Текст книги "Лето на чужой планете (СИ)"

Автор книги: Александр Михеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Глава 13

Мы делили гипношлем. Задача это была трудная: шлем один, а нас – четверо. И каждому хотелось поскорее стать умным.

В результате, шлем постоянно кочевал с одной головы на другую. Мы пытались составить расписание, но толку от него было мало. В конце концов, просто приняли за правило – один человек не может пользоваться шлемом дольше двух часов подряд.

Иногда мы путали записи. Я вместо арифметики приобрёл глубокие познания в палеонтологии ископаемых роботов Ригума. Я мог определить модель и год выпуска робота по одной ржавой шестерёнке. Проблема была в том, что на Ригум я не собирался, а на Местрии ископаемые роботы не водились. К тому же, пришлось потратить два лишних часа на изучение арифметики.

Человеческая голова – удивительная штука. В неё можно запихнуть множество полезных вещей, и ещё больше – ненужных. Дин рассказал мне о человеке, который учился всю жизнь. Зимой и летом, каждый день он ровно по четыре часа просиживал под гипношлемом. Изучал точные науки, историю самых разных планет, биологию невиданных существ, живые и мёртвые языки. Многочисленные шкафы в его доме были битком набиты картами памяти, книги громоздились на письменном столе и диване, грудами валялись на полу. Эти бесконечные знания он день за днём аккуратно укладывал в свою голову.

Иногда человек устраивал себе экзамен. Закрыв глаза, он вытаскивал из кучи случайную книгу, раскрывал её наугад и читал. И знания послушно всплывали в его памяти.

Человек прожил сто двенадцать лет. И за это время ничего не забыл. После его смерти остался гипношлем с вытертой до блеска подкладкой, а на краю стола – стопка свежих книг, которые он не успел прочитать.

***

По вечерам шлем принадлежал Говарду. Это было справедливо – целый день он добросовестно вкалывал на ферме. Я по-прежнему не понимал, зачем ему это нужно, а Говард отказывался объяснять.

Сам я бывал дома редко, а все новости узнавал от Говарда. Он рассказывал, что Грегор окончательно освоился в роли хозяина. Норма переехала к нам на ферму, и дело шло к свадьбе. Ждали только, пока поправится отец.

Об отце доктор Трейси сообщала нам по радио. Ей удалось остановить воспаление, и сейчас она активно работала над лечением обожжённой кожи. Доктор Трейси твёрдо обещала, что отец будет, как новенький, но сроки пока назвать затруднялась.

Я надеялся, что смогу навестить отца. Дин обещал обсудить это с капитаном Монсом. Дело в том, что крейсер – это военный корабль, по нему нельзя шляться, кому попало. Но Дин был уверен, что для меня капитан сделает исключение. А пока я коротал вечер, помогая рабочим делать водопровод и завистливо поглядывая на Говарда.

На сегодня у меня были грандиозные планы. Лина собралась проведать родителей, и я решил присвоить гипношлем на всю ночь. Я и раньше порывался это сделать, но моя девушка решительно возражала. Ей не нравилось проводить ночи с человеком, у которого на голове горшок.

В глубине души я подозревал, что Лина специально устроила свой отъезд. Дин предупреждал, что шлемом можно пользоваться не больше четырёх часов подряд. Иначе головная боль обеспечена. Лина знала, что я не удержусь, и решила мне подыграть. Типичная женская тактика!

Всё-таки, с Линой удивительно легко. Она никогда не спорит со мной, разве только в шутку. Но я всегда чувствую её отношение к моим словам и поступкам. Ума не приложу, как ей это удаётся. Полное ощущение, что мы становимся одним целым. Это происходит словно само собой. Но я-то знаю, что заслуга целиком принадлежит Лине.

***

Наконец, Говард стянул шлем с головы, зевнул и заявил, что идёт спать. Я немедленно завладел шлемом, прихватил карты памяти с учебными программами и отправился на чердак. Ох, и поумнею же я к утру!

Жаль, что в учёбе нельзя обойтись только гипношлемом. После того, как ты изучил нужный раздел – его ещё надо прочитать глазами, а на это тратится время. Зато запоминать уже ничего не требуется. Прочитанное само собой всплывает и аккуратно укладывается в памяти. Человеку кажется, что он знал это всегда, а теперь просто вспомнил.

Конечно, не все предметы давались одинаково легко. У меня, например, труднее всего шла математика. Сложение и вычитание я худо-бедно освоил. Зато с умножением был полный швах. Вот с этим-то «швахом» я и решил бороться без пощады.

За два часа гипносна можно усвоить столько же знаний, как за шесть часов зубрёжки. Дело в том, что гипносон воздействует сразу на все органы чувств. Ты не только видишь и слышишь информацию. Ты чувствуешь её вкус и запах, осязаешь знания кожей.

Случалось вам задремать и увидеть длинный, яркий, насыщенный событиями сон? Приходилось пережить во сне множество приключений, а проснувшись, обнаружить, что прошла всего пара минут?

Точно так же действует гипносон. Одна и та же программа бесконечно повторяется с огромной скоростью и намертво впечатывается в мозг.

Учебные программы Дин скопировал на старые карты памяти, стерев с них ненужную информацию. На картах небрежно подписал названия предметов. Я выбрал карту с надписью «Матем. 1–1» и вставил в специальный разъём на макушке шлема.

При помощи ползунка я установил время гипносна – два часа и двукратную скорость воспроизведения. На такой скорости стандартный раздел повторялся четыре раза в час. А ведь повторение – мать учения, как говорил отец, заставляя меня заново чистить свинарник.

Программа включалась специальной кнопкой возле правого уха, а отключалась автоматически, при помощи таймера. Кроме того шлем самостоятельно следил за самочувствием человека и мог прервать гипносон при любом намёке на дискомфорт. Даже если тебе во время учёбы приспичит в туалет – шлем это заметит и немедленно разбудит. Так что неприятностей можно не опасаться.

Надев шлем, я поудобнее устроил голову на подушке. Ну, поехали!

Я нажал кнопку и отключился. Перед глазами плавно закружились жёлто-фиолетовые спирали. Они вращались, то медленнее, то быстрее, и приковывали к себе взгляд, засасывая его, словно бездонные воронки.

В ушах зазвучала еле слышная нежная музыка. Звуки увлекали меня за собой, будто неторопливая широкая река. На её поверхности дробилось в мелкой ряби красное закатное солнце. Внимание не хотело противиться течению реки и уплывало, таяло в лёгкой безмятежной дымке.

Так проходит жизнь, так уплывает бумажный кораблик по вздувшемуся весеннему ручью. Можно сколько угодно бежать за ним, крича и размахивая руками – кораблик не замедлит хода, не остановится. Но если стать маленьким и лёгким – тогда можно сесть на кораблик, и он увезёт тебя в такие сказочные дали, о которых ты даже не подозреваешь.

Иногда вращающиеся спирали прерывались яркими картинками. Картинки появлялись и гасли мгновенно, словно вспышки молний. В моём мозгу бушевала гроза, я чувствовал её свежий пряный запах, слышал глухие раскаты грома, ощущал капли дождя на щеках.

Вот подул ветер, холодный и хлёсткий. Кораблик начало швырять на волнах. Эй, матросы, не зевай! Крепи канаты, бери рифы на парусах, пока нас не опрокинуло к чёртовой бабушке! Живее скатывайте мокрую тяжёлую парусину! Вахтенный, право руля! Ещё правее! Держи нос к волне, иначе захлестнёт, проломит палубу тяжёлым пенящимся валом и пустит ко дну!

Череда ярких кадров бежала перед моими глазами. Она была очень похожа на сон, с той разницей, что сны мы часто забываем. А увиденное под гипнозом запоминается навсегда.

Таймер пискнул. Музыка в ушах стала громче и ритмичнее, теперь она не усыпляла, а бодрила. Вращение спиралей сменилось картинкой весеннего солнечного утра. Ласковый женский голос прошептал где-то на границе сознания:

– Просыпайтесь, просыпайтесь!

Я ещё немного полежал, потом уселся и стянул шлем с головы. На чердаке было тихо и темно. Дом спал. По телу разливалось странное ощущение, похожее на сытость. Как будто я только что плотно поужинал и даже слегка переел. С чего бы это?

Я протянул руку, включил ночник и взял пачку распечатанных листов, которая заменяла мне учебник. Попробуем повторить пройденное.

Так. Два, умноженное на два, равно четырём. Шесть, умноженное на восемь, равно сорока восьми. Девять, умноженное…

Взгляд нечаянно зацепился за номер страницы в нижнем углу. Сто сорок четыре.

Девять, умноженное на сто сорок четыре, равно одной тысяче двумстам девяносто шести. Офигеть!

***

Я просмотрел все листки до последнего. Примеров с трёхзначными числами не было. А те, что были, я решал мгновенно, без малейшего усилия. Они казались мне простыми и скучными. Я с недоумением уставился в окно и машинально отметил его прямоугольную форму с соотношением сторон приблизительно два к трём. Тут же разделил длинную сторону на короткую, затем – наоборот. Перемножил результаты, получил единицу в бесконечном приближении и вздрогнул.

В моей голове происходило что-то очень странное. Огромные массивы цифр и уравнений укладывались друг на друга, словно увесистые кирпичи. Сами собой чертились кривые, теоремы вытекали из аксиом, задачи ставились и тут же обретали решения. Выглядело это так, словно кто-то невидимый с огромной скоростью строил в моём мозгу невероятно красивое здание. Вот залили фундамент, затем возвели стены и перекрытия. И наконец, увенчали постройку изящными скатами и шпилями. Один из шпилей, по ощущениям торчал наружу в районе макушки, а парочка балконов висела над ушами.

Я взял с кровати шлем, вытащил карту памяти из разъёма и внимательно её осмотрел. Вот чёрт! В надписи «Матем. 1–1» просто-напросто стёрся ноль! Изначально она выглядела, как «Матем. 1 – 10»!

Ну, конечно! Говард же заказал для себя полную учебную программу. Наверное, Дин сначала записал всю информацию по предмету на одну карту, а потом делил её на уроки. И вот эту-то первую карту я случайно вставил в шлем.

Погодите, это что получается? Я за два часа прошёл весь школьный курс математики? Но как такое может быть?

Помнится, Дин говорил, что способность мозга усваивать информацию очень ограничена. Вроде бы, за один час гипносна можно запомнить столько информации, как за три часа уроков. Карты памяти составлялись, исходя из этого расчёта.

Надо проверить – вправду ли я выучил все те знания, которые сейчас теснились в мозгу.

Я положил шлем на кровать и спустился в кабинет Интена. Зажёг свет и отыскал на столе толстую пачку листов, озаглавленную как «Общий курс математики». Сел в кресло и наугад открыл её примерно посредине.

Хм, нет. Что-то знакомое угадывается в формулах, но суть ускользает. Попробую начать сначала.

Примерно через полчаса я понял, что всё работает. Стоило мне прочитать страницу – она легко укладывалась в памяти и намертво увязывалась с тем, что я узнал под гипнозом. Главное было – читать по порядку и ничего не пропускать.

Смешно сказать, но я немного расстроился. Очень хотелось, чтобы знания возникали в голове сразу, без чтения книги. Вот так – проснулся, и уже знаешь математику. На следующее утро хлоп – выучил историю. Наверное, отец не зря говорил, что я – лентяй.

Ну, ничего! Теперь-то я знаю, на что способна моя голова. Этак я за неделю одолею всю школьную программу! Кстати, до рассвета ещё есть время. Что бы такое выбрать, поинтереснее?

Дверь кабинета скрипнула, и вошёл заспанный Дин. Увидев его, я быстро отодвинул листы с формулами.

– Не спится в одиночестве, Ал? – спросил Дин, зевая и улыбаясь одновременно. И как только это ему удаётся?

– Опять утащил шлем к себе в комнату?

– Решил подтянуть умножение, – уклончиво ответил я.

Не то, чтобы я собирался что-то скрывать от Дина. Но и вываливать своё открытие вот так сразу не хотелось. Я решил немного насладиться секретом.

Дин уселся верхом на стул и облокотился на спинку.

– Не налегал бы ты так сильно на учёбу, дружище. Скажу тебе по секрету – юность у человека одна, и она быстро проходит. Эх, как же я тебе завидую, Ал!

– Чему именно? – удивлённо спросил я.

– Ты родился на чудесной планете, под ласковым солнышком. Уютный мир, леса, поля. Звери бегают, свиньи хрюкают. Красота!

– Ага, красота, – съязвил я. – Почистил бы ты навоз за этими свиньями!

– Ну, и почистил бы, ничего страшного. Не понимаешь ты своего счастья!

– Дин, – решил спросить я. – А ты откуда родом?

Он печально улыбнулся.

– Далеко-далеко отсюда, – начал он тоном сказочника, – в системе красного карлика есть ледяная планета Дубак. Так её назвали первые поселенцы, которые были родом из России. Я не знаю, что такое Россия, но, судя по всему, её жители были изрядными раздолбаями. Второпях они отправили экспедицию на планету, которая покрыта вечными льдами. Да ещё и умудрились выжить на ней, за что я лично очень им благодарен.

Сотню лет эти отважные люди ловили подо льдом рыбу и охотились на каких-то мохнатых местных зверей. Мясом питались, шкурами утепляли дома, которые строили из снега, а жиром их отапливали. Из рыбы и водорослей научились делать напиток, который называли «ershovka» и пили его в огромных количествах.

Сам я это время не застал, но слышал рассказы от своего деда, а ему довелось пробовать «ershovku», когда он был молодым. По словам деда, эта мутная жидкость обжигала горло и нестерпимо воняла сырой рыбой.

Затем прилетел корабль Корпорации, тщательно обследовал планету и нашёл на ней огромные залежи углеводородов. В обмен на право их добычи колонистам предложили работу, жильё в уютных куполах и неограниченное количество напитков с более приятным вкусом. Так что я родился под стеклянной крышей, заметённой вечным снегом, через который изредка проглядывало тусклое красное солнце.

Дин сладко зевнул, прикрывая рот рукой. А я задал вопрос, который сейчас интересовал меня сильнее всего.

– Дин, ты сказал, что Корпорация нашла на твоей планете ценное сырьё и потому помогла колонистам. А если бы ничего ценного не было?

Он внимательно посмотрел на меня и сказал:

– На каждой планете есть что-то ценное, Ал. Важно это найти.

– И всё же, – продолжал настаивать я.

– Ну… тогда Корпорация всё равно помогает жителям, – неохотно ответил Дин. – Кое-какая медицина, продовольствие. Надо понимать, что космические перелёты по-прежнему очень дорогие. Никто не станет гонять корабли по космосу просто так.

– Понятно, – растерянно пробормотал я. – Погоди! А то письмо, которое вы раскидывали из шлюпки? Заявление, в котором Корпорация отказалась от прав на Местрию – значит, это не просто дружеский жест, да?

Дин удивлённо хмыкнул.

– А ты неплохо соображаешь. Ладно, скажу, как есть. За то время, пока крейсер двигался по орбите, мы досконально изучили геологию Местрии. Ничего выдающегося не обнаружили. С точки зрения рудных разработок планета, скорее всего, бесперспективна.

Он ободряюще улыбнулся.

– Не вешай нос, Ал! Мы только-только начали изучать Местрию. У вас превосходный климат, богатейший животный и растительный мир. Возможно, обнаружатся растения или животные с уникальными свойствами. Да и геологи могли что-нибудь проглядеть. На всякий случай исследуем спутники – может быть, на них найдётся что-то интересное. Тогда разработка будет вестись в космосе, а Местрия станет основной базой, перевалочным пунктом. Не забывай про северный материк. Он пока исследован только с воздуха. На следующей неделе туда отправится экспедиция – кто знает, какие результаты она даст?

Я уже не говорю о том, что Корпорация может открыть здесь заправочную станцию для полётов к более далёким системам. Есть масса вариантов, поверь. Как говорили мои далёкие предки: «Nekisni ranshe vremeni, bratishka!»

Мы ещё немного поболтали, и Дин ушёл спать. А я принялся искать карту памяти, которую случайно увидел пару дней назад. Теперь я точно знал, что хочу выучить в первую очередь.

Глава 14

– Я договорился, с капитаном! – сказал Дин во время завтрака. – Сегодня вы полетите на «Стремительный». Шлюпка будет после полудня, как обычно. Завтракайте плотнее, а вот обед вам лучше пропустить. Поверьте, в невесомости вы скажете мне спасибо за этот совет.

– Спасибо, – промычал я и немедленно запихнул в рот ещё один жареный пирожок с мясом. Сегодня пирожки пекла Лина под присмотром Матильды и получились они просто изумительными.

Моё и без того превосходное настроение поднялось дальше некуда. Подумать только, сегодня я полечу в космос! Побываю на самом настоящем космическом корабле. Уж я облазаю там каждый угол, и никакой капитан мне не помешает! Не говоря уже о том, что смогу, наконец, навестить отца. Доктор Трейси сообщала, что он идёт на поправку и обещала выписать его со дня на день.

Я откусил здоровенный кусок от следующего пирожка и запил его травяным чаем. Вкуснотища!

Шлюпка приземлилась на школьной поляне рядом с ангаром сразу после полудня. Трап откинулся, и рабочие принялись выгружать оборудование в больших пластиковых контейнерах.

– Что там? – спросил я Дина?

– Мы заказали второй глайдер для разъездов, – ответил он. – Надо побыстрее изучить окрестности посёлка и перебираться на побережье. Кроме того, в жилом корпусе сломался кондиционер.

Дождавшись окончания разгрузки, мы с Дином внесли в шлюпку большой ящик с образцами, собранными во время полевых вылазок. Образцы ежедневно отправлялись на «Стремительный» в корабельные лаборатории.

Шлюпкой управлял черноволосый офицер с острыми чертами лица и тонкими тёмными усами. Увидев Дина, он приветственно взмахнул рукой.

– Привет, Фолли! Привёз то, что я просил? Познакомься, Ал – это Фолли. Лучший пилот к северу от Большой Медведицы. Он доставит вас на «Стремительный».

Мы с Фолли пожали друг другу руки, а затем пилот передал Дину большой свёрток. Дин отдал свёрток мне.

– Держи, Ал! Это комбинезоны для тебя и Лины. В невесомости они гораздо удобнее обычной одежды.

Я помогал Лине застегнуть молнию комбинезона. Так-то она бы и сама справилась – молния была спереди. Но вдвоем это можно делать дольше и приятней.

– Кажется, опять заедает, – сказал я, стараясь принять озабоченный вид. – Я попробую расстегнуть и смазать.

– Хватит! – Лина легонько ударила меня по руке. – Ты уже два раза расстёгивал, имей совесть! Сам же расстроишься, если шлюпка улетит без нас.

Комбинезон сидел на Лине просто потрясающе. Он обтягивал всё, что только можно было обтянуть. А от такого зрелища, скажу я вам, оторваться непросто. Но я сделал нечеловеческое усилие и краем глаза выглянул в окно. Погрузка была в разгаре.

– Никуда они не улетят. Матильда не отпустит их голодными.

Я осторожно потянул замок молнии вниз.

– Ал, я боюсь лететь, – жалобно сказала Лина.

По её тону даже такой тугодум, как я, понял, что пора переходить от домогательств к утешениям. Я оставил молнию в покое и обнял Лину. Она немедленно уткнулась носом мне в грудь и всхлипнула.

– Вдруг мы упадём?

Когда минут через сорок мы вышли из дома, Фолли нетерпеливо прохаживался возле шлюпки. Видимо, он хотел сказать что-то язвительное, может быть, даже репетировал. Но увидев Лину, позабыл обо всём и приосанился. Только что каблуками не щёлкнул. Гостеприимным жестом он указал на входной шлюз.

– Добро пожаловать на борт!

Грузовой отсек был почти пуст, только ящик с образцами надёжно закреплён у переборки. Мы прошли в просторную кабину. Напротив полусферического обзорного окна располагался широкий пульт управления. Перед ним стояли два кресла. Ещё полдюжины кресел теснились у переборки, отделяющей кабину от трюма.

Фолли предложил Лине правое кресло возле пульта, а сам опустился в левое. Вот ведь жук усатый! Но Лина, вежливо поблагодарив, села рядом со мной в заднем ряду. Фолли разочарованно вздохнул.

– Уважаемые пассажиры, пристегните ваши ремни! Наш круизный лайнер отправляется.

Я помог Лине пристегнуться, потом щёлкнул пряжкой своего ремня. Фолли небрежно тронул несколько рукояток, затем нажал выпуклую чёрную кнопку. Шлюпка еле заметно вздрогнула.

Странно говорить, но взлетели мы незаметно. Только что шлюпка стояла на твёрдой почве, и вот уже она висит в воздухе, а земля удаляется, словно падает вниз. Фолли ещё немного пощёлкал кнопками и лениво откинулся в кресле.

– Передал управление автопилоту, – пояснил он.

Небо в иллюминаторе потемнело, стало густо-фиолетовым. В чернильной глубине проступили звёзды.

– Сейчас включатся двигатели.

За бортом раздался нарастающий гул. На грудь легла тяжесть, как будто невидимая ладонь вдавила меня в кресло. Лина в соседнем кресле сдавленно вздохнула. Я успокаивающе погладил её руку.

Время ползло медленно, словно струйка тягучего дикого мёда по стволу дерева. Внезапно гул за бортом стих. Давящая ладонь исчезла.

– Невесомость, десять минут. – Фолли взглянул на какой-то экран и поправился. – Одиннадцать. Можете поплавать, только осторожно.

Я немедленно щёлкнул замком ремня и взмыл над креслом, словно ангел над райским садом. Меня охватила лёгкость, которую трудно передать словами. Отчасти это было похоже на погружение в воду. Но вода всё-таки выталкивает тебя вверх. А сейчас я просто висел между решётчатым металлическим полом и гладким пластиковым потолком.

Я осторожно повёл рукой в сторону. Пол и потолок мгновенно поменялись местами. Меня замутило, и я вспомнил предостережение Дина. Медленно повернул голову и взглянул на Лину. Она сидела, зажмурив глаза, и держалась за подлокотники так сильно, что пальцы побелели.

– Вернись в кресло, Ал! Сейчас будет разворот, – сказал Фолли.

Это было не так-то легко. Несмотря на все мои старания, кресло оставалось вне досягаемости. Я принялся отчаянно извиваться всем телом, словно червяк на солнцепёке и повис, почти касаясь головой пола. Фолли недовольно поморщился, протянул руку и легонько подтолкнул меня. Я дотянулся до подлокотника, вцепился в него и подтянул себя к креслу.

Не успел я застегнуть ремень, как почувствовал короткий толчок в левый борт шлюпки. Звёзды в иллюминаторе поплыли в сторону. За ними в поле зрения вплыл огромный изумрудно-фиолетовый шар.

– Вот она, ваша Местрия! – торжественно сказал Фолли. – Нравится?

Не то слово! Я буквально задыхался от восторга, разглядывая извилистые очертания материка и тени от огромных облаков на тёмно-синей глади океана.

Снова гул двигателей за бортом. Тяжесть опять сдавила грудь, мешая дышать.

– Режим торможения. Разворот к шлюзу.

Короткий толчок в правый борт. Местрия уплывала из иллюминатора, скользили яркие точки звёзд в угольной черноте, их место занимал огромный металлический корпус. Мы медленно падали прямо на него.

– Тридцать секунд до стыковки. Двадцать. Десять.

Панели корабельного корпуса раздвинулись, образовав огромный проём. Шлюпка медленно влетела в него. Щелчок. Магнитные зажимы подхватили шлюпку, намертво прижали её к полу бесконечного ангара. Проём закрылся, оставляя звёздное небо за бортом. Словно рассерженная змея, зашипел воздух, уравнивая давление.

На пульте тревожно замигала красная лампочка. Затем она погасла и через мгновение загорелась ровным зелёным светом.

– Прибыли, – будничным голосом произнёс Фолли, отстегнул ремень и поднялся с кресла.

***

Пока мы шли по ангару, я насчитал два десятка шлюпок, стоящих ровными рядами. Блестящие, со скруглёнными обводами, они были похожи на капли, оставшиеся на траве после дождя.

– Для чего так много шлюпок? – спросил я у Фолли, но он не услышал, или сделал вид.

Мы подошли к ряду одинаковых прямоугольных створок в стене ангара.

– Лифтовые кабины, – сказал Фолли. – Сейчас мы поднимемся на исследовательскую палубу. На ней находятся лаборатории и госпиталь.

В этот момент двери одной из кабин раздвинулись. Оттуда двумя шеренгами выбежали люди в одинаковых черных комбинезонах и шлемах с оружием в руках. Их было не меньше тридцати.

– Быстрей, быстрей! – покрикивал человек, бежавший позади группы. На груди его костюма была нашита горизонтальная серебряная полоса.

Я сделал шаг назад. Лина прижалась ко мне. Не обращая на нас внимания, люди с оружием подбежали к одной из шлюпок. Её шлюз открылся, и люди втянулись туда, словно водяная змея под корягу. Я посмотрел на Фолли.

– Это военный корабль, Ал, – сказал он. – На нём всегда есть десантные подразделения.

Фолли вынул из кармана пластиковый прямоугольник и прижал его к датчику. Двери лифта открылись. Мы вошли в просторную кабину. Тихо загудели моторы, и кабина тронулась вверх.

Мы поднялись на исследовательскую палубу. Длинный широкий коридор с множеством дверей уходил куда-то в бесконечность. Я не в первый раз удивился, как огромен корабль. Интересно, как его смогли построить? Я спросил об этом Фолли.

– Такие корабли собирают прямо в космосе, на орбитальных верфях, – ответил он. – Как правило, верфь находится на орбите планеты, богатой металлами. Элементы корабля изготавливают на планете, затем поднимают в космос и монтируют там.

– А сколько планет входит в Галактическое Содружество?

– Семьдесят четыре обитаемых планеты и больше двухсот промышленных, – ответил Фолли. – Не считая шахтёрских поселений в поясах астероидов. В своё время с Земли отправили более семисот экспедиций к разным планетным системам. Мы только-только начинаем устанавливать с ними отношения.

Мы подошли к дверям с красным крестом и надписью «Госпиталь». Фолли нажал кнопку на стене. Двери открылись. Нас встретила симпатичная темноволосая девушка в облегающем белом комбинезоне. На её скуластом лице сияла такая открытая улыбка, что я невольно ухмыльнулся в ответ. Лина с подозрением посмотрела на меня.

– Проходите, – сказала девушка. – Доктор Трейси вас ждёт.

Мы прошли в кабинет доктора. Миниатюрная блондинка встала и-за стола и окинула нас прежним суровым взглядом.

– Очень хорошо, что вы прилетели, – деловитым тоном сказала она. – Есть некоторые сложности с пациентами.

При этих словах у меня внутри похолодело.

– Ничего серьёзного, – продолжила Трейси. – Илии и Стипу сделали операцию. Опухоль головного мозга. Очевидно, это наследственное. Мне нужно, чтобы вы доставили для обследования всех их родственников.

– С ними всё будет в порядке, доктор Трейси? – спросил я.

– Безусловно, – отрезала Трейси. – Но необходимо дальнейшее наблюдение. Что касается вашего отца, юноша – он практически здоров.

– Значит, мы можем его забрать?

– Пока нет. Есть непонятная динамика в анализах крови. При поступлении в госпиталь в крови всех пациентов были обнаружены следы неизвестного токсина. В повторных анализах этих следов нет. Предполагаю, что дело в составе пищи на планете. Чтобы проверить это, мне нужно взять пробы крови у вас. Кстати, как поживает доктор Ханс?

– Как обычно, – пожал я плечами.

– В любом случае, мне понадобится его помощь, – решительно кивнула Трейси. – надо обследовать как можно больше местных жителей. Мы используем одну из шлюпок, как мобильную лабораторию.

– Доктор Трейси, а могу я увидеть отца?

– Разумеется. Вы ведь для этого и прилетели, не так ли?

Да уж. Язва ещё та.

– Лусия вас проводит. Лусия! – сказала Трейси в микрофон на столе.

В кабинет немедленно вошла та самая улыбчивая темноволосая девушка.

– Лусия, проводи посетителей к Юлию.

Я взглянул на Лину – она неодобрительно смотрела на Люсию.

– Идём вместе? – спросил я.

Лина решительно кивнула.

Отец сидел в кресле возле иллюминатора. Выглядел он усталым. Седые волосы на голове были подстрижены совсем коротко, под ними проглядывала розовая кожа. Такая же розовая кожа пятнами покрывала его лицо, шею и руки и странно контрастировала с загорелыми участками.

– Кожа сильно обгорела, – шёпотом сказал Люсия. – Но ни шрамов, ни следов не останется.

Отец непривычно сутулился, зажимая ладони между коленей. На него словно давила неимоверная тяжесть. И в окно он глядел так пристально, что я невольно перевёл туда взгляд.

В окне была наша ферма. Дом, сарай, залатанная новыми досками крыша овина. На крыльце мама вытряхивала половик.

Я в изумлении взглянул на Лусию.

– Экран, – тихо сказала она. – Так ему легче переносить лечение.

Отец отвернулся от экрана и увидел нас. Он вскинул голову и приподнялся в кресле.

– Ал!

Я увидел, как его глаза заблестели.

Да, отец сильно переменился. Он был упрям по-прежнему, но куда подевались высокомерие и снисходительная кислая улыбка? Он держал меня за руку, словно боялся, что я исчезну.

– Ал, ты останешься вместо меня на ферме. Хочешь учиться – учись, чёрт с тобой. Но не оставляй мать и наш дом.

Отец жадно смотрел мне в глаза и ждал согласия.

– Па, а как же Грегор? – рискнул спросить я.

Он поджал губы.

– Нет. Я хочу, чтобы моим наследником был ты.

– Но почему?

На этот вопрос отец не ответил. Он перевёл взгляд на Лину.

– Хорошо, что вы вместе. Как только меня отпустят отсюда – мы устроим свадьбу! И ты станешь владельцем фермы вместо меня, Ал!

Он возвращался к этой теме снова и снова и никак не мог успокоиться.

Я зажмурился и глубоко вдохнул, как перед прыжком в холодную воду.

– Это я поджёг тот сарай, папа! Прости!

Отец тревожно оглянулся.

– Я знаю. Никому не говори об этом, Ал! Слышишь? Никому!

– Я чуть не убил тебя!

Отец раздражённо махнул рукой.

– А, брось! Не в этом дело. Главное – никому не говори и не бросай маму!

Я не мог поверить своим ушам. К счастью, нас выручила Лусия.

– Вам пора принимать лекарство и спать, Юлий! – проворковала она, входя в палату с пузырьком в руках. – Ребята обязательно прилетят за вами, как только доктор Трейси решит, что вас можно выписывать. А это будет скоро, очень скоро.

Уходя, я снова поймал тревожный и просительный взгляд отца.

Мы вернулись в кабинет Трейси. Кроме доктора нас там уже ожидала медсестра с пробирками и шприцами.

– Закатайте рукав, пожалуйста! – сказала она. – И не смотрите на иглу.

Я почувствовал лёгкий укол и боль, тянущую, но терпимую. Лина, глядя на меня, тоже не стала спорить, хоть я и видел, как неприятна ей эта процедура.

– Доктор Трейси, с моим отцом что-то не так! – решительно сказал я, опуская рукав комбинезона.

Она пожала плечами.

– Болевой шок и сильный стресс повлияли на психику. Не стоит придавать значение его словам. Через какое-то время это пройдёт.

Я внимательно посмотрел на Трейси.

– Каким словам? Он что-то говорил вам, доктор? Мне надо это знать! Это касается моей семьи.

Доктор Трейси только отмахнулась.

– Будьте любезны, выясняйте семейные вопросы самостоятельно, юноша! Уверена, ваш отец сам расскажет вам всё, что посчитает нужным. А сейчас – у меня много работы. Всего хорошего!

За дверью госпиталя нас догнала Лусия.

– Ал, Лина, подождите!

Мы остановились.

– Я провожу вас в столовую, Фолли уже ждёт там.

Лина снова напряглась, но я успокаивающе взял её за руку.

По дороге Лусия с сомнением поглядывала на меня, кусая губу. И, наконец, решилась.

– Знаете, я ухаживала за вашим отцом с самого начала… Первые дни он был без сознания, бредил. И я слышала…

Лусия запнулась, но справилась с собой и продолжила:

– В общем, Юлий почему-то думает, что ваш брат Грегор – не его сын.