовностью. За неё он был готов отдать всё на свете. Благодаря именно ей он знал, что вечно и что преходяще. Оттого-то к нему тянулись люди. Не потому ли он слыл среди них мудрым человеком? Его эрудиция была тут ни при чём.

Однажды Александр Моисеевич Пятигорский, к рассуждениям которого я уже обращался и ещё обращусь в этой книге, огорошил меня заявлением по поводу моего коллеги с репутацией очень эрудированного востоковеда. Он спросил: «Не кажется ли вам, что такой-то идиот?» Это было так неожиданно, что я, ошарашенный, ответил вопросом на вопрос: «В каком смысле?» Ответ Пятигорского был суров и краток: «Во всех!»

Скажу честно: я был тогда обескуражен. Александр Моисеевич был несправедлив и пристрастен к моему знакомому. В нём меня самого смущало презрительное отношение к поэзии Иосифа Бродского – такое же, как и у генерала Бобкова. Но это ещё не было поводом объявлять его идиотом во всех смыслах. С его литературным вкусом я давным-давно свыкся. И только недавно я, кажется, понял, что Александр Моисеевич имел в виду. Человек, знающий «мёртвые» языки и говорящий на нескольких «живых», голова которого набита разнообразной информацией, беззащитен перед искушением гордыней. Чрезмерная учёность мешает ему всмотреться в самого себя и осознать, в чём мудрость прочитанных им текстов.

Невероятные амбиции моего коллеги лишили его возможности увидеть за обыденностью жизни что-то совершенно иное, что в своей суете не замечает большинство людей. Это тот случай, когда человек не клинический идиот, а идиот по своему выбору. Потому-то у него ещё остаются шансы вернуться к себе самому, к тому наивному и любознательному школяру, каким он был в пору своего студенчества. Тогда-то он снова обретёт утраченную мудрость.

Это относится к идиотизму моего коллеги, но есть идиоты законченные, их ничем не прошибёшь. Они живут не разумом, а исключительно инстинктами, изначально убеждённые в том, что жизнь любого человека (в том числе их собственная) – выгребная яма и незачем в ней копаться. Об отношении таких людей к жизни есть у Венедикта Ерофеева запись в блокноте: «Один мой знакомый говорил: жизнь человеческая, что детская рубашонка: коротенькая и вся в говне»³⁵.

Карлос Кастанеда[226]226
  1925—1998.


[Закрыть], американский писатель и мистик, был пессимистичен до крайности, но предполагал, что у человека всё-таки есть возможность жить не по-идиотски, а разумно: «Нам требуются всё наше время и вся наша энергия, чтобы победить идиотизм в себе. Это и есть то, что имеет значение. Остальное не имеет никакой важности».

Приведу на эту же тему запись Венедикта Ерофеева 1965 года: «Тётушка из “Давида Копперфилда” (роман Чарлза Диккенса[227]227
  1812—1870.


[Закрыть]. – А. С.) и её основной принцип: “Ненавижу дураков”»³⁶. Сам Венедикт Ерофеев к дуракам и посредственностям был лоялен. В пору его широкой известности они облепляли его, как пчёлы цветущее гречишное поле, с непрерывно говорящими ртами и с непременными «подарками» – бутылками портвейна и коньяка. Но он задолго до встречи с ними перетерпел столько наглых и циничных говорунов, едва владеющих родной речью, что эти милые на вид и большей частью благовоспитанные словоблуды его только забавляли. А вот от совсем настырных и надоедливых он отплёвывался уничижительными остротами. Вроде такой: «В разврате каменейте смело»³⁷.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
РАЗРАБОТКА

Глава первая
«В ЭТОМ МИРЕ Я ТОЛЬКО ПОДКИДЫШ»

Пусть кому-то мои слова покажутся банальностью, но трудно представить Венедикта Васильевича Ерофеева родившимся вне России, в какой-нибудь другой стране. Многих из современных писателей, пишущих на русском языке, возможно переместить куда угодно, хоть на Луну, а вот его – нет. Не получится, как ни старайся. Слишком уж он земной, слишком уж русский! Нина Васильевна Фролова, сестра Венедикта Васильевича, в разговоре со мной на тему «Ерофеев и заграница» вспомнила, как её брат отреагировал на предложение посетить Германию. Он сказал: «Чтобы я поехал туда, где каждое дерево пронумеровано? Боже сохрани!»

Самая суть натуры Венедикта Ерофеева – в привязанности к Кольскому полуострову, месту, где он родился, которое полюбил и где по жизненной необходимости оказались его родители. В Заполярье он провёл детство и отрочество. Кольский полуостров можно назвать «родиной его души», используя определение выдающегося советского драматурга, прозаика и поэта Евгения Львовича Шварца[228]228
  1896—1958.


[Закрыть].

Четверо из детей Василия Васильевича и Анны Андреевны Ерофеевых родились в Заполярье. Это Юрий Васильевич (1928—1981), Нина Васильевна (род. 1931), Борис Васильевич (1937—2012), Венедикт Васильевич (1938—1990). Только старшая сестра Тамара Васильевна, их первенец, появилась на свет в Москве (1925—2017), так уж сложились обстоятельства.

Венедикту Ерофееву, как я убеждён, вполне созвучно признание русского философа Ивана Александровича Ильина: «Россия одарила нас бескрайними просторами, ширью уходящих равнин, вольно пронизываемых взором да ветром, зовущих в лёгкий, далёкий путь. И просторы эти раскрыли наши души и дали им ширину, вольность и лёгкость, каких нет у других народов. Русскому духу присущи духовная свобода, внутренняя ширь, осязание неизведанных, небывалых возможностей. Мы родимся в этой внутренней свободе, мы дышим ею, мы от природы несём её в себе – и все её дары, и все её опасности: и дары её – способность из глубины творить, всей душой любить и гореть в молитве; и опасности её – тягу к безвластью, беззаконию, произволу и замешательству. Нет духовности без свободы, – и вот, пути духа открыты для нас: и свои самобытные; и чужие, проложенные другими. Но нет духовной культуры без дисциплины – и вот дисциплина есть наше призвание и предназначение. Духовная свободность дана нам от природы; духовное оформление задано нам от Бога»¹.

Пришло самое время пройти по дорогам, тропам и тропинкам жизни Венедикта Ерофеева.

Сам он говорил: «Биография – это гибрид биологии и географии». В этом суждении он исходил из собственного жизненного опыта. Этого опыта с его малолетства и до окончания средней школы накопилось в нём столько, что впору было самому вразумлять взрослых дядей и тётей. Однако обстоятельства сложились таким образом, что долгое время пришлось прикусить язык и держать рот на замке.

Перейду к родословию Венедикта Ерофеева, ибо оно проясняет многое в характере и линии поведения моего героя. Титаническую работу по восстановлению родословного древа Ерофеевых проделала Нина Васильевна Фролова. Благодаря ей понимаешь, насколько разросся род Ерофеевых в его современном существовании.

Всё, что связано с родовыми корнями и предками, неизменно вызывает интерес у читателей. В прежние, ещё недавние времена этот интерес публики к родословиям известных людей был более заметен, чем к собственным корням. Помню, что в начале 1960-х годов в моей студенческой среде обсуждали, кто отец Иосифа Виссарионовича Сталина – то ли местный грузинский князь, то ли русский путешественник и натуралист Николай Михайлович Пржевальский[229]229
  1839—1888.


[Закрыть]. Большинство из спорщиков сходилось во мнении, что отцом вождя всех времён и народов может быть кто угодно, но уж никак не сапожник из Гори.

Что же касается собственных предков, мало кто из нас тогда мог ответить, как звали по имени-отчеству собственных прадеда или прабабку и чем они занимались в жизни. Выжившие во всевозможных «чистках» и классовых «погромах» люди «голубых кровей», если они не относились к небольшой социальной группе дворянских приспособленцев, как «красный граф» Алексей Николаевич Толстой, не особенно распространялись о своём высокородном происхождении. Предпочитали не высовываться, спрятать своё «высокородие» поглубже и поосновательнее, подальше от завистливых глаз.

Большие семьи с конца 1917 года и до отстранения Никиты Сергеевича Хрущева от власти находились в неустойчивом положении. То утеснение в гражданских правах определённых социальных слоёв, то Гражданская война, то раскулачивание, то Большой террор, то освоение целинных земель, то совнархозы... И мотались россияне по родной земле: то туда, то сюда, то обратно.

В наши дни ситуация изменилась. Да и семейная жизнь стала прогнозируемой, без особых сюрпризов. Нынешние распады семей происходят по другим, прежде всего, не политическим причинам и не в таких масштабах, не с такими последствиями, как прежде. Теперь выражение «Иван, не помнящий родства», обращённое к кому-либо, воспринимается оскорблением. Сейчас почти каждый тщится доказать, что происходит не от тех простолюдинов, кто когда-то щи лаптем хлебал. Желающим восстановить свои родовые корни во многом помогает Интернет. А Интернет, как известно, вроде волшебной палочки. Чего не закажешь, сразу принесёт на тарелочке с голубой каёмочкой и в ожидаемом виде – с девизом на родовом гербе.

Венедикт Ерофеев по этому поводу съязвил в одной из своих записей в блокноте 1966 года: «Не глядите, что я конопатый, у меня белая кость, голубая кровь»².

Всякое жизнеописание начинается с отца и матери, если, конечно, герой не подкидыш. В моём случае я располагаю достаточно обширным материалом, с помощью которого возможно заглянуть даже поглубже, чем во вчерашний день. Если не в глубь веков, то по крайней мере на сто пятьдесят – двести лет назад от даты рождения Венедикта Ерофеева.

Начну с села Елшанка[230]230
  Ныне относится к Николаевскому району Ульяновской области.


[Закрыть], с истоков рода Венедикта Ерофеева. Село, где родились предки Венедикта Ерофеева со стороны и отца, и матери, стоит при речках Канадейка и Кудрявка. Родители Венедикта Васильевича ещё помнили, какой была Елшанка до революции. Большим селом, утопающим в садах. С красивым храмом и церковно-приходской школой.

Павел Васильевич Ерофеев, дядя писателя со стороны отца, в 1996 году в разговоре с журналистом «Ульяновской правды» Евгением Щеуловым вспоминал: «Елшанка – в восьми километрах от райцентра. Вроде бы недалечко, а добираться, особенно зимой, трудно. От железной дороги в стороне, да и от шоссейки не близко. Раньше, когда я ещё пацаном бегал, это было большое село, насчитывавшее более 400 дворов. Хорошая плодородная земля привлекала сюда людей. Помню, что во времена моего детства село делилось как бы на две части. В одной были сады, а другая славилась своими огородами. Чего там только не родилось: и лук, и помидоры, и огурцы, и многие другие овощи. Словом, раздолье для крестьянина. Конечно, не всех земля могла прокормить. Немало было бедных людей, но мы с голоду не умирали, считались середняками. <...> Однако всё доставалось тяжким трудом. Отдыха почти не знали ни родители наши – отец Василий Константинович и мать Дарья Афанасьевна, ни мы, восьмеро детей. Работать начинали сызмала. Помню, я в школу ещё не ходил, а в поле уже трудился. Я был младшим среди сыновей, и в то время, как старшие работали бок о бок с отцом, я больше помогал матери. Вспоминаю, что в летнее время мы уже рано утром вставали, убирали за скотиной и выезжали всей семьёй в поле. Весь день работали, а ближе к вечеру мы с матерью возвращались домой, поскольку приходилось встречать корову, доить её, а также печь хлеб на завтрашний день. А отец и старшие дети продолжали работать в поле»³.

Основателем Елшанки и её первым владельцем был дворянин Фаддей Григорьевич Суровцев. На протяжении более пятидесяти лет после своего возникновения село именовалось по его фамилии – Суровчихой. Полагают, что оно одного года рождения с Симбирском. Впервые об этом селе упоминается в 1678 году. Нынешнее название оно обрело в 1722 году по Елховому ключу. Елоха, елшина – так в этой местности называют ольху.

В Симбирской губернии до 1917 года были известны три поселения с названием Елшанка. В них жили до отмены в России крепостного права удельные казаки и владельческие крестьяне. Само слово «казак» в переводе с тюркского означает «удалец», «вольный человек». К удельным казакам относились казаки, обладавшие особыми правами на пользование казёнными землями и угодьями. Владельческими крестьянами в царской России называли крепостных крестьян.

Галина Анатольевна Ерофеева, невестка писателя, несколько лет назад совершила поездку в родовое гнездо отца и матери своего свёкра и частично подтвердила архивными документами, где и когда появились на свет отец, мать и другие близкие родственники Венедикта Васильевича Ерофеева. Она выяснила, что метрические книги по Елшанке, то есть реестры официальных записей актов гражданского состояния (рождений, браков и смертей) в самом селе ведутся только с 1889 года. Именно в том году появилась в Елшанке православная церковь. Прежде, до 1888 года, все подобные записи делались в метрической книге Богородской церкви села Кочкарлей.

Галина Анатольевна, родившая Венедикту Венедиктовичу двух близняшек – мальчика Евгения и девочку Веру, надо думать, предприняла поиски корней предков своего мужа с определённой целью: пусть дети знают, что такие люди, как их неординарный дед, не из воздуха возникают. Она провела много времени в тесной, тускло освещённой комнатёнке загса райцентра Николаевка Ульяновской области. Елшанка находится неподалёку от Николаевки. Галина Анатольевна рассказывала, что стеснённая с трёх сторон полками, нагруженными папками со старыми бумагами, ощущала себя, словно погребённая заживо в каком-нибудь склепе. Ей казалось, что вот-вот материализуются полупрозрачные привидения вроде химер и начнут кружить над головой. Она была уже не рада, что взялась за эту неблагодарную работу, чувствуя, что не всем из многочисленного ерофеевского клана её инициатива придётся по сердцу. Но на что не пойдёшь ради детей – внуков Венедикта Васильевича.

Вообще-то ощущение гордости за свой род и, соответственно, за самого себя любимого – позитивное чувство, полезное для успеха в жизни и обладающее к тому же психотерапевтическим эффектом.

Род Ерофеевых очень велик, и затруднительно восстановить родственные связи его членов. В метрических книгах все Ерофеевы записаны как однодворцы, а Гущины как крестьяне.

Фамилия Ерофеев идёт от крестильного имени Ерофей – в переводе с греческого языка – священный. Его разговорные формы породили родственные фамилии: Ерогин, Еронин, Еропкин, Ерохин, Ерохов, Ерошев, Ерошкин. Однако надо помнить и о других возможностях рождения этой фамилии: еропками звали людей самодовольных, чванливых, а ерохами – сварливых, нудных. Еропкины – дворянские роды. Существует легенда или предположение, что Ерофеевы происходят от потомка Рюрика в семнадцатом колене, Ивана Астафьевича, по прозванию Еропка. Михаил Степанович Еропкин в конце XV века ездил послом в Польшу и Литву. Афанасий Владимирович Еропкин в XVIII веке отличился в Крымском походе. Пётр Михайлович Еропкин считался одним из образованнейших людей послепетровского времени. Выяснить, какое отношение имеет Венедикт Васильевич к этим людям, вряд ли возможно. Да и герой моей книги особенно не заморачивался по поводу своего высокородного происхождения.

Так кто же такие «однодворцы», откуда они появились и как складывалась их судьба? Однодворцы – класс измельчавших служилых земледельцев, когда-то поселённых преимущественно по южным границам Московского государства для их защиты.

До петровских реформ к промежуточным сословным группам относились так называемые служилые люди по прибору, то есть завербованные или мобилизованные правительством в стрельцы, пушкари, в обслугу крепостной артиллерии и других видов вооружения, так называемые затинщики (затин – пространство за крепостной стеной). К этим служилым военным людям относились и рейтары – всадники в тяжёлых доспехах, вооружённые мощными пистолетами, длина стволов которых доходила до метра, копейщики и т. д., причём их дети также могли наследовать службу отцов, но эта служба не была привилегированной и не предоставляла возможностей иерархического возвышения. За эту службу полагалось денежное вознаграждение. Земли (при приграничной службе) давались в так называемые «вопчие дачи», то есть не в поместье, а как бы в общинное владение. В то же время, по крайней мере на практике, не исключалось их владение холопами и даже крестьянами. В результате Петровских реформ многочисленные мелкие промежуточные группы «старых служб людей» были одним решительным актом лишены привилегий и приписаны к государственным крестьянам.

При Петре I они были записаны в ревизские сказки, платили подушные подати, но сохраняли право личного землевладения и владения крестьянами. В число однодворцев попадали и обедневшие потомки старинных дворянских родов (при Петре I некоторые из них записывались в однодворцы, чтобы избежать обязательной службы), имевшие дворянские грамоты.

5 мая 1801 года им было предоставлено право отыскивать и доказывать потерянное их предками дворянское достоинство. Но уже через три года было «повелено», как тогда писали в официальных документах, рассматривать их доказательства «со всею строгостью», наблюдая при этом, чтобы в дворянство не были допущены люди, утратившие его «за вины и отбывательство от службы».

В 1816 году Государственный совет признал, что одного доказательства наличия дворянских предков для однодворцев недостаточно, необходимо ещё подтвердить своё дворянство через воинскую службу. Для этого однодворцам, представившим доказательства их происхождения от дворянского рода, предоставлялось право поступления на воинскую службу с освобождением от повинностей и производством в первый обер-офицерский чин через шесть лет.

После введения в 1874 году всеобщей воинской повинности однодворцам было предоставлено право восстанавливать утраченное предками дворянство (при наличии соответствующих доказательств, подтверждённых свидетельством Дворянского собрания их губернии) путём поступления на военную службу в качестве вольноопределяющихся и получения офицерского чина в общем порядке, предусмотренном для вольноопределяющихся.

Судя по многим могильным захоронениям в селе Елшанка, предки некоторых её жителей когда-то относились к старообрядцам. Они много работали, не пили и не курили. Были более зажиточными, чем их православные соседи. Естественно, их не любили и называли пренебрежительно кулугурами. Слово кулугур считается равнозначным по смыслу греческому калогер. Оно означает обращение в древних греческих монастырях младших к старшим, более почётным лицам из монашествующих. Со временем оно сделалось нарицательным⁴. Более того, приобрело презрительный оттенок среди православных селян.

Рассказывает Галина Анатольевна Ерофеева: «По приезде в Елшанку летом 2008 года накануне юбилея Венедикта Васильевича большую помощь разобраться, кто есть кто из Ерофеевых, оказала мне Мария Николаевна Устимова, дочь младшей сестры Василия Васильевича – Марины Васильевны (1902—1987), двоюродная сестра Венедикта Васильевича. Она привела меня на кладбище и нашла захоронения своих предков с поминальными камнями на могилах. На этих камнях были изображены различные христианские символы. Все они свидетельствовали, что верования прапрадедушек и прапрабабушек села Елшанка относились к старообрядческой традиции. Другое дело, что их отцы и деды, матери и бабушки, а может быть, прадеды и прабабки перешли в православную веру. Сами камни известковой породы и по своему виду напоминают небольшие и коротенькие гробики. Какие-либо надписи на них отсутствуют. Я перерисовала эти изображения настолько точно, насколько смогла.

Кладбище села Елшанки располагается на пригорке и видно издалека. Сейчас на многих могилах стоят высокие деревянные кресты. За несколько веков существования села крестов на кладбище накопилось немного – пятьдесят-семьдесят. Долгое время сельчане кресты на могилах не ставили, а клали камни с христианскими символами.

С этими камнями с приходом в село советской власти произошла курьёзная история. Строили большую ферму с конюшнями для лошадей, стойлами для коров и помещениями для свиней. Было решено собрать как можно больше камней с могил для возведения фундамента этой самой фермы. Мария Николаевна и её мать Марина Васильевна, заранее узнав о безбожном намерении местных властей, ночью пробрались на кладбище и закопали в условленном месте камни, лежавшие на могилах их близких. Со временем они их раскопали и вернули на прежнее место. Вот так сохранились эти вещественные знаки памяти о своих предках. Но история с камнями на этом не заканчивается.

Через некоторое время пригорок стал разрушаться. Большое количество камней прежде укрепляли почву. Проливные дожди её вскоре размыли. Оголились кости умерших людей, и деревенским жителям приходилось перезакапывать останки своих близких. Вскоре всё кладбище обложили по краям огромными каменными плитами».

Неоценимую помощь в восстановлении многих событий жизни своей семьи оказали мне сёстры Венедикта Васильевича – своими «Воспоминаниями» Тамара Васильевна Гущина и беседами со мной Нина Васильевна Фролова. Великолепная память Нины Васильевны сохранила многое из того, чему она была непосредственной свидетельницей. Особенно это касается времени раннего детства Венедикта Ерофеева, проходившем на Кольском полуострове. Её рассказы о младшем брате и их семье открыли мне глаза на то чудо творчества, которое он сотворил в поэме «Москва – Петушки». О таком соединении несоединимого кратко и просто сказала Анна Ахматова: «Когда б вы знали, из какого сора / Растут стихи, не ведая стыда...»

Когда-то земли пращуров Венедикта Ерофеева не раз топтали копыта коней завоевателей. То налетали татары с монголами, то ещё какие-то другие кочевники. В общем, места эти требовали постоянной защиты от всяких враждебно настроенных племён. Первые поселенцы были люди лихие и отчаянные. Из тех, кому сам чёрт не брат. Вот и получали они от русских князей и царей за верную службу наделы плодородной земли.

Село Елшанка примерно до 1720 года являлось Насакинским выселком. В некоторых документах упоминается как Елшанский выселок при речке Маляевке (ныне название претерпело некоторое изменение и эта речка известна как Малявка). С 1800 по 1876 год им владел капитан Николай Александрович Насакин. Он когда-то сослал своих крепостных крестьян в эти места за беспорядки в его основных владениях. Второе название села – Николаевка. Оно связано с построенным в нём в 1858 году Николаевским храмом. В некоторых документах с того времени селу даётся двойное название: «Елшанка, Николаевка тож».

Можно предположить, что Ерофеевы вполне могли находиться среди однодворцев села Елшанка, обозначенных в ревизских сказках за 1780 год. Всего-то тогда насчитывалась 31 семья. Доподлинно известно, что в 1873 году в Елшанке родился Василий Константинович Ерофеев, дед Венедикта Васильевича. Ко времени его рождения село было большим, состояло из почти шестисот дворов, и эти дворы располагались в нём по сословно-имущественному и родственному принципам: дворяне, Садовка, Болдаковка, Кучи, Насаковка, или Насаковские Выселки, Обущино.

Вообще в селе Елшанка семей, носящих фамилию Гущины, было немало. Ещё больше – Ерофеевых. Почти каждая семья состояла из кучи детей и родственников. Вот почему, чтобы вконец не запутаться, кто есть кто в этой массе однофамильцев, в ход пошли прозвища. Словно многоводная река вдруг растеклась на множество ручьёв. Теперь всякий из них существовал сам по себе и со своим названием. Такова уж крестьянская психология. Одна тенденция, впрочем, проглядывала яснее ясного. Гущины и Ерофеевы открещивались от своих однофамильцев как могли. Они уверяли других жителей Елшанки, что никакого родства между ними не было и нет.

Недаром, как вспоминает Нина Васильевна Фролова, родню их отца, включая его братьев и сестёр, называли Костевами (с ударением на «е»), чтобы отличить от остальных сельчан с фамилией Ерофеев. По-видимому, прозвище это появилось по имени прадеда писателя – Константина или Кости, а может быть, по имени пращура, существовавшего в ещё более давние времена.

Село, где жили предки Венедикта Ерофеева, было богатым. В нём находились две школы и училище. При обучении большое внимание уделялось арифметике и чтению, преподавалось пение, рукоделие, садоводство. В библиотеке училища были книги по сельскому хозяйству, книга для начального обучения церковнославянскому языку, Псалтырь, часослов, из наглядных пособий глобус, три географические карты, картины, точнее репродукции, Василия Павловича Шрейбера[231]231
  1850—1905.


[Закрыть] к Священной истории Ветхого Завета. Право пользоваться библиотекой имели ученики и окончившие училище. К 1894 году подавляющая часть населения была грамотна. Служить в елшанский храм во имя Святителя и Чудотворца Николая приезжают благочинный из села Качкарлей протоиерей Павел Михайловский с псаломщиком Остроумовским.